Свечи погружают нас в мерцающий омут света. Они горят в блестящих серебряных канделябрах на стенах. Мягко оплывают в витых, тонкого чугунного литья подсвечниках на столе. Две свечи возвышаются между нами светящейся рамой.
Узкое лезвие блестящего столового ножа бросает зайчики на белоснежную льняную скатерть. В гравированной глубине богемского стекла дрожат яркие блики. Огоньки свечей мерцают и в его глазах, глядящих на меня с любовью и обожанием. Верю, в моих глазах он читает то же самое. Своих чувств я не скрываю.
Он поднимает светящийся рубином бокал и говорит тост. Кто меня понимает, поверит, что я не то что не запомнила, а даже не услышала ни одного слова из того, что он говорил. В таких случаях слушают не ушами, вы же знаете. Жаркая волна поднимается, накрывая с головой, и только глоток прохладного красного вина помогает сердцу биться ровнее и остужает щеки.
Невидимые руки расставляют перед нами тарелки. Аромат нежного салата смешивается с запахом горящих свечей, добавляя к серенаде горячего воска нотки креветок и лимонного сока. Нежные ломтики взрываются во рту сочным фейерверком. Какие там послевкусия, если самим вкусом готова наслаждаться бесконечно!
Широкие низкие бокалы, кажется, сами собой наполняются коньяком, и грузноватый янтарный запах добавляет свои струйки к ароматному коктейлю сегодняшнего вечера.
Второй тост я опять не слышу. Зато я вижу его глаза, и опять от захлестывающей меня жаркой волны спасает глоток виноградной рубиновой прохлады.
Те же руки ставят перед нами тарелки с горячим. Мне – нежный бризоль, политый молочным соусом, обложенный шариками отварного картофеля и свернутыми розами пучками зелени, ему – еще брызжущий раскаленными масляными капельками бифштекс с горкой жареного картофеля и ломтиком лимона на краю тарелки. Вот теперь пришло время коньяка. Пунктуальность невидимых официантов поражает, именно сейчас коньяк нагрелся до той точки, когда глоток полностью растворяется во рту, отдав свой аромат и вкус, и уже из желудка теплой волной отдает в грудь, руки и ноги, согревает живот. Наслаждение только разгорается. Я знаю, я верю – главное еще только приближается.
На кончиках зубцов вилки дрожат неверные блики, и нанизанный на вилку кусочек кажется пронизанным нитями света. Хрустящая корочка рушится зубами и тонко отбитый кусочек мяса тает во рту.
Бокалы опять наполняются вином, и снова я не слышу тоста. Удовольствие от ужина все нарастает, я изо всех сил сдерживаю чувства, стараясь как можно дольше продлить именно этот момент. Он поднимает бокал на уровень глаз и смотрит на меня сквозь прозрачное стекло. Улыбается и маленькими глоточками отпивает виноградное блаженство. Мои глаза начинают затуманиваться. Свет дрожит и дробится. Блики от свечей покрываются паутинками лучиков, и звездочки света окончательно превращают вечер за столом в волшебную трапезу.
Мой любимый, мой милый и единственный улыбается и опускает бокал на стол. Он подносит руки к тарелке. Тонким лезвием ножа с усилием начинает резать свой бифштекс, помогая себе вилкой. По позвоночнику вверх поднимается навстречу пронзительному звуку не движение даже, а содрогание, тетивой натягивающее спину и заставляющее сбрасывать его плечами. Звук доносится уже со всех сторон. Подсвечники и канделябры елозят друг по другу, кольца на занавесках скрипят по стеклу, а он только злорадно хихикает, быстро двигая руками. Звук заполняет все и…
…я просыпаюсь. Привычно хлопаю по противно дребезжащему будильнику, так некстати и так привычно превратившему волшебство в кошмар, и встаю из теплой кровати в хмарь серого промозглого осеннего мира, чтобы привычно пробежать по дню из утра в вечер и на ночь опять забыться в своем любимом мире: мире романтики, свечей, бесконечного наслаждения и любви. Мире моих волшебных снов.