- Соскучился?
- Не-а. - Подумав.
Вот так значит? Опять больше не нужна? Только теперь это не смешно. Теперь ей незачем звонить часто - серьёзно лечить ей нечего, разве что подшлифовать что-то иногда, подделать. Справлятьсяо его самочувствии тоже больше незачем. Значит, она замолчит надолго. После такой фразы первой звонить не будешь, а он первым не звонит вообще никогда. Разозлилась больше, чем расстроилась. Закричать хотелось: "Ты соображаешь, что делаешь? Всему есть предел, играм в том числе, и моему терпению".
- Ну и ладно, - вслух. - Как там похороны? Чем занимаешься?
- Пытаюсь работать. Сижу, задачи решаю тестовые. Столько времени на это уходит! Я не привык к компьютеру, меня работа в нем только тормозит...
- Ясно. Учись. Пока.
Хоть трубку кинуть первой...
...
Она жила, и даже не очень сильно страдала. Устала, наверное, страдать. И просто устала из-за все более сумасшедшей своей жизни. Дом был на ней, дела копились как снежный ком. Если раньше ей никто не помогал, то теперь ей еще активно мешали. Всем известно, проще ухаживать за тяжело больными, чем за выздоравливающими. Мужу предстояло оперировать катаракту, резко развившуюся под действием препаратов. В ожидании этого события он взял очередной отпуск, вышел на нескончаемый больничный, начал активно бегать по врачам, суетиться, круглосуточно приставать с разговорами (в основном, докладывая Лиле все подробности своего самочувствия: цифры артериального давления, сердечный ритм, изжогу и продукты, которые могли ее вызывать ("Есть меньше надо!" - хотелось завизжать Лиле, которая с тоской глядела в опустевший холодильник, понимая, что сегодня опять надо тратить деньги, покупать основные продукты, тащить сумки, варить, мыть... Интересно, как белка в колесе понимает, что ей пора спать? Когда выпадет из колеса? Варка, мытье посуды, приборка и закупка продуктов. Добро бы она себя великолепно чувствовала. Но тратить время на разговоры о самочувствии - это какие же силы нужны...)
- Нет номерков ни в поликлинике, ни в "Дентале". Не успею до операции. Запиши меня к своему.
- Хорошо, - коротко вздохнула Лиля.
Значит, не знает. По крайней мере, не знает, кто. Странно. Или - настолько уже все равно, настолько смирился со своим положением, переродился в капризного ребенка, младшего брата... чтобы сохранять хоть какое-то общение? Она спросила Максима заранее, не против ли он принять мужа, если потребуется. Вряд ли это могло быть приятно. Но выбора не было. Перед операцией должны быть подписаны все необходимые документы, в том числе о санации полости рта.
...
Вопреки убеждению Лили, в марте ее организм решил, что опасения Максима на счет предохранения были не лишены оснований. Теперь казалось странным, что ей вновь потребовались прокладки; она успела полностью отвыкнуть подобных неожиданностей. На всякий случай гинеколог отправила ее на УЗИ. По дороге Лиля набрала Максима.
- Привет тебе. Слушай, можешь принять мужа? - быстро заговорила она, не давая опомниться. - Не успевает он вылечить все; нет номерков на завтра; а в понедельник уже операция.
- Привет! Как у тебя дела? Я сейчас бегу в "энергокомфорт". Ты тоже куда-то идёшь? Погода чудесная, солнышко... Представляешь, мне все-таки дали сертификат; я сдал тесты!
В другой раз Лиля была бы счастлива, что Максиму хочется поболтать вместо лаконичного ответа; он явно вытягивал ее на беседу. Но до УЗИ оставались считанные минуты, а ей еще нужно приобрести одноразовую насадку в аптеке.
- Это здорово, поздравляю!
- Ой, какие птички прыгают по кустам! Чудо какое! Розовые, с хохолками! Кто это?
- Свиристели! - Лиля невольно заразилась детским восторгом. - Я тоже их видела, правда, в феврале. Из окна прямо. Первый раз в жизни, в этом году.
- Ох, как же их... подожди!
- Фотографируешь?
- Пытаюсь...
- И я снимала, но вышло мутно, неразборчиво. Слушай, они классные, но давай про мужа, а? Я тороплюсь.
Легкий укол досады. Снимает. Чтобы кому-то послать, показать фотографии. Пусть даже всего лишь Рите или брату, а не какой-то там женщине, - но не ей, не Лиле. Он так и не дал ей номер своего смартфона. Она не может общаться с ним через вотсап.
- Завтра мужа, да? Надо сообразить; не помню, кто у меня завтра. А что ему делать? Много?
- Ну сообрази! Не помню я, сами обсудите. Вроде бы два лечить, два удалять. Не помню. Я опаздываю, не могу больше говорить!
Нарочно тянет время!
- С утра может? К девяти?
- Да, в любое время. Хорошо, спасибо, пока...
...
Физически ощутила его недоумение. Она сломала систему, сбила равновесие. Не ожидал он, что, записав мужа, она повесит трубку, не сказав больше ни слова.
Она знала, что разговор не окончен.
Вечером Лиля собиралась в магазин, и погулять с дочерью. Заветная мелодия заиграла в прихожей, когда они надевали пальто. Слишком громко, слишком нагло. Сбросила звонок. Ясное дело, хочет перенести визит. Хоть бы все нормально только было; не сорвалось. Внутренний голос уверял, что дело не в изменившихся обстоятельствах, а просто Максим не может понять, почему она не продолжила общение. Не стоило бы звонить, но дело требует. Набрала с улицы. Не ответил. Ну, вот. Еще и так. Ну, что же, ее совесть чиста - она звонила. Остальное - не ее проблема.
Она всегда все чувствует, и глупо ее разубеждать, когда она знает точно. Точнее, чем если бы услышала в словесной форме.
Звонок.
- Да, да! - на бегу.
- Привет еще раз. Изменилось у меня кое-что; может он к часу прийти?
- Да, он весь день свободен. Хорошо, пока.
- А...
Лиля нажала на "отбой".
Недоговоренное повисло в весеннем воздухе. Боже, как прекрасно жить! Спросил - "может ли?" - значит, просто удобнее к часу. Значит, принял бы в любом случае. Но Лиля понимала - все равно ему, в какое время. Не для того звонил... и вновь не получил продолжения разговора. А нечего было говорить, что не соскучился по ней!
И еще одну вещь она знает заранее; знает, что будет завтра; в предвкушении...
..
Наслаждаясь отсутствием мужа, столь редким, что нужно было пользоваться моментом и отдыхать, - она пила кофе с молоком, посыпанный корицей и мускатным орехом. В школу еще через два часа. Разбудил звонок настырного поклонника (поначалу творческого, впоследствии перешедшего на личность, и теперь упорно предлагающего ей руку и сердце). Человек был интересен, как друг. Привлекли его сюжеты и наброски; волновало мнение по поводу ее произведений. Не прогонять же его лишь из-за того, что влюбился? Звонок она сбросила, но встала.
Муж у Максима. Бред. Вместо нее. А ее там нет. Но все равно хорошо. "Надеюсь, он не сидит на нашем диване?".
Странно все. Сколько было эмоций в такой же ситуации четыре года назад! Сейчас она лишь усмехается. Хорошо еще, не пришло в голову, что муж узнает акварель, украшающую подоконник над диваном. Впрочем, Максим вырулит из всего. Он и в прошлый раз говорил с мужем, вставляя неплохие фразы "в ее пользу" - что для женщины вполне простительно опаздывать, говорить неточно, и тому подобное. С вечным своим невозмутмым обаянием он неизменно совершал правильные шахматные ходы в игре под названием психологическое воздействие. Ей, полной дилетантке в этом, хотелось совершить невозможное - переиграть гроссмейстера.
Кофе, булочки с корицей, солнышко в окне и тишина. Чудесно. Дивная мелодия, раздавшаяся с телефона, нарушила тишину, но завершила идиллию, нисколько не удивив Лилю. Она ждала этого; точнее, не ждала, а просто знала.
- Привет тебе! Ну, все, он ушёл. Два зуба я ему сделал, рядом, верхние слева, те, что сильно видно. Там у него нервов нет, неживые, я сделал внутрипульпарную анестезию. Но четвёрку пока времянкой закрыл, надо будет еще промывать и затем уже пломбировать постоянной. Тройку восстановил полностью; на штифте, надеюсь, продержится, хотя там мало чего осталось, конечно, один корень. Хотел заодно нижние, но он отказался. Мне так показалось, он боится анестезии - то ли реакции какой, то ли просто укола. Сразу: "Много всего будет, надо по частям...".
"К чему мне знать эти подробности?" - хотелось сказать Лиле. Ей было совсем неинтересно, что там творится с зубами мужа. Но не скажет. Ей приятно, что Максим отчитывается ей, а не мужу. Словно она - хозяйка, и муж - ее заказ у Максима, который тот должен выполнить. Ей безумно приятно слышать исполнительную интонацию в его голосе - что сейчас, что в тот раз, когда он забирал лекарства из аптеки. И увидеть пропущенный звонок (позже поняла, что он звонил из аптеки с целью отчитаться) - тоже казалось таким милым. Обычное действие, напоминающее отношения между мужем и женой: жена дает задание, и муж, выполнив, сообщает об этом. В этот момент мужской голос звучит смиренно, покорно, деловито и по-семейному; в нем слышится ожидание собаки, что ее похвалят, ласково потрепав за ушами. Н самом деле, конечно, подобные эмоции далеки от Максима, как звезды от земли, - тем приятнее слышать его в этой роли. Потому что определённые действия волей-неволей ставят любого человека в определённую роль, пусть даже на минуту. А если человек привыкнет выполнять определённые действия часто - волей-неволей сроднится с ними, и начнет испытывать соответствующие эмоции. Войдёт в роль, сам не заметив. Бытие определяет сознание, в большей степени, чем наоборот, хоть и это верно. Павлов был не дурак, выработка у собаки условных рефлексов на основе безусловного - подверждение тому. Можно витать в облаках, и считать, что дух преодолеет все. Преодолеть он может. Но создать новую реальность одним духом невозможно. Зато вполне возможно преобразить сознание, - о, не убив, не испортив прежнее, а просто добавив в него новые черты, ипостаси, - путём создания новых ситуаций, нового физического опыта. Скажем, Лиля, например, невольно прониклась духом супермаркета, не задаваясь такой целью. Работа в магазине стала близка, расширила сознание, не отняв ничего из прежнего - лишь добавив. Психика-то безгранична, в отличие от тела и времени жизни. Отнимается лишь физическое - труд, время, силы.
Ей было несколько стыдно посылать мужа к Максу. Теперь он будет уверен на сто процентов, что брак Лили фиктивен в известном смысле. Хорошо это или плохо? Поймёт, что он у нее один.
- Он, конечно, вошёл в роль... Сразу начал рассказывать, какой он самый больной в мире человек; стонать, охать, вздыхать... Говорил, говорил... еле выпроводил.
"А мне приходилось слушать это веками!" - хотелось отозваться Лиле фразой из "Интервью с вампиром". Правда, Макс не понял бы.
- Не мог подольше подержать?
- Я взял с него две тысячи, - чуть смущённо. - Чтобы не было обидно.
- Кому не обидно?
- Ни ему, ни мне...
Лиля вспомнила предыдущий разговор. "Скажи, ему, чтобы не платил. Типа, жена потом расплатится... натурой". - "Нет, так не пойдёт".
Мог бы и вернуть эти деньги на ее карту... но она не попросит. Даже если бы вдруг он согласился, что вряд ли...
И разговор с мужем:
"Конечно, лучше попасть в городскую, но, если уж приходится в платную, то только к Реутову!" - говорила она, наступая на горло собственной песне. Очень не хотелось сводить их вместе, но "Денталь" - это сплошное разорение.
"Так он платный?"
"Конечно. А как иначе?" - недоумевала Лиля. Как частник может быть бесплатным, интересно...
"Но ты-то бесплатно у него лечишься".
"Я - это я." - Чуть было не рассмеялась истерически, не выдала нечто вроде: "Вряд ли он захочет тебя!" - "Я - знакомая. А у него полгорода знакомых. Если он будет бесплатно лечить всех родных всех знакомых..."
"А, ну хорошо тогда. Я и сам так думал," - успокоился муж.
- А ты не мог его подольше подержать? Полечить, поговорить? Я бы отдохнула.
- Нет уж... получите - распишитесь. Он и сам торопился. Не судьба тебе отдохнуть. Зато как он сделает глаза, как увидит все.
Максим деланно захохотал.
- Хватит. Этот твой дебильный смех делает тебя похожим на голубого.
- Да ты что? А я то все думаю, почему они ко мне пристают. Неужели возникают такие подозрения?
- Да.
- Даже когда ты со мной? - Лиля видела в его голосе, как он улыбался и картинно-грозно хмурил брови. "Паяц", - подумалось ей внезапно.
- Даже когда я с тобой. - Театральная пауза. - Разговариваю.
-.А ты не думала... - он вдруг замялся, голос стал нерешительным и более серьёзным, - о том, как бы прийти в гости?
Как она обожает эту его манеру ходить окольными путями, выражатся не так, как сказал бы любой другой! Куда бы записать, а? Впервые в жизни Реутов не выдержал и признался, что соскучился; зовет ее, когда она молчит. И, разумеется, он не скажет это по-нормальному, как любой другой, он будет подбирать неловкие композиции из слов, лишь бы не открыться дословно, не произнести запретного, хотя и невозможного истолковать его фразу иначе. Любой нормальный сказал бы иначе. Господи, что она в нем нашла, что? И все же она так счастлива...
- Муж идет. - Прозвучало, словно она хочет улизнуть "на самом интересном месте", но в замке вправду повернулся ключ. - Думала, думала, - быстро, шепотом, с интонацией желающей отделаться поскорее. - Пока.
- Все, все, давай, пока...
Несколько дней в душе рацветали ромашки, хоть и не видела его почти месяц. Оно того стоило! Впоследствии эйфория схлынула, момент был упущен, и жизнь стала обыденной.
Когда она вновь позвонила первой, возникло ощущение, что все это надо ей. Одни и те же разговоры. Очередное "приедь за мной", и очередное объяснение, почему он не успеет после пациента. Лучше бы прямо сказал: "Ты для меня не так важна, чтобы я за тобой ехал". Но прямо он не скажет. И уйти она не может. Некуда уходить - его любит. Никак не уйти - кто ее лечить будет?
Надела новые, модные, подаренные мамой на новый год, джеггинсы. Красивые, в обтяжку, с серебристыми лампасами. Никогда не носила таких вещей, но все уверяют - удобно и тепло. Правда, тепло; даже слишком. Снова выпал снег, и Лиля решила, что к вечеру замёрзнет. Мягкий терракотовый свитер. Белое пальто, теперь уже не новое, но все еще симпатичное. Джегинсы непривычно стягивали ноги, сдерживая шаг. Тёплые как рейтузы, плотные как джинсы, и воздухонепроницаемые, как капроновые колготки. "Словно космонавт в скафандре. Как же я дойду до остановки? Мне нечем дышать. Я привыкла, что кожа всего тела должна дышать". Еще и дернуло обуть высокие сапоги! Кое-как загрузилась в троллейбус (теперь приходилось ждать недолго - в отличие от вредной "десятки" троллейбусы ходили регулярно, и стоили дешевле. Хорошо, что маршруты изменили, и вместо шестого здесь ходит третий, повторяя путь десятого автобуса. До остановки на улице известного писателя, конечно. Дальше, скорее всего, троллейбус идет иначе, чем автобус, но ей какая разница?
С чего-то вдруг позвонил Максим, уточнил, едет ли она.
- Да, еду.
- Тогда жду!
- Можешь не ждать, а ехать навстречу! - пошутила Лиля и положила трубку.
Так. Пока она говорила, что-то пошло не так. Троллейбус направлялся вправо, вон, виднеются купола храма. Почему он пошел по маршруту старого шестого? Так тоже можно доехать, но это будет дольше, и идти потом от вокзала.
- Нет, к вокзалу мы вообще не идём, - бодро пояснила кондукторша. - Мы вернулись к совсем старому расписанию, свернем у рынка и на конечную, к депо. Давно уже.
Точно. Давно. Она же так долго не была у него. Не месяц, но... Как же так, почему она не знала про старый маршрут?
- А вам куда нужно?
- К вокзалу...
Объяснять, на какую именно остановку она хотела попасть, не получилось бы - кто его знает, какой там номер дома, как остановка называется. Лиля никогда не задумывалась об этом.
- Как мне добраться до вокзала?
- Выйдете здесь, пересядете на "единицу"...
Ну уж нет! Сама судьба ведёт ее. Лиля даже не подумала нервничать. Сунула наушник в ухо, встала к выходу.
Номер Максима был занят. Ничего, зато он видит, что она звонит. Пара секунд на отбой, оба звонят одновременно. Она уже стоит на остановке перед домом с высокими коваными воротами; на другой стороне - строительный магазин. Место хорошо известно ей, только она не знает, какой транспорт ходит здесь сейчас в нужную сторону.
- Приедь за мной! - испуганно-истеричных ноток в голосе процентов двадцать, остальные восемьдесят - спокойно-приказные. Первые добавлены для вызова чувства нежности к маленькой девочке посреди незнакомой местности.
- Троллейбус завез не туда. Я не знаю, как отсюда добраться.
- Где ты?
- Улица Правды. Хрен его знает, какой дом. Вот, Правды, десять.
- Я не понимаю, где это. Напротив что, магазины рядом какие? "Магнит"? "Дамская одежда"?
- Нет... Аптека, "Связной". Киоски продуктовые.
- Ты на остановке?
"Неужели сейчас скажет: садись на автобус?"
- Нет, уже отошла. Вот перекресток. Ага, перекрёсток с Невского.
- Ясно, понял. Храм видишь?
- Нет. Но он где-то рядом, просто не видно. Едь давай!
- Нет, подожди, мы так не договаривались. - Сердце оборвалось. Все было зря? Не приедет?! - Туда будет очень долго. Иди к храму, вверх по улице, там будет тропинка ко второй поликлинике. Это близко.
Фу-ух.. выдохнула. Все, она видит золотые купола, просто с прежнего ракурса они были загорожены высотным зданием.
На всякий случай надо уточнить - там столько тропинок вокруг. Навстречу шли лишь двое молодых людей демонстративно устрашающей наружности - патлатые, в цепях и татуировках, с пивом в руках. Прежде Лиля шарахнулась бы от таких, но сейчас ей сам чёрт не брат.
- Не подскажете, как пройти ко второй поликлинике? - сияя льющимся из глаз счастьем и уверенностью.
- Вон туда, она сразу за храмом. - Фраза прозвучала неожиданно мягко, вежливо и доброжелательно.
Сплошной триумф; даже с парнями, которые, судя по повадкам, могли бы грубо пристать к ней или любому другому прохожему. Но ее неожиданное доверительное обращение за помощью нокаутировало их, превратив в джентльменов. Тропинка - вот она. Максим объяснил путь предельно точно. Она переспросила лишь для большей уверенности. Теперь можно медленно выкурить сигарету, а затем насладиться медленной прогулкой по аллее вдоль красивой церкви.
Ей стало еще жарче. Не думая, как она будет выглядеть, Лиля машинально расстегнула белое пальто, - все, что она могла сделать сейчас. Умудриться надо одеться так, что невозможно что-то снять, не оказавшись голой. Джеггинсы казались панцирем, объёмный мягкий пуловер грел, как печка. Высокие зимние сапоги были просто лишними! Откуда ей было знать, что за день сойдёт почти весь снег, если еще вчера она ковыляла по скользкому льду, проваливаясь в подтаявшие сугробы? Может, и хорошо, - физический дискомфорт отвлекает от душевных переживаний. Однако хотелось выглядеть идеально - ведь он будет высматривать ее на дороге. Ладно, что же делать. Успеет она сделать селфи на фоне собора с золотыми куполами?
На краю тропинки, по которой шла Лиля, стояла пожилая пара - женщина в платке, и мужчина в инвалидном кресле. Отводя глаза, Лиля постаралась обойти их. Возможно, они просто гуляют, или возвращаются с поликлиники, но платок на голове напоминал о церкви. Ничего особенного, но вот не любила Лиля активных, демонстративных попрошаек. Боялась даже. Они вели себя, как цыгане, от которых не отвязаться. Она может спокойно подойти, и дать немного мелочи любому страшному, пьяному, грязному бомжу; а таких вот крупных тётенек на паперти - опасается.
Торопиться не надо - когда-то он еще приедет. Если приедет... Она помнит, как долго ждала мужа в таких ситуациях. Пока мужик соберётся, выйдет из дому, заведётся, покурит, включит навигатор... Максим не пользовался навигатором, потому и уточнял место. Конечно, время зависит от расстояния... Но наверняка придётся ждать - парковая дорожка закончилась неожиданно быстро. Вот и вторая поликлиника, через узкую улочку. Она не успевает продумать свои мысли, прочувствовать ощущения; остановиться, послушать музыку, подумать, осознать.
Дальше идти некуда. Он назвал поликлинику и собор, но не сказал, куда конкретно подъедет; может, здесь есть стоянка? Мимо промчались, навстречу друг другу, две невзрачные чёрные машины. А вдруг он не приедет? Сколько она будет стоять здесь и ждать, чтобы потом униженно перезванивать? Хотя ей необходимо ещё несколько минут... За эти минуты ей надо вселить в себя мысль, что за ней приедет субару; поверить, осознать. Она ведь не верит еще.
Она не успела. Осознать. Субару возникла в конце дороги вполне буднично; она не выглядела большой и роскошной, какой обычно казалась Лиле. Так, средняя машинка. Но это ее любимая машинка! Этот немыслимый, круглый с двух сторон, номер, который она узнает издали. Видит - и не верит своим глазам. Хотя все просто идет по плану. Все равно сейчас что-нибудь будет не так. Наверняка он проедет мимо, не заметив ее, или развернётся, и она должна будет бежать через дорогу? Здесь переход, и, возможно, нельзя останавливаться. Черт его знает, почему нельзя, - она вовсе не правила дорожного движения вспоминает, а собственный опыт, когда всегда все происходит не так красиво, как в кино, не так гладко, как хочется...
Субару очень спокойно останавливается, поравнявшись с ней; бежать никуда не нужно. Все очень просто и нисколько не пафосно. Лиля забывает даже, какой образ себя надо создавать, как она хотела поздороваться, как улыбнуться. Она буднично и устало плюхается на сиденье, не испытывая даже того небольшого волнения, как при посадке в белую "шкоду", или даже в незнакомое такси. Больше всего это действительно напоминает собственный "Логан". С одной лишь разницей - в Логане она всегда сидит сзади.
Как странно встретить любого человека в непривычном месте, в другой ситуации. Сам момент возникновения его словно из другого мира - только что его не было нигде, кроме как в ее мыслях, постоянно, - и вдруг он рядом. Сложно представить, что он может жить где-то без нее, есть, спать где-то. Когда он забирал лекарства, заказанные ей, она пыталась вообразить его в аптеке, произносящего название таблеток и ее имя. Поверить в то, что он реально существует, живет где-то, кроме как в ее воображении. Что сама стоматология в цокольном этаже старого дома - не призрак, созданный воспалением больного мозга. Она убеждала себя в этом, когда муж пришел оттуда, сообщив ей, что "вот и Реутов сегодня тоже вырубается, как и ты". Дело даже не в любви - просто мы зачастую мыслим линейно - если не видели своими глазами жизнь другого человека в разных местах и ситуациях, в разное время, - нам всегда кажется, что у него и нет никакой другой жизни. Учитель есть только в школе, врач - только в кабинете. Вообразить учительницу в домашнем халате или в ночном клубе удаётся с трудом...
Максим ведёт себя столь же обыденно, как и она. Выглядит чуть более уставшим и недовольным, чем обычно. В субару включено радио (или диск? Потому что она не слышит мерзких голосов диджеев, перебивающих песни); звучит что-то неплохое, в ее вкусе, блюзово-рок-н-ролльное.
- Ой, извини, я сильно хлопнула...
- Я не успел сиденье поправить. Справа под ним рычаг, потяни его вверх.
Только сейчас она понимает, что спинка опущена. Господи, ну почему она никогда не помнит, где эти дурацкие ручки, кнопки, и прочие вещи в машинах? Ведь когда-то, очень давно, она пользовалась этими устройствами; в длительных поездках. Забывает все, что происходило больше полугода назад.
- Да нет там никакого рычага! Поехали! - говорит она в отчаянии. Пальцы ее вновь и вновь нащупывают пустоту.
- Вплотную к подушке сиденья.
Он терпеливо ждёт, но не выходит помочь ей.
Слово "подушка" помогает - Лиля поднимает руку выше (она искала где-то у самого пола), и находит вожделенную ручку; тянет вверх. Слава тебе господи!
- Нет, ну это ж надо так! Пошутила, называется, про "можешь ехать навстречу". И в ту же секунду троллейбус свернул в другую сторону!
- А я с пациенткой долго возиться не стал - сказал, второй зуб отложим на завтра. Другая сама не смогла сегодня.
Счастье, что в субару всегда прохладно. Он не выносит жару с духотой; включает печку и закрывает окна лишь в морозы. В такси Лиля просит убавить тепло, лишь когда начинает совсем задыхаться. Угроза жизни заставляет заткнуться голос идиотской стыдливости. Почему она не чувствует дикого восторга, не испытывает триумфа, не запоминает жадно новые улицы? Новые - в смысле того, что они с ним не ездили в этих местах. А фиг его знает. Слишком обыденно все, слишком просто. Вот уже поворот во двор стоматологии. Такое все серое сейчас, голое, некрасивое.
- О, место освободилось, пока ездил!
Место под названием "у помойки".
Выходя из машины, Максим здоровается с котом. Лиле с ее стороны не видно кота. Впервые они приехали вдвоём сюда. И не видит никто, кроме кота. Жаль.
Три желания одолевают ее: посетить туалет, попить воды и раздеться. Желание снять с себя жаркую одежду заглушает все мысли и чувства. Она хотела в очередной раз поиграть в "недоступность". Какое там... В желании раздеться сейчас нет никакой эротической подоплёки, скорее, наоборот.
- Разве я месяц здесь не была? - с сомнением произносит она. Долго, но все-таки не месяц... - В троллейбусе сказали: "Да он уже месяц, как маршрут сменил". Преувелилили просто.
- О-о, сколько у тебя грязи на сапогах! Вытирай здесь.
Он схватился за голову, увидев страшные чёрные отпечатки.
- Боже, что это?! Да я век не ототру такое!
Она в ужасе уставилась на ноги. Словно искупалась в болоте, прошла по мазуту, и напоследок вывалялась в саже.
- Это ты меня послал на эту аллею возле церкви! Стояла я себе на сухой остановке. Нигде такой грязищи не было!
- Да здесь тоже грязно, все равно бы испачкалась.
- Нет, такого чуда нигде не было еще...
В конце концов, его-то ботинки чистые. Она прошла в подсобку, схватила чашку.
- В бутылке вода?
- Да.
- Ее мало!
Лиля залпом выпила половину содержимого бутылки из-под коньяка, в которой давно живет вода. Теперь снять бы с себя свитер...
Сапоги по-прежнему оставляли жуткие отметины. Выходя из второго заветного места - туалета, она обнаружила, что оставила комья земли на пороге. Да что же это такое?
- Ну что, давай мне метлу и тряпку, буду все мыть, - покаянно и печально.
Это кошмар, в самом деле. Она бы прибила, если бы кто-то так наследил в ее доме.
- Дать тебе тапки?
Максим, вздыхая, покорно вытирал шваброй то, что можно было хоть как-то исправить.
- Давай! - обрадовалась Лиля. - Надо было сразу... и как в них ходить?
Смешно зашаркав большими для нее, кожаными тапками, она почувствовала себя лучше. И не так жарко, и есть над чем похихикать - тапки норовили слететь с ног.
- Чаю хочу!
- А ты принесла этот... кипятильник?
В голосе Максима слышалась надежда.
- Нет. Я и думать о нем забыла.
Это было правдой (уже), и не совсем правдой. Был момент, когда она раздумывала, брать ли ей кипятильник в следующий раз. И вдруг то, что единожды случившись, являлось замечательной идеей, стало казаться унизительным при повторении.
- Значит, не попьём чаю, - сказал он расстроенно.
("А ты ждал меня только для того, чтобы я кипятильник принесла?" - хотелось сьязвить.)
- Ну как так! - она бешено глядела на него. - Наверняка есть рядом магазины, где можно его купить. Так не бывает. Всегда можно что-то придумать! Например, есть линза, солнце; можно взять деревянные палочки и тереть друг о друга, высечь искру.
- Все равно не в чем будет кипятить, даже если разложить костёр.
- Неужели здесь нет походного котелка?
- Ну, нету... Хоть ты как смотри...
Она поняла, что не отрывает яростного взгляда от его лица.
"Обидеться, что ли, совсем? Не мог за столько времени..."
- Как ты сам-то здесь; если это вся вода, что оставалась? Пусть не чай, но просто пить всегда хочется.
- Я почти не бываю здесь.
- Как так? Говорил, работаешь. Учился. Вроде каждый день пациенты есть.
- Нет, их совсем мало. По одному в день. Говорю, забывают меня, все меньше народу ходит. Есть еще дистиллированная вода, в бутылке.
- Ее можно пить?
- Да. Питьевая. Она для стерилизатора нужна.
Он ушел в кабинет. Загудел стерилизатор, зажглись зеленым цифры таймера. Лиля погасила свет в подсобке, и очутилась в темноте. Грустно. Ну что ж, она хотела заняться зубами. Подошла к креслу, стянула свитер. Ей казалось, в темноте не видно ее движения. Можно ведь лечить пациентку, одетую лишь в леггинсы и лифчик? Чего он там не видел, спрашивается? Она не собирается соблазнять, ей просто безумно жарко. Соблазнять она любит иначе - чтобы он медленно раздевал ее...
- Ты уже разделась? - он только этого и ждал.
- Мне жарко! И я хочу спать. У меня стресс, я устала...
Она все еще пребывала в злобно-разочарованном настроении. Все не так! Приехал, спас принцессу... и ни конфетки тебе, ни цветка, ни чая несчастного! После такого долгого перерыва. Не хотелось обниматься.
- Мне жарко!
- Так охладись, прижмись ко мне. Я прохладный.
- Ни фига. Только руки.
Прохладные руки нежно гладили ее спинку, губы искали ее губы, шею, плечи, ушки. Он стонал, вздрагивал, прикасаясь к ней так, словно боялся, что она исчезнет, словно не верил, что это действительно она, а не мираж, готовый растаять. Она все еще сердилась, но ее руки нежно гладили его голову, шею, уши; гладили ласково, без всякой страсти поначалу; словно в лёгкой привычной задумчивости... И вот уже безумие. Она не понимает, как это возможно - ни он, ни она не похожи на акробатов; скорее, наоборот, жертвы возраста и остеохондроза; но как его руки и губы оказываются везде и сразу? И она не отрывает от него своих губ? Это волшебство, иначе нечем объяснить. Стоя на носочках, откидываясь назад, теряя все реальные точки опоры на земле. Может быть, их тела становились нечеловеческими? Она чувствовала себя птицей. Она - в теле голубя, или волнистого попугайчика... ведь только птицы изгибают шеи на сто восемьдесят градусов, продолжая при этом целоваться; только у них самец становится вдвое выше за счет вздыбленных перьев и вертикальной осанки, только они так нежно курлычут. Или она - львица изогнутой спиной и бархатной шкуркой, которую лев обнимает мягкими лапами, мурлыкая? (Когда людей презрительно сравнивают с животными, - отдают ли люди себе отчёт в том, как прекрасно и органично проявляют животные свои чувства? Венец ли творения - человек?)
- Все, больше не могу... Я хочу только спать теперь. Ты приглашал спать... с открытым окошком.
- Холодно будет.
- Нет, открой...
- Хорошо, пошли спать.
Не отпуская ее, он идет к дивану, стелит матрас и простынь. Она бухается туда, в самом деле желая заснуть. Жаль, что пришлось самой раздеться. Но он торопливо наклоняется, и полностью стягивает с ее ног леггинсы, не давая это сделать ей. Секунды она погружена в сладкую нирвану, и борется с фразой, срывающейся с языка: "А ты-то здесь зачем? Дай поспать..."
Она не успевает ничего сделать с заглючившим телефоном. И теперь обречена слушать "Ах, какая женщина" и "Позови меня в ночи - приду" Влада Сташевского. Вместо того, чтобы убавиться до минимума, звук выскочил из рамок плэйлистов и пошел проигрывать все, что когда-то было загружено. Она даже не помнила, что у нее были такие песни. Ладно, главное он не возмущается; ее-то музыка, если и отвлекает, то незначительно. Нога в белом носочке (один почему-то так и остался неснятым) оказывается на его плече, и он тянется к ней, желая поцеловать, что ли... Но мгновение исчезает, растворяясь в вечности.
...
- Десять часов. Но мы же должны хоть что-то сделать!
- Не могу. Не слушаются руки. Как на первом курсе, - засмеялся. - Дрожат просто, такое напряжение: не могу ничего.
- Еще бы...
- Поехали, а? Я серьёзно. Еще несколько минут, и я не смогу вести. Невозможно стало, после ковида; нет сил. Десять вечера для меня предел...