Когда в середине мая, определяемой не календарём а лишь состоянием гор, пацаны поняли что пора! Пора отправляться в горы и решали, что с собой брать, Пончик, солидно кашлянув, небрежно бросил:
- Надо взять с собой палки!
Пацаны переглянулись, это ещё зачем, никогда не брали, - обоснуй!
- Нехороший год! Змеи свирепеют! Вот если меня ужалила в прошлый год…
Напомнил Пончик, внимательно оглядев пацанов, - осознают ли?
- То в этом году! Стрелки появились!
Прищурился на Кота с Силёлей, недавно втихаря от Пончика ходивших в старинные развалины. Те, блудливо вильнув глазами, закивали, бормоча:
- Да, да… На пять метров прыгают… Голова острая… Насквозь грудь пробивают… Еле убежали…
Пончик назидательно поднял палец:
- Вооот! А ещё мужики рассказывали, что в конце апреля змеи ушли в горы!
Опять дружное кивание — помним, помним. Так широкой лентой через асфальт...Целый час… А несколько огромных, с двух сторон, машины не пускали…
- Вооот! - Пончик потыкал небо пальцем и продолжил:
- А ещё - удав с зоопарка сбежал. А он хвать, и душит, душит… Бррр... Не вырваться! И как без палок?
Пацаны уныло закивали, соглашаясь — никак… Хотя всегда брали с собой только авоськи, даже воду не брали. Опытные! Знали, начнёшь пить — не дойдёшь, жажда замучает, никакой воды не хватит. А перетерпишь — и нормально, пить и не хочется. Ведь в горах всё имеет такой вес! Такой, что не то что вода, но и палки в тягость.
Пончику не понравился унылый вид пацанов, и для пущей опаски он добавил:
- Месяц у нас какой? Май! А что в мае бывает?
И этак свысока, на пацанов, как специалист, глянул зорко. Те пожали плечами, ну май да май, чего особенного?
- А вот книжки читать надо! В мае у гюрзы… Вы знаете гюрзу-то?
Пацаны возмущённо передёрнули плечами, - кто же не знает гюрзу, здоровенную змеюку, ужас ночи. Так не ночь вроде? Да и нет их в наших краях. Вроде…
- Ага, ага! Нету их. Попадаются! А в мае у них свадьбы! Вот... На всё кидаются! А яд какой сильный! Сразу в гроб. А зубы? Уууу!
Махнул рукой Пончик, довольный мелькнувшим у пацанов страхом. Он-то точно знал — нет в их краях гюрзы! Холодновато. А вот удавы…
Вырезав по своему вкусу палки, сунув в карманы авоськи, пацаны наконец-то начали свой поход в горы. Ну, кому может и не горы, так, мелкие предгорья тех, настоящих, со снежными пиками, что возвышаются за большим горным плато в далёком далеке, но два километра вверх тоже пропыхтеть надо.
Бодро вышагивая по поселковой улице, выходящей почти к нужной горной тропе, пацаны столкнулись с Красно...э… щёковым. Именно так, по фамилии, и называли этого пацана, всего-то и отучившегося в пятом классе с Котом и Силёлей пару четвертей. Пончик-то на год младше, потому только догадывался, а почему это к нему так обращались, по фамилии — Краснощёков? Навряд ли из-за напрашивающейся рифмы, намекающей на обезьяньи части тела. Всё проще — пацан из Сибири. Сибиряк! Чувствуете, как звучит? Сибиряк!
- Здоров, пацаны! Вы куда?
- В горы, куда ещё?
Краснощёков засопел:
- Возьмите меня. Никогда не был в горах.
Силёля с Котом переглянулись, поморщились недовольно:
- Вот ещё… Это тебе не по лесочкам шастать. Тут особая сила нужна!
- Да жалко вам, что ли? Ну не смогу, так вернусь. Не тайга, не заблудишься… А я... А я вам из ружья пострелять дам. Да! Централка! Ух меткая!
Ну, какой пацан устоит? Так и попал Валерка Краснощёков в спаянную соседством и общим прошлым ватагу.
На выходе из посёлка, перед небольшой предгорной равниной, из невысокого обрыва торчала труба. Труба не простая, из неё бил чистейшей, холоднючей водой родник. По давней традиции полагалось посидеть на обрывчике, напиться вволю, потому как эта вода на весь день. Больше пить негде! По выбранному маршруту.
Напившись от пуза, до ломоты в зубах, поёрзали по краюшку обрывчика, уселись, и начали объяснять Валерке цель похода. Точнее объяснял Силёля, как большой любитель пожрать. И то, крупный, сильный, - надо! И злой на Краснощёкова, за его рассказы на длинных, голодных уроках о шанежках, солёных грибочках, пирогах из всяких рыб, зажаренных целиком! гусях, да черемше неведомой, вызывающих у вечно голодного Силёли приступы слюноотделения. Обильного!
- Ты ел борщ из кислицы? Оооо! Это такая вещь! Он как бы просто борщ, но вместо капусты листья кислицы — здоровенные листья, нежные, сочные! С кислинкой. На косточке, лучше свиной. Ага… Туда яиц, вот прямо сырых, набить, помешать… Да… А потом со сметанкой — ух, как вкусно!
Все посвящённые закивали головами в знак согласия, а Пончик, как самый занудистый, добавил:
- И с пирожками, с пирожками его, из сарамсака! Не с хлебом!
Краснощёков недоуменно хлопал глазами, а Силёля, впав в раж, продолжил:
- Ну, это дикий лук, не чета всякой черемше…
- Чеснок!
Возразил зануда Пончик.
- Не важно! Вот его мелко порезать, да поджарить слегка с яйцом, да в пирожки… Вкуснотищща! Сок течёт, корочка хрустит…
Пончик опять не выдержал:
- Зачем обжаривать? Надо просто с битым яйцом смешать, и в пирожки! Вкуснее!
Силёля начал задыхаться от возмущения, и они бы и подрались с Пончиком, но Кот всё испортил:
- Яйца должны быть варёные! И в борще, и в пирожках!
С Котом спорить не хотелось, известный псих, сразу царапаться лез, потому замолчали, пыхтя и отвернувшись друг от друга.
- Какие листья? - удивился Краснощёков.
- Вот же кислица! - показывая на красноватые, похожие на хвощ растения с мелкими листьями.
Пацаны загалдели, перебивая друг друга:
- Да нет, то другое. То ревень. Только особенный такой, с красным, тонким черешком. Сочный, вкусный, кисленький, вот и зовём кислицей, чтобы не путаться. Он и растёт-то только в одном месте. На скалах мирумировских.
Пацаны дружно начали тыкать пальцами на небольшие с виду скалы, почти на самом хребте, что протянулся, насколько хватает глаз, с востока на запад.
Если дать волю фантазии, то легко вообразить, что это и не горы вовсе, а лапа чудовища с длинными пальцами, где костяшки кисти - хребет, а от него отроги-пальцы, из последних сил вцепившихся в степь, в попытке дотянуться до пацанов. Ну, сначала крутой, резкий подъём метров триста, потом почти ровно, этак с километр, и опять резкий подъём с полкилометра, и хребет, на котором и сходятся отроги, как пальцы на лапе.
Краснощёков презрительно присмотрелся к небольшим камешкам наверху гор — ну, простительно, не знает обманчивость гор:
- А что это за муромур?
- Миру-Мир! Балбес, читать не умеешь?
Почти на самом верху хребта, на крутом и ровном склоне, побеленными камнями огромными буквами была выложена именно эта надпись: Миру-Мир!
- А вон, на западе, видишь? Там профиль, Ленинский! Большой посёлок там под горами. А на востоке — читай! Слава КПСС! О! Все горы исписали подобным.. Ну, Кукурузник, он и есть Кукурузник. Ладно, айда. На мирумир это не через пасеку, по ущелью. Это — ух!
Только подойдя почти вплотную, становилось понятно — почему — ух! Практически вертикальная, вытоптанная копытами и промытая дождями тропа, в кончике пальца отрога, просто терялась, в вышине, пропадая в высоком небе. Подниматься по ней и есть — ух!
Почти на карачках, цепляясь руками за растущую по краям тропы траву да кустарник, начали подъём, но тут из травы выскочило престранное существо. Вроде собаки. Большая, в треть тела, голова, с острой мордой, уши, чуть не до земли висят. Собака! Но тело… Длиннющее, с каким то хвостиком-шнурком, короткими ножками, еле и просвет виден, между телом-колбасой и землёй. Если и собака, а не варан ушастый, то пацаны такую и не видели. Краснощёков заулыбался, потрепал, ногой, существо:
- Моя! Такса... Сибирская! Охотница! В берлогу к медведю — запросто! Выгоняет его, ну а там уж…
Глядя на дикую, от чёрной до рыжей, расцветку клочковатой шерсти, пацаны сильно засомневались, в том, что это такса.
- Да что вы понимаете в собаках! Это… это, если хотите знать, от самого Великого Шамана подарок! Да таких собак единицы, на всю Сибирь! Знаете, сколько давали за неё? Ууу!
Вот, по следу догнала. Охотница!
Пацаны не стали спорить — мало ли чудес в Сибири, просто сказали:
- Домой её. Клещей наберётся, да и с такими ножками по горам? Домой!
- А ещё Белый Дракон, собак не любит…
Небрежно бросил Пончик.
- Да! Да! Это не медведь, вмиг сожрёт!
Загалдели пацаны, совсем и забывшие про байку, бытовавшую в этих местах.
Краснощёков сильно удивился, пацаны уставились на Пончика, давай, рассказывай, ты же много читал, и змея тебя жалила. Пончик солидно кашлянул:
- Ну… Эта такая огромная змеюка… Только голова как у быка, рогастая! Рога ух какие! Лапы, короткие, вот точно как у твоей псины. Да, и грива, грива такая… Как у льва. Старики местные рассказывали, что вот это — не горы. Это ЕГО тело. Видишь — лапы, хребет, а вон хвост?
- Ну… Похоже… А голова, голова где?
- А там где-то, в степи. - махнул рукой неопределённо - Батыр какой-то срубил, укатилась. Я — не видел, далеко отсюда. Но есть она, точно!
Почесал задумчиво затылок:
- Но поговаривают, что вроде детёныш его остался. Где-то в пещерах прячется. Вот… И иногда выходит, ну, пожрать-то надо? Вот… Ну, барана сожрёт, или телёнка. И собак очень не любит, за шумность. Так что...
Все посмотрели непреклонно, и несмотря на возмущённый писк Таксы… Ну, кличка у неё такая. Видимо, для памяти. Ведь как назовёшь…
В общем Такса взвизгнула от хозяйского пинка, и виляя всем телом, скрылась в траве.
Обессиленные, в мыле, заползли на стену, на ноготь отрога, лёгший длинной и ровной площадкой. До второго подъёма. Выпрямив трясущиеся ноги, замерли, почёсывая затылки. Краснощёков замер, душа тонкая и поэтическая, хоть и сибирская, от удивительного жёлтого разноцветья. Разбросанного по зеленейшей траве, выщипанной коровами и лошадями, свободно бродящими по горам, до состояния английского газона. Цветы, от маленьких, еле видных, между отцветающих ирисов, до огромных, в Силёлин кулак, собранных острой пирамидой, торчащей из метровых, серо-голубых листьев. От скромного жёлто-зелёного - цветочной мелкоты, до прозрачной акварельной желтизны ирисов, от горячего яичного желтка зайцегуба, до сияющей жёлтой, широкой шёлковой лентой, насколько хватает глаз, в начале второго подъёма, усыпанного цветками шиповника.
А пацаны, как мужики практичные, замерли, приглядываясь и прислушиваясь к шабашу чёрных шмелей. Здоровенных, чуть ли не с воробья, с жалом таким, что если укусит, то… Хорошо, что цветы зайцегуба в стороне от тропы, так что проскочить есть шанс, есть. Главное — не потеть! На пот они злые, очень.
Ещё не остывший от высоты ветерок, поднимавшийся из степи, быстро просушил мокрые спины, и пацаны повернулись к нему грудью. Застывшим морем, с гигантскими волнами - холмами, убегала в бесконечность лежащая под ногами зелёная степь, где-то там, далеко-далеко, становясь голубой, сливаясь с небом. Прозрачным, без единого облачка, там, в своей высоте просвечивая такими близкими звёздами. Пацаны вытянулись стрункой, приподнялись на цыпочках, и, разбежавшись, полетели, полетели… Силёля к любимому морю, которого и не видел никогда, но по которому он точно будет ходить капитаном. Он уже и слова морские выучил… Кот, хищно прищурив зелёные глаза, стремительно нёсся в Африку, где он точно-точно станет другом Тарзана, и они будут прыгать по лианам... Пончик, по малолетству, просто летал. Над таким маленьким посёлком, на домами — коробочками, обгоняя медленные машины — жуки, дразнил пацанов, маленьких муравьёв…
- Пацаны, а почему здесь все цветы жёлтые?
Задал мучающий его вопрос Краснощёков. Тьфу ты, полетать не дал. Ну, сибиряк, душа грубая, что брать с него?
- А фиг знает.
Буркнул несостоявшийся капитан, а Пончик не удержался:
- А выше все красные будут. А ещё выше — синие.
Кот не выдержал:
- Ну не все. Вот смотрите — и здесь колокольчики синие. А выше они белыми будут. И вообще, пошли уже. Обсохли.
И пацаны вприпрыжку, ну ведь почти нет подъёма, весело галдя, двинулись к очередному крутому, затяжному подъёму. Как бы и не заметно, но быстро, глина перешла в чернозём, растения стали ещё зеленее и крупнее, появилась крапива. А в скорости эта крапива стала такой густой, что и над тропой стала нависать, низким пологом. И хоть горная крапива совсем не жгучая, но вечный пацанячий враг коварен. Ураааа! Лихой кавалерийской атакой пацаны кинулись рубить головы своим врагам. Нарубив достаточно голов, кавалеристы как-то незаметно стали мушкетёрами, отчаянно схватившись в поединках. В итоге, подойдя к началу подъёма они остались без взятых с собой палок. А зря! Крутой подъём был весь в зарослях, хоть и красиво цветущего, но от этого не ставшим добрым, шиповника. Поэтому путь был только один — по той же тропе, но ставшей узким тоннелем, со стенами из колючек. Колючек до того острых, что и не заметив, начинаешь обливаться кровью из порезов. Болючих! Потом, почему-то.
- Так… - Кот посмотрел нехорошими глазами на Краснощёкова, и противным, от железа голосом, проскрипел:
- Последним пойдёшь! У тебя майка красная, а за нами может бык не увидит!
- Или дракон — хмыкнул Пончик.
- Какой бык? Причём майка?
- Дурак, что ли? Вдруг где бык пасётся, да на встречу нам? А быки на красное бросаются! Вот мы расступимся, он нас и не тронет. На тебя бросится. А что? Сам погибай, а товарища выручай! Вот, и выручишь. Троих!
Валерка растерялся, было видно, что начинает вспоминать — а не забыл ли он чего важного и срочного дома? Но пацаны рассмеялись:
- Да не боись! Быков нет тут. На ферме, на цепи сидят. Знаешь, какие дорогие? Ууу! Случись что с ними? Горы, они не посмотрят, что бык.
Пацаны невольно передёрнули плечами, вспоминая, как неуёмные задницы занесли их к быкам. Посмотреть. Бррр…
- Ты же не умеешь по шиповнику ходить. Обдерёшься весь. А за нами и научишься. Всё. Пошли.
И пацаны нырнули в колючий, но тенистый, и манящий прохладой тоннель.