Искупление

                Глава 1

               
                I

     Илья внимательно разглядывает ладони. Обычно от тяжёлой физической работы тело покрывается мозолями. Если же труд становится образом жизни, кожа превращается в плотный защитный слой – ороговевшая ткань делается похожей на панцирь черепахи. Мужчине нравится то, что он видит. Это руки старательного, честного человека.
     Дисмас аккуратно кладёт лапу на коленку хозяина. Тот чешет дворнягу за рыжим висячим ухом. По бегающим глазкам-пуговкам пса понятно, что сейчас у него есть планы поважнее, чем заслужить ласку. Собака поглядывает на два куска хлеба, лежащие на столе, а точнее – на колбасу в середине бутерброда.
Работяга подносит еду ко рту, но жалобный взгляд питомца делает своё дело.
- Дружище, ты ростом с крупную морскую свинку, а ешь как два взрослых сенбернара, - улыбается Илья.
Достаёт кусок варёнки, трясёт им перед носом Дисмаса, и кидает в соседнюю комнату. Пёс тут же, виляя пушистым хвостом, убегает, чтобы полакомиться угощением. Пока не видит собака, хозяин подходит к печке, на которой вылизывает бок большой чёрный кот по имени Гестас. Он-то и получает оставшийся кусок колбасы. Питомец охотно принимает дар, но больно царапается при попытке его погладить.
- Всё никак не поймёшь, что быть добрым – значит питаться сытнее, - смеётся мужчина. - Со скверным характером и жить скверно. Ладно, ешь, Цапка-царапка.
     Кота он подобрал на помойке. У животного были перебиты задние лапы и оторвана половина хвоста. С таким жизненным опытом трудно начать кому-либо доверять. У Ильи до сих пор остались шрамы с того дня, когда он пытался обработать новому другу раны, чтобы не началось заражение.
     Ужинает гордый хозяин беспородного зверья оставшимся хлебом. Чай остыл, но Илья этого не замечает. Он думает о том, что откладывать больше нельзя. Именно сегодня он должен посмотреть в глаза демонам памяти. Для чего? Чтобы отпустить? Осознать? Просто понять? Ответа нет. Возможно, верно всё и сразу. Столь же вероятно, что ничто из перечисленного не имеет значения. Накануне завтрашнего дня он обязан вспомнить тот тёплый июльский вечер давностью в четверть века.
     Пёс возвращается, довольно облизываясь. Виляя пушистым хвостом, ложится у ног хозяина, и вскоре засыпает. Мужчина плотно закрывает окно. Разжигает печь. Не оттого, что лето выдалось холодным, и не потому, что собирается готовить. Просто пытается себя чем-то занять. Долго сидит, слушая приятное потрескивание огня. Думает, что бы ещё сделать по хозяйству. Понимает, что тянет время. Это боязнь. Собирает волю в кулак. У Ильи много пороков, но трусости среди них нет.   
     Сперва его сознание похоже на бурный поток реки. Мысли миллионами крохотных листочков ряски плывут по течению, сталкиваются, отдаляются, тонут в водоворотах сомнений. Но вот одно – самое страшное воспоминание - превращается в огромный, могучий дуб, который с треском падает в воду, перекрывая движение. И река памяти пускается вспять.
     Водоём пережитого столь полноводен, что несколько струй выплёскивается наружу, растекаясь по щекам горячими слезами. Илья закрывает глаза, и вот он уже не здесь.

                II

     Сначала вспоминается запах. В нос бьёт сладкий, дурманящий аромат цветущих лип.  Благоухание настолько сильное и навязчивое, что от него начинает болеть голова, а ноги подкашиваются. Хотя нет. Ноги в тот тёплый июльский вечер ведут себя как мягкие переваренные макаронины по другой причине – уж больно ядрёный самогон был у бабы Вари. Ах, как хочется взять старуху в соучастники будущего преступления! Она ведь не просто нарушала закон. Карга отпускала спиртное детям. Да что там, продала бы хоть соседской козе Зорьке, окажись у той необходимая для приобретения чекушки сумма. Впрочем, в тот-самый день Илье исполнилось восемнадцать. Следовательно, он перестал считаться ребёнком или даже подростком. По нормам уголовного кодекса он стал взрослым. Так что баба Варя в его поступке не виновата. Как и алкоголь. Спиртное не привносит в душу зло, оно всего отпирает клетку зверю, который и так живёт внутри нас.
     И вот они идут по неровной улице, петляя от одного покошенного забора к другому – Илья и его ближайший товарищ Генка. Этот белобрысый смешливый паренёк - детский друг именинника. Не потому что обладает необходимыми для этого гордого звания качествами, а по той причине, что более достойных кандидатур в жизни Ильи к тому моменту не было. Их связывали общие интересы: разговоры о девушках (которых они брутально называли бабами), пьянки (которые им казались символом взросления) и унижения тех, кто младше, слабее и не в состоянии дать сдачи (это они делали просто потому, что могли).
 - Крепкий алкогольный напиток нам сегодня удалось приобрести, мой друг, – говорит Генка.
- Полностью разделяю твоё авторитетное мнение, - отвечает Илья.
Нет! Конечно же, всё было иначе. Тогда сегодняшний кормилиц Дисмаса и Гестаса ещё так не говорил. Да и слов подобных не знал. Суть беседы передана верно, но сами слова заменены эвфемизмами. Господи, «эвфемизм!» - услышь они тогда стол мудрёное слово, точно подрались бы с тем, кто его произнёс, решив, что их оскорбили. Если убрать мат, которым они, по причине безграмотности, в тот вечер склеивали слова, то диалог был таким:
- Гы-гы, лютый шмурдяк гонит баб Варя!
- Ага.
     Так они и брели по улице, которая в их глазах то сужалась, то расширялась под действием алкоголя. Все знакомые, отмечавшие Илюхино совершеннолетие, уже разошлись по домам. Генка жил ближе остальных, поэтому, обняв товарища, и поклявшись порвать любого, кто посмеет косо взглянуть на кореша, лучший друг поплёлся к себе во двор.   
     Совершеннолетнему парню оставалось преодолеть по пути домой решающую стометровку. После чего именинник завалился бы спать, блаженно похрапывая. Так бы и случилось, если бы не появились они. Эта парочка. Те двое. Мозг пытается облегчить боль памяти, расчеловечивая жертв. Но они были людьми. И у них были имена. Светлана и Сергей – вспоминает Илья, почувствовав два болезненных укола в сердце. 
     Светлана была самой красивой девушкой в их населённом пункте. Посёлке, конечно, но городского типа. А ещё она в корень отличалась от девушек, с которыми местной гопоте приходилось иметь дело. Света не материлась, не любила гулянок с их бессмысленными смешками на ровном месте, не переносила пошлых шуток, и даже добровольно читала книги, что приводило окружающих в замешательство. Многочисленные подкаты односельчан наталкивались на стену равнодушия и дежурную фразу: «Оставьте меня в покое».
- Ладно бы лахудра какая, - сокрушались неудачливые Дон Жуаны. – А то ведь первая красотка, а сидит дома, как монашка.
    Девушка была из тех немногих, кому нравилось учиться. Родители каждые выходные возили её в город к репетиторам. Поэтому никто не удивился, когда она сразу после школы поступила в архитектурный институт. Наверное, она спроектировала бы множество величественных объектов культуры и уютных жилищных комплексов. У неё получилось бы. Внешняя красота в ней удивительным образом сочеталась с красотой внутренней – что случается не часто. Убив её, Илья разрушил сотни зданий, в строительстве которых она могла бы принять участие. 
    Илья напрягает память, и ему навстречу выходит Светлана со своим городским женихом. Ей было двадцать два, Сергей – её ровесник. Понятное дело, Илья казался им оболтусом.
- О! Га-а-а-арадские приехали в наш Жидкодрищенск! – перегородил дорогу выпивоха.
- Зачем так грубо? Ваш Заречинск – очень красивый посёлок. – Без тени страха отвечал Сергей. – К тому же, отсюда родом самая прекрасная девушка в мире, которую я люблю.
     Светлана улыбнулась, едва заметно покраснев. Илью это привело в бешенство. Этот худосочный очкарик издевался над ним! Интеллигенция вшивая! Да как вообще такая красивая девка посмотрела на этого носатого сморчка!?!      
     Илья сжал кулаки с такой злобой, что костяшки пальцев захрустели, размахнулся от самой пятки, и наотмашь ударил обидчика. Точнее, попытался ударить. Он-то себе в тот момент казался мастером боевых искусств. На деле же со свистом рассёк воздух в метре от обидчика, совершил оборот вокруг собственной оси, и, громко пёрднув от неожиданности, плюхнулся на копчик. Когда головокружение прошло, «герой жестоких баталий» услышал звонкий смех удаляющейся парочки. С трудом приняв вертикальное положение, именинник поплёлся домой. Мать, привычно побранив за пьянство, помогла дойти до кровати, предусмотрительно поставив внизу тазик для рвоты.          

                III

     Именно рвотные позывы разбудили парня во втором часу ночи. Пытаясь нашарить рукой таз, Илья только зашвырнул его далеко под кровать. Затем его вырвало на пол. Это ничего. Мать утром уберёт. Освежая в памяти перипетии минувшего дня, подумал о Светлане. О её стройных ногах, точёной фигуре, аккуратной упругой груди, тронутой бронзой нежного июльского загара. Фантазии спровоцировали эрекцию. Вручную погасив пожар страсти (выгуляв одноглазую змею, как называли онанизм в их кругу), тяжело дыша, вышел в коридор. Извлёк из-за иконы материну заначку самогона. В то время сивуха служила жидкой валютой, легко конвертируясь в услуги по доставке сена или выпасу коровы. Святой апостол Павел строго смотрел с деревянной пластины на то, как вороватый сынок хозяйки выдул целую бутылку из горла.
- Не уберёг - ИК! - Павлуша, - поморщившись, икнул безбожник.
     Со святым у него были свои счёты. Отца Ильи тоже звали Павлом. Икона и его не защитила от цирроза печени, от которого тот преставился пять лет назад, не выходя из запоя.
     Ядрёный первак обжог язык, щёки, горло, и принялся быстро сползать вниз, прожигая кишки до самого желудка.
- Эх, хорошо бы Светку в реальности того … оприходовать, - поделился сладострастец сокровенным желанием с бородатым апостолом. – Очкарик-то её, небось, шпёхает. Как пить дать, шпёхает!
     Вспомнив вечерние унижения, вновь сжал кулаки. Новая порция алкоголя ударила в голову. Дальнейшие события той ночи он по прошествии двадцати пяти лет вспоминает фрагментарно. Помнит, как отламывает ножку табуретки, наматывает на неё материнский халат. Затем память погружает сознание в темноту. Мрак пахнет бензином. Чиркает спичка. Тут же тухнет. Вторая и третья попытки не приносят успеха. Руки предательски дрожат. Последняя спичка таки вспыхивает, поджигая самодельный факел. Ноги несут своего владельца прочь со двора. Картинка сужается, утопив воспоминания в тёмном омуте алкогольного опьянения.   

                IV

     Раздаются хлюпающие звуки с завыванием. Илья просыпается от того, что кто-то больно хлещет его по щекам. С усилием разомкнув слипшиеся веки, наблюдает над собой два обвисших кожаных бурдюка. Это второй и третий подбородки участкового милиционера. Вскоре над парнем нависает и полное, лоснящееся от пота лицо хранителя правопорядка.
- Вставай, убивца! – брезгливо говорит жирдяй. – Хорошо, что спишь в одежде. Предусмотрительно. Экономишь нам время. 
     Монотонный скулёж оказывается плачем матери парня:
- Да что ж это такое? Да как же так? Господи! Что же теперь будет? - произносит она между всхлипами, пока её сыну заламывают руки за спину, сжимают запястья наручниками и выводят во двор, грубо подталкивая.
     Переступая порог, задержанный обнаруживает, что одна его нога босая, зато другая – в шлёпанце. Самостоятельно переобуться в данных обстоятельствах невозможно. Поэтому мать помогает ему обуть старенькие туфли. Завязывает шнурки – прямо как в раннем детстве, когда он ещё не умел этого делать сам. Это происходит в тишине, но думают они об одном. Он даже двадцать пять лет спустя уверен, что в тот момент их мысли сошлись: так же она провожала его когда-то в детский садик.
- Я ещё сплю? – интересуется Илья, не понимая, что происходит. 
- Если бы это был сон, мразь! – шипит участковый, усаживая подозреваемого в зарешёченный бобик. - Особенно этого хотелось бы тем четырём людям, которых ты убил.
     Вспомнить несколько дней, проведённых в ожидании суда в следственном изоляторе, не получается. На ум приходят только потёртые локти клетчатого пиджака государственного адвоката. Лица его Илья сквозь пелену времени уже не разберёт, но хриплый усталый голос настойчиво бубнил одно и то же:
- Рекомендую признаться. Все доказательства против вас. Соседка видела вечернюю ссору с покойными. Во дворе найдена канистра с бензином. К тому же, ваш правый тапок обнаружен возле сгоревшего объекта, а в левом вы были задержаны.   
- Но я … не помню, как сделал это.
- Судя по заключению экспертизы, вы забросили на крышу самодельный источник возгорания. Сухая погода способствовала пожару. Сперва тлел чердак. Около полутора часов спустя начался пожар. Судя по тому, что обгоревшие тела были обнаружены в кроватях, они умерли от отравления чадным газом. - Юрист протянул клиенту заключение пожарной службы. - Списать на непредумышленное убийство не удастся. Представить дело как преступление, совершённое в состоянии аффекта - тоже не получится – с момента ссоры прошло больше пяти часов. Страсти должны были утихнуть. Если возьмёте на себя ответственность за содеянное, и обвинение поверит в ваше раскаяние, можете надеяться на благосклонность суда. После статей в нескольких крупных газетах дело стало резонансным. Общественность требует пожизненного срока. Я сделал всё, что мог в данных обстоятельствах.          
     Потом было слушание, где пожилой усталый судья монотонным будничным тоном, словно перечитывает себе под нос список покупок, огласил приговор: 
- Подсудимый приговаривается к двадцати пяти годам заключения в исправительной колонии строгого режима.
    Стукнул деревянный молоток, поставив точку в слушанье. Взвыла за спиной мать осуждённого. Зашептались газетчики, считающие приговор слишком мягким.
    Следующую ночь Илья провёл в следственном изоляторе. Перед самым отъездом ему разрешили повидаться с матерью, которая принесла предметы из разрешённого списка: трусы, носки, спортивный костюм, тапки, новые мокасины без шнурков, полотенце, мыло, фрукты и питьевую воду.
- Чуть не опоздала, - сквозь слёзы посетовала женщина, суя в руки небольшую иконку. – Ездила в Двоеводск. Молилась в святом месте. Вот. Это пророк Илия. Пусть бережёт тебя.   
    В их Заречинске церкви не было. На краю посёлка сохранился лишь фундамент с трухлыми стенами – остатки собора, разрушенного во время Второй мировой. На Пасху и другие религиозные праздники богомольные жители ПГТ вынуждены были ездить в районный центр.
- Зачем время теряла? – удивился сын.
- Поставила в храме свечу за спасение твоей души.
- Что? – услышанное взбесило Илью. – Тебе делать было нexep?
    Мать пуще прежнего разрыдалась, а его самого увели в машину для отправки в место отбывания заключения. Все шесть часов пути он продолжал злиться на глупый поступок матери. Какой бред – молиться за спасение какой-то там мифической души. Парня сейчас волновало лишь одно – чтобы его в первый же день не изнасиловали – не распечатали жoпy, - как ещё месяц тому назад шутили они с Генкой, покатываясь со смеху. Но всё это было уже в прошлой жизни, и не имело никакого смысла.

               
                Глава 2

                I

       После шести часов пути водитель велел выйти из бобика и шагать в сторону контрольного пункта пропуска. Там осужденного, словно посылку, передали дежурному. Вскоре за ним явился сопровождающий. Позже Илья узнал, что в тот момент познакомился с Бульдогом - самым жестоким надзирателем колонии. Любимым занятием этого коренастого охранника было подсадить зэка на наркотики, а потом лишить дозы до тех пор, пока несчастный в ломках не повесит на себя пару-тройку особо тяжких «висяков». Товарищи из сыскного отдела «героически» закрывали дела и получали внеочередные звания. Конечно, не забывая щедро одарить благодетеля.
- Молодой совсем. Первая отсидка? – поинтересовался конвоир.
- Да.
  Тут же Илью больно ударил сзади под коленкой приклад автомата. Парень упал на колени. Второй тычок оружия пришёлся в затылок. Так как руки всё ещё были скованны за спиной, Илья плюхнулся наземь, разбив нос.
- Заключённый! На обращение руководства колонии отвечать «Есть, гражданин начальник!» или «Никак нет, гражданин начальник!». Понял?
Охранники относились скорее к обслуживающему персоналу, чем к руководству колонии, но спорить Илья не стал:
- Так точно, гражданин начальник, - промямлил подконвойный, царапая губы об асфальт.   
- Отвечать громко и внятно, тупое говно! – взревел обладатель абсолютной власти.
- Так точно, гражданин начальник! – во весь голос проорал Илья.
- Так бы и раньше. Вставай! Чего разлёгся?
Подниматься пришлось долго и неуклюже. Что повеселило садиста. Он даже закурил от удовольствия.
- У нас ещё будут с тобой непонятки, мразь?
- Никак нет, гражданин начальник!
Бульдог докурил, после чего сделал вид, что собирается потушить бычок о глаз Ильи. Когда парень непроизвольно попятился, довольный собой охранник расхохотался и щелчком зашвырнул окурок куда подальше.   
Миновав несколько приземистых сооружений, зашли в двухэтажное здание, в котором пахло лекарствами. В одной из комнат их ожидала женщина в белом халате.
- Ну, знакомьтесь. Зэк - это штрундя. Штрундя, а это зэк. – Заметив в коридоре какого-то коллегу, конвоир отправился к нему. – Двери не прикрываю. Будет драться – зови. Станет насильничать – кричи от удовольствия.
Хихикнув одному ему понятной шутке, направился к выходу.
- Почему он в крови? – указала на красноватую струю, сбегающую из ноздрей до самой груди.
- Я почём знаю? Разволновался, небось. Юшка носом и пошла. Верно я говорю, приятель?
Илья энергично закивал, от чего рана снова закровоточила. 
- Вот видишь. Слабая молодёжь нынче стала. Сама знаешь: экология ни к чёрту.
- Куда пошёл? Руки человеку расстегни.
- Где ты тут человека увидела, дурёха? – ухмыльнулся Бульдог, но наручники снял.
- Ты же не нападёшь на меня, верно? – прищурилась собеседница.
- Никак нет, гражданин начальник! То есть … гражданка.
- Передо мной можешь не лебезить, - налила на вату перекись водорода, протянула пациенту. – Сотри кровь. Затем раздевайся. Осмотрю тебя. Возьму анализы и обрею на лысо. Так уж положено. Венерические заболевания, туберкулёз, вши имеются?
- Нет.
- Пока что нет, - вздохнула медработница, заполняя анкету новоприбывшего.
Когда машинка для стрижки ездила по его голове, отправляя на пол одну за другой пряди русых волос, Илья вдруг вспомнил мать, которая всю жизнь его стригла. Парню захотелось поговорить.
- А штрундя – это Ваша фамилия? 
- Нет, - улыбнулась женщина. - Штрундя – это медсестра на тюремном жаргоне. Некоторые люди должны быть по ту сторону решётки, а они – по эту. Этот охранник – один из таких. Оставлю тебя на карантине до утра. Если с анализами всё нормально, завтра отправишься в камеру.
Она вышла, заперев снаружи дверь на два оборота. Илья остался один в комнате, похожей на обычную больничную палату. За исключением разве что решёток на окнах.   

                II

     На следующий день заключённого сопровождал другой – менее общительный сотрудник колонии. Лениво сжимая автомат, он дулом указывал – куда нужно повернуть в разветвлённом хитросплетении коридоров. Вскоре они зашли в плохо пахнущий тупик с мигающими лампами. По обеим бокам находились камеры, откуда из-за решёток высовывались лица. Кое-кто присвистывал, другие во всех подробностях описывали для сокамерников новенького, но большинство просто апатично провожали парня ничего не выражающими глазами.
     Свой первый полноценный день в лагере Илья помнит в мельчайших деталях.
В конце коридора было велено повернуться налево. Они остановились у камеры № 524. Ключ, звонко клацнув, отпер надёжный замок. Охранник подтолкнул подопечного вперёд:
- Ну что, Святоша? Кончилось твоё уединение. Надеюсь, успел насладиться одиночеством?
Пока конвоир освобождал его от наручников, Илья осмотрелся по сторонам. Взору предстала крохотная комнатушка, весь интерьер которой составляли металлический толчок в углу, небольшой столик, да пара кроватей. На одной из них читал Библию длинновязый бородатый мужчина.
- Я не был один, - потряс книгой будущий сосед. – Никто из нас никогда не бывает один.
- А по мне, так все мы безнадёжно одиноки.
- Бывает такое ощущение, - вынужден был согласиться Святоша.
- Ладно, знакомься. Тебе с этим юнцом ближайшие двадцать пять лет сидеть. Если вслед за прошлым твоим соседом не отправится, конечно.
- Все мы под Богом.
- Ага. А некоторые ещё и под следствием, а то и под замком.
Дверь закрылась. Бородач внимательно рассматривал Илью.
- Вечер в хату! – попытался пробасить парень, но вышло не особо убедительно.
- Какой же это вечер? Ещё даже не время обеда.
Новичок смутился. Про утро в хату и день в хату ему слышать не доводилось. Чтобы скрыть замешательство, разразился отборным матом, после чего плюхнулся на свободные нары:
- Зачем так выражаешься?
- Да просто ругаюсь, как все нормальные люди.
-Ты не ругаешься. Ты сквернословишь. Сильные выражения являются проявлением сильных эмоций. Но главное - они заменяют сильные действия. Как собака, которая много лает, редко кусается, так и человек, бросающийся матами, редко оказывается способным на что-то, кроме пустословия. 
     Вскоре Илье предстояло убедиться в том, что серьёзные люди действительно крайне редко опускались до ненормативной лексики. Это считалось у них признаком дурного тона. Матом и феней говорили шныри и шестёрки - ввиду необразованности и глупости. Таким образом они безуспешно пытались скрыть собственную неполноценность за громкими нецензурными выкриками. Авторитеты же говорили чисто, порой даже тихо. Им не нужно было повышать голос. Все и так вслушивались в каждое их слово.   
- А что случилось с Вашим соседом? – полюбопытствовал новичок, брезгливо изучая многочисленные пятна на матрасе, и стараясь не пускаться в догадки относительно их происхождения.
- Я его съел, - лениво ответил Святоша, перелистывая страницу.
- То есть как это?
- С грибным соусом и зелёным горошком.
- Вы … серьёзно?
- Конечно, нет! Будь я каннибалом, попросил бы обеспечить меня соседом поупитаннее. Тебя пока откормишь, сам с голодухи помрёшь. И отвыкай от обращения на «вы» к кому-либо из сидельцев. Посчитают, что корчишь из себя интеллигента, и указываешь на своё превосходство над ними.
- Да я и не думал …
- И никогда не оправдывайся. Это как признать вину ещё до начала расследования.   
- Понял. Нужно первым делом себя поставить.
- Слово-то какое громкое – поставить. Напрашивается вопрос - в какую позу.
- И что мне делать?
- Общайся и со смотрящим и с последним уркой спокойно. Говори мало, на вопросы отвечай честно. Будь доброжелательным, но не заискивай.
- Буду стараться. Спасибо за науку.
- «Спасибо» - одно из табуированных слов. Вместо него говори «благодарю», «признателен» или «от души».
- А со спасибом-то что не так? – удивился Илья.
- Слишком культурное словечко. Исторически так сложилось, что за него могут предъявить. Ладно, освоишься. За двадцать пять лет научишься в людях похлеще дедушки Фрейда разбираться.
- Надеюсь. А этот … Фрейт, он тоже из блатных? Какой-то местный авторитет?
- Нет, он из австрийской братвы. Как и его подельники – Моцарт и Штраус. Хотя весьма любопытно, какую нишу Зигмунд занял бы в здешней иерархии.
- Так что всё-таки с соседом стряслось?
- Умер. Какая-то кишечная инфекция. Говорил ему – руки тщательнее мыть нужно. Жаль его. За пять лет привык к бедолаге. Родственников его до пятого колена поимённо могу назвать. Много часов за чаем проболтали. Кстати, налить тебе? Чёрный байховый.
Святоша поднялся со шконки, бережно отложив Библию. Налил в металлические кружки тёмный янтарный напиток. Лето выдалось жарким, крохотная камера сильно нагревалась. Поэтому мужчина был без майки. Внимание Ильи привлекли наколки сокамерника: на груди был набит распятый Иисус Христос в терновом венке. Предплечья украшали ещё два распятья. На левом – мужчина с искривлённым от ужаса и агонии лицом. На правом – распятый с блаженным ликом, который словно радовался мучениям.   
- Не глазей так на людей, а то решат, что у тебя интерес к дяденькам уж больно предметный.   
- Никогда таких татух не видел. Это, ясное дело, Христос. А те двое зачем?
-Это безумный душегуб - Гестас, который не пожелал становиться на путь исправления, насмехаясь над Иисусом, и благоразумный разбойник – Дисмас. Он перед смертью покаялся, и Господь обещал ему: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со мною в раю».         
- Хорошо так – грабь, убивай, только перед смертью признаться не забудь. И добро пожаловать в рай. Выгодно.
- Может, оно и так, вот только большинству падших и целой жизни мало, чтобы искупить вину.
     Чай оказался холодным, но на удивление вкусным, хоть и непривычно было распивать его рядом с парашей, которая, не будучи грязной, приятных ароматов всё же не источала. Когда Илья растянулся на нарах, его ожидало новое открытие: на побеленном потолке крупными красными буквами была выведена фраза:

           «Страшен не грех, но бесстыдство после греха.»
               
                (Иоанн Златоуст )

- О! А это что за чудеса?
- Это я у Соловья – охранника, который тебя привёл, выпросил остатки краски после какого-то ремонта. Твой предшественник держал меня на плечах, а я писал. Главное условие исправления – осознание своей вины. Хочу ни на миг об этом не забывать. Можешь не смотреть, если неприятно.
- Мне один хрен.
        Первые несколько лет для него эта фраза действительно была всего лишь буквами на старой извёстке. Лишь со временем он понял, что значили для Святоши эти слова.

                III

    Вскоре пришло время обеда. Охранники открыли камеры и велели всем строиться. Илья вспомнил, как в детском садике ребята вот так же гуськом шли есть манную кашу. Вот только автоматов у нянечек не было, а тому, кто норовил убежать, делали «а-та-та» пальчиком, а не «тра-та-та» пулями в спину.
     В первый день лабиринт коридоров, ведущих в столовую, показался новичку бесконечным. Пару месяцев спустя он с завязанными глазами нашёл бы это место, как лабораторная крыса раз за разом находит сыр во время экспериментов.   
Помещение для приёма пищи представляло собой большой зал с высокими облущенными потолками. Стены когда-то были выложены плиткой, которая кое-где ещё сохранилась. На входе в пищеблок висел выцветший плакат, на котором румяный зэк задумчиво жевал вареник, а под ним алел лозунг: «Не покарание, а исправление». Какой-то шутник пририсовал внизу синим фломастером блюющего человечка, и написал «Не пропитание, а испражнение». 
    Илья сел вместе с заключёнными из его тюремного крыла.
- Привет, соседушка! – пихнул костлявым локтем в бок приземистый старичок. – Не боись. Я через стенку чифирь гоняю. Меня Болталом кличут. Потому что у меня болт вот такенный, - продемонстрировал сказанное жестом, которым рыбаки обычно хвастаются крупным уловом.   
- Это потому что язык у тебя без костей. Болтаешь много, - хмыкнул Святоша.
- Одно другому не мешает, - оскорбился дед. – У нас сегодня смотрины пополнения. Будут щупать солидного дядьку, поступившего во второй блок, и тебя. Партаки есть?
- Чего?
- Татуировки. Они же – мастюхи.
- Нет.
- Это хорошо. Глянь на того носатого бродягу напротив.
- Вижу. Ну и что?
- Смотри, как весло держит.
     В том, как тот сжимал ложку, действительно было что-то странное. Только после подсказки Илья заметил, что у парня недостаёт среднего пальца правой руки.
- Понял? То-то же. По глупости набил себе на воле перстень с тремя точками. Просто потому что красиво. А это метка трижды лыжника.
- Кого?
- Лыжник – тот, кто сбегал из тюряги. Каждая точка – один удачный побег. Ну, ему и предъявили.
- Отрезали палец? - поморщился новичок. 
- Зачем так грубо? Сам отчекрыжил. Дали заточку, подсказали способ решения конфликта. Этому ещё повезло. Погляди в петушиный угол.
Болтало махнул в сторону отдельно стоявшего столика с множеством просверленных в нём отверстий. За ним, не поднимая глаз, сидело четверо парней.
- Кучерявого блондина видишь? Это Болонка. На свободе был музыкантом. Набил себе скрипочку со смычком. А это означает «Маэстро минета». Малява с разъяснениями только утром пришла. А ночью Квазиморда с товарищами его уже по кругу пустили. А для опущенных обратной дороги нет.   
    Илья аккуратно осмотрел всю столовую. Заключённые, допущенный до работы на кухне, расставляли перед едоками тарелки с прозрачным супом, в котором плавал почерневший картофель. На второе была каша-перловка, которую тут метко прозвали «шрапнелью». Её приходилось с усилием разгрызать, то и дело отплёвываясь от несъедобных частей. Предписанное законом мясо было представлено в рационе ошмётками, резиновыми на вкус. По виду они походили на останки коровы, которую взорвали тонной динамита во времена испытания Нобелем своего изобретения.
Сидящие рядами зэки вполголоса судачили о всяком-разном. Отдельно от общей группы восседал Академик Королёв. Болтало рассказал, что это местный авторитет, который всем заправляет. Звание по фене означало принадлежность к высшей касте, фамилию же ему дали потому, что до того, как сделать «тюремную карьеру» он обучался в аэрокосмическом институте. Поговаривали, что имел шанс полететь к звёздам. В итоге звёзды сами прилетели к нему на коленные чашечки. Эта наколка означала «не встану на колени перед властью». Смотрящий вёл себя спокойно. Сидел в обществе приближённых, словно Христос на фреске да Винчи «Тайная вечеря».
Параллели с картинами и Нобелем Илья проводит уже двадцать пять лет спустя. В ту пору никаких аналогий в безграмотной черепной коробке возникнуть не могло. Там тлел лишь робкий интерес исследователя нового мира, вперемешку со страхом быть съеденным по древним законом племени, частью которого предстояло стать.
Чуть в стороне от авторитета размещалась шумная свора шестёрок во главе с упомянутым Квазимордой. Это был лишённый шеи коротышка-сколиозник. Рыжеволосый, с проплешинами в виде многочисленных шрамов. Лицо испещрялось множеством ямок от оспы. «Бритый шилом», как называли таких местные обитатели. Вёл себя этот нескладный человечек словно невоспитанный ребёнок, родители которого забыли, куда подевали ремень для порки. Квазиморда подтрунивал над соратниками-шнырьками, пытался выбить поднос у баландёра – раздатчика пищи, громко хохотал, и даже швырнул сухарём в петушиный угол, угодив Болонке точно в лоб, отчего пришёл в такой восторг, словно выиграл олимпийское золото в стрельбе из лука. Кудрявый парень даже не посмотрел в сторону обидчика. В этот момент им наливали чай. Пить его их столику приходилось затейливо – затыкая множество дыр, проделанных в металлических кружках. Та же беда была с их ложками и тарелками – метка касты отверженных.
         Охранники упорно делали вид, что не замечают нарушений. Когда все поели, Академик Королёв едва заметно кивнул, и надзиратели на время покинули помещение. К столу экзаменатора прихрамывая вышел крепко сбитый морщинистый мужик.
- Мороси-рассказывай, - негромко произнёс авторитет, но слышали его все, потому как в помещении воцарилась такая тишина, что возможно было разобрать, как желудки настойчиво пытаются переварить отходы, которые здесь звались пищей.
- Вспоминать за нафталин? – уточнил ответчик. На кивок смотрящего продолжил, - С жидких соплей бегал по майданам, за что первую ходку отмотал, потом был акробатом, бабочником. После последней эстафеты вернулся на малину, а моя маруха лохудрой оказалась. Пока за бациллами гонял, к ней елдарь пожаловал. Ну я ей бестолковку отремонтировал, а ему ёжика под ребро запустил. Оба зажмурились. Пытался играть по пятому номеру, потом валил на безглазого, но Иван Иванович матёрый попался – повесил ярмо на двадцатник.
- Перевести? - шепнул Болтало с чувством собственной значимости.   
- Угу.
- Вспоминать за нафталин – рассказывать с самого начала. Жидкие сопли - детство, бегать по майданам – воровать в поездах. Акробат – вор-форточник. Бабочник – карманник. Эстафета – этап, отсидка. После неё он вернулся на малину – в воровской притон. Маруха – любовница, которая оказалась лохудрой – проституткой. Бациллы – продукты. Пока за ними ходил, к бабе елдарь пришёл – полюбовник. Наш товарищ ей бестолковку отремонтировал – голову проломил, а сопернику ежика под ребро запустил – ножом заколол. Оба зажмурились – умерли. Пытался играть по пятому номеру – симулировал психическое заболевание. Валил на безглазого – перекладывал вину на выдуманного человека. Но Иван Иванович – прокурор, значит – опытный попался. Присудил двадцать лет отсидки.    
Академик Королёв нахмурившись потёр седые виски. Позже, когда Илья будет читать Булгакова, в этом жесте узнает страдающего мигренью прокуратора иудейского - Понтия Пилата. Видно, у мудрых людей от власти голова болит, а у глупых кружится.
- Сколько тебе лет?
- Шестьдесят два.
- Сколько из них за решёткой?
- Сорок один.
- Как кличут?
- Кандыбой зовут. Из-за хромоты. В молодости с балкона сиганул, когда от мусоров тикать пришлось.
- Добро пожаловать, Кандыба. Правила знаешь. Сиди на здоровье.
- От души, - ударил кулаком в грудь дядька, и похромал на своё место.
- Пора! – Болтало вытолкал Илью на лобное место. 
Все нервные окончания внутри парня сплелись в тяжёлый клубок в районе солнечного сплетения, во рту пересохло. Смотрящий безэмоционально осмотрел юношу. Тот готовился отвечать на вопрос о возрасте, но речь зашла о другом:
- Кто по жизни?
- Я? – зачем-то переспросил Илья.
- Кто я мне известно, - без издёвки продолжил допрос Академик Королёв. Кое-кто в зале хихикнул, Шныри заржали, словно ничего смешнее в жизни не слышали.   
- Да я … сам ещё не понял, - признался новобранец.
- Достойный ответ. Всё про тебя знаем. И что ходка первая, и что четверых упокоил. Не смущайся. Тут безгрешных нет. Кто ты такой в данном случае не важно. Жизнь всех ломает. Вопрос в том, какую личность ты из этих обломков сложишь. Сечёшь, о чём я?
- Да.
- По беспределу выступать не рекомендую. У нас никто никого просто так не бьёт, и никто ни у кого ценности не отжимает. Но если по глупости с кем закусишься, или очко в карты проиграешь, жаловаться не приходи. Это среднее образование в стране бесплатное, а тут за науку приходится дорого платить. Уважай окружающих и будешь вправе требовать ответного уважения. Уяснил.
- Да.
- Небось, жалеешь, что по возрасту на малолетку не попал? Это зря. Там тебе для начала бы все зубы выбили, а потом уже толковали о понятиях. А у нас всё по-взрослому. Тише дыши – в смысле меньше откровенничай, и хитрожопость не проявляй. В остальном всё как везде. Человек – он и в помойной яме человек, а гнида – она и на дорогой песцовой шубе гнида. Ясно.
- Да.
- Ступай.
- Э-э-э! Куда пошёл? – взвыл Квазиморда в предвкушении веселья. Уронив от возбуждения тарелку на пол, подскочил к Илье. Привстав на носочки, уткнулся свёрнутым вбок носом в лицо новенькому. Изо рта наглеца пахло гнилью, а оспины на харе казались величиной с лунные кратеры. – Тебе нужна погремушка! А то ведёшь себя как алямс-труфаля.
Боковым зрением Илья посмотрел на Святошу. Тот жестом показал, мол, пока что всё в рамках приличия. Позже оказалось, что алямс-труфаля – всего лишь несерьёзный человек. За такое в глотки не вгрызаются и кадыки не откусывают. Но следующая фраза в переводе не нуждалась. Рыжий шут приобнял его за талию, приговаривая:
- Давай станем добрыми товарищами. А лучше нет влагалища, чем очко товарища.
    Илья наотмашь ударил злодея по лицу. Из верхней губы брызнула кровь. Утратив былой азарт, шутник отлетел на несколько шагов, растянувшись на полу под всеобщий хохот и улюлюканье. Постоявший за себя новичок развернулся и пошёл к своему стулу, вот только, не совладав с эмоциями, подвернул ногу на ровном месте, едва не упав.
- Вот и погоняло тебе нашлось, - резюмировал Академик Королёв. – Будешь Спотыкач. У меня в деревне так ядрёный самогон называли. А ты парень крепкий. Прозвище в самый раз. 
     Побитый, осмеянный Квазиморда не придумал ничего умнее, чем подбежать к петушиному столику и высыпать недоеденную гнилую капусту из тарелки Болонке на голову. Потом сунул руку себе в трусы, пошарил там, и вытер ладонь о лицо несчастного парня. Тот скривился, но промолчал.
- Вечером наведаюсь, мой сладкий.
- Хватит! – рявкнул смотрящий.
    Квазиморда тут же потерял всю свою воинственность, шмыгнув на место как облезлая гиена.

               
                Глава 3

                I

     Что происходило потом? Дни затеяли монотонную чехарду, лениво норовя перепрыгнуть друг через друга. Так прошли первые полгода. Проблем с другими обитателями колонии у Ильи в то время не возникало. Главным врагом стала смертная скука. Заключённым разрешался выход в столовую и ежедневная полуторачасовая прогулка в огороженном высоким забором дворе. Остальное время единственным собеседником являлся Святоша, который в основном читал. Зато, когда он решал заговорить, у сокамерника буквально случался праздник. Сосед оказался замечательным рассказчиком. Мог подхватить на лету любую тему и развить её до невероятно интересной беседы. Вот только общение это диалогом назвать было затруднительно. Участие в нём Ильи ограничивалось кивками и междометиями «ага», «угу», «вот-вот» и «ну-ну». Не оттого, что Святоша не давал слова вставить, а по причине недалёкости и косноязычия самого новичка, который, если и желал выразить мнение по какому-то вопросу, не находил нужных слов, а ежели эти слова приходили в голову, то с таким запозданием, что высказываться было несвоевременно.       
Однажды парень напрямую спросил у товарища:
- Святоша, как стать умнее?
- Во-первых – захотеть развиваться. Для этого существует три способа: много читать, общаться с умными людьми и больше путешествовать.
- Смешно. Особенно третий пункт. Рейс от шконки до параши считается путешествием? 
- Если выносишь из него новый практический или духовный опыт – то да.
- Угу. Понятно.   
     Их колония обладала обширной библиотекой. Там была представлена отечественная и зарубежная классика, а также учебники по всем возможным дисциплинам. Святоша то и дело заказывал литературную подборку на месяц, хоть и признавался, что многое перечитывает по третьему, а то и по четвёртому разу. Библия была у него настольной, или скорее прикроватной книгой. Не отказывал он себе и в удовольствии ознакомиться с прочим мировым наследием литературы.   
Однажды, вернувшись с прогулки, сокамерник застал Илью за чтением. Святоша аж присвистнул от удивления, воскликнув:
- Святой пресвитер Епиктет! - выражение это заменяло ему ругательства, используясь в случаях крайнего душевного потрясения. – Никак наш Ильюшинька-богатырь с печки на учёную лошадку пересел? Ну, с почином. Что там у тебя? Вижу – Агата Кристи - «Десять негритят». Спешу обрадовать – в конце тебя ожидает удивительный сюжетный поворот. 
     Товарищ, хоть и подшучивал над начинающим читателем, отнёсся к инициативе положительно. Даже с удовольствием обсудил роман после того, как Илья «проглотил» книгу за два дня.
     Королева детективов была полностью прочитана за три месяца. Конан Дойла хватило ещё на месяц. Далее, по совету Святоши, была освоена вся научная фантастика, которая присутствовала в библиотеке. Ещё два года восторженный Илья посвятил классической литературе и даже проштудировал средневековых и античных авторов. Не брезговал и учебниками, особенно налегая на историю и физику. Где-то в промежутках между перечисленным, он заинтересовался поэзией. Пробовал даже сам сочинять стихи, но вскоре забросил это дело, резонно решив, что всё толковое уже написано кем-то из великих. Хоть в колонии какое-то время и пользовалось успехом его четверостишье, пародирующее Пушкина:

                Жую сухари я в темнице сырой.
                Морю организм несъедобной жратвой.
                Охранник съел сахар, что мне полагался,
                Но срок за меня отсидеть оказался.

           Странно, но в тюрьме вообще любили стихи. Особенным уважением пользовалось творчество Высоцкого и Есенина. Есть в их наследии какая-то неподдельная искренность, запредельная честность перед миром и самим собой. Не зря сборник стихов Владимира Семёновича называется «Нерв». 
          Особым шиком считалось ввернуть в разговоре любимую строку по ситуации. Например, смотрел кто-то из уголовников вдаль, и говорил: «Живу, не ожидая чуда, Но пухнут жилы от стыда.» И кто-то непременно тут же заканчивал строфу: «Я каждый день хочу отсюда Сбежать куда-нибудь туда».
         У Ильи никак не получалось взять в толк ещё один парадокс: до суда он был свободен физически, но ограничен в плане фантазии, зато очутившись запертым в трёх стенах, научился летать на Марс с Брэдбери, путешествовать в прошлое с Эдгаром Алланом По и смотреть в будущее с Олдосом Хаксли.
         А ещё у него была огромная роскошь – круглосуточный доступ к человеку, с которым можно обсудить прочитанное, смотря на книгу под другим углом зрения.
          Святоша без стеснения беседовал о самых нетривиальных материях, но никогда не поднимал тему своего приговора. Илья однажды спросил об этом Болталу во время прогулки.
- Там дело тёмное, - ковырнул носком землю мужик. – Вроде как пятерых женщин у них в городе изнасиловали и убили. Менты как-то вышли на твоего сокамерника. А он во время задержания ещё и сына родного мочканул. Мрак, одним словом. Ему пятьдесят лет дали. Живым не выйдет – возраст уже не тот. Токмо вперёд ногами.
- Но почему его с такой статьёй не … ну, ты понял.
- Не опустили? А чёрт его знает. Углядел в нём смотрящий что-то. Велел не трогать.
            В тот вечер Святоша как обычно отошёл ко сну, нашёптывая всегдашнюю молитву: «Ангел мой, будь со мной. А ты – сатана – отойди от меня. От окон, от дверей, от кровати моей». Потом вслух перечитал надпись на потолке и вскоре мерно засопел. Илья же долго не мог уснуть, пытаясь понять, правда ли его друг мог сотворить такое. А потом подумал, что и сам-то не далеко ушёл. Пришли на ум слова Академика Королёва, сказанные в первый день срока: «Здесь безгрешных нет». А где они есть? Пусть бросит камень тот, кто без греха. Под утро ему приснились обгоревшие трупы родителей Светланы, самой покойницы и её парня. Они швыряли в него булыжниками. Проснувшись, заключённый до самого обеда явственно ощущал запах пепелища. Кошмар повторится ещё не раз. 

                II

          Отбывающим наказание в колонии строгого режима полагалось в год три свидания и четыре посылки. С этим обстоятельством была связана тайна, занимающая неспокойные умы многих сидельцев. У Святоши не осталось близких родственников, но в урочный час он исправно получал передачу. И на встречи каждый раз настойчиво приезжала какая-то девушка, но сам старик с ней ни разу встретиться не соизволил.
         Народ в тюрьме со скуки становится азартным. В чести самодельные карты, а также шахматы и шашки, искусно сымитированные из хлебного мякиша. Известное дело, что недостаток свободы в колониях с лихвой компенсируется безлимитным наличием свободного времени. В одной из камер даже соорудили из столешницы подобие рулетки, устроив казино. До первого шмона, конечно. Затем их игральный бизнес потерпел фиаско.
           Сам Илья даже пару раз без особого успеха ставил пайку чая на тараканьи бега в столовой. Некоторые зэки ловили усатого прусака, откармливали, тренировали и выставляли против питомцев из других камер. Не мудрено, что на секрет Святоши тоже делались ставки. Основными версиями были те, что загадочная посетительница - дочка мужчины, любовница или журналистка, желающая получить эксклюзивное интервью. Делались запросы на волю через знакомых с той стороны колючей проволоки, но особого эффекта это не возымело. Дошло до того, что угадавший причину её визитов мог сорвать немалый куш и прослыть в кругу товарищей фартовым фраером.
          Обычно злобный надзиратель Бульдог звал Святошу получить посылку со свежими научными журналами, тёплыми вещами и мыльно-рыльными принадлежностями, разрешёнными для передачи. Старик нехотя ковылял в пункт выдачи бандеролей. Трижды в год охранник орал фамилию сокамерника Ильи. Объявлял, что в комнате для свиданий того ожидают. Но узник категорически отказывался и потом целый день ходил не в духе. Однажды Соловей зашёл в камеру:
- Чего артачишься, старый пень? Девка столько лет ходит. Большинство родных от своих сидельцев открестилась. А ты носом крутишь.
- Ты ей сказал, чтобы больше не являлась? – принялся сверлить взглядом охранника Святоша.
- Постоянно говорю. И другие сотрудники передавали твои слова. Молчит только. И возвращается через четыре месяца. Ну хоть мне расскажи, кто она? – вкрадчиво заглянул подопечному в глаза.
- И ты в доле у спорщиков?
- А если и так? От тебя убудет, что ли?
- Уйди, Соловей. Не доводи до карцера. Ты человек неплохой. Но, видит Бог, ещё раз эту тему подымешь – оскорблю тебя действием.
- Ну-ну. Разжимай кулаки. Выдыхай. Спросить уже нельзя. Подумаешь, тайны миланского двора.
- Мадридского. Так звучит фразеологизм.
- Ладно, бывай, умник.
Когда дверь за конвоиром захлопнулась, Илья не выдержал.
- Святоша, снова ведь будешь психовать теперь и впадать в сплин. Ты же мне сам значение этого слова разъяснял, когда я «Евгения Онегина» читал. Теперь позволь от этого состояния тебя избавить. Поделись горем. Глядишь, вдвое меньше станет. Клянусь никому ни словом, ни звуком секрет не выдать.   
Сокамерник молча уткнулся в Библию, но по мимике было заметно, что задумался об услышанном. Наконец отложил книгу.
- В Священном писании сказано: «Рану можно перевязать, и после ссоры возможно примирение; но кто открыл тайны, тот потерял надежду на примирение.» А я и так эту надежду отбросил. Если хочешь, расскажу.
- Готов выслушать.
- Я ведь всю жизнь учителем проработал. В отличие от многих в профессию пошёл по призванию. Разные дети были. До кого-то удавалось достучаться, до иных – нет. И это была не их, а моя вина. Взрослый перед ребёнком всегда виноват. Исключений не бывает. Но в основном меня слушали. Я умел заинтересовать. Даже записные двоечники не в окно глазели, а на доску. И предмет свой – историю – я обожал. Факультативы организовывал, конкурсы, викторины. Три выпуска школьников провёл по образовательному маршруту в качестве руководителя от младших классов. Это восемьдесят четыре человека. Всех поимённо помню. Но одна девочка была особенной. Поэт Лев Озеров однажды сказал, что бездарности пробьются сами, а вот талантам нужно помогать. Алина с начальных классов демонстрировала такой потенциал в учёбе, какого мне видеть не приходилось никогда. Обычно один ребёнок хорош в точных науках, другой – одарённый гуманитарий. Она же умела буквально всё. Поглощала знания с жадностью голодного котёнка, перед которым поставили миску парного молока. Мать их с отцом бросила, папаша был не дурак выпить и дурак по части всего остального. Поэтому я взял шефство над талантливой ученицей: оставался после школы, водил в музеи и в театр. Ей это всё было интересно.
               Рассказчик вдруг смутился, пытливо посмотрев на Илью.
- Ты ведь знаешь, по какой статье я отбываю срок? Не подумай, что у меня были … неприличные поползновения.
- Мне бы и в голову не пришло.
- Так вот. К окончанию обучения Алина подошла как главная гордость школы. Не было такой дисциплины, по которой она бы не выиграла олимпиаду. Школа у нас была не самая большая, так что, когда она привезла из Лондона хрустальный кубок, победив на международном тестировании по истории, руководство от счастья чуть в обморок не плюхнулось. Сразу же нашлись спонсоры, готовые вложиться в перспективное учебное заведение. Богачи стали отдавать отпрысков к нам. И всё это время я день за днём передавал ей всё, что знаю сам, и оплачивал многочисленных репетиторов. Её отец на подобную ерунду тратиться не стал бы. Мы друг для друга стали родными. Она как раз поступила в лучший столичный ВУЗ в тот день, когда меня схватили. Присутствовала на всех заседаниях по моему делу. Кричала, что у меня есть алиби. Однажды её даже вывели из зала суда за нарушение спокойствия. Помню, как ей заламывают руки, а она царапается, кусает. Кричит: отпустите! Вы совершаете ошибку! Упрямая она.
- Это уже вся наша колония поняла.
- После суда мой портрет с доски «Гордость школы», естественно, сняли. Так Алина знаешь, что учудила? Велела и своё имя из школьной истории вычеркнуть, а кубок тот достала с полки с наградами, и разбила о стену на множество осколков. Это она, конечно, погорячилась, но многое я бы отдал, чтобы поглядеть на лицо директрисы в тот момент.   
- А почему не хочешь её видеть?
- Не заслуживаю я этого. Всё надеюсь, что перестанет ходить. Хоть, если честно, через одного знакомого, который вышел на волю несколько лет назад, пробивал информацию. Алина теперь преподаватель философского факультета. Стала профессором. Руководит кафедрой. А всего-то лет на шесть старше тебя.   
- Мне сейчас двадцать восемь. Стало быть ей …
- Тридцать четыре!
- И уже защитила диссертацию?
- Говорю же, она – гений.
          Святоша демонстративно открыл Библию, тем самым давая понять, что откровения завершены. Илья потрепал товарища по плечу.
- Спасибо.
- За что.
- За то, что пустил в душу.

                III

          Разговор этот случился на десятом году отсидки Ильи. В отличие от сокамерника, парень ждал свиданий с нетерпением. Видеть мать один раз в четыре месяца – значило не только сильно скучать, но и непременно замечать, как старость морщинка за морщинкой отвоёвывает территорию на лице родного человека. Встречи их всегда были тёплыми и слёзными.
          Не забывала она и о посылках. Илья знал, что дела с деньгами не ахти, а забить бандероль до максимально разрешённого веса мама обязательно постарается, поэтому сын придумал ложь во благо. Скорее даже хитрость, способную облегчить давление на родительский карман. У них в Заречинске во дворе росла старая разлогая яблоня. Плоды её хранились хоть целый год, но вкус был настолько кислым, что, чаще всего, большую часть урожая просто выбрасывали.
         Вот заключённый и сочинил небылицу о том, как сильно ему хочется отведать яблок с малой Родины. В итоге каждая посылка включала в себя несколько пачек чая, недорогую современную книгу, которую не достать в тюремной библиотеке, крем для бритья, кое-что из одежды и ведро кислятины, которую Илья тут же отдавал Болтале. Тот приловчился гнать из яблок в бачке унитаза алкогольный напиток, смешивая фруктовую мякоть с сахаром, украденным сокамерником-баландёром с кухни. Утверждал, что получается замечательный сидр. Поставщик сырья пробовать не рисковал.       
           Сигареты Илья попросил не передавать. От этой вредной привычки он быстро отказался – дорого, да и по отношению к некурящему Святоше некрасиво. Почему пожилой человек должен дышать твоим дымом?
Радовался узник и когда обнаруживал в бандерольке ландирки – так тут назывались конфеты в обёртке, и печенье в клеточку – то есть вафли.
         Через несколько месяцев после откровений Святоши, соседу снова принесли передачу. Для Ильи посылки не было. Он уже тогда заволновался. Когда же мать не явилась на положенное свидание, парень запаниковал – расхаживал взад-вперёд по камере, бросаясь на каждый звук, в надежде получить весточку.
Через несколько недель, на протяжении которых Илья извёлся от неопределённости, Святоша снабдил товарища блоком сигарет и тремя пачками чая, велев через шестёрок передать добро Академику Королёву вместе с адресом матери и просьбой разведать информацию с воли.   
 Шесть дней спустя смотрящий жестом подозвал Илью во время прогулки.
- Мои люди съездили в Заречинск. Прими мои соболезнования. Твоя мать умерла от рака. Ты не знал, что она болеет?
- Нет. – Внутри осиротевшего парня всё похолодело. – Замечал, что потеряла в весе. 
               Горе смешивалось в нём с чувством вины, норовя разорвать изнутри. Он должен был ещё тогда обратить внимание на болезненный вид. Может быть, получилось бы попрощаться.
- Должно быть, не хотела расстраивать. Не знаю, почему соседи не сообщили тебе.
- Потому что я для них давно уже перестал существовать. В любом случае спа … то есть, я хотел сказать благодарю.
- Стой. Забери это, - авторитет кивнул Квазиморде, и тот нехотя извлёк из-под рубахи сигареты и чай.
- Не нужно, - отмахнулся Илья. – Просьба ведь выполнена.
- Не тот случай, когда нужно крохоборничать!
               Чтобы не оскорбить солидного человека, парень забрал свою предоплату. В коридоре встретил Болталу. Вручил тому ценности.
- На. Это за упокой души моей матери.
- Царство небесное, - не сумел скрыть радость от внезапного подгона мужчина. – Так
это нам что теперь яблок для сидра не ждать?
- Выходит, больше не ждать, - апатично констатировал Илья, удаляясь.
- Хреново!

                IV

               В лагерях наивысшим благом считается устроиться на работу. Это позволяет коротать время с пользой, и отвлекает от глупостей, которые норовят влезть в голову. Понимая, как трудно будет сокамернику пережить утрату, Святоша отправился с просьбой к Академику Королёву. Он был способен решить практически любую задачу на вверенной ему тюремной территории. Руководство было благодарно ему за порядок,который тот поддерживал на объекте. Неизвестно, какие доводы подобрал товарищ,но уже на следующее утро Соловей принёс ручку, листочек и велел писать заявление о переводе на пилораму, состоящую на учёте колонии.
        Илья понимал, что это благо, но даже не подозревал, насколько данное событие повлияет на его дальнейшую судьбу.
            Первые пару месяцев он учился справляться со столярными инструментами и разбирался какая порода дерева какого обращения требует. Освоившись в мире верстаков, пил, рубанков и лобзиков, молодой человек приступил к работе. В основном задачи трудяг сводились к тому, чтобы выстругать из
привезённых стволов пригодные для строительства доски. Это дело являлось
монотонным. Куда больше Илье нравилось сколачивать из дерева столы, стулья,
тумбы и книжные шкафы. Превращённый Святошей в адепта всемирной секты
книгочеев, он тут же сделал запрос в библиотеку на получение всей возможной
литературы, касающейся столярного мастерства. Пока коллеги-зэки отходили на
перекур и перекус, парень пробовал применить в работе навыки, полученные накануне
из книг. Успехи на этом поприще у него были нешуточные. Вскоре он приловчился
делать не только черенки для лопат и ножки для табуреток, но и замысловатые,
изысканные шкатулки, детские игрушки, кухонную утварь и даже статуэтки, с большой
правдоподобностью изображавшие животных и людей.
              Со всех сторон на умельца посыпались заказы, а он только и мечтал получить больше практики.
     Однажды ему вновь приснился тот кошмар со швыряющими в него камни
покойными людьми. Только на этот раз он не проснулся в холодном поту, как бывало
ранее, а упал на колени, прося прощения за содеянное. Подняв глаза, увидел свою
улицу, знакомые дома, пышные кроны лип и – вдалеке на холме – те-самые развалины
церквушки. Вспомнил разговор с матерью в день, когда его отправляли по этапу. Она
тогда сетовала на необходимость всякий раз ездить в районный центр для посещения
храма. 
     Когда Илья проснулся, у него появилась цель. Впервые в жизни.

               
                Глава 4

                I

          Дела в любой момент могут стать хуже, чем были мгновение тому назад. Эта нехитрая аксиома подтвердилась на примере обитателей камеры № 524. Однажды утром явился Бульдог, и велел Илье со Святошей тащить свои нары в хоздвор. К вечеру им в комнату приволокли двухэтажные шконки. По нормативам подселение на шесть квадратных метров ещё двоих заключённых являлось грубым нарушением прав человека. Но знать свои права – мало. Важнее возможность их отстаивать. Такой роскоши тюремное заключение не предполагало.
     Бульдог привёл новых соседей. Одним из них оказался старый знакомый – Кандыба. Бывалый мужик поздоровался, бросил скромные пожитки под стол и полез
на верхнюю койку над Ильёй. Шуму от этого переведённого из дальнего крыла зэка в
последствии практически не было. Он выходил на прогулку и в столовую, в остальное
же время тихо похрапывал на своём месте, словно пытался выспаться на долгие годы наперёд. Конфликтных ситуаций не создавал, в разговорах практически не участвовал.
     Куда активнее проявил себя второй персонаж. Его конвоир забрал с карантина. Это был совсем юный парень с оттопыренными ушами и наглыми карими глазами, смотревшими на всё и всех с нескрываемым отвращением. Руки его заметно дрожали, а зубы стучали, словно его бьёт озноб, хоть в камере было жарко. 
     Первое, что сделал новобранец, – сбросил вещи Святоши с кровати, заняв его место. Обалдев от такого хамства, Илья схватил оболтуса за шкирку, намереваясь окунуть в парашу, но старик остановил его, упёршись ладонью в грудь:
- Не нужно. Мне на второй полке даже сподручнее будет. Ближе к Богу.
- Во-во! Послушай пенсионера! – харкнул на пол фраерок.
- Ты чего такой борзый?
- Ты знаешь, кто мой батя? Мы с тобой состоим в разных классах, нищеброд.
- Тут соглашусь. Ты по классу, как я погляжу, - насекомое.
     Новички не поняли шутку, зато Святоша хихикнул, порадовавшись отсылке к биологии.
     Неизвестно, во что переросла бы словесная перепалка, если бы не объявили построение на прогулку. Там парень вёл себя не лучше – плевался, сморкался и поглядывал на всех с презрением. Смотрящий в тот день во двор не выходил, чем и воспользовались Квазиморда с подельниками, провернув свою любимую шутку. Обступили толпой. Заметив, что клиент нервничает, принялись строить из себя уважаемых людей. Сунули ему в руки какие-то латанные портки и ржавый гвоздь.
- Дружище! Выручи по-братски. Тебе же как новичку положен один выезд на рынок. Найди там синюю палатку, и обменяй деду Вазгену эти вещи на сигареты. Сделаешь? Мы же видим, ты пацан правильный. В долгу не останемся.
- А точно повезут? – засомневался дуралей.
- Ну конечно! Только чётко предъяви им свои требования. Чтобы не думали, что ты чёрт подшконочный. Иди - вон в ту дверь постучи.         
     Болванчик кивнул и отправился к пункту охраны. На его робкую попытку войти дверь не поддалась. Тогда он нерешительно забарабанил костяшками в решётку.
- Громче! Громче! Вертухаи опять чаи гоняют. Тарабань сильнее! – подзадоривали приколисты.
     Жертва розыгрыша принялась стучать изо всех сил. Даже кулаки покраснели. Когда в проём протиснулась голова Бульдога, наглец протянул тому тряпку и гвоздь, сообщив о необходимости быть отвезённым на ближайший базар.
- У него заточка! – крикнул охранник, наблюдавший за прогулкой с вышки, выпустив в небо автоматную очередь.
    Все заключённые тут же уткнулись лицом в землю, сложив руки на затылке. Только виновник суматохи не понял, что происходит. Бульдог шагнул навстречу, со смаком приложив нарушителя прикладом по черепу. Стонущего идиота скрутили и оттащили в амбар – так в колонии называли штрафной изолятор.
     Новый сосед вернулся из карцера в рекордно сжатые сроки – к ужину. К
 тому моменту колония уже знала, что это сын владельца сети столичных ресторанов. В одном из них осуждённый и пырнул по пьяной лавочке другого мажора. Который, как назло, оказался племянником прокурора. Тот расстарался, чтобы убийца его кровинушки заехал на строгач сроком на восемь лет. К моменту выхода парня из изолятора «в свет» тюремного общества батя серьёзно «подогрел» начальника тюрьмы и блатную братву. Так что новому постояльцу дали солидную кличку – Валет, и усадили за столик со шнырями Академика Королёва, где еда было сносной, а чай крепким.
     Таких мажоров на тюремном арго называли царскими невестами. Передачи они получали не в положенные числа квартала, а хоть каждый день.
    Валет пил, курил и в грош не ставил окружающих. Открылась и причина его нервозности и тремора. Парень гонял по венам наркоту. Когда отец «подмаслил» руководство колонии, Бульдог лично стал снабжать клиента дозами «хмурого» - героином на криминальном жаргоне.   
Замечательным соседом назвать Валета было нельзя. В порядке вещей для него было ругаться, толкаться и подтрунивать над сокамерниками. Больше всего любил он на глазах у голодных коллег по несчастью с аппетитом уминать копчёную колбасу, потом встать, громко испортить воздух и заявить во всеуслышание:
- Ещё кусок остался. Боюсь, не осилю.
     Потом изувер демонстративно шёл к толчку и, хохоча, смывал деликатес.

II

- Спотыкач! Ходь сюды! – позвал однажды Академик Королёв во время прогулки.
     Илья никогда не боялся смотрящего. Им было нечего делить, да и тюремных понятий заключённый не нарушал. Но внезапный интерес к своей персоне совсем не порадовал примерного сидельца.
- Слушаю.
- Чего напрягся-то? На могильных плитах люди с более весёлыми лицами изображаются, чем у тебя. Вы тут все ещё вольготно себя чувствуете. Я во время первой ходки сидел в камере, где на двадцать заключённых было десять коек. Приходилось спать по очереди. Нам бы тогда такие условия показали, мы бы решили, что попали в правительственный санаторий. Так как дела у тебя?
    Казалось бы, непринуждённый разговор. Но у людей, длительное время проведших в местах лишения свободы, появлялось одно своеобразное качество – можно сказать – профдеформация. Даже ведя с собеседником беседу на отстранённые темы, они непременно присматриваются, прощупывают и делают выводы. Поэтому человек, которого окружающие знали под кличкой Спотыкач был ярым поклонником сестры таланта –то бишь краткости.
- Не жалуюсь.
- Так я и не жалобная книга, чтобы собирать претензии. Как работается на пилораме?
     Когда власть имущие что-то спрашивают, они всегда лучше тебя самого осведомлены о ситуации. Им нужен не твой ответ, а твоя реакция на обстоятельства, ну или они задаются вопросом: горазд ли ты врать?
 - Благодарю. Работа как раз по мне.
- Эх, я и сам бы туда с удовольствием устроился. Жаль, не позволяет кодекс. Мне физическим трудом заниматься по погонам непозволительно. Как думаешь, получилось бы у меня?
- Уверен, что да.
- Верно! – приятельски ткнул собеседника пальцем в грудь авторитет. – Исключительно правильно ведёшь диалог. Всё-таки ты вылепил из себя личность. В первую нашу встречу я, признаться, в этом сомневался.
- С учителем повезло.
- Отлично сказано! – приосанился смотрящий, ошибочно приняв замечание на свой счёт. – А теперь можешь расслабиться. Нож в печень я тебе не всажу.
- Это хорошо. У меня аллергия на острые металлические предметы в организме.
- О! Хохмишь? Это здорово. Чувство юмора – индикатор незаурядного ума. Дело у меня к тебе. У внука день рождения. Четыре годика.  Всё у него есть. Нужно что-то такое, чего в магазине не купишь. Говорят, ты с деревом магию творишь. Сможешь соорудить в подарок что-то … эдакое?
     Когда выбора нет, самый лучший вариант – делать вид, что именно так и задумывалось.
- Почту за честь. На когда нужна игрушка?
- На завтрашний вечер. Идея поздно в голову пришла.
- В таком случае мне нужно будет остаться в цеху на ночь. Это возможно?
- Без проблем. Считай, что дежурный охранник поступает в твоё распоряжение. А-а-а! Вижу в глазах искру вдохновения! Что-то уже придумал?
- Есть одна идейка.   

III

     После ужина Соловей сопроводил Илью на пилораму, и ушёл до утра, заперев дверь снаружи. Мастер осмотрелся по сторонам, чувствуя себя королём царства инструментов. Кроме того, появилось странное, казалось бы, давно позабытое ощущение. Прислушавшись к нему, заключённый осознал причину холодка, пробежавшего под кожей, – впервые за последние двенадцать лет он остался в полном одиночестве. Насладившись ситуацией, Илья принялся за дело. Для начала отделил с помощью циркулярной пилы от цельного дубового ствола заготовку нужной величины. Стесал большим рубанком кору. Электролобзиком придал заготовке нужные очертания. Сделал необходимые замеры штангенциркулем. Далее предстояла ювелирная работа, приступить к которой сами чесались руки.
    Однажды скульптора Микеланджело спросили, как он творит искусство. Гений ответил: «Я просто беру камень и отсекаю всё лишнее». Так же обстояло дело и с работой по дереву. Чёрт возьми, то же правило смело могло применяться к жизни вообще – убери из неё всё лишнее, то, что останется, и будет счастьем. Чаще всего человек страдает не из-за того, что у него чего-то нет, а потому, что не способен в груде ненужного хлама отыскать то, что действительно имеет значение. 
     С помощью молоточка, долота и стамесок разной величины, Илья миллиметр за миллиметром снимал стружку со своей поделки. Уже в три часа утра вместо большого куска дуба перед ним стояла замечательная деревянная лошадка на полозьях. Создатель аккуратно дотронулся до пышной гривы, и игрушка принялась раскачиваться взад-вперёд. Выполнена она была столь искусно, что, казалось, вот-вот издаст весёлое «Иго-го». Так как времени оставалось ещё предостаточно, находчивый столяр сделал из сосны - более податливого материала – меч-кладенец, ножны, украшенные ромбиками, шлем с тем же узором, а также изысканный щит, на котором изобразил рычащего льва, ломающего лапой стрелу.             
     Илья прикрыл от удовольствия глаза, вдыхая аромат стружки. Аккуратно вскрыв лаком всю эту красоту, мастер позволил себе расслабиться. Подумал о том, почему Академик Королёв попросил помочь с подарком. Мог ведь приказать. Но в таком случае результатом был бы просто старательный труд работника, который боится наказания. Проявив уважение, смотрящий получил куда больше – желание подчинённого отблагодарить за доброе отношение – вложить душу в услугу, отплатив добром за добро.
     Когда дверь пилорамы с шумом распахнулась, Илья, перед тем, как уйти, обернулся и перечитал огромный, висящий в цеху транспарант, гласящий: «От жаркого труда тает твой срок!».
- Действительно, тает, - улыбнулся работник.
- Ты о чём? – не понял конвоир.
- Да так. Мысли вслух.

IV

     Лак должен был просохнуть к вечеру. Поэтому деревянных дел мастер завалился спать, довольный результатом своей ночной вахты. Святоша разбудил его перед ужином.
- Вставай. Завтрак проспал, обед продрых. Так весь срок на боку проваляешься. Не успеешь насладиться сомнительными радостями заключения.
     На вечернем приёме пищи не было ни смотрящего, ни его шестёрок.
- А где наше теневое правительство?
- А ты не знаешь? – оживился Болтало, всегда приходящий в экстаз от возможности поделиться с ближними очередной сплетней, - У них там товарищеский суд. Чувствую, кирдык будет вашему Валету. Скурвился, падла.
    Следует сказать, Илья подозревал, что подобное скоро произойдёт.
     В подтверждение старого фразеологизма, недолго фраер танцевал. Не прошло и года вольготной жизни, как река изобилия, питавшая Валета, пересохла. Случилось это резко. Просто прекратились поставки дорогой еды. Смотрящий ещё не прогонял курицу, которая в прошлом несла золотые яйца, от общего стола, но открыто выражал непонимание, почему на счёт общака перестали поступать регулярные переводы? Страшнее всего била по нервам парня наркотическая зависимость. Бульдог отказался проносить ему дозу в счёт сомнительных обещаний.    
     Позже выяснилось, что ресторанный бизнес их семейства рухнул, а батя сокамерника Ильи подался в бега, не имея возможности погасить многочисленные кредиты.
    С каждым днём сосед становился всё более дёрганым и агрессивным. Было понятно, что добром это точно не кончится.

V

     После ужина Илья попросил заступившего на смену Бульдога отвести его за игрушками и сопроводить в камеру смотрящего.
- Только ты не привыкай охранцами командовать! Любовь начальства – штука проходящая.  – Скривил и без того неприятную физиономию надзиратель, но привычный болезненный тычок дулом автомата в спину делать поостерёгся. 
     Конвоир довёл заключённого до комнаты авторитета. Входить не стал, чтобы не увидеть чего лишнего, за что потом можно ответить перед судом. Тем более, из-за стены доносились крики и стоны.
- Я покурю в коридоре. Как базар перетрёте – отведу назад.
     ВИП-хата пахана располагалась в новом крыле тюремного блока. Илья обнаружил в комнате Квазиморду и прочих гиен. Перед ними сидел привязанный к стулу Валет. На мизинцы парня были намотаны куски мокрого полотенца. В руках рыжего садиста искрились два оголённых провода, шнур от которых тянулся к розетке. С явным удовольствием от проявления своей садистической натуры изувер склонялся над несчастным и прикасался проводами к его пальцам. Раздавался хлопок, затем негромкий мерный треск, похожий на звук работающей электробритвы. Валет начинал извиваться в агонии, как грешник, брошенный в адский котёл. Один из подручных вытирал пену с губ допрашиваемого.
- Зачем дозу герыча скрысил, гнида?
- Л-л-л-ломка, – стучал зубами Валет.
     Палач повторял истязание.
- Есть у твоего бати где-то зарытый схрон? Или хрусты, до которых можно добраться?
- Н-н-нет. Всё было в б-б-б-банке. Сейчас н-н-не знаю.
    Илья кашлянул.
- Ты чё тут делаешь, Спотыкач? – оскалился Квазиморда. - У меня сейчас даже на твою тощую жопу претензий нет. Занят, как видишь.
- Моя жопа – не Буратино.
- В смысле?
- В смысле приключений не ищет. Меня Академик Королёв дожидается.
- Так иди. Чё встал?
     Маньяк вновь принялся за любимое дело, от души кайфуя от безграничной власти над другим человеком.            
    Только сейчас столяр заметил ещё одну дверь, ведущую в комнату смотрящего. Переступив порог, ему захотелось разуться – настолько там было чисто и опрятно. На стенах висели репродукции картин эпохи Возрождения и детские рисунки. Пол устилали пушистые персидские ковры. Помимо кровати, в просторной комнате имелись ещё шкаф, диван и кресло. На столе стояла пепельница и тарелка со свежими фруктами. Ещё бросилось в глаза ярко белое, накрахмаленное постельное бельё. 
- Батюшки! Красота-то какая! Дай-ка ближе рассмотреть. – Обрадовался авторитет, вырывая игрушки из рук их создателя. – Ты превзошёл все мои ожидания. От души.
- Осторожно, лак местами не полностью высох.   
- Понял. Сегодня же отправлю. Хочешь чего?
    Академик Королёв открыл холодильник, битком набитый икрой, балыками, грибочками, и прочей снедью, считающейся деликатесами даже по меркам свободных людей.
- Может холодненькой ряженки? – потряс бутылкой благодарный заказчик.
     Ряженкой в колонии называли водку.
- Нет, благодарю, не пью?
- Кубинские папиросы? – достал пахан из шкафа коробочку с продолговатыми элитными сигарами, которые Илья до этого видел лишь на картинках.
- Не курю.
     Ходили слухи, что Академика Королёва руководство колонии даже в кабаки пару раз в год выпускает. Спотыкач считал это глупыми байками, но увиденная роскошь подсказывала, что информация вполне может иметь под собой основания.
- Да как же мне тебя отблагодарить, благодетель? Знаю! Хочешь, тебе на следующую свиданку фигуристую шабалду организую? Проверенную. Без кожвенных хворей. Надоело, небось, столько лет одну Дуньку Кулакову пользовать?
     Как не сложно догадаться, Дунька Кулакова являлась эвфемизмом понятия «самоудовлетворение».    
- Не нужно мне ничего. Я пойду?
- Разумно! Буду должен тебе услугу. Обращайся в любой момент.
    Смотрящий вышел проводить гостя. Компания извергов как раз, хохоча и подпрыгивая, приводила в чувство потерявшего сознание Валета.
- Ша, свора! Что у вас тут за пердячий пар?
     Пердячим паром называли чрезмерные усилия при выполнении поставленной задачи.
- Так я же докладывал. Колем суку, - присел в дурацком реверансе Квазиморда. Может ему того – потушить лампочку и зажечь свечку?
     Сие значило – упокоить.
- Мне ещё жмура в жилище не хватало. 
- Тогда мы его это самое … по кругу пустим. Всё по понятиям. У своих ведь своровал.
- Это можно. Чтобы другим не повадно.
     Шестёрки отвязали Валета, подняли со стула и швырнули на стол. Двое держали, третий стянул штаны вместе с трусами. Жертва насилия попыталась сопротивляться, но, получив пару ударов по почкам, парень перестал дёргаться, тяжело дыша. Квазиморда направился к бывшему товарищу, спуская штаны.
- Стойте! – вырвалось у Ильи.
- Тоже хочешь вставить? – ощерился главный шнырь. – В очередь, Спотыкач.
- Академик Королёв, ты же обещал выполнить просьбу? Отпусти его. И мы квиты.
- Чё ты блеешь, овца? – недовольно прорычал насильник, но остановился, уставившись на смотрящего.
- А ты знаешь, что он вас – сокамерников – за людей не считал? Обсирал как только мог, – уточнил авторитет перед тем, как принять решение.
- Меня это не удивляет.
- Моё слово – закон. Надевай штаны, Квазиморда, сегодня останешься без развлечений. Отпустите его.
- Как так? А с этим что делать? – скалиозник указал на эрекцию.
- Сам справишься. Ручная работа нынче в цене. Пусть уходят.
   Бульдог вернул обоих в камеру № 524.
- Что будем с ним делать? – вопросительно посмотрел на Святошу Илья.
- Спасать. Авось, не помрёт. Всё в руках Божьих.

V

   Всю ночь Валет потел. Кожа его стала белой, будто мощным насосом из организма выкачали всю до капли кровь. Сначала тряслись только руки, потом тело заходило ходуном. Святоша вытирал крупные капли испарины с лица сокамерника, менял компрессы и держал наркомана за плечи.
- Хол-л-лодно. Почч-ч-чему так хол-л-л-одно? – бредил страдалец в ужасной ломке.
   Илья накрыл его тремя одеялами. Не помогло. Стянули четвёртое с храпящего Кандыбы. Под утро началась рвота. Из носа без остановки текли сопли.      
- Кости! Бол-л-лят! Все кости! Дайте д-д-дозу. Ради Бога, дайте д-д-дозу! Братишки! Родные! - и тут же, без логического перехода впадал в иную крайность, -  Мрази! Где мой Герасим, твари?!?
   Во время завтрака Святоша обменял свои нехитрые запасы на несколько таблеток снотворного. Нужно было продержаться до вечера, когда Бульдог сменится на Соловья. С тем можно было попытаться решить проблему.
   Днём - пока Илья работал на пилораме - товарищ не отходил от Валета, который то рыдал, то умолял дать ему героин, то бросался с кулаками на своего спасителя.
   Вечером позвали Соловья. Тот принёс упаковку аспирина, и накапал успокоительного, велев ждать до утра. Ночью снова спал только Кандыба. Валет кусался, щипался, и намеревался вырваться из крепких рук санитаров-сокамерников.
   В начале девятого явилась постаревшая, но та самая штрундя, которая когда-то определяла на карантин Илью. Женщина вколола буяну пять кубов какой-то мутной жидкости, и дождавшись, когда тот перестанет биться в агонии, велела грузить больного на носилки и тащить в медсанчасть.

VI

  Следующие полтора месяца Валет провёл «на больничке». Дела его были настолько плохи, что тюремный тотализатор начал принимать ставки на то, выживет наркоша или нет. Букмекер Болтало даже поднял на этом деле тридцать блоков сигарет.Охранники особо в состояние здоровья больного не вникали. Их заботой было чтобы зэк не убежал из камеры. Вернётся ли он туда – это уже ипостась совсем другого звена пенитенциарной цепочки. Правда Соловей как-то обмолвился, что накрыло бедолагу не по-детски. И что штрундя с трудом находит на исколотых венах места, в которые можно воткнуть иглу для капельницы.
   Шесть недель спустя, возвратившись с ужина, обитатели камеры № 524 обнаружили в ней своего товарища. Выглядел он измождённо: красные глаза, синющее лицо, заострившиеся скулы, худая гусиная шея. Валет ждал их, свесив ноги со второго яруса кровати. Вещи Святоши были аккуратно сложены на нижней шконке, которая ему и принадлежала до прихода мажора.
- Почему? – тонкими сухими губами процедил Валет. Заметно было, что данный вопрос волновал его всё это время. – Зачем вы стали меня спасать? После … после всего.
- А может мы не тебя, а себя спасали? – философски ответил вопросом на вопрос Святоша.
- В смысле?
- В смысле каждый заслуживает шанс спасти свою душу. Порой Господь для этого велит ему спасти десяток-другой чужих душ. Молодой ты ещё. Придёт время – поймёшь.   

VII

   После того эпизода Валета как подменили. Он даже от шестёрок смотрящего отсел за стол с обычными сидельцами. Правда Квазиморда несколько раз совал ему бесплатно дозу – «по доброте душевной». Но Святоша – как заправский ангел хранитель – тут же эту гадость отбирал и смывал в парашу, куда когда-то старый, ещё не переродившийся Валет издевательски выбрасывал колбасу.
   Ещё через год объявился отец мажора. Мужчина умудрился перекредитоваться, и запустить свой бизнес с новой силой. Видимо, ресторатор он был действительно неплохой. Недостатка в еде у них с тех пор не было. Илья опасался, что дармовщина вновь ударит в голову, и приятель сорвётся. Но этого не произошло. Единственным минусом стал только небольшой лишний вес, который их тела запасливо поспешили набрать, удивляясь хорошему питанию.
   Когда Валет оттрубил восемь лет, он прощался с сокамерниками, как с родными. Должно быть, отпустили бы и раньше, но прокурор, в память об убитом племяннике, ставил палки в колёса, когда поступали прошения об условно досрочном.
   На тот момент Илья отсидел уже девятнадцать лет. Впоследствии на его имя время от времени приходила посылка с книгами и продуктами. Это Валет не забывал о своих прошлых соседях. На свиданку он ни разу не приезжал. Понятно, почему: одно дело не забывать друзей, и совсем другое – возвращаться туда, откуда столько лет мечтал вырваться.      
 
               
                Глава 5

                I

   Вскоре после того, как погашенный срок заключения Ильи перевалил за двадцать лет, у Святоши случился первый инфаркт. Утром старик держался за щёку и потирал левую руку. На расспросы товарища ответил, что зубы так болят, что даже в плечо отдаёт. Тогда никто из них ещё не знал, что болезнь сердца может давать такие странные симптомы.
   По дороге на завтрак к анамнезу прибавились одышка и потливость. Как только заключённые принялись есть, Святоша закашлялся и рухнул на пол с привинченного к полу стула.
- Ахаха! Кто там хером подавился? – гыгыкнул Квазиморда.
   Стоит отдать должное охранникам, которые быстро сориентировались, погрузив потерявшего сознание на принесённую с кухни сломанную столешницу. Два надзирателя остались в столовой. Третий, вместе с вызвавшимся помочь Ильёй, понёс тело в медсанчасть. Когда конвоир вёл заключённого в камеру, навстречу им попался Квазиморда.
- Чё, преставилась подруга дней твоих суровых? Ай-ай. Какой удар по половой жизни.
   Илья набросился на коряворожего, и, если бы надзиратель не успел оттащить, точно убил бы мразь.
- Беспредел! Спотыкач рамсы попутал! – пропищал урод противным фальцетом.
     Конечно, так реагировать не стоило. Да и Святоша этот поступок не одобри бы. Но порой беспомощность злит нас сильнее всего на свете. 

II

  На следующий день Академик Королёв на прогулочном дворе позвал Илью на аудиенцию. Они сели на свободной лавочке, чтобы никто не слышал сути разговора. Но все гуляющие поглядывали в их сторону.
- Я должен поддерживать порядок, поэтому делай вид, что получаешь нагоняй.
- А это не так?
- Не совсем. Я знаю, что Квазиморда, несмотря на то, что мал, как вошь, умеет создавать большие проблемы. В истории часто шибздики начинали глобальные конфликты, потому что в глубине души понимали, что им никогда не быть великанами.
- Всё равно, мне следовало сдержаться.
- Тут ты прав. Когда задумаешься после совершённой глупости, стоило ли оно того, всегда оказывается, что нет. Но коль выбор отсутствует, и бить нужно, чтобы защитить жизнь или честь, необходимо делать это так, дабы у самых предвзятых судей не возникало сомнений - у тебя были на то веские основания. Миром правит не тот, кто не делает ошибок, а тот, кто умеет грамотно обосновать собственные действия. Естественно, в свою пользу.
- Обещаю об этом подумать. За всё это время не возникало возможности спросить, понравился ли внуку подарок?
   Смотрящий просиял:
- Не то слово! Говорят, не слезает с него. С самого утра надевает деревянную амуницию, и скачет, пока не обхезается.
-  Все мы скачем, пока не обхезаемся.
- Это точно. Малыш начал спрашивать обо мне. Просит отвести к дедушке. Невестка раньше против была. А теперь …чем чёрт не шутит? Главное, чтобы по эту сторону решётки его не увидел. Пожалуй, единственное, чего на самом деле боюсь. Ладно, иди, а то подумают, что мы с тобой побег замышляем.
- А куда бежать? Кругом одно и то же. 
- Да, ещё хотел сообщить, что Святоша выкарабкался. Через несколько дней опять будет портить воздух в камере.
  Настал черёд просиять Илье.
- Признателен за хорошие новости!

III

   Так и произошло. Но не прошло и месяца, как случился второй инфаркт. На сей раз ночью.
- Эй, Спотыкач, - тихо позвал товарищ. – Попрощаешься со стариком?
- Опять плохо? Я позову охрану!
- Да не ори ты. Верхний ярус разбудишь.
   К тому моменту вместо Валета к ним подселили задорного уголовника по кличке Чмырь. Целыми днями он молча гонял чифир с Кандыбой, и засыпал, как только объявляли отбой.      
- Если надо, всю колонию на ноги подыму, чтобы тебя спасти.
- Ну откачают меня в этот раз. И что? Через неделю будет третий инфаркт – и всё – примеряй, дорогой наш человек, деревянный костюм. Для меня, кстати, ни разу в жизни не шили одежду. Зато после смерти снимут мерку. Пусть не портной, но гробовщик – тоже не плохо.
   Илья не стал говорить, что гроб, скорее всего, будет делать он во время смены на пилораме. Спросил о другом:
- Чем я могу помочь?
- Высказаться хочу, исповедаться.
- Мне? 
- Умён на вид – считай митрополит. Глянь, спят ли сожители. Не для их ушей мой рассказ.
- Дрыхнут, как суслики, - проверил Илья.
- Святой пресвитер Епиктет! Что я тут понял, Спотыкач. Получается, я-то освобожусь раньше тебя!   
  Святоша рассмеялся, но внезапно схватился за сердце и затих, прикрыв веки. Сосед решил, что товарищ отдал Богу душу, но тот открыл глаза и зашептал:   
- Я же никого из тех несчастных женщин не насиловал и не убивал. Это всё сын мой. Я тоже хорош. Заслуженный педагог! Стольких детей на путь знаний наставил, а не углядел, что мой ребёнок ступил на кривую дорожку. Когда менты к нам во двор пришли, он чай пил. Чашку уронил. Бегом на чердак. Я за ним. Пока силовики двери ломали, да нас искали, я всё успел понять. Сын, когда лет шести отроду был, однажды котёнку шею свернул. Пошёл за гараж зарывать, а его заметили. Помню, рыдает он у меня на коленях. А я понимаю, что ему не котёнка жалко, а себя – что попался и теперь накажут, - умирающий закашлялся.
   Илья принёс воды. Помог выпить.
- Точно так же произошло в тот день. Только он не на коленях у меня сидел, а рюмсал, забившись в угол. Во всём мне признался. Просил спасти. Ты же в частном доме вырос. Знаешь, что на чердаках чего только нет. Из-под шифера коса торчала. Острая. Я ей буквально за день до этого траву во дворе сшибал. Короче, когда шаги опергруппы послышались, я и полоснул лезвием сыну по горлу. До сих пор иногда мерещится, что кровь его на руках. Тру-тру, не могу отмыть.
- Но почему не рассказал всё в суде?
- А что рассказывать? Я же правда убил.
- Но не всех же. Срок был бы куда меньше.
- Тут ты не прав! Прочие убийства тоже на мне. Я вообще считаю, что, когда человека на преступлении ловят, нужно вместе с ним судить родителей, которые не смогли правильно воспитать, учителей, которые так и не научили ничему хорошему, и всех, кто видел зло, но молчал, считая, что его хата с краю.       
- Но ученица тебе до сих пор верит.
- Алина? Конечно. Она высчитала, что в дни всех убийств я со школьным автобусом сопровождал учеников на конкурсы, в музеи или театры. Обычно мы рассчитывали маршрут на целый день – с максимальной пользой. Пока меня не было, сын брал машину и творил свои мерзости. Старенький красный седан с царапиной на крыле фигурировал в показаниях свидетелей. Одна особенно бдительная старушка даже запомнила первые две цифры номера. Так на него, то бишь на нас, и вышли. Алина пыталась объяснить прокурору, что меня физически не было в городе, но дело выдалось громкое. Общественность требовала найти и наказать! Так что суд на многие нестыковки закрывал глаза. К тому же, я подписал признание. Вот и вся моя история. Спасибо, что выслушал.
- Тут же спасибо не говорят.
- Там, куда я иду, блатной фени нет. Спасибо, спасибо, спаси Бог тебя, Спотыкач.
   Ещё около часа больной стонал, повторяя в бреду что-то неразборчивое. А в половине четвёртого утра заключённого, четверть века гордо носившего кличку Святоша, не стало.
   Гроб для него действительно доверили делать Илье, который выцыганил для этого самые крепкие дубовые доски. На крышке вырезал три слова: «Покойся с миром». Внутри же, не для всеобщего обозрения сделал круговую надпись по краям. Строки из Евангелия от Луки: «Не судите, и не будете судимы; не осуждайте, и не будете осуждены; прощайте, и прощены будете».
  Похоронили мужчину на Аристашке. Так называли кладбище в поле за территорией тюрьмы. Илья отдал Бульдогу годовое жалование с пилорамы, чтобы тот взял его в копачи. Хотелось точно знать, где упокоился друг. Место было жуткое, заброшенное. Множество небольших холмиков – безымянных могил. Там же, чуть поодаль, находилась главная районная свалка. Ветер пригонял оттуда консервные банки, женские прокладки и полиэтиленовые пакеты, щедро усеивая ими округу.
  Святоша отнёсся бы к этому философски: каждому из нас уготовано подобное место, ибо все мы – мусор истории.

IV

   Провизию покойного раздербанили между собой Чмырь и Кандыба ещё до того, как Илья вернулся с похорон. Новоиспечённый копач могил факту воровства не огорчился. Единственное, на что соседи не положии глаз и было тем, что представляло ценность, которую товарищ хотел оставить себе на память. Он сел на нары Святоши, и взял в руки потрёпанную Библию. Её каждый день усопший листал перед сном.
   Когда они только познакомились, Илья ожидал, что верующий мужчина станет и его затягивать в религию, приверженцем которой являлся. Но этого не случилось. Не раз сокамерник становился свидетелем того, как Святоша радушно беседует с Махмудом –мусульманином, который свято чтил свои традиции. Они ни разу не ссорились, поскольку обсуждали не Христа и Аллаха, и не Библию и Коран, а идеи и мысли, которыми были пропитаны учения. Не приходилось сомневаться, что его сосед легко нашёл бы общий язык и с буддистом или кришнаитом.
   Для самого же Ильи Библия стала далеко не первой книгой, прочитанной в колонии. Он ожидал увидеть в ней скорее историческую и культурную ценность, но нашёл куда больше полезной информации. Раньше, когда мать начинала разговоры о религии, ему казалось, что это всего лишь суеверия, которые не могут быть интересны современному человеку. Парадоксально, но чем больше Илья читал, и чем умнее становился, тем ближе его разум подходил к принятию веры в то, что над нами есть высшая сила, которую мы никогда не сможем осознать или объяснить, и которую можно лишь почувствовать.   
   В день после похорон он развернул Библию Святоши, и оттуда выпала журнальная вырезка. На фото была изображена симпатичная молодая девушка с зачёсанной набок чёлкой и не по возрасту мудрыми зелёными глазами. Статья сообщала, что некая Алина Спасюк стала самым молодым профессором в истории столичного Института Культуры, Искусства и Наук.      

V

  После смерти наставника, Илью накрыло тяжёлым бременем одиночества. То, что вокруг по-прежнему было множество людей, только усиливало отрешённость.
  В это же время он стал невольным виновником странного, нелепого, но вместе с тем продуманного и даже изощрённого самоубийства, за которое ему трудно будет всю жизнь не чувствовать вину.
   Началось всё с инцидента в тюремной бане. Точнее, это была душевая комната, в которой из облущённой стены торчало пять ржавых леек. Из них еле-еле капала холодная вода. Тут же лежала одна на всех «хозяйка» - кусок хозяйственного мыла. Каждые десять минут охрана запускала новую партию заключённых из двадцати человек. У арестантов было примерно по четыре минуты, чтобы намылиться и смыть с себя пену. Учитывая слабый напор, в основном времени хватало лишь на то, чтобы помыть самые дурно пахнущие места.
   В один из таких «помойных» дней (так уж их тут называли), Илья выходил из душевой, когда к нему пристал писклявый Квазиморда:
- С лёгким паром, Спотыкач! С чистой дырочкой! Может, поделишься ею с товарищами?
   Формальный повод, не нарушая понятий, впечатать наглеца в стенку порадовал давнего врага. Что тот и сделал, от души приложившись кулаком к оттопыренному уху. Срикошетив от кое-где сохранившейся плитки, рыжий хулиган вновь бросился на обидчика. Илья рассчитывал, и даже надеялся на это, поэтому сделал шаг вперёд и двинул Квазиморду ногой в солнечное сплетение. Дегенерат сложился вдвое, плюхнувшись на пол. Отползая, пытался достать оппонента если не силой, то словом:
- Спотыкач, гнида. Да я тя как карася ливером наружу выпотрошу. Задний карман порву! Будешь романсы петь в мой красный микрофон.
   В этот момент в раздевалку впустили следующую партию зэков, среди которых Квазиморда тут же углядел свою всегдашнюю жертву – Болонку:
- О! Ласковый мой! Иди, приголублю, - поднялся извращенец, подошёл к парню и смачно харкнул тому в лицо.
   Затем самодур сделал Болонке подсечку, а когда тот повалился на пол, садист достал член и принялся мочиться на бывшего музыканта.
   За секунду до этого Квазиморда оскорблял Илью, поэтому тот имел полное право продолжить разборку. Что он и сделал: схватил падлу за остатки шевелюры, и резко дёрнул назад. От неожиданности тот приземлился на задницу, и заскользил по полу, обоссывая собственные ноги и живот. Протянув сволочь к другому краю комнаты, Спотыкач стукнул корявую черепушку о металлическую раковину, от чего из носа Квазиморды брызнула кровь, и он вырубился.
  В этот момент в раздевалку вбежали надзиратели.
- Что произошло? – поинтересовался Соловей, указывая на тело в красно-жёлтой луже.
- Поскользнулся бедолага. Коврики бы резиновые положить, товарищ начальник, - прохрипел бывалый сиделец по прозвищу Сипатый.
   Остальные молчали.
- Ладно. Этого тащите к медсестре. Сами продолжайте водные процедуры.
   На выходе из раздевалки Илья заметил затравленный, полный ужаса взгляд Болонки. Парень осознавал, что после того, как изверг очнётся и побоится мстить избившему его, вся ярость достанется тому, кто не сможет дать отпор. 

V

   Страхи оказались не беспочвенными. На следующий день в петушином углу не хватало одного обитателя. Говорили, что Квазиморда поиздевался над несчастным с такой жестокостью, что тот не скоро вернётся в строй. Ещё вся колония знала про заточку, которой вооружился рыжий чёрт, намереваясь при случае пырнуть Илью. 
  Полторы недели спустя Болонка вернулся. Когда он явился в столовую, удивлению заключённых не было предела. Особы, добровольно избравшие на зоне путь проституции, порой подкрашивались, чтобы привлечь больше клиентов. Раздобыв у них косметику, парень так наштукатурился, что был похож на дешёвую шалаву из опереточной постановки. Накрашенные красным лаком ногти дополнялись ярко-синими тенями на веках, подведёнными тушью ресницами и подведёнными алой помадой губами.
   Со всех сторон раздавались присвисты, сальные шуточки и непристойные предложения. Болонка, вальяжно виляя бёдрами, прошёл через всю столовую к столику с шестёрками смотрящего, и, пока те не успели опомниться, взасос с языком поцеловал Квазиморду. От неожиданности тот так опешил, что не сразу сообразил, что к чему. По тюремным законам единственным вариантом действий при подобном обращении является немедленное убийство. Опомнившись, сколиозный подонок выхватил из голенища сапога заострённую ложку, и с остервенением воткнул в шею висящему на нём трансвеститу. Когда охранники разогнали всех по камерам, талантливый в прошлом скрипач был уже мёртв. По лицу парня размазалась помада, гармонируя с лужей крови, которая увеличивалась в объёме, образуя за головой подобие красного нимба. Проходящий мимо Илья готов был поклясться, что на губах застыла довольная улыбка человека, отомстившего за все свои беды.
   Следующим утром - во время завтрака – когда Квазиморда вошёл в столовую, Болтало указал на него пальцем и громко крикнул:
- Законтаченный!      
   Этим термином в колонии называли человека, вступившего в отношения с кастой опущенных. Наказанием за это служило понижение в классе до петуха.
- Да что ж это? Люди добрые? Академик Королёв, ты ж всё видел. Я ж на перо посадил эту кукареку! – растерянно заблеял убийца под всеобщий гул.
   Смотрящий встал, подняв руку вверх. Воцарилась тишина.
- Надоел ты мне, Квазиморда, пуще горькой редьки. Как ты там называл покойного и его товарищей? Ансамблем сосулек? Будешь теперь в этом ансамбле главной солисткой.
- Не-е-ет. За что, батя? – разрыдался наказанный, упав на колени.
- Я всё сказал!
   По залу прокатились одобрительные смешки и даже аплодисменты.
   Той же ночью шнырьки – бывшие дружки Квазиморды – с радостью пустили того по кругу. С тех пор он сидел в петушином углу, хлебая дырявым веслом невкусный суп из дырявой тарелки.
   Позже он ещё и подсел на наркотики, и даже несколько раз предлагал Спотыкачу оральные ласки за дозу или средства на её приобретение.
Читая книги, Илья осознал, как высоко человек может взлететь. Глядя на поверженного садиста, понял, как низко человек способен пасть.

               
                ГЛАВА 6

                I

   Судьба, в очередной раз отбирая у нас самое дорогое, пристально оценивает нашу стойкость, прежде чем снова проявить благосклонность. В этом Илья убедился, когда коллеги с пилорамы велели явиться к выходу, и охранник позвал его в помещение для свиданий.
- Некому меня навещать. Может, Валет надумал.
- Ага. Разве что твой дружок пол сменил, - буркнул конвоир. – Другим людям по наследству дачи да машины достаются, а тебе сосед, видать, завещал свою посетительницу.
   И действительно, в крохотной комнатке с зарешёченным окошком, массивным столом и прикрученными к полу стульями его ожидала та-самая девушка из журнальной статьи. Только теперь это была уверенная в себе женщина. Трогательная чёлка уступила место строгой стрижке – каре, а мудрые глаза казались ещё более пытливыми, взирая на мир сквозь блестящие каплевидные линзы очков.       
- Добрый день. Надеюсь, Вы найдёте пару минут, чтобы поговорить со мной? – бархатистый тембр с едва заметной хрипотцой и преподавательской твёрдостью, даже самоуверенностью.
- Ну, у меня, конечно, были на сегодня запланированы услуги массажиста, поход по магазинам и посещение парка аттракционов, но, пожалуй, смогу их отложить.
- Перенести лет на десять? – улыбнулась посетительница. – Вынуждена признать, что мой вопрос действительно был бестактным. Что-что, а время Вы тут, должно быть, цените иначе. Потому что оно у Вас в избытке. 
- Если бы Вы знали время, как я его знаю, Вы бы не говорили о нём в среднем роде. Оно – не оно, а он – Старик-Время!
- О-о-о! Цитата из «Алисы в стране чудес»?
- Да. Когда ты ограничен в передвижениях, хорошая книга – что-то вроде кэрролловской кроличьей норы. А сидеть мне осталось не десять лет, а всего четыре года. Конечно, если не убью чужих посетителей, которые зачем-то отвлекают меня от важных дел, - Илья намерено повышал градус сарказма, пытаясь вывести гостью из равновесия, чтобы понять, что она на самом деле за человек – тюремная привычка. 
- Для того, чтобы приехать сюда, я проделала семь сотен километров. Последние двести из них – по родному для моей души и дорогому для подвесок машины бездорожью. Я рисковала жизнью, питаясь чебуреками в придорожных забегаловках и застудила придатки, писая в чистом поле. Если после этого для того, чтобы получить ответы, придётся рискнуть быть укушенной местным каннибалом, то что же, я готова рискнуть.
   Алина оказалась крепким орешком. Именно потому, что она ему понравилась, он сперва постарался вести себя максимально недружелюбно. Сразу было понятно, что гостья образована и умна. Вот только одно дело книжная мудрость, а совсем другое – эмоциональный интеллект. Спотыкач не раз видел примеры, когда сердобольные девушки начинали жалеть и даже оправдывать матёрых уголовников. Таких в колонии называли «заочницами». Один зэк мог одновременно под копирку переписываться с десятком слабохарактерных, добродушных женщин. Давил «пожалейку», выдуривал передачки. Часто были случаи, когда потерявшая бдительность подруга по переписке невзначай сообщала о получении наследства или наличии денег от продажи дома. Тогда эта информация вместе с адресом передавалась на волю, где всегда находились желающие завладеть чужим имуществом. Наводчик же получал откат после грабежа.
   Чтобы отбить у Алины желание общаться с криминалитетом, насупился:
- Дамочка, почему позвали именно меня?
- Когда узнала, что мой учитель умер, попросила привести того, кто дольше прочих с ним сидел и общался. Правда, для этого пришлось нарушить некоторые свои принципы, чем не горжусь.   
- Сколько заплатили охране?
- Две тысячи.
- Затупили. Хватило бы половины. Что Вы хотите знать?
- Всё. Как ему здесь жилось? О чём он мечтал? Почему ни разу не встретился со мной.
   Илья задумался, вправе ли он говорить с этой женщиной? Не придаёт ли тем-самым память друга. Посмотрев на ситуацию со стороны, он понял, что сейчас, сидя за старым, загаженном мухами столом комнаты для посещений, они, по сути, находятся за одной партой. Профессора столичного университета и заключённого колонии объединяет то, что лучшее в них воспитал один и тот же человек.
   И он рассказал всё. С самого момента встречи. Краткосрочное свидание могло длиться не более четырёх часов, и когда он поведал о предсмертной исповеди Святоши, от выделенного времени оставалось минут пятнадцать.
- Значит, он всё это время помнил обо мне?
- Не забывал ни на секунду. Если хотите плакать – не стану осуждать. У самого глаза, признаться, на мокром месте.
- Я держу себя в руках, - быстро заморгала, прогоняя слёзы. Илья понимал, что они хлынут, как только эта женщина, путающая упрямство и силу, выйдет за тюремный порог. – А Вы? Хотите что-то рассказать о себе?
- Я? – опешил Спотыкач. – Могу сказать лишь то, что заслужил каждый год, месяц и час пребывания здесь.
- Больше ничего?
- Ну, вообще-то … Вы ведь преподаёте философию?
- Это так.
- Я часто задумываюсь о парадоксе Тесея. Помните, что этот древнегреческий герой во время плавания в каждом порту чинил корабль, меняя доску за доской. И когда он приплыл в конечную точку путешествия, в его судне не осталось ни единой части от того морского транспорта, на котором он начал свой маршрут.
- Если бы Вы были моим студентом, я бы уже могла с чистой совестью поставить тройку за хорошую память, - улыбнулась Алина. – Осталось разобраться, в междустрочном подтексте легенды именно для Вас.
- Я уже совсем не тот человек, который попал в тюрьму. Словно ремонтировал свою душу. Медленно. Кусочек за кусочком. Что с моей личностью? Тот ли я корабль, который выплыл в наш мир тридцать девять лет тому назад?
   Едва заметная морщинка над переносицей гостьи углубилась, сообщая о том, что профессор задумалась.
- Никто из нас не тот, кем он был минуту назад. Это неизбежно. Мы можем повлиять лишь на качественную характеристику перемен, становясь лучше или хуже предыдущей версии себя.
- Не думал об этом в таком ключе.
- Это называется – помощь профессионального бездельника – то есть – философа.
   В дверях показался надзиратель:
- Свидание окончено. Закругляйтесь. Даю две минуты.
- Успехов Вам, Илья, – протянула руку для прощания новая знакомая. Ладонь наощупь была нежной, но рукопожатие при этом оказалось крепким. – И, знаете, что? Несмотря на обстоятельства, это было далеко не худшее свидания в моей жизни. 
- Хотел бы услышать о тех, которые были хуже.
- О, однажды наш декан позвал меня в ресторан, где весь вечер катил бочку на свою бывшую. А пару месяцев назад я согласилась выпить кофе со студеном, и официантка приняла меня за его родителя. Представляете, так и спросила: а что будет пить ваша мама?
   В тот момент, когда надзиратель уводил его прочь, Илья готов был отдать пожизненный запас чая и отказаться от завтраков и обедов, в обмен на ещё минуту с Алиной. 
- Одну секунду! – попросила она, когда заключённого уже вывели в коридор. – Вы не против второго свидания?
- Что Вы? В следующий раз обещаю побриться. Может быть, даже почищу зубы.
- Тогда до встречи!
   Доселе беспросветная тьма в душе Ильи озарилась миллионом торжественных фейерверков.

II

   Алина сдержала обещание. А потом приходила каждые четыре месяца. Разговоры с ней окрыляли сидельца. Словно ребёнок в ожидании для рождения, он вычёркивал в календарике число за числом, чтобы по нарисованным крестикам добраться до даты, обведённой кружочком – дня посещения. 
Однажды Илья набрался отваги, и рассказал о той идее, которая пришла к нему несколько лет назад, подарив смысл жизни и желание выйти на свободу.
- Прекрасная задумка! Вот только насколько она выполнима.
- Это реально осуществить. Нужно просто умножить желание на трудолюбие.
- Продолжая математическую аллегорию, спасибо, что разделил свою мысль со мной.
  Когда сидеть оставалось три года, руководство колонии затеяло постройку ещё одного тюремного барака на сотню камер. Илья попросил перевести его в стройбригаду, ввиду экономии средств, собранную из заключённых, большая часть судимости которых была к тому времени погашена. Так Спотыкач научился пользоваться инструментами, мешать раствор и делать идеально ровную кирпичную кладку.
   По его просьбе Алина в посылках к новым книгам и журналам по столярному делу добавила ещё и подборки литературы по строительству и архитектуре.
   В ту пору случалось так, что ему приходили сразу две посылки – от Алины и от Валета. Тогда от второй он отказывался. Потом попросил передать, чтобы бывший сосед больше не тратился. Но подозревал, что охранники записывали лишнюю бандероль на одиноких зэков, и делили содержимое между собой. 

III

   То солнечное мартовское утро Илья помнит так же ярко, как первый день в колонии. Кандыба прикрывал глаза подушкой, пытаясь ещё немного поспать. Чмырь играл с четвёртым соседом в карты на щелбаны, гогоча и беспрерывно матерясь то не в силах сдержать радость победы, то от горечи поражения. Сам Спотыкач листал журнал с чертежами зданий, делая карандашные наброски на полях.   
  Ржавый замок щёлкнул в своей особой манере, которую Илья за двадцать три года выучил как талантливый пианист музыкальную гамму. Надзиратель ткнул пальцем в сторону Ильи.
- С вещами на выход.
- Переводят в другую камеру? – расстроился Илья.
- Неа. На свободу с чистой совестью и запятнанной биографией.
- Но у меня ещё два года срока. Должно быть, какая-то ошибка.
- Хочешь – оставайся. Только продукты на тебя теперь государство выделять перестало. Так что будешь питаться подножным кормом. Мне доложить начальнику колонии, что ты отказываешься уходить?
- Нет-нет. Просто уж больно всё неожиданно.
- В приказе сказано «освободить досрочно за хорошее поведение». Пять минут на сборы.
  Илья сгрёб в наволочку журналы, сунул подмышку Библию Святоши, пожал руки теперь уже бывшим сокамерникам, и под их завистливые взгляды направился к выходу. Уже переступив порог, обернулся, задрал вверх голову и пристально посмотрел на потолок. За десятилетия надпись полностью облупилась. Лишь кое-где остались неровные красные чёрточки и точечки. Но губы чуть слышно прошептали:
- Страшен не грех, но бесстыдство после греха. Иоанн Златоуст.

IV

   В хозблоке ему вернули документы, одежду, в которой он поступил, иконку пророка Илии, из-за которой мать едва не пропустила прощание сына со свободной жизнью, и справку о том, что предъявитель сего документа отбыл повинность.    
   Спортивный костюм, который приходился в самый раз в восемнадцать лет, в сорок один год стал заметно короче, чем следовало, в штанинах и рукавах. Видимо, тогда парень ещё продолжал расти. Не от питательных же свойств тюремной баланды его так вытянуло.
   В обратную сторону через КПП вывел уже другой охранник. Бульдог несколько лет назад ушёл на пенсию по выслуге лет.
   Когда дверь колонии захлопнулась за его спиной, Илья втянул ногами воздух и зажмурился. Прислушавшись, услышал вдалеке привычный собачий лай псов, охраняющих территорию тюрьмы, и шум ветра. Открыв глаза, посмотрел направо, потом налево. Вроде бы ничего не изменилось, но отныне только он сам решал, куда и зачем идти.
   Перед тем, как отправиться на остановку, заглянул на тюремное кладбище. Могил со времени похорон наставника прибавилось. Не удивительно. Случались смерти в их колонии, ещё и бесхозных больных из местной психлечебницы свозили сюда же.
   Вдалеке слабо заблестел большой золотой крест – это солнечные лучи робко отзеркаливались от десятка консервных банок, которыми Илья когда-то выложил могилу. Оказалось, они, хоть и перепачкались, ещё не полностью утратили свою отражающую способность.    
     Посетитель отправился на свалку, которая стала ещё больше походить на гору, стремясь в солидности к Эвересту. Порывшись там, связал с помощью шнура от утюга между собой две палки в виде креста. Прицепил к нему оторванную фанерную крышку стула. Найденным здесь же гвоздём нацарапал фамилию усопшего, инициалы и годы жизни. Ниже в скобочках приписал: СВЯТОША. Чуть поразмыслив, прибавил: Спасибо за всё. Установил крест у изголовья.
   Немного постояв у теперь уже не безымянной могилы, твёрдым шагом направился к остановке. На маршрутке доехал до районного вокзала. Оттуда взял билет в столицу, где и оказался девять часов спустя.    

               
                ГЛАВА 7

                I

   Был поздний вечер, но из-за освещённых миллионами ламп витрин улицы казались светлыми, словно днём. Илья нашёл ближайшую от автовокзала станцию метро, и поехал на окраину, где в частном секторе жила Алина. По дороге пришлось сменить ветку. Что порадовало мужчину, который впервые оказался в подземке. Поднимаясь на эскалаторе, он улыбался, как ребёнок.
   Нужный дом нашёлся быстро. Уже миновав синюю металлическую калитку и четыре ступени крыльца, ночной гость задумался, не проявляет ли бестактность. С одной стороны, являться без предупреждения - не очень-то вежливо, с другой – она ведь сама дала адрес, хоть и для писем.
   Недавний заключённый собрался с духом, и нажал кнопку дверного звонка. В доме громко запел механический соловей. Подождав ещё пару минут, заставил искусственную птичку выдать ещё одну трель. На сей раз в одном из окон вспыхнул свет. Послышались и шаги.
- Кто там? – спросил сонный голос хозяйки.
- Это я – Илья. 
   Тихо щёлкнул замок – совсем не так, как в камере № 524 – в дверном проёме показался в лучах света силуэт Алины, зябко кутающийся в пушистый халат. От удивления, ещё не полностью проснувшись, женщина пыталась понять, наяву ли происходящее. Гость истолковал её поведение по-своему, попятившись:
- Прости, что без предупреждения. Я не имел права. Не знаю, о чём думал.
   Радостно ойкнув, хозяйка обняла его и пригласила в дом. Но входить он не спешил. Кроме всего прочего, колония научила, что это только кажется, что время – неограниченный ресурс. На самом деле дни, недели, месяцы и даже года – лишь песчинки разного размера, а человек несет их в сите, отверстия в сетке которого становятся всё более и более крупными.
   Именно эта наука не позволила оттягивать с волнующим вопросим.
- Алина. Ты выйдешь за меня.
  Оказалось, что слова тоже могут иметь цвет. Произнесённое «Да» было ослепительно ярким и тёплым, словно состояло из солнечных лучей.

II

        Утром, совершив банные процедуры, Илья поспешил на кухню, ведомый запахом омлета с беконом.
Любимая повариха встретила улыбкой:
- Никогда не видела, чтобы человек так долго принимал ванну.
- Представляю, какой счёт тебе придёт за воду и электричество. Нужно было просто крикнуть: заключённый, на выход.
- Не-е-ет. Будем шаг за шагом отучать тебя от тюремных правил. После мытья в колонии кто-то делал тебе вот так:
   Женщина привстала на носочки и поцеловала его в уголок рта.
- Ну, некоторые пытались. Но настолько приятно точно не было, - отшутился Илья.
- Скоро будем завтракать. Не против, если включу на весь дом «Queen», пока готовлю? Уж такая у меня причуда.
- Только если у них нет песен про колонию. И вообще, будь как дома, - хихикнул гость.    
   Алина взяла недельный отпуск, и следующий семь дней пара провела, наслаждаясь жизнью. Они сходили в театр на «Макбета» и «Ревизора», послушали в филармонии симфоническое наследие Моцарта и даже посетили концерт популярного исполнителя, который пел под фонограмму однотипные песенки на два притопа и три прихлопа. При этом выражение лица при взгляде на слушателей у него было настолько брезгливо-самодовольное, что Илья невольно начал прикидывать, на какой минуте пребывания в местах лишения свободы смазливый нарцисс получил бы дырявую ложку.
  Однажды они с Алиной лежали в кровати, взявшись за руки, тяжело дыша после занятия любовью. Вдруг она спросила:
- Тебе точно нужно уезжать?
- Ты же знаешь, что да. Я пообещал себе.
- Значит, можешь и разобещать, - ирония с лёгкой ноткой надежды.
- Самообман – самая опасная разновидность лжи, профессор. Тебе ли не знать.
- Понимаю. Просто тяжело тебя снова отпускать.
- Я буду приезжать каждый месяц. И знаешь, чем мы будем заниматься первым делом?
- Заказывать огромную пиццу «Три сыра» и пересматривать «Касабланку»? – изобразила невинность Алина.
- Именно! А во время титров я, возможно, осмелюсь тебя поцеловать.

III

  В родной посёлок Илья вернулся, когда зацвели вишни. Он шёл по Зареченску, не узнавая улиц, обросших новыми строениями. Свернув в свой переулок, обратил внимание, что на месте сгоревшего дома Светланы так никто и не построился. Теперь там находился поросший сорняками пустырь. Немногим лучше выглядел собственный двор: бурьян по пояс, огромные лопухи тропических размеров, стены потрескались, несколько листов шифера провалилось.
   У порога ему показалось, что сейчас дверь распахнётся, навстречу выйдет мать в своём всегдашнем синем фартуке с белыми ромашками, и обнимет сына.  Вместо трогательной встречи, он упал на колени, и принялся тихо открывать и закрывать рот – совсем как выброшенная на берег рыба. Никто не мог этого услышать, но внутри него в тот момент звучал настолько громкий крик, что даже мысли оглохли и сбежали прочь.
   На следующее утро Илья пошёл к соседке и попросил отвести его на могилу матери. Старушка сначала разговаривала с ним через дверь, опасаясь открывать. Затем поддалась на уговоры, но всю дорогу держалась на почтительном расстоянии, полагая, видимо, что уголовник только и думает о том, чтобы ограбить, изнасиловать и убить её. Возможно, всё вместе. Вероятно, в другой последовательности. Приведя соседа к безымянной земляной насыпи, удалилась настолько быстро, насколько позволял артрит. Сын до вечера просидел на могиле. Позже он своими руками сделает дубовое надгробье с искусным изображением Богоматери с младенцем Иисусом, выполненное в технике художественной резьбы по дереву.

IV

   На следующий день Илья отправился в гости к другу детства. Забор покосился, местами отсутствовал и в последний раз красился ещё во времена их раннего детства. Болтающаяся на ржавой фурнитуре калитка, открылась с противным звуком. На полуразвалившемся крыльце курил Генка в грязной майке-алкоголичке и спортивных штанах с дыркой между ног.      
- Чё те надо? – прищурился хозяин, наводя резкость.
- Это я - Илюха. Дружили в детстве.
- Илюха? – вопросительно повторил мужчина, героически пытаясь задуматься. Казалось, если очень постараться, можно было услышать, как натужно заскрипели в его мозгу шестерёнки, такие же ржавые, как фурнитура на калитке.
- А! Етить твою боком с перескоком! Отсидел?
- Как видишь.
- Ану, давай, рассказывай! – обнял старый приятель, уколов щетиной и обдав отвратительным букетом ароматов вчерашнего перегара и сегодняшнего опохмела.
- А что рассказывать?
- Ну, как там того … эт самое … ну всякое разное. Я по ящику про зону завсегда смотрю.
- Тогда всё интересное ты уже видел. Я в основном читал, распорядок соблюдал, потом на работу повезло устроиться.
- Читал? – с сочувствием посмотрел на бывшего зэка Геннадий. – Хреново, небось, без телека?
- Нет, как-то не особо скучал за этим.
- Эх, щас дерябнем по маленькой! – оживился кореш, разразившись радостной непечатной бранью. Очевидно, его скорее прельщала не перспектива беседы со старым другом, а отговорка, что на сей раз он сутра нажрётся не без повода.
   Из окна высунулась взъерошенная голова женщины. Под одним глазом темнел большой свежий синяк, вокруг второго по лицу расползалось желтоватое пятно побоев более древнего срока давности.
- Опять ужрался, скотина? Ещё и собутыльника во двор притащил?
- Здравствуйте, - попытался установить контакт с иным разумом Илья.
   Но вместо ответной вежливости услышал в свой адрес столь искусный, многоэтажный мат, что осёкся.
- Пшла вон! – шикнул Генка, швырнув в окно окурок. Сам же гордо подмигнул товарищу, мол, слышал, как супружница умеет завернуть?
   Затем радушный хозяин принёс две табуретки. На одну усадил гостя, на другую поставил «пузырь» мутной браги.
- Я не пью, - поспешил заверить Илья.
- Ну тогда я один! Гы-гы, за двоих. Но будешь должен, хе-хе.
   Калитка снова «просигналила» о чьём-то приходе. Мальчишка лет шести подбежал к ним и протянул Гене пачку дешёвых сигарет.
- Продавщица сказала, что «на крестик» больше не даст, - отчитался мальчонка, любопытно разглядывая гостя. – А ещё велела передать, что ты алкаш и этот … как его … зубулдыга.
   Генка наградил сына столь увесистой оплеухой, что даже у Ильи в голове зазвенело. Мальчик разрыдался и выбежал со двора.
- Никакого уважения к старшим, - высморкался на траву отец, вливая в себя стакан спиртного.
  Разговор не клеился. Общие знакомые скоро закончились, а с ними и общие темы. Получался какой-то алкогольный эксгибиционизм: Генка пил, Илья смотрел. Приговорив одну бутылку, сходили за второй.   
- Я хотел у тебя узнать, кто сейчас главный на пилораме?
- Эт которая за старой скотобойней?
- Она же у нас, вроде, одна.
- Ага. Ну да. Там сейчас Витька за главного. Помнишь, на два класса младше нас учился. Мы ещё его дразнили за то, что с чумаданом в школу ходил.
- Не с чемоданом, а с дипломатом.
- Один хер. Этот выпендрёжник после смерти отца его бизнес под себя подмял. Даже в председатели посёлка пытался избираться. Дважды! Не выбрали. Уж больно далёк он от народа.
   Громко икнув, Генка повёл Илью, который засобирался домой, к выходу. Пожали руки.
- Давай, брат. В следующий раз расскажешь, как петухов на зоне опускал.
- Я не опускал.
- Всё равно расскажешь. А я пойду бабу свою построю.
   Продемонстрировав кулак, поплёлся нетвёрдым шагом в дом. В таком состоянии телесные повреждения грозили скорее ему самому.
  На улице Генкин сын сшибал прутиком жёлтые головы с одуванчиков.
- Вот, держи. Купишь себе морожена, - протянул Илья банкноту.
- Но тут целая тысяча! – не поверил глазам мальчишка. – Вы не ошиблись?
- Нет. Бери.
- А не отберёте потом? Папка часто по пьяни сунет копейку, а как протрезвеет – обратно требует.
- Не отберу. Это твоё. Только в ближайшем магазине не свети деньгами, а то спишут с долга отца.
- Что я дурак, что ли? Не в него же пошёл.
- Вот и славно. 
      
V

  Днём позже Илья в синем клетчатом пиджаке стоял у стола начальника пилорамы. Алина настояла на солидном виде, когда они перед отъездом обсуждали детали амбициозного плана.
   Витька, который теперь отзывался на Виктора Викторовича, и сменил дипломат с тетрадями на барсетку с деньгами и документами, хоть и сидел за столом, смотрел на посетителя сверху вниз.
- Чёто не пойму. Ты пришёл просить работу?
- И да, и нет. Я принёс бизнес-план, который продумывал и разрабатывал почти десять лет. Учёл все возможные трудности.
   Развязал папку. Принялся раскладывать по засиженному мухами столу чертежи и графики.
- Не возьму в толк. Ты в тюрьме сидел, или Гарвард оканчивал? – не упустил повод уязвить школьного хулигана бывший ботаник.
    «Поделом мне», - подумал Илья. Вслух же произнёс:
- Одно другому не мешает. В колонии работал на всех возможных процессах на пилораме. Читал современные журналы по столярному делу. В основном – иностранные издания. Статьи – со словарём, а чертежи в переводе не нуждались.
- И что?
- А то, что, стругая доски далеко не уедешь. Как минимум рекомендовал бы тебе делать из опилок брикеты для отопления каминов. Я тут с твоими работниками побеседовал, посмотрел производственные мощности.
- И что предлагаешь?
- Сейчас в мире большой спрос на деревянные дома. Можем по индивидуальному заказу делать отдельные части: пол, стены, потолок. Потом их на месте будут собирать, как конструктор «Лего».
- Любопытно. И у этого есть … Как это сказать …
- Научная основа? Конечно! Имеющегося у тебя оборудования достаточно, чтобы обтесать и нарезать балки нужного диаметра. Доски и листы фанеры необходимой толщины – тоже сделаем. Берусь обучить твоих ребят необходимым навыкам. Нужно будет только закупить монорельсовые краны для транспортировки частей дома на поддоны для отправки заказчику. Ваши машины по тоннажу не соответствуют запросам. 
- А доставка как?
- С логистикой всё просто. Договорился о самовывозе.
- Скажи ещё, что клиентов нашёл.
   На этот вопрос Илья готов был ответить с особой гордостью. Когда его рукописи с расчётами были напечатаны Алиниными студентами, он поинтересовался, существует ли какой-нибудь способ разместить объявление в европейских журналах? На что его любимая женщина заявила, что каменный век давно позади, и познакомила избранника с интернетом. Заручившись помощью преподавателя кафедры западной группы германских языков, они вскоре нашли сазу троих потенциальных заказчиков из Берлина, Дортмунда и Франкфурта-на-Майне.
   Кстати, возможности современной техники превзошли все ожидания «выпускника» колонии. Даже многих из его любимых фантастов удивил бы мир новейших технологий. У Ильи в кармане лежал аппарат, в котором находилась огромная переносная библиотека, фонотека любимых исполнителей, фотоальбом дорогих сердцу снимков, часы, калькулятор, шагомер и множество компьютерных игр. А если всего перечисленного оказывалось мало, с подаренного Алиной смартфона можно было выйти во всемирную сеть и узнать там практически любую информацию. А ещё мудрёная шайтан-машина позволяла в любую секунду услышать голос родного человека, даже если тот находился в самой далёкой точке Земного шара. Это уже не укладывалось в термин «научная фантастика», а больше подпадало под определение «магия».         
- Клиенты уже названивают мне по сто раз на день.
- И сколько мы заработаем?
- С учётом вложений на доукомплектацию оборудования и повышения вдвое зарплаты сотрудников, планируется около трёхсот процентов рентабельности на вложенный капитал.
   Судя по непонимающему виду владельца пилорамы, с терминологией Илья перемудрил. Напрасно он процитировал использованный для составления бизнес-плана учебник экономики. Пояснил проще:
- На каждую вложенную тысячу получишь три тысячи дохода от реализации.
- Замечательно, - потёр руки Витька, в глазах которого блеснул азарт щуки при виде стайки молодых пескарей. – Но что с этого всего тебе? Хочешь в долю?
- Нет. Мне будет достаточно ставки цехового мастера.
- Не мало просишь?
- Ещё я хочу отстроить старую церквушку на холме.
- Так она же сгорела семьдесят лет назад.
- Я же не говорю, что желаю поднять её из пепла. Всё, что когда-то смогли построить предыдущие поколения, по силам и нам. В обмен на мои услуги, ты разрешишь брать столько дерева, сколько будет нужно. Обещаю, что ни единой щепки не пойдёт мимо этого проекта.
- Это всё?
- Раз уж спросил, то нет. Твои трудяги нашептали, что развалины старой скотобойни юридически принадлежат тебе?
- Так и есть.
- Ты разрешишь мне разобрать их на кирпичи, чтобы соорудить костяк храма, который позже я обтяну деревом.      
- Сколько идей в этой с виду не самой большой голове?
- Главное не размер, а умение пользоваться.
- Вроде так говорят не про ум, - хихикнул Виктор Викторович.
- Так что, по рукам?
- Ну, не совсем уверен. Я собирался продать кирпичи со скотобойни. Уже есть желающие.
- А если мы во всеуслышание объявим тебя меценатом, решившим вернуть народу святыню?
- И что мне это даст?
- Например, победу на следующих выборах в председатели общины.
   Илья умолк, наблюдая, как внутри собеседника тщеславие побеждает жадность.
- Эх, согласен! – скрепил уговор крепким рукопожатием Виктор Викторович. – Когда можешь начать?
- Уже начал. Глянь, как твои сотрудники стараются. Я уже объявил им, что ты повышаешь зарплату.
- Что? Этим бездельникам?
- Этим трудягам. Нашим кормильцам и, напоминаю, жителям посёлка.
- Ах, да. Электорат, - хлопнул ладонью по лбу пан начальник.
   Илья никогда не понимал стремления к власти. Туда обычно приходят, чтобы увеличить состояние и без того не бедные люди. А место, за которое должны нести ответственность, как было, так и остаётся запущенным. Что превращает всякую предвыборную гонку в конкурс на звание самой важной крысы на помойке.
   Но, всё это демагогия. Наступало время больших свершений.      

VI

     Два месяца кропотливого труда принесли свои результаты. Производство разборных домов встало на рельсы финансовой выгоды. После этого Илья воспользовался навыком, который отточил в колонии: умение с первого взгляда разглядеть в человеке потенциал. Инициативных и сообразительных работников он поставил управлять процессом, остальным роздал посильные задания. Пилорама стала похожа на большой муравейник, в котором каждый трудяга чётко знал и выполнял возложенные на него обязанности.
   Сам же идейный вдохновитель принялся разбирать старые здания, обтирать каждый кирпичик, и отвозить на церковный холм. Конечно, он легко мог воспользоваться транспортом предприятия, но день за днём, без выходных нагружал тяжёлым грузом тачку, и через весь посёлок доставлял на высокий холм.
   Сначала над чудаком посмеивались. Но когда он расчистил оставшийся от старого храма монолит и принялся медленно, но уверенно возводить стену, люди сменили отношение к Илье с недоумённого на поощрительное. Мужчины из Заречинска и окрестных сёл стали в свободное время приходить, чтобы помочь, а женщины приносили им молоко и выпечку. Нашлись добрые люди, которые помогли на время взять у городского застройщика строительные леса для высотных работ. 
   Минуло лишь полгода, как каменный корпус был возведён. Тогда Илья практически переехал на пилораму, где сам приготовил каждую деталь будущего интерьера и экстерьера.
   Долгие годы заключения он читал о непревзойдённом мастерстве славянских зодчих, возводящих соборы восхитительной красоты. Подобно им, мастер вырезал самые замысловатые узоры и орнаменты. Церковь, состояла из трёх сужающихся по мере приближения кверху ярусов. Экстерьер первого из них был украшен филигранными цветами, травами и деревьями, вырезанными по дереву с ювелирной точностью. Второй цикл посвящался животным и птицам. Третий ярус служил пристанищем крылатых ангелов и херувимов. Мощный, местами грубый сруб, изысканно сочетался с нежной трактовкой деталей.
   Внутри было ещё красивее: дыхание перехватывало от виртуозно сделанного рельефа в виде морских волн, расступающихся перед Моисеем, ведущим свой народ к спасению, скрижалей с десятью заповедями в полстены, Иисуса Христа, провозглашающего Нагорную проповедь, и прочих Библейских сюжетов. На потолке без устали сияла Вифлеемская звезда, покрашенная золотистым лаком с добавлением фосфора.
   Алтарь был вырезан столь тонко, что даже самый ленивый и лишённый тяги к прекрасному подходил к нему как можно ближе, чтобы рассмотреть.
   Узнав о грандиозном строительстве, чиновники от мира религии пошумели-пошумели, да успокоились. Даже выделили иконостасы, купель, потиры, кадильницы и прочую церковную утварь. Множество старинных икон принесли люди со всей округи. 
  Алина организовала в университете благотворительный вечер, на котором удалось собрать почти все средства для покупки колокола. Недостающую сумму во всеуслышание добавил Виктор Викторович, озаботившийся, чтобы об этом узнали все окрестные газеты.
   Казалось бы, дела идут лучше некуда. Но вдруг всё застопорилось именно из-за отсутствия денег.
   Илья хорошо помнит тот день, когда впервые молился не о прощении грехов, а о материальной помощи для окончания сооружения храма, в котором было всё, кроме куполов.

VII

   От беседы с Богом, его отвлёк вполне земной голос:
- Спотыкач! Ты ли это? Гляди, как отъелся! Срочно нужна диета из тюремной баланды.
Из элитного авто вышел старый знакомый. Только теперь на нём была не тюремная одежда, а дорогой костюм.
- Валет! Иди, обниму тебя, дружище!
- Не Валет, а Олег Петрович.
- Обоих обниму. Какими судьбами?
- Представляешь, приехал через полстраны в родную колонию, чтоб ей сгореть. Помню же, что скоро тебе освобождаться. Думаю, уточню, когда встречать, какую поляну накрывать. А мне говорят, освободился ваш товарищ полтора года назад. Но посылка ни одна назад не вернулась.
- Я просил передать, чтобы больше грев не присылал. Ещё пока сидел. Письмо даже писал.
- Не получал. Видно, охранники прочитали и выбросили, чтобы дальше продукты крысить. Ладно, давай-ка мы – свободные люди – больше ни «грева», ни «баланды» ни прочих атрибутов «вольготной жизни на всём готовом» поминать не будем.
- Согласен.
- Ты лучше спроси, что я сделал, когда понял, что конвоиры нас с тобой обворовывали?
- Подозреваю, мстя была страшна. 
- Ещё бы! Купил три кило шоколадных конфет с жидкой начинкой, и вот этими руками каждую аккуратно развернул и шприцем вколол самое сильное слабительное.
- Жестоко.
- А что они мне сделают? Скажут, что украденное у зэков оказалось отравленным?
- Изобретательно.
- Спасибо. Еле нашёл тебя. Как устроился? У меня сейчас абсолютно легальный ресторанный бизнес. Можно сказать, империя! И главное знаешь, что? Сейчас будешь мной гордиться, если выговорю это слово. Попробую по слогам: мой бизнес де-кри-ми-на-ли-зи-ро-ван.   
- Браво! – впечатлённый собеседник сделал вид, что аплодирует.
- Так могу чем-нибудь помочь?
- Ну, ели честно, есть кое-что. Ты знаешь, для себя просить бы не стал.
- Ой, брат, давай без экивоков. Мы восемь лет на одном квадратном метре нужду справляли. Это роднит больше, чем одна кровь в жилах.
- Да вот – материал для куполов нужен. Плюс работа. Сам я этого не умею. На зоне церквей не строили. Всё больше бараки.
- Сколько нужно, - сразу уточнил ресторатор. Услышав сумму, присвистнул, - Ого! Недешёвое нынче душеспасение.
- Так поможешь?
- Конечно! Сусальным золотом обтянем. Чтобы Господь издалека видел, даже в туманную погоду. Знаешь, я же ещё несколько рехабов содержу. Это такие реабилитационные центры для алкоголиков и наркоманов. Всё современное. Не то что препараты, которыми меня на зоне откапывали. Не подумай, что хвастаюсь. Хочу, чтобы и ты почувствовал гордость. В этом твоей заслуги не меньше.
- И Святоши.
- И Святоши. Помнишь, как он тогда складно сказал? Что-то вроде, помогая другим, спасаешь себя. Я ведь только недавно это понял. Некоторые вещи познаются лишь на собственной шкуре.
   Так у храма появились блестящие купола с позолотой.
   
  VIII

     Вот Илья и вспомнил всё, что собирался. Понадобилась целая ночь. В оконном стекле заплясал первый луч рассвета. Пёс Дисмас лизал натруженную руку хозяина, шельма Гестас дрых на печке, свернувшись клубочком. Несмотря на разность характеров питомцев, он любил их одинаково. Так, должно быть, и Бог с равной силою любит каждого из нас, независимо от прегрешений и добродетелей.
    Сегодня Илья навсегда уедет из Заречинска. Вчера вечером он внёс в строительство завершающий штрих: прибил над входом в храм дубовую дощечку с вырезанной летописным шрифтом фразой: «Страшен не грех, но бесстыдство после греха» (Иоанн Златоуст).
   С улицы посигналили. Это был Олег, переродившийся из Валета.
- Гляди, что привёз! Клетки для перевозки животных.
   Собаку усадили в коробку с решёткой легко. Кот, как и ожидалось, отбивался и царапался, сколько было сил. Теперь животные будут жить в столице.
   Подъехала Алина на своём куда менее пафосном автомобиле. Илья обнял жену, героически проделавшую длинную дорогу с младенцем на руках. Сегодня прикомандированный к их собору батюшка должен провести первую службу. Но перед этим обещал покрестить дочку Ильи – Надежду.
   Ритуал проделывается быстро. Присутствуют лишь священник, родители девочки и Олег с его супругой, ставшие крёстными. 
   Когда они выезжают из Зеречинска, Илья просит Алину остановить машину. Он держит ребёнка на руках и смотрит на построенный за два года храм.
- О чём ты думаешь? – спрашивает жена.
- Об искуплении. Глубоко в душе тешил себя мыслью, что строительство что-то исправит.
- И как?
- Ничего не вернуть. Мне жить с этим до последнего дыхания.
- Что же делать?
- Каждое утро, проснувшись, взваливать на плечи тяжёлый крест вины. И улыбаться, делая вид, что мир прекрасен и совершенен. Чтобы новые, ещё не погрязшие в грязи люди верили, что всё вокруг хорошо, правильно, а главное – справедливо.
   Начинался тёплый июльский день. По округе разливался опьяняющий аромат цветущих лип. Со всего Заречинска и окрестных сёл потянулись длинные вереницы людей, идущих в храм.