Протоиерей Александр Коротаев: Великорецкий крестный ход – это поле духовной брани с духами злобы поднебесной и своими немощами.
Анна Русских. (Воспоминания. Зарисовки.)
Крестный ход на Великую. ©
1. Сборы. История. Выход.
Этой чудной весной 2001 года я стала безработной. Мой скромный бизнес прекратил свое существование по независящей от меня причине. Между тем позвонил брат из Вятки. Он собирался идти в Крестный ход и звал меня с собой.
На моей родине в Вятке каждый год 3 июня отправляется Большой Крестный Ход в село Великорецкое и обратно. Несут икону Николая Чудотворца. По преданию, найденная 600 с лишним лет назад в Великорецком икона, сотворила много чудес, исцелила много людей. Вятичи попросили дать им икону для защиты от татаро-монгол. Икону вятичам дали, но поставили условие: каждый год возвращать ее на сутки на прежнее место. Вятичи поклялись, что выполнят все условия, и икона была доставлена водным путем из Великорецкого в Вятку, и действительно, город был спасен от нашествия татаро-монгол. С тех пор каждый год 3 июня паломники с иконой отправляются в Великорецкое. Даже в годы гонений на религию Крестные Ходы не прекращались.
В прошлом, 2000 году, брат впервые ходил с паломниками на Великую, и в этот раз собирался идти снова, но его рюкзак выстиранный, висел на нашем балконе. Рюкзак этот был послан нам из Вятки с овощами, и теперь его нужно было отправить назад, Володя с другим рюкзаком идти отказывался. Решила: съезжу в Вятку, отвлекусь, отвезу Володе рюкзак, да и сама в крестный ход схожу.
Итак, я стала собираться в дорогу. Купила билет, простилась со своими мужчинами, и приехала в Вятку за сутки до выхода Крестного хода. Я была настроена решительно. Будет трудно, брат рассказывал, но я верила, что пройду весь путь, преодолею все трудности. Моя воля окрепнет. Душа очистится, и я смогу снять с себя часть мучавшей меня, не дающей покоя ноши, в виде накопленных за это время ошибок.
3 июня в 6 утра Володя пришел к нам, то есть к маме. Рюкзак у него был просто неподъемный. Я заставила открыть его и стала откладывать в сторону ненужное. «Ну зачем столько хлеба? Ну, какая тушенка, зачем варенье, печенье? Ты что, на пикник собрался?!» Но Володя ответил, что идти налегке не интересно, обязательно должны быть вериги. «Я твоя одна большая верига» - ответила я, и мы засмеялись.
Всегда в Вятке рядом с мамой и братом я чувствовала себя уютно и легко. Наша мама редкой доброты человек, а брат из тех людей, с которыми не страшно идти в разведку.
Итак, мама нас благословила, при этом мы смиренно склонили головы, расцеловала, и мы вышли. Я была одета необычно, но по всем правилам, и мне это нравилось: длинная серая шелковая юбка до пят, серая толстовка из Франции, теплая, мягкая. Косынка на голове тоже оригинальная: на ней карта метро Парижа. Легкие замшевые сандалии на липучках, за спиной рюкзак. Я чувствовала себя настоящей паломницей и говорила так про себя с ударением на «о»: Я поломниця!
Икону Николая чудотворца должны были выносить из Серафимовской церкви. Народу там собралось уже очень много: церковный двор и церковь, где шла служба, были переполнены, у всех было приподнятое, праздничное настроение, оно и мне передалось. Мы сидели в церковном дворе рядом с рюкзаками, а Володя то и дело отходил, чтоб поздороваться со знакомыми. Я рассеянно смотрела по сторонам. Вот рядом группа пожилых людей: плащи, кроссовки на ногах, в руках посохи. Одной из бабулек лет 80, за плечами мешок, панамка на голове. Неужели в таком возрасте можно пройти 170 километров? Удивляло и то, что пожилые люди стояли, разговаривали, в то время, как мы, «молодежь», сидели, берегли силы, и рюкзаки были сняты.
Вот средних лет мужчина весь в наколках, одежда полувоенная, старается надень на шнурок иконку Николая Угодника, по всему виду, человек этот провел в местах не столь отдаленных немало лет. Вот группа женщин, выделяющихся московским акцентом, за плечами одной из них современный рюкзак таких необъятных размеров, что у меня закрадывается сомнение, можно ли с таким рюкзаком преодолеть этот трудный путь. Обращает на себя внимание молодой мужчина лет тридцати с небольшим: фирменные джинсы, кросовки с иголочки, в том же стиле куртка и джинсовая панама, даже рюкзак фирменный, джинсовый. «Крутой», - мы переглядываемся с Володей.
Зазвенели колокола, все поднялись, из церкви вынесли хоругви и икону Николая Чудотворца. Мы перекрестились. Господи, благослови! Подходим к батюшке, просим благословения, я целую иконку, висевшую на шее, почти на всех такие же иконки. У Володи тоже иконка на шее, но старинная, 19 века, подаренная ему другом.
2 гл. 1-й день пути.
Звучит праздничный звон колоколов, толпа паломников оживляется и чуть-чуть отступает: из церкви выносят Икону и хоругви. Процессия выходит за церковные ворота. Мы с Володей крепко беремся за руки, чтоб не потеряться и идем по малоэтажным, старым улицам моего родного города. Я шагаю весело, таращусь по сторонам, ощущаю себя участницей необычного и значимого события и мысленно ликую: какая же я молодец, ну просто умница девочка!
Первая остановка совсем скоро, сворачиваем на улицу Горбачева, и входим в подворье Трифонова монастыря. Нас встречает колокольный звон. После небольшой службы идем до Макарьевской церкви. Она находится в черте города, но на заречной стороне, идти не близко. Движение транспорта по всему пути остановлено. Вот и мост через Вятку, мы спускаемся к мосту и видим свысока, что процессия просто грандиозная, идет несколько тысяч человек. Слева из остановленных машин, из окон автобусов на нас смотрят постные лица горожан. Не вижу никого, кто помахал бы нам рукой, перекрестил бы, улыбнулся… Справа для взора открыта панорама Вятки, с цепочкой деревянных домиков вдоль песчаной полоски пологого берега - это знаменитая Дымковская слобода.
Мост через реку Вятку пройден, мы на заречной стороне, ощущается усталость, но мы знаем, что в Макарьевской церкви будет большая служба, а значит, большой привал. Вдруг я вижу, как крутой джинсовый парень переходит дорогу и идет к остановке, скидывает рюкзак. Мы с Володей переглядываемся.
Двор Макарьевской церкви просторный, зеленый, березки, цветочки. Располагаемся под деревом, расстилаем коврики, собираемся трапезничать. Я совершенно не хочу есть, с трудом проглатываю кусок хлеба с огурцом, ощущаю в горле спазм, закрадывается страх: выдержу ли это испытание? Погода жаркая. Снимаю косынку, не надо было надевать импортную, шелковую, лучше бы нашу, хлопчатую. Из церкви доносится пение. Как хорошо! Я лежу на коврике. Отдыхаю. А ведь правильнее было бы стоять на ногах и молиться, как делают истинно верующие.
Над головой синее небо, ласковый ветерок пробегает по лицу, чуть треплет волосы. Я прикрываю глаза, и меня одолевает дремота.
Звон колоколов. Подъем. Мы собираем рюкзаки, сворачиваем коврики, крепко беремся за руки, и вместе со всеми выходим за ворота на дорогу. Процессию возглавляет высокий священник, за ним следуют священники с хоругвями, за хоругвями - Икона Святителя Николая, за иконой - священники, певчие, и только за ними миряне. Процессии нет конца, без сомнения идет несколько тысяч человек, и молодежь, и совсем пожилые бабушки, некоторые с внуками. Много детей, у них тоже рюкзачки, кажется они совсем не чувствуют усталости и трудностей, весело перебирают ножками, иногда шалят, толкают друг друга......
Истинно верующих паломников можно сразу отличить от случайных людей: первые одеты по правилам, скромно, женщины в длинных юбках, платочках, за плечами – рюкзак, в руках – молитвенник, в пустые разговоры они не вступают, а на привалах не спешат стелить коврик и ложиться на отдых, а сначала идут на молитву. Случайные и новички зачастую одеты по светски, идут, весело болтая, а на привалах сразу располагаются на отдых, принимаясь за трапезу. Вижу несколько парочек в изрядном подпитии, двое мужчин провинциально-деревенского вида – особенно: идут, покачиваясь, одна на двоих авоська с пожитками, снедью и бутылкой волочится следом за ними.
Вот и поворот из города, провожающие отсеиваются. Асфальт кончился, начинается бездорожье. На ближайшем привале народ пропускают через хоругви, батюшка каждому дает целовать крест, таким образом идет пересчет паломников и их благословление. Но благословление на Крестный Ход получают не все, Володя видел, как батюшка отказал пьяному, тому, что с авоськой, отстранив его и отправив назад. Второго я видела позже, он шел вместе со всеми, налегке, и по-видимому даже не предполагал, что друг его уже сошел с дистанции. Мы переглядываемся с Володей.
- Вот интересно, как же он сможет пройти, без еды, без самого необходимого?
- На волю Божью, - отвечает брат.
Обращает на себя внимание группа высоких, крепких молодых ребят, одетых в одинаковую камуфляжную форму. На ногах высокие, на шнуровках, добротные ботинки, за плечами современные рюкзаки. Позже, на одном из привалов узнала: это военнослужащие из Флориды. Общались между собой они на чисто-русском языке, во время службы усердно молились, читая акафест Николаю Чудотворцу наизусть, и мне оставалось только строить догадки, что вероятно, были эти парни русскими православными эмигрантами, посланными русской диаспорой пройти этот Крестный ход за всех верующих русских американцев.
Из иностранцев так же шли итальянские журналисты, отличающиеся от русской братии добротной, дорогой замшевой обувью, фотокорреспонденты из журнала «Гео», а так же выделяющийся среди паломников мужчина с внешностью английского лорда, очевидно так же эмигрант. Высокий, стройный как струна, благородные, породистые, аристократичные черты и густая шевелюра седых волос, все это привлекало взгляд. Рядом с ним все время был то ли переводчик, то ли просто сопровождающий, и я втайне лукаво представляла себе этого лорда к концу Крестного пути, со сгорбленной осанкой, измученного и усталого. Вообще я, привыкшая работать с иностранцами, давно научилась выделять их из общей толпы простых русских людей. Раньше никак не могла понять, почему же иностранцы отличаются от русских, даже если их одеть в одно и то же? Ответ на это вопрос нашла сама: их лица, и весь облик полны достоинства и одновременно чего-то наивно-детского, в отличие от наших людей, которые выглядят всегда озабоченными сиюминутными проблемами, а в глазах зачастую неуверенность и недоверие.
А между тем, дорога идет к селу Бобино - это конечный путь первого дня пути.
Мои ноги переступают все медленнее и медленнее, я чувствую усталость во всем теле, и даже живописный, долгий привал не помог мне отдохнуть, прийти в себя. Пологий пригорок, рядом деревенька, быстрая чистая речушка, в водах которой резвые паломники поспешили охладить усталые намозоленные ноги. У меня не было мозолей, но и силы в ногах истекали с каждым шагом. В другое время, я бы с удовольствием наслаждалась красивой природой, окружающей нас, но сейчас я была озабочена одним: как идти дальше, если ноги отказываются шагать от усталости? Сидячий образ жизни за рулем и за компьютером, не подготовленность и несколько несерьезное отношение к столь значительному событию – давали знать в полной мере. Мне было страшно оттого, что каждый мой шаг мог оказаться для меня последним, что ноги откажут мне совсем. В горле стоял ком, есть на привалах я не могла. В общем, это было состояние сильного стресса. Володя был озабочен моим мрачным состоянием, как я узнала позже, в голове у него уже зрел план, как меня отправить назад. Я же решила: назад дороги нет, если только не свалюсь замертво.
При подходе к Бобино запомнился подъем в гору, которому казалось, не будет конца. Однообразная, асфальтовая дорога, ведет все вверх и вверх, а села все еще не видно. Но.. вот и большое село, добротные деревянные дома в окружении заборов, слышен лай собак, но встречающих – не видно. Время вечернее, 9 часов, сумерки, объявлен привал до часу ночи. Нам повезло, мы расположились в школе, в спортзале, кто-то в классах, кто-то на улице в палатках, а кто-то у местных жителей в избах. В спортзале – самое больше количество народу, коврики, спальные мешки, одеяла расстелены впритык. Я как села, так пошевелиться больше не могла. Володя ушел на молебен, а я сидела как парализованная, не то чтоб подняться, но даже с места на место ноги не могла переставить, и только тихонько плакала, глядя, как другие паломники устраиваются на отдых.
В коридоре школы стояли большие чаны с горячим сладким чаем, а так же давали свежий белый хлеб. Так хотелось налить в кружку горячего чая для Володи, но подняться я не могла. Самой же не хотелось ничего.
Господи, что со мной!? Неужели я сломаюсь, не пройду этот путь?! Володя пришел, стал растирать мне ноги. «Ой, не надо, ой, больно!» Женщина, расположившаяся рядом, поняла ситуацию и постаралась успокоить меня: завтра к вечеру ноги разойдутся и будет все в порядке. Мы с Володей рассмеялись (я сквозь слезы). Наконец, все угомонились, многие уснули. Вот кому я завидовала! До подъема оставалось два часа, впереди маячил день и 55 км пути.
Я задумалась: у меня есть два часа времени, я нахожусь в Крестном Ходе, что я должна сделать, чтоб вместе со всеми подняться и продолжать путь?? Ответ пришел сам по себе, неизвестно откуда: молиться! Молиться и молиться! Я знала всего две молитвы и все два часа истово повторяла их одну за другой ни на минуту не прерываясь. «Господи, Иисусе Христе сыне Божие, прости, помилуй, помоги мне, грешной!..» «Отче наш, сущий на небесах, да святится Имя твое, да придет царствие твое!...»
В час ночи стала подниматься. Володя с беспокойством смотрел на меня, он так же не сомкнул глаз. Медленно, со скрипом, но я встала. «Достаем сапоги! – скомандовал брат, - Сейчас будет сплошное бездорожье!» Надела теплые, вязанные мамой носочки, резиновые сапоги, и странно, ногам стало легче. Народ потихоньку поднимался, собирая рюкзаки и скручивая коврики. Спящий рядом мальчик лет четырех-пяти, никак не хотел просыпаться, мать одевала его сонного, а он потихоньку плакал и капризничал. «Посмотри-ка, на улице все птички проснулись, и лягушки и киски и собачки. Вставай, малыш и ты». Постепенно мальчик перестал капризничать. Вообще за все время Крестного пути я ни разу не слышала громкого истерического детского плача, это было так удивительно и необычно.
3. Чудеса. Искушения.
Весь второй день пути большей частью мы с Володей шли ближе к концу процессии, среди замыкающих, но главное – я шла, и это было настоящим чудом! Дорога пролегала по живописным вятским местам: лесам, полям, по холмам и долинам, останавливались на привал то в поле, то в деревнях, жители которых встречали паломников радушно, давали напиться колодезной, холодной и чистой водой.
Не забуду долгий переход перед большим селом Загарье. Силы покидали меня, ноги передвигались с трудом, чувствовалась усталость в каждой клетке своего организма, хотелось роптать, плакать, бросить все! Шла на каком-то автоматизме, ну вот еще немного, еще чуть-чуть, село уже совсем близко, как-нибудь да дойду вместе со всеми. С недоумением вспоминались свои высокомерные мысли: «Я не боюсь трудностей, единственное, что меня будет угнетать в пути – это отсутствие ванной и ранний подъем» Как же я была самонадеянна! Все три дня пути до Великорецкого заснуть не удалось ни на минуту. А о горячей ванной я не вспомнила ни разу.
Загарье с россыпью домов и развалинами некогда величественного храма – издалека манит привалом. Но дорога петляет, огибая широкий овраг. Слышу от брата, что отдых будет долгим, с водосвятным молебном и акафестом Святому Николаю. Как же пройти этот последний километр? Упасть бы без чувств. Но тут увидела, как впереди идущие паломники на ходу берут протянутые им пластиковые стаканчики от некоего мужчины, и не притормаживая, следуют дальше. Я тоже взяла протянутый стаканчик, отпила половину, а половину отдала Володе. Какое наслаждение испытала от нескольких глотков живительной, родниковой воды, появились силы и вдохновение для дальнейшего пути! Узнала, что некий доброволец на своем старом Жигуленке каждый раз привозит для паломников канистры с водой из святого источника Трифонова монастыря. Спаси его Господи!
Не один раз я чувствовала в момент полного отчаяния какую-то помощь извне, то подбадривающее мой дух слово со стороны, то вдруг ветерок, свежий, легкий, пробежит по разгоряченному лицу и придаст силы и как будто шепнет: ты сможешь, все будет хорошо.
В Заборье действительно был долгий привал с чтением акафиста. Местные женщины ходили между паломниками с корзинками, раздавая желающим выпечку, вареную картошку, соленые огурчики.
Володя ушел на молебен, а я лежала на коврике, расстеленном на травке, пытаясь хоть немного поспать. Но заснуть никак не получалось, от стресса и усталости я не могла ни спать, не есть, и лишь смотрела по сторонам и слушала, о чем говорят паломники. Все для меня было необычно, все ново. Горели костры, кто-то трапезничал, пил чай, кто-то сладко спал, дети обследовали разрушенные постройки, священники и истинно верующие, составляющие костяк Крестного хода - служили молебен, который длился примерно час.
Дым от костров, теплый ветерок, пение священников – действовало умиротворяющее, и мне показалось, что я смогу вздремнуть. Рядом со мной на расстеленных ковриках отдыхали женщина с мальчиком лет 10-12. Мальчик сладко спал. Женщина, устраиваясь поудобнее заявила, обращаясь ко мне: «Пожалуй, надо бы поспать подольше, говорят, что до вечера будет еще один привал, а потом будем идти без отдыха часов 5 или 6». Для меня это заявление было просто ударом. Я прекрасно понимала, что не выдержу 6-часового перехода. Окончательно потеряв покой и возможность расслабиться, я уже ни о чем другом думать не могла. Пыталась сама же утешить себя: вон и дети и старики не переживают, спокойны и уверенны в себе, что же я-то расстраиваюсь?!
Вернулся со службы брат, я рассказала ему о том, что услышала. Володя успокоил меня, заверив: «Такого не может быть, не слушай, это все искушение». И в самом деле, переходы продолжали чередоваться с привалами, и Крестный ход продолжал свое шествие, следуя строгому расписанию. Народ устал, многие намозолили ноги, кто-то хромал, кто-то шел босиком. Но никто не роптал, лица паломников словно светились изнутри верой и надеждой, такие родные русские милые, добрые и простые лица!
Особенно меня поражают священники. Их много, и молодые, совсем юные мальчики, и благородные старцы. Идут священники с семьями, рядом с ними жены и дети. Помню, как сын одного батюшки, мальчик лет 9-10 от усталости начал роптать и капризничать. «Вспомни, как непросто было святому Николаю, думай о его жизни и о чудесах, которые он творил» - сказал ему отец. Я наблюдая за ребенком, вскоре отметила, что мальчик углубился в свои мысли, замолчал, и уже шел бодро не отставая от отца ни на шаг.
Группу из молодых и красивых священников, которая шла за иконой, во главе хода, я назвала почему-то «черные иноки». Они выделяются из общей людской массы: аскетизм во всем облике, черные одежды, в руках посохи, некоторые идут босиком. Все как на подбор писаные красавцы: высокие стройные брюнеты: тонкие черты, длинные черные волосы и черные, строгие, пронзительные глаза.
Меня удивляет весь их облик, так не похожий на обычных простых мирян. Их аскетические лица словно сошли с икон, долго думаю над этим явлением, и прихожу к выводу, что от ежедневной молитвы, от постоянной связи с Богом, свет икон словно отпечатался на их лицах, придавая им схожесть с Христом. Позже, в Великорецком, в Спасо-Преображенской церкви 17 века, я увидела большую икону с ликом Христа. Указав на нее брату, сказала с недоумением: «Мне кажется, именно он шел среди нас, я его видела».
Остановка в деревне, небольшой незапланированный привал из-за начавшегося ливня, народ разбрелся по избам, кто куда, лишь бы не мокнуть. Мы с братом тоже оказались в деревенской избе, в просторных сенях, сели на лавки. Я озираюсь. Мне кажется, я попала в 17 век: пятистенный просторный сруб, деревянные лавки вдоль стен, на одной из них висит лошадиный хомут. На лавках сидят паломники вперемежку со священниками, прямо напротив меня один из самых красивых «черных иноков». Достаю из рюкзака фотоаппарат и делаю пару снимков. «Инок» смотрит на меня строго и осуждающе, а потом встает и выходит из избы. Мне становится не по себе, чувствую себя маленькой, ничтожной и по уши погрязшей в пустой мирской суете.
Переходы длятся по часу, полтора, а привалы по полчаса, по часу. На нашем пути часто попадаются заброшенные селения, с покосившимися, но все еще добротными избами с заколоченными окнами, с плетнями и загонами для домашнего скота. Где сейчас эти люди, жившие здесь когда-то? Наверное переехали в город или просто постепенно вымерли.
Когда шагали - было жарко, и утренняя промозглость не ощущалась, но стоило остановиться, как холод и озноб тут же пробирал до кости. А так же усталость сваливала с ног именно на привалах. Володя уходил на общую молитву, а я сразу стелила коврик где-нибудь в сторонке и ложилась отдыхать, закутавшись в шаль.
На одном из привалов я увидела того самого пьяного мужика, который потерял своего приятеля с авоськой, и который, естественно, уже протрезвел к этому времени и все же шел вместе со всеми, на волю Божию, не имея в руках совершенно ничего. Мы с Володей отдали этому незадачливому паломнику несколько пакетиков со снедью, но ему даже некуда было их положить, разве что за пазуху или рассовать по карманам. Я же по-прежнему не могла проглотить ни куска, и лишь пила на привалах горячий чай, который кипятили в котелках на разведенных кострах. Тогда в воздухе пахло дымом, и так приятно было греться возле костра, глядя на языки пламени и слушая потрескивание горящего хвороста.
Мне запомнилась молодая женщина, которая так же как и я в сторонке, и недалеко от меня расстелила коврик, а встав на колени, вдруг заплакала, всхлипывая и тяжело вздыхая. Я спросила ее, почему она плачет, быть может ей нужна помощь? Женщина ответила, что плачет от усталости, оттого, что у нее нет сил молиться вместе со всеми.
Были и такие случаи, что во время перехода кому-то становилось плохо, кто-то падал, и тогда по всему пути громко раздавалось «врача!». Врачи шли в середине и в конце крестного пути, как и батюшки, задача которых состояла в том, чтоб поддерживать отставших и уставших паломников, подбадривать их, помогая и словом и делом, если это требовалось.
Помню одну не старую еще женщину, но полную, рыхлую и бледную, она шла, переваливаясь как утка ближе к замыкающим. Вдруг ей стало плохо, она стала падать и завалилась в канаву, к ней тут же подбежали женщины, подняли ей голову, дали пить, а среди паломников раздалось: Врача!!
Крестный ход не останавливаясь шел дальше, и мы с Володей вместе со всеми прошли мимо упавшей женщины, которая впрочем, была уже окружена заботливыми паломниками. Я грустно, но несколько снисходительно подумала: несчастную скорее всего подберет микроавтобус, ехавший позади шествия, и оказав ей помощь, врачи отправят бедняжку домой. Каково же было мое удивление, когда я встретила эту самую даму на следующий день на одном из привалов. Дело было после купания в святом источнике с ледяной водой. Грузная дама, переваливаясь, ковыляла на удивление бодро, волосы у нее были еще мокрые после купания, босые пятки растрескались кажется в кровь, но сев на пригорок неподалеку от нас, она восторженно выдохнула: «Ах, как же хорошо!» Я, сидевшая бездвижно с осунувшимся лицом, недоуменно обратилась к ней: «Разве вы не устали?»
- Устала, но после купания столько силы появилось, такую благодать почувствовала, что не заметила, как дошла до привала.
- Я помню, что вам вчера плохо было, подумала, что вы уже домой вернулись, что же вам врачи сделали?
- Да ничего, дали корвалол, вот и все. Очухалась и пошла дальше.
Между тем, женщина эта шла долгое время босиком и на ее ноги было страшно смотреть: опухшие стопы, намозоленные пальцы, но сколько оптимизма и благодати было в глазах этой дамы, и я уже ни минуты не сомневалась, что она обязательно пройдет этот путь! Считаю этот случай самым настоящим чудом. Чудес, впрочем, в Крестном ходе было немало.
Во время одного перехода я поравнялась с пожилой бабулей, обычной деревенской, она шла, опираясь на клюку, но довольно резво. Разговорились. Бабулька поведала мне о настоящем чуде, случившемся с ней в этот день: на одном из привалов она крепко уснула, а когда время отдыха закончилось, ее растолкали. Бабулька вместе со всеми тронулась в путь, но о том, что забыла свою клюку вспомнила позже, когда ушли от места стоянки довольно далеко. С клюкой этой она не расставалась много лет и не могла без нее обходиться.
Что же делать? Идти вперед или вернуться? Вернуться – значит попрощаться с Крестным ходом, так как процессия шла довольно быстро. Недолго подумав, решила идти вперед. «Как-нибудь, потихоньку, а если суждено мне свалиться и умереть, так пусть это случится в Крестном Ходе (на миру и смерть красна)» - так рассуждала старушка, как вдруг к ней подошел какой-то юноша и протянул родную клюку: «Это не вы забыли на привале?» Бабулька очень обрадовалась и не успела спросить парня, как же он догадался, что эта вещь именно ее, как он исчез из вида, словно растворился среди идущих, больше она его не видела.
Еще рассказала, как при подъеме в гору силы покинули ее и она стала заваливаться прямо на землю. Сама не поняла, что произошло, но вдруг двое сильных парней подхватили ее с обеих сторон и как пушинку закинули на гору, а тут и привал подоспел. Мне в словах этой старушки послышалась истинная мудрость Крестного хода: если ты настроен решительно, если твое желание пройти путь искреннее, то это обязательно исполнится, и все, что тебя окружает, - будет помогать, нужно только принять помощь. С этого момента я стала очень внимательно и серьезно относиться к каждому сказанному в Крестном ходе слову.
Как натура беспокойная и болтливая, я часто обращалась к паломникам, начиная разговоры на отвлеченные темы. Меня интересовало, зачем же люди идут в Крестный ход, и ответы слышала разные. Ясно, каждый идет за своим, но в общем-то за одним и тем же: получить благодать, прощение грехов, очищение души и тела.
Одна бабулька, старенькая, сухонькая, лет 75, седая как лунь («бабушка-блондинка» – назвал ее брат), которая шла в Крестный ход уже более 10 раз и с которой мы долго беседовали по дороге, сказала: «Я ничего не прошу у Бога, ни денег, не еды, и даже здоровье мне уже не нужно. Одна надежда, быть может, грехи мне простятся, хотя бы некоторые. Я в молодости строптивая была, озорная».
От женщины средних лет, одетой в кокетливую с кружевами блузку, услышала: «Надеюсь познакомиться здесь с каким-нибудь порядочным мужчиной. В Крестный ход ханыги не ходят».
От одной юной девочки, которая шла уже в третий раз, услышала уклончивый ответ: «Боюсь, что если не схожу, то не сдам экзамены. В прошлом году многих завалили, а я сдала на удивление легко».
Юных девушек шло много. Хорошенькие, стройные вятские девочки, шли и группами и по одиночке. Я уже давно наблюдаю за одной юной и красивой особой лет 18-19, ее высокая, тоненькая фигурка часто попадается мне на глаза. Темные блестящие волосы повязаны платочком, черные, словно смородины глаза, белое румяное, с благородными чертами, личико. Судя по всему, идет одна. Но вот все чаще и чаще вижу рядом с ней высокого юношу в широкополой шляпе, защитного цвета брюках и легкой куртке, - симпатичный современный мальчик. Думаю про себя, что пара смотрится очень трогательно. Да и вдвоем идти намного легче: есть с кем поделиться впечатлениями, есть плечо, на которое можно опереться в трудный момент.
4. паломники.
Подходит к концу второй день пути, по курсу – большое село Монастырское. Дорога – как специально для испытания на выносливость: мокрая скользкая глина, изъезженная тракторами и бульдозерами.
«Кэмэл трофи – отдыхает» - слышу от Гали, моложавой приятной женщины средних лет, с которой познакомились еще в первый день пути.
Про Галю хочется сказать отдельно несколько слов, до сих пор вспоминая ее, продолжаю удивляться смелости этой хрупкой, но волевой женщины. Она приехала одна из Риги, узнав о Крестном ходе по Российскому ТВ. В Кирове остановилась в паломнической службе. Меня поразили оптимизм и жизнерадостность, с которыми Галя воспринимала все трудности пути, казалось, она искала их и приехала специально за ними.
Помню как под конец первого дня, она разочарованно сокрушалась, что ожидала куда больших тягот и препятствий, чем встретила. На вопрос, зачем же она решилась идти в столь нелегкий поход, она ответила уклончиво, якобы за очищением души от грехов, но из дальнейшей беседы выяснилось: никаких таких особенных грехов у нее не было. Жила Галя обычной семейной жизнью замужней дамы, уже много лет имела любимого мужа, взрослого сына. Муж ходил в море, Галя его верно ждала, их сын учился в университете, сама Галя не работала, занималась домашними делами, которые особенно не обременяли ее, в доме был полный достаток и благополучие. Но душа и тело требовали работы, нагрузки! Увидев по Российскому телевидению передачу о самом труднопроходимом Крестном Ходе, Галя загорелась желанием идти во что бы то ли стало! Приехала из Риги в незнакомую Вятку одна, без поддержки, весь путь прошла без ропота, легко и с чувством юмора, казалось, усталость и вовсе не коснулась ее.
Входим в село. Центральная дорога Монастырского ничем не отличается от той, по которой мы подходили к селу, та же глина, грязь по щиколотку. Усталые паломники с напряженными, раскрасневшимися, разгоряченными от усталости лицами, молча перебирают ногами. Маленьких детей несут на руках, кто-то катит инвалидную коляску. Смеркается.
Все избы до отказа заполнены паломниками. Нам удалось устроиться на сеновале, мы радуемся как дети, я давно не ночевала на сеновале и мне это кажется очень романтичным. Хозяйка принесла нам горячий чай, перекусываем и устраиваемся на ночлег, закутавшись в шали. Холодно. Практически мы спим на улице, в проем крыши вижу темное небо, стрекочут кузнечики, пахнет травами, сеном и еще чем-то деревенским, то ли навозом, то ли хлевом. Брат засыпает сразу же. Я уже двое суток без сна и мне кажется, что наконец, несмотря на холод, у меня получится заснуть. Но чуть дремота подступает ко мне, как слышу странный монотонный звук. Ага, где-то рядом крыса грызет дерево. Ну, как она прыгнет на меня? Ни спать, ни молиться - не получается.
В час ночи мы уже на ногах, в пол второго - общая молитва, а в два вместе со всеми выходим из Монастырского в кромешной темноте.
Весь третий день мы с Володей шли уже в середине колонны, а иногда и ближе к началу.
Село Горохово встречает нас колокольным звоном. Самодельная, импровизированная звонница, висевшая над входом в разрушенную церковь, оглашает округу серебряными переливами. Собственно, от некогда богатого, многолюдного села остались всего лишь эти руины. У собора даже нет ни купола, ни пола. Стены с отвалившейся до кирпичей штукатуркой, в некоторых местах исписаны непотребными словами, стекол нет, сырой, холодный ветер гуляет внутри. Идет долгая служба с чтением акафиста, водосвятный молебен, после службы – купание в святом источнике. К купанию в ледяном источнике я не была готова, потому просто набрала воды в пластиковые бутылки. Для этого пришлось выстоять в длинной очереди. Вода в источнике такая ледяная, что обжигает ладони.
Вижу, как впереди меня стоявшая девушка переминается с ноги на ногу и истово шепчет молитву. У нее намозолены ноги и ей приходится стоять босой на холодной сырой земле, но молитва согревает ее, и она не перестает шептать, забывая на время о холоде.
Володя ушел купаться в специально отведенную купель, а меня с рюкзаками оставил на веселенькой полянке рядом с компанией молодых парней и девушек, которые сидели вокруг костра и кипятили в котелке чай. Складываю бутылки в рюкзак и устраиваюсь на траве среди тонких березок, отбрасывающих легкую ажурную тень. Хорошо! Лежу, смотрю на небо сквозь молодую, трепетавшую листву и слушаю беззаботные речи молодых людей и веселое потрескивание костра. Незаметно веки мои смежились, и я задремала. Проснулась от громкого детского плача. Огляделась: Володи все еще нет, костер погас, парни ушли, а рядом со мной расположилось семейство: муж с женой и маленькой девочкой лет четырех – пяти.
Родители готовились сами и готовили к купанию свою дочку. Девочка понимала, что ей предстоит нечто необычное, экстремальное, это пугало ее, страшило неизвестностью, и ребенок слабо сопротивляясь, плакал: «Не надо, я не хочу!» Но взрослые были неумолимы. Продолжая равнодушно, как куклу, раздевать ребенка, не пытаясь утешить и что-либо объяснить, негромко переговаривались между собой, и, казалось, не слышали ее капризов.
Брата не было очень долго, и я уже начала волноваться. Полуодетые, умиротворенные паломники возвращались из купели по лесной дороге и кучковались возле костров, дымящихся то тут, то там на просторной, заросшей бурьяном, поляне. Все так же светило солнце и шумели верхушки елей. День словно застыл во времени. Наконец, появился и мой брат. Его сопровождал знакомый по имени Олег. Увидев меня, брат как-то странно обрадовался и рассказал о своем приключении.
Оказалось, что после купания в ледяном источнике, - он потерял память и некоторое время не мог понять где он находится и что с ним. «Вышел из источника, оделся… и тут как отрубило! Ничего понять не могу, где я, кто я? Вижу лес, народ ходит, а почему я здесь и для чего – не понимаю. Так страшно стало. И вдруг Олега увидел, узнал и так несказанно обрадовался! Олег посоветовал: молись Николаю Угоднику, память и вернется. Вот, наконец, на тебя набрели, - тут же все вспомнил!» Забегая вперед, скажу, что Олег, очень набожный молодой человек, - ходил в крестный Ход много лет, при этом никогда не брал с собой вещей, шел налегке, не имея ни ложки, ни куска хлеба. Его голос в любой ситуации был ровным и ласковым. Не удивительно, что впоследствии он ушел в монастырь.
Между тем, этот случай нас озадачил. Очевидно, у брата после купания произошел спазм сосудов головного мозга. Хорошо, что это продолжалось относительно не долго. На одном из привалов мы рассказали о случившемся отцу Тихону, и он ответил: «Дух силен а плоть немощна».
Вообще нужно сказать, все трудности пути мы с братом принимали с юмором, находили повод посмеяться в совершенно серьезной ситуации, не раз слышали за спинами осуждение от паломников, но надо признаться, веселый нрав Володи мне очень помогал.
К концу третьего дня пути я шла, еле ковыляя и волоча правую ногу за собой из-за лопнувшего, как мне показалось, сухожилия. К этому времени многие паломники шли босиком, как например, знакомый брата, Александр Михайлович. Он измозолился в кровь в первый же день пути. И не он один. У кого-то возникла проблема с обувью, кто-то из года в год ходил в Крестный Ход только босиком. Таким подвижником был вятский писатель Владимир Крупин. С первого дня пути я слышала, что среди паломников идет Крупин. Этого писателя в Вятке знали все от мала до велика. Я же его никогда не видела, не читала его книг, но видя, каким авторитетом он пользуется в Вятке, мне захотелось познакомиться с ним, поговорить или хотя бы просто увидеть.
И вот я чувствую, что моя правая нога совсем отказывает, креплюсь из последних сил, еще чуть-чуть, и мне придется сделать вынужденный привал. Но вдруг среди идущих мелькает профиль, защитного цвета куртка, седые волосы, и все это каким-то образом привлекает мое внимание помимо моей воли. Я обращаюсь к Володе: «Не Крупин ли это?» (когда-то давно брат ехал в Москву с ним в одном купе). Володя чуть забегает вперед, и утвердительно кивает: да, Крупин. Я, вдохновленная встречей с писателем, бросилась догонять его, чтоб познакомиться. Не помню, о чем мы беседовали, но я осталась довольна знакомством, при этом забыла про разрыв сухожилий и почти весело дошагала до Великорецкого.
Итак, приближаемся к цели нашего паломничества – селу Великорецкому. Настроение приподнятое, идем бодрым шагом. Вижу юную черноглазую девушку, она идет с тем же парнем, он держит ее за руку, лица счастливые, вдохновенные.
Вижу группу военных из Флориды, все как на подбор высокие, крепкие, лица загорелые, румяные, идут, не зная устали.
Английский лорд, с седой шевелюрой, выглядит так же аристократично-благородно, осанка прямая, весь облик полон достоинства, - как будто он только что вышел из своего родового замка. На нем черные джинсы, свежая рубашка, словно не было позади этих трудных переходов, нелегких километров, пыльной дороги, палящего солнца и проливного дождя.
Рыхлая женщина, босая, с потрескавшимися пятками, резво ковыляет, переваливаясь с бока на бок, вызывая у меня восхищение. Откуда только силы берутся у человека?
Женщина в кружевной кофточке, похоже, получила то, что хотела: рядом с ней идет невысокого роста мужичок, они мило беседуют.
Вижу мою собеседницу, бабушку с клюкой.
Галя из Риги, очевидно, переоделась на привале: на ней вместо брюк длинная юбка, платочек на голове, вид свежий, бодрый.
Кто-то мне указывает на мужчину, который чтоб пройти в этом Крестном ходе, добирался из Киева до Вятки два месяца, пешком и автостопом.
С нами равняется Олег, (о котором я писала, что впоследствии он ушел в монастырь) – он всегда в хорошем настроении, со всеми ровно-доброжелательный, мне он кажется немного юродивым, - этакий вятский князь Мышкин. Олег идет налегке, у него нет никаких вещей, нет и рюкзака.
Володин коллега по работе, так же истинный верующий, Саша Захаров, всегда сосредоточен, немногословен, рядом с ним идет его жена. Я достаю фотоаппарат, хочу сделать снимок этой супружеской пары, но Саша категорически отказывается сниматься. Его жена по секрету мне рассказывает, что дома он даже не позволяет им смотреть телевизор. «Я никак не могу дотянуться до него, до его веры, и мне очень тяжело» - вздыхает она.
Многотысячная процессия, наконец, входит в село.
5. Великорецкое.
Торжественный колокольный звон раздается на всю округу. Нас встречают местные жители, целыми семьями и паломники, приехавшие в Великорецкое на автобусах из Кирова и области. Ощущение яркого, солнечного праздника. Певчие поют «Благословен грядый во имя Господне!» Великорецкое поражает величественными храмами, которым, однако же, требуется реставрация. В толпе зевак вижу «джинсового парня». Не рассчитав свои физические силы, он все же не отступил, решил приехать на транспорте, и уже этим вызывал уважение.
Мы с Володей расположились в старой, 17 века, церкви, бросили рюкзаки у стены и расстелили коврики, чтоб закрепить место. Брат предупредил, что желающих здесь ночевать будет очень много. И действительно, ночью церковный пол представлял собой живой ковер из паломников, ходили по головам, спали даже сидя, так как провести ночь в старинном, намоленном храме - считалось большой удачей и милостью. Те, кому повезло меньше - устроились в избах местных жителей. Хозяева готовились к встрече загодя: топили баню, накрывали стол с угощением. На издревле Руси считается: принять паломника, значит получить благодать.
На небольшой сельской площади – ряд длинных столов, накрытых скатертями и заставленных яствами: выпечка, бутерброды, лимонад, шоколад. За церковью – дымится полевая кухня, расставлены военные палатки. Кто-то расположился в военном городке, кто-то в заброшенных больничных корпусах, что на окраине села, кто-то прямо на улице в палатках, а кто и без.
Икону Николая Чудотворца ставят в церкви, к ней на поклонение выстраивается длинная очередь.
Все как в фантастическом сне. Сижу в церкви на полу, не в силах пошевелиться от усталости. Оглушена калейдоскопом впечатлений, постоянно меняющимся количеством новых и знакомых, примелькавшихся лиц, необычностью обстановки. Володя ушел к реке на молебен. Ко мне подошла какая-то старушка и спросила: не пешком ли я пришла. Сама старушка приехала на автобусе из района, поездка обошлась ей в 40 рублей, что для нее было очень дорого. Я протянула ей десять рублей, и она не отказалась, поблагодарила. С некоторых пор я придерживалась принципа: давать деньги всем просящим, пусть самую мелочь, но только не отказывать в просьбе. Раньше, бывало, могла ответить нищему: иди, заработай, могла даже нагрубить и оскорбить просящего, но в один прекрасный день поняла, что делать этого нельзя категорически!
Случилось однажды, что на улице подошел ко мне мужчина, возраста непонятного, неопределенного, высокий с синими глазами на смуглом изможденном лице. Одет так себе, на бомжа и пьяницу вроде не похож. Что-то в его облике насторожило меня с самого начала, и то, как он тихо, вежливо обратился ко мне с каким-то невнятным бормотанием, как со смирением выслушал мой грубый отказ, и на реплику: иди работай, а не попрошайничай, ответил ясным и четким вопросом: «А где работать, кем?»
- Сейчас весна, все на дачах вкалывают, строят, ремонтируют, землю копают, вот и занялся бы.
- Но за город ехать нужно, а у меня денег нет.
- Ну, вам что ни предложи, все не то да не так.
Мужчина не отходил, продолжая что-то монотонно и невнятно доказывать. Я еще более резко оборвала его, и нахамив, прекратила дальнейшее общение. Нищий ушел, не ответив мне на грубость, а в моей голове вихрем закружились мысли: «Что ты наделала, ты потом будешь сожалеть, это был не простой нищий, не обычный!» Но какая-то гордыня, упертость, не позволяли мне догнать его, дать монетку, извиниться за хамство. Было это за сутки до светлого Пасхального Воскресенья, и утром, включив телевизор, я первым делом услышала слова диктора, что в эти предпасхальные дни ходит в народе Христос под видом бродяги или нищего и проверяет людей на милосердие и доброту. Как я сожалела о своем поступке! Помню, бизнес в том году принес мне немалые доходы, но свалившиеся проблемы отняли все, и я осталась без денег. Обращаюсь ко всем, кто читает эти строки: никогда не отказывайте просящим у вас милостыню!
Интересный случай в Крестном ходе произошел с Володиным коллегой, Сергеем З.: на одном из привалов к нему подошел нищий и попросил денег. Удивительно, но истинно верующий православный христианин отказал ему в этой просьбе. На следующий день Сергей потерял все деньги, которые были у него с собой, и ему пришлось одалживаться.
Инцидент накануне Пасхи мучил меня, не давал покоя, мне хотелось исповедаться, услышать слова прощения. До внутренней дрожи, до сердечных колик я волновалась перед предстоящей исповедью. Мне казалось, ни один батюшка не простит мне моего греха, и груз вины так и останется тяжким гнетом на моих плечах всю дальнейшую жизнь.
Итак, Великорецкое, теплый вечер, старая церковь с низкими арочными сводами, а в перспективе - целые сутки отдыха, но главное, ради чего мы прошли этот долгий путь - исповедь, причастие, купание в Великой. Теперь я была уверена, что за сутки ноги мои отдохнут, и я смогу пойти назад бодрее.
Владимир Крупин зашел поклониться иконе. Сказал, что расположился в сельской школе, но там одно неудобство: сыплется штукатурка. Когда он ушел, та же старушка оказалась рядом и к моему удивлению сообщила, что узнала писателя.
Просидев на полу часа полтора, я попросила посторожить наши места незнакомую женщину, а сама вышла на улицу. Не смотря на позднее время,
народу на улице было много. По-прежнему шла бойкая торговля возле столов, можно было накупить всякой всячины: деревенские ватрушки, слойки, пирожки выглядели очень заманчиво, особенно венгерки с творогом, густо обсыпанные сахарной пудрой. Но мы с братом постились всю дорогу, и как следует могли поесть только на следующий день после причастия.
Я иду наугад, в сторону леса, проселочная дорога ведет меня вниз, к реке. Вижу удивительной красоты места. И село, с двумя храмами, колокольней и руинами бывшего гостиного двора, и окружающая природа - все потрясает величием и гармонией. Высокие ели, словно колонны, словно грандиозные ворота стоят на окраине, открывая спуск к набережной. Панорама вдоль дороги постоянно меняется, как в калейдоскопе: то березовая рощица, то озерцо в обрамлении вековых сосен, то пологая изумрудная лужайка. Прохладный вечерний воздух с запахом трав и хвои, изумителен, и будоражит в душе какие-то потаенные струны.
Вернувшись в церковь, вижу пол, устланный впритык одеялами, спальными мешками и ковриками. Наши рюкзаки, отброшенные в сторону, отыскала с трудом. Икона уже была вынесена на набережную, где на следующий день в честь нее устраивался праздник, а в настоящее время шла молитва. Большинство паломников ушло на молебен, но кто-то, так же как я просто бродил по Великорецкому, кто-то отдыхал, кто-то стоял в очереди за кашей. Бесплатную горячую кашу и чай с хлебом раздавали солдаты, развернувшие полевую кухню.
Молодая женщина, за которой я встала, неожиданно сама зама завела разговор. «Вы пешком пришли? А назад пойдете или поедете на автобусе?» Я ответила ей уклончиво, что вероятнее всего пойду пешком, хотя в душе меня терзало небольшое сомнение, о котором я промолчала. От жары и стресса у меня раньше времени начались женские проблемы, и это меня беспокоило.
Паломница, между тем, продолжала:
- Я уже не первый год в Крестный ход хожу, но назад всегда на автобусе возвращалась, вот и в этот раз решила ехать, тем более, что от рюкзака все плечи в кровь истерла. Но Николай Чудотворец велел мне возвращаться домой пешком.
- Как это?
- Вы не поверите, час назад подошла ко мне незнакомая женщина и говорит: завтра я уезжаю домой, возьмите мои подплечники, они мне больше не нужны. И исчезла с глаз. Ну, я и решила, что мне Николай Чудотворец знак дал: бери, мол подплечники, и иди пешком вместе со всеми! Так и поступлю».
Я тут же вспомнила, что слышала нечто похожее. И рассказала в свою очередь про бабульку, потерявшую и чудесным образом вновь нашедшую свою клюку. «Мол, бери клюку свою, и иди! Ничего не бойся и ничего с тобой не случится!»
Вспомнился сюжет из повести Крупина (к сожалению не нашла в инете его повести «Великорецкая купель», но быть может, кому-то повезет). Один мужик много лет ходил на Великую, но только в одну сторону. И приснился ему Николай Чудотворец и во сне он пригрозил мужику: «Вот я тебе одну ногу-то откручу!» Мужик проснулся от страха весь в поту, и с тех пор стал ходить и в ту и в другую сторону только пешком.
Очередь подошла быстро, я взяла две порции, одну съела, а вторую завернула в полотенце и стала ждать Володю. Володя пришел очень уставший, и миска горячей гречневой каши пришлась ему кстати. Итак, мы закутались шалями, накрылись куртками, устроились на ночлег. За три дня пути это была долгожданная полноценная ночь, то есть можно было спать до самого утра. А утром – Литургия, Водосвятный молебен, исповедь, причастие, купание в Великой.
Спала я беспокойно, вокруг меня постоянно было какое-то шевеление, движение, было холодно на каменном полу, неспокойно, да и вообще не спалось, казалось, я отвыкла за эти дни от нормального сна. В пятом часу утра, услышала, как женщины, что лежали рядом, начали собираться, укладывая вещи в рюкзаки и тихонько переговариваясь. Я спросила, куда они так рано собираются. Они ответили, что на исповедь будут очень большие очереди и лучше встать пораньше, чтоб успеть причаститься до отправления автобусов. Вздохнув, я пробормотала, что мне спешить некуда, так как пойду пешком, хотя это будет и непросто для меня. Женщина, услышав о моей проблеме, вдруг начала торопливо расстегивать рюкзак. «Ой, а мне дочка зачем-то пачку прокладок положила. Я ей говорю, что не нужны они мне уже давно, но она все равно сунула их в рюкзак, говорит не тяжелые, вдруг пригодятся. Возьмите их себе, я все равно сегодня уезжаю домой»
- Спасибо, у меня все есть, не надо.
- Берите, пачка даже не распечатана.
Я снова вспомнила бабулю с клюкой, женщину с подплечниками, и приняла данный мне знак свыше: бери прокладки свои, и иди! И не бойся ничего! Скажу наперед, что женские прокладки, особенно самые дешевые, толстые мы научились использовать и в другом назначении. Если их положить в обувь, намокшую, неудобную, то ноги останутся сухими и идти станет значительно легче.
День начинался прохладным, дымчато-серым утром, а длился непонятно сколько, заполненный событиями и новыми странными впечатлениями. Уже, как мне показалось ближе к вечеру, я спросила у брата: «сколько времени». Он ответил: «12 часов дня». «Как 12 часов дня?!» - не поняла я, ожидая услышать 6 или 7 часов вечера. Я просто потеряла чувство времени.
6. Исповедь.
Большую часть этого незабываемого дня мы провели на набережной реки Великой. Раннее утро. Идет литургия прямо на свежем воздухе под открытым небом на подиуме деревянной церкви. Литургию служит метрополит Вятский и Слободской владыко Хрисанф, один внешний вид которого, благородная седина, осанка, лицо, словно сошедшее с древних икон, на котором отражается вся мудрость бытия, - вызывает трепет и уважение. Я больше смотрю по сторонам и не перестаю удивляться окружающей меня необычной обстановке, так не похожей на мою суетную жизнь в Питере. Молодая зелень травы, березки, - на узкой части набережной, темные заросли высоких сосен и елей с причудливыми крепкими, коряво извивающимися корнями - на высокой, крутой ее части. Народ одет в простую русскую одежду: женщины в юбках и платках, мужчины в удобных брюках и куртках. Нет ничего наносного, ненужного, глянцевого. Вот двое детей лет 8-10, мальчик и девочка, по виду брат и сестра, спят прямо на рюкзаках. Девочка закутана в большую цветастую, павлово-посадскую шаль. Вот мужчина с бородой, с посохом, за плечами - старинный короб из бересты. Лица паломников – на них можно смотреть бесконечно, нет ничего интереснее и удивительнее!
Одновременно с литургией шла исповедь. Желающих исповедаться было очень много, паломникам приходилось стоять в многочасовых очередях. Все стремились занять очередь к священникам, которые пришли в Великорецкое пешком с Крестным ходом. Таких было немало, и они усталые, с изможденными лицами, вели исповедь. Мы с братом оказались стоящими в очереди к батюшке, который шел с нами весь путь. Был он стареньким, сухощавым старичком с окладистой, седой бородой, придающим ему сходство со Львом Толстым, помню, шел священник босиком с маленькой котомочкой за плечами.
Я очень волновалась и боялась исповеди, мне казалось, что не будет мне прощения, помню, что меня всю трясло и я не находила себе места. Женщины в брюках к исповеди не допускались, так же и с непокрытой головой. Чтоб немного успокоиться, наблюдаю за соседней очередью, которая стоит к высокому импозантному священнику. Его привезли прямо на набережную на шикарном черном Джипе. Вот к нему подошла старушка божий одуванчик, стоит перед ним маленькая, жалкая, переминается и не знает, о чем говорить. В душе я завидовала этой бабульке, у которой никаких грехов наверное уже не было много лет. Слышу, как растерянная старушка начала бормотать: «Батюшка, не знаю, что говорить, вот пенсия у меня маленькая..» Батюшка тут же громким, грозным голосом прервает несчастную: «Ты что, жаловаться ко мне пришла? Иди, молись!» Старушка отходит в сторону, вид у нее расстроенный, испуганный. Мы с братом переглядываемся.
Наконец, доходит и до нас очередь. Получаем свою порцию порицаний и осуждений за нашу грешную и суетную жизнь от священника, и прощенные с тяжелым вздохом облегчения, несколько оглушенные пережитым волнением, отправляемся за причастием. Володя уходит купаться в крытой купели, а я слоняюсь по набережной, наблюдаю за продолжающейся исповедью.
Вижу отца Леонида Рудницкого. Он шел с нами весь путь босиком. Внешне священник напоминает скорее хиппи или рок-музыканта: высокий, стройный, длинные до пояса каштановые, спутанные волосы, проницательный, колкий взгляд. Про него говорили, что у него не одно высшее образование, и что он подавал большие надежды как ученый, а еще он пишет стихи, но вот теперь служит Господу и живет в поселке Рудницком, на севере Кировской области, где курирует колонию малолетних преступников.
На набережной немало мужчин, в черных парадных костюмах, они напоминают мне индюков, пыжатся, смотрят на паломников несколько высокомерно, их дорогие сверкающие авто стоят тут же, неподалеку. Это высокое начальство, прибывшее из области. По контрасту с уставшими и обожженными солнцем, овеянными ветрами и пылью дорог паломниками, их важный вид и высокомерие бросается в глаза и выглядит нелепо. Мне вспоминается одинокий мужчина, идущий с паломниками при подходе к Великорецкому. Кожаный плащ, костюм, в руках – портфель, лицо сосредоточенное. Надо отдать должное уважение этому номенклатурному работнику, который хотя бы небольшой отрезок пути прошел пешком.
Начальство купается в источнике первыми, и начальники и их жены, затем купель становится доступной и для всех желающих. Очередь длинная и вьется вдоль набережной, идет быстро, но не сокращается, а только прибывает. Некоторые паломники купаются прямо в Великой. Вода здесь тоже холодная и не сказать чтоб чистая, но это никого не пугает. Спускаются по деревянным крутым ступенькам с шаткими перилами к воде и окунаются в проточную мутную водицу. Кто-то в рубашечке, а кто-то в голом виде. Выскакивают, одеваются. Вид радостный, обновленный. Я с долей зависти наблюдаю эту необычную картину, не выдерживаю, и тоже спускаюсь к реке, чтоб умыться и постоять босыми ногами в священных водах Великой.
Весь день чувствую себя словно в легкой прострации от окружающей обстановки, от свалившихся на меня новых впечатлениях, новой информации, которую еще не могу адекватно оценить и разложить по полочкам в своем сознании. Меня не покидает ощущение праздника и в то же время нереальности происходящего. Все как будто немножко во сне. Возвращаемся с Володей в село. Здесь развернута бойкая торговля различной снедью, жарят шашлыки, торгуют пивом. Наконец-то съедаю долгожданную сдобную венгерочку с творогом, запиваю деревенским молоком. Володя покупает шашлык, разговаривает со знакомыми, которые приехали в Великорецкое к празднику. Один из его друзей приехал на машине, привез больную мать, другие добралась на лодках по Великой. Брат объясняет мне, что так они делают каждый год, в честь памяти тех давних времен, когда Крестный ход был водным, икона отправлялась на лодке, и следом за ней на стругах и плотах - жители Вятки.
Постепенно Великорецкое пустеет, большая часть паломников уезжает на автобусах, остальные отдыхают перед обратным пешим путем. Мы с братом устраиваемся на отдых в бывшем корпусе деревянной больнички, что на окраине села. Тепло, просторно. Ложимся спать на кровати с панцирными сетками, каждый на свою, предварительно расстелив коврики, и проснувшись в час ночи, собираясь в обратный путь, чувствуем себя неплохо отдохнувшими.
«Ну, в больничке более прилично» - говорю я.
«Зато в церкви – более экзотично» - отвечает Володя.
«А на сеновале – романтично» - снова я.
«А в спортзале более…..кучно!» - говорим вместе и смеемся.
7. Возвращение.
Итак, нам предстояло два дня пути домой. Запомнился выход из Великорецкого в два часа ночи. Праздничный колокольный звон, яркий свет прожекторов, приподнятое настроение, теплый деревенский ночной воздух. Иностранцы-журналисты с высоты часовни ведут съемку и делают снимки ночного Великорецкого. Всеобщая молитва с Акафистом Святителю Николаю. Каждый встает, берет свое…. - и процессия трогается в обратный путь.
Возвращались в Вятку мы другой дорогой, более короткой, через Медяны, Мурыгино, но двухдневный путь отнюдь не был легким, а некоторые моменты были и более тяжелыми. Перед селом Медяны запомнился трудный переход по лесной дороге: вода, кочки, бревна, болотина, переход продолжался около 3-х часов. Дойдя до привала, я рухнула на зеленый пригорок еле живая, даже не расстилая коврика. Володин друг и коллега по работе Саша Захаров, истинный православный, нес этот тяжелый отрезок пути икону. На привале он выглядел осунувшимся, но совершенно счастливым, сказал нам, что время для него пролетело незаметно, словно прошло полчаса, не более.
Перед селом Мурыгино я намозолила ноги сырыми носками и ходьба превратилась в пытку. Вообще же ноги паломников – это отдельная тема для разговора. Я смотрела на ноги паломников, и они представлялись мне неописуемым зрелищем. Подумала о том, что будь я журналисткой с камерой в руках, то снимала бы в основном именно ноги. По ногам даже можно было определить, насколько человек искренне верит и идет с Крестным ходом во имя веры или как турист.
Взять того же Сергея, Володиного коллегу, он прошел весь путь в одних кроссовках, не намозолив и не стерев ноги. Так же и другие верующие и даже старенькие полуслепые, восьмидесятилетние бабульки, шагали себе, в резиновых сапожках, и как будто усталость не брала их вовсе. Другое дело мы, случайные паломники, плохо понимающие сущность бытия и голова которых забита сиюминутными мелкими, ничтожными проблемами. Таких можно было увидеть за версту по корявой, ковыляющей походке, измученным, страждущим лицам, обуви, изрезанной, с торчащими пальцами, чтоб идти было хоть чуть легче, забинтованным, в зеленке ступням.
Я уже писала про Александра Михайловича, который шел впервые и намозолил ноги уже при выходе из Вятки. Весь многокилометровый путь до Великорецкого и обратно он преодолел босиком, смешно переваливаясь как медвежонок. Вот что значит воля! Писатель Владимир Крупин шел тоже босиком, а по асфальтовым дорогам в домашних тапочках так легко, словно он вышел на прогулку подышать свежим воздухом. Несколько раз на переходах я равнялась с Крупиным и мы перекидывались несколькими фразами. Он мне поведал, что в Крестный Ход идет в 10-й раз, что когда шел впервые, то думал, что умрет, так было тяжело, но сейчас не может дождаться, когда же снова идти, такую испытывает неописуемую радость и очищение. Я ответила, что иду первый раз и очень мало молюсь, все силы трачу только на то, чтоб дойти. «Молитва – это главное - ответил мне писатель, - Нужно ходить в Крестный ход каждый год и тогда с каждым разом будет все легче и легче».
Вообще я заметила, что если по дороге завязывалась с кем-либо интересная беседа, то идти становилось намного легче, а переходы как будто становились короче. Почти по всему обратному пути следования на больших привалах паломников бесплатно кормили сытной и вкусной едой. Особенной щедростью отличилось село Мурыгино.
Здесь, в просторном церковном дворе были накрыты длинные деревянные столы, на которых стояли банки с малосольными огурчиками, большие миски с квашеной капустой, нарезанный хлеб, лотки с выпечкой, горы салата, винегрета, вареных яиц, кроме этого паломникам раздавали горячее: картошку с тушенкой, макароны с мясом, а так же поили квасом и киселем. Многие поддавшись искушению вида аппетитных яств, тут же, не помолившись, приступили к трапезе, в то время, как основная часть паломников, уставшая и голодная не меньше прочих, молилась в это время, стояла на ногах на службе. Мой брат и его коллега Сергей оставили меня с рюкзаками и ушли в церковь, а я поддавшись искушению и боясь, что мужчины мои останутся голодными, когда начнется ажиотаж, набрала несколько порций винегрета и салата, и ждала окончания службы, к еде все же не притрагиваясь, в то время, как некоторые молодые и резвые паломники уминали со столов все что им попадалось.
Интересно было наблюдать, как двое здоровенных молодых парней, высоких, с косой саженью в плечах, взяли со стола 3-х литровую банку деревенского молока, предназначенную, скорее всего малым детям, и тут же опустошили ее в два приема.
После окончания службы раздача еды пошла полным ходом, и надо сказать, что голодных не осталось никого. У нас оказалась лишняя порция горячей еды, и мы решили отдать ее маленькой, худенькой старушке, одиноко сидящей в сторонке с тарелкой квашеной капусты. Старушка растерялась и стала нас удивленно благодарить, за что же ей, недостойной без стояния в очереди достался такой роскошный ужин. Она тут же встала и стала читать Отче наш, благодаря Бога за насущный хлеб. Я, приступившая к трапезе не помолившись, думая лишь о своем животе, от стыда тут же поперхнулась куском.
Спали в детском саду, на полу. Я долго возилась со своими мозолями, прокалывая их, обрабатывая зеленкой, и уснула позже всех. Вернее не успела уснуть, только задремала, как громко объявили подъем. Все стали подниматься и собираться в дорогу. С трудом встала позже всех, и пока укладывала вещи, приводила себя в порядок, обнаружила, что в детском саду уже никого кроме нас с братом нет, а так же и на улице, молитва закончилась, и Крестный ход ушел. Мы бросились догонять бегом. Я еле успевала за Володей, пища и ноя от больных мозолей, а он буквально тащил меня за руку. Свернув за угол с какой-то улочки, мы, наконец увидели идущих священников. Оказалось, срезали путь и всех обогнали. Попытались присоединиться, но нам ясно указали, что опоздавшим здесь места нет, и тогда мы присоединились к идущим в середине шествия.
Конечно же, самым тяжелым днем был последний день пути. С часу ночи и до 18 часов вечера нужно было топать по однообразным асфальтовым дорогам, лицом к солнцу. Правая часть дороги на время прохождения Крестного хода была перекрыта, и встречные авто, проезжая мимо, обдавая нас облаками пыли и газа и рычанием двигателей, вызывали не очень приятные эмоции. Очевидно, так же и мы у водителей этих авто. Помню, остановившийся грузовик, и водителя этого грузовика, крикнувшего в адрес паломников жесткие, грубые, матерные слова и умчавшегося дальше. «Прости ему, Господи, не ведает что творит» - сказал брат.
В полдень переходим черту города, вот мы и в Кирове. Но до самого города еще не близко. Идем, топаем, лица напряжены, рюкзаки с бутылками со святой водой из Горохова и Великорецкого оттягивают плечи, перед глазами однообразная асфальтовая дорога, которой нет конца. Новый мост через Вятку кажется бесконечным, за ним пологий, но длительный подъем в гору. Видим, как к нам присоединяются горожане, чтоб хоть ненадолго почувствовать себя паломниками. Долгожданная остановка в Филеевской церкви, небольшая молитва, раздача воды и горячей каши. Кажется, до дома рукой подать, но Крестный ход идет своим маршрутом, нужно обойти еще не один храм, вернуть икону на место в Серафимовскую церковь, - только тогда будем свободны.
Идем по центральным улицам города. На Карла Маркса движение перекрыто, удивительно, но дорога залита смолой, как будто ее готовят к ремонту. Наша обувь прилипает, идти становится еще тяжелее. Ну и сюрприз приготовило руководство города паломникам! Шествие жмется к пешеходной части, ноги от смолы тяжелеют. У кого есть возможность – переобуваются.
Возле церкви Веры Надежды Любви и матери их Софии, нас встречает мама, поит нас холодным кваском, забирает лишние ненужные вещи. Володя не отдает ничего, а я отдаю резиновые сапоги, куртку и коврик. Казалось бы идти должно легче, то вот парадокс, силы все больше и больше покидают меня, каждый шаг дается с трудом. В висках стучит, перед глазами все плывет. Боюсь, что не дойду до Серафимовской церкви какой-нибудь километр, свалюсь в обморок. Стараюсь сосредоточиться на приятных мыслях, смотрю по сторонам, чтоб отвлечься от состояния внутренней тревоги и страха, это на время помогает. Особенно вид пожилых паломников и маленьких детей вдохновляет меня. Они же идут! И не думают ни о каких обмороках. Вижу прямо перед собой коренастую старушку с огромным рюкзаком за плечами, рядом с ней, не отставая ни на шаг, идет маленькая девочка, лет 7, худенькая как тростинка на тонюсеньких ножках. За плечами у нее школьный рюкзак, раздутый от поклажи.
Обращаюсь к девочке: «Не из Великорецкого ли ты идешь, милая?» Девочка не отвечает, не поворачивает ко мне головы и не сбавляет скорости ни на шаг. За нее отвечает старушка: «Устала она, вот и не говорит. Весь путь и туда и обратно Светка пешком прошла». «Неужели? Ну и герой!» - я просто не могу поверить, что эта меленькая хрупкая девочка, этот ребенок прошел такой тяжелый путь со своей бабушкой. «Всего один переход на автобусе проехала, после Медян, все остальное время шла и не капризничала». «Давай мне свой рюкзак, Света» - снова обращаюсь я к ней. Света не притормаживая и не оборачиваясь, на ходу скидывает свой рюкзак, так что я едва успеваю подхватить его. Рюкзак не легкий, а для такой маленькой девочки должен быть просто неподъемным. И странно, казалось бы идти должно тяжелее, но я замечаю, что мысли об обмороке покинули меня и пульсация в висках прекратилась. Кто-то из зевак, встречающих Крестный ход, угощает Свету конфетами. Она равнодушно принимает угощение, не отставая от бабушки ни на шаг. Вот кто настоящий герой дня! Эта маленькая семилетняя девочка, прошедшая этот дальний путь во славу Божию, который и не всем взрослым под силу! И никто не покажет ее по телевидению, не напишут о ней в газете, журнале. А ведь это настоящий тихий подвиг, о котором никто не узнает.
«Благословен грядый во имя Господне!» - поют священники. При подходе к Серафимовской церкви паломников кропят святой водой. «Христос Воскресе!» «Воистину Воскресе!» На лицах паломников радость, улыбки.
Отдаю рюкзак девочке и взявшись за руки с братом, входим во двор Серафимовской церкви – конечная точка нашего долгого пути. Вот мы у цели. Икону возвращают на место. Здесь она будет стоять весь год до следующего июня. Мы с братом целуем икону, целуем крест, просим благословления у священника, и выходим с подворья. Володя буквально тащит меня к остановке. Дома у мамы нас ждет горячая ванная и накрытый стол.
Я вваливаюсь в квартиру, скидываю рюкзак, обнимаю маму и произношу: «Возвращаюсь из Крестного Хода и со всей ответственностью заявляю: Есть Господь Бог и Велика сила Молитвы!»
2002 г.