Остров милосердия. Разрешите приступить к операции
Глава вторая. Разрешите приступить к операции?
Перелёт был недолгим. Путь тот же, по которому раненых доставляли в Москву, только в обратном порядке. Из Чкаловского на прифронтовой аэродром самолётом, а затем вертушкой до самого расположения медсанбата.
Огляделся. На стоянке огромные машины с красными крестами на бортах. Дальше большие палатки – сортировочные, перевязочные, операционные, госпитальные и прочие. Кругом порядок, чистота. Дорожки разметены от снега.
Дежурный по медсанбату, встречавший вертолёт, выяснил цель прибытия Гулянина и указал на палатку управления:
– Комбат на месте. Доложите ему.
В палатке встретил подполковник с внимательными, слегка покрасневшими от бессонницы глазами. Гулянин протянул командировочное предписание и представился.
– Подполковник медслужбы Благов, – ответил командир медсанбата, протянул руку для приветствия и сообщил: – Мне уже сообщили о вас. Значит, хотите поработать на прадедовском посту? Знаю, всё знаю про подвиги Сталинградского медсанбата, и вообще о нашей славной гвардейской дивизии.
– Да, вот так удачно вышло, что дивизию недавно возродили и вернули в строй. Этого я даже и не знал. Просто хотел поработать в боевых условиях, помочь, если смогу, ну и себя испытать.
– Хорошо, товарищ капитан, кажется Михаил…
– Можно без отчества, – поспешил сказать Гулянин.
Устав уставом, но как говорят, это ж не догма, и очень хорошо, когда верх берут добрые отношения, при условии, конечно, если это не мешают общему делу. Ещё в суворовском военном училище уловил Гулянин одну простую истину. Скажет, к примеру, офицер-воспитатель: «Миша, сделай то-то и то-то». И суворовец со всех ног бросается исполнить. А то вдруг: «Суворовец Гулянин, подойдите ко мне…». Ясно и без слов – провинился чем-то.
Разговор начался с отвлечённых тем. При таких разговорах собеседники как бы изучают друг друга, присматриваются.
Подполковник сел за походный стол и предложил раскладной Гулянину, который тут же задал вопрос:
– Когда приступить к работе?
– Так вот только отправили с вертолётом, что вас доставил, почти всех раненых, нуждающихся в длительном лечении. Пока спокойно. Затишье, кажется. Но всё обманчиво. Готовность постоянная. Так что пока введу в курс дела.
– Слушаю вас, – немного подобравшись, сказал Гулянин.
– Нас ведь с вами как учили… Я тоже военно-медицинскую академию окончил, только несколько раньше, чем вы… Так вот нас учили, что эвакуация раненых с поля боя проводится поэтапно. Так?
– Именно так, – подтвердил Гулянин.
– Санитары и санинструкторы оказывают самую первую, необходимую помочь на линии огня, затем выносят, ну или теперь вывозят на транспортёрах переднего края раненых в батальонные медицинские пункты. Там – доврачебная медицинская помощь, и снова эвакуация в полковой медицинской пункт, где оказывается первая врачебная помощь. Ну и только после этого – в медсанбат, где уже проводится квалифицированная медицинская помощь. А далее по решению врачей медсанбата, направляли в прифронтовые и тыловые госпитали. А что же теперь? Теперь многое усовершенствовано. Теперь не всегда, но в случаях медицинских показаний, такой порядок нарушается. Если необходимо, вертолёт может забрать тяжелораненого с полкового и даже, в экстренных случаях, с батальонного медицинского пункта и в госпиталь. А в особых случаях, с вертолёта – в самолёт и в плоть до Москвы, в самые лучшие госпитали.
– Это мне в общем и целом известно, – сказал Гулянин. – А кто же принимает решение на батальонных медпунктах, как сортировать раненых? Ведь основная-то сортировка проводилась в медсанбатах. Для того и существует приёмно-сортировочный взвод.
– Порой, даже на батальонном медпункте приходится сортировать. Вот тут и возникает важная проблема – навыки, навыки не только врачей, но и фельдшеров, и санинструкторов, – пояснил подполковник.
– Словом, ответственность возрастает на всех этапах, – заметил Гулянин.
– Не то слово…
Доклад о поступлении партии раненых прервал разговор.
– Приглашаю посмотреть, как идёт работа, ну а завтра приступите сами, – предложил командир медсанбата.
Они прошли в большую палатку, где облачились в необходимое хирургическое одеяние. Хирургические бригады уже приступили к работе – все моментально, по тревоге. Слышались приглушённые команды, бесшумно передвигались медицинские сёстры, передавая ассистентам необходимые медикаменты.
Гулянин шепнул:
– А оборудование-то почти как в госпитале. Я просто поражён…
– Наше военно-медицинское руководство даром время не теряло, – пояснил комбат: – Учтены и опыт афганской, и чеченской войн, и событий в Южной Осетии. Так что всё сделано и ещё многое, думаю, делается сейчас, когда приходит новый опыт…
Внезапно обстановка внесла коррективы.
Подошла девушка в белом халате и сообщила:
– Ведущий хирург просил доложить: доставили ещё двух раненых. Оперировать необходимо немедленно обоих. Он взял одного, а ещё один…
– Если позволите, я стану к столу!
Командир медсанбата посмотрел на Гулянина. Положение безвыходное. Взяться самому? Так ведь давно уже не делал операций. Попросил уточнить диагноз. Девушка перечислила повреждения.
– Да, тут лучше бы в госпиталь! – сказал комбат: – Так ведь не довезти, даже вертолётом…
– Ну так вот он я, – сказал Гулянин. – Считайте, что направили в госпиталь.
Сказать-то сказал, причём, сказал уверенно, да только не мог не признаться самому себе, что подобных операций пока самостоятельно не делал. Ассистировал Войнову, бывало, поражался четкой работе начальника отделения, но сам… Правда, теоретически был готов.
И тут же вспомнил и первую серьёзную операцию прадеда, проведённую в простой сельской больнице, где оставалась лишь медсестра, а хирург давно ушёл на фронт. Тогда удалось спасти десантника, у которого не раскрылся парашют. Вспомнил и другой эпизод – уже во время учёбы в госпитале, куда прадед ходил в свободное от службы время.
Но подробности потом, потом, потом… Сейчас к столу. Немедленно к столу.
Через минуту поступил доклад:
– Бригада готова!
Комбат кивнул:
– Приступайте…
Остаток дня Гулянин провёл у операционного стола. Конечно, он привык в отделении оперативной хирургии к неожиданным вводным, но там всегда были рядом более опытные наставники.
Несколько раз подходил к его столу командир медсанбата. Гулянин обратил внимание на то, как внимательно наблюдает он за работой.
Ну что ж, это вполне оправдано.
Вечером комбат пригласил в штабную палатку. Сказал прямо:
– Признаться, размышлял, кого это и зачем прислали. Медсанбат укомплектован по штату. Что за командировочный? Убедился… Работать можешь.
То, что комбат перешёл на «ты», говорило о признании способностей. Они были по разрядам в равных должностях, но комбат и постарше, да подполковник, а Гулянин пока капитан.
– Я ведь тоже хирург, во всяком случае, был хирургом, ну а потом постепенно заела административная работа, – признался комбат.
Он сказал как-то очень не по-военному, именно, административная, а не командная, а ведь медсанбат воинское подразделение и как в каждом воинском подразделении во главе стоит командир.
Заглянул заместитель по военно-политической работе.
– Заходи, заходи, Сергей Леонидыч, – сказал комбат, – Поздравь Михаила с первой успешной операцией в боевой обстановке.
– История повторяется, – заметил Гулянин, чтобы увести разговор от своей персоны.
И рассказал целую историю. Случилось это с его прадедом на Волховском фронте. Военврач 3 ранга Гулянин подал рапорт с просьбой разрешить ему поработать в ближайшем госпитале, пока воздушно-десантная бригада занималась боевой подготовкой в районе станции Хвойной, готовясь к будущим действиям в тылу врага.
Работа давала очень много, ведь опыта то было кот наплакал. Ассистировал хирургам в институтской клинике. А в боях? В боях то, в тылу врага, только первая помощь.
И вот однажды он немного задержался на службе и пришёл в госпиталь, когда все хирурги уже приступили к плановым, заранее подготовленным, даже, если нужно, прошедшим обсуждение, операциям. Поинтересовался у дежурного по госпиталю, к кому посоветует в ассистенты напроситься. А тот отмахнулся, мол, не до того – все хирурги заняты, а в новой партии раненый, которому в дороге стало плохо, и нужно срочно оперировать. В предоперационную отправились вместе. Сразу стало ясно – возобновилось кровотечение, вот-вот может наступить шок.
Гулянин попросил карточку передового района, пробежал глазами все записи вплоть до тех, что сделаны в медсанбате, где раненому уже оказали квалифицированную врачебную помощь. Прикинул свои возможности. Понял, что подобных операций ещё не делал. Но ведь и сержанта Черныха пришлось оперировать на грани своих возможностей. И тогда промедление смерти было подобно, да и теперь, похоже так.
– Я могу прооперировать! – твёрдо сказал дежурному. – Доложи начальнику госпиталя.
Дежурный только руками развёл:
– В том то и дело, что начальник и главные специалисты на совещании в Хвойной. Сам Вишневский проводит.
– А комиссар госпиталя?
– И комиссар там.
– Ну что ж, тогда тебе решение принимать, – сказал Гулянин и, прибавил уже официально: – Товарищ военврач третьего ранга, разрешите оперировать мне! – а медсестре, не дожидаясь ответа дежурного, поручил: – Готовьте раненого к операции. Я переодеваюсь…
И справился с операцией!
– Интересно рассказываешь, – заметил комбат.
– Прадед всё в мемуарах описал.
– Слышал о его книге, – сказал замполит майор Котов.
– Так она у меня с собой. Могу дать почитать.
– Стоп! – Котов сделал жест рукой. – А если, как минутка свободная выпадет, читать её вслух всем нашим? Вот это будет здорово. Какая связь поколений. Пусть каждый осознает наследниками каких героев все мы являемся! И к чему нас это обязывает.
Комбат поддержал идею…
Первая ночь на фронте. Попытался представить, какой таковая ночь была у его прадеда? Если точно, то первую фронтовую ночь он встретил в самолёте, а утро уже после завершения первого боя с немцами. Там всё иначе. Лес, сильный мороз и раненые на снегу, на подстилках из елового лапника. Даже представить себе трудно, как люди выдерживали такую обстановку.
Он вспомнил рассказы деда, вспомнил его военные мемуары, томик которых не забыл взять с собой. Он ведь как учебник. Нет, конечно, хирургия шагнула далеко вперёд и как наставление по проведению операций воспоминания не годились, да и не таковой была их главная задача. Это скорее учебник стойкости, мужества, самопожертвования и милосердия.
Засыпая, он подумал об одной фразе, которую часто повторял прадед: «Война для хирурга – тяжёлый долгий день у операционного стола». Он почему-то сказал день, но ведь операции порой приходилось делать круглые сутки.
А утром и для него начался сплошной, нелёгкий день у операционного стола, хотя, конечно, он не мог не признать, что и раненых меньше, и оснащение медсанбата многократно выше, чем в Великую Отечественную войну.
Когда выпадало время, смотрел новости по телевизору и видеоролики в интернете. Однажды за таким просмотром застал его командир медсанбата. Сказал с усмешкой:
– Тоже иногда поглядываешь, что там знатоки великие выдают?
– Да, уж, если б не касалось всё это величайшей трагедии, которой является война, можно было бы назвать забавными, – отозвался Гулянин.
– Всё знают…, – проговорил комбат, – И рассуждают о том, что вот командование то не так сделало, там недодумало, там недобомбило… А сами то многие и дня в армии не служили. Вот, думаю, дай им волю, так они и нас бы учили, как хирургические операции делать – не тот инструмент взял, не так осколок извлёк, не так шов наложил.
– Что верно, то верно. С другой стороны, конечно, хотелось бы понять смысл происходящего, – заметил Гулянин: – Вот, хотя бы, что сейчас происходит и когда ждать раненых.
– А в отделении оперативной хирурги знали, когда ждать?
– Ну нет, конечно, откуда же… На то и оперативная.
– Так и нам не узнать, даже если примерно станет известна боевая задача частей дивизии. Кто знает, как она пройдёт и удастся ли провести всё малой кровью. К этому можно только стремиться, а итог зависит от многих факторов и один из них талант командира.
– И не только талант, но боевой опыт, – прибавил к сказанному комбатом Гулянин. – Это, наверное, как у нас. Штудировали теорию, а практика то, какая практика в мирное время? Ну хорошо, периодически бывали на учёбе в госпиталях. Ассистировали хирургам, но… в любом случае это не фронтовая учёба. Так и командиры. Отрабатывали задачи на учениях, серьёзно отрабатывали, а тут реальный противник с реальными своими решениями и действиями, зачастую непредсказуемыми.
– Ты прав, Миша, тысячу раз прав, – заметил Благов. – Войска приобретают боевой опыт, приобретают его и командиры. Бои разгораются, становятся более напряжёнными, а меньше становиться и двухсотых тоже, как слышал, гораздо меньше, чем в первые дни. Если хирург допустит по неопытности ошибку, и операция пойдёт не по плану, то, сам знаешь, по головке не погладят. А если ошибётся командир, если что-то не оценит точно, что-то не уяснит и недодумает?
– Да, жертв будет побольше, чем при неудачной хирургической операции, – заметил Гулянин: – Отсюда и вопрос об ответственности, высокой ответственности за жизни людей. И у кого она выше, нужно ещё посмотреть.
– И смотреть не надо. Когда речь идёт о жизни людей, не обсуждается – больше или меньше ответственность – она неизмерима. Да… Ты сегодня, Миша, работал без бронежилета? Это не годится…
– Стесняет движения, – попытался объяснить Гулянин.
– Никаких разговоров, – нахмурился комбат.
– Неужели по медсанбату могут случайно ударить?
– Э-эх… Не случайно, а специально! Просто пока Бог миловал. А вот у соседей наших прямо во время операции… Были потери…
Комбат не стал уточнять среди кого потери – среди раненых или медперсонала, а Гулянин спрашивать не стал.
– Так что бронежилет надевать обязательно. Это приказ, – повторил комбат: – Не с людьми воюем, – пояснил он.
Снова начался долгий операционный день. Неожиданно от взрыва покачнулась палатка. Град осколков изрешетил её полы, взмахнув руками, рухнула на пол операционная сестра. Уткнулся в край стола хирург.
Вот оно боевое крещение.
К счастью снаряды упали за пределами площадки, на которой расположился медсанбат. До палаток долетели лишь осколки. Но враг явно вёл пристрелку.
– Продолжаем работу! – громко скомандовал ведущий хирург.
Многие хирургические операции, уже начатые, нельзя было прекращать ни на минуту. Это могло привести к гибели раненого.
Гулянин в бронежилете подошёл к столу. Минно-взрывное осколочное ранение, перебита лучевая кость. Нужно спасать ногу.
Да, он уже был опытным хирургом, но он оперировал больных. Оперировать истерзанных осколками и прошитых пулями пациентов ему не приходилось.
– Подарками Ельцина бьют сволочи, – проговорил ведущий хирург, когда Гулянин доложил о завершении операции.
– Не понял? – переспросил он.
– Кто вооружил Украину? То есть отпустил её из союза со всем советским вооружением? Ельцин в надежде что она и ударит по России. Сколько нашей боевой техники осталось! Надо было всю забрать. Всю…
– Там же вроде всё делили, – с сомнением сказал Гулянин.
– Всё, да не всё. Долг-то внешний Россия на себя весь приняла, вот и надо было заявить – долг принимаем за всех, но и вооружение извольте вернуть…
Потом, помолчав, прибавил:
– Вот этим, советским вооружением бьют и калечат наших ребят.
Да ты не обращай внимания… Надо выговориться после того, что увидел. Ребята у нас все молодые… Многие с такими рваными ранами и не встречались прежде, да и сестрёнки – тоже не встречались.
– Когда мы вступали только на эти русские земли украинные, да, да, именно русские украинные земли, всё было чин по чину – на боратах «Торнадо» наших, как и положено, красные кресты. Но встретились мы с нечистью, что хуже зверья. Именно по крестам бьют. Когда колонна идёт, выбирают прежде медицинские машины, чтобы некому было оказывать помощь раненым, ну а как разместились на местности, тут и артиллерия в ход пошла и даже Точка-У.
– И неужели наши не могут пресечь?
– Ещё как пресекают. Да только одних множат на ноль, другие появляются. А какие молодцы наши бойцы и командиры! Какие молодцы!
И это тоже отметил про себя Гулянин, решив всё-таки выбрать время и почитать некоторые главы из военных мемуаров. А то ведь в минувшие годы как-то уже очень ослаб интерес к военным мемуарам о Великой Отечественной. Вон до развала-то целая военно-мемуарная редакция в Военном издательстве работала. Сколько выпускали воспоминаний фронтовиков! Казалось бы, после выхода мемуаров маршалов победы и писать некому, да и читать никто не будет, мол, все полководцы и военачальники выписались, а остальных читать не интересно. Ан нет. Ещё как интересно. И опыт, опыт представлен в книгах.
А на следующий день как раз и выпал момент, когда некоторое время не поступали раненые. Командир собрал короткое совещание. Сделал несколько сугубо профессиональных замечаний. Затем дал слово заместителю по военно-политической работе майору Котову. Тот отметил, что в нелёгкий боевой день все без исключения вели себя достойно. Затем объявил:
– Вы уже, наверное, заметили прибывшего к нам офицера. До сих пор представить его не удалось, потому как он сразу приступил к работе. Так вот, перед вами капитан медицинской службы Михаил Гулянин, командированный из военного госпиталя, одного из ведущих Московских госпиталей. Гулянин – праправнук выдающегося хирурга, прошедшего свои военные университеты в медсанбате нашей дивизии в годы войны. Прошу любить и жаловать. А теперь ему слово…
– Товарищи, – начал Гулянин и прибавил потеплевшим голосом: – Друзья мои боевые. После того как мне довелось оперировать доставленных в госпиталь раненых, я решил, что моё место здесь, на передовом рубеже, где прошёл школу хирурга мой прадед, памятью о котором я особенно дорожу. Существует особая незримая связь между дедом и внуком, но я не застал своего деда. Он погиб при испытании нового оружия, когда я ещё не родился. Заменил его прадед. Да, мне повезло, потому что совершенно бесценное общение с этим необыкновенным человеком даровано мне было до отроческих лет. Под влиянием прадеда я выбрал профессию хирурга, причем хирурга военного. Сразу оговорюсь, что упомянул своего прадеда не для того, чтобы, как говорят…
Гулянин сделал паузу, подбирая слова и сразу отметая обороты вульгарные типа: «примазаться к славе», или несколько напыщенные, подобные: «искупаться в лучах славы». Он так и не подобрал нужной фразы и продолжил просто, по существу:
– В медицине, особенно в хирургии особая мера достоинства – умение владеть в совершенстве скальпелем, скальпелем, который должен стать исцеляющим. Много в минувшие годы говорили, мол, не та уже теперь молодежь. А молодежь – это мы с вами, большинство из нас – и сама не знала, на что способна во имя Отечества. И я не знал. Конечно, все мы предполагали, что способны на подвиги, но одно дело предполагать, другое – совершать. Сегодня я был поражён отвагой тех, кто стоял под вражеским обстрелом у операционных столов. И, вспомнив рассказы прадеда о том, как работал он и его боевые товарищи в годы войны, предложил нашим командирам, – он нарочито бросил взгляд в сторону командира медсанбата и его заместителя по военно-политической работе, – проводить в свободное время небольшие экскурсы в годы войны, которые поможет сделать книга воспоминаний моего прадеда, изданная в последние годы советской власти. Вот эта книга, – Гулянин высоко поднял томик военных мемуаров, – я взял её с собой как учебник мужества и стойкости, ещё не представляя себе, как она может помочь всем нам ощутить великую, нетленную связь с героями жестокой войны с фашизмом. Ведь мы в большинстве уже даже не внуки, а правнуки тех героев, которые отстояли Отечество в суровые годы войны. И сегодня я увидел, что мы приняли эту эстафету. Извините, если получилось немного напыщенно, но ведь, по сути, верно.
Он раскрыл книгу на заложенной заранее странице и продолжил:
– Хочу вам прочитать отрывок, который целиком относится к тому, что произошло сегодня… Я не буду читать о том, как наши военные медики спасали раненых в ходе воздушно-десантных операций, о том, как воздушно-десантный корпус был в трудные дни лета сорок второго переформирован в гвардейскую стрелковую дивизию, в которой заново создан медсанбат, поскольку таковое подразделение в штате корпуса предусмотрено не было. Начну сразу с эпизода, о котором напомнили мне события нынешнего дня…
Безусловно всё или почти всё написанное прадедом, Гулянин знал едва ли не наизусть. Но в данный момент неоценимым воздействием могло явиться именно живое слово, слово фронтовика, тем более ему довелось встречаться с автором книг о прадеде полковником Дмитрием Теремриным, и помнил он, что писатель говорил не раз, какой это удивительный герой книги. Какая память! Когда читал текст, столько добавлял, что потом удалось записать его воспоминания с большой точностью и даже во многом с сохранением стиля изложения.
– Итак, читаю, – продолжил Гулянин: – И голос его зазвучал проникновенно и даже немного торжественно. … – То, что воюем с врагом без чести и совести, понял я ещё во время действий в тылу врага в районе Демянска и Старой Русы. Немцы три дня подряд предпринимали атаки на медицинский пункт, оборудованный нами на большой лесной поляне. Отражали атаки все, кто мог держать в руках оружие. И мне приходилось брать в руки автомат. Ну а на донской земле мы убедились в том окончательно. Нас нещадно бомбили и на острове в большой излучине Дона, и позже, когда медсанбат расположился в утопающем в зелени хуторе. Заметим – хуторе степном, а потому уже сам этот оазис привлекал бандитов Геринга. Поначалу мы, как и установлено, выкладывали красные кресты. Но это действовало на фашистов, как красная тряпка на быка. Нас демаскировали. конечно, и машины, на бортах и крышах были нанесены хорошо различимые красные кресты. Гитлеровские лётчики буквально охотились за ними. А укрыться в степи негде – только скорость и манёвр, манёвр и скорость. Ну и конечно бомбили нас с утра до позднего вечера. Не постоянно, конечно, но, увы, порой вражеские бомбардировщики нападали во время тяжёлых хирургических операций….
– Ну как у нас, – проговорила молоденькая девушка, которая сразу обратила на себя внимание Гулянина. Он не знал кто она, но всякий раз, когда встречался с нею, приветливо улыбался, и она отвечала доброй и тёплой улыбкой.
– Да, нынешний враг мало отличается по своей жестокости, – заметил Гулянин.
– Нередко даже превосходит фашистов, – вставил замполит и тут же поправился, – немецких фашистов, поскольку фашисты противостояли нам тогда и противостоят теперь. Продолжайте, Михаил…
– Привезли тяжёлого раненого, – возобновил чтение Гулянин. – Множественные осколочные ранения… Предстояло остановить кровотечение, сделать переливание, начать извлечение осколков. Жизнь раненого на волоске. А тут за окном сигнал: «Воздух». Никто из бригады не дрогнул. Ладно я, как говорят, мне положено… А девчонки? Они ж вчерашние школьницы. Ни одна не дрогнула. Продолжил операцию. Анечка Горюнова, как всегда, по одному взгляду, по одному жесту моему угадывала, ещё до команды, что подать. И тут – серия взрывов. Причём подряд. Буквально задрожала земля. И наконец где-то совсем рядом, чуть ли не за окном, так грохнуло. Со звоном вылетели стёкла, с потолка, хоть и занавешенного стерильными простынями, полетела в разрывы штукатурка. И тут Анечка раскинула полы своего халата и накрыла собой операционное поле, нависая над раненым. Она не думала о себе, не думала о том, что осколки могут впиться в спину. Ведь бомбёжка продолжалась. Я стоял напротив и едва удержался на ногах. Я глядел на неё с восхищением. Ни тени страха на лице.
Гулянин замолчал. Молчали и все, присутствующие в палатке. Тогда он перевернул несколько страниц и прочитал ещё:
– До слёз, до отчаяния было обидно видеть гибель уже прооперированных раненых, с большим трудом спасённых нами от верной смерти. Однажды в большой излучине операция длилась не один час. И я смог сказать твёрдо: «Будет жить!» прежде чем перейти к следующему раненому. Налёт в тот раз был коротким. Операции он не помешал, а вот когда я вышел на улицу, увидел на месте госпитальной палатки большую воронку… Погибли все, кого нам удалось вернуть к жизни…
После короткого совещания, или даже, если применить давно ушедшую в прошлое, но незабытую советскую терминологию, политинформации, все, кто слушал Гулянина, возвратились на свои рабочие месте. Нет, тут иначе – не на рабочие места, а на боевые свои посты, на рубежи новой битвы с фашизмом. Задержалась та самая девушка, которую Гулянин приметил ещё прежде. Она дождалась, когда вышли из палатки командир с замполитом и подойдя ближе, спросила:
– Вы назвали девушку Аней, Аней Горюновой? Моя прабабушка тоже была в девичестве Горюновой… Она воевала медсестрой. Как бы узнать, может, это именно о ней писал ваш прадедушка?
– Может быть, – сказал Гулянин, хотя не слишком поверил в возможность такого совпадения, но спросил: – А где она воевала? На каком фронте?
– Вот этого я не знаю, – с сожалением сказала девушка. – Знаю только, что она после войны вышла замуж за врача, с которым вместе прошла дорогами войны.
– Вот что посоветую, – предложил Гулянин. – А вы попробуйте узнать у своих мамы или бабушки, где и как она воевала. Да, кстати, а как ваше имя?
– Света, – как-то очень мягко и тепло сказала она и тут же понял Михаил, откуда такое тепло, потому что она уточнили: – Света, Света Теплякова.
Порой фамилии косвенно указывают на характер человека. Возможно, когда-то очень давно, когда они только рождались, указания бывали более точными, да вот прошли годы и многие уклонились от того, что предначертано. Гулянин любил разбираться со всеми этими удивительными явлениями мира, но сейчас он подумал, что вот ведь, подразнивают его друзья, заявляя: оправдываешь свою фамилию. А может, пора и перестать?
– Что ж, Светочка, буду очень рад, если ваша прабабушка окажется однополчанкой моего прадеда. Ну а сейчас за работу?
– Да, да, конечно… А можно попросить у вас книжку?
– Конечно… После того, как проведу несколько таких мероприятий, как сегодня, я вам её подарю. Обещаю.
– Буду очень благодарна. А встречи такие действительно нужны.
Они вышли на улицу. Уже сгустились сумерки. Наверное, было зябко, но Гулянин этого не ощущал, потому что разливалось какое-то необыкновенное, быть может, позабытое, а быть может, и не испытываемое никогда ранее тепло. Оно исходило от этой милой девушки, девушки обаятельной и мужественной, девушки целеустремлённой и вовсе не такой, каких видел он в Москве. Даже подумалось, что, небось, и нет таких в Москве-то. Наверняка, из какой-то российской глубинки, где ещё сохранилось то, что называют русским корнем. Привыкший к лёгкому и беззаботному отношению с прекрасным полом, он вдруг почувствовал, что на этот раз что-то мешает заговорить вольно и непринуждённо. И всё же спросил:
– А откуда вы родом?
– Из Подмосковья, из Краснознаменска. Такой у нас есть островок, непохожий на другие города и веси.
Ну вот и ошибся, и не ошибся. И не из глуши, но из города, действительно, особенного, города, сохранившего многое из того, что утрачено после крушения советской власти.
– А как попали в медсанбат?
И снова пришлось удивиться.
– В минувшем году мединститут окончила. Стомат факультет, ну и попросилась в армию.
– Вы врач?
– А что вас так удивило?
– Я думал вы вчерашняя школьница.
– Да так получилось. Много путешествовали. Папа военный медик. В гарнизоне одном детсада не было. Ну меня с шести лет в школу и отправили. Папа помог. А вот в институт сама поступила. Служба же, – он помялась, – Признаюсь, тут тоже папа… Он военный хирург…
Сами не заметили, как дошли до стоянки автомобилей. Возле них суетились солдаты. Подсвечивая фонариками, они закрашивали на бортах красные кресты. Кто-то сидел на крыше и тоже орудовал кистью.
Вот так… Спецоперация заставляла делать первые выводы, менять, казалось бы, незыблемые правила.
Гулянин чуть было не спросил, а как же вот так отец допустил, что она, совсем ещё юная, оказалась в сложнейшей и опаснейшей обстановке, под огнём. Но понял, что такой вопрос неуместен. У настоящих детей, и отцы настоящие. Эта мысль показалась необычной, и он улыбнулся, но ничего не сказал.
– По вашей специальности работы здесь хватает? – спросил, наверное, чтобы хоть что-то спросить.
– Увы, увы, – ответила Света и он по каким-то неуловимым признакам понял, что развивать тему ей не хочется.
Он начинал чувствовать настроение этой замечательной девушки. Казалось, ещё немного, и он будет читать её мысли, потому что она была бесхитростной, открытой и доброй.
– Вы героическая девушка!
– В чём же мой героизм?
– Операция под бомбами…
– Как все наши девчонки, так и я. Все мы оказались здесь по долгу службы. Я пришла в медсанбат в сентябре. Кто ж тогда мог представить, что произойдёт. Я не знаю, решилась ли подать рапорт теперь, вот так, как вы подали, если бы работала в таком госпитале? Не знаю. Но так распорядилась судьба. Кстати, кажется, Константин Симонов сказал, что война для военных естественное состояние?
– Точно. Симонов это написал в книге «Товарищи по оружию», –
подтвердил Гулянин, с удивлением узнав, что его собеседница читает такие книги.
О своей службе здесь, где каждый день может прилететь снаряд, она говорила, как о деле обыденном. Неужели человек способен столь быстро привыкнуть к такой обстановке? А привык ли он сам? Да, привык. И вдруг он со всею отчётливостью понял, почему раненые все как один задавали вопрос о том, когда смогут вернуться в строй, вернуться к своим ребятам, в свои подразделения. Здесь были другие люди, другая среда, здесь как бы отошли в небытие ночные бары, рестораны, всякие шоу, исчезли из жизни отвратительные рекламы всякого мусора. Здесь не было стяжательства, зависти, мошенничества, здесь было всё другое – высокое, чистое и светлое. И это всё духовное и доброе притягивало людей настоящих, несмотря на то, что существовало среди опасностей, среди неизбежных на войне трагедий и потерь.
Он снова вспомнил те компании, в которых доводилось проводить время в минувшие годы. Не то что б они были уж совсем дурными, не то, чтобы изобиловали людьми порочными и бесчестными, нет – они просто казались теперь серенькими, а те люди, которые составляли их, блеклыми и непривлекательными, по сравнению с теми, что окружали его теперь.
– Какой на удивление тихий вечер, – неожиданно сказала Света: – Вчера гремело. А сегодня…
– Даже не хочется, чтобы заканчивался, – ответил Гулянин.
Она внимательно посмотрела на него. В темноте – маскировка была полной – трудно было разглядеть глаза. Их скорее можно было почувствовать, как почувствовать ровное, спокойное дыхание. Гулянину так захотелось обнять девушку, прижаться губами к её губам! Но он не посмел сделать того, что легко делал с другими своими пассиями. И не только потому, что здесь совершенно иная обстановка.
Пассиями! Да, но не с тем ангелом, который сейчас был рядом.
«Что это я? – мелькнула мысль, – Неужто влюбился. С первого взгляда что ль? – и тут же, – А почему бы и нет».
Света точно почувствовала происходящее с ним, потому что поспешно сказала:
– Наверное, уже пора… Завтра может быть трудный день… Вон как тихо – не перед грозой ли?
– Тогда до завтра?! – проговорил Гулянин, почувствовав даже некоторое облегчение, после тех мыслей, что внезапно навалились на него, и прибавил: – Желаю вам самых добрых снов…
Он слегка пожал её руку и почувствовал ответное мягкое пожатие, после чего решительно, не дожидаясь, когда она скроется в палатке, где расположилась женская часть медсанбатовского коллектива, поспешил прочь.