"Худсовет"
Июнь укрывал бульвары тополиным пухом, размазывая направо и налево своей белизной по только что набравшему силу травянисто-зелёному ковру газонов и клумб с анютиными глазками. В углах тротуаров скапливались целые пуховые шары, ожидающие очередной спички, пробегающего мимо, сорванца.
На дворе стояла не в меру тёплая погода, совсем не характерная для начала первого месяца лета, когда и похолодание ещё может проскочить с нудными моросящими дождями, и ночи далеко не располагают к увеселительным прогулкам, пугая своей прохладой и непредсказуемостью.
Что говорить, такое бывало и бывало не раз. Сейчас это всё в прошлом, а теперь всё не так. Одно слово – глобальное потепление климата: тают ледники. Гольфстрим озлобился, решив поменять своё направление… да мало ли чего там в мире творится? Разве на всех угодишь: кому всегда жарко, кому холодно. Но то, что в природе всё сдвинулось и теперь пошло по только ей одной определённым правилам – это факт.
Главное другое, что тут в Москве, каждый день солнце и температура под тридцать, а длинные июньские вечера превращены в душную парилку, когда воздух стоит и не продохнуть. Порой кажется, что это и не воздух вовсе, а некая вязкая субстанция с запахом выхлопных газов, пыльного асфальта, но с еле уловимым привкусом сирени, казалось, взявшимся откуда-то оттуда, - из прошлой жизни.
Бахарев встал. Прошёлся по комнате. Лениво потянулся. Заглянул в окно – ему надо было удостовериться, что утро уже началось, а с ним в этот мир пришёл и новый день.
В календаре он новый, чего говорить, но проходить он будет, как всегда, по-старому; как и все предыдущие, складывающиеся поочерёдно в семёрки, от этого, превращаясь в недели. Недели, в свою очередь формировались в четвёрки – образуя собой месяцы, а те быстро скручивались в декады, полугодия… и финал каждодневной гонки – очередной Новый год, с продолжением потом в Дне рождении. А это уже – минус год. Вот и отбрасываешь их один за другим, а куда деваться – время не остановишь. Только оно знает, что будет завтра, а тебе за этим остаётся следить, иногда совершенно необдуманно, вмешиваясь в её ход. Да и остановка его может произойти по самой глупой случайности, когда этого совсем не ждёшь. Вот вчера ещё вроде оно шло, ничем не предвещая своего конца, а тут, - бац… но не стоит об этом. У нас с вами только начало повествования и будем придерживаться его – всему своё время.
Да и время тополиного пуха, будто вечно длиться. Кажется, вот только прошёл он, пух этот, и город, наконец, выполз в чистое лето, свободно вдохнув полной грудью, а тут не успел моргнуть – опять нежные майские листочки, а за ними опять он; лезущий в уши, ноздри, слепящий глаза, - вездесущий пух. Вот так и жизнь быстро превращается во что-то аморфное. Дунул раз, - она и пролетела…
Через некоторое время, побродив по пустой квартире и пнув, свернувшегося клубочком, кота, он лениво направился в ванную, а потом, чем-то ужасно недовольный, стоял под струями прохладной воды, охлаждая своё, за ночь вспотевшее тело, в ожидании хоть малого просветления сознания, которое сегодня ему должно было очень помочь на очередном худсовете…
Но в это душное безветренное утро любая вода казалось липко-тёплой. Тут хоть залейся, но она была не на толику прохладней окружающей среды. За ночь вода прогревалась в трубах, а холодной было не дождаться. Когда она ещё поднимется наверх, уже та, что из труб, лежащих под землёй в прохладном коллекторе. Это сколько воды впустую выпустить придётся?
Потом он долго растирал себя жёстким полотенцем, массируя спину, которая уже давала о себе знать, но ходить к врачам было ни в его привычках. А болячки, как назойливые пиявки, расползались по всему организму, мешая полноценно функционировать в социуме. Но он держался, опираясь на вечное «авось», которое так часто помогает людям, если они в это верят…
Да и тело этому пока способствовало: подтянутый живот, что для мужчины ближе к шестидесяти, большая редкость. Благородная седина, аккуратно обрамляющая лысеющую голову. Коротко подстриженная бородка и чёрные глаза, с пронзающим насквозь взглядом. Но это не даёт повода считать его подобием знаменитых сыщиков Пуаро или Пинкертонов всяких, хотя тоже профессиональное - видеть то, что простым людям не подвластно - цвет, объём, пространство... Он был одним из тех, у кого жизнь в этом возрасте только начинается, но обретает особый оттенок и совершенно новый вкус и куда более изысканный, чем был до этого...
Илья Сергеевич Бахарев, с должным постоянством продолжал показываться в союзе художников, поддерживая этим свою значимость и необходимость пребывания на занимаемой им должности, председателя секции живописи, самой многочисленной в союзе.
Входя в парадную дверь, он тут же выпрямлялся, от чего казался хоть и на чуть, но выше обычного, а взгляд его принимал выражение – эдакое «сверху-вниз» и при этом говорил сам за себя: я всегда здесь, я к вашим услугам! И пускай я практически не вношу никакого вклада в творческий процесс союза, но я вам нужен, потому что я – это «Я» и этого вполне достаточно, чтобы меня любили и относились с должным почтением?!
- Лидочка?! У нас сегодня в двенадцать… так что, как всегда: будут приходить, размещайте их в коридоре. Запускаем по одному…
Ему было привычно отдавать простые, ни к чему не обязывающие поручения, и относились они прежде всего - секретарю Лидочке, хотя ей уже давно за сорок ушло и многим она представлялась Лидией Петровной, готовившейся через полгода стать молодой бабушкой. Но у Бахарева все женщины, какого бы они возраста не были, тут же становились: Машеньками, Людочками и что-то в этом роде, а когда он вдруг переходил на имена с отчеством – держи ухо в остро. Значит ему что-то не понравилось, но такое бывало редко.
Илья Сергеевич Бахарев хорошо знал и естественно чувствовал, что он где-то там, – наверху, постоянно парит в небе… и пускай с ним в вышине, ещё таких же человека три с крыльями летают, но не больше, а все остальные внизу. Вот и судите сами, как может относится небожитель к существам, ползающим по земле? Конечно, снисходительно, как мудрый орёл к сусликам, хорошо понимая, что они ему ничего не сделают, а вот он, когда только захочет может пустить их на обед.
Как ему нравился этот старинный особняк на Гоголевском бульваре. Здесь сами стены дышат историей. Может быть именно с этой лестницы в своё время Чацкий восклицал: «Карету мне, карету?!» А в этих залах проходили приёмы Московской знати: дамы с кавалерами кружились в потоке вальса, плелись различные интриги, заговоры, заключались пари и, конечно, влюблялись…
Это всё так, вот только чем век нынешний отличается, от старины? Да, всё тоже самое. Грехи человеческие не истребимы, они видоизменились под своё время и стали более изощрёнными, - с оттенком нового время, но по сути своей всё тоже самое… Человек погряз в грехах, часто не понимая, что вся жизнь его – это дистанция с быстрыми перебежками от одного греха к другому, а в этот короткий момент, пока он бежит, считает себя непогрешимым, но это секунды, - не больше.
Философия это и только. Говори не говори, а всё на своих местах останется до конца веков, а если бы по-другому было, то и века бы не кончались, а все жили бы в полной гармонии с собой, природой – Богом!..
А сейчас очередной худсовет. Приём в секцию живописи. С одной стороны, Илья Сергеевич любил эти мероприятия: чего не посидеть с выражением умного лица во главе комиссии, не почесать бородку, не посмотреть отвлечённо в окно и, в конце концов, не заняться подсчётом воробьёв на деревьях бульвара, пока его коллеги наперебой будут увещевать очередного страждущего, что ему не стоит так спешить. Нужно постараться найти свою нишу и работать в ней, чтобы быть всеми узнаваемым. А пока его работки разношёрстны и не представляют собой цельной картины, а значит и лица художника, а, следовательно, вот его-то это лицо и нужно искать.
Как же Бахареву это всё надоело?! Долгие годы и всё одно и тоже… Все, как с ума посходили. Если он художник, то обязательно живописец, хотя образование его с живописью рядом не стояло. Понятно, что для гения образование не самоцель. Но, где они эти гении ходят? Ау?.. приходите, вас ждут. А идут всё одни и те же какие-то серые, ничем неприглядные, мыши.
Это, наверное, поветрие такое. В кого не плюнь - в поэта попадёшь. В молодости закорючки про любовь рифмуют, а в старости о прожитой жизни вспоминать решили. Сюда можно добавить – все артисты?! И о дизайнерах надо не забывать… их так много, как совсем ещё недавно бухгалтеров было, а вместе сними и юристов. Одни воровали, - другие расследовали и ждали взяток. А вот зачем становиться художником в наше время, да ещё – живописцем? Эта ситуация приводила Бахарева в недоумение.
Что-то заработать, сидя часами у мольберта, сейчас просто невозможно. Современные компьютерные технологии позволяют воспроизвести на холсте полную иллюзию подлинника, повторив даже пластику мазков. Вот и спрашивается, куда тут со своими фитюльками лезть, а настоящее искусство понимают единицы, но они, как правило, - эти ценители, без гроша в кармане… вот и кукуй сиди… малюй портретики с фоток, ублажая богатеньких и не очень, но это уже, как получится.
Ну, а тут, что? Перед его глазами, с тошнотворным постоянством стали проплывать, набившие оскомину пейзажи: кустик налево, берёзка направо, посреди прудик с мосточком и тропинка, ведущая к покосившейся церковке, а сам автор излучает такой восторг, будто он единственный, кто смог додуматься до этого. И Бахареву порой казалось, что этому «соискателю» и невдомёк совсем, что жили на свете: Левитан и Саврасов, Васильев и тысячи других художников, а если собрать вместе прудики, написанные ими, то те в океан превратятся.
После каждого вступающего, обсуждения:
- А чего? И ничего… Можно брать, всё равно сейчас лучшего ждать не приходится… дальше только хуже будет. – провозглашал один.
- И я поддерживаю! У этого лесок хотя бы мастихинчиком подрыган немного, а то принесут полностью зализанную работу, что тогда делать? Хоть волком от скуки вой.
Илья Сергеевич слушал рассеянно, хорошо понимая, что и сегодня от новеньких ждать чего-то особого не стоит. Одинаковые работы, всё те же скучные рассуждения его коллег. Всё, как всегда. Чуть отвалившись в председательском кресле, скрестив руки на груди, с меланхоличным усталым прищуром, он наблюдал за происходящим. Сейчас начинается говорильня. Одни и те же фразы, сказанные за эти годы, по тысячи раз. Он не понимал, зачем так много говорить? Может это определённая подпитка, ну, как для машин бензин хороший. Поговорил – функционируешь, замолчал, - вроде и не при деле...
Но пусть они потешат свою гордыню. Почему не сделать людям приятное, если ты можешь это позволить и многое в данной случае зависит от тебя. Если тебе всё надоело, то это не говорит о том, что и всем также всё по фигу. Это их жизнь, и она им нравится. А ты разве не таким был? Больше всех слюной брызгал, доказывая свою правоту, претендуя на звание молодого всезнайки. Может от этого и продвинулся так.
Быть членом приёмной комиссии в секции живописи – довольно престижное занятие. Всегда приятно чувствовать, что именно от твоего голоса в какой-то момент может зависеть судьба страждущего. Тебе просто руку поднять при голосовании или наоборот – не поднимать, а скривить кислую мину с выражением: нет уж, извольте, за такую лабуду голосовать не буду…, а у него может жизнь на карту поставлена. Так, что же? «Казнить или помиловать?»
- Илья Сергеевич, но вы как к этому относитесь? Решающий голос за вами! Берём этого, как его там? Ну-у, да – Сироткина, или нет?..
Бахарев встрепенулся, возвращаясь своими мыслями в действительность, медленно поднимает руку вверх… ему совершенно всё равно: кто, чего и как? Ибо от этого в его жизни ничего не изменится, а будет всё так же плыть по тому, давно проложенному судьбой, руслу…
Потом члены приёмной комиссии пили чай, а Лида, вездесущая секретарша, доставая откуда-то из-под полы бутылочку коньяка, подливала в чашки. Все затихали, ожидания конца этой приятной церемонии, потом отхлёбывали по глотку. Глаза начинали радостно блестеть – завязывался разговор, чего Бахарев терпеть не мог.
В таких случаях он вставал и потихоньку уходил. Все делали вид, что не замечают этого, а ему это было только на руку. Илье Сергеевичу нравилось, что его никто не докучает вопросами и дежурными просьбами, типа: - Ну-у, как же так, вы даже тортика не попробовали.
Бахарев хорошо знал, что, когда за ним захлопнется дверь, из шкафа достанут ещё одну бутылочку и пиршество продолжится, но уже с бесконечными разговорами об искусстве, в центре которых, будет обязательное обсуждение «Чёрного квадрата» Малевича, а этого выносить он больше не мог…
(продолжение следует)
Май 2022г. к