COME BACK IN USSR (Часть I)
СЕМЬ БЕД - ОДИН ОТВЕТ!
«Макарьин» стоял на рейде Беринговского.
К борту судна привычно подходили самоходные баржи. Началась погрузка угля.
В первый день стоянки в Беринговском нас вызвал к себе старпом.
Как только мы зашли в его каюту, в нос ударил резкий запах перебродивших дрожжей.
На его огромном столе, заваленном кипами бумаг, стоял наш бидон с брагой.
«Потрудитесь объяснить, товарищи курсанты, откуда в каюте, где находился больной, оказался этот бидон с сивухой?!» — произнёс он сердито.
Мы молча опустили головы. Никто из нас не хотел признать, что это наших рук дело.
— Сегодня я делал обход по судну и заглянул в эту каюту. Как только я зашёл в неё, то сразу же почувствовал запах дрожжей. Открыл рундук и обнаружил этот бидон с сивухой. Итак, я вас спрашиваю, чья была идея поставить брагу, где взяли бидон и дрожжи? — рявкнул старпом.
— Это не мы! То есть это не наш бидон, и мы ничего такого не делали! — робко ответил Андрейка.
— Ключ от каюты был только у меня и у вас. Если бидон с сивухой принёс и поставил в рундук не я, то, следовательно, могли сделать это только вы! — мрачно заметил старпом.
— А может, это кто-нибудь из экипажа ещё до нас поставил? — почти шёпотом заметил Андрейка.
— Детский сад! Взрослые мужики, а ведёте себя как малые дети! Значит так, ключи от каюты немедленно сдать мне! А ваш поступок мы будем разбирать на общесудовом собрании! Если решите признаться в содеянном, то обойдёмся выговором.
Самопогрузка на рейде в порт-пункте Беринговский
В противном случае вам всем грозит отчисление из училища. Всё, свободны! — отрезал старпом и указал нам на дверь.
Мы молча вышли за дверь. На душе скреблись кошки. Невинная детская шалость превратилась в серьёзную взрослую проблему. Вылететь из училища из-за бидона браги!
После ужина мы собрались все вместе в каюте и решили, что во что бы то ни стало мы будем всё отрицать. Ведь у старпома не было никаких доказательств, что это дело наших курсантских рук.
В этот же вечер, по скверному стечению обстоятельств, произошёл ещё один неприятный случай…
Я лежал на шконке в своей каюте и читал книгу. Неожиданно ко мне в каюту зашёл мой однокашник — Игорь Лобанов, по прозвищу Лэбан.
Лэбан был известен в нашей роте тем, что он был неутомимым изобретателем разных козней. В этот памятный вечер он шатался по пароходу в поисках приключений. И нелёгкая принесла этого прохиндея именно в нашу каюту…
Дальше события разворачивались следующим образом: Лэбан зашёл в нашу каюту и уселся на стул, стоящий подле стола, напротив открытого иллюминатора. Шаря своими длинными руками по сторонам, он открыл ящик стола, в котором лежали спичечные коробки. Коробков было около сотни, и они занимали полностью весь верхний ящик в столе.
Игорёк вытащил несколько десятков коробков и разложил их на столе, затем он выстроил из них пирамиду и задумчиво уставился на творение своих рук. Потом он медленно достал зажигалку из своего кармана и поджёг основание пирамиды.
Коробки начали поочерёдно вспыхивать, распространяя по каюте едкий дым.
Лэбан заворожено смотрел на фейерверк из коробков, как кролик на удава.
А меж тем на столе пылал огонь, а вся каюта заполнилась дымом.
Я подскочил к умывальнику, набрал пригоршню воды и стал заливать пожар на столе.
В коридоре раздался гул сирены — сработала противопожарная сигнализация.
Я посмотрел на часы — было два часа ночи. Буквально через пару минут в каюту ворвался старпом и старший электромеханик — нужно было видеть их лица!
Они готовы были разорвать нас на мелкие клочки прямо на месте!
Электромеханик кричал что-то о том, что он уже горел на пароходе и что из-за таких, как мы, на флоте гибнут люди. А старпом молча дал подзатыльник Лобанову и приказал прибежавшим на шум сирены матросам навести порядок в каюте и доложить на мостик о ликвидации очага возгорания.
Когда все разошлись, я убрал остатки сгоревших коробков со стола, тщательно вымыл стекло на столешнице и проветрил каюту.
В эту ночь я так и не смог заснуть. Лёжа на шконке, до самого утра думал о том, как глупо может закончиться моя морская карьера.
Утром нас вызывал к себе старпом и заставил написать объяснительные записки на имя капитана т/х «Иван Макарьин».
Вести на судне распространяются со скоростью света: уже утром оба происшествия стали известны всему экипажу. Мы стали предметом обсуждения всего экипажа балкера! Над нами глумились и потешались штурманы, механики, электромеханики, матросы и мотористы. За глаза на «Макарьине» нас прозвали «самогонщиками» и «поджигателями»…
Капитан «Ивана Макарьина» распорядился о проведении общесудового собрания, на котором должны были разбираться наши проступки.
В назначенный день в столовой команды собрался весь экипаж во главе с капитаном. Поскольку мы были комсомольцами, то наши проступки разбирала, в первую очередь, судовая комсомольская организация. Председатель комсомольской организации объявил о начале собрания и огласил повестку дня.
Наш вопрос значился первым. Комсорг во всех подробностях сообщил собранию обстоятельства произошедших событий.
Слово взял капитан, он выступил перед собранием и сделал акцент на том, что курсанты, проходящие практику на «Иване Макарьине», будущие командиры флота. В конце своей речи он призвал собравшихся со всей строгостью и серьёзностью отнестись к действиям курсантов, позорящих моральный облик советского моряка.
Затем слово дали нам. Каждый из нас пытался что-то сказать в своё оправдание в духе: «бес попутал, не ведал, что творил, больше этого никогда не повторится».
Потом слово дали членам экипажа. Электромеханик предложил собранию как следует выпороть курсантов, чтобы неповадно было устраивать пожары на судне и распивать сивуху.
Боцман вступился за нас и сказал, что мы всего лишь пацаны, которых нужно воспитывать, мол, у него дома такой же сорванец, всё руки до него не доходят…
Словом, практически каждый член экипажа «Макарьина» высказал своё мнение насчёт нас.
В словах членов экипажа чувствовалась ирония и жалость. Во всяком случае, никто не предложил исключить нас из рядов комсомола, что, по сути, было добрым знаком для нас.
Что я испытывал в тот момент? Горечь и обиду. Горечь за переживаемый позор и обиду за то, что ничего нельзя уже было исправить.
По сути, в этот момент наша дальнейшая судьба находилась в руках моряков «Макарьина».
Экипаж судна — это одна большая семья, и как в любой дружной семье, сор из избы не принято выносить. Случись это на берегу, нас бы с позором выгнали из комсомола и отчислили из мореходки без зазрения совести — такие были времена.
Итак, после обсуждения нашего вопроса председатель огласил меру наказания: учитывая возраст и наши положительные характеристики, было принято решение объявить каждому курсанту строгий выговор с предупреждением.
Предупреждение означало, что в случае, если за время практики на «Иване Макарьине» кто-нибудь из нас провинится, то в нашу мореходку будет направлено ходатайство об исключении всех практикантов из рядов комсомола и отчислении из училища. Как говорится в народе, до первого залёта.
Поскольку всё вышеописанное действо происходило перед обедом и на повестке дня оставалась ещё пара вопросов, то с вердиктом председателя согласились абсолютно все и незамедлительно приступили к голосованию.
Решение комсорга было поддержано экипажем единогласно. После чего перешли к другим вопросам, которые решили на удивление быстро.
Как говорится, война войной, а обед — по расписанию. С тех самых пор мы были на крючке.
Каждый из нас понимал, что мы просто легко отделались. В то же время каждый из нас осознавал, что любой неосторожный поступок, и всё кончено. И тогда не стать нам штурманами, не ходить нам в загранку, а влачить жалкое существование до конца дней своих.
Прошло уже много лет, но я до сих пор благодарен экипажу «Ивана Макарьина» за то, что эти люди поступили со мной и моими товарищами справедливо. Главное, что они не сломали нам жизнь, а дали шанс. И мы полностью оправдали доверие моряков.
А меж тем закончилась погрузка судна. «Иван Макарьин» снялся с якоря и занял своё штатное место в караване за ледоколом.
Навстречу нам двигался другой караван, в составе которого был наш близнец и соперник по соцсоревнованию — «Капитан Цируль», на котором тоже проходили практику курсанты нашей роты.
Я стоял на мостике и пристально смотрел на «Цируль». Когда мы поравнялись бортами, второй помощник подмигнул мне, и в этот момент я подумал, что ревизор читает мои мысли…
На фото: самовыгрузка на рейде порт-пункта Певек.