Пролог
Что толкает человека на ужасные поступки? Месть, злость, обиды, зависть, страх? А может за поступками человека стоит кто-то другой? Тот, кто намного хуже убийцы, намного страшнее маньяка. Тот, кто не знает, что такое прощение. А может всё это сразу?
Я был обычным музыкантом, проживавшем в маленькой квартирке в одном из самых бедных районов Парижа. И не жаждал богатства. И даже в самые ужасные времена мне и в голову не приходило нарушать закон. Падать настолько низко неприемлемо!
Моим единственным желанием было помочь самому близкому моему сердцу человеку. Но это было очень сложно. У нас едва хватало денег на жизнь.
Я был бедняком, которому по чистой случайности удалось разбогатеть. Ну, если это можно считать богатством.
Я жил музыкой, но именно музыка и меня погубила. И это до слёз иронично. В мире музыки я повстречал Дьявола, который увлёк меня за собой в Ад. И в этом аду я превратился в такого же дьявола, как и Он. Стал таким же бессмертным чудовищем.
Чертовски ненавижу свою жизнь. Но, чёрт возьми, ни за что её не променяю. Возможно, это прозвучало абсурдно. Но иной жизни мне видать. Я настолько свыкся с ней, что даже если бы мне удалось стать прежним хотя бы на день, этот день стал бы самым ужасным в моей жизни.
Но и моя прежняя жизнь меня устраивала. Наверное, если бы не пошёл на поводу у дьявола, смог бы прославиться на весь мир. Ведь к этому всё и шло.
И чем я, чёрт возьми, только думал? Ведь всё было хорошо! Но не будем об этом. Прошлого не вернуть, хотя порой так хочется...
Особенно детство: небольшой домик с маленьким садом, вечно работающие родители, вечерние прогулки с друзьями, воскресные мессы в старой церкви и частые путешествия по Европе. В те времена такая жизнь считалась раем: не нужно выживать, не нужно бороться за каждый ливр, не нужно думать о завтрашнем дне.
Живи и наслаждайся жизнью.
И хотя Париж предоставлял кучу возможностей и ещё больше развлечений, меня всегда интересовало только изучение мира и творчество. Я практически всё своё свободное время посвящал учёбе и философским размышлениям. Мои родители не были против этого. Наоборот, они отдавали большие деньги на моё образование.
И я был благодарен им за это. Ведь многие не могли себе этого позволить, учёба в приличной школе стоила больших денег. А в бесплатные школы пробиться практически невозможно. Места мгновенно разбирали.
Я не желал быть похожим на большинство людей, населявших Париж. Пьяницы, бездомные, безграмотные и легкомысленные, готовые унижаться за любую сумму денег. Насколько же они отвратительны! Я не испытывал к ним ни сострадания, ни сожаления. Видел в них лишь жалких дикарей, потерявших достоинство и собственное уважение. И как вообще можно так низко пасть?
Помимо учёбы моей самой большой страстью была музыка. И хотя отец мечтал отдать меня в армию, ибо считал это престижной профессией — стоять на страже родины, я всё же настоял на своём, выбрав путь музыканта.
Мне не нравилась армия, не нравилось иметь пожизненное клеймо убийцы. Убийцы, который по первому велению короля пойдёт убивать невинных. Это бесчеловечно! Каждый, кем бы этот человек ни был, он заслуживает жизни.
Отец не стал со мной спорить, он принял моё решение, хотя я знал, что оно его не слишком устраивает. Но, на удивление, когда мне исполнилось пятнадцать лет, он подарил мне скрипку. Старая, но настолько прекрасная... Она стала самым дорогим моему сердце предметом.
Научиться играть на ней не составило особого труда, хотя многие жаловались на сложность и непонимание как нужно играть. Я же быстро освоил нотную грамоту и уже через несколько месяцев исполнял довольно сложные произведения того времени. Мог безошибочно повторить любую мелодию, даже которую слышал всего раз. Невероятно! Словно бы я подсознательно знал, как и что нужно делать. И каким-то образом пробудил в себе эти знания.
Я часто экспериментировал с музыкой, превращая её в ещё более мелодичную, более яркую и кричащую, более пронзающую, чем оригинальное исполнение.
Свои первые деньги я заработал, играя на главных городских площадях. Людей приводила в восторг моя игра на скрипке. Меня мгновенно заметили владельцы самых известных парижских театров того времени. Но я не принимал их предложения стать частью труппы, ибо не желал бросать учёбу. Учёба важнее всего, а музыка — лишь часть жизни, хобби, которое, уверен, когда закончу учёбу, обязательно превращу в постоянную работу.
Я был доволен своей жизнью, у меня было всё, о чём только мог мечтать. Но белая полоса жизни имеет свойство заканчиваться. В один миг всё оборвалось. Моя жизнь изменилась, как и я сам. Это был переломный момент, когда я стал тем, кем являюсь. Совершил то, о чём по сей день жалею.
Глава 1
— Как думаешь, какой поступок самый ужасный? Ложь, сын, ложь. Обмануть — значит предать.
Так говорил отец. Он учил меня никогда не поступать плохо с теми, кого любишь. Никогда не предавать тех, кто любит тебя. Быть честным со всеми. «Даже если ты совершил нечто ужасное — расскажи. Тебя обязательно поддержат. А если нет, то и чёрт с ними!», добавлял он.
И хотя я часто соглашался с его высказываниями, не мог понять одного: зачем поддерживать тех, кто совершает плохие поступки? Зачем соглашаться с тем, кто, например, стал вором или убийцей?
— Это твои родственники. Ты обязан любить их. — Твердил отец.
Я не был согласен с ним. Не важно кем мне приходится человек. Если он злодей — он обязан отвечать за свои поступки. И поддерживать его злодеянием — всё равно что стать таким же вором или убийцей, как и он.
Но спорить с отцом не имело смысла. Он всегда оставался при своем мнении и редко когда уступал. Переубеждать его бессмысленно. И пусть его представления о людях остаются при нём. Я же останусь при своём мнении.
Отец учил меня всегда придерживаться собственных правил, следовать своему сердцу, но сам никогда этого не делал. Возможно, он даже не сознавал этого.
Я закрывал глаза на то, что он постоянно противоречил сам себе и старался не вмешиваться в его жизнь. Ведь какое мне дело до его жизни. Он взрослый человек и его жизнь — это его ответственность. Он и сам говорил, что каждый здесь ответственен только за себя. Мы не боги, чтобы вмешиваться в судьбы других людей.
И, да, он прав. Наверное и богам сложно управлять судьбой человека. Ведь человек каждый раз пытается уйти от своей судьбы и каждый раз совершает ошибки, о которых жалеет всю оставшуюся жизнь.
Однажды вечером, возвращаясь домой, я заметил отца в компании незнакомой мне женщины. Я подумал, что это очередная несчастная дама, обратившаяся за услугами к известному парижскому адвокату, который поможет ей развестись с надоедливым мужем. За такие дела отец часто брался, ибо считал, что женщина имеет право уйти от нелюбимого мужчины. Для того времени такой поступок считался неприемлемым, но отец шёл против правил. Не знаю, по чистой случайности или из-за своего везения, но он часто выигрывал судебные дела.
Я думал, что отец обсуждает очередное скандальное разбирательство, что это просто деловое общение. Но постоянно замечая отца с этой женщиной, изменил своё мнение. И как же мне хотелось ошибиться.
Но к сожалению, я оказался прав. Отец нарушил клятву верности, предав свою жену, а значит и нашу семью. А значит и меня тоже.
Я не мог понять, что делать в такой ситуации. Рассказать всё матери? Это станет настоящей катастрофой. Обсудить с отцом? Ещё хуже. Я боялся, что окажусь не прав, или что отец сделает виноватым меня. А это ещё хуже!
Но его измена была лишь частью беды. Отец пристрастился к крепкой выпивке и сигаретам, хотя всегда презирал любые вредные привычки. Видеть его пьяным было ужасно. И хотя он всегда старался вести себя адекватно, сам факт того, что он пьян, заставлял меня злиться. Моё сердце разрывалось на части, когда он возвращался домой с бутылкой в руках. Я чувствовал, что из-за этого наша семья скоро начнет рушиться и что правда, которую так тщательно скрывает отец, рано или поздно всплывет на поверхность.
Я видел, как из-за пьянок отца страдает мать, и злился ещё больше. Но она молчала и делала вид, что прекрасно понимает пристрастия отца. Он же оправдывал свой алкоголизм сложностями на работе, коих за последнее время скопилось огромное множество.
Ну да.. тех самых... с той женщиной. И уж явно не на работе.
Его ложь стала для меня ядом, который я ежедневно вдыхал вместе с матерью.
Я долго молчал, опасаясь, что правда нас всех уничтожит. Но вскоре моё терпение лопнуло. И осмелился пойти против воли отца. Осмелился влезть в его личную жизнь. То, что он творил — это неправильно! А молчание убивало меня. Знать жестокую правду и молчать — значит стать невольным участником ситуации, складывающейся в нашей семье.
То, что случилось в ту роковую ночь, я до сих пор не могу забыть. Эти жуткие образы часто всплывают перед моими глазами. И хотя знаю, что, возможно, поступил не правильно, но не мог поступить иначе.
И эти мысли не дают мне покоя. Ведь всё могло сложиться иначе. И жизнь моя не была бы такой, какая она есть сейчас.
Около полуночи отец явился домой, жутко пьяный, что для него было не свойственно. Обычно он выпивал немного, но на этот раз едва мог устоять на ногах. Один только его вид вызывал отвращение. Я был готов высказать ему в лицо всё, что накопилось за долгое время на душе, но продолжал молчать, с ненавистью наблюдая за тем, как он безнадёжно пытается стащить с себя тяжелое пальто.
Мать сразу кинулась ему помогать, по ходу дела расспрашивая его о работе. Он, как обычно, начал плести чушь о том, что ему пришлось задержаться из-за огромного количества нерешённых дел. Но я знал, что это ложь.
— Почему ты не скажешь правду, отец? — Не выдержал я. В его затуманенном взгляде читалось непонимание. — Почему бы тебе не сказать правду? Где был и с кем? Чего ты боишься?
— Люций, о чём ты? — Встревоженно спросила мать, подозрительно косясь на отца.
— Я о том, что все его слова — наглая ложь.
— У меня много работы, Люций. Оправдываться перед тобой я не собираюсь. — Проворчал отец.
— Твоя работа — это богатенькая дамочка, живущая в центре города?
— Помолчи, Люций! — Рявкнул он.
— Я уже достаточно молчал, но больше делать этого не собираюсь. — Не унимался я. И хотя понимал, что нагнетаю обстановку, но из-за нахлынувших эмоций остановиться уже не мог. — Видел вас вместе много раз. Ты прекрасно знаешь, я часто бываю в центре города. — По яростному взгляду отца я понимал, что перегибаю палку, но меня это мало волновало. — Я полагал, что ты не похож на тех бедняков, ведущих тайную жизнь. Но ошибся. Ты оказался не лучше их. Такой же, как они, без совести и чести.
— Жерард, о чём он? — С непониманием обратилась к нему мать. В её голове слышалось осуждение.
— Сама посуди. Он никогда не употреблял алкоголь, ни разу в жизни не брал в руки сигареты. И ты помнишь хотя бы раз, когда он допоздна засиживался на работе? Никогда этого не было, даже когда у него работы было навалом. Его нынешнее поведение подозрительно.
— Замолчи, Люций! — Рявкнул отец.
Но я не унимался, не мог заставить себя замолчать. Высказал всё, что долгое время копил в себе. Впервые в жизни я повысил на кого-то голос, впервые почувствовал себя ответственным за нашу семью. Ведь если не разберусь с этим сейчас, потом будет поздно.
— Ты ещё будешь учить меня что хорошо, а что плохо, щенок? — Вспылил отец. Я никогда не видел его настолько злым. Вмиг он стал походить на дикого разъяренного зверя. Опасность, исходящая от него, ощущалась почти физически.
Я растерялся, не ожидая от него такой реакции. Тут же замолчал, не сумев подобрать слов, чтобы ответить.
На секунду мне стало страшно за свою жизнь. Я слышал, на что способны люди в таком состоянии и вмиг пожалел, что вообще начал этот разговор.
В доме повисла звенящая тишина. Казалось, даже воздух застыл на месте и время остановилось. Моё сердце билось настолько быстро, что, казалось, выскочит из груди или разорвется на части. От нахлынувшего страха в кровь ударил адреналин. Хотелось убежать отсюда как можно дальше или провалиться сквозь землю. Но стоял, как вкопанный, боясь пошевелиться.
Тишину нарушила мать. И то, что она сказала, повергло меня в ещё больший шок. То были слова, которые я больше всего боялся от неё услышать.
— Жерард, если это так, то я ухожу. Больше этого выносить не могу. С меня хватит! Слишком устала от твоих выходок.
Она произнесла это настолько убедительно, что, казалось, ничего на свете не сможет изменить её решения. Едва она развернулась, чтобы уйти, отец тут же перегородил ей дорогу. Его холодный взгляд, полный гнева говорил: он её просто так не отпустит. Мать вмиг стала для него вещью, которую он сейчас потеряет.
— Никуда ты не пойдешь. — Прошипел он, схватив её за руку.
А я стоял, не зная, как на это реагировать. Но понимал, что нужно хоть что-то сделать. Но мой мозг отказывался думать, мной руководили только эмоции. И первобытный ужас, смешанный с яростью.
— Довольно, отец! — рявкнул я. Мой голос показался мне чужим и очень громким.
Отец тут же резко развернулся в мою сторону. Его глаза яростно пылали, наводя на меня ещё больший страх.
Происходящее напоминало адскую пытку, которой, казалось, никогда не будет конца.
— Опусти нож, Люций. — Сказал он приказным тоном.
Сначала я не понял, о чём он. Но до меня мгновенно дошло, что в руке держу большой кухонный нож. Каким образом он у меня оказался? От осознания того, что не могу этого вспомнить, меня охватил панический ужас.
В доме снова повисла тишина. Я же начал в мыслях молить бога, чтобы всё это поскорей закончилось.
Не знаю чем руководствовался отец, разумом ли? Резко развернувшись, он со всей силы ударил мать кулаком в живот. Она тут же свалилась на пол, громко раскашлявшись.
Я не мог на это смотреть. Кажется, в то мгновение мой мозг полностью отключился. Сейчас люди называют это состоянием аффекта, я же считаю это полнейшим безумием.
Даже сейчас, когда помню всю мою жизнь в мельчайших подробностях, этот момент словно бы удалился из моей памяти.
— Люций, что ты натворил? — Раздался голос матери откуда-то из темноты.
От звука её голоса я мгновенно пришёл в себя, но лучше бы этого не делал. Я едва не потерял сознание от ужаса и понимания того, что натворил. Отключиться мне не дала только бушующая в моих венах ярость.
Я посмотрел на мать взглядом, полным ужаса. Я не знал, что делать. Но знал, что обратного пути уже нет и никогда не будет.
Глава 2
Толпа полицейских, задающих десятки вопросов — единственное, что мне удалось запомнить с той роковой ночи, всё остальное происходило словно в тумане. Пребывая в состоянии шока, я едва мог говорить. Моё затуманенное сознание не позволяло до конца осознать происходящее. Было сложно поверить и принять содеянное. И я всей душой и всем сердцем надеялся, чтобы всё это оказалось лишь кошмарным сном.
Я слышал голос, который утверждал, что это была всего лишь самозащита. Но кому принадлежал этот голос? К кому он обращается? Чего он хочет? Может это говорю я?
В какой-то момент я вовсе потерял связь с реальностью. В голове не переставая проносились жуткие образы, от которых я едва ли не терял сознание. Меня трясло, мне было страшно. И с каждой секундой этот страх усиливался. Хотя, казалось, куда уж больше.
Что же делать? Хотелось громко кричать, плакать от разрывающих душу эмоций. Но не мог даже пошевелиться. Эмоции сковали меня по рукам и ногам, не позволяя даже дышать.
И снова раздался чей-то голос. На это раз я осознавал, что он обращён ко мне. Слышал, как голос настаивал, чтобы я успокоился и пришёл в себя. Чтобы взял себя в руки, чтобы принял произошедшее. Чтобы, наконец, хоть что-то сказал. Но даже мысленно я не мог этого сделать, меня полностью захватило сковывающее чувство ужаса.
Может это всё-таки сон и нужно проснуться? Я молился, умолял бога помочь мне проснуться. Но чем дольше это делал, тем больше убеждался, что всё происходит в реальности. А от осознания этого становилось ещё хуже.
Даже сейчас, спустя много лет, не смогу полностью передать эмоции, которые пережил в ту ночь. Но скажу, что они были самыми ужасными из всех эмоций, когда-либо мною испытываемых.
Я думал, что сойду с ума. И в самом деле едва ли не помешался рассудком. Единственное, что не давало мне этого сделать, что не позволяло опуститься в бездну безумия, был голос. Я попытался на нём сосредоточиться, понять чей он и чего конкретно от меня хочет. Он приказывает мне прийти в себя. Но зачем мне это делать? Какой смысл? И какой смысл этих слов?
Со временем голос превратился в пустой бессмысленный шум, раздражающий, заставляющий испытывать злость и ненависть.
Ненависть. Она была именно тем чувством, которое я испытывал, убивая отца. Ненависть, злость и решительность. Эти чувства отключили мой мозг и включили во мне человека, которого я всегда презирал. Убийцу.
Мне нет оправданий. Я совершил самый ужасный поступок, и обязан понести за это наказание!
Убийство не было самозащитой. То была ненависть, переросшая в чувства наслаждения и превосходства. Власть над тем, кому осталось жить лишь секунды, придавала уверенность и понимание, что я всё делаю правильно.
И хотя всё длилось лишь мгновение, эти ощущения оказались настолько сильными, что забыть их просто невозможно.
Воспоминания, эти вновь пережитые чувства мгновенно привели меня в сознание. Я едва не упал, резко вскочив со стула. Оглядываясь по сторонам, в первые секунды прояснившегося сознания было сложно понять где нахожусь, но включившийся мозг подсказывал, что стою посреди своей комнаты.
Может это был сон? До ужаса реалистичный кошмар? Но разве такие бывают?
Я расхаживал из угла в угол в надежде хоть немного успокоиться. Но тревога и страх только усиливались, а воспоминания едва не сводили меня с ума. От этих ощущений хотелось провалиться сквозь землю.
Как я стану смотреть в глаза матери? Что она вообще обо мне думает? Простит ли когда-нибудь? Или выдворит из дома к чертям собачьим? Если она это сделает, то так мне и надо!
Ненавижу себя! И вряд ли когда-либо прощу! Я совершил то, чего в здравом уме не посмел бы и помыслить, совершил самую ужасную ошибку в жизни, и должен расплатиться за это.
И хотя самоубийство считается одним из самых тяжких грехов, было сложно перестать думать об этом. И пускай попаду в ад. Там мне самое место!
Единственное, что меня останавливало — была мать. Осознание того, что она останется наедине со своим горем, приводило в ужас. Я не мог сделать этого! Не мог причинить ей ещё большую боль! И путь она меня ненавидит. Моя смерть точно не облегчит её страданий.
Но ненавидела ли она меня? Трудно сказать. Я старался избегать её. Почти не появлялся дома, проводя всё своё свободное от учёбы время в библиотеке, либо на улице, играя на скрипке. В книгах и музыке я нашёл небольшое, но утешение. Лишь они помогали мне окончательно не лишиться рассудка, заглушали боль и отдаляли от жутких образов, постоянно всплывающих перед моими глазами.
Воспоминания не оставляли меня ни на секунду, а по ночам мне снились кошмары. Я в ужасе просыпался и не мог уснуть до утра. И старался вообще не спать. Невыносимо во сне переживать и видеть содеянное раз за разом, словно бы наяву. И только отсутствие сил заставляло меня отключаться на какое-то время.
Со временем я стал слишком замкнут. Прекратил общение с друзьями. Старался избегать людных мест, предпочитая отдалённые уголки библиотеки и полупустые парки. Бывали дни, когда и вовсе не выходил из комнаты, тупо пялился в потолок до тех пор, пока не засыпал. А проснувшись лежал без единого движения.
Я старался не думать, вообще ни о чём не думать. Любую пришедшую в голову мысль мгновенно прогонял, оставляя в разуме лишь звенящую пустоту. Мысли, даже самые обычные и мимолётные невероятно пугали. Ведь за одной пойдёт другая, третья, а потом вернутся и ужасные воспоминания.
Со временем я забросил и учёбу. Желание учиться пропало, учёба потеряла смысл. Музыка тоже перестала радовать. А скрипка стала напоминаем об отце. Ужасным, даже кошмарным напоминанием. Скрипку я забросил в самый отдаленный угол дома и старался вообще не вспоминать о том, что когда-либо занимался музыкой.
Со временем я потерял интерес ко всему, что хоть как-то спасало меня. Опустошенность, чувство вины и ненависти к себе разрывало на части. Желание жить с каждым днём становилось всё слабее.
«Я заслуживаю смерти» — постоянно вертелось в моей голове. Кажется, это единственное, о чём тогда думал. Но полное отсутствие сил не давало даже попытаться причинить себе хоть какой-нибудь вред. Со временем даже и это потеряло всякий смысл.
Если вдруг по чистой случайности мне удастся выжить, то никогда уже не стану прежним. Никогда больше не будет радующегося жизни, стремящегося к знаниям и желающего покорить музыкальную сцену человека. Я мёртв внутри и вряд ли найдётся что-то, что вновь вдохнёт в меня жизнь.
Но это было только началом трудностей. Из-за нехватки денег матери пришлось продать дом и мы перебрались в маленькую квартирку, находящуюся в не самом благополучном районе Парижа.
Зарабатывала деньги только мать, у меня же не было сил даже выйти из дома. Из-за этого меня разрывала вина перед ней, но ничего не мог с этим поделать. Меня словно что-то останавливало, не давая даже шанса начать хоть что-то менять в жизни.
Но самым ужасным было не это. Соседи. Вот что по-настоящему сводило с ума. Громкие крики, ругань, запах алкоголя и табака отвращали и приводили в ярость. Но я даже представить боялся что будет, если снова свяжусь с пьяными людьми. И ничего не предпринимал.
Со временем и этот шум стал привычной обыденностью. В вечно орущих и пьяных людях я видел лишь диких животных, случайно поселившихся в этом доме. И чем отличаются алкоголики от них? Такие же шумные, опасные и до невозможности тупые. Только не забавные, а раздражающие, словно мелкие жужжащие насекомые.
Постоянное нахождение в четырех стенах давило на мою и без того расшатанную психику. Но даже попытки выйти на улицу превращались в настоящую пытку. И если отсутствие сил ещё как-то удавалось перебороть, то страх вряд ли. За всё то время, что пробыл дома, я превратился в настоящего, как сейчас выражаются, социофоба. Было страшно даже ступить за порог квартиры, а заговорить с незнакомым человеком — хуже адских мучений.
Я понимал, что с этим нужно что-то делать. Но даже представить не мог, с чего начать.
Мать мне предлагала снова заняться музыкой. Меня её слова привели в ужас. Всё, что угодно, только не это! Я полагал, что она давно выбросила скрипку. Но нет, она её сохранила. Ну вот зачем?!
От одного вида скрипки меня охватила паника, а дотронуться до неё означало совсем потерять рассудок. Но мать настаивала на музыке и мне ничего не оставалось, как перебороть страх. Хотя и до последнего сопротивлялся.
Но взяв в руки скрипку и начав играть, страх исчез, словно его и не было. На удивление его сменили спокойствие и умиротворение. Давно забытые звуки музыки придали мне сил и согрели душу. Скрипка словно бы поддерживала меня, общалась со мной на таком странном, но понятном мне языке. На языке мелодий, то быстрых, то медленных, то весёлых, то грустных и душераздирающих.
Я словно ожил, проснулся после кошмарного сна. За долгое время наконец почувствовал себя счастливым, и это было самое прекрасное чувство. Я вновь обрёл смысл жить. Музыка стала моим смыслом жизни, частью меня, частью моей души, и я был бесконечно благодарен матери за то, что она заставила меня вновь взять в руки скрипку.
Но счастье не продлилось долго. Мать серьёзно заболела. Днём и ночью она не переставала кашлять. Меня это до ужаса пугало. Я боялся за её жизнь, и это самое ужасное — потерять ещё и её.
И хотя врачи уверяли, что это всего лишь простуда и скоро всё пройдёт, ей лучше не становилось. Ей пришлось уйти с работы, а мне же перебороть себя и зарабатывать деньги игрой на скрипке. Это было нелегко. Но ради матери я был готов пойти на всё.
Мне хотелось заработать столько денег, чтобы хватило ей на лекарства. Я был готов играть в любую погоду, пожертвовать даже сном. Был готов пойти на всё, сделать всё возможное для того, чтобы она выздоровела.
Но лекарства, даже дорогие, оказались бесполезны. Они лишь на время ослабляли её жуткий кашель и боли, которые с каждым днём становились всё сильнее.
Спустя время её поставили перед фактом: жить ей осталось не долго. Я пришёл в ужас, когда она сообщила мне об этом. Мне становилось дурно только от одной мысли, что скоро она умрёт. И как мне жить тогда?
Я обошёл всех известных мне врачей, был готов отправиться в любой конец света за лекарством, которое не дало бы моей матери уйти так рано. Но врачи только разводили руками и все как один твердили: «Ничего ей уже не поможет».
Я видел, как она боится, как смотрит на своё отражение в зеркале, как смотрит на меня. Моё сердце разрывалось на части, а душа снова погружалась в былой мрак. Я понимал, что ничего не могу сделать, не могу ей помочь. И от осознания этого мне становилось ещё хуже. Я был готов продать свою душу, принести себя в жертву, лишь бы мать осталась жива.
Но единственное, что мне оставалось — это играть на скрипке, зарабатывая нам на жизнь. Точнее на жалкое выживание. Лекарства, которые ежедневно принимала мать, стоили больших денег. Но это не было для меня важным. Я знал, что если понадобиться, буду играть без отдыха дни напролет, только бы сделать всё, чтобы сохранить ей жизнь.
Вскоре матери пришлось нанять сиделку, справляться самостоятельно ей стало сложно. На это понадобилось много денег, но я делал всё, чтобы заработать ещё больше. И хотя ко мне часто подходили известные люди с предложением выступать в их театрах, я отказывал им, потому что знал: работа в театре будет забирать всё моё время. Днями не буду появляться дома, а может и неделями. Хотя мы с матерью и без того редко виделись. И это меня убивало.
Мне было страшно сознавать, что когда ухожу из дома, вижу мать в последний раз... живой. Я видел, как она с каждым днем угасает. Даже больше, чувствовал, что её покидает жизнь. Но она всеми силами боролась. И хотя она уже выглядела, как живой мертвец, всё равно цеплялась за каждую возможность показать себя вновь наполненной жизнью, радостью и силой.
Мне было жаль её. Но помочь ей я ничем не мог и это сводило меня с ума. И если бы не музыка и понимание того, что только от меня зависит её жизнь, то превратился бы в городского сумасшедшего.
Я и без того выглядел не лучшим образом: из-за того, что много времени проводил вне дома, ужасно исхудал. Вся одежда на мне висела, словно огромный мешок. Я походил на скелет, каким-то чудесным образом сохранившим признаки жизни и рассудка.
Но осталась ли во мне хотя бы толика разума? Моя одержимость игрой на скрипке и страх смерти матери поглощали полностью. Осознание, что едва мать покинет этот мир, уйду вслед за ней и я, ужасало. Не было ни одной причины мне жить без неё. Я и в самом деле жил только ради неё. Она стала смыслом всего, а музыка помогала мне сохранить этот смысл таким, каким он должен оставаться для меня и для неё.
Глава 3
Я потерял надежду. Казалось, даже перестал испытывать хоть какие-то чувства, кроме страха. Вновь погрузился в себя. Музыка лишь приглушала боль, но не избавляла от неё. Страх сводил с ума. Я стал заложником мыслей о смерти. Меня снедало уныние. Моя жизнь превратилась в жалкое существование. Снова. И снова, по злой иронии, я занимался тем, что с каждым днём вгоняло меня в ещё большее уныние.
И это чёртов замкнутый круг! Который не разорвать, даже если сильно захотеть и постараться.
Я пытался загнать все переживания в самые дальние уголки моего разума, оставив лишь мысли о матери. И хотя она настаивала на работе в театрах, я не слушал её. Хотя понимал, что она желает мне лишь добра. И что, возможно, так и нужно поступить. Но не видеть её хотя бы один день… Это свело бы меня с ума.
Она говорила, что хочет, чтобы я жил для себя и перестал изводиться мрачными мыслями. Но как можно думать о себе, когда она находится на пороге смерти? Для меня не осталось ничего и никого кроме неё. И больше всего на свете боялся её потерять.
Я старался не думать о её смерти, но отделаться от этих мыслей никак не получалось. Вскоре и она начала говорить об этом. Её слова приводили меня в ужас. Я пытался переводить тему разговора, но она была непреклонна.
— Начинай жить для себя, Люций. Мне уже ничем не поможешь.
Я всё отрицал, говорил, что живу только ради неё. И уверовал в то, что ей можно помочь, что в мире обязательно найдется лекарство, которое исцелит её. И пытался заработать столько денег, чтобы хватило на это чудо-зелье. Моя одержимость этой идеей превратилась в сплошное безумие.
Мать порицала мою одержимость и настаивала, чтобы я вовсе уехал из города. Чтобы наконец занялся своей жизнью, чтобы играл на скрипке не на улице среди простого люда, а среди богатых и успешных людей, играл в самых известных театрах мира, ведь заслуживаю такой жизни. Но я продолжал с ней спорить, настаивая на своём. И хотя понимал, что стану зарабатывать большие деньги, если соглашусь работать в театрах. Но пойти на это никак не мог. Одна только мысль о том, что в последний раз вижу свою мать, приводила меня в ужас. А осознание, что не буду видеть её днями, напрочь отсекало всякое желание работать даже в самых захудалых театрах. Но в глубине души всё же желал этого. Больше всего на свете хотел быть частью труппы, играть на скрипке, играть всему миру, стать известным музыкантом. Мечтал играть перед огромной толпой ценителей музыки и искусства. Находиться в окружении безумно талантливых и красивых, умных и интересных людей.
Бывало, я думал об этом ночи напролёт, об этой прекрасной жизни мне снились сны. Но проснувшись, мгновенно возвращался в жестокую реальность. Все мои мечтания испарялись, превращаясь в несбыточный бред. Я знал: то, о чём постоянно мечтаю, никогда не случится. Не выздоровеет и моя мать, хотя об этом запрещал себе даже думать. И до последнего надеялся, что случится чудо и всё, о чём переживаю, окажется ночным кошмаром.
Как и несколько лет назад, я вновь мечтал проснуться. Молил об этом. Но никак не просыпался. Потому что невозможно проснуться. Потому что не сплю, и это никакой не сон, а реальность, которую, хочу того или нет, нужно принять.
Но чудо и в самом деле произошло. Или то была всего лишь случайность… Но если бы знал, что ждёт меня дальше, оставил бы всё как есть.
Может быть я находился в отчаянии, может вовсе смирился и отдал свою волю судьбе, а может из-за жуткой усталости, но в один вечер всё же принял предложение сыграть на балу у одного известного в городе человека. Не смогу вспомнить, о чём он говорил в тот вечер, но помню, что говорил он довольно убедительно, его слова вселяли надежду. И долго уговаривать меня не пришлось.
Айзек Эшби. Так звали того человека. Всё, что я о нём слышал, было лишь парочкой слухов... Но в тот момент мне было всё равно.
Айзек болтал всю дорогу. Честно признаться, его речь была своеобразной. Он напомнил мне гангстеров, о которых простой люд говорил на каждом шагу, о которых постоянно ходили разные жуткие байки. Но именно этот человек внушал доверие. Ему и в самом деле хотелось верить. А сотни комплиментов о моей игре на скрипке не могли не затуманить сознание.
Элитный район Парижа. В таких местах бываешь не часто. Казалось, за долгое время вообще забыл, как они выглядят. Из окна роскошной кареты я смотрел на этот мир, словно бы видел его впервые. Большие особняки, практически замки, кругом деревья, яркое ночное освещение и почти нет людей. В такие районы мало кто захаживал из простых смертных. Многие считали подобные места логовом богачей и криминальных личностей и обходили стороной.
Едва мы вышли из кареты, я услышал то, что не слышал уже очень давно. Тишину. По сравнению с районом, в котором жил, здесь тишина казалась гробовой. Из всего спектра звуков только пение птиц и приглушённые людские голоса. В такой «тишине» звуки собственных шагов казались оглушительными.
Огромный особняк Айзека изнутри казался ещё более внушительным, а дорогая обстановка так и кричала: «Здесь живет очень богатый человек!». Мраморный пол, огромные окна, занавешенные красными бархатными шторами, гобелены и старинные картины в золотых рамках, резная мебель, огромное множество скульптур. Такое разнообразие вещей поражало и восхищало. На минуту мне показалось, что нахожусь в музее.
Мы вошли в огромную библиотеку, находящуюся на втором этаже. Сейчас такие комнаты называются комнатами отдыха, ибо совмещают в себе всё для расслабления и душевного спокойствия: большой письменный стол, удобные кресла и стулья, и камин. В таких местах хочется оставаться в полном одиночестве как можно дольше.
Пока я рассматривал помещение с, казалось, сотнями книжных стеллажей, Айзек, порывшись в старинном шкафу достал то, что я меньше всего ожидал увидеть.
— Моего отца. — Сказал Айзер, протягивая мне скрипку. — Если честно, играл он на ней, мягко говоря, паршиво.
Я рассмотрел её. И хотя обычный человек не заметит в ней ничего привлекательного, в моих глазах она казалась настоящим произведением искусства. Множество символов на корпусе, узорчатый гриф и мягкие струны. По сравнению с моей, эта скрипка была инструментом ангелов.
— Она станет твоей, если согласишься постоянно играть здесь. — Продолжил Айзек.
Я не мог поверить его словам. И без того заманчивое предложение превратилось в безотказное. Но ещё больше не мог поверить, что согласился на его предложение.
Это безумие. Но это самое лучшее предложение из всех, которые когда-либо получал. Ведь заработать огромные деньги за несколько часов, возможно, в неделю, ибо балы — это не настолько частое мероприятие… Я знал, такого шикарного шанса уже не представится.
Я ничего не потерял, но многое получил. В какой-то момент обнаружил, что перестал волноваться за каждый потраченный ливр, перестал думать о деньгах, ведь той о сумме, которую платил мне Айзек, ещё совсем недавно мог только мечтать. За относительно короткое время я заработал столько, сколько не зарабатывал никогда. И смог позволить себе нанять для матери личного врача, смог позволить приобретать самые лучшие лекарства. А главное — снова увидеть её искренне счастливое лицо.
Она была безумно рада за меня, да и я радовался не меньше. Ведь впервые за долгое время в нашей семье стало спокойно. По-настоящему спокойно. И хотя мать продолжала болеть, выглядеть она стала намного лучше.
Я был безумно счастлив. Игра на скрипке снова стала приносить мне истинное удовольствие. А игра для огромного количества влиятельных, интеллигентных людей приводила в восторг. Да и их приводила в восторг моя игра на скрипке не меньше.
Впервые за, казалось, вечность я обрел душевный покой. Меня снова радовало всё вокруг. Даже плохая погода не могла испортить хорошего настроения. Я вновь начал походить на человека, на по-настоящему живого человека. Вновь ощутил себя собой.
Но больше всего радовало, что врач давал хорошие прогнозы насчёт здоровья моей матери. С каждым днём ей становилось лучше. И хотя было рано радоваться, видеть её счастливой стало для меня бесценным подарком.
Такие редкие перемены в жизни казались лишь сном. И впервые я боялся проснуться. Не желал, чтобы всё это вдруг оборвалось, и снова превратилось в ад, наполненный страданиями, болью и безысходностью. Но сон не прекращался, а ощущение реальности только усиливалось.
Если можно так выразиться, я начал свободно дышать. У меня появилась жизнь, которую, был уверен, ни на что не променяю. Меня устраивало всё.
Кажется, я даже смог смириться с тем, что моя мать когда-то умрёт. Когда-то, но не сейчас. И когда этот день настанет, я пообещал себе, что посвящу свою жизнь музыке. Стану играть в её честь, играть для её души. Играть ради неё!
Конец ознакомительного фрагмента