Ты, возможно, знала, нет, ты, наверное, это чувствовала своей тонкой творческой натурой, своим ранимым впечатлительным внутренним стержнем, что я всегда тебя любил...
Полюбил я тебя с того самого первого момента, с первого любопытного полувзгляда, когда стеснялся смотреть на твою точеную фигурку и слегка вздернутый носик. Тогда, в момент знакомства, я всего лишь один раз втянул в свои легкие изысканный столичный аромат незнакомого мне образа и недоступного девичьего тела. Я ощутил близость неведомой мне до того самого дня культуры московской полубогемы второй половины 80-х, с её чуть жеманными и напышенными манерами. Эта же самая культура ни в коей мере не позволяла тебе переходить границы дозволенного в общении с нами, приезжими, и ни капли не показывала своего превосходства в чем-либо, свою столичную надменность коренной жительницы сердца России "в четвёртом поколении". Ты была настоящей дочкой своей культурной мамочки, обладательницы небольших апартаментов в панельной пятиэтажке "внутри Садового Кольца" и всеми лучшими качествами души пыталась показать нам, "лимите", свою приближенность к узкому кругу старой творческой интеллигенции людей от искусства. Представители этой самой интеллигенции зачастую преподносили твоей маме презенты в виде шикарных букетов роз или флакончиков дорогих французских духов, привезенных из заграничных гастролей. А иногда это были контромарки на закрытый показ какого-нибудь нового итальянского фильма в знаменитом на всю Москву "Доме кино", что располагался неподалеку, на Васильевской, 13. Но ты никогда не перебарщивала с надменным показом себя, а наоборот, культурно как бы преподнося так, что и нам перестройка дозволила влиться в эту самую столичную тусовку. Ещё тогда я понял, как мне, с моей культурой и воспитанностью поволжской провинции далеко до тебя, далеко до твоих одновременно порочных и целомудренных плавных движений изысканной "светской львицы", зарождающейся в сногсшибательной семнадцатилетней первокурснице московского ВУЗа. Я прекрасно понимал, что пропасть, которая разделяет наши с тобой плоды воспитания, так широка, как путь от Земли до луны или как дорога от столицы до нашей провинции. Я смотрел на тебя украдкой и с восхищением, но прекрасно осознавал, что между нами никогда и ничего не может быть, никогда и ничего, потому что между нами всегда будет стоять моя Оля...
Когда заканчивался мой короткий отпуск и я отправлялся обратно в навигацию, то мечтал, что бы ты пришла провожать меня на Павелецкий вокзал вместе с Олей. Что бы ты просто стояла рядом и своим большими выразительными красивыми и грустными глазами смотрела на меня, на наше трогательное прощание и мечтала обо мне, завидуя нашему счастью. У тебя просто ещё никогда не было своего парня. Я же, в свою очередь, оборачиваясь с подножки вагона, наблюдал за твоей реакцией на мой отъезд. Потом, устраиваясь на своем месте в вагоне, я долго и тихо улыбался сам себе, понимая, что мне не на что претендовать, незачем рисовать какие-то красивые и несбыточные картины по отношению к тебе. Но это затмевалось желанием, все-таки, снова увидеть тебя и я продолжал фантазировать на данную тему. Я хотел видеть тебя всегда рядом с ней, с моей Олей...
Я ехал на теплоход и уже строил планы на следующий месяц, когда мог бы снова приехать в Москву и на перроне вы вместе встречали бы меня, одна с искренней улыбкой и любовью, а другая с печальными глазами и ревностью. А, ведь, так оно и происходило осенью 1986 и весной следующего года...
Вы приходили на перрон вместе, ведь, Оля везде брала тебя с собой, а ты, возможно, хотела именно этого, нуждаясь в таком общении. У тебя не было на тот момент близких подруг и в провинциалке Оле ты её обрела. Ты приглашала нас в вашу с мамой маленькую двухкомнатную "хрущевку" в самом центре Москвы и мы сидели на такой же маленькой тесной кухонке за накрытым в честь моего приезда столом. Мы, все трое, сидели очень близко друг к другу и я всегда был между вами, одновременно ощущая знакомый запах своей невесты и твой, отличимый от неё запах чужого манящего девичьего тела в эротичном полупрозрачном халатике, накинутом на одни тонкие беленькие трусики. И ты, даже, не скрывала своей сексуальности, не пряталась и не стеснялась, как будто так и должно было быть. Высокая небольшая грудь была очаровательна, а материал халатика, видимо, так терся об соски, что они были невероятно твёрдыми и сексуальными, очень и очень привлекательными и манящими к себе. И ты ни в коем случае не выставляла все это напоказ, просто твоя непосредственность подчеркивала нежность и женственность. Всё происходило, как будто это так и должно было происходить. У тебя, ведь, никогда не было сестёр и братьев и, возможно, ты хотела побыть моей младшей сестренкой, совершенно не стесняющейся своего старшего взрослого брата, как-то непринуждённо наивно и по детски реагируя на мои шутки во время разговора. А я, девятнадцатилетний парень, чувствовал себя из-за этого "не в своей тарелке", потому что близость тебя опять рисовала в моем воображении те самые эротически несбыточные картины. Не знаю, замечала ты это или нет, испытывала ли ты какое-то влечение ко мне или ревность к Оле, когда мы с ней улыбались друг другу, брались за руки и нежно целовались. Но электрические токи тонкими обжигающими жилками, мысленно соединяющими наши с тобой тела я ощущал и мне было немножко не по себе, испытывая одновременно и потребность в твоей близости, и дискомфорт создавшейся ситуации...
Потом, оставаясь с Олей в квартире на ночь, я сквозь стену, разделявшую наши комнаты, мысленно улавливал спокойное биение твоего сердца и дыхание давно уже созревшей для мужских поцелуев девичьей груди. Прислушиваясь к каждому шороху в твоей спальне и не сомкнув глаз полночи, я мечтал, что ты вот-вот выйдешь украдкой из нее в одних трусиках и мгновенно тихонько, как-будто незаметно, прошмыгнешь на кухню, что бы не беспокоить наш сон. Мгновение, которого я мог ждать всю ночь, просто ждать, чтоб мимолетную секундочку посмотреть на тебя, полуобнаженную, сквозь свои прикрытые веки...
А потом ты стала взрослее на два года, взрослее, женственнее, утонченнее и красивее, научившись ярко и изысканно одеваться, ещё больше подчёркивать точеную и красивую фигурку. Ты стала искусно наводить лёгкий макияж на смазливую мордашку и красиво подводить и без того большие выразительные глаза. Ты просто стала женщиной, хотя, тебе и не было двадцати. И я с нетерпением ждал тот самый день, когда ты стала подружкой невесты на нашей свадьбе. Мне нестерпимо хотелось опять ощутить близость твоего тела через тонкую материю летнего платья, вдохнуть его ароматы и тайно млеть от твоей природной красоты. Это было очень неловко, но в тоже время приятно, незабываемо приятно. И после двух дней свадьбы, когда мы поехали в баню олиных родителей, я увидел тебя совсем без макияжа, раскрасневшуюся от парной, в одном халатике и понял - как же ты естественна и красива в наших провинциальных условиях. Невероятно красива...
А через несколько лет ты приехала на каникулы к нам в гости на юг после рождения нашего первенца и я понял, что в моей благополучной спокойной семейной жизни не доставало моих фантазий и острого ощущения той самой твоей близости, не хватало твоего столичного аромата, твоей скромной изысканности и неподдельного шарма. Теперь ты жила в нашей маленькой уютной однокомнатной квартирке и я так же украдкой наблюдал за твоей похорошевшей и повзрослевшей женственной сексуальностью. Твоя томная плавная походка с чуть виляющими упругими бедрами сводила меня с ума, а точеная фигурка с тонкой талией оставалась такой же привлекательной, как и раньше. Особенно это выделялось в летнем обтягивающем полупрозрачном сарафане, под которым отчётливо просматривалось красивое кружевное белоснежное нижнее белье. Утомительная и изнуряющая жара того лета способствовала тому, что бы в нашем жилье с окнами на солнечную сторону, белья на всех было по минимуму, а тела просились регулярно охладиться в душе. Ты выходила из ванной комнаты после очередного ополаскивания с влажными вьющимися вдоль тела русыми волосами. Локоны едва прикрывали все такую же высокую девичью грудь с твёрдыми после прохладной воды сосками, вызывающе торчащими под тонкой, чуть удлинённой, маечкой на бретельках, небрежно накинутой на голое влажное тело. И когда Оля кормила грудью сына, я просто представлял тебя в роли матери, в роли той самой Мадонны Леонардо да Винчи с открытой грудью, к которой жадно льнет младенец. Ох, лето 1991 года!..
И я очень отчётливо помню грусть в твоих глазах, когда мне пришлось уходить в навигацию, а ты стояла в маленьком нашем коридоре и смотрела на меня. Именно на меня. Я ушёл в рейс чуть раньше, чем должен был и не смог проводить тебя на поезд из Волгограда. Ведь, мы должны были вдвоём отправиться туда на автобусе, а Оля остаться с маленьким сыном. Вдвоём, наконец-то, вдвоём...
А потом было короткое мгновение случайной экранной встречи с тобой в середине 90-х, где ты, наша независимая и свободная от мужчин подруга представилась четвёртой "женой" гуру в его тантрической семье. Я жадно льнул тогда к экрану и ревновал тебя к этому вызывающе ведущему себя мужчине, который повествовал всем зрителям страны, какой он сильный в сексуальном плане "муж", способный за одну ночь облаготельствовать всех своих "жён" да не по одному разу, а ты просто сидела среди других представительниц его гарема и мило улыбалась той самой непосредственной улыбкой московской студентки конца 80-х, которую я все ещё тайно любил...
А между тем текли своим чередом долгие десять лет, когда по воле судеб мы с тобой не виделись. Мне не представлялось удобного случая проезжать через Москву, что бы там, якобы случайно, заехать к тебе с вокзала на пару часиков и снова увидеть, как ты хорошеешь. Мои дороги проходили минуя столицу. Мы с Олей дружно жили все там же, на юге страны, родили ещё одного прелестного мальчугана и не думали о том, что когда-то в наш уютный дом настойчиво постучится беда...
Она-то и вынудила меня отправиться в столицу и увидеть там тебя знойным и тяжёлым летом 2001... Как говорится, "не было бы счастья да несчастье помогло"...
С первого же взгляда, как только ты открыла мне входную дверь все той же маленькой квартирки в центре Москвы, я понял, что все эти долгие и долгие годы любил тебя ту, юную москвичку, красивую и сексуальную, невозможную и недосягаемую. Все эти годы мне не хватало твоих глаз и доброй улыбки, твоих ниспадающих на плечи вьющихся русых волос и неповторимого тонкого аромата, твоей томной походки и столичных манер. Мне не хватало твоего полупрозрачного халатика и изысканного нижнего белья под ним. Просто не хватало видеть все это и созерцать тебя в неприхотливом и очень сексуальном домашнем одеянии. Очень и очень не хватало...
Но только теперь ты стала совсем взрослой и более женственной, спокойной и рассудительной. Умудренной жизненным опытом женщиной. А у меня это было уже не тайное сексуальное влечение молодого человека, а простое желание взрослого женатого мужчины, слегка побитого семейным горем, увидеть близкую родственную душу, способную понять и принять его боль, разделить вместе с ним тяготы судьбы и семейные проблемы. Тогда мне просто катастрофически не хватало тёплого жизненного общения, некой женской дружеской жилетки для мужских скупых слез. Да, конечно, и спустя годы я смотрел на тебя с той же неподдельной тайной любовью и искренним восхищением, с тем же сексуальным вожделением и трепетом, как и раньше, ведь, ты сумела сохранить в себе все те черты, которые я любил и ценил с первой нашей встречи...
Ты к тому времени потеряла единственно близкого человека - маму - и сама нуждалась в помощи, ощущая нехватку любви и тепла. Ты стала взрослее, мудрее, но не зачерствела душой, не утеряла девичьей непосредственности и ранимости. Я это понял сразу и осознал, что сквозь годы мы остались теми же близкими друзьями и у нас по-прежнему ничего не может быть, кроме искренней дружбы... Ни-че-го...
Хотя, между нами теперь не было моей Оли...
Я все осознавал тогда и осознаю до сих пор...
И сегодня, спустя долгих двадцать с лишним лет после той последней встречи в середине лета 2001 года, все это всплыло в моей назойливой памяти. Мы с тобой вновь нашлись и я могу только радоваться, что ты та же самая Юляшка из нашей студенческой юности. Юляшка, которая живёт маминой судьбой, только с разницей в том, что господь не дал тебе деток, он не смог подарить тебе то счастье, которого ты, возможно, и хотела. Он не помог раскрыть в тебе материнские инстинкты и подарить их пока ещё не родившемуся ребенку...
Прости, Юляшка, что этого не случилось раньше и только сегодня я могу предложить тебе стать той самой седой и мудрой мужской жилеткой для чувственных женских слез. Прости, я очень и очень хочу принять своей творческой сентиментальной душой тебя такую, какая ты есть, остаться тебе тем близким человеком, который искал тебя все эти последние двадцать лет...
Прости и прими меня, ведь, ничего в жизни не бывает просто так и для чего-то Господь позволил сегодня мне тебя найти...
30 апреля 2022 года