Давным-давно, ещё тогда,
Когда стекала вверх вода,
Ручьями поднимаясь в горы,
И заливаясь в никуда.
В местах, какие никогда,
Не каменели в города,
Но процветали бурной жизнью,
В ладу с природою всегда.
Честные люди жили-были.
В трудах, заботах не тужили.
Живую Землю уважали,
Беды и голода не знали.
За всё Богов благодарили.
Детей рожали и любили.
Добро и радость умножали.
В труде и правде умно-жили.
Как водится, среди мирян,
Не обошлось и без изъян,
Не шибко разумом богатый,
Взрослел и рос Иван - смутьян.
Ванюша, с самых малых лет,
Бросался, строго, словом "Нет!"
Ни с кем, ни в чём не соглашался,
Перечил всем, себе во вред.
В период юности своей,
Гулял Иван среди полей,
В то время, как честные люди,
Сажали в грядки сельдерей.
- Ой, Ваня! - молвил старый дед,
В рубаху рваную одет.
В трудах усердных и заботе,
Он прожил очень много лет.
- Чаво, как весь честной народ,
Ты не сажаешь огород?
А только мимо дел гуляешь,
Кругами ходишь, взад-вперед.
Земля, кормилица и мать,
Зовёт людей к себе внимать,
И от рассвета, до полудня,
Копать, сажать и поливать.
Не ради прихоти своей,
А ради нас, ради людей,
Чтобы в трудах мы становились
Мудрей, добрей и здоровей.
Иван надменно отвечал:
- Чего, ты дед ко мне пристал?
Из года в год одно и то же,
От вашей пашни я устал.
Я, и без тяпок, без граблей,
Всех здоровее и сильней.
Пусть землю дураки лопатят,
В надежде сделаться мудрей.
- Эх, Ваня - дед махнул рукой.
- Ты вроде ухом не глухой,
А мудрости, в словах у старших,
Не замечаешь никакой.
Колючий, сучковатый нрав
Судьба исправит, обломав,
Состружит острые колючки,
Покажет, кто был нынче прав.
В ответ на это, Ваня взял,
Скривил улыбку, и сказал:
- Моя судьба, моих рук дело!
И деду дулю показал.
Иван не слушал никого,
Лишь голос эго своего.
Гордыня Ваней управляла,
Хваля и вознося его.
А всем, кто слово поперёк,
Не по душе ему изрёк,
Иван дерзил, скрипя зубами,
И отрицал любой упрёк.
Так жил и рос Иван - смутьян.
В тылу порядочных крестьян.
И враждовал почти со всеми,
Как одинокий партизан.
В минуты слабости своей,
Он тосковал среди людей.
Война со всеми - это трудно,
Когда один и нет друзей.
Но гордый и упрямый нрав,
Твердил ему, что Ваня прав.
И распалял сопротивленье
Чужую правду, не приняв.
Так время шло, за годом год.
Сменялся циклов хоровод.
Пришла пора худой годины.
Беда напала на народ.
Сперва кусками с неба лёд.
Потом неурожайный год.
Видать прогневали природу
Ленивой жизнью без забот.
Собрали люди у костра
Совет «Пера и топора»
Решать насущные проблемы,
Настала трудная пора.
Созвали весь честной народ,
От деток, до седых бород.
Всех дружно кругом рассадили,
Кто низкий ростом, тех вперед.
Старейший трехсотлетний дед,
Возглавил собранный совет.
Он был старейшиной народа,
По долгу самых старших лет.
Хоть жизнь он долгую прожил,
Но разум свежий сохранил,
Поэтому без долгих пауз,
Старейшина заговорил:
- Давным-давно уже бывало,
Что нас природа штормовала.
Знать мы теряем связь с Землёю,
А этот год, тому начало.
Природу чем-то мы гневим,
Или по долгу, слишком спим,
Трудом честным пренебрегая.
Или друг друга чем-то злим.
Возможно, чей-то ум ворчит,
Судьбу ругает и винит.
Тем самым беды, неудачи,
К себе стяжая, как магнит.
Для тех, кто злится и ругает,
Беда лишь только возрастает!
Неужто братья, мы забыли?
«Что мыслишь - то и прибывает»
Возможно, кто-то просит дать,
Того, чем хочет обладать,
Забыв ценить всё, что имеет,
И то, что может потерять.
Забыв, что мудрость говорит:
«Любого счастье наградит,
Из тех, кто ничего не просит,
А лишь за всё благодарит»
Давайте станем вспоминать,
Где мы сумели оплошать,
Сих бед незримую причину
Необходимо отыскать. …
Вопрос, как облако повис,
Умы людские напряглись.
Притихли в поиске ответов,
Перебирая свою жизнь.
Один Иван сидел, как был.
Он долго думать не любил.
Беспечно, длинной, толстой палкой,
В кострище угли ворошил.
- Мы пашем землю от зари!
Первее всех заговорил,
С густою пышной бородою,
Великий пахарь, дед Гаврил.
- Трудиться меньше мы не стали,
Чтоб нас в бездельи обвиняли.
Всё также сеем, жнём и пашем,
Как и до этого пахали.
Другие люди подхватили,
И, соглашаясь, говорили:
- Да! Верно! Дед Гаврила прав!
Работать мы не прекратили!
Старейшина ответил им:
- Выходит, мы друг друга злим.
И много злости, порождая,
В эфире гадим и сорим.
Выходит, начали ворчать,
Ругаться, гневаться, кричать.
А бедной матушке природе,
На это нужно отвечать.
От нашей злости, мать Земля,
На нас сердиться начала.
И возвращает непогодой,
За наши грязные дела.
Народ, толпой загомонил,
Да зашумел, забубанил,
Да загудел, как в ульях пчёлы.
Тревогу в душах разбудил.
Один Иван, как ни при чём.
Сидит, ему всё нипочём.
Чем больше люди недовольны,
Тем он довольнее лицом.
- Спокойно братья! Тишина!
Всех пробудил старейшина.
- Не для того мы собирались,
Чтоб горячиться тут сполна.
Мы в поиске первопричин
Должны найти, ответ един:
Где завязался корень злобы?
И как его мы победим?
Скажите, есть среди мирян:
Ворчун, задира, грубиян?
Все дружно Ваньку оглядели,
Но не сказали, что Иван.
Старейшина повременил,
Потом людей переспросил:
- Скажите честно, может кто-то,
Кого-то сильно невзлюбил?
Вокруг царила тишина,
Лишь треск поленьев из костра.
Народ молчал, не сознавался,
Молчала даже детвора.
Старейшина, не в силах ждать,
Поторопился всем сказать:
- Ну, раз ответа мы не слышим,
Ответ придётся показать.
Достал, завёрнутый в платок,
Какой-то сморщенный комок,
И прям в костёр его, закинув,
Слова заветные изрёк:
- Стихия пламени Огня!
Прими подарок от меня,
И уважение народа,
За теплоту и жар угля.
Я не прошу тебя в ответ,
Давать подсказки и совет.
Прими лишь нашу благодарность,
За то, что видим знаний свет.
Старейшина отдал поклон,
Уважил так стихию он,
И пламя разными цветами,
Вдруг пыхнуло, до самых крон.
Все люди ахнули вокруг,
Рождая хором громкий звук,
А Ваня, прямо вместе с палкой,
Отпрыгнул, испытав испуг.
Стоит, взъерошенный, как ёж.
В поджилках заиграла дрожь.
На лбу пятно из чёрной сажи,
Нарисовалось, не сотрёшь.
- Я этот ваш большой совет!
Ещё б не видел тыщу лет!
Иван стал гневно возмущаться,
Срывая злость на белый свет.
Теперь Иван за всех сказал,
Кто на вопросы промолчал,
Копчёной палкой, поголовно,
На всех в округе указал.
- Собрались, значит тут, сидят!
Как окаянные галдят.
Огнём чуть нос не подпалили!
Зато о Боге говорят.
Тут каждый лодырь и злодей!
Носитель пакостных идей.
От разговоров и веселья,
Бегут и прячутся в труде.
Вам шо, спокойно не сидится?
Не дышится? Не говорится?
Дак, и меня ещё вербуют,
Подобно им начать трудиться.
Чтоб от зари и до зари,
Работай и не говори.
С лопатой спи, и просыпайся,
Себя работе подари.
На всё у них готов ответ,
Труд - это сила! Знанье - свет!
Весь день бубнят одно и то же.
Тьфу! Сил моих вас слушать нет. …
В ответ Ивану, все молчали.
Не препирались, не ругали.
А только тихо наблюдали,
С глазами полными печали.
Старейшина спокоен был.
Стихию поблагодарил,
И на Ивана обернувшись,
Слова такие говорил:
- Понятно всё, вопросов нет.
Каким ты видишь белый свет,
Такой ты есть на самом деле!
Вот и нашёлся корень бед.
Так, в этот вечер у костра,
Совет «Пера и топора»,
Нашёл источник тёмной силы,
В ядре Иванова нутра.
В заве'те пращуров, отцов,
Решенье против подлецов,
Единогласно принималось
Голосованием жильцов.
Ивану здесь не повезло,
За то, что делал людям зло,
Все подняли единогласно,
Над головой своей «Перо».
Совет «Пера и топора»,
Решенье исполнял с утра.
«Топор» - трудами исправляли,
«Перо» - из клана выгоняли.
Раз не справляется трудом,
Решенье приняли «Пером».
Изгнали Ваню из селенья,
Вместе с Ивановым нутром.
Как солнце на восходе дня,
Явилось пламенем горя,
Ивану дали сумку хлеба,
И захудалого коня.
- Лети как пёрышко Иван,
Ищи свою судьбу, смутьян. …
Шепнула мама на прощанье,
И подала ему кафтан.
Всплакнула за Ивана мать,
И перестала горевать,
Ей восьмерых ещё детишек,
Поить, кормить, да воспитать.
Отец на вид не горевал.
Ивану подзатыльник дал,
Да так, что шапка на нос села,
А после этого обнял.
Так в девятнадцать полных лет
Иван увидел белый свет.
Побрёл дорогой испытаний,
Искать сознательный рассвет.
Часть 2
Иван, всё дальше уходил,
Печален и серьёзен был,
Потом, вскочил в седло тугое,
Погнал коня. Взлетела пыль.
Помчал его, да со всех ног,
Не видя под собой дорог,
Пытаясь убежать от чувства,
Что стало в горле, как комок.
Хоть, дальше от родных домов.
Хоть, дальше от родных краёв.
Не убежишь от едких мыслей,
Не убежишь от едких слов.
Не замечая всё кругом,
Он мчится на коне верхом.
Ещё быстрее подгоняя,
Коня стегает сапогом.
Бьёт ветер в грудь - "Остановись!"
Конь вертит мордой - "Берегись!"
Не слышит он предупреждений.
На волоске повисла жизнь.
Незримым облаком за ним,
Летит хранитель Серафим,
А с ним два ангела с сетями:
- Спасём его и сохраним!
Помчался конь что было сил,
Иван всё больше торопил.
В уме сердился чёрной тучей,
Не ведал Ваня, что творил.
Накинул ангел сеть свою,
Конь сбавил ход, усталостью.
Второй, под ноги бросил сети,
Дорога стала вязкостью.
Иван, коня всё крепче бьёт,
А конь всё медленней несёт.
Иван, во гневе, пышет злобой,
И гневом эти сети рвёт.
Конь, снова набирает сил.
Его хватает Серафим,
И ангелы его хватают,
Но гневом палит руки им.
- Спасти! Спасти! - Кричат они,
Сгорая от своей любви.
- Спасти! - кричат и погибают,
И тушат гнев, в своей крови.
Иван пока непобедим,
Не видит, что творится им,
Всё злостью мечет и пылает.
Горит хранитель Серафим.
Не в силах больше удержать,
Хранитель тянет время вспять,
И замедляет ход событий.
Конь начинает спотыкать.
Иван, как в киселе летит,
Всё видит, слышит, будто спит.
Конь исчезает под Иваном,
А пыль дорожная стоит.
Очнулся Ваня на земле,
Лежит в траве, да на спине.
А как ложился, не припомнит,
Не помнит, сколько был во сне.
Поднялся. Вроде невредим.
Не видит, рядом Серафим,
Лежит, помятый, обгоревший.
Хранители пришли за ним.
На руки подняли, несут,
Да осторожно, не трясут.
За то, что смог спасти Ивана,
Теперь они его, спасут.
Те ангелы, что не спаслись,
Отдав за Ваню свою жизнь,
Ушли из ангельского мира.
В иное царство вознеслись.
Иван, как заново рождён.
Всё вспоминает: - Сон, не сон?
Умом, как в облачном тумане.
Глазами ищет: - Где же конь?
Заметил. У кустов лежит.
Спокойно дышит, но не спит.
Конь подвернул себе копыто,
Теперь уже не побежит.
Иван затылок почесал,
Коня за ногу подержал.
Пощупал, вроде не сломалась,
И тихо вслух себе сказал:
- Что делать? Как теперь в пути?
Придётся самому идти!
Теперь ещё, и эту клячу,
Руками за собой вести.
Опять сердиться Ваня стал.
Верёвку с сумки расплетал,
Нашёл две палки поровнее,
Коню на ногу привязал:
- Хромает. Но пойти, пойдёт,
А на себе не повезёт.
Теперь, пока это дождёшься,
Когда копыто заживёт. …
***
В пути Иван, сердитым был,
Всё возмущался и бубнил,
Тем самым, чаще спотыкался,
И камни на земле винил.
Всё думал Ваня, пока шёл,
Как он до этого дошёл?
Ведь с детства учат: «Не спешите!
Тогда всё будет хорошо!»
Кто мчит по жизни со всех ног,
Не видя под собой дорог,
Творит огрехи и ошибки,
Стяжая на себя злой рок.
Устав гневить себя и злить
Он захотел поговорить,
Чтоб с кем-нибудь свои печали,
И тяжесть груза разделить.
Хоть конь, в ответ не говорит,
Но всё же что-то, да фырчит.
Невесть какой, но собеседник,
Когда в груди душа кричит.
Иван излил ему печаль,
И груз печали полегчал.
Казалось, конь молчал и слушал,
Так Ваня, дружбу повстречал.
День длинный. Путь ещё длинней.
Набрёл Иван, в тени ветвей,
На придорожную табличку,
С какой-то надписью на ней:
"Свернёшь на правый поворот,
Жизнь во труде, из года в год.
Свернёшь на левый поворот,
Жизнь без забот, да без хлопот"
Иван, как это прочитал,
Недолго думая, сказал:
- Жизнь во труде уже мы знаем!
А вот другой, я не видал!
Пойду на левый поворот,
Хочу пожить я без хлопот!
Сказал Иван и улыбнулся,
Довольно почесав живот.
Интрига мысли увлекла.
Печаль затихла и ушла,
А цель дала Ивану силу,
Навстречу ей, вершить дела.
Общаясь, и ходить не лень.
В пути пробыли целый день.
Решили сделать остановку,
Когда сгущаться стала тень.
***
В ночь первую, познал Иван,
Как дорог был ему кафтан,
В сырой земле он заменяет,
И одеяло, и диван.
Сгорнул листвы, чтоб мягче спать,
И вот она его кровать.
Кафтаном с головой укрылся,
И начал крепко засыпать.
Конь рядом, пузом в землю лёг.
Устал, от пройденных дорог.
Склонился в листья головою,
И задремал, не чуя ног.
Чем глубже ночь, тем холодней.
Иван всё кутался сильней,
Всё глубже в листья зарывался,
Но не'было ему теплей.
Под утро вовсе зябнуть стал.
Тогда тихонько Ваня встал,
И под бочок коня укрылся,
Чтоб его холод не достал.
Так, кое-как, и сон не сон,
В лесу раздался крик ворон.
И Ваня, нехотя проснулся,
Увидев свет в макушках крон.
Замёрзший от земли сырой,
Не выспавшийся и смурной,
Иван умыл лицо росою,
И говорил перед зарёй:
- Вот этот значит поворот,
Да без забот, и без хлопот?
Делить с ежами и бобрами,
Открытый звёздам небосвод?
Не так себе я представлял,
Когда дорогу выбирал.
Где всё готовое и сразу?
Где жизнь, которую мечтал?
А может мне ещё пройти?
Чтобы желанное найти.
Остановились мы наверно,
От нашей цели в полпути. …
Иван всё оглядел кругом,
Почухал ногу сапогом.
Дорога вдаль змеёю вьётся.
Решил продолжить путь пешком.
С листа росы живой испил,
С конём горбушку поделил,
И снова вышли в путь дорогу,
Брести пока хватает сил.
Весь день, протопали в пути,
Конца дороге не найти.
Решили сделать остановку,
Что ищут, завтра обрести.
Вторую ночь, Иван умней.
Сложил костёр в кругу камней,
И палкой тёр другую палку,
До появления углей.
Потом дымящий уголёк,
Вложил в сухой травы пучок,
И раздувал его тихонько,
Пока не вспыхнул огонёк.
Темнела ночь. Огонь горел.
Иван, ликуя, рядом сел.
Ценил жар углей, ибо помнил,
Как ночью, чуть не околел.
Теперь и отдых будет всласть.
Дух огненный, не даст пропасть.
Теперь Иван увидел мудрость:
«Огонь - спасти имеет власть»
***
Так повторялось день за днём.
По вечерам привал с огнём.
Куда придётся, там ночуют,
И снова в путь идут с конём.
Сумели топи обойти;
Оставить горы позади;
И даже вплавь, с конём в обнимку,
Им приключалося грести.
Неделю пробыли в пути.
Конца дороге не найти.
Надежда Ваню окрыляет,
Желаемое обрести.
Хлеб кончился, и крошки нет.
Живот урчит, прося обед,
Изголодался за неделю,
От хлебо-крошечных диет.
- Сейчас бы борщ, или омлет,
Или свекольный винегрет. …
Иван причмокивал губами,
Вообразив себе обед.
Конь станет, травки пожуёт,
И дальше, полон сил, идёт.
А Ваня пояс туже вяжет,
Ручей найдёт, и воду пьёт.
Усталость путала шаги.
Скрипели в складках сапоги.
Подошва шоркала дорогу.
Клубилась пыль из-под ноги.
Кто извне глянет, не поймёт,
Не ясно, кто кого ведёт.
Иван ведёт коня за повод?
Или за поводом идёт?
Но Ваня дело не бросал,
Упрямо шёл, не унывал.
Он, видя цель перед собою,
Лишения превозмогал.
***
Прошло ещё три дня в пути.
Сил не'было уже брести.
От дефицита витаминов,
Другой бы мог с ума сойти.
А Ваня, хоть и похудал,
Но рук своих не опускал.
Шёл за мечтою сквозь невзгоды,
Хотя частенько спотыкал.
***
Иван, осунулся в щеках,
Убавил талию в боках.
Всё путь дорогу продолжает,
И грезит о своих мечтах.
Под вечер, на исходе дня,
В закате цвета янтаря,
Брёл Ваня по лесной тропинке,
И вёл усталого коня.
И вдруг, в густом лесу, глядит
Избушка в зарослях стоит.
Вся покосилась, обветшала,
Но из трубы дымок парит.
Вокруг всё мхами поросло,
Да сорняками оплело,
Хозяйских рук здесь не трудилось,
Видать уже давным-давно.
Решил остановиться тут,
Заночевать и отдохнуть,
Да расспросить про ту табличку.
А поутру продолжить путь.
Коня к берёзе привязал,
Кривую палку в руки взял.
Сквозь заросли кустов колючих,
К избушке пробираться стал.
Сорняк цепляется лозой,
Мол: Не ходи туда! Постой!
А Ваня палкой его гонит,
И топчет прямо под собой.
Кусты смыкаются пред ним:
- Не пустим, Ваню! Оградим!
А Ваня, недовольно, ветки,
Сгибает и ломает им.
- Хозяин у избушки есть?!
Раскатным эхом вторил лес.
Иван позвал, что было силы,
Осведомил о том, что здесь.
В ответ - молчанье, тишина.
Мелькнуло что-то из окна,
Дверь заскрипела, отворилась,
Старуха с палкою видна.
- Кто здесь кричит, в глуши лесной,
Пугая леших под сосной,
Тревожа голосом природу,
И нарушая мой покой?
- Не злись бабуля, не кряхти.
Я много дней провёл в пути.
Пусти заночевать с дороги,
К себе в избушку приюти.
Старуха улыбнулась вдруг.
Сама себе сказала вслух:
- Забрёл в мою лесную чащу,
Неужто, человечий дух?
Потом Ивану говорит:
- Заве'т о путниках, велит,
Не отказать, если попросят,
Пустить, согреть и накормить.
Моя изба, хоть и стара,
Дырява, словно конура,
Но возле печки, на скамейке,
Тепло до самого утра.
Ты ежели не прихотлив,
И чёрной сажи не брезглив.
Тогда найдёшь приют в избушке,
Живот, похлёбкой накормив.
- Спасибо, Бабка, знаешь честь.
В тебе забота к людям есть.
Я привяжу коня поближе,
А ты пока готовь поесть.
***
Бабуля, доброю была,
Ивану всё преподнесла,
Похлёбку из ежа, с грибами,
На стол, в тарелке, подала.
- Сиди, молоденькой, сиди,
Устал с дороги то, поди?
- Устал, конечно, всю дорогу,
Пришлось пешком с конём идти.
- Ну, кушай, кушай хорошо.
Наелся? Нет? Подлить ещё?
Пока Иван бульон хлебает,
Она оладушки печёт.
Иван, ещё ежа жуёт,
Она уже кувшин несёт:
- Компот из желудей и свёклы,
Чтоб ночью не крутил живот.
Наелся Ваня. Разомлел.
В щеках румянец покраснел.
В уме настрой переменился,
Повеселел, да подобрел.
Стал озираться: - Что кругом?
На стенке полка с бардаком.
У печки лавка, а на лавке,
Пушистый кот лежит клубком.
Старуха села у печи,
Зажгла, для света, две свечи.
В лесу, сверчки застрекотали,
О наступлении ночи.
Иван решил вопрос задать:
- Как мне тебя, бабуля, звать?
Меня вот, Ванькой величают.
А как тебя? Позволь узнать.
- В лесу, откуда имена?
Живу я много лет одна,
С котом своим веду беседы,
Когда наскучит тишина.
Его (взглянула на кота)
Зову я скромно - "Суета"
Он суету кругом наводит,
Когда в тарелке* пустота.
А кот, виляючи хвостом,
Когда с голодным животом,
Сердито и недружелюбно,
Зовёт меня - "Карга Потом"
Иван затылок почесал,
Имён таких, он не встречал.
Сомнительно нахмурил брови,
И, ухмыляясь, проворчал:
- Кот "Суета"? "Карга Потом"?
Впервые слышу о таком!
Таких имён, не существует,
В многоязычии людском.
Наверно, ты не поняла.
Я говорю, про имена!
Что папа с мамой нарекали,
Когда была ты рождена.
- Когда была я рождена,
Другие были времена.
И папу с мамой, моих звали:
"Размыта цель, и не видна"
Иван глазами поморгал,
В ушах, тревожно почесал.
- То ли не вижу я ответов?
То ли я слышать перестал?
Не понимаю, как связать,
Того, что хочешь мне сказать!
Ты говори яснее бабка,
Чтоб я сумел тебя понять!
Я говорю про и имена!
В ответ, как будто тишина.
Как это? Папу с мамой звали:
"Размыта цель, и не видна"?
- Вот так и звали их, как есть,
Во фразе этой, смысл весь.
Сумей увидеть связь понятий,
И разгадай загадку здесь.
Иван сильнее стал ворчать:
- Не хочешь если отвечать,
Так и скажи, мол, это тайна.
Тогда не буду докучать. …
Нахмурил брови и сидит.
А та, с улыбкою глядит.
Кота взяла себе на руки,
И мягко гладит. Кот мурчит.
Иван немного помолчал,
Заслушался, как тот мурчал.
Потом, вдруг вспомнил, как в дороге,
Он указатель повстречал.
- Другой вопрос задам тебе,
О неминуемой судьбе.
Видал я надпись на табличке,
На указующем столбе:
"Свернёшь на левый поворот,
Жизнь без забот, да без хлопот"
Но этой жизни, я не встретил,
Свернув на этот поворот.
Чем дольше я иду в пути,
Тем только, мне трудней идти,
Когда же, то, чего желаю,
Смогу найти и обрести?
Старуха, в сумраке ночи,
Взглянула на огонь свечи.
Взгляд приковала, углубила,
Чтоб видеть суть первопричин:
«Чего в себе не смог найти,
Не сможешь, где-то обрести.
А если, где-то и добудешь,
С собой не сможешь унести.
Жизнь без забот, да без хлопот,
Это когда, ты станешь тот,
Кто хлопоты с собой не носит,
И людям не несёт забот.
А про судьбу тебе ответ.
Ты обойди, хоть белый свет,
Но отыскать, так и не сможешь,
Того, чего в природе нет.
Нет судей, насудить судьбу,
И расписать на каждом лбу.
Всё излучённое когда-то,
Воротится, когда-нибудь»
Как не пытался он вникать,
А толком не сумел понять,
Чего, вот этими словами,
Она хотела показать.
- Ой, бабка! (выдохнул Иван)
Я вроде трезвый, а не пьян.
А начинаю тебя слушать,
И в голове стоит туман.
Мне не понять твоих речей!
Видать, в лесу среди зверей,
Ты, бабка, вовсе одичала,
Одна, вдали от всех людей.
То ли вопроса не поймёшь.
То ли ответить не могёшь.
А то ли говорить не хочешь,
И что попало, мне плетёшь!
Старуха проморгала взгляд,
Вернулась, в этот мир, назад.
Ивану скромно улыбнулась,
Чтобы понятнее сказать:
- Ой, Ванечка, ты не сердись,
И с выводом не торопись,
Усталость, понимать мешает.
Ты лучше спать, скорей ложись.
Ночь возле печки проведёшь,
Во сне глубоком, отдохнёшь,
Того, чего ещё не понял,
Потом, осмыслишь и поймёшь.
- Во! Здесь ты правду говоришь!
И не загадками бубнишь.
Ну, можешь ведь, когда захочешь.
Эх, ладно. Завтра повторишь. …
Прилёг Иван, и тут же спит.
Спокойно дышит, не храпит.
Старуха рядом с ним присела,
И тихо-тихо говорит:
- Потом, потом, потом, потом.
Мелькнули сутки за окном.
Кот суетится возле миски,
Урчит голодным животом.
- Потом, потом, потом, потом.
Мелькнула осень за окном.
Снегами замело избушку,
Мороз окутал всё кругом.
- Потом, потом, потом, потом.
Промчались годы за окном.
Старуха вдруг помолодела,
Ивана, сделав стариком.
Пока дедуля крепко спит,
Она у зеркала стоит,
Густую косу заплетает,
И в лёгком платьице кружит.
Кота на руки подняла,
Тихонько дверью скрипнула,
Коня от ветки отвязала,
Запрыгнула, и угнала.
часть 3
В лесу теперь, цветёт весна.
Лучи рассвета из окна,
Ивану веки озарили,
И пробудили ото сна.
Открыл свои глаза. Лежит.
В дырявый потолок глядит.
От лавки, тело зачерствело.
Поднялся, кое-как. Сидит.
В избе молчание царит,
Никто, ни с кем не говорит.
Нет ни кота, ни старой бабки,
Лишь дверь, от сквозняка скрипит.
Щебечут птицы со двора,
О наступлении утра.
На стол взглянул: тарелка; кружка.
Стоят на месте, как вчера.
- Знать, не приснилось, вправду было.
(Мышление проговорило)
Скамейка та же, та же печка.
Свеча, оплавлено застыла.
Хотел на ноги, Ваня, встать,
Пойти старуху поискать,
А тело, словно не родное,
Как груз, который не поднять.
На руки поглядел, и вдруг,
В груди его, возник испуг.
Увидел дряхлые морщины,
Вокруг, ему знакомых, рук.
От страха сила прибыла,
И тело с места подняла,
И прямо к зеркалу, Ивана,
Каким-то чудом привела.
Он в отражение глядит,
А там, седой старик стоит,
Заросший белой бородою.
Лет двести, дашь ему на вид.
Заплакал Ваня, да навзрыд,
А голос старчески хрипит.
Лицо схватил двумя руками,
И щиплет, думая, что спит.
Когда он всё же осознал,
Что наяву себя щипал,
Присел обратно на скамейку,
И долго-долго горевал.
***
Что делать? Сколько слёзы лить?
Слезами здесь не победить.
Просохли слёзы на морщинах,
Стал думать: Как же дальше быть?
Избу глазами осмотрел,
Корявый посох разглядел.
- Да, это ж бабкина опора!
Негромко, Ваня прохрипел.
- Ушла старуха без него?
Без посоха, без своего? ...
Здесь он и понял, что старуха,
Украла молодость его.
- Как меня ведьма провела?!
Такая добрая была,
И то, и это, на подносе,
Готовое преподнесла:
"Ты кушай, кушай, спать ложись,
И понимать, не торопись"
А только я уснул – украла
Мою, и молодость, и жизнь!
Старик поднялся кое-как.
Взял посох, подержать в руках.
Вдоль ручки вырезаны змеи,
С клыками острыми, во ртах.
Не палка это, не клюка,
А посох «Чёрного Клыка»
Такой резьбы высокоточной,
Не явит плотника рука.
Чтоб так, детально повторить,
Оскалы змей изобразить,
Изгибы все, и складки кожи,
Без магии, не сотворить.
Старик, себе его забрал.
С ним, легче двигаться он стал.
В ходьбе на посох опирался,
И этим меньше уставал.
Забыл Иван, завету внять:
«Нельзя себе чужое брать.
Что не тобою положилось,
То не тебе и поднимать».
Открыл Избу, и вышел вон.
- Нет и коня - увидел он.
- Понятно - пробурчал тихонько,
Уже не сильно удивлён.
Вчера не думал, не гадал,
Когда избушку повстречал,
Что так закончится печально,
Его пути, ночной привал.
Теперь и не с кем говорить,
Печали, чтобы разделить.
Хотел, он было разозлиться,
Да, нет и силы, разозлить.
Побрёл Иван, всё дальше в лес,
На поиски других чудес.
Кто знает, может, встретит силу,
Исправить то, что нынче есть.
***
Ногами по тропе идёт,
А видит мыслей хоровод,
Словами мысли призывает,
И рассуждение ведёт:
- Жизнь пролетела, как стрела.
Ещё вчера она была,
Ещё вчера была и сила,
Вершить различные дела.
Моргнул. И этой жизни нет.
Не помнил пращуров заве'т:
«Для жизни, время скоротечно.
Успей оставить добрый след!»
В общине, все меня ругали,
Но молодость не отбирали.
А тут хвалили, уважали,
Задобрили, и обокрали.
Теперь и смысл обрело,
Что слово мудрости несло:
«Не всё, приветливое, до'бро!
Не всё, ругающее, зло!»
На посох, опирая шаг,
Не замечает Ваня, как
Резные змеи оживают,
И гнут себя и так, и сяк.
На мысли увлечённый взгляд,
Не видит змей - они шипят.
Клыками уцепились в кожу,
И выпустили чёрный яд.
Старик умом заговорён.
В плену названий и имён,
Укуса даже не заметил,
Так сильно в мысли погружён:
- А если, это навсегда?
А если, больше никогда?
Я не верну былую силу,
И не верну свои года?
Ответы, будто бы таю',
Когда вопросы задаю:
Что я успел во днях ушедших?
Что я успел за жизнь свою?!
Незрелости густой туман,
Вершил вокруг меня обман,
Как будто, завтра всё успею,
Как будто, век предолгий дан.
Не зная: Будет ли "потом"?
Я жил, не думая о том.
"Потом" взяло, и не случилось.
Осталось, призрачной мечтой. …
По венам магия текла,
Отраву разуму несла,
Зачаток кривды и обмана,
Как семя тёмной силы зла.
Немного времени спустя,
Кровь, опьяняя и густя,
Яд овладел всем дряхлым телом,
Ум, отравив и возмутя:
- Как будто, подлая змея,
Старуха, ласково шипя,
Заговорила, заманила,
А после, ранила меня.
Какой доверчивый дурак!
Ну, видел же, кругом бардак.
Если снаружи беспорядок,
То в мыслях, тоже кавардак!
Любой порядочный бедняк,
Стремится, хоть бы кое-как,
Вокруг себя облагородить
Участок, избу и лежак.
Как мог я так, попасть впросак?
Ну, понимал же, как-никак,
Что доверять, тому не стоит,
Кто позволяет кавардак. …
Путь рассуждений искажён,
Уже не мудрость мыслит он,
А лишь ворчит и обвиняет,
Себя и всех, со всех сторон.
Больное тело, словно шум,
Перебивает громкость дум,
И пониманье искривляет,
Словами, что пришли на ум.
***
Так, час, протопал он вперёд.
Вокруг весна, вовсю цветёт,
А дед, весны не замечая,
Бредёт, куда тропа ведёт.
Всё мыслеформы источал.
Вокруг него уже печаль,
Кружит густою серой тучей.
Он и её не замечал.
Чем больше он беду клянёт,
Тем больше серость создаёт.
Тем гуще туча нарождаясь,
Сама себя осознаёт.
Сперва, как облако была.
Потом фигуру обрела.
В лице раздулась, искривилась,
Гримасой грусти заплыла.
Подвижным облаком клубясь,
Меняясь, лицами кривясь,
Она достаточно окрепла,
И, с первым криком, родилась.
- Жива! - воскликнула она.
- Мне жизнь дарована одна.
Я мыслеформами, словами,
Из тучи серой рождена.
Обиды горькой - дочка я.
Непониманий - внучка я.
Да невниманий - правнучка.
"Морока" будут звать меня! ...
Вокруг Ивана тишина.
А птицы с веток, как одна,
Вдруг разлетелись, раскричались,
Хотя причина не видна.
Вверх глянул Ваня, не поймёт.
Тихонько вроде бы идёт.
Чего вдруг птицы, так тревожно,
Сорвались в суетный полёт?
Незримо для Ивана глаз,
Морока серая взвилась,
Зверей в округе распугала,
И за Ивана принялась.
Скривилась в облике лица,
В портрет Ивана молодца.
Как он молоденький и сильный,
Стоит у дома, у крыльца.
И мыслеформой этот лик,
В покои разума проник.
Как яркое воспоминанье,
Перед вниманием возник.
Иван увидел… и поник.
В уме рождая дикий крик,
Отчаянья и сожаленья,
О том, что он сейчас старик.
Морока серая, больней,
Терзает мыслями о ней.
От горьких чувств и сожалений
Она становится сильней.
Старик почувствовал, гнетёт
Его обиды серый лёд,
Аж холод пробирает в душу,
И кругом голова идёт.
Перед глазами видит мысль,
Свою потерянную жизнь.
Остановился продышаться,
И смотрит в солнечную высь.
Беспечно мчатся облака,
Глядя на землю свысока.
Одно похоже на корабль,
Другое в виде маяка.
Морока искрами сверкает,
В различных образах мелькает.
Отвлечь пытается, пугает,
К себе вниманье привлекает.
Ей нужен донор, силу брать.
Себя растить, себя питать.
А Ваня, видите ли, смотрит,
Как в небе дышит благодать.
Морока мечется кругом,
Кричит и сердится притом.
А Ваня чувствует, как воздух,
Колышет кудри ветерком.
Отвлёкся на пейзаж небес.
На то, как дышит пышный лес,
Шумит листвою, словно шепчет,
Благодаря за то, что есть.
Утихла боль. Ушла тоска.
Успокоения река,
Волной накрыла с головою,
И приласкала старика.
Морока серая, от зла,
К ногам его уже сползла.
Коварно просит, умоляет,
Чтоб снова сила к ней пришла.
А Ваня смотрит в небосвод.
Корабль по'небу плывёт.
Да так, похоже, якорь, мачта,
Раздуты паруса вперёд.
Увлёкся облаками он.
Не слышит жалобы и стон.
Морока, чахнет, исчезает,
Прозрачный, обретая тон.
С последних сил, она взяла,
Ужалась в точку, как могла,
И залетела в чёрный посох,
И там затихла, залегла.
Во древе Чёрного Клыка,
Где опирается рука,
Во рту змеи она укрылась,
Сливаясь с формой языка.
Недолго Ваня постоял.
Спокойно грудью подышал.
С небес на землю воротился.
И путь-дорогу продолжал.
Что дивно! Даже чёрный яд,
Ослабил магии заряд,
Пока Иван с природой слился,
Не думая о всём подряд.
Морока стала замирать,
И в посохе затвердевать.
И, вроде бы, почти угасла,
Как снова начала дышать.
Стал чёрный посох оживать,
Мороку магией питать.
Сливаясь с нею воедино,
Седой окрас приобретать.
Соединившись с ним в одно,
Осознанное существо,
Морока обрела уменье,
Брать силу через воровство.
Где посох по земле пройдёт,
Трава завянет, опадёт.
А где немного задержался,
До пепла, всю траву сожжёт.
Морока через рукоять,
Могла на мысли повлиять,
Подкидывала, то и дело,
Картинки, чтобы силу взять.
Так, наяву и во плоти,
Морока стала жизнь вести.
Всё больше силы набирая,
Для пакости и подлости.
***
Проделав множество шагов,
Блуждая, в лабиринте слов,
Дотопал Ваня до поляны,
Травы и красочных цветов.
Раскинут вдаль цветочный луг,
Да лесом обнесён вокруг.
По центру озеро блистает.
На берегу громадный бук.
Продолжение следует...