Поезд из Харькова остановился на станции Лозовая. Артём Матвиенко, студент-первокурсник строительного колледжа, опустил оконную раму и вдруг услышал знакомый голос. В толпе ребят на перроне, что галдели у киоска, он узнал Пашу Шмыгаля и выскочил из вагона. Тот был позапрошлым летом инструктором харьковского подросткового лагеря. Он тогда сразу понравился Артёму твёрдостью мыслей и силой характера.
Сегодня Украина была в огне, и юноша чувствовал, что место его с ними, с этими ребятами из жил и мускулов.
- Артемий, ты не забыл, как заряжать калаш? А приёмы ножевого боя? - задержав его руку, спрашивал Шмыгаль, - если нет, то айда с нами. Знакомься, группа "Яструб".
Артём едва успел сдёрнуть с полки рюкзак и на ходу выпрыгнуть из вагона. Пока бежал, где-то мелькнула мысль позвонить в Макеевку матери, но тут же забылась.
Группа двинулась вдоль путей, заставленных десятками вагонов с грузами под брезентом и иностранными надписями на бортах. Завернув за угол старого вокзального здания, ребята поспешно перебросили несколько ящиков из минивэна в Ниву и закидали их сверху газетами и тряпьём. Мишка Козуб распахнул перед новичком дверцу первой машины и сказал:
- Будешь, Артемий, моих котов охороняти.
Два беспородных толстых и похожих друг на друга серо-белых кота нехотя уступили место Артёму и не сразу приступили к еде, хотя Мишка отрезал им по солидному куску копчёной колбасы. Он гладил котов и часто моргал покрасневшими глазами (видимо, у него была аллергия на кошачью шерсть). Спеша уйти в другую машину, Мишка строго наказал:
- Остерегай моих котов! Я за них сотню сепаров и москалей положу, слышь?
За руль минивэна сел Женька Мосийчук. Он по-хозяйски поправил на лобовом стекле портрет худого человека с горящими глазами и сказал Артёму в зеркало:
- Це наш невмырущий батько.
Артём усмехнулся, вспомнив, как когда-то в детском саду воспитательница называла "невмырущим" Кащея Бессмертного.
Под вечер выехали из Лозовой. По дорогам тянулись на запад машины, шли из селения в селение пешие с рюкзаками за спиной и тележками. Артёма поразило одинаковое выражение на лицах сотен людей.
Между тем минивэн с Нивой резко съехали с шоссе и двигались по разбитым просёлочным дорогам на восток. Время от времени ребята что-то жевали, глотали таблетки, запивая их пивом, и травили анекдоты.
- Ваня Москаль, - рассказывал Женька, - одним высокоточным ударом отрубил гхолову Змию Гхорынычу, а на месте её целых три выросли!... Ха-ха-ха!
Женька хохотал, руля одной, сильной, оголённой до плеч рукой, где поверх чёрной татуировки с замысловатым рисунком была ещё наколота красная "повязка" с крестом.
Был уже конец марта, и весна заметно переламывалась к лету. Однако местами на склонах оврагов, заросших сосняком, сохранялись пласты снега. Круто завернув в один из этих оврагов, Паша объявил:
- Луганщина! Пора на охоту, хлопцы!
Надев на головы балаклавы и тесно забившись в Ниву, они через пару секунд исчезли в черноте старобельской ночи. Вернулись только утром. Мишка и Ярик завалились спать в Ниве. Паша с Артёмом развели огонь на дне оврага. В ожидании, когда закипит вода, Паша закурил и включил диск. Знакомый голос Цоя тёплой волной прошлого выплыл из машины:
Я ждал это время, и вот это время пришло,
Те, кто молчал, перестали молчать,
Те, кому нечего ждать, садятся в седло,
Их не догнать, уже не догнать...
Паша докурил, задумался и потом сказал Артёму:
- Он пел о нас. О тех, кто хочет единой Украины, понимаешь?
Артём кивнул, думая в эту минуту, что Паше, наверное, известно что-то большее, то, до чего не дорос ещё он, Артём...
После полудня потянулась уже донецкая степь с редким кустарником. И когда слева на высоком берегу Северского Донца мелькнули окраины Лисичанска, Паша дал команду, и все снова опустили на лица балаклавы, сели в Ниву и скрылись за ближайшим перелеском.
Артём проснулся наутро от хохота. Ребята, должно быть, давно вернулись и рассматривали видеоролики на сотовом Максима Штыка. Он был любитель снимать всё на свой мобильник. Рядом с ним беззвучно загибался от смеха его дружок Ярик Гончар, и на бритом черепе его вздрагивал длинный, похожий на чёрный язык змеи, козацкий чуп. Артём заглянул ему через плечо и похолодел. На экране жутким куском плоти повисла человеческая рука с обрубленными пальцами, потом мелькнуло мелово-белое девичье лицо с разорванным ртом. Лицо было знакомо. Но Артём в эту минуту не мог ни вспомнить, ни собраться с мыслями. У него кружилась голова. Отходя от смеющейся толпы, он слышал за спиной звук воды, булькающей, похоже, в человеческом горле, и задыхающийся голос, не то мужской, не то старушечий: "Убей меня, господи!"
Артём сел на голую землю и закрыл глаза.
- Э-э, - сказал над ним голос Паши Шмыгаля, - привыкай, брат: это война. Вот выпей таблетку и успокойся. Артём не помнил, как уснул…
Видится ему Азовское море, ночь и синее свечение на воде и теле Яны. "Это от водорослей,"- говорит она (прошлым летом на азовском пляже познакомился он с девочкой из Лисичанска). Они вместе плывут вдоль берега моря. Яна ударяет пяткой по волне и, рассыпав её на миллиарды сверкающих чешуек, уплывает вперёд, а он пытается догнать её. Но вот она оглядывается, и он с ужасом видит ее мелово-белое лицо с тоненькой струйкой крови из угла рта...
Артём внезапно проснулся и вышел из машины. Все спали. Над ним синели прогалины в ночном небе и оттуда смотрели звёзды. Артём силился собраться с мыслями, но не мог сосредоточиться. От проглоченной таблетки все мешалось в голове, и он опять забрался в машину и тупо ткнулся носом в угол сиденья.
С утра снова тянулась степь. Донецкий кряж, волнами возвышаясь над ней, уходил дальше, на восток. А с запада слышались неумолкающая трескотня пулеметов и разрывы мин. После двухчасовой отлучки в Горловку группа вернулась к заброшенному хутору, где в тени сожженной техники прятался минивэн.
- Как оберегаешь моих котов? - спрашивал Мишка Козуб, часто моргая и перебирая кошачью шёрстку пальцами с красно-коричневыми ободками вокруг ногтей. Артём кисло улыбнулся и что-то пробормотал в ответ.
- Учись, Артемий, вгрызаться в горло москаля, и не ной, не кисни! - посоветовал Мишка и, отходя, больно щёлкнул его по лбу.
Перекусив и посовещавшись над картой, группа продолжила путь по дорогам Приазовья. В весенних сумерках рассыпались и белели хаты по склону широкой балки. Артём сквозь дремоту видел старушку, что брела по крутым её изломам и постоянно озиралась. "Наверное, собаку ищет", - подумал он, впадая снова в сон.
Когда рассвело и Артём открыл глаза, он едва не вскрикнул, узнавая родные макеевские терриконы, обнажившие каменистые щёки, начинающие уже местами покрываться зеленоватой молодой щетинкой. Где-то впереди работала тяжёлая артиллерия, и широкая грудь степи вздрагивала от мощных глухих ударов. Но природа Приазовья, отвергая человеческое безумие, готовилась к весеннему обновлению. Голые ещё тополя в редких селениях делались как будто тоньше и тянулись вверх, словно желая испить голубую небесную воду, щедро разлившуюся над степью.
Проехали ещё часа два, и на этот раз группа ушла пешком по тропе, что круто взбиралась на высокую насыпь, и вскоре растворилась в сумерках. Вернулась она на незнакомой машине раньше обычного, ещё до рассвета. Паша, махнув рукой куда-то в темноту, сказал:
- Там, впереди, Мариуполь, Азов, там нас ждут братья.
Он приказал Артёму перебраться с котами в новую машину и поинтересовался у него, владеет ли он английским. Получив утвердительный ответ, Паша повеселел и хлопнул его по плечу:
- Отдыхай пока, скоро вернёмся!
Светлел горизонт. И прояснялись на нём очертания далёких мариупольских монстров из бетона и стали, что, казалось, притягивали к себе заблестевшую на заре дорогу и умчавшиеся по ней две машины...
Артём забрался в Жигули-шестёрку, перебросил котов на переднее сидение и улёгся поверх тряпья. Но уснуть не мог, что-то тревожило его. Запах. Как будто он уже слышал его. Наконец рассвело окончательно, и в левом углу под водительским сиденьем что-то сверкнуло. Артём, зевая, протянул руку и поднял раздавленную кивок-собачку. Сердце его вдруг стукнуло и остановилось. Это была игрушка младшего брата Богдана, он не расставался с ней. Запах! Неистребимый запах отцовской машины! На секунду увидел он на руле руку отца с въевшейся в неё шахтёрской копотью. С потолка старых жигулей глянула на него знакомая серая замша. И страшная правда сотрясла все его существо. Спихнув котов, он судорожно откинул наброшенную кем-то куртку с водительского сиденья и увидел на спинке его расплывшееся чёрное пятно...
И он побежал. Дальше, дальше, в степь, где в сухих ковыльных травах неслышно проклюнулась и зрела новая жизнь. Но Артём ничего не замечал, потому что спешил убежать. Убежать от той страшной правды, что гналась за ним, хватала за горло, забивала лёгкие и душила его горячими, как кровь, слезами, глумясь и торжествуя, исполняла свою жуткую амокову пляску.
Май 2022