Живому Мертвецу
Я еду в метро, вагон несет меня быстро. Но он торопит события. Я вовсе не так спешу, ведь сегодня я вижу больше других, больше необходимого, больше дозволенного нормами приличия и человеческого общежития.
Так я спускался в метро и я видел тебя, и я знал, что ты – копия и тень моя, и что в руке у меня фонарь и ручной шредер, которым я мог обезглавить тебя. Но что я не стал лишать тебя жизни, потому что видел, что ты живешь, и что ты не безнадежна, хоть и слаба и зависима от источника тени.
Но я вошел в жестяной гроб синего цвета и я сел на подушки, положенные для живых, что не удивило меня, ведь я знал, что ныне живые лежат в гробах, мертвые же бродят или сидят в наших квартирах, и что, раз мертвые поменялись местами с живыми, нас стоило бы называть Мертвыми Живцами, а их – Живыми Мертвецами.
И я трясся в вагоне, а передо мной сидел бородатый человек в черной и белой одежде, также на нем была одежда красная и с дешевой позолотой. А тело его было крупным и сильным, а глаза черными, и они смотрели расслабленно. По его глазам сразу было ясно, что он – хозяин своей жизни и своего времени, и что он очень доволен своей одеждой, особенно красной и той, что с дешевой позолотой.
Он мог обмануть этим кого угодно, но только не сегодняшнего меня. Сегодняшний я видел суть вещей и я знал, что поезд торопится вперед, к Живому Мертвецу, и что этот человек не властен над тем, как быстро он уносит его туда. И кроме того, приглядываясь, я видел, что он вовсе не человек, но мясо в лепешке, хрустящая шаурма, которая спешит доставить себя Живому Мертвецу.
И я видел девушку – молодую, сочную девушку – которая летела на крыльях колес этого вагона, которая вбежала в закрывающиеся двери в последний миг легко, точно птичка, и также легко уселась на краешек мягкой скамьи, точно на жердочку. Она была хороша, и я подумал, что мог бы взять её и владеть ей, и что она бы хотела этого. Но что я знал, что и она – не человек, а только ароматный букет с упругими бутонами, который всеми клетками своих стеблей, лепестков и листьев жаждет поднести и отдать себя Живому Мертвецу. И что все цветы таковы, все просящие себя сорвать, все доставляющие себя к ногам Живого Мертвеца.
И что там же я видел серьезного гражданина, который считал в уме, и что считал он прибыли опта и проценты кредитования, и что был он при этом еще не стар. Но сегодня я видел больше и я понимал, что он также не человек, что он – костяные счеты, которые мчатся подарить себя Живому Мертвецу, чтобы он бесцельно перебирал их своими неподвижными, иссушенными пальцами. Его рама и костяные прутья были искусны, а слуховые косточки глухо стучали в такт биению нашего поезда.
И тогда я подумал, что все они ищут счастья, но что поиск счастья в жизни заставляет их бежать от жизни прочь, заставляет их вожделеть Живого Мертвеца, который не даст им ничего кроме недоумения по напрасно пролитому времени. Но что такова природа Мертвого Живца, который сам клюет на себя, сам обещает себе, а затем заглатывает себя, успевая только удивиться последней боли.
Но мой вагон остановился, а их вагоны проехали дальше, туда, где их ждали их Живые Мертвецы, которые были везде, но которые были одним Мертвецом на всех.
Выходя из метро, я увидел парня, раздававшего листовки. Он дал мне двенадцать листовок, и я взял их, и прочел на ходу их выгодное предложение принести себя в дар Живому Мертвецу. Но в тот день я был хитроумнее, и поэтому я сразу прочел между строк, и там было написано, что этот парень сгибается от тяжести всех своих забот и трудов, но что деньги он отсылает больным родителям, и что считает он, будто это хорошо. Но все же я успел заметить, что он не человек, а водяной насос, и что в жертве своего безустального труда он бросается в объятия Живого Мертвеца, и что даже отчаянным благородством своим он клянется в любви Живому Мертвецу, добывая для него сладкую влагу из-под земли, кладя на его алтарь сначала свои мышцы, а затем и свой ум.
И я дошел до моего дома и я вошел в лифт, и он поднял меня к моей квартире. Я отпер дверь и шагнул вперед, и в нос мне ударил запах жареной рыбы, и навстречу мне вышла моя соседка в домашнем, и она ела рыбу, и предложила мне есть рыбу с ней. Но в этот день я был презрителен и я отказался, сославшись на дела, но я взял с кухни нож, чтобы, как я сказал, есть рыбу позднее. Но соседка не говорила со мной с прошлой недели, и я спокойно воспринимал это, ведь она была не человек, а пузырь, наполненный мускусом, и что она оказалась хитрее других, пытаясь привлечь к себе Живого Мертвеца, но что она не замечала, что в этой попытке похотливо трепещет и подходит все ближе к моей комнате.
Тогда я вошел в комнату, держа в руке нож, покрытый жиром и запахом жареной рыбы.
В старом офисном кресле сидел Живой Мертвец, его иссушенное тело было недвижимо, его бессильная шея обмякла, уронив голову на грудь, а потом она затвердела в сухом воздухе моей спальни и зафиксировала голову на груди. Но что только блестящие, воспаленные глаза его двигались, не мигая, и что смотрели на меня, ожидая подношения.
- Ты пришел поднести мне? – не разжимая сухих губ спросил Живой Мертвец.
- Нет – отвечал я.
- А, ты пришел убить меня? – сказал Живой Мертвец.
- Да – ответил я – Я пришел убить тебя.
- И в этом ты вожделеешь – прошептал Живой Мертвец.
И слова были силой.