К середине 60-х годов, когда мать была ещё подростком, дед-мясник сколотил хорошее для того времени состояние. Он разводил кроликов, птицу и свиней, которых сам забивал и резал. (Их страдальческий визг, разносившийся по всей улице, до сих пор стоит у меня в ушах! Наверное, именно тогда я, семи лет отроду, впервые задумалась о смерти, преисполненная жалостью к предсмертным мукам другого живого существа, будь то даже свинья). На рынок старики не ходили - всё необходимое росло в огороде. На столе всегда стояла бутылка водки или армянского коньяка, а в тарелках лежал кусок мяса или рыбы. Каждое лето семья Викторовых из Донецка отдыхала на Черноморском побережье: дедушка любил кавказские санатории, бабушка - Крым, где жила её старшая сестра. В семидесятых дед, простояв несколько лет в очереди, купил автомобиль Москвич. Правда, больше для престижa: Николай боялся водить машину и предпочитал, чтобы его возили другие.
Дед с бабкой познакомились в Германии, куда их из Украины угнали немцы на принудительные работы. В конце сорок четвёртого года трудовых узников, среди которых были и молодожены Викторовы, освободили союзнические американские войска. В ожидании от советской власти разрешения вернуть её освобожденных граждан на родину, их переправили в «свободную зону» Франции. Там, в самом центре страны, на границе департементов Шер (Cher) и Крёз (Creuse), и родилась моя мать.
Вернувшись на Украину, Коля и Катя начинали свою семейную жизнь с нуля, как большинство молодожёнов в любое время и в любой стране: скитались по съёмным квартирам, соглашались на малооплачиваемые работы и перебивались, как могли - до той поры, пока дед не устроился в мясную лавку.
Это было cталинское время, когда каждый, как малое дитя, боялся оступиться и напроказничать, дабы не быть наказанным строгим отцом-учителем, ощущая постоянное присутствие его вездесущего и всезнающего ока. Работать надо было только на благо Родины, личная выгода и обогащение пресекались и строго наказывались. А докладчиками в специальный Отдел, борющийся с хищением социалистической собственности - OБХCC, были завистливые соседи и родственники.
Но дед-авантюрист был хитёр, как лис, осторожен, как рысь, и труслив, как заяц. Кто знает, может, именно благодаря своему страху он и не оступился, не потерял чувство меры, когда продавал из-под прилавка «нужным» людям лучшие мясные вырезки, выдавал за них простым покупателям антрекот или грудинку, незаметно подвешивал на весы дополнительные гирьки на магните, или списывал свежее мясо как протухшее.
Когда же в 1956 году на ХХ съезде КПСС Хрущёв развенчал культ личности покойного Сталина, в жизни обычного советского гражданина наступила так называемая «оттепель». Николай не стал терять ни минуты и отпустил ввожи своей, сдерживаемой доселе, страсти к деньгам и хорошей жизни.
Эта страсть передалась и его старшей дочери Анечке. Выходя за Юрку Лебедева замуж, она считала его не самой лучшей партией: беспризорник, вынужденный жить по жестоким законам бакинских улиц, умел только кулаками махать. Гол, как сокол, да ещё и необразованный: правописание у жениха хромало, математические знания ограничивались элементарными операциями, а о других знаниях и говорить нечего. «С другой стороны, - рассказывала она, - какой ещё дурак взял бы меня с обузой?» В то же время она понимала, что Юрка не виноват в собственной безграммотности. Просто после войны советскому правительству было не до сирот: нужно было восстанавливать экономику страны, поднимать целину, бороться с инакомыслием, перевооружаться…
Итак, мать с женской прагматичностью решила заняться Юркиным образованием. Он был мужчиной, и, следовательно, добытчиком. А как работяга с мизерной зарплатой может обеспечить семье достаток? Никак! Да и «жена грузчика» звучит унизительно. Она не могла допустить такого позора.
Выбор молодожёнов пал на Дальневосточный техникум советской торговли. В те времена «торгаши» считались обладателями престижной профессии, и проигрывали, быть может, только членам Правительства и КПСС. Сейчас, в XXI веке, кажется немыслимым, что официантка может зарабатывать больше инженера. Но в те годы СССР находился под железным занавесом, импортируемые товары были редкостью, и только торговые работники имели к ним доступ, со всеми вытекающими отсюда привилегиями.
Мамин расчёт оказался верным. Правда, было небольшое «но»: у отца не было диплома о среднем образовании. Для кого-то это могло бы стать препятствием, но не для матери. Через какое-то время новенькая серенькая книжечка, ещё пахнущая бумагой и типографской краской, лежала на столе. В середине аккуратным почерком были выведены в столбик тройки, а завершала стройный ряд пятёрка по физкультуре.
Отец с благоговением смотрел на жену - благодаря Анюте он наконец почувствовал себя человеком: с аттестатом в руках появилось ощущение б;льшей значимости и б;льших возможностей.
- Но с одними тройками тебя не возьмут. Нужно найти человека из техникума и дать ему на лапу. А он пусть сам разбирается со своими коллегами из приёмной комиссии.
Действовать нужно было осторожно, чтобы не пронюхали «органы»: дача госслужащему взятки или, как шутила мама, «рекомендательного письма за подписью князя Хованского» (из «Мёртвых душ» Гоголя), жёстко преследовалась по закону.
В последние дни приёма документов нужный человек нашёлся. Несмотря на запреты и наказания, такие люди были всегда и везде (хорошо жить хотелось всем), и их полагалось ублажать для дальнейших «дел». Мало ли что? В Европе это называется «заводить знакомства», а в Советском Союзе говорили «иметь блат».
Отец поступил на заочное отделение и устроился на практику в городскую столовую. Хорошо учиться он не мог, да и времени особо не было. Но и здесь предприимчивая жена нашла выход: курсовые и контрольные работы писал за папу какой-то умный дядька, и не из добрых порывов, разумеется... А на экзаменах, благодаря всё тем же связям, студенту Лебедеву нужно было написать на бумаге любую чушь, а потом этот листок незаметно подменялся другим, с правильными ответами.
Все эти «инвестиции» в просвещение отца оправдались в будущем с лихвой. Он оказался очень способным «учеником», которому, чтобы пробиться в жизни, нехватало только «корочки», а хорошее знание людей, ум, деловая хватка и лидерский характер с гаком перекрывали незнание сухой теории торгово-экономических процессов.
Маме тоже не нужно было заканчивать торговые институты, чтобы заниматься коммерцией: стоматолог по образованию, в душе она была бизнесменкой, неугомонной в своем желании всё большего обогащения. Она регулярно ввязывалась в рискованные авантюры и втягивала в них своего супруга.
Как-то мама решила съездить в Москву, чтобы посетить ЦУМ - один из крупнейших и известнейших универмагов страны. Как зачарованная, она бродила по пассажам огромного здания, шокированная изобилием и разнообразием товаров превосходного качества, многие из которых были из-за рубежа. «Впервые в жизни, - рассказывала она по-приезде, - я почувствовала себя бедной, как церковная мышь». Переходя из отдела в отдел, мама решила на оставшиеся сорок два рубля купить то, что, по её мнению, можно было продать быстро и без особого риска (перепродажа товаров с целью наживы в то время называлась спекуляцией, была противозаконна и наказывалась вплоть до лишения свободы). Свой выбор бизнес-леди остановила на нижнем женском белье из тончайшего кружева, решив для себя, что если заработок будет неплохим и всё пройдёт благополучно, то она снова приедет в Москву за новым товаром. На оставшиеся шесть рублей мама прикупила «целофанные» пакеты с лейблом какой-то иностранной фирмы. Их как раз «выбросили» на прилавок у неё перед носом, и нужно было проявить изрядное лихачество и потолкаться локтями, чтобы «урвать», как говорила мама, несколько штук.
Матери казалось естественным и логичным, что товар должен продавать мужчина: он проворнее, сильнее и быстрее бегает. «К тому же, - добавляла она с игривой улыбкой, - это очень экзотично». По воскресеньям папа с трудом натягивал поверх рубашки бюстгалтер с предварительно ослабленными бретельками, к которому сбоку были прицеплены булавкой кружевные трусики. Поверх надевалась куртка, и родители под ручку отправлялись на так называемую «толкучку» - полуофициальный рынок, который располагался на территории колхозного рынка, и где проходила торговля с рук.
На толкучке было не протолкнуться. Людской поток лился между стройными рядами продавцов: бабушки продавали старые ненужные вещи, пенсионеры - бытовой хлам и запчасти для автомобилей. Но всё это старьё было лишь прикрытием. Каждый советский гражданин знал, что на барахолке из-под полы можно было достать если не всё, то многое: от импортных спичечных коробков и отечественной, но всё равно дефицитной туалетной бумаги до меховых шуб и кожаных дублёнок, в которых разгуливали фарцовщики. Для последних важно было иметь товар, который, в случае налёта милиции, можно было легко спрятать или быстро с ним убежать.
В один из таких походов папу чуть было не забрали в милицию.
Он, со спичкой во рту (признак того, что сильно нервничает), прохаживался по рынку, делая вид, что кого-то ждёт, и рассматривал товары других перекупщиков так, как будто делал им одолжение. Сам же то поглядывал тайком по сторонам, то косился на находящуюся неподалёку жену. Конечно же, не у него одного был такой притворнo-рассеянный вид, словно прогулка по рынку оказалась чистой случайностью, и что он, Юра, разглядывает товары исключительно из праздного любопытства. Вся эта комедия разыгрывалась на случай, если в толпу вдруг просочились легавые. Но различить их, в штатском, было не так-то и просто, тем более новичку среди бывалых спекулянтов, которые по своим каналам заранее были предупреждены о готовящемся «обвале» ментов, если таковой имел место быть.
Когда рядом проходила какая-нибудь хорошенькая молодая женщина, отец молниеносным взглядом оценивал её размер, потом обстановку вокруг и, если всё было спокойно, преграждал ей путь, даже если женщина была не одна. Oн резко распахивал куртку и, глядя на неё и её спутника, обращался к ним доверительно-дружественным тоном:
- Поверьте, товарищи, вы не пожалеете! Это, - он кивал на свою грудь с лифчиком, - стоит того... Много раз проверено с моей женщиной! И каждый раз - как в первый! - подмигивал он им по-свойски.
Иногда он заменял слово «женщинa» на «бабa» - в зависимости от того, какой тип стоял перед ним: если скромный или интеллигент, тогда «женщина», если ловелас или «бич» - то «баба».
После такого оригинального натиска пара тушевалась, многозначительно переглядываясь, и на их лицах возникали смущённые улыбки. Потом, как правило, Oна начинала любоваться воздушными кружевами, робко ощупывая их, вздыхая, охая и ахая, а Его лицо приобретало рассеянно-мечтательное выражение...
Если жертва была одна, то новоиспечённый фарцовщик оживлялся и шёл на абордаж.
- Девушка, девушка, минуточку! - Он oдаривал eё пленяющим взглядом. - Взгляните, что у меня для вас есть! Только не смущайтесь, пожалуйста..., - торопливо добавлял он. - Если вам нравится, сейчас подойдёт моя жена, и вы сможете спокойно обо всём договориться. Такая красивая женщина, как вы, не должна отказывать себе в удовольствии.
Если потенциальная покупательница мешкала, то отец подавал маме знак кивком головы, чтобы та подошла.
Но однажды «девушка» оказалась сотрудником милиции, и только знание человеческой натуры и предприимчивость помогли отцу избежать повторного срока. Правда, в первый раз папу задержали совсем по другому поводу.