Он был художником. На холсте был "Вид из окна на пустую аллею". Скамейки и дорожки уходили вдаль парка ровными рядами перспективы. Пустовато, сказала мама, когда он показывал готовую картину. И правда, в призрачном свете белых ночей всё выглядит бледно. Бледно-зелёные тени деревьев, ряды бледных мусорных урн. Почти такой же белизны было лицо президента на выцветшем экране телевизора, сидящего перед аудиторией на ток-шоу. Пыль прилипала к стеклу под гул конденсаторов. Президент светился мертвенной аурой, которая, передавалась фоновым сигналом то-ли с соседних каналов, то-ли из другой реальности, где он уже был призраком. Ветер задувал в квартиру из открытого настежь окна, поднимая занавеску до самого потолка. Пора на работу.
Мероприятие. Презентация проекта. Юбилей. Я не могу вспомнить какой был повод. Многие сидели за столами в пышном, украшенном розовом помещении, все нарядные. Когда я вошёл внутрь, они даже не начали кричать. Толстый, знакомый мне откуда-то инвалид, сидел за дальним столом и пытался выговорить всего лишь одно слово, повторяя раз за разом первый слог: С-с-с... С-с-и...
Я начал стрелять. По определённым причинам, я выбирал кому стоит жить, а кому нет. Люди умирали быстро. Их нарядные чистые платья и белые рубашки прилипали к телу, пропитывались ярко-красными пятнами. Я слышал хруст хрусталя под туфлями паники. Казалось, никто не обращал на меня внимания. Все были заняты только собой. Но я не винил их, я стрелял дальше.
Коридор облицованный белой кафельной плиткой, как из какой то старой видеоигры: бег по извилистым подземным туннелям убивая демонов. Стены напоминали мне заводскую столовую или бассейн, тела в котором плавали вдоль и поперёк. Чтобы сменить комнату для купания, нужно было занырнуть под воду и найти проход. А под водой ждали призраки среди трупов. В красивых пышных платьях, они кружились в подводном течении, празднуя смерть. Они не отрывали от меня вспученные красные глаза. Вода всасывалась из комнаты в комнату, увлекая меня за собой.
На улице было душно перед грозой. Июнь. Я, как обычно направился по знакомой дороге домой. Рабочий на тракторе остановил меня на территории. Знакомый, он тут отвечает за порядок. Пожаловался мне на банки с краской, лежавшие в мешках под моими ногами. Кто-то, наверняка из детей, свалил их на газон и даже не сказал ему убраться. Краска пролилась на землю, ярко окрасила недостаточно зелёную траву. Я не знал, кто был виновен.
С длинной разбитой дорожки, выложенной из бетонных плит сто лет назад, виднелись оранжевые ангары. Горячий воздух размывал их вдалеке. Лифты-вагонетки поднимались и опускались на этажи, перевозя на себе группы рабочих, слесарей, инженеров в белых касках. Недавно по вечерним новостям показывали сюжет из глубин завода. Красивый журналист с длинными чёрными волосами стоял у самого карьера и брал интервью у главного механика, как вдруг, красная земля под его ногами разломалась в прах, чёрные туфли соскользнули в пропасть. Предложение оборвалось посередине, эфир отключили.
Городская пыль ветром ударила в лицо и упала под бордюр горой песка. Саженцы не приживались на этой аллее. Меня догоняла парочка девчонок-активисток, они обсуждали произошедшее. Стрельбу. Их головы были запутаны в красные платки, чтобы песок и соль не въелись в их волосы. непослушная прядь у одной выбилась из стаи и колыхалась на ветру как флаг. Я отвернул лицо, когда они проходили мимо, цокая по разбитым квадратам своими каблуками в пределах допустимой высоты. Сбежать. Но куда?
Под ногами глухо звенели канализационные люки. 1960г, ВАЗ. Дата рождения и завод производства каждого люка. Здесь в детстве, мы часто гуляли с мамой. По этой дороге она ходила на работу. Руины прошлых поколений, старый забор, который в детстве казался таким высоким, сейчас ниже колена. Слои разноцветной краски, как годичные кольца деревьев - могут рассказать о настоящем возрасте этого места.
Наступила белая ночь, когда я только добрался до дома. Мама ещё не пришла с работы. Ветер снова поднимал занавеску до потолка. Тихо стучал засов окна. Почему я не выстрелил себе в голову? Я ещё успею сбросится с окна, пока за мной не пришли. За окном было высоко, но недостаточно высоко, чтобы не думать о чёрном, свежем асфальте внизу, о который ударяться все мои косточки. Плохое место для смерти, но, с другой стороны, какое место хорошее, чтобы умереть? Диван скрипнул под моим телом.
Ты же хороший? Тогда ты бы не был наказан видеть. Бывшая расположилась на кровати голая. Она долго ласкает себя на камеру. Затем появляются двое приезжих. Их волосатые ноги проваливаются в мягкую кровать.
Огромная вагина на весь экран телевизора встречает меня. Она улыбается. Помехи искажают её лицо, чёрные волосы. Сзади неё проявляется силуэт ведущего с другого канала. Надо было выстрелить себе в рот. Я слышу как она стонет, как она наконец получает удовольствие. Она чувствует, что я наблюдаю за ней. Всё её тело становится мокрым. По волосам стекают ручейки сладостного удовольствия. Воды заполняют всю комнату, омывают её, волны ударяются об стекло перед моим лицом. Я не могу попасть в ту реальность в сантиметрах от меня. Всё кончено. Я вижу, как наконец, под крики, её душа отделяется от тела, становится полупрозрачной, невесомой, такой лёгкой. Она поднимается из телевизора и исчезает под потолком. Я даже рад за неё.
Звон связки ключей за дверью спутал мои мысли. Металл копошится в замочной скважине. Громко проворачивается железный засов. Раз. Два. Три. Мама пришла с работы. Я весь расплакался. Слезы текли ручьями ещё до того, как я это почувствовал. "Мама!" Её усталое морщинистое лицо в смешной шапке не по сезону. Я уже всё решил. Я буду жить. Буду терпеть всё, что для меня подготовит судьба.
Она посмотрела на мой вид, на мой потрёпанный вид, на кровавые подтёки, на разорванную одежду, на лицо, всё в шрамах от выбитого стекла, и строго сказала, "Ты разбил яйца с утра. Я всё заметила, не хватает в коробке". Я понял, она ещё не знает.