Адам – от евр. «адамА» (земля).
В первоначальном тексте Ветхого Завета это имя нарицательное: «Бог сотворил адамА…»
Позже эта фраза стала переводиться: «Бог сотворил человека».
Бог вдунул Себя в комок земли, и комок земли стал человеком.
Он нам Себя подарил – и мы начали ЖИТЬ. Никакого другого смысла, кроме «дар Божий», в первоначальном понятии «жизнь» не было.
Но человек умудрился наслоить на этот смысл много всякой чепухи.
И чепуха стала для него более важным смыслом.
После чего жизнь человека сделалась чепухой.
Человек перестал понимать, что такое любовь. Он уверил себя, что с любовью вполне сочетается лицемерие, ложь, гордость, корысть. Он довёл себя до того, что ему стало стыдно любить.
Но если нет в человеке изначальной любви, то, значит, нет в нём и любви к Тому, Кто подарил ему жизнь. И что человек обречён бесславно вернуться туда, откуда и вышел – в «адамА», нарицательную, бездушную глину.
***
В XXI веке неприлично быть искренним, это приравнивается к неуклюжести. Искренним исповеданием глубокой веры, лично выстраданных убеждений ты легко можешь смутить своего собеседника, вызвать у него неприязнь. Современный интеллектуал исходит из того, что всё уже давно сказано по существу и достаточно правильно интерпретировать сказанное, не выпячивая свой личный духовный опыт.
Наше время – это время не откровений, а «взвешенных» интерпретаций.
Сердечное знание в принципе неинтерпретируемо, его невозможно разложить на силлогизмы – и получается, что интерпретаторы заведомо отрицают его. Жизнь настоящая, тёплая, та, в которой нельзя отрешиться от «люблю» или «не люблю», их не интересует; разглагольствуя велеречиво о «вечных вопросах», они как будто подводят итог за Творца.
Подводить итоги за Бога – дело антихристово. Вопреки фольклорным стереотипам, антихрист – это не тот, кто опровергает Сына Божия на словах; это тот, кто провозглашает ересь от Его имени. Мода на теплохладное абстрактное интерпретирование обещает нам скорое наступление самого циничного, самого беспросветного тоталитаризма, в который, судя по тому, что мы наблюдаем уже сегодня, легко впишется гламурное христианство.
Фантасты пугали нас тем, что мы попадём под власть искусственно созданных роботов, но на самом деле с нами происходит нечто намного более страшное: человек сам превращается в бездушного робота. Робота можно настроить на умиление неким концептом, в том числе эстетическим, но он не способен и никогда не будет способен распознать настоящую красоту-истину, её живой образ – не способен именно потому, что красота познаётся не умом, а сердцем, которого у робота нет. Роботу обязательно нужно, чтобы красота была предварительно кем-то (его настройщиком) рационально интерпретирована. А это значит, что за красоту вполне может быть принято любое уродство, за истину – ложь, за любовь – физиологическое влечение.
Гегель заметил: абстрактное мышление – это самый примитивный вид мышления. Там, где оно ставится выше конкретного, цельного, культура начинает стремительно деградировать, а человек – вырождаться. В нашем сегодняшнем мире ещё можно расслышать робкий лепет выпадающего из господствующего дискурса, неуклюжего дилетантства – тех, кто сохранил иммунитет к абстрактному мудрствованию интерпретаторов. Но этот лепет всё тише и тише. Даже дети в школах уже почти не лепечут: с первого класса их приучают складно интерпретировать.
***
Верить разумно невозможно. Если ты не в состоянии объяснить происхождение зла (а это не по силам самому совершенному разуму), то и все остальные твои рассуждения о религии мало что стоят.
Для рассудка Господь не мог попустить ангелу пасть – просто потому, что падать ангелу было некуда: в мире, сотворённом благим Господом, зла не было и не могло быть. Христианами зло ощущается как болезнь добра, именно ощущается, потому что если о ней задуматься, то придётся признать, что она – болезнь мнимая. Мнимая смертельность – такой вот получается туманный оксюморон. И сколько ни громозди силлогизмы, этот туман не рассеется. А потому философии вопросов смерти и зла лучше бы не касаться. А с другой стороны, если их не касаться, зачем тогда нужна философия? Не знаю, может, и не нужна.
Сердце всё знает и о смерти, и о добре и зле. Но это знание искажено рассудком. И отсюда антагонизм: либо рассуждать, либо верить.
Мысль изречённая – ложь, потому что изречённость предполагает некую окончательность. Мысли обязательно надо поставить точку в конце, иначе она не успокоится. Сердце же точек не признаёт. Текст без точек отличает настоящую, сердечную веру от умственного суррогата веры – идеологии.
Настоящая вера, например, у Костыля из чеховского рассказа «В овраге». Вера самых-рассамых православных философов и рядом с ней не стоит. Они в мельчайших подробностях и с большим остроумием расскажут вам о добре и о зле, но веры от этого ни в ком не прибавится. Потому что сердце, оглушённое их блестящим умом, не отзовётся.
***
Иисус, взалкав, подошёл к смоковнице (Мк. 11). На ней было много листьев и ни одного плода. Потому что, говорит Евангелие, не время ещё было плодам.
И проклял Иисус смоковницу.
За что? Ведь сказано: не время было плодам! Смоковница следовала законам природы!
Ну вот за то и проклял, что не тому, чему надо, следовала. Бог выше закона, она обязана была уважить Его. В общем, смоковница была слишком похожа на нас.
***
Свобода иногда тяжесть невыносимая.
Даже Бог, став человеком, почувствовал тяжесть свободы. В Его восклицании на Кресте: «Или, Или! лама савахфани?» («Боже мой, Боже мой, для чего Ты меня оставил?») слышится: «Отец, зачем Ты у Меня не отнял свободу?» Не было бы свободы – не было бы и распятия.
Тем не менее, свобода для души человека так же необходима, как воздух для его лёгких. Без свободы душа задыхается и умирает. Но жить ради свободы так же нелепо, как и ради того, чтобы дышать лёгкими. Если тебе перекроют дыхание, ты станешь изо всех сил отбиваться, но это не значит, что воздух является целью и смыслом твоего существования.
***
Надо быть всегда объективным? А, собственно, почему?
Никакое глубокое чувство не объективно. Отсюда: быть всегда объективным = быть бесчувственным, равнодушным.
Наука обязана быть объективной? Раз обязана, пусть она объективной и будет. Но зачем нам-то жить по объективной науке?
Когда Христос помиловал юную иудейку, взятую в прелюбодеянии, разве Он поступал объективно? Верующий в науку должен быть к Нему за этот поступок в большой претензии: почему Он выделил эту грешницу из числа тысяч других? Им, побитым камнями, должно быть на том свете обидно.
Объективно старший сын, брат блудного сына, совершенно прав: отец не должен был ублажать блудника больше, чем праведника. Так же, как и фарисея унижать перед мытарем. И что это значит: одинаковая плата для тех, кто трудился десять часов и одну минуту?
А Его поведение в Силоамской купели… Это же типичный пример злоупотребления властью! И что из того, что она Божественная?
Примеров необъективности Бога в Евангелии множество. Собственно, там других нет. Если Бог милует какого-то конкретного человека потому, что любит его, то объективно Он недостаточно любит других – тех, кто не удостоился Его милости.
Человеку демократических убеждений такая вера на самом деле должна казаться безумием. Оттого, наверное, и не веруют демократы в Христа.
Так что же – Богу угодна коррупция? Нет, не угодна. Коррупция – это, в переводе, гниение, а никакая гниль не может быть угодна Ему. Но больше всего неугодна Ему та гниль, которая поселяется в сердце у человека. Одно из её имён – равнодушие, по-научному – объективность. Объективность – это и есть источник всякой коррупции. Именно «объективное» равнодушие, а не «предвзятое» милосердие оправдывает и злоупотребления властью, и воровство, и кумовство, и лицемерие, и всякий грех.
Наука как способ познания привременной жизни важна и полезна для человека. Но Бога любящего и человека любящего она объяснить никогда не могла и не сможет. У неё нет для этого ни одного инструмента. Неложный научный доклад о любви состоял бы из одного предложения: «Тайна сия велика есть» - и разведённых ораторских рук.
Холодный, неверующий краснобай, поднаторевший в богословской риторике, способен объяснять веру взыскующему объективности демократическому рассудку, но явить образ Божий так, чтобы его в себе и в другом полюбить, выше его возможностей. И не поможет ему в этом даже красивое облачение. Нет ни у какой красивой одежды магической силы.
***
Будь во всём умерен, тогда и на земле ничего не упустишь, и на небо попадёшь – вот что значит идея чистилища. Такое могла придумать только цивилизация комфорта.
Не то в православии. Здесь отношение к греху бескомпромиссное: никакого комфортного спасения Бог не обещает, старайся стать святым при жизни, даже если тебе ради этого придётся много страдать.
У европейцев, греша по-мелкому, в меру, допустимую для чистилища, можно дойти до большого злодейства, не замечая движения под уклон. Если закрыть глаза и двигаться маленькими шагами, то уклон легко спутать с подъёмом. Так зло наделяется чертами благопристойности.
У православных грешник, который не в состоянии справиться с мелким грехом, теряет надежду на прощение свыше, после чего уже ничто не мешает ему грешить отчаянно, безудержно и беспробудно, с полным сознанием своего злодейства. Злодей, осознающий себя злодеем, европейцу кажется отъявленным циником. Соответственно, наше контрастное расслоение на праведников и грешников воспринимается им как признак глубокого варварства.
Вся история европейской «цивилизаторской» экспансии на восток шла под знаком явного или подспудного навязывания нам идеи чистилища.
***
Владимир Соловьёв верил, что «смертные люди здесь, на земле, должны реально и действенно принимать участие в невидимом и сверхъестественном управлении Христа».
Действенно – в невидимом и сверхъестественном. На такое способно лишь католичество, наделяющее одного особенного человека правом непогрешимо изъяснять невидимое и сверхъестественное. Для православных привычнее относиться к невидимому и сверхъестественному созерцательно.
Ведь если «особенный человек» всё-таки погрешим, тогда в мире, который в грехе пребывает и в котором грех всегда наглее, чем праведность, формула Соловьёва оправдывает антропоцентрическое безумие – революцию. Потому что для грешного человека ключевым словом в этой формуле всегда будет «управление», а не «Христос».
То, что в наше время, право на революцию не ставится большинством под сомнение, большая «заслуга» католической ереси, к которой был так благорасположен великий русский философ.
***
В основном западные европейцы ведут себя внешне доброжелательно, даже если собеседник не согласен с их мнением. Отчего же их подражатели, наши западники, столь злобны и нетерпимы к своим оппонентам? Может, само подражательство накладывает на них такую печать?
У нашего западника нервозность комплексующего провинциального азиата. Обратите внимание: ему постоянно стыдно за что-нибудь наше перед европейцами. Например, заговорил европеец с русским на своём языке, а русский его не понял: «ой, как стыдно! чуть сквозь землю не провалился!» И на чём свет клянут «совковую» российскую школу.
А чего, собственно, проваливаться? Если я им интересен, пусть учат русский язык. Если не интересен, то я выучу английский - при условии, что мне интересны они. Но зачем мне учить английский, если мы друг другу не интересны? Что тут стыдного?
Невозможно представить, чтобы так комплексовал европеец.
И неудивительно, что европейцы в душе презирают нас больше всего за наше западничество.
***
Всё время слышим: «У нас не может быть никакой объединяющей идеи, кроме патриотизма».
Я очень хорошо отношусь к патриотам, но что такое «идея патриотизма»?
Патриотизм - любовь к родине. Это чувство действительно способно прочно объединять. А «идея любви»?
Представьте, муж объявляет жене: «Нас ничто с тобой не объединяет, кроме идеи любви».
По-моему, это с его стороны намёк на то, что пора разводиться.
Идея – это то, что, озвученное в качестве цели, вменяется в долг. Любовь как долг – нонсенс, «должен любить» - либо чушь несусветная, либо фарисейство. Идея любви может быть востребована только в той среде, в которой нет настоящей любви.
«Идея патриотизма» - это не что иное, как постоянная и повсеместная трескотня о патриотизме. То есть ты можешь и дальше грабить Россию, вывозить из неё деньги в офшоры, унижать её бездарным подражательством Западу, но при этом пару раз сходить на ток-шоу и, бодренько отрапортовав на телекамеру: «Мы лучше всех!», получить статус сертифицированного патриота.
Вот только зачем такой, с позволения сказать, «патриотизм» самой России? Ей-то какая польза от этой псевдолюбви?
***
«Духовенство, пощажённое удивительной сметливостью татар, одно – в течение двух мрачных столетий – питало бледные искры византийской образованности. В безмолвии монастырей иноки вели свою беспрерывную летопись. Архиереи в посланиях своих беседовали с князьями и боярами, утешая сердца в тишине времени искушений и безнадёжности».
Оцените язык: так А.С.Пушкин пишет о периоде русской истории 13-15 веков.
Современный, сформировавшийся в рациональной Европе научный стиль не терпит метафор, эпитетов и прочих художественных тропов. Считается, что термин должен быть экспрессивно нейтральным. По этому критерию Пушкин антинаучен, он ведёт себя как мифотворец, а не учёный. Так же и Достоевский, и многие другие из тех, кого мы привыкли считать мудрецами: почти вся русская мудрость художественно-мифологична.
Ну и пусть, казалось бы, русская наука была бы по стилю научным мифом. Пусть хоть горшком назовут, а истина должна быть прекрасной. Если самой Европе нравится холодная, отстранённая от чувственности рациональность, то это не повод нам отказываться от своих представлений о красоте-истине.
***
Лексеич:
- Ты всё говоришь: "Россия, Россия, русско-византийская традиция". Но где она эта Россия? Нет её больше. Она закончилась в 17 веке. После того - ломка за ломкой.
Мой ответ:
- По-моему, «ломка за ломкой» - неудобный термин, предлагаю другой – «революция». Ломка за ломкой = перманентная революция. Была Россия стала Революция? Морщишься? Что-то не так? Ну да, согласен. Потому что Россия всё-таки есть.
А Европа? Была Европа стала… «реформа за реформой». Реформы + реформы + реформы – это и есть вялотекущая революция. Рецессия время от времени сменяется обострениями.
Россия, несмотря на революцию, есть, а Европы за революцией не разглядеть.
Доказательства? Изволь.
Я видел: ты в моей статье отметил малиновым цветом, то есть одобрил, то место, где я утверждаю, что русская мысль становится неуклюжей и беспомощной, когда она отвлекается от живого образа, от «я люблю» или «я не люблю». Чтобы обсуждать сверхчеловека, нам надо увидеть перед глазами Раскольникова. Докопаться до сущности коммунизма нам проще, если представить его в виде какого-нибудь Чевенгура. «Объективная» наука, намеренно выводящая за скобки любовь под тем предлогом, что всякая чувственная экспрессия разрушает строго научный стиль, нам чужда. Поэтому и преклонение перед такой наукой было и остаётся для нас чем-то внешним, не затрагивающим глубин нашей духовной сферы, одним словом – безОбразным, а следовательно, и безобрАзным.
Итак, ты согласен, что образ истины для нас важнее, чем формула истины. Что ж, давай оттолкнёмся от образа – например семьи. Муж такой-сякой, и жена такая-сякая, и дети у них такие-сякие. И это не какое-нибудь исключение – почти все семьи такие. Скверно живём мы в семье, но без семьи, мы уверены, было бы ещё сквернее. Откуда уверенность? Такая у нас «идентичность». Подобное отношение к семье некогда было и у немцев, и у французов, и у англичан, но у них перестало быть, а у нас нет. То есть и у них традиционная семья по-прежнему существует, но она перестала быть для них абсолютной ценностью, мы же семьёй при нашем разврате всё ещё дорожим. Возможно, мы блудливее их, но мы, в отличие от них, не считаем себя вправе семью «реформировать», «переиначивать» на «объективно-научный» лад. Поправлять Господа мы, при всём своём язычестве и атеизме, не посягаем. И вот тебе определение революции. Это состояние общества, где человек не боится посягать на богозданное.
На место семьи можно поставить всё, что угодно, - и получится то же самое. Европейцы, возможно, в чём-то и чище нас, но они – революция, сплошное «козье болото», - а поэтому пропади пропадом их козьеболотная чистота.
Мы лукавы, ленивы, нелюбознательны и дальше по списку, в общем чумазы, но разве мы были другими в 16 веке? Мы пока ещё те же русские, тот же неидеальный, но в целом богопокорный народ. Соскобли с нашей культуры налёты европейской декоративности – и откроется средневековый скелет. В Европе ни до чего уже не доскоблишься, там ничего не осталось от средневековья.
***
Литература призвана напоминать человеку то, о чём забывается в суете, но что только и является по-настоящему важным для человека. Зародившись из молитвы, она, по сути, остаётся молитвой и в наше безбожное время.
Зуд творчества свойствен не только тем, кому есть что сказать вечности. Плохая литература – это суетная литература: она о том, что и так всем приелось. Певцы суеты пытаются имитировать глубокие смыслы с помощью техники, искусно подобранных выразительных средств. Талант читателя заключается в способности распознавать подделку. Этому, собственно, и должны учить людей сызмала на уроках литературы в школе. Учат, однако, плохо: талантливых читателей у нас очень мало. Большинство отождествляет талант с мастеровитостью.
Мастеровитость – это по нынешним временам самый большой враг искусства. Она убивает искусство так же, как фарисейство веру. В сущности, она и есть фарисейство, «поэтическое фарисейство»: «Боже, благодарю Тебя за то, что я не такой, как вон тот примитивный субъект и умею плести словесные затейливые узоры».
«Возьми красноречие и сверни ему шею», - советовал Поль Верлен, но кто же сейчас, когда «законным» писателем считается мастер синекдох, аллитераций и ассонансов, имеющий диплом литературного института, способен к такому совету прислушаться?
***
- Не понимаю, что значит любить людей. Любить жену, друга – это мне понятно, а вот что такое любить абстрактного человека, я не знаю.
- Это значит желать ему блага.
- Кто будет определять, благо это или не благо? Тот, кто желает блага, тот, кому желают, или кто-то третий, некий арбитр? Лев Толстой желал блага всем людям, и тем самым измучил свою жену.
- Лев Толстой использовал свой разум, говоря его же словами, не только для поверки любви, но и для ее приумножения. Это привнесло в его жизнь искусственность, от которой он и сам настрадался.
- И все-таки каков критерий блага?
- Абсолютного критерия нет. То, что благо сейчас, может восприниматься как зло спустя какое-то время. Впрочем не то, не то я говорю. Я запутался с тобой, и, вообще, «ein Narr kann mehr fragen als tausend Weisen antworten» («один глупец может больше спросить, чем тысяча мудрецов ответить»).
***
«И восстанут чада на родители...» (Мф., 10).
Господь в Евангелии прямо нам сообщает: как только люди не смогут обуздывать самонадеянную юность, а вместо этого начнут ей угождать и потакать, можно готовиться: Он при дверех.
Когда юнцов назначают министрами, депутатами и губернаторами, когда юношеский стиль поведения становится эталоном для «общественного мнения», это уже предвестие.
«Молодёжь, говорят, правдива, не терпит лицемерия...» Но на самом деле прав Александр Шмеман: она «только трескучей лжи и верит», это «самый идолопоклоннический возраст и, вместе с тем, самый лицемерный».
«Молодёжь «ищет»? Ложь и миф. Ничего она не ищет, она преисполнена острого чувства самой себя, а это чувство исключает искание».
И не будет молодёжь ничего важного искать, пока не узнает близко о смерти.
Тот, кто не знает о смерти, не умеет благодарить. «А только тот, кто благодарит, знает жизнь».
«Что конь необузданный, что зверь неукротимый - то же самое есть и юность», - поучает свт. Иоанн Златоуст. Все знают: пытаться ласкать неукрощённого и неукротимого зверя смертельно опасно.
О тиграх, которые в джунглях, знаем, о собственной юности – недомысливаем.
О том, чем закончится «восстание чад», Господь предупреждает без обиняков. Окончим цитату, приведенную в самом начале: «...И УБИЮТ ИХ».
Если Он сказал, что убьют, значит так и будет: убьют.
Ювеналократия - это предупреждение о надвигающемся конце.
И то, что юнец руководит министерством или командует академиками, такой же символ, как и бабка, на Майдане подносящая боевикам канистры с бензином.
***
Мы недооцениваем глупость. Это может быть опасное заболевание. Когда человек резко глупеет, исход может быть самый печальный. Нет такой статистики, но мне почему-то кажется, что от резкого поглупения случается не меньше инфарктов и самоубийств, чем от неразделенной любви. Да, собственно, и неразделенная любовь тем убийственнее, чем глупее становится от нее неразделённо влюблённый.
Глупость - это богооставленность, а что может быть хуже такого сиротства?
***
Плод с райского древа познания добра и зла не хмельной ли был? А иначе как приобщение к тлену могло оказаться сладостным?
Тлен сделался желанным душе, как вино для алкоголика.
«И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят».
В Книге Бытия всё время акцентируется возврат к тленности – именно возврат.
Смысл такой: не удержался, «спился» - уходи туда («в землю»), откуда пришёл.
Борьба с грехом – это, типа, сопротивление «алкогольной зависимости».
***
Каин не просто позавидовал Авелю. Он обиделся на Бога. Убив Авеля, он отомстил Богу.
Борющийся с Богом называется «революционером».
Каин - первый революционер.
И вот как наказал его Бог:
«Она [земля] не станет больше давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле».
Бог в наказание сделал Каина космополитом.
***
Молитва на каждый день: «Двух вещей я прошу у Тебя, не откажи мне, прежде нежели я умру: суету и ложь удали от меня, нищеты и богатства не давай мне, питай меня насущным хлебом, дабы, пресытившись, я не отрёкся от Тебя и не сказал: «кто Господь?»». (Притч. 30,7-8).
От суеты задыхаемся, не даём себе от неё передышки. Сейчас вот ещё придумали заботиться с утра до ночи о коронавирусе: а то саспенса не хватало. Новая забота сгустила главную ложь нашей жизни: ту, что смерти надо бояться. Все ищем богатства, и все, пресытившись, отрекаемся от Творца. "Кто Господь?" - "Социальная справедливость". "Кто Господь?" - "Нацiя!" "Кто Господь?" - "Корыто с рожками свинячьими и с электрическим подогревом!"
***
- Что такое гражданская свобода?
Пытливый юноша-семинарист задал мне этот вопрос, когда мы шли из храма к остановке троллейбуса.
- Гражданская свобода - это удобство веровать в своего бога или в своих богов, - так я ему ответил. - Христианин свободен там, где государство не мешает ему уподобляться Христу. Свобода иудея предполагает признание в обществе права на еврейскую исключительность. Буддисту уютно, где никто не мешает ему приближаться к нирване.
- А тот, кто ни в какого бога не верит? Кто, к примеру, служит прогрессу?
- Тот верит в какую-нибудь прогрессивную идеологию. Коммунист свободен там, где, как ему кажется, торжествует его классовый идеал, нацист - где его племени удобно крушить кости конкурентному племени, либерал - где никто не посягает на перманентное реформаторство.
- А тот, кто не верит ни в бога, ни в идеологию?
- Для тех, кто пребывает в таком состоянии, свободным является общество, где никто всерьёз не спрашивает о свободе. И лучше их не волновать диалогами, подобными нашему. А то им, игривым, захочется, чего доброго, поиграть в серьёзность - и тогда жизнь наша станет «бессмысленной и беспощадной».
***
Почему-то у нас считается: владение иностранными языками – признак высокого интеллекта. На самом деле для того, чтобы выучить иностранный язык, большого ума не требуется. Иногда дураку даже легче имитировать полиглота. Откуда же у нас это заблуждение? Думается, что от нашего культурного минимализма. Иностранными языками в нашей элите принято самоутверждаться, ну а с простонародья что возьмёшь? Оно внимает, раскрыв рты.
Феномен этот не новый, не советской закомплексованностью перед Западом порождённый.
Уже в 18 веке ироничный Григорий Сковорода издевался над глупой полиглотской спесью: "Радуюся, яко начаша глаголати многими языки. Видно, что ученый обучал тебя попугай".
И в другом месте - о тех, кто восхищается полиглотами:
"А естли мой молокососный мудрец зделается двух или трех языков попугаем, побывав в знатных компаниях и в славных городах, естли вооружится арифметикою и геометрическими кубами, пролетев несколько десятков любовных историй и гражданских и проглянув неколикое число коперниканских пилюль? /…/ Тут-то выныряют хвалители, проповедающии и удивляющияся новорожденной в его мозге премудрости, утаенной от всех древних, яко не просвещенных веков, без коей однако не худо жизнь проживалась".
Судя по всему, восхищаться полиглотами и "скоблеными рожами" начали мы в одно время - при Петре Алексеевиче.
***
«Учите матчасть» - убийственный аргумент в спорах нынешних интеллектуалов.
На самом деле эрудиция сама по себе никогда никого не делала мудрым. Часто её избыток даже мешает – затемняет живой образ истины.
Эрудиция Платона была ниже, чем у современного студента-первокурсника, но что из этого? Студенты ХХI века глупее и примитивнее папуасов, описанных Миклухо-Маклаем.
Для мудрости важнее не сумма формул и силлогизмов, которыми напичкан рассудок, и не ловкость, с которыми он этими бирюльками оперирует, а то, насколько ум человека согрет теплотой неравнодушного сердца. Настоящая мудрость никогда не поселяется в том, чья душа чужда поэзии. А поэзия одинаково доступна всякому – академику и крестьянину, выпускнику МГУ и учащемуся профтехучилища. В простодушном, чуждающемся абстрактной сложности детстве её больше, чем в зрелом возрасте: не зря Господь заповедал уподобляться детям.
Вчера зашёл нечаянно на один теологический форум.
«В то время, когда весь просвещённый мир уже давно изъясняется на языке гражданской религии, вы всерьёз упоминаете о каких-то идеалах фольклора. Вам не кажется, что это попахивает средневековьем?» - уличает коллегу академический богослов.
«Я, между прочим, аспирантуру оканчивал и диссертацию защищал в Гейдельберге, так что не надо мне клеить непонимание гражданской религии, - парирует его оппонент. – Это вы, похоже, не читали последней статьи Кристенсона».
Да, истина теперь сугубо партийна, сплошь Кифина и Аполлосова, даже среди тех, кто на словах исповедует догмат соборности. Интеллектуалы сбились в научные стаи и стаями набрасываются на конкурентов. «Учите матчасть!» - лают они друг на друга.
***
Из воспоминаний Андрея Белого об отце-математике: «Когда я родился, отец обложился пятью огромными сочинениями, трактующими воспитание; он появлялся в детской с книгой в руке: читал няне метод подвязывания салфеточки; но – был изгнан».
Преувеличенное доверие к печатному слову и пренебрежение некнижным опытом – не самая ли характерная черта современной науки?
Учёный – это протестант, не верящий преданию и считающий авторитетным только писание.
***
Оптимизм и пессимизм – никакие не антонимы.
Оптимизм – разновидность глупости, а пессимизм – разновидность уныния.
Унывают как умные, так и глупцы, а вот оптимизмом страдают только последние.
***
Помните, у Гоголя в поэме о мёртвых душах два мужика ведут диалог о бричке?
««Вишь ты, - сказал один другому, - вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» - «Доедет», - отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?» - «В Казань не доедет», - отвечал другой».
Вам это ничего не напоминает? Мне так очень даже напоминает научную конференцию. «Лишний ли человек Обломов?» - вопрошает доцент П.Н. «Разумеется, лишний, - отвечает ему профессор А.Г. – А вот Штольц не лишний». «Штольц не лишний», - соглашается с ним доцент.
Или, по-вашему, «лишний человек» - не то же самое «колесо от брички»?
Попадаются, конечно, среди современных учёных и Аристотели с Галилеями, но главной движущей силой современной науки является всё же гоголевский мужик.
***
Начало ноября. Горячая дебелая девица открывает окно в вагоне электрички. На неё не дует, страдают те, кто сидит сзади неё. Одна из них – девушка лет 20, чьи волосы треплет пронизывающим до костей сквозняком. Она то и дело оглядывается на отрытое окно – и молчит. Я гадал, долго ли она выдержит. Не из тех ли она застенчивых психопаток, которые терпят, терпят, чтобы потом впасть в истерику? Вместо того чтобы спокойно сказать: «Закройте окно, пожалуйста», - такие сначала доводят себя до верхней точки кипения, а потом вдруг, словно сорвавшись с цепи, начинают орать: «Это что тебе лето, да? Закрой окно немедленно, кому я сказала!»
Я ошибся. Она дотерпела до самого Н. Даже не пересела – настолько оказалась стеснительной.
Напротив этой девушки сидел мужчина с маленькой дочерью. У него было тупо-покорное выражение на лице: такие скромняги, когда трезвы, в принципе не способны о чём-то просить посторонних. Он даже помыслить не может пересесть подальше от сквозняка, чтобы чего доброго не подумали, будто он к кому-то имеет претензию. И даже забота о дочери не могла бы подвигнуть его на такой поступок. А девочка-то в лёгонькой курточке сидела на сквозняке и дрожала, такая же, как отец, с детства забитая.
Это мы, русский народ! Хорошо, что сегодня за окном только 0, а если было бы минус десять? Тогда нас, я думаю, на полтора часа всё-таки не хватило бы. Интересно, где та точка по Цельсию, где кончается наше терпение?
***
Когда сердце перестаёт любить, со дна души поднимается всякая муть. Душа закисает, в ней поселяется плесень апатии, которая, размножаясь, отнимает волю к радости. Поначалу душу согревают воспоминания, но память, не подпитываемая любовью, быстро остывает.
Человек, потерявший любовь, перешагнул одной ногой в ад. Если бы мы отдавали себе отчёт, насколько серьёзна потеря, то больше всего думали бы, как избежать её. Но мы, люди, ужасно беспечны…
***
Святая Русь – это проекция рая на нашу земную жизнь.
Христианам приписывают мечту о посмертном рае. На самом деле это неточное слово – «мечта». Рай - это состояние, в котором праведник уже в этом, привременном, мире становится свободным от смерти.
Святая Русь – это и есть прижизненное переживание рая. Только те из русских людей, кому оно не открылось, думают, что это фольклорный миф.
***
«…Мы должны полюбить друг друга…»
Меня смущают такие призывы.
«Должны полюбить».
Как можно любить по принуждению? Кому-нибудь когда-нибудь это удавалось?
Вот я, допустим, никого не люблю, а мне говорят: «Ты с завтрашнего дня должен полюбить такого-то и такого-то». Ерунда? Но ещё нелепее призывать полюбить сразу всех, в том числе и своих врагов. И что я должен на это ответить батюшке? «Хорошо, батюшка, завтра сосредоточусь и ваше задание выполню»?
Мне кажется, что тот, кто верит в рассудком понуждаемую любовь, не очень-то верит в Бога. Лев Толстой, всю жизнь сознательно понуждавший себя к любви, к старости понял: «Человек не может заставить себя любить, как он может заставить себя работать».
Так что же заповедь о любви неисполнима? Исполнима, конечно, Бог ничего не говорит зря: раз призывает к чему-то, значит это возможно. Просто следует понимать, что полюбить - это не то же самое, что сказать себе: «Не опаздывай не работу!» Если не чувствуешь в себе любви, а Бог говорит, что она должна быть, это повод не столько взбодриться и что-нибудь предпринять, сколько заплакать-покаяться о себе: ты, видно, чем-то прогневал Бога, раз Он не уделяет тебе любви. Не плачется – делай что-то другое, посильное, - но только то, что угодно Богу, не противно заповедям Его.
А как, пока нет любви, вести себя с теми, кого должно любить? Хороший совет опять-таки даёт Лев Николаевич: «Не чувствуешь любви к людям – сиди смирно, занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не людьми».
То есть: не любится – залезь в нору и жди, пока сердце твоё от одиночества изнеможет, и возжаждет любви, и взмолится к Богу, чтобы Он утолил жажду.
Если бы батюшка, вместо того чтобы разъяснять в теории, как важно иметь любовь, сказал с амвона простые слова: «Нишкни, если не любишь!», это, по крайней мере, навело бы его пасомых на важные мысли о том, как мешает любить суета. Если же он говорит вместо этого: «Ты должен, ты должен любить», то это всё равно что внушать: «Кончай грешить, с завтрашнего дня становись святым». Внушать же такое, между прочим, опасно: если человек возомнит, что святость настолько доступна, то зачем ему вообще о себе плакать-каяться?
- Ты должен!
- Окей, сделаю.
И в следующий раз то же самое:
- Ну давай, постарайся же наконец!
- Да сделаю же, в чём проблема?
И так бесконечно. И все привыкают к фальши: и паства, и сами пастыри.
Может ли быть угоден Богу такой диалог?
***
Две трети своей истории человечество провело в войнах. "Объяснять скорее следует причины мира, нежели войны. Именно война соответствует естественному порядку вещей, а не мир", - утверждал французский историк Шоню. Анализируя периоды между войнами, он приходит к выводу, что это всегда и везде были периоды культурной, нравственной и политической деградации. Жизнь без страданий лишает человека стимулов к совершенствованию. Народы, остановившись в развитии, начинают паразитировать на своих достижениях, пока не доходят до творческого истощения. Если бы в таком состоянии они не начинали новые войны, мир давно бы погиб, захлебнувшись продуктами собственного гниения.
Кто-то сочтёт откровенность Шоню циничным оправданием войн, но на самом деле это холодная констатация неспособности падшего человека сопротивляться гниению без внешней помощи. В том же смысле учители христианской веры считали благом для человека болезни. "Страдающий плотью перестаёт грешить, чтобы остальное во плоти время жить уже не по человеческим похотям, но по воле Божией", - назидал первоапостол Пётр. Война - это та же болезнь для народа. Бог попускает её, чтобы народы очистились.
В жизни всё промыслительно, всё нужно принимать со смирением. Кстати, герои - это, как правило, смиренные души. Гордецы редко бывают по-настоящему мужественными. Зверствуют на войне в основном малодушные - те, кто не в силах справиться с собственным страхом, не доведя себя до беснования. То, что бандеровцы сплошь бесноваты, ясно было и до войны. Нельзя им уподобляться. И на войне надо стараться беречь свою душу. Хотя бы ради детей. Ради их чистоты. Если мы оставим после себя много грязи, они не смогут жить счастливо. "Зачем, - скажут они, - надо было вам воевать? Ничего не изменилось. Мы такие же больные, как вы".
***
Чтобы с малых лет привить у мальчишки вкус к охоте, отец поначалу сам подкладывает в расставленные им силки рябчиков. Когда сын станет первоклассным охотником, отец откроет ему эту тайну. Таков сюжет одного из рассказов Фёдора Абрамова. Благодаря мифу человек становится профессионалом – достигает высокого совершенства. А теперь представим, что нашёлся бы «правдолюбец», который захотел бы раскрыть мальчишке глаза на «подлог». Мальчишка обиделся бы на отца и не полюбил бы охоту. Из него не получился бы хороший охотник, и в таёжном селе, где других промыслов нет, он не смог бы кормить семью. Стало бы на свете одной неблагополучной семьёй больше.
Нет, я не к тому веду, что детей или народы, пребывающие в состоянии детства, надо обманывать. У меня на уме другое. В мифе, - хочу я сказать, - есть своя реальность, не менее убедительная, чем та, которую можно удостоверить документально.
Лосев в своей знаменитой книге писал:
«…Мифическая действительность есть подлинная реальная действительность, не метафорическая, не иносказательная, но совершенно самостоятельная, доподлинная, которую нужно понимать так, как она есть, совершенно наивно и буквально. […] В мифе… непосредственная видимость и есть то, что она обозначает: гнев Ахилла и есть гнев Ахилла, больше ничего; Нарцисс – подлинно реальный юноша Нарцисс, сначала действительно, доподлинно любимый нимфами, а потом действительно умерший от любви к своему собственному изображению в воде. Даже если и есть тут какая-нибудь аллегория, то прежде всего необходимо утвердить подлинную, непереносную, буквальную реальность мифического образа, а потом уже задаваться аллегорическими задачами».
Сама наука во многом основана на мифах. Мир конечен или бесконечен? Любой ответ будет мифологичным, потому что логикой поверить его не удастся. Ньютон основывал свои законы на мифе, согласно которому мир конечен. В 20 веке физика исходит из презумпции бесконечности мира. Вытащи мифы из-под этих концепций, и они рухнут. Из этого следует, что и в науке миф реальнее, чем видимое всем и потому принимаемое за науку целиком логическое построение.
Только нигилистическая, отрицающая самоё себя наука нападает на мифы.
Не было, говорят самоуверенные нигилисты-историки, благословения Сергия Радонежского на Куликовскую битву. И приводят факты того, что преподобный был в это время далеко от Москвы, а князь Дмитрий Донской из столицы княжества никуда не выезжал. Для них благословение – это когда один складывает руки лодочкой, а другой возлагает ему на голову ладонь. Иного, кроме этого визуального образа благословения, они в силу своей религиозной дремучести не признают. И вот уже миллионы людей повторяют за ними: религия лжёт, ибо отрицает научно достоверные факты. И не задумываются над тем, что очень многое из реально существующего на свете невозможно подчинить критерию научной достоверности. В итоге получается какой-то грубый обрубок истины, которым можно ударить по голове, но который нельзя использовать ни для какого благого дела.
«Ужо тебе!» - скрежещут зубами на церковь те, кто отравлен нигилистическим наукопоклонством. Их у нас называют нынче интеллектуальной элитой, но на самом деле они грубый и неумный научный плебс, от которого особого проку нет ни науке, ни обществу, ни государству. Грезят Америкой, Европой – ну и пусть бы себе утекали такие мозги. Это глупый, никчёмный миф – будто, удерживая их, мы добьёмся какого-то процветания. Никогда и нигде не был нигилизм созидательным.
***
"Да, Европа погрязла в содомском разврате, - признают еврофилы, - но её достоинства, её прогрессивные качества превышают этот единственный большой недостаток". Поэтому, мол, надо отречься от себя самого, отказаться от своей самобытности и уподобиться европейцу.
Раз уж библейская аналогия проведена, то уместно напомнить: Лотова жена прогрессивному окружению не уподоблялась, предпочла прогрессу эмиграцию с благочестивым супругом, но и она была превращена в соляной столп - только за то, что оглянулась, за последний, такой естественный в её положении, женский вздох по былому комфорту.
Именно европейский комфорт и есть настоящий идол для еврофилов. Вся их занудная трескотня о демократических ценностях - лишь дымовая завеса, прикрывающая ничтожность предмета их поклонения. Идол комфорта рано или поздно потребует от них полного подчинения какой-нибудь изуверской идеологии. Но и после этого они всё так же будут трещать о "европейском прогрессе".
***
Игривый гламур, заскучав, затеял квест-хоррор под названием "Коронавирус". Типа игра в страх смерти. Но что-то пошло не так: смерть напугала "по-взрослому". И теперь от избыточных переживаний гламуриков их ботоксный глянец на глазах покрывается плесенью. Гламур, оказывается, это гниль - вот что обнажила новая пандемия.
***
Сравнение, казалось бы, одной и той же дихотомии:
- тело и душа – в русском языке;
- body and mind – в английском,
может раскрыть нам кое-что интересное об их и нашем менталитете.
“Mind” – это ведь не совсем «душа», а скорее «ум», «сознание». «Душа» - по-английски “soul”.
Душа причастна блаженной вечности, и если она обитает в теле, то значит и тело наше причастно блаженной вечности. Блаженная же вечность постижима лишь в интуиции – как образ рая-любви. По-другому её представить себе нельзя.
Нельзя любить то, что не является в нашем восприятии личностью. Личность же – это всегда живой образ. Применив к этому образу ум, мы превращаем его в абстракцию и тем умерщвляем. Это можно проиллюстрировать на примере дружбы. Друг – это тот, кого мы любим, а не тот, кого мы избрали умом для приятного времяпрепровождения. Если избрали умом, то это уже не друг, он не причастен блаженной вечности, а значит и нелюбим. Так, по крайней мере, по-русски.
По-английски же то, что в человеке причастно вечности - “soul”, выведено за скобки личностных отношений. У тебя есть тело и ум (“mind”), поступай по уму, а душой особо в этой жизни не заморачивайся. О твоей душе вспомнят тогда, когда тела не станет, а значит и дихотомии не будет. Если хочешь, чтобы о твоей душе - “soul” вспомнили хорошо, жертвуй на благотворительность, завещай кому-нибудь свои почки и т.п. – ну, то есть, опять-таки живи по уму, задействуй свой “mind”. «Жить по душе» в соответствии с русским менталитетом – это уже для английского языка сверхсложная формула. Переводчику приходится напрягаться.
***
Диалектика - это деятельность ума отдельно от сердца. Ум выявляет противоречия, которые для сердца не существуют. Сердце мучается, не сознавая, что оно мучается от противоречий.
***
Свобода - это состояние дружбы с Богом. Оно осуществляется в любви.
Тоска по свободе - это на самом деле тоска по любви. Ничто не мешает свободе у того, кто преисполнен любви.
"Гражданские свободы" - чушь, сочетание несочетаемого. Отвлекаясь на гражданское, человек удаляется от любви, а значит и от свободы. "Гражданский активист" - это, в сущности, духовный калека.
***
У Пришвина в дневнике Аксюша говорит: "От своей любви надо отказаться. Откажешься от своей - и будешь любить всех".
Мудра эта крестьянка. Открыто ли подобное знание простым людям сегодня? Боюсь, что таких людей уже нет. Никто не готов отказаться от "своего счастья". И "любить всех" давно уже стало "гуманистической ценностью" - фарисейской подменой любви.