Создаётся впечатление, что в этом году лето у нас на Урале сошло с ума. Сегодня на термометре двадцать девять градусов, и за окном яркое солнце, а завтра дождь и октябрьский холод. И вспомнились мне каникулы восемнадцатилетней давности, когда мы с моей подругой Таней впервые заглянули в глаза смерти, узнали, что такое предательство, и поняли: запретный плод не всегда так сладок, как кажется на первый взгляд. Тогда стояла точно такая же погода, как и сейчас. Может быть, из-за этого нас с Таней тянуло куда-то в неведомые сказочные края. Мы мечтали о приключениях и подвигах. Да, головы наши были забиты всякой ерундой похлеще, чем у мальчишек.
Мы с подругой находились под присмотром её бабушки Анны Николаевны Брандуковой. Проводили у неё дома долгие летние дни, а по домам расходились только, когда небо окрашивалось в красивый алый цвет. Родители пропадали на работе до позднего вечера. Анна Николаевна кормила нас с Таней обедом, посылала в магазин, экзаменовала, поучала. Большая часть нравоучений касалось того, как не стать жертвой преступления. По мнению Анны Николаевны, преступники подстерегали детей повсюду. Караулили симпатичных девочек, сидя в припаркованных у домов автомобилях, проводили долгие часы на тёмных лестничных клетках в ожидании потенциальной жертвы, привязывались к школьницам около магазинов, на природе и на детских площадках.
- Никогда и ни при каких обстоятельствах не уходите со двора! - и Анна Николаевна грозила нам пальцем с длинным жёлтым ногтем. - Не садитесь в чужие машины! Не идите в чужую квартиру, кто бы вас ни позвал!
Нам с Танькой приходилось, словно пятилетним малышам, сидеть на качелях или секретничать на скамейке. Настольные игры вроде шашек и шахмат быстро надоели. Мы отчаянно завидовали одноклассникам, которые отдыхали на море, уехали в лагерь или в деревню к родственникам. Лето в асфальтовых джунглях тянулось скучно и однообразно. Кроме того, в окрестных домах жили в основном старики, а проржавевшая от времени детская площадка поражала своей пустотой.
Наверное, от скуки и одиночества мы с Танькой начали общаться с девятилетней Кристиной, жившей в соседнем доме. Странная это была девочка. Внешне она напоминала ангелочка с картинки. Длинные светлые волосы, голубые глаза и белая, почти прозрачная кожа умиляли утомлённых вечным бездельем пенсионерок. Они угощали Кристю конфетами, задавали ей глупые вопросы вроде: "Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?" "Кого больше любишь: папу или маму?". Но, стоило Кристинке открыть рот, как сердобольные бабульки бледнели и вскоре, махнув рукой, отходили.
Дело в том. что Кристина не могла сказать ни одной фразы без крепкого словца. Кроме того, несмотря на юный возраст, она была прекрасно осведомлена о тюремных понятиях, самых тайных и грязных подробностях любовных отношений и спешила похвастаться окружающим своей сомнительной эрудицией. Бог знает, откуда Кристя почерпнула вышеперечисленные сведения. Как бы там ни было, девчушка могла говорить об этих тёмных сторонах жизни часами.
Другой страстью юной матерщинницы была одежда. Хотя карманных денег ей никто и никогда не давал, Кристя целыми днями слонялась по вещевым рынкам и магазинам и с какой-то непонятной целью запоминала цены на товары.
- А моя сестрёнка Геля в больничке лежит. Она, это, по ночам синеет и задыхается. А вы знаете, что зэки нарочно себе руки режут, чтобы в лазарет попасть и рвануть через окно? Оттуда бежать проще, чем из барака. Я вчера в магазе видела костюмчик, закачаешься. Только стоит дорого. Сто баксов. Ей богу, я не вру. А к нашему соседу ходит шалава Тонька. Но она с ним не спит, а только...
Далее последовали самые отвратительные подробности интимной жизни этих двоих. Да, уже в девятилетнем возрасте Кристя могла бы писать сценарии для порнофильмов. Этот монолог она произнесла в первый же день нашего с ней знакомства. Естественно, я значительно смягчила слова Кристи, убрав нецензурную брань и воровской жаргон. Дальнейшие её слова я, дабы не нарушать правил сайта, тоже буду переводить на так называемый гражданский язык.
Стоит ли говорить, что Анна Николаевна категорически запрещала нам общаться с Кристиной? Эта девочка была своеобразным Гекльберри Финном зарождающегося двадцать первого века. Правда, в отличие от легендарного беспризорника, она не голодала и не ходила в обносках. Одежда её выглядела новой и довольно дорогой, пусть и очень безвкусной.
- А почему Кристя всё время кашляет и лицо у неё, как у покойника? - как-то спросила Танька у своей бабушки.
- Так её мамаша постоянно курит при детях. Причём крепкие сигареты без фильтра. И, когда Ангелиной была беременна, дымила, как паровоз. Я сама видела. Потому и астма у девчонки. Удивительно, как вообще жива осталась. И не общайтесь вы с этой Кристей, бога ради! Она вас такому научит!
- А почему у Кристи мать такая старая? - вклинилась в разговор я.
- Какая же она старая? - улыбнулась Анна Николаевна. - Ей в прошлом году тридцать лет исполнилось.
- Тридцать лет? - моя мама в свои тридцать три выглядела, как подросток, по сравнению с этой увядшей, желтолицей блондинкой в полинялом платье. - А почему Кристя возвращается домой в одиннадцать часов вечера, а нам и в восемь запрещают гулять?
- А ещё она по всему городу одна ходит, и почему-то никакие преступники её никуда не заманили, - вторила мне Танька.
- Да забудьте вы об этой Кристе! - замахала руками Анна Николаевна. - Ещё раз с ней заговорите, неделю на улицу не выпущу!
Но вскоре младшая дочь привезла ей своего двухлетнего сынишку Павлика, и заботы о малыше поглотили пожилую женщину с головой. Стирка, тогда машины-автоматы являлись роскошью, кормление, игры, закаливание - всё это отнимало массу времени и сил. И мы с Таней отныне могли делать всё, что душе угодно. Теперь никто не мог помешать нам общаться с Кристиной.
Сейчас, по прошествии многих лет, я не могу понять, чем нас привлекало общество Кристи. Слушать о постельных похождениях соседей, ценах на одежду и жизни в местах не столь отдалённых было скучно. Писать неприличные слова на стенах подъезда и звонить в квартиры соседей нам претило. В шахматы и шашки Кристя играть не умела, а прятки и догонялки считала забавами для трёхлетних малышей. Что же вызвало наш жгучий интерес к этой светловолосой бледной девочке в чересчур ярких нарядах? Её самостоятельность, наше одиночество, скука или запреты Анны Николаевны? Скорее всего, последнее. Ведь запретный плод, как известно, сладок. Если бы Танина бабушка поощряла нашу дружбу или относилась к ней нейтрально, мы бы вскоре охладели к юной соседке.
Вскоре из больницы выписали Ангелину, и Кристя везде стала таскать с собой младшую сестрёнку. В свои четыре года девочка не умела говорить, часто плакала, а иногда начинала задыхаться. Кристина осыпала Гелю потоками отборной брани, а мы с Таней собирали для неё цветы, качали на качелях и рассказывали несчастной малышке сказки. На правой ноге у Лины виднелся безобразный след от ожога. Создавалось впечатление, что кто-то обварил бедняжку кипятком. Её бледное одутловатое личико и тёмные круги под глазами говорили о серьёзной болезни. А, может быть, и о целом перечне разнообразных хворей.
***
- Знаете, чего расскажу? - сказала нам однажды Кристина. - Я вчера к реке ходила, там заброшенный дом, как в ужастиках! Прям здорово. А под полом наверняка клад есть. Я куплю себе золотые серёжки и то платьице за сто баксов! Пойдёте со мной?
- К реке? - с сомнением в голосе протянула Таня. - Это же так далеко.
- Вам бабушка запретила, да? Эх вы, лохушки, бабушкины дочки!
- Да дело не в этом, - мигом нашлась я. - Просто Геля до реки не дойдёт. У неё ноги устанут, опять разревётся.
Но Кристина продолжала поддразнивать нас, и решимость наша ослабела. "В самом деле, - думала я. - Анна Николаевна целыми днями занята Павликом и не увидит, что мы ушли со двора. А эти мифические преступники? Кристю-то они не тронули, а она где только ни бродит".
- Да ничего мы не боимся! - прервала я издевательский монолог Кристи. - Правда, Танька? И пойдём с тобой к реке.
Моя подруга, тяжело вздохнув, согласилась. Что ей ещё оставалось?
И вот наша великолепная четвёрка двинулась по залитым июльским солнцем улицам. Кристинка то и дело отпускала насмешливые, малоцензурные замечания по поводу прохожих, взахлёб рассказывала о том, что и по какой цене продаётся в магазинах, которые то и дело попадались нам. Наконец, город кончился, и взору нашему открылась небольшая речушка. День выдался жаркий, и нам с Танькой захотелось искупаться. Но мы не умели плавать. А Кристинка ни о чём не могла думать, кроме заброшенного двухэтажного дома, стоявшего чуть поодаль.
Окна с выбитыми стёклами напоминали слепые глаза нищего, облупленные стены и поросший бурьяном двор навевали тоску. Бутылочные стёкла, переливавшиеся в солнечных лучах, как будто смеялись над нами.
Внутри всё оказалось ещё хуже. Захламлённая первая комната была полна нечистот. "А, может быть, здесь и крысы есть", - при этой мысли ужас сковал меня. Я с раннего детства боялась грызунов.
- Это всё фигня, а вот на втором этаже... - и Кристя бросилась к ненадёжной деревянной лестнице.
Геля начала всхлипывать, но пощёчина старшей сестры мигом успокоила её. Мы поднялись вслед за подругой и, пройдя через узкий коридор, оказались в большой квадратной комнате. Судя по всему, здесь кто-то жил. На колченогом столе стояло несколько пустых банок из-под рыбных консервов, в углу лежал ворох отвратительно пахнущих тряпок. "Стойте, это не просто тряпьё. Это сам хозяин. Сейчас он проснётся, и нам не поздоровится. Может быть, он тот самый преступник, о которых рассказывала Анна Николаевна?" - осенило меня.
Кристя подошла к крепко спавшему парню и пнула его ногой. Хозяин не отреагировал, а рой мух, раздражённо жужжа, поднялся в воздух. Только тут я заметила странные пятна на лице молодого человека.
- Я его ещё вчера нашла. Он уже тогда помер. Хотела вам показать, вот и придумала историю с кладом. Иначе бы вы вообще сюда не пошли, - Кристина захлёбывалась от восторга. - Ой, Гелька куда-то убежала. Геля, чёрт тебя побери! Где ты?
И, не успели мы опомниться, как Кристины и след простыл. Кроме того, дрянная девчонка закрыла дверь на замок с той стороны. Так мы с Таней оказались один на один с трупом неизвестного. У меня началась паника. Я бегала туда-сюда по запущенному помещению и всё время восклицала: "Что же делать? Что же делать?"
Одиннадцатилетняя Таня, будучи годом старше меня, повела себя благоразумнее. Из наших курток, которые мы за ненадобностью повязали на бёдра, и какого-то тряпья она соорудила некое подобие верёвочной лестницы, и мы, зажмурившись от страха, спустились вниз. Я сделала это довольно неудачно, и у меня ещё долго болели пальцы на правой руке.
Стоит ли говорить, что мы перестали общаться с Кристинкой и обходили предавшую нас подругу стороной? Запретный плод больше не казался нам сладким. С этих пор мы с Таней стали тщательнее выбирать себе друзей. Кроме того, начали по-настоящему бояться за свою жизнь. При мысли о том, что любая из нас могла бы оказаться на месте того парня нам становилось дурно. Не знаю, что сгубило несчастного. Трагическая случайность, суицид или чей-то злой умысел. Да, признаюсь честно, и не хочу знать.
О страшной находке мы никому не сообщили. Ведь тогда пришлось бы рассказать Анне Николаевне о нашей дружбе с Кристиной и самовольном уходе со двора. Иногда меня терзают сомнения: правильно ли мы поступили, умолчав о случившейся с кем-то трагедии? Что если погибшего так никто и не обнаружил и не похоронил по-человечески?
Кстати, нам пришлось поплатиться за свой невольный эгоизм. Я каким-то непостижимым образом умудрилась подхватить тяжёлый грипп и две недели провалялась в постели. Танины родители развелись три месяца спустя. А Кристина... В конце августа девочке пришлось пережить настоящее потрясение. Мать её арестовали и впоследствии осудили по печально известной двести двадцать восьмой статье. К счастью, осиротевших сестёр взяли к себе какие-то дальние родственники, жившие в другом городе.
На этом рассказ мой приближается к логическому завершению. Точно так же подошло к концу то странное, капризное лето. Мне кажется, в те изменчивые дни, полные дождей, обжигающего зноя, осенней прохлады и вынужденного безделья, закончилось наше детство. Впрочем, у Кристины с Гелей его по существу никогда и не было. Возможно ли потерять то, чего не имел? Об этом можно спорить до бесконечности. А у меня нет никакого желания пускаться в философские рассуждения. Может быть, за меня это сделают читатели. А, если нет, я ничуть на них не обижусь.