Дом в деревне у моих дедушки с бабушкой из Пензенской области был маленький. Домик, скорее.
Стены снаружи обшиты дощечками. Раз в несколько лет их красили то в зелёный, то в голубой цвет. Снаружи, по периметру дома, для тепла, стены окаймляла земляная завалина, прикрытая от дождей железом. Крыша дома тоже была железной, окрашеной красновато-коричневой краской.
Дом как дом по тем временам. С небольшим двориком, вкопанным уличным столом, высокой скамьёй вдоль стены у входа - летом там стояли цилиндрические оцинкованные ведра с водой под деревянными дощечками.
Сенцы (сени), пристроенные к дому, вмещали в себя небольшую летнюю кухню на два окошка и чулан. В кухонной части сеней - стол, газовая плита (а до того - керогаз), утварь разная. Сепаратор там же: молоко сепарировали и делали сметану, творог, масло взбивали. В чулане крошечное окошечко, старая высокая кровать с облупившейся кое-где краской и таким же заслуженным пружинным матрасом, сундук с запасами муки, сахару и круп. Деревянная маслобойка сверху, на сундуке. На вбитых в бревенчатую стену больших и ржавых от времени гвоздях - лошадиная сбруя (уздечки, вожжи, хомут), дермантиновая сумка для похода в сельпо, дедовы полушубки. Он сам их шил на трофейной зингеровской машинке из овечьих шкур. Мне больше всего нравился полушубок с белым воротником, подкрашенным фиолетовыми чернилами. Нарядно! Надевала его, приезжая уже студенткой на зимние каникулы.
В дом из сеней нужно было входить слегка пригнувшись - иначе шишка на лбу обеспечена. Кухня на два небольших окна, выкрашенных краской «слоновая кость». Между ними стол с дверцами, несколько табуреток. На стене рукомойник с «пимпочкой», рядом, на гвоздике - полотенце. Посередине кухни - русская печь . За ней - деревянный топчан. Там дедова «опочивальня» - он спал зимой на печке, а в тёплое время - на топчане, по-солдатски. Вместо двери - ситцевая занавеска. Неглубокий подпол был тут же, в кухне - для солений, варений всяких, для овощей. Погреб поглубже, земляной, прохладный - в сарае. В нем хранили молоко, масло, сметану и вообще, всё то, что требовалось хранить в холоде.
Тонкая перегородка и шкаф отделяли кухню от «зала». Дверной проём - два крашеных круглых брёвнышка. Занавеска между ними. Три окна: два смотрели на дорогу, а третье - на соседский дом. У этого окна притулилась швейная машинка на чугунной станине с витиеватым узором. В комнатке помещались двухстворчатый зеркальный шкаф, задняя стенка которого и служила частью перегородки, железная кровать с панцирной сеткой и периной, диван с мягкой высокой спинкой.
На самом верху диванной спинки - небольшое зеркало и две полочками слева и справа от него. Круглые валики на петлях по бокам дивана. Удобно: вот он компактный, короткий, а откинешь валики - хоп! и уже длинный. Нормальное спальное место. Диванный «живот» набит пружинами. Старея, он мстительно совал эти пружины под рёбра спящему. Так что на нём спать можно было недолго, 1-2 ночи. Бабушка сшила на диван чехлы в цвет с занавеской на двери: салатовый ситчик с розовыми цветочками.
Мы с бабаней спали вдвоём на высокой кровати, украшенной нарядным подзором и горой подушек.
Ещё в комнате был круглый стол, накрытый клеёнкой, а сверху - скатертью с бахромой. Теперь-то уж можно выдать баушкин секрет: она припрятывала деньги под клеёнку. Хотя не особо это и секрет - тогда все так делали.
А, чуть не забыла: в углу, под иконой, на высокой табуретке стоял приёмник с круглым зелёным глазом, ярко светившим в темноте. Я обожала мягкий голос диктора Николая Литвинова, ведущего радиопередачи «В гостях у сказки». До сих пор помню это его бархатистое: «Ну, здравствуй, дружок! Сегодня я расскажу тебе сказку…». Едва заслышав этот голос, я усаживалась поближе к приёмнику и слушала, слушала, слушала его, напрочь выпадая из реальности.
Ничего особенного. Маленький домик. По выходным в нем бывало тесновато, особенно летом, когда приезжали дети. Их четверо было в семье. Тогда спали кто где: в доме, в чулане, на чердаке с душистым сеном. Однажды даже палатку поставили во дворе и спали там.
Со временем домик стал совсем старым и холодным. И его продали. Бабаня с дедкой перешли жить в дом её умершего брата. Так племянники решили: «Живите, тётьНаташ, пусть огонёк в окнах горит».
Я была уже студенткой и умом понимала, что им там будет лучше. Но рыдала белухой, узнав о продаже домика.
Место мне очень родное было. И дом тоже.
Как там у них в фильмах иностранных? «Home sweet home»?
Бабуля б моя сказала напевно, по-пензенски: «Ни знай… Я не шибко штоб грамотна… может у них там и «хоум». А у нас «дом».
Какой есть. Милый душе.
ПС. А знаете, больше всего мне жаль было столбика в дверном проёме: на нем были зарубочки, которые ножом делал дедушка, отмечая мой рост… По ним и плакала. Глупо, да?