RLD
«Мы продемонстрируем вам ценность, более высокую, чем уважение к жизни. Это – не свобода и не демократия. Это – Япония, страна нашей истории и традиции, та Япония, которую мы любим».
Юкио Мисима. «Гэкибун» («Манифест»).
«Я понял, что путь самурая есть Смерть».
Дзётё Ямамото. «Путь Смерти».
«Он постигал реалии внешнего мира из идеального шара, внутри которого жил!»
Юкио Мисима. «Несущие кони».
Во имя Отца, и Cына, и Святого Духа.
Среди трагических героев «правой сцены» последней четверти мрачного ХХ столетия Юкио Мисима (его подлинное имя — Хираока Кимитакэ) занимал совершенно особое положение, ибо он был декадентом. Он рос балованным ребенком и, вполне закономерно, проникся любовью к западным авторам-декадентам вроде Томаса Манна. Но, то и дело переодеваясь и меняя маски — киноактера, фотомодели, князя поэтов, продолжателя традиций японского эстетизма и политического журналиста, он, тем не менее, следовал своему истинному призванию – неустанно свидетельствовать верность идее Вечной Японии в единственной еще возможной форме: в форме чистого утверждения Вечного через смерть Преходящего.
Юкио Мисима был писателем-декадентом, доказавшим, что даже из этого исходного положения можно подняться до высот подлинного героизма. Познание принципов, лежащих в основе Порядка, Традиции и Патриотизма, обязывает познавшего их к последовательности действий. Трусливые оправдания иных людей, что они, мол, «слеплены из другого теста, чем герои», лишены всяких оснований. В сборнике «Хагакурэ» («Сокрытое в листве»), вершине самурайской философии, записанном Тасиро Цурамото со слов своего учителя Дзётё Ямамото по прозвищу «Дзохо» (ставшего буддийским монахом-отшельником после того, как его господин Мицусиги Набэсима, уходя из жизни, категорически запретил своему верному слуге покончить с собой, как тому полагалось бы по кодексу чести японских воинов-буси), черным по белому написано:
«Самурай клана Набэсима не нуждается ни в духовности, ни в таланте; попросту говоря – ему достаточно иметь волю к тому, чтобы нести дом своего Государя на своих плечах».
В своем сборнике избранных цитат из «Хагакурэ» Юкио Мисима так комментировал этот источник энергии, доступный всякому человеку:
«Дзохо указывает на то, что здесь речь идет о великой, первозданной силе, побуждающей человека к совершению подвигов. Если нормальная жизнь ограничивается добродетелью скромности, то на основе ежедневных упражнений идея не может вырасти в деяние, превышающее по силе эти упражнения. Она нуждается в высокой степени уверенности в себе и одновременно в убежденности, что ты сам и один должен нести дом на своих плечах. Как и грекам, Дзохо были хорошо известны чары, блеск и ужас, исходящие от того, что именуют «хюбрис».
(Юкио Мисима. «К этике подвига»).
Именно этого «хюбриса» (одно из значений данного слова у древних греков – «олицетворение возвышенного духа») всем нам сегодня явно не хватает. Всякий человек, вообще еще способный осознать происходящий вокруг нас распад, похоже, полагает, что не он, а кто-то другой должен что-то сделать против этого распада, или, что, пока тот другой ничего не делает, наши собственные действия бессмысленны, что нужно сначала собрать под свои знамена тысячу, потом десять тысяч, потом сто тысяч единомышленников, «а уж опосля…», пока же не делается ровным счетом ничего.
25 ноября 1970 года Юкио Мисима, первым из писателей послевоенного поколения японцев, после долгого перерыва заговоривший о воинской доблести («бутоку»), в сопровождении всего четырёх спутников — студентов в военной форме, напоминающей форму бывшей Императорской армии – направился в Штаб-квартиру японских Сил самообороны. Охрана беспрепятственно пропустила посетителей внутрь по приказу генерала Маситы Канетоси, закадычного друга Мисимы и ценителя его литературного таланта. По просьбе генерала Мисима показал ему извлеченный из ножен клинок своего старинного самурайского меча. Когда генерал наклонился, чтобы полюбоваться драгоценным мечом, один из спутников писателя схватил его сзади. Генералу связали руки и затолкали ему в рот кляп. Мисима и его спутники, сняв фуражки, повязали себе головы белыми лентами с красным кругом Восходящего Солнца и чёрной надписью «Отдай все твои семь жизней Императору». Такие повязки надевали перед совершением своего жертвенного подвига японские воины-смертники («камикадзе»). Взявшие генерала Маситу в заложники спутники Мисимы забаррикадировались в кабинете и отразили атаку штабных офицеров. Затем писатель вышел на балкон здания штаба. По его требованию под балконом, выходившим на плац-парадную площадку, собрался весь гарнизон, чтобы выслушать его.
Мисима был не только блестящим публицистом, но и выдающимся оратором. Не раз — с риском для жизни! — выступая перед многотысячной студенческой аудиторией в диспутах с самыми буйными, горластыми и языкастыми представителями левых движений и сил — он всегда выходил из них победителем. Многие из членов учрежденной Мисимой организации «Тате-но-Кай» («Общество Щита») были в прошлом сторонниками идей Маркса, Энгельса, Ленина, Мао-Цзэдуна и даже Ким Ир Сена, которых Мисиме удалось переубедить и «обратить в самурайскую веру». И теперь он выступил с последним в своей жизни «литературным докладом» в форме обращенного к собравшимся внизу солдатам призыва к государственному перевороту во имя восстановления полновластия Императора.
Однако на сей раз обстоятельства были против него. Над зданием штаба роями железной саранчи кружили вертолёты с телевизионщиками и репортёрами на борту. Рокот их моторов заглушал его голос. Мало кому удавалось расслышать его слова. В результате призывы Юкио Мисимы реставрировать во всей полноте власть Божественного Императора, отказаться от конституции и совершить ради этого в Японии государственный переворот не нашли отклика у большинства его слушателей.
Но он нисколько не смутился этим обстоятельством и подтвердил верность своим принципам высшей формой свидетельства — крикнув: «Десять тысяч лет Императору!» и покончив жизнь самоубийством в традиционной японской форме «сэппуку» (более известной у нас под менее точным, по мнению многих, названием «харакири») -, вспоров себе живот кинжалом. Верный соратник Мисимы, лейтенант Морита Масакацу, попытался облегчить предсмертные страдания своего вождя и учителя, обезглавив его самурайским мечом. После нескольких неудачных попыток Морита передал меч своему соратнику Коге, который и отсёк голову Мисиме, а сам также покончил с собой, последовав за вождем (такой вид ритуального самоубийства именуется «ринсо»). После жертвенной смерти Юкио Мисимы добровольно ушел из жизни и его старший друг, наставник и учитель — классик японской литературы, лауреат Нобелевской премии Ясунари Кавабата. По свидетельству очевидцев, многие солдаты Сил самообороны после самоубийства литератора открыто высказывали сожаление, что не послушались Мисимы-сэнсэя и не примкнули к нему. Факт, значение которого невозможно переоценить…
«Вернём Японии её истинный облик, и умрём. Или вы хотите сохранить свою жизнь и дать умереть своей душе?» Сердцем истинного, Имперского образа Японии является Император – Тэнно. Он есть посредник между Небом и Землей, Он есть сердце японского народа. Пусть даже Его властные прерогативы ограничены, но Он действует самим Своим существованием, самим Своим бытием, представляя, как человек, людей перед лицом богов, а, как бог — богов перед лицом людей. Именно в силу того, что Тэнно не действует, но лишь присутствует, Он нуждается в организациях защитников, мужских союзах, воинских братствах, позволяющих Ему полновластно править Своей Империей. Такую организацию («Кадетский корпус») Юкио Мисима основал в 1968 году. Как уже было сказано выше, организация Мисимы называлась «Обществом Щита» и состояла из нескольких десятков (по другим сведениям – пяти сотен) студентов, обмундированных в военную форму (разработанную для них лично Мисимой по образцу формы японской Императорской армии - за исключением головных уборов).
Юные последователи Мисимы приходили военно-спортивную подготовку на учебных полигонах японских Сил самообороны у подножия священной горы Фудзи. Они хранили верность не только и не столько самому Мисиме (игравшему в «Обществе Щита» роль средневекового сёгуна — военного диктатора, повелевавшего самураями от имени Божественного Императора), сколько, через него, самому Тэнно!
Этих современных самураев, подобно их древним предшественникам, объединяло не стремление к добродетельной жизни, но возможность добродетельной смерти; а таковой является смерть во имя нации и самое яркое проявление ее – смерть за Тэнно. Поэтому смысл и предназначение подобных боевых союзов заключается не в достижении политических целей, а в совместной смерти. Политические последствия – а свои государственно-философские представления, естественно, были и у Юкио Мисимы! – являются не более, чем побочным продуктом чистого действия. Чистое действие есть наивысшая форма приближения к чистой сущности бытия Божественного Тэнно.
Поскольку в насквозь проникнутом западным духом, демократизированном, упадочническом мире современной Японии подлинных традиций больше не осталось, акт «сэппуку» одновременно являет собой аспект жертвоприношения, которое может и должно повлечь за собой Возвращение, новый Восход Японского Солнца. Этот внутренний Восход Солнца Юкио Мисима пророчески описал в одном из своих последних романов — «Несущие кони»:
«Исао глубоко вздохнул, провел левой рукой по животу, закрыл глаза. Приставил острие кинжала, зажатого в правой руке, к животу, пальцами левой руки определил место и правой рукой с силой вонзил кинжал.
И в тот момент, когда кинжал проник внутрь, за закрытыми веками с ослепительным блеском вспыхнул солнечный круг».
(Юкио Мисима. «Несущие кони»).
За плечами Юкио Мисимы была солидная карьера писателя, начатая, в соответствии с духом времени, скандальной книгой с эротической окраской под названием «Исповедь маски». Слабый и болезненный от рождения (настолько, что его в юности даже не призвали в японскую Императорскую армию, когда у Страны Восходящего Солнца каждый солдат был на счету), он развивал свою мускулатуру бодибилдингом и поколачивал жену (хотя считался вполне добропорядочным, по японским понятиям, супругом и отцом, нежно любящим своих детей). Нельзя сказать, что все эти действия никак не были связаны с его философией и, в конечном итоге, с избранной им формой ухода из жизни – напротив, они явственно отражали его попытки приблизиться к Красоте, Силе и Смерти. Однако земными средствами их можно только показать, продемонстрировать, но не осуществить. В Смерти же самурай может воплотить вечные принципы, если он предварительно пережил внутреннюю трансформацию, разделённую итальянским «консервативным революционером» бароном Юлиусом Эволой на следующие четыре фазы:
1. Сделаться господином внешних впечатлений и инстинктов (мужская аскеза);
2. Добиться подчинения организма собственному авторитету – стойкость (соответствующая военной подготовке в собственном смысле этого слова);
3. Установить контроль над своими страстями и чувствами, правда – в форме внутреннего равновесия (не впадая, однако, при этом в состояние отупения);
4. Отказаться или отрешиться от собственного «Я».
(Барон Юлиус Эвола. «Путь самурая»).
Только отказавшись или отрешившись от собственного «Я», только перестав придавать этому «Я» какое бы то ни было значение, мы становимся готовыми к геройской Смерти в бою или к «сэппуку». Не всякий человек, избавляющийся от своей жизни через самоубийство, обручается со Смертью. Обручение со Смертью должно быть тщательно подготовлено и являться предметом свободного, осознанного выбора. Только в этом случае мы гарантированы от неудачи, как это явствует из приведенного ниже краткого диалога между задумавшим государственный переворот во имя восстановления полновластия Императора(отстраненного от реальной власти своим недостойным, безнравственным, эгоистичным и своекорыстным окружением, пляшущим под дудку антинародной клики олигархов-финансистов) студентом-идеалистом Исао и сочувствующим ему и другим молодым заговорщикам, но не решающимся примкнуть к ним лейтенантом японской Императорской армии, взятого из книги Юкио Мисимы «Несущие кони»:
— И тебя не смущает, что восстание «Союза возмездия» потерпело поражение?
— Это не было поражением.
— Ты так считаешь? Во что же ты веришь?
— В меч, — ответил Исао одним словом.
Лейтенант немного помолчал. Словно обдумывал следующий вопрос.
— Ладно. Задам еще один вопрос. А чего ты больше всего хочешь в жизни?
На этот раз какое-то время молчал Исао. Он оторвал взгляд от лейтенанта, которому глядел прямо в глаза, посмотрел на влажные от дождя стены, взглянул на закрытое, с поцарапанным стеклом окно. Здесь обзор кончался, дождь по ту сторону мелкой решетки лил сплошной стеной. Даже если открыть окно, то и тогда не достанешь взглядом до той границы, за которой дождя уже нет. Но все равно Исао собирался сказать о чем-то нездешнем, далеком.
Подбирая слова, но без колебаний он выговорил:
— Солнечным… На крутом обрыве при восходе солнца, молясь на встающий сияющий круг… глядя на блистающее внизу море, у корней благородной сосны… умереть от своего меча.
Здесь конец и Господу Богу нашему слава!