На фото: Картина художника Ю.Ракши "Моя мама".Музей им.братьев Васнецовых.
Побеждающий свет
(Реквием живописцу)
Перед нами картина, живописное полотно...Магнитка...Магнитострой, начало 30-х годов. Теплый летний вечер. Уголок девичьего общежития в дощатом бараке-времянке, железные казенные койки, одна из которых накрыта явно захваченным из дома лоскутным деревенским одеялом. Вдали, за распахнутым окном, видны могучие силуэты возводимых домен, опутанные строительными лесами, железнодорожные подъездные пути. Под самым окном плечистая мужская фигура, застывшая в терпеливом ожидании. Мы видим и понимаем, кого ждет этот парень — конечно же, вот эту, золотоволосую и босоногую, которая стоит в центре картины, спиной к нам, поправляя перед зеркалом волосы и лукаво поглядывая в сторону окна...
Всё здесь очень обыкновенно и чуточку трогательно. Замысел художника, согретый ласковой, всепонимающей улыбкой, открывается вроде бы с первого взгляда. Но почему же тогда, бросив этот самый взгляд, ты уже не можешь отвести глаз от полотна? Что-то держит тебя возле него, заставляет снова и снова всматриваться в изображенное— то ли певучесть женственных линий и богатство золотисто-розовых тонов, то ли сама идея картины, вдруг открывающая тебе за видимой простотой и прозрачностью некие глубинные пласты бытия.
Картина «Моя мама» была создана молодым художником Юрием Михайловичем Ракшой в 1969 году и сразу же принесла ему известность, даже славу, получив широкий и благодарный отклик. Журнал «Огонёк» (затем "Работница", "Смена", "Творчество") тогда же поместил репродукцию «Моей мамы». Юрий Михайлович вспоминал потом о частых, порой неожиданных встречах с этой репродукцией то в общежитии шоферов БАМа, то в чукотской яранге. Рассказывал о письмах, присылаемых самыми разными людьми. Особенно дороги ему были послания строителей Магнитки: «Они узнавали в моей работе всё — время, и самих себя, и детали быта». Здесь действительно словно собрано воедино самое важное, дорогое, во имя чего вершился и вершится созидательный труд поколений советских людей, и романтическая, суровая, солнечно-песенная пора минувшего смыкается с сегодняшним днем нашей страны.
Но не только это. Ведь письма и отклики на «Мою маму» шли к Юрию Ракше и из иных краев и стран, от людей, чаще всего и вовсе не ведавших о Магнитке и первых советских пятилетках. С неизменным успехом экспонировалось это полотно в Мексике. Франции, Англии, США, Японии, а в Париже на всемирной выставке художников «Биенале-72» картина получила премию в номинации "Лучшее в реализме". И, значит, виделось и видится здесь, помимо конкретно-исторического содержания, еще нечто очень общее и глубинное, близкое любому жителю планеты. И это еще одно свидетельство богатства и действенности метода реализма и заключенного в нем общечеловеческого начала.
Юрий Ракша впервые использовал здесь открытый им для себя приём образного обобщения, основанный на ощущении множественности своего героя. «Моя мама»—отнюдь не конкретный портрет единственного на земле самого родного человека. Дорогие художнику черты женщины того поколения, к которому принадлежала его мать, можно угадать в любой из четырех девушек, изображенных на полотне.
Разумеется,— и в том секрет покоряюще-доверительного воздействия картины — в нее вложено огромное личное чувство. Юрий Ракша еще с мальчишества знал по рассказам матери, как она работала на строительстве Магнитки, приехав туда совсем молодой деревенской девчонкой.
А к работе над картиной он приступил, узнав о безвременной маминой кончине. Своей картиной художник словно бы бросил вызов смерти и забвению, припадая к победной яви далеких дней, как к сказочному источнику живой воды и желая всем жаром сыновней любви и печали вернуть живущему в его сердце облику матери былую красоту, молодость, силу...
Но этот облик и самая материнская судьба были неотделимы в его понимании от множества других похожих судеб ее сверстниц, от подвига созидания и победы, совершенного поколением энтузиастов- строителей. Сыновнее чувство, находящее отзвук в каждом человеческом сердце, обрело пафос высокой гражданственности. Темы Родины и матери сплавились в «Моей маме» воедино.
Тот же благородный сплав мы видим в картине «Тыл», написанной год спустя. Вернувшись памятью в военные годы, на которые пришлось его детство (а родился и рос он на окраине Уфы), художник изобразил уже вполне достоверный семейный портрет: мать Зою Дмитриевну, бабушку, младшую сестренку Валю и самого себя, собирающих скудный урожай с картофельного поля. Вместе с тем картина, начиная с названия "Тыл", наполнена величаво-драматическим, обобщающим звучанием. Усталая женщина с упрямым взглядом налегла на лопату, у ног ее девочка-малышка старательно собирает с белых картофельных плетей только что вырытые клубни. Худенький мальчуган придерживает раскрытый мешок, помогая старухе - бабке высыпать туда очередное ведро. Серые, бурые, темно-коричневые тона нужды, беды, даже голода господствуют на унылой, пустынной земле, казалось бы, безотрадно и безысходно. Но от женского лица с обтянутыми скулами, от глаз солдатки-матери и ее сильных рук, от личика и волос ее дочки тянется к нам золотой свет доброты и надежды.
Этот побеждающий свет — неизменное и определяет начало художника, его пароль, его позывные. Им согреты все картины Ракши. А источники его — все там же, в холодном и голодном, но победном военном детстве. В первых искрах таланта, вспыхнувших тогда вместе со скудным спасительным огоньком барачной печурки. И еще в зародившемся тогда же и все более разраставшемся ощущении единства судьбы своей семьи, собственной судьбы, с народной судьбой во всем — в трудах и лишениях, горе и радости, в причастности к истории, в ответственности за будущее...
Отсюда и возникло органичнейшее взаимопроникновение лирического и гражданского начал в живописи Юрия Ракши, получившее наиболее разнообразное преломление в разработке образа женщины-современницы.
«Ты и я», «Настроение». «Моя Ирина», «Над Истрой». «Земляничная поляна» — вот далеко не полный перечень полотен, на которых художник воссоздал черты жены Ирины и дочери Анюты. К ним примыкают картины, где облик постоянных и любимых его героинь, сохраняя портретное сходство, получает обобщенно-символическое осмысление. Такова «Гармония», а также «Добрый зверь и добрый человек», где Анюта—дитя человеческое— предстает в неразрывной слитности с миром цветов, деревьев и трав, прекрасных и ласковых живых существ, как одно из них — наиболее полное воплощение незащищено хрупкой красоты бытия.
И еще есть в этом ряду «Продолжение» — один из самых значительных и глубоких по чувству и мысли холстов. Мать бережно опустила руку на плечо склонившейся перёд ней дочки, напутствуя в дальнюю дорогу жизни юную наследницу своей и вообще всей — зеленой, синей, бескрайней— земной красы. Лица их схожи, и все-таки каждое неповторимо индивидуально. И оба светятся задумчивой нежностью. Но и печалью разлуки, неизбежно грозящей в будущем. Пророческую горечь этой картины-символа, написанной художником за два года до безвременной кончины (он умер 1 сентября 1980 года, не дожив до сорока трех лет), пронзительно почувствовал каждый, кто пришел на его последнюю выставку. Это полотно «Продолжение» зазвучало в тот час как реквием, как прощание с милым миром, утратившим своего певца...
Образы этого мира с поразительной органичностью входили и в другие сюжеты и полотна. Дочь Анюту нетрудно узнать среди ребятишек, изображенных в ласковой и шутливой картине «Маленькие купальщики», построенной на впечатляющем контрасте теплых и холодных тонов. Она же предстает на полотне «Наша буровая» в облике берущей пробу нефти девчонки-лаборантки. А я - писатель, жена художника, воплощена в ряде персонажей в картине-раздумье «Современники». Мое же лицо узнаётся и в триптихе «Поле Куликово», в чертах княгини Евдокии, но только на сей раз скорбное, несущее печать скрытой боли и тяжелых предчувствий, провожающей своего мужа Дмитрия Донского и его воинов на грозную битву, на смерть и бессмертие.
Разумеется, во всех этих случаях художник не собирался пополнять «семейный альбом». Хотя умел придавать совершенно особое значение образам близких ему людей. Высокая любовь и рожденная ею семья открывались ему как первооснова бытия. Как непременное условие, входящее в понятие героя-современника. Это понятие никогда не было для живописца отвлеченным; каждое лицо, запечатленное им в полотнах, являет собой портрет реального и, как правило, хорошо знакомого человека.
И потому так естественны в этом кругу лица жены и дочери.
Столь же естественным и обязательным условием было уже знакомое нам высокое гражданское и лирико-философское обобщение. И недаром так продуманы и значительны названия его картин: «Современники», «Разговор о будущем», «Молодые зодчие»... Юрий Ракша создал прекрасный образ своего поколения. Он писал: «Мои герои изображены в момент глубокого раздумья, предрешения, духовного сосредоточения». И себя он сознавал нераздельной частицей воспеваемого им содружества созидателей, первопроходцев. Не однажды вводил он собственное изображение в круг своих персонажей — эти «автопортреты» есть не что иное, как образ лирического героя, столь привычный и понятный нам в поэзии и прозе.
Так «вписал» он себя и в триптих «Кино» (1977 г.). В качестве художника Юрий Ракша работал в кино на протяжении почти двадцати лет, отдаваясь этому делу со всей присущей ему страстью. Как художник-постановщик он по праву разделил успех фильма «Дерсу Узала», который удостоился знаменитой премии «Оскар» Американской академии киноискусств за 1977 год и первой премии Международного московского кинофестиваля 1978 года.
Триптих «Кино» был написан под впечатлением работы над другим фильмом — «Восхождение», который поставила по мотивам повести В. Быкова «Сотников» наша подруга, молодой режиссер Лариса Шепитько. Творческое содружество Юрия и Ларисы переросло в подлинное взаимопонимание двух щедро одаренных натур. Пафос коллективного вдохновенного творчества и воплотил художник. «Главное здесь—лицо Ларисы, каким оно запомнилось мне на одной из премьер.— писал он впоследствии.—Она всегда волновалась, была открыта и беззащитна. Она несла в себе и сообщала духовность. А это как раз то... что всегда привлекало меня в людях, что я всегда стремлюсь увидеть и раскрыть в своих героях».
Одновременно с «Кино» была создана и картина, в которой художник снова обратился к теме материнства. Классические традиции мировой живописи удивительно тонко сочетаются здесь с сугубо современным, актуальным, публицистическим ключом. Картина называется «Рожденным —жить!». Юная вьетнамская мать склонилась над телом смертельно раненного мужа-солдата. Вокруг нее в скорби и гневе, в решимости бороться и победить встали воины-патриоты. Великой нравственной силой дышит каждое открытое и прекрасное лицо. И мать с малышом в этом надежном кругу — как Мадонна, как средоточие любви, как клятва будущему на самом его пороге...
Такова галерея современниц, воплощенных Юрием Ракшой. Художник, поэт, философ и гражданин, всем существом постигая каждый из этих характеров, он неустанно и вдохновенно творил благодарный гимн Женщине наших дней—дарительнице и хранительнице жизни.