Мамины исьма
Когда уезжала моя мама, в узелочке своем она передала небольшой сверток. Ну, сверток, да сверток, что тут особенного? Я его и положила на полку в шкафу. До времени и не трогала. А тут как – то руки сами потянулись к нему. Что там, интересно?
Развернув ее узелок, я увидела конверты. Старые, еще советские. Письма мама писала. Писала, в основном племяннице своей в Германию. Про другие письма кому – то я не знала, поэтому так сильно и удивилась. Конверты были сложены аккуратно, но сильно потрепаны, видимо она их часто доставала и перечитывала. И я подумала:
- Раз уж мама мне доверила свои письма, я имею право их прочитать.
И вот открываю первый конверт:
«Меня зовут Меньших Эрна Фридриховна. Моя фамилия до замужества была Губерт. Родилась 27 июля 1926 года в селе Розенгейм Красноярского района Саратовской области. Село было большое, на 800 дворов. В нашем селе была церковь розового цвета и она делила село на две части. А колокол было на всю деревню слышно. Дома все рубленные были. А сады какие! Груши хорошие, крупные, сладкие, как сахар! А дыни, возьмешь в руки и радуешься! Мы жили у самой Волги. Весной вода все захлестывала. Очень хорошая деревня была. На праздники в деревню съезжалось много народа».
Еще письма:
«Проживала с семьей своих родителей: матерью Еленой Мельхиоровной (в девичестве Дубс) и отцом Фридрихом Генриховичем, старшей сестрой Фридой (1924 года рождения) и младшим братом Генрихом, мы звали его Андрей (1930 года). В семье рождались и другие дети, но в младенчестве они умирали. Мама моя все хотела девочку Леной назвать, но они все умирали до года. Бабушка по отцу, мы ее звали Модер, родилась в 1856 году, умерла в 1933. Хоронили бабушку в деревне, откуда она была родом. Семья была большая, много братьев по отцу. Все жили дружно. После смерти матери, мой отец отдал свою долю братьям. Дом у них в деревне был очень большой.
Когда дом делили на паи, в семье моих родителей еще не было детей. И так бабушка попала к нам. Бабушка была очень хорошая. Много работала. Раньше землю давали на мужской пол. А сыновей у бабушки много было. «Губертских» пол - деревни было. В каждой семье по 8 – 10 детей было. Они табак сеяли. Были такие длинные сараи, в которых табак сушили. Семья была не бедная».
«А потом наступил 1933 год.
Один из дядей был партейным. Этот Андрей, когда разрушали церковь, залез наверх и скидывал колокол. И тот ушел глубоко в землю. Бабушка его за это не любила:
- Лучше бы он сам там (в земле) застрял.
Может быть, он это тоже сделал из – за детей, которых у него было много, а уже голод наступил.
Сыновья приезжали к матери. Еще Андрей был, Христиан, Каспар. Все дружные были. Одна была дочь Эрна. По ней и меня назвали. Это была моя крестная. Красивая была. Вообще все красивые были.
У мамы моей было два брата. Один хороший, другой плохой. Хорошего звали Карлуша».
«Родители в семью брали приемных детей. Одного мальчика, Карлушу, (примерно 1922 года рождения) они взяли из детдома. Моя мама шила для этого детдома одежду и вот один мальчик привязался к нашему отцу. Мама и уговорила взять его к себе. Этот мальчик вырос в семье.
- Очень хороший был!
Женили его на двоюродной сестре нашей мамы, тоже Эрне. Две дочери у него в семье было. Во время войны Карлуша вместе с приемным отцом был взят в трудовую армию. Карлуша после войны работал в Яшкино и жил на улице возле пожарки. Когда он работал на погрузке леса, с платформы покатились бревна и придавили насмерть нашего Карлушу».
«Жили мы хорошо. Моя мама хорошо зарабатывала, потому что ценилась как швея. У нее всегда было много заказов. Мама, когда молодая была и шубы, и тулупы шила.
Научилась шить моя мама у одной семьи, жили они неподалеку, как говорят: районный центр. Муж шил мужскую одежду, а жена – женскую. И так у них мама научилась швейному мастерству». Обе дочери у них были дауны. Но тогда не знали, отчего это. Мама за учение платила.
«Нашу семью раскулачили. Братьев у отца было много, жили дружно и хорошо работали.
Пришли самые лодыри и все забрали. Даже ночной горшок у маленькой девочки!
Я хорошо помню, хоть и маленькая еще была: ночью все отбирали, знакомая наша принесла два мешка «шмуток», боялась отберут. А хулиганы залезли в дом, и все утащили.
Отобрали все: и коров, и коней, и сбрую, все! Люди же все сами покупали, а они отобрали».
«В 1934 году мы переехали в город Энгельс Саратовской области, раньше он назывался Покровск. Уговорил переехать нашу семью двоюродный брат отца, Генрих Губерт.
Он очень хороший был!
Жену дяди звали Христина. Вся семья у него были музыканты. Потом они уехали в Германию.
Переезжали в город всей семьей: родители, сестра Фрида, Карлуша- «приемыш», Андрей – брат. Еще была одна маленькая сестренка, она умерла от голода. Соседи все умирали от голода, 33 год!
Нас всех завернули в перину, чтоб не замерзли! Переезжали ночью, в январе.
В школу пошла старшая сестра Фрида, я еще не ходила. Отец мой устроился работать на кирпичный завод. Работа была тяжелая и отец не мог работать, постоянно кашлял. Потом он перешел работать «к военным». Служили «и шоферы, и стрелки».
Стрелков дивизия была. Я помню, написано было «147».
«Недалеко от нашей избушки, «на курьих ножках», был овраг, из которого выбирали глину для кирпичного завода. У людей были огороды, сажали картошку. Родители собирали «синюю» ягоду, которую мама добавляла и в галушки, «вкусно было». Ягоды очень много росло:
По целому ведру набирали. И солдатам относили, там тоже варили.
А так много там ягоды росло!»
«Детство наше было счастливым. Жили очень дружно.
Там немцы и русские жили, всякие! Всякие разные нации были! Люди совсем другие были!
Сончас – все темно. Только 6 часов, сразу все загорелось, все вышли. Бегали, снегом кидались».
Еще письмо:
«В деревню привезли целую машину семечек. На масло подсолнечное. Эти семечки разгрузили к нам. Раньше в этом месте какие – то склады были. Там какой – то «царь» жил. Широкая стена от переезда и целый квартал, такой забор был кирпичный. Мы по этому забору ходили. Там кухня была, потом там, где они спали, и гаражи.
Я шустрая была.
Жених у меня был, Витька. Наберем с ним в горшок головастиков, заберемся на кирпичную стену и когда кто – то идет внизу, выливаем на него. И прячемся».
«До войны я успела закончить 5 классов. Много учили стихов, научилась хорошо считать.
1939 год снова был голодным. Стояли в очереди по всей ночи, писали номер очереди на спинах, руках. Хлеба давали по две булки. Брат Андрей в ту зиму едва не замерз. Сморило, он и прилег на бревна. Когда мы кинулась его искать, люди подсказали:
- Вон мальчик среди бревен лежит.
Не стали бы искать, так и замерз бы.
И все равно, хорошо мы до войны жили!»
Следующее письмо:
«Сначала с Волги семью депортировали в Абакан. Там мы с Фридой работали в шахте.
Не только нас выселили. Много народа. Ой, много! Семей много было. Сначала все с мужиками были. Вот наша семья: трое детей, Карлуша приемный, отец и мать. Мужиков тогда забрали в ноябре месяце, в следующем году»
А вот письмо про талоны.
«Давали сразу на 10 дней.
Кто хотел, натягивали сразу на десять дней, а кто не хотел, за два или три дня все съедали. Ругались на них: надо вот так! Сделали на весь месяц. Опять не так. Как вот должны делать? Другая говорит:
- Какое твое дело, я может зараз съем, а может за два месяца.
Мы с Фридой, например. Не только мы, другие тоже которые, мать с дочерью были, две снохи. Они как – то по – другому делали».
«Крапиву ели. Ели! Идем из леса, когда на лесоповале были. Это было уже в Башкирии. Выберем, которая посочнее была, варили суп, картошку там. Мяса нам не давали. По – разному. Вот, наверное, что на базе было, то и давали. Вот дают нам килограмм хлеба. Карточная система. Мы с Фридой на одну декаду возьмем муку, 6 килограмм, а на одну декаду хлеб берем. Мы галушки варили. И лепешки стряпали. А мужики, если они получат – съедят сразу и все. А в столовой хорошо кормили. Я была рабочий контроль, по ночам ходила, смотрела, что они в котел кладут. Мяса пятак положат на весы.
- А бурильщики, они здоровые мужики были, азербайджанцы. Только поставишь контрольную порцию на весы, смотришь, ее уж нет. Кричат:
- Где контроль, где контроль?
- А мы пойдем ночью, откроем трансформаторную будку и выпускаем автол тоненькой струйкой, потом закроем и стряпаем, и никто не умер. Одна тетя Маруся была, старая дева, 50 лет за лишком. Вот в стенгазете ее нарисовали: сидят за столом, а она на вилке держит лепешку и написано «автол». Ну, никто не умер! И картошку на нем жарили.
В карточки входило: крупы маленько, перловка, пшенка. Мы и сами вырастили целый мешок проса. И людям давали. Жалко же людей! Там тетя Лиза была охранником, она вредная была, а другая была, как мы, немка, она хорошая была».
«Плохо было! Идешь с работы еле – еле, дома есть нечего. Оставишь если кусок хлеба, хозяйские дети тоже хотят есть. Ругайся – не ругайся.
Работать они не хотели. Колхоз. Утром бригадир едет на коне и стучит в окно:
- Маша, на работу! Настя, на работу.
Наша хозяйка никогда не хотела. То у нее эта Валя, младшая, заболела, то еще чего – нибудь. А другая идет на работу. Сколько – нибудь, да получает.
Вот взрослые же люди. Видят: у тебя есть, а у меня почему нет? А не хочет идти на работу. Ну, тогда и не ешь! Бригадир, это его обязанность, на коне разъезжать по деревне, по 80 и больше домов, и никто не идет на работу!
Говорят, это колхоз пусть убирает! А убирать – то некому! А люди, они не понимают. Вот муж ушел в армию, теперь сиди и жди его. Чтоб он тебя кормил. А другая идет на работу. Маленьких детей оставит с кем – нибудь, с соседкой и идет на работу. А другие не хотят. А у нашей хозяйки, Насти, старшие девки большие были, а работать не хотели. Ну, они богатые были. Пчелы были, 5 улей, телку обменяли на корову. Все – равно как – то лучше было».
«Это в Ишимбае было. Вот люди идут на работу:
- Это немцы, это немцы!
А я скандалила всегда. Сестра моя:
- Да перестань ты, перестань!
Тоже, ну по 16 лет нам!
А мужики, отец мой говорил – мигом умирали! Они еще курят! Другой бы хлеб купил, а тот – курить. Маленький стаканчик соли десять рублей был. А там в Ишимбае озеро есть, где соль добывали.
Зарплату нам иногда платили. Мама нам высылала. Мама день и ночь сидела и шила. Нам отправляла в посылках наши шмутки. Платья нам хорошие пришлет. Мама так до конца войны в Абакане и жила.
Было БНП – Башкирская нефтяная промышленность. Мы туда пойдем, письма получаем, деньги приходили. Бригадир поедет отчитываться, узнает фамилию, скажет нам. Я ходила один раз. 1000 рублей нам мать раз прислала, это были большие деньги. И 1000 рублей нам зарплату дали. И я шла пешком. Через лес только надо было 15 километров пройти. Гора там была высокая. У подножия стоял детский дом. Там такие хулиганы были! Дети тоже голодные были. Идти надо было в гору. Наша деревня в гору была. С другой стороны - лес. На подводе в гору даже не могли заехать.
- Пять часов было. Кирпичный завод был, рабочий день закончился. От кирпичного завода еще три километра было до нашей деревни. Я пришла домой, у меня ноги вот так тряслись. Во – первых, я боялась. Во – вторых, все же далеко.
Настрадались больше, чем надо!»
«Родителей вызвали к себе в 1946 году. Они в Тайге целый месяц лежали. Тогда все люди куда – то ехали. Билеты было не достать. Нам первым разрешили родителей вызвать. Мы хорошо работали. И семья наша приехала. Сначала дали комнату. Потом квартиру».
«Андрею 16 лет уже было.
В конторе, где они работали, сделали объявление: набирали на разведку. Андрей сразу вызвался:
- Я поеду.
И он поехал. Бригадиром был Барсуков Иван.
Жена была такая, как мы немка, а он русский. Хороший был бригадир. Собрал он в бригаду по 12 человек мужчин.
Вот четыре угла у буровой. Чтоб на каждом углу было и еще запасной. Это все очень высоко было, 43 метра. И кранблок еще был 3 метра, с одной стороны. А с другой, где эта катушка ходила, троса такие толстые, как моя рука были».
«Картошку накопали. Съедим, еще поставим. Съедим, еще поставим! Целый день только картошку пекли. В ведре. Опрокинем ведро и опять. Не дай бог опять это трудовая армия».
«Деревенские – они такие интересные люди были, по – старинному разговаривали. Их было не понять. Но интересные! Дружные были! У девчонок сто косичек. Длинные волосы. Спросишь:
- Как тебя зовут?
- Катежекова Елена.
А другая – по –другому. Две подружки были. В школу ходили они пешком, там сколько – то километров. Хорошие люди были. Да мы мало и были. Мы приехали в сентябре, 2- ого нас погрузили в Энгельсе, а 12- ого мы приехали. Десять дней. До самой поздней осени вывозили из деревень. А потом люди уже стали умирать».
«В городе никто ничего не продал. Коров мало было, а в деревнях – у всех коровы были, у всех сады были. Жили все нормально. Но голод тоже был в 33 году. Мама наша помнила, что и в 21 году тоже был голод. Во время войны, конечно, плохо было. Настрадались!
Осенью поздно уже, пока все люди со своей скотиной разобрались. У нас одна коза была, мы ее сдали. Они должны были нам скотину дать, жилье. А никто ничего не дал. Тут сразу мужиков забрали, а женщины – что? И мама наша взяла себе мальчишку, ровесник нашему Андрею, чтоб ему хоть весело было.
Абакан – такая река! Волны такие, как дом. И несколько мальчишек там утонули. Одному 14 лет было. Женщина так плакала, кричала, в деревне было слышно!
Сестра работала, я маленько работала. Когда мы приехали, нас собрал тот, кто руководит этой деревней и говорит:
- Вот сейчас я буду говорить, какая работа. В шахте. Кто пойдет в шахту?
Но разве кто пойдет? Мало кто.
- В сторону. Кто пойдет на конный?
Наш отец любил коней, он ухаживал за теми конями, которых в шахте гоняли. Вот они уже ослепли. Им шоры. Два коня бегут. По кругу в одну сторону, в другую. И так целую смену надо. Их несколько коней было. Они уже ослепли от такой работы. Мы мало работали там, нас потом в трудовую забрали».
«В Стерлитамаке выходила замуж в декабре 1950 года. В Башкирии. Там мы трудовую армию отслуживали. В ноябре, 23, мне кажется, 42 года нас в трудовую забрали. У нас никаких документов не было, ничего. Даже паспортов не было. Куда мы поедем без ничего? Мы долго там жили. Потом мы уехали в город Бирск. Тоже Башкирия. Там моему брату Андрею дали квартиру. И он нас всех забрал: тетю Фриду с Ирмой, и меня».
Писем было немного. Видимо, мама писала их ночью, когда воспоминания будоражили, не давали уснуть.
Письма эти жгли руки. Перечитывала все равно раз за разом.
- Как же так, матушка Россия? Как же так? Они ведь тоже дети твои!
Елена Кустова - Губерт