(предыдущее http://proza.ru/2022/05/27/726)
Конец Света и только
Не была до сего момента упомянута весьма примечательная особа по имени Василиса. Её благоверного (а в этой деревне-селе по известному принципу имелось исключительно «каждой твари по паре») звали не Василием, а Василиском. Был он полностью под пятой жены, и ничего в том не было удивительного, поскольку это примета значительного большинства долгих браков, а в этой деревушке пары состояли из живших вместе давно.
В сей Василисе, если её послушать, сразу выдавала себя «училка» - клеймо плохих школьных преподавателей, по привычке учащих всех и повсюду (прогибаясь, однако, под своё начальство). В связи с этой её особенностью вокруг Василисы в посёлке сформировался небольшой круг малообразованных и ведомых женщин, слушавших её, открыв рот. Это была аудитория из тех, что верят в привороты и гороскопы, в то, что судьбы их определяют далёкие звёзды, которым делать больше нечего, как опекать, заняв определённое положение, неведомую им Варвару или Вассу неведомым им образом.
Василиса, привыкшая проверять тетради, повторять на уроках заученное из учебников, а после работы бежать в магазины, чтобы купить еду для семьи, а затем сготовить и что-то успеть сделать дома, не имела времени думать о чём-либо постороннем.
Но оказавшись чудесным образом в посёлке, да ещё лишённая голоса, она изменилась. Всё, чему она прежде учила, оказалось не нужно и даже как будто неправильно. Чудеса были налицо и чудеса, по прежним её представлениям, совершенно невозможные. Что-то сдвинулось у неё в мозгу, её размышления перетекали в сны, бывшие не менее странными, а прежде смертельно устававшая учительница снов не видела, принимая их ныне за видения, посылаемые ей не просто так.
Обретя дар речи, она решила: этими видениями необходимо делиться со страждущими понять – за что они оказались здесь и в таком положении. Тем паче, что «страждущие», как правило, сами не способны на анализ действительности, предпочитая, чтоб их головы начинили готовыми авторитетными мнениями. Эти мнения они и будут повторять, как попугаи, уверовав, что то их мысли.
Кружок её слушательниц распространял её видения и толкования их самой Василисой, но всё же был ограничен числом. Они продолжали б вариться в собственном соку, когда б ни одно совпадение.
Во сне Василиса, или «пророчица», как между собой именовали её сподвижницы, увидела, что небо стало чёрным, и день превратился в ночь. Раньше ей являлись и более диковинные видения, но на сей раз после её рассказа случилось затмение среди бела дня и солнце исчезло.
Жителей посёлка обуял ужас. Тьма опустилась в каждый закоулок села. Ни звёзд, ни самого неба не было видно. Подул сильный холодный ветер, задувавший свечи, с которыми сельчане пробовали высунуться на крыльцо.
Сначала они ждали конца затмения, потом решили, что наступило ночное время и солнце появится завтра. Проснувшись в той же темноте, что и на улице, уверили себя, что ещё рано и снова улеглись. Благо часов нигде не было.
Но позавтракав, убедились, что ночь продолжилась. Утешили друг друга, что дрова есть, еда и вода тоже, а солнце зимой… не слишком обязательно. Как и звёздное небо.
Конечно, на лыжах не покатаешься, в гости нужно ходить с факелом, но приспособились же к новому раньше, приспособимся и сейчас.
Женщины взглянули на свечи, вздохнули, и стали их экономить. Поэтому хождение в гости сократилось. «Приходите тогда со своими свечами!» - предупреждали хозяева, когда их спрашивали: не прочь ли встретиться и посидеть? «А то хитренькие какие, - вертелось в головах женщин, к которым хотели в гости, - свои свечки потушат, как доберутся, а наши сожгут!»
Время шло. Сколько никто ныне понять не мог, но тьма длилась и длилась… Тревога нарастала.
Василиса нашла в тайной комнатке бумаги с неподдающимися прочтению знаками на них. Подолгу смотрела на не дающийся текст и уверовала, что то Откровение о дальнейшем.
И однажды во сне как будто пришёл перевод на человеческий писанного на тех листах.
Это было странно, но Голос сообщил ей:
«Есть учение Судного Дня. По нему в дольнем мире господствует зло и чем дольше, тем больше. Удел же добра, как и добрых, мир горний.
Но грядёт час, когда добро явится с отмщением. Тут-то злые поймут: каково было обиженным, а слух последних усладится стонами злых. Добро придёт всесокрушающим, мир содрогнётся от его силы. Бедное зло… его преступления померкнут перед возмездием, которого не избежит никто.
Добрые, вершители Высшей Воли, останутся, радуясь мукам и воплям обидчиков».
Странно, что, как и другие приверженцы Судного Дня, Василиса забыла одно обстоятельство. Ведь Оповестивший о Последних Днях, сказал также: «Кто без греха?..
Василиса вела себя иначе, чем другие хозяйки. Убеждённая видениями, что грядёт Конец Света, она считала, что можно тратить всё. Раз припасы даны им Свыше, где известно будущее, значит, нужно тратить, ибо скоро потратим себя, - говорила она слушательницам. Убеждённые сбывшимся её предсказанием, приверженки рассказывали другим, ходя по домам, что ждёт их, почему следует каяться. И к ней потянулись женщины, чтобы из первых уст услышать, что и за что их ЭТО постигло.
А вид Василиса имела впечатляющий. Высокая, крупная, с распущенными волосами, с грозным взором, она являла собой образ колдуньи или пророчицы. Пророчица вещала уверенно сильным голосом и складно.
Среди женщин началась паника. Мужья как могли, успокаивали жён, но их не слушали. Ведь Сама Василиса, которой открыто, сказала! Да и тьма кромешная за окном служила мощным аргументом.
- Что скажешь? – впервые за долгое время поинтересовалась мнением мужа Дора, перестав экономить свечи.
Тот с мукой на лице указал на свой немой рот.
- Видно, права Василиса, что раз речь возвращена нам, а у вас забрана, - сказала Дора, - то вы профукали свой шанс. Пришло наше время решать. Давай каяться…
В чём они каялись? Порядочному человеку, пожившему немало на свете, всегда есть в чём. А если считаете, что вам каяться не в чем, значит, вы – не порядочный человек.
Дора, в слезах, прощаясь, просила на коленях прощения у мужа за свой язык и несдержанность, у его родителей за то же самое, у детей – если чем обидела или недодала.
Доша, потрясённый поведением супруги, сначала пытался поднять её на ноги, но затем сам опустился напротив Доры на пол, склонил голову и стал каяться мысленно. Перед родителями, Дорой, детьми и теми, кого обидел незаслуженно. Он не помнил прошлой жизни, но был уверен, зная себя, что обиженных хватало. Он каялся искренне, как каются перед концом, каются истово, но не всегда в том, в чём виноваты действительно, не понимая того.
Василиса, не успев ещё продвинуться в своём веровании дальше, не призывала просить прощения и милости у Бога, полагая вопрос о Конце Света и Страшном Суде решённым. Поэтому остальные просили прощения друг у друга, у близких, которых потеряли.
Оттого и Доша не догадался покаяться перед Аристархом. «Аристархом» для посёлка нынче была Василиса.
То же происходило и в других домах.
«Модесту с Модей ничего не страшно уже, - подумал Пафнутий, опускаясь на колени рядом с Пафой, - Никогда нельзя знать: кому повезло – живым или мёртвым…»
У Маресия, тоже пребывавшего в прострации, в голове вертелись невесть откуда-то взявшиеся строки: «Кончен бал, погасли свечи. Сатана плясать устал…».
Василиса без слов истово била поклоны. Вся её жизнь оказалась неправильной, поклонялась она не тому, кому следовало, не тому учила. «Прости и помилуй…» - шептали её губы непрерывно.
Её ли молитва, общее ли покаяние возымели действие, но Конец Света, наступивший буквально, пока не завершился Страшным Судом.
То есть, света не было… но и только.
Это не укладывалось в умах, требуя объяснения. И Василиса объявила, что покаяние было принято и Суд отсрочен. Отсрочен до случая прегрешений. Что им может считаться? Любое прегрешение против поведения ангельского. Включая повышение голоса.
- И достаточно может оказаться одного прегрешения, чтоб пострадали все. А случись это – следует доискаться до того грешника и подвергнуть его изгнанию. Как паршивую овцу из здорового стада.
После её слов жёны притихли, и мужчины слегка выдохнули. Правда, ненадолго, ибо раз нельзя кричать на этих выводящих из себя недотёп, ставя им мозги на место, то шпынять их, доводить презрительным молчанием и иными способами наказывать или выводить из себя как будто не запрещалось. А разве женщины – не ангелы, как утверждают поэты? И, выходит, безгрешны. Не зря ж говорят: чего хочет женщина – того хочет бог. (То, что сам бог – холостяк женщин не смущало).
Слова о том, что мы, женщины, ангелы, и наши желания разделяет бог – на полном серьёзе произносила Евлогия, ставшая рупором тех жён, что не могли удержаться в рамках, заданных Василисой. Евлогия имела крупный стан и мощные кулаки и могла при необходимости посрамить Василису, вещавшую, что её противница – соблазн для греха и проповедует зло. Ангелы же не имеют пола и свободны от искушений.
Когда её слова передали Евлогии, та только посмеялась, подбоченясь.
- Не хочет ли она сказать, что грех – то, что делаем с мужьями по ночам, а теперь хоть круглые сутки, благо, всегда темно? По-моему, это божий подарок жёнам. А будь мы бесполы – чему бы радовались ночами? Видно, с этим у Василиска неважно обстоит, раз Василиса вынуждена выдать свою нужду за добродетель.
Слушательницы захихикали.
Оставить такое без ответа было нельзя, и Василиса приняла вид оскорблённой добродетели (нужно ж было уподобиться ангелице), ответив через своих:
- Одни спасают тело, другие – душу. Тело превратится в тушу и прокорм червей. А душа – бессмертна.
Это донесли Евлогии и заочный диалог продолжился.
- Тело – в дело! – со смехом объявила она, - Пока не стало только тушей. А души, они – разные. Есть гнилые душонки, есть душные. Есть те, что сами не живут и другим не дают. Как Василиса. Зачем богу их сохранять? Что будет завтра – никто не знает. Как и будет ли это завтра. Живите и давайте жить другим! Потом будет суп с котом. Был счастлив здесь – уже не зря прожил.
Когда жена пересказывала ход заочного поединка двух женщин, Доша улыбнулся, подумав, как это должно забавлять любителя посмеяться Аристарха.
Василиса многозначительно ответила противнице:
- Завтра покажет…
И ничего не добавила, сколько её ни спрашивали. Она просто отказывалась говорить, более не произнося ни слова.
Когда Евлогии донесли о том, она лишь плечами пожала:
- Ей сказать нечего.
На деле, Василиса была в печали, стараясь не показывать этого, потому что видения кончились. Она приписывала эту беду, разумеется, не тому, что неправильно поступает или говорит. Пророчица считала, что то результат колдовства Евлогии, только прикидывающейся эдакой разбитной бабой, а на деле – знающейся с Сатаной и ворожащей по его приказу. Уж больно ловко она отвечала, соблазняя на свою сторону дур посёлка.
Поэтому всё, о чём она молила Бога, это разрушить замысел Сатаны, извести его слугу Евлогию. Уничтожить её, пусть заболеет и гниёт заживо! Да увидят здесь, кто чей слуга. Да уничтожатся, умалятся те, кто соблазнился! Будь они прокляты вместе с Евлогией…
Василиса была убеждена, что раз она прозрела и ей были даны видения, то её устами вещает Всевышний. Не больше, не меньше.
Однако, невзирая на мольбы Василисы, ничего не происходило. Евлогия вела себя, как ни в чём не бывало, тьма не отступала.
И пророчица усомнилась: кто навёл тьму? А если то проделки Сатаны? – ужаснула её мысль. Но ведь покаялись многие, значит, на пользу. Зачем бы это Сатане? Но покаялись кому? – пришла новая мысль, - Тому, кто навёл тьму? Но о Конце Света же шла речь в Писании, о чём смутно помнилось из предыдущей жизни. Правда, Писание она тогда не читала и могла ошибиться, основываясь на неясных воспоминаниях и видениях.
«Господи! – в очередной раз взмолилась несчастная, запутавшаяся и усомнившаяся, - Направь и просвети! Дай знак!»
И принялась бить поклоны.
Время шло. Ничего не менялось.
В связи с этим и молчанием Василисы от неё отошли даже приверженки. Они могли даже верить ей, что испытание продолжается и они на краю бездны, но… сколько можно?!. Жизнь продолжалась, хоть и во мгле, постепенно становясь привычной. Оказалось, что и при Конце Света существовать можно. Обыватель таков, что надеется приспособиться при любых условиях. Он про себя знает, что выживают не лучшие, а самые приспособленные. И он прав, как бы это кому-то не нравилось.
Дошу стали посещать страшные мысли. Если прежде он склонял голову перед старцем, принимая его превосходство, включая моральное, то теперь начал думать, что тот в тупике, как иными словами сказал ему в последнюю их встречу. А значит, не столь и мудр и могуществен, как казался.
Доша ощутил, что устал. Не физически, ибо опять экономили свечи, презрев призыв Василисы, и ему убавилось работы. Он не понимал для чего влачить существование, за которое не приходилось даже биться. Они оказались на всём готовом, и это оставляло время для неприятных вопросов.
Как упоминалось ранее, в обычной городской жизни придумано множество заменителей смысла, отвлекающих от главного вопроса: для чего живёшь? Поэтому подобные мысли приходят к человеку, когда он узнаёт свой смертельный диагноз, его предают близкие, он теряет всё, да мало ли бывает ситуаций…
И тогда он задаётся вопросом: для чего всё это было?
И не получает ответа.
Не для того же, чтоб однажды передать соль в вагоне-ресторане попросившему о том с соседнего столика… Но, выходит, что многие живут лишь для этого.
«Старец прав: коль у тебя нет цели – жизнь не имеет смысла, - думал Доша, - Детей вырастили, что нажили – потеряли. Доживаем. Да благополучно, хотя всё хуже и сделать с этим ничего невозможно. Одно и то же каждый день».
Он подумал, что длить это существование нет никакого смысла. Конечно, можно дождаться конца представления Аристарха, в коем отобранные тем сельчане одновременно и зрители и актёры. Еды и выпивки полно, дров и свечей хватает. Но для чего?
Так как теперь он не мог говорить, то думал гораздо больше обычного. Он думал об этом, лёжа без сна, думал, вставая, за столом во время еды, при растопке печки. Это не выходило у него из головы.
И однажды пришёл к выводу.
Выводу простому и ясному, как солнечный свет. Нужно было покончить счёты с жизнью.
Поняв это, он почувствовал, что сразу стало легче.
Конечно, если жизнь – мучение, то избавление от неё – счастье. Как это раньше не приходило ему в голову?
Весь вечер он улыбался этой освобождающей мысли. Дора, не понимая, что с мужем, поглядывала, поглядывала на него, и поневоле улыбнулась сама.
Доша стал тих и благостен. Он во всём подчинился жене, стараясь сделать для неё приятными последние совместные дни.
Этой ночью Доша был к ней нежен, как никогда. Она уснула совершенно счастливая, с улыбкой на лице. Он же долго лежал без сна, прикидывая как лучше уйти.
Вешаться в лесу – оставить Дору без бельевой верёвки. Да и догадаться может. Ножом – найдутся следы кровавые, чего недоброго.
Вспомнив Модеста и его супругу, он выбрал тот же способ. Главное, глубже забраться в лес, а там или леший поможет, или раздеться, лечь на снег и замёрзнуть, уснув навсегда. Во сне как будто не больно замёрзнуть… Надо будет выпить перед этим.
Уйти нужно, пока Дора спит. Но не сейчас, надо подготовиться. С Пашей попрощаться… но так, чтоб он не понял. Решено. Запастись незаметно спиртным, спрятав, а уйти после гостей. Пусть Дора сама предложит с ними встретиться.
С этой мыслью, довольный, он упал в сон.
(продолжение http://proza.ru/2022/05/29/588)