Ниже приведена рецензия Дмитрия Якимчука на роман Александра Солина «Евангелие от Афея»
Взыскательный читатель сразу насторожится: что это еще за Евангелие? Не очередная ли это богохульная попытка примазаться к лаврам канонических писаний, как это было с апокрифами, не говоря уже о многочисленных маловразумительных подражаниях? В самом деле, почему Евангелие и почему от Афея? Какую такую благую весть может возвестить нам безбожник? Словно желая обозначить серьезность намерений, автор берет эпиграфом строку из стихотворения Анны Ахматовой: «Умирая, томлюсь о бессмертье», тем самым делая заявку на общечеловеческое содержание романа. И то сказать: всякий человек, умирая, томится о бессмертье, но кто же в этом признается! Это ведь только в детективной литературе чья-то смерть – не трагедия, а бутафория. В серьезной литературе, как и в жизни все должно быть серьезно. Оцените трагизм заключительных строк упомянутого стихотворения:
Смертный час, наклонясь, напоит
Прозрачною сулемой.
А люди придут, зароют
Мое тело и голос мой.
И с этим не поспоришь – такова участь бренной плоти. А какова участь души, и что собой представляет эта своего рода нить, якобы связывающая белый свет с посмертной мглой? Роман А.Солина как раз об этом. По сути, роман есть обстоятельный ответ на этот вопрос. Кому-то этот ответ покажется очередной фантазией, но я бы назвал его гипотезой, так как существование души никем еще не доказано, а стало быть, все рассуждения на ее счет носят равноправный гипотетический характер. Забегая вперед, скажу, что с технической и художественной точек зрения гипотеза автора вышла на мой взгляд такой же привлекательной, как и убедительной.
Интрига романа проста: пятидесятилетний герой по имени Матвей Ветхий, а вернее его душа, оказывается в загробном мире и перед тем как быть туда принятой, попадает на собеседование к некой личности, называющей себя Проводником. Из их беседы и складывается текст романа. В нем много интересного и поучительного, а подробности устройства потустороннего мира и вовсе тянут на откровения. Например, такие:
«Души в том дремучем смысле, как вы ее понимаете нет, но существует нечто иное. Дело в том, что создатели человеческого генотипа предусмотрели в его конструкции некий элемент, который регистрирует и накапливает всю информацию, циркулирующую внутри отдельного индивида в течение его жизни. Этот элемент, имея молекулярную структуру, неразрывен с человеческой конструкцией во время ее жизни и становится самостоятельным после ее смерти, когда и происходит то, что мы называем Разделением. По сути, речь идет о точной копии личности. Мы зовем этот элемент "гетакрон". Сам по себе гетакрон неактивен, как неактивна извлеченная из компьютера дискета, и только оказавшись в Зоне Активации, он получает возможность продолжить свой Путь. Как после морской раковины остается лунная жемчужина, так после человека - его гетакрон. Так же как терпеливо трудятся недра, чтобы выпестовать бриллиант чистейшей воды, должен трудиться человек, обогащая себя музейной тишиной, а не возбужденной атмосферой кабака. Каждый гетакрон ценен своими ресурсами, и каждый получает право на выбор будущего статуса. Независимо от качества ресурсов, каждый гетакрон найдет здесь свое место»
Такова авторская концепция души и мЕста ее посмертного пребывания. Самое любопытное, однако, то, что для автора его концепция - лишь повод, предлог, прием, чтобы разобраться в земных делах. Недаром беседа героя и Проводника перемежается воспоминаниями героя, как того требует тамошняя процедура под названием «познай самого себя». Положено, чтобы каждый попадающий в мир иной пересмотрел, перелистал, пережил свою жизнь. Причем в мельчайших деталях и ощущениях. Приблизительно так:
«…Полуденное солнце слепит глаза. Солнце повсюду: на домах, на камнях, на мокрых от воды фигурках моих друзей. Я кожей ощущаю солнечное тепло вперемежку с прохладой водяных струй. Мы барахтаемся посреди небольшого котлована по пояс глубиной. Из большого дома, который взрослые называют водокачкой, выходит широкая труба. Из нее водопадом льется кристально чистая вода. В месте ее падения кипит гора молочных пузырьков, и водяная пыль радужной волной расходится над поверхностью. Каждый из нас, втянув голову в плечи, норовит попасть под тяжелую струю. Вот моя очередь, я со страхом и замиранием подставляю спину, мощный поток валит меня с ног и вместе с клочьями пены и столбом брызг относит к краю котлована. С восторгом вскакиваю на ноги, протираю глаза, сморкаюсь и выплевываю воду…»
Или так:
«Внезапно дорогу нам преграждает поток весенней воды. Не очень широкий, но для девчонок в их легкой обуви он неприступен. Возникает всеобщее замешательство, грозящее отступлением. Мальчишки переминаются, переглядываются, не зная, что предпринять. Внезапно самый рослый и сильный из нас решительно скидывает и перебрасывает на другой берег свою нехитрую обувь, подхватывает на руки застигнутую врасплох подругу и на глазах у всех переносит ее через ручей. Раздается всеобщий вздох изумления. Секунд пять никто не дышит, потом следует потрясенный выдох, а затем происходит неслыханное: в обоюдном смущении ребята переносят не сопротивляющихся девчонок, расписываясь друг перед другом в своих симпатиях! В сумасшедшем порыве я, опередив остальных и теряя на ходу ботинки, кидаюсь к предмету своего обожания. Наши глаза встречаются, и она не отступает! И тогда я! Поднимаю! Ее! На руки! И переношу! Через ручей!! При этом она обвивает руками мою шею, краснеет и опускает глаза. На другой берег ручья я выхожу старшеклассником. Мы идем рядом по ковру из желто-белых подснежников, не смея взглянуть друг на друга. Вокруг нас сходит с ума весна...»
Или еще:
«Взявшись за руки, они шли, притихшие, через рассеченное пыльной дорогой поле, с почтительным удивлением озирая назидательное величие природы. Вокруг теснилось буйное, сплоченное, непролазное разнотравье: колосились, кустились, сплетались, наливались яростным соком ближние травы; упрямые стебли, как колокольни возносили на вытянутых руках колокольчатые соцветия; ровным, подернутым бурой ковыльной накипью ковром стелилось до самого горизонта просторное, простроченное по краям березовой бахромой поле. Горячо и участливо лучилось солнце, широко и лазурно плескалось небо, глубоко и взволнованно дышала земля. Остановиться, закрыть глаза, ощутить себя частью ликующего мира и слышать, как вскипает священный восторг причастия, как наливаясь беспричинной радостью торопятся жить сердца - вот счастье, вот награда, вот мечта!»
А вот как это по словам Проводника работает:
«Все, что когда-либо попадало вам на глаза, залетало в уши, падало на язык, прикасалось к вашему телу, ваши мысли, сны, галлюцинации, а также связанные с этим эмоции - словом, все, что достигало вашего мозга изнутри и снаружи и превращалось им в поток импульсов - принято, зарегистрировано, разложено по полкам и готово вам служить. Это ваши ресурсы. Для того, чтобы ими воспользоваться, необходимо локализовать вашу память на желаемом событии или дате, и вы вновь переживете эпизоды вашей жизни».
Что герой, войдя во вкус, и делает. Он возвращается в детство, снова видит себя посреди зимнего вечера, где ноздри ломит от морозного воздуха, а на концах воротника замерзает дыхание. Где воздух пахнет первобытной свежестью, а почерневшие доски сарая сливаются с черной синевой неба на востоке. Там на темно-синее небо уже взошла белая, полная луна. Рядом с ней переливается перламутровая звезда. Опускаясь к горизонту, небо светлеет и заканчивается багровой полосой. Луна заливает снег серебристо-голубым светом. На ближнем сугробе вспыхивают искорки снежинок. Только скрип снега под ногами, редкий лай собак, да далекие гудки паровозов. И тут же жаркий летний день, ленивая сибирская речка, в которую семилетний герой прыгает с лодки. Вода смыкается над его головой, он судорожно вытягивает ноги, словно пытаясь встать на цыпочки, и не встречает дна. Чья-то взрослая рука, соскользнув с его головы, хватает его за руку возле плеча и вытаскивает на поверхность. Вода у него во рту, в носу, в ушах, в глазах. Он как рыба разевает рот и пытается дышать. От этих попыток вода проникает в него все дальше, и он задыхается. Его быстро вытаскивают и укладывают на берег. Он ничего не понимает, никого не видит, внутри него дикий ужас. Наконец он делает полный вдох и заходится в кашле. Выплевывает воду, ослабевшими руками трет глаза, и вот начинается истерика. Его пытается прижать к себе мать, но он отталкивает ее, отталкивает чьи-то руки и рыдает, зажмурив глаза. И так далее и тому подобное. Ощущения настолько свежи и реальны, что их трудно принять за воспоминания: это сама жизнь! И как образец живых, неподдельных реминисценций – замечательный пассаж, которые я, не в силах противиться эстетическому соблазну, с удовольствием здесь привожу:
«Ах, детство - тихая летняя ночь перед рассветом! Дружелюбное солнце, неведомые, тревожные ароматы, патриархальная жизнь частного сектора, заводная зеленая лягушка, жестяной мотоциклист в черных крагах, целлулоидная утка, купание в оцинкованной ванне, мир за окном маленького домика, запах курятника, хлева и собачей шерсти, протяжное мычание коровы и парное молоко на закате дня, слипшиеся подушечки с повидлом, ходики на стене рядом с портретом кудрявого Пушкина, кораблик в завитушках ветра из книжки сказок, ветер по морю гуляет, тяжелый черный телефон на столе, патефон, протяжные песни про войну, про калину, про дуб с рябиной, про степь, про бродягу и Байкал, про любовь. Кино, самое важное из всех искусств, поезд идет на восток, обреченные герои "Звезды", трофейные фильмы с подстрочником, я поминутно и громко дергаю мать: "А что она сказала?", и голоса со всех сторон: "Уберите пацана, это для взрослых!" Мой детский сад, сопливые носы и мокрые глаза моих друзей и подружек, метелки чубчиков, тонкие косички, тихая девочка в мягкой кофточке, почему-то самая лучшая, болезни и вши одни на всех, длинные чулки и следы от круглых резинок, желтый глазок масла поверх пюре, незабываемый вкус котлет, дрожащая пенка на горячем молоке, отвратительный вкус рыбьего жира, матроска с бескозыркой, танец "Яблочко" вприсядку, береза в кадке в углу зала распускает липкие листья к Первомаю. "Под знаменем Маркса-Энгельса-Ленина, под руководством великого Сталина, вперед...", Ленин - Сталин, Ленин - Сталин, военные марши из репродуктора, блестящие погоны на плечах взрослых; одна на весь город полуторка, за которой бежит ребятня, лошадь на все случаи жизни, запах дегтя, сена, помета, настоящий двухколесный велосипед, лечу, обгоняя ветер; запах хвои и мандаринов, тонкие свечки вместо лампочек, тихий звон и вращение шаров в полумраке, скрип полозьев по укатанной зимней дороге, сладчайшие сны. Вместо "вчера": "Пап, ты же мне обещал!" Вместо "завтра": "Когда я вырасту большой..." И бесконечное "сегодня". Портфель, тетради, пенал, чернильница-непроливайка, форма на спинке стула - мое детство кончилось, завтра я иду в первый класс»
И так далее в том же высокохудожественном духе. В конце герой, обращаясь к Проводнику, подводит итог:
«Вы были правы, когда заставляли меня смотреть ресурсы. Весьма впечатляющее и поучительное зрелище, скажу я вам! Словно воспаряешь в высокую синь и оттуда окидываешь взглядом залитый ярким, пронзительным светом город. Город, который выстроил ты сам, и где продолжают жить те, кого ты знал и кого ты можешь навестить в любой момент. Да, размеры моего города скромны: тихий, ухоженный райцентр, не более. В нем нет дворцов, но нет и лачуг, и я мог бы любоваться и гордиться им, если бы мне не открылось вот что: оказывается, там, откуда я прибыл, мы привыкли судить себя только по тем показаниям памяти, которые нам выгодны. До чего же мы самодовольны! Мы обречены на самооправдательный вердикт, несмотря на то, что темницы нашей памяти буквально забиты неугодными свидетелями. Требуется дать им волю и слово, чтобы взглянуть на себя без прикрас. Взглянуть и обнаружить, до какой неприличной степени мы снисходительны к себе и требовательны к другим. Скажу честно: я смотрел на себя и чувствовал, что никогда так много и густо не краснел! Можно сказать, сбылось пожелание моей матери, которая в детстве встречала меня после прогулки словами: "Ты только посмотри, на кого ты похож!"
Получается, что в том мире, куда он попал вместо божьего суда - самосуд над собственной жизнью, где уже ничего ни убавить, ни прибавить. И тут проступает второе значение евангелия - описание жития, только не богочеловека, а обычного смертного. Почему бы нет? Вспомним другой роман А.Солина «Черта», в котором герой утверждает: «Все проходит, мне Христос свояк. Все приходит на круги своя». Отсюда, по мнению автора, вывод, что своячество с Богом дает смертному право на свое Евангелие. Как бы в подтверждение этого в романе в меру и очень уместно цитируются выдержки из «Евангелие от Матфея». Следует признать это весьма оригинальным и остроумным ходом, учитывая, что для всякого сочинителя исходным, первичным материалом является его жизнь. Свое сочинительство он начинает с ее описания и им же либо заканчивает, либо преодолевает и идет дальше. Этим и отличается увлечение от призвания. Не миновал этого этапа и А.Солин, но в отличие от прямолинейных «детство, отрочество и юность» он добавляет туда молодость и зрелость, разделяет это все на эпизоды и делает их составной частью сложного, многослойного повествования. То есть, не сосредотачивается на них, а отводит им подсобную роль, превращая в органическую часть целого. Такова одна из составных частей романа.
Другая часть – это диалоги героя и Проводника. Первый главным образом спрашивает, второй отвечает. Помимо объяснения устройства своего мира претендующий на всезнайство Проводник изрекает порой любопытные и не чуждые иронии вещи. Ну совсем как Мефистофель! Вот как он начинает знакомство с новым подопечным:
«Обожаю растерянное недоумение новопреставленных! Каждый раз, когда я несу им благую весть, я чувствую себя архангелом Гавриилом! Надеюсь, мне не придется ждать тридцать три года, пока до вас дойдет то, что я имею честь вам сообщить. Не буду испытывать ваше терпение. В конце концов, это не последний сюрприз, который вас здесь ожидает. Итак, я счастлив вам сообщить, что сегодня, пятнадцатого июня одна тысяча девятьсот девяносто пятого года по христианскому летоисчислению вы завершили ваш земной путь, с чем я вас и поздравляю. Разрешите представиться: я - ваш Проводник, и моя обязанность - принять вас и подготовить к существованию в новых условиях. Просто представьте, что вы перед вратами рая, и что я - апостол Петр. Очень добрый, очень приветливый, очень терпеливый апостол, способный удовлетворить любой ваш каприз. Только ради бога не подумайте, что я пристрастен! Я человек надконфессиональный и архилиберальный! Интересы моих подопечных - мои интересы! Вам же я скажу: не стоит бесплодным ожиданием питать надежду на возвращение, ибо с момента вашего Разделения прошло времени гораздо больше того, которое требуется самым опытным врачам, чтобы вернуть вас обратно. Так что устраивайтесь поудобнее - вы к нам, как говорится, всерьез и надолго. И не расстраивайтесь: вам здесь, ей-богу, понравится!»
Но он может быть и желчным:
«Может, вам для полноты ощущений не хватает гастрита, язвы, диареи, колик, запоров и прочих сигналов измученного тела? Так просмотрите соответствующие эпизоды из вашей жизни, если это поможет вам вернуть душевное равновесие! А может, вы скучаете по грязным, разбитым улицам, жалким хижинам и отравленному воздуху ваших городов? Может, вам доставляет удовольствие ежедневно пересекать дорогу тысяч бегущих к своей жалкой цели людей? Может, вас радует ваше бессилие против обнаглевших и жадных чиновников, может, вам не хватает случайных встреч с лихими людьми, в изобилии наводнившими ваши улицы? А близкая старость, которая не радость? Вы что, ждете ее, затаив дыхание? Нет, мой дорогой друг, всего этого вы уже лишены, слава богу, навсегда! Так что смиритесь с тем, что ваше настоящее - это мой голос, а не урчание желудка!»
Когда надо может успокоить:
«Не переживайте, а лучше скажите спасибо судьбе за то, что вам не довелось познать унизительную ветхость тела, чей оскорбительный распад есть вызов мудреющему сознанию. Придет время, и вы найдете себя в этом мире. Может, даже станете Проводником, как я. Должен признаться, это нелегко, ведь мы тоже не деревянные. Труднее всего с преждевременными. Они очень неуравновешенны и осложняют процедуру, особенно молодые. Мой совет тем, кто еще жив: умирать надо в собственной постели и в окружении родственников. Но, в конце концов, не все ли равно, как мы сюда попадаем. Ведь настоящая жизнь начинается именно здесь»
Но в большинстве случаев он мудрец и философ:
«Должен заметить, ни на том, ни на этом свете нет никого, замечательнее нас самих. К сожалению, придавая значение другим, большинство людей забывает о собственной исключительности, проистекающей уже из самого факта рождения. Существовать вопреки всем законам Хаоса, быть частицей мироздания, суверенной корпускулой мирового разума - разве это не чудо, разве это не избранность? Да, согласен: люди в большинстве своем незамысловаты, бесплодны и смешны. Зато они не нарушают субординацию и не вмешиваются в ход истории. Те же, кого они считают замечательными, прослыли таковыми благодаря своей одержимости. Одержимость же не благо, а наказание»
«Все люди - убийцы. Если не на деле, то в мыслях. Люди рождаются по той же причине, по которой появляются на свет хищники, и убивают себе подобных, следуя заложенной в них потребности. А это значит, что человек, совершивший преступление, к покаянию не способен, и люди, подобные Раскольникову, не способны воскреснуть ни с помощью Евангелия, ни при помощи любви. Самое большее, на что они способны, это оказавшись в местах не столь отдаленных, сожалеть о своем лишившем их привычного комфорта поступке»
«Мы не приветствуем воровство, но и не порицаем. Мы относимся к нему, как к одному из векторов, определяющих в данный момент направление развития земного общества. Учитывая, что это явление в отдельные периоды может носить массовый характер, мы вынуждены считаться с ним, либо ограничивая, либо поощряя, в зависимости от того эффекта, который мы желаем получить. Воров мы принимаем наравне с другими, ибо нет ни одного человека, который бы не украл хоть раз. Так же и с богатыми: наш рай гораздо демократичнее Царства Небесного, и к нам не надо пролезать сквозь игольное ушко»
«Где хорошо, там и реальность. Вы заметили, что люди стараются продлить те обстоятельства, при которых они чувствуют себя комфортно, и, наоборот, быстрее избавиться от тех, которые приносят им неудобства? Другими словами, за первыми они признают статус реальности, ко вторым же относятся как к досадному недоразумению и даже стараются вычеркнуть их из памяти. Сколько бы вы ни злились, вы все равно вернетесь ко мне. И не потому что я ваша единственная реальность, а потому что у меня вам будет хорошо. Конечно, я мог бы переместить вас в щадящий режим и закончить нашу процедуру без лишних эмоций, но вы мне симпатичны, и я имею на вас виды. Чем сильнее сомнения, тем ближе истина»
«Отдельный человек с точки зрения всего человечества интересен прежде всего своими репродуктивными возможностями. Не секрет, что развитие человечества, как вида, обеспечивается благодаря всего нескольким процентам его представителей. Это те, кто способен указать путь остальным. Отсюда первая задача человечества - постоянное пополнение их рядов. Задача почетная и ответственная. Исполнение - на грани азарта. Приз - имя в истории. Участвуют все. Те, у кого получилось - живут с чувством исполненного долга. Те, у кого не получилось, возлагают надежды на будущие поколения. Так или иначе, в историческом плане жизнь девяноста с лишним процентов людей, по большому счету, сводится к попытке использовать свой шанс в качестве производителей»
Подобными истинами пересыпаны все диалоги персонажей. Из них складывается вторая составная часть романа.
Третий содержательный пласт – это процесс осознания героем своего нового положения. От полной первоначальной растерянности к смирению и далее к выбору своего дальнейшего предназначения. Вначале он пытается спорить:
«Я не могу вспомнить, я в самом деле не знаю, что со мной произошло, но то, о чем вы говорите, легко сделать с помощью препаратов! Я читал, что существуют специальные препараты, усиливающие и восстанавливающие память. Предположим, я каким-то образом попал под их влияние. Что со мной произойдет? То самое, что сейчас и происходит - бред и галлюцинации!»
У героя вдруг появляется надежда, что его мучитель оставит его, наконец, в покое, и он очнется, вернет на место закатившиеся глаза, восстановит судорожное дыхание, вытрет слюну с уголка рта и будет с облегчением приходить в себя, пытаясь понять, что это было. Не тут-то было:
«С неумолимостью удава он заглатывал Матвея в свой мир все глубже и глубже», так что Матвею пришлось в конце концов смириться.
«Так рыба внизу плотины выпрыгивает из воды, пытаясь попасть наверх, откуда она родом. Но с каждой попыткой высота ее прыжков все меньше и меньше, пока, ослабевшая, она не покорится могучему потоку и послушно не двинется вместе с ним между новых камней, меж новых берегов. Пройдет время, силы вернутся к ней, и окажется, что река у плотины не кончается, что вместе с ней продолжают путь ее сородичи, что заводи здесь такие же тихие, а солнце такое же теплое. Утихнут рыбьи воспоминания, и вот она уже резвится на новом просторе, стремительная и блестящая!»
А дальше начинается наставление героя на путь истинный. Вот что говорит ему Проводник:
«Хотелось бы верить, что вы все же поняли главное: конец земного пути не есть конец уготованного нам Пути, а лишь небольшая передышка перед его продолжением. Именно в этом состоянии вы в настоящий момент и находитесь. От того, как вы будете готовы к его продолжению, зависит, полетите ли вы "путем, меж звезд, холодным", или будете переходить из желудка одного бродяги в печень другого»
На просьбу героя объяснить, что от него хотят, Проводник отвечает:
«Всякий человек хоть однажды в жизни спрашивал себя, что бы он делал и как поступал, доведись ему начать жизнь сначала. Создателями устроено так, что человек здесь может изменить в себе то, что не смог в земной жизни. В свою очередь, это поможет ему совершить здесь то, что он не совершил там. Образно говоря, перед вами обещанное земными пророками райское древо жизни, и оно к вашим услугам. Протяните руку, сорвите его плод и станьте совершенны, как совершенен Отец наш Небесный!»
«Матвею вдруг пришло в голову, что все, от кого он в прошлой жизни так или иначе зависел, хотели переделать его на свой манер. Все - начиная с родителей, минуя американский империализм и кончая случайными прохожими, что встав у него на пути и рассчитывая на его любезность, спрашивали дорогу, в то время как его мрачное настроение хотело послать всех подальше. Словом, все, все, все, включая нынешнего президента. Все, кроме жены: она одна принимала его таким, какой он есть, и от этого он хотел быть лучше, чем был. Но то любимая жена. А ради кого и чего ему предлагают стать лучше здесь? Во вкрадчивых уговорах всегда есть подвох. С тех пор как его, повязанного партийной клятвой, словно кровью, склонили к одной неблагодарной работенке, он к журавлям, синицам и кадровикам относился с одинаковым недоверием. Вот и сейчас его к чему-то склоняют. Но почему его? Почему опять его? Им что, не хватает дураков? Или потому что знают, что он неисправимо падок на мускатный душок избранности?»
И Матвей соглашается на изменения личности. Теперь его ждет Переход, то есть, окончательное перемещение гетакрона в Зону Жизнедеятельности, а нас – феерический финал, в котором герой, подвигнутый любовью на подвиг, обнаруживает, что нить, связывающая белый свет с посмертной мглой - это путь с двухсторонним движением. И вот как он говорит о своем новом мировосприятии:
«Я часто вижу себя во сне посреди незнакомого простора. Передо мной дорога - одна из тех, о которых Рильке писал: "Chemins qui ne menent nulle part entre deux pres..." (дороги меж двух полей, которые никуда не ведут). Дорога, лишенная цели, или, вернее, чья единственная цель - расчленить единое поле на две части. Дорога из тех дорог, что обогнув земной шар, упираются сами в себя. Я стою на ней, как на меже и с беспокойным чувством озираю нездешний пейзаж. Все вокруг меня дышит, живет, волнуется. Пейзаж встает передо мной, как загадка, как вопрос. Он требует ответа, но какой ответ я могу дать, видя перед собой, как говорит тот же Рильке "лишь чистое пространство и сезон"? В разные годы я по-разному определял скрытое значение навязчивой иллюзии. Сначала я видел его в вездесущем присутствии движения, которое символизировала дорога. Затем в запутанных хитросплетениях густых, диковатых, как неухоженная шевелюра трав, украшенных фиолетово-синими колокольчатыми гроздьями - живая, убедительная метафора причинно-следственного произвола. Потом в благообразной оседлости курчавых, нахлобученных по самые уши шапках деревьев, что росли по бокам. После - в провидческих проблесках серебристых осколков озера, что пряталось за деревьями слева от меня. Позже - в эпическом волнении малиново-пенного поля, широким разливом уходящего к самому горизонту, чтобы упереться в белесую запруду далеких берегов. А еще позже - в недостижимой принадлежности к самому горизонту. Сегодня я знаю, что был неправ. Сегодня все части пейзажа слились для меня в единое целое. Есть бесконечная, как экватор дорога, есть два поля, разделенные и соединенные ее рубцом, есть заградительная опека дубрав, и все это накрыто общим небом и согрето одним солнцем. Вот и вся отгадка, вот и весь ответ».
Следует заметить, что это первый роман А.Солина, и насколько мне известно он писался в начале двухтысячных, а потому некоторые высказывания персонажей могут входить в диссонанс с текущей обстановкой.
Подытоживая, скажу: А.Солин создал свою концепцию жизни после смерти, о чем и возвестил своим романом «Евангелие от Афея» недюженным художественным образом. Если у вас есть что возразить или добавить, присоединяйтесь.