РЕКА

   
               

               
                Жене Татьяне. Главному человеку в моей жизни.


                Лучший способ предсказать будущее - это               
                изобрести его.
                (Д. Габор)




Часть 1.

            Она казалась бескрайней. Хотя иногда и угадывалось вдали нечто, указывающее на признак берега. То силуэт высохшего дерева, то размытая расстоянием, неясная линия холмов. А, может быть, всё это подбрасывало ему воображение, обрывки прежнего опыта. Прежней жизни. Сейчас, в реке, всё было совсем не так. Вода  вокруг тела была какой – то разряженной, полувоздушной. Можно было погрузиться в нее полностью, надолго, что совершенно не меняло ощущения то ли плавания, то ли полета. Под поверхностью можно было дышать. Но дышал ли он? Он видел своё голое тело, таким, как оно было лет в 20. Упругие, рельефные мышцы, гладкая кожа.  На голове под рукой ощущалась,  давным -  давно забытая, густая прическа. Посмотреть бы на лицо! Но как? Вода, или то куда он попал прямо из госпитальной палаты, ничего не отражало. Несла его таким новым и незнакомым, вернее, забытым, плавно покачивая в своих струях.
            
              Голова была ясной, какой - то проветренной, что – ли. Он понимал, что умер. Жизнь закончена. И, слава Богу. Последние месяцы там были не то чтобы мучительными. Он иногда, всё реже, обретал способность приходить в себя, понимать, что умирает, и опять впадал в беспамятство. В редкие моменты «яви» видел возле кровати родных. Ему было жаль их, вина за принесенные им хлопоты и трудности совсем добивала остатки оптимизма. Хотелось уйти.
               
              Теперь всё закончилось. Но что началось? Что это за скольжение в полу-воде, полу-облаке. Это вечно будет продолжаться, или какой-то этап очищения, что – ли? Так текли не спеша, как сама река его мысли, тягучие, без намека на волнение или тревогу, как у человека без забот, и мыслей, к примеру, наблюдающего за бегом водомерки по глади пруда.

              И свет! Он поражал. Не было ему аналогов в той жизни. Сразу и оранжевый, и розово – голубой. Он не менялся, но  чудились, то звучание, едва уловимых алых тонов, то проблески фиолетового. Это было не солнце, не электричество. Свет был везде, даже под толщей потока, внизу. Менялся его, света, характер только на линии горизонта, отделявшего воображаемое небо от такой же, воображаемой Реки. Он называл их  словами, наиболее подходящими из его опыта, из прожитой жизни.

              И вдруг он вспомнил! Нет, скорее ощутил. Он уже существовал в таком свете. Да! Вот он сосет свой малюсенький пальчик, открывает и закрывает глаза, еще не умеет думать.  Но этот свет вокруг! Он обволакивает, пронизывает жидкость окружающую его крохотное тельце, позволяет видеть недавно сформировавшимся глазам. И те же ощущения невесомости и покоя, как и сейчас.
            
                Он еще дальше, без всяких усилий, продлил это воспоминание. Нашел и разницу. Тогда свет уходил на время, видимо ночью, и он уже ничего не помнил про темноту. Спал, наверное, маленький будущий  ОН.

                А ОН теперешний, удивился этому воспоминанию, такому невероятно отчетливому, как будто  снова прожил этот краткий кусочек бытия, жизни до рождения. Попробовал вспомнить еще какой – ни будь эпизод своей почти девяностолетней жизни. И понял, что помнит ВСЁ! О каком бы случае или дате не задумывался, память, а может быть и что – то более сильное, сразу переносило его в это мгновение, и он был тем, каким был в это далекое, или близкое время.

                Взгляд упал на левую руку. Ниже локтя, почти до кисти кожа была заметно светлее. Этот след  от детской ссадины был заметен долго. Только в старости исчез под многолетним слоем загара. И перед глазами (вернее не перед глазами, а вокруг) лето. Старая дорога на пляж. Он перешел в восьмой.
Гордо сидит на новом, взрослом велосипеде ХВЗ – Харьковский велозавод (передние ручные тормоза, фара, и - чудо в те времена – три скорости с переключателем на руле!) Каникулы. Он едет на пляж. На Дунай. Вот уже проехал загородную ТЭЦ с нещадно дымящей угольной пылью трубой, переезд без шлагбаума, но с табличкой «tren de aten;ie» - «берегись поезда», оставшейся еще с румынских времен Бессарабии. А дальше крутой спуск. Новый велик испытывался на всех режимах. Он поднажал на педали, ускоряясь, чтобы взлететь на следующий за спуском подъем. Но серый с крапинами ствол придорожной акации (он видел все чешуйки и крапинки на стволе, и как дерево росло в глазах по мере приближения) неожиданно встал на его траектории. Да, скорость он явно превысил! Сила инерции не позволила ему повернуть вслед за дорогой. Вынесла на обочину. Тормозить поздно! Он понял – надо падать. Не въезжать же новеньким ХВЗ прямо в ствол. Направив велик вправо от угрозы, сам он свалился на дорогу, покрытую угольным шлаком, слева от дерева. ХВЗ не пострадал. А по его левой руке, как наждак прошел. От  кисти до локтя. На месте содранного верхнего слоя кожи через непривычно белую плоть проступали первые капли крови.
      
               До пляжа было рукой подать. Там друзья нарвали густо росшего вокруг подорожника, облепили листьями ссадину и замотали в его майку. Купался он в сторонке от буйной компании, высоко держа раненную руку над головой.   

              Он еще раз удивился четкости и яркости воспоминания. Сколько оно длилось? Как долго он был там, в прошлом? Минуты, час, а может быть долю секунды? Взгляд невольно упал на левую руку. Только что там была свежая рана. А сам он был подростком, налитым детской, бурлящей энергией.

            Как чудесно окунаться в свою жизнь, опять быть там, не на этой реке, а в закончившейся недавно земной жизни. Правда, воспоминания не разрешали ничего изменить. Всё приходящее было копией, причем строгой, прошедших событий. Не мог  он в этом эпизоде замедлить заранее бег велосипеда, уйти от дерева.

                Подумалось – а как было бы здорово проживать вспомнившиеся эпизоды жизни с возможностью внести в них изменения! О сколько жизненных ситуаций он повернул бы в нужное, правильное русло! Но понимал, что даже здесь, на Реке, это не возможно.
               
                Прошло какое – то  время. Невозможно было определить его протяженность, не было за что зацепиться, ни смен времени суток, ни ориентиров по берегам, ни самих берегов. Время без мыслей, без эмоций, как какой-то сон в анабиозе.
         
                *****
             
                И, вдруг, он опять не на Реке! В прошлом.

          В Одессе февраль. Слякоть. Сыро. Небо затянуто серой мглой. Сыплет редкий снежок. Тает на земле. Они, трое студентов второкурсников, пользуясь субботой, устроили банный день. На улице Ленина попарились в самой чистой тогда в городе бане. Распаренные и довольные купили по бутылке «Жигулевского» в гастрономе напротив. 37 копеек бутылка. Тут же на тротуаре пьют из горлышка. Не уходят. Надо вернуть бутылки  и получить 12 коп за каждую. А это деньги для студента.

       Рядом со входом, на тротуаре продают пирожки. С мясом по десять копеек, с горохом  по шесть. Стоит тумба с емкостью для горячей воды. В нее вделаны две кастрюли с пирожками. Продавщица, монументальная дама, лет под пятьдесят, выглядит, как и должна выглядеть одесская торговка пирожками. На мощный торс надета телогрейка, на нее натянута  когда – то белая, засаленная куртка, Над красным от здоровья и холода круглым лицом с крупными, рублеными чертами высится прическа «хала» из выбеленных перекисью волос. На руках перчатки с обрезанными концами. Пальцы напоминают короткие розовые сардельки. Она ловко накалывает пирожки вилкой, кладет их на кусок серой обёрточной бумаги. Сдачи дает только когда покупатель устанет ждать и напомнит.

        Запах от пирожков идет не ахти.  Жарят их в самом дешевом  костном  жире. В гастрономе он по 60 коп. за кило. Да и сколько пирожков прожарится в этом килограмме!? Даже они, вечно голодные студенты, такое не покупают.

         Вот по тротуару медленно, шаркая подшитыми валенками, бредет старая еврейская бабуля. На ней древнее, выцветшее пальто с остатками какого – то меха вокруг шеи. На голове серый платок из козьего пуха. В руке авоська с бутылкой кефира и французской булочкой. Спина сгорблена. Большой еврейский нос висит книзу, как у Бабы Яги.
 
      Старушка поравнялась с лотком. Конечно, ей не нужны эти пирожки. Она  знает, на чем их жарят и что кладут внутрь. Но ей надо с кем – то пообщаться, оставить хоть какую память о выходе из дома. Она притормаживает, топчется на месте и скрипучим голосом с  неистребимым акцентом, но громко и внятно спрашивает:
          У Вас пигожки с чэм?
      Продавщица, не повернув головы в ее сторону и даже не скосив глаз, мгновенно и громко «выдает в эфир» только одно слово:
                - ДА!
     Бабка понимающе пожевала губами, опустила еще ниже свой нос и пошаркала дальше.
               
                ******

          Почему он вдруг очутился в этом, забытом в старости крохотном кусочке долгой жизни? Ответа не было.

                Жаль, подумал он, но без досады, просто констатируя факт отсутствия ответа, как констатировал появившийся впереди, далеко-далеко, еле видимый островок. Или бугорок на берегу на повороте реки.

                Течение, не замедляясь и не прибавляя ходу, приближало, увеличивало в размерах этот кусочек суши. Да, островок с длинной отмелью и скудной растительностью на небольшом, метров в пятьдесят, бугорке. По его склонам двигались какие-то тени. Похоже, это были люди. Через несколько минут он действительно разглядел полтора десятка человеческих фигур в длинных светлых балахонах.

                Ноги коснулись дна. Впервые. Оказывается, оно у реки есть. Он побрел по мелководью, выходя на отмель. По мере выхода его плечи, руки, чресла, всё, что покидало воду, покрывалось таким же белым балахоном, как у островитян. Это была не ткань, не вата, какой казалась издали. Это можно было сравнить с очень плотным слоем тумана, сформировавшегося вокруг его тела. Когда его ноги окончательно вышли на сушу, туман покрывал его до пят. В него можно было погрузить руку, ощупать голое тело, но убрать его или изменить форму было невозможно.

              К нему направились три ближайшие фигуры. Двое мужчин, белый и негр, и маленькая девочка, по всем признакам китаянка, или вьетнамка.

              Он услышал, нет, ощутил внутри себя вопрос встречавших. Он родился внутри, но явно шел от них. Он даже не понял, на каком языке этот вопрос пришел, просто прочел мысль,  обращенную к нему:
            - откуда ты пришел, человек?
            - из России, послал он мысль в ответ.
Он был уверен, что ответил и был услышан по оживлению на лицах взрослых и удивленно распахнутым глазам девочки.
             -тогда тебе повезло!
С радостью на лице белого мужчины пришел к нему такой же безгласный ответ.
             -иди за мной.

           Они прошли всю длинную отмель, поднялись на пологий бугор, покрытый редкой травой. Пятеро сидели в круг лицом друг к другу, и по оживлению на лицах и даже жестикуляции было видно, что они увлечены таким же немым, но бойким разговором.
               -Там есть русский, просигналил мысленно провожатый.
              А ему уже не надо было ни каких пояснений. Он бросился к одному из сидящих с немым возгласом:
            -Олежка! Это ты, дружище!
Подскочил к встававшему навстречу другу и коллеге по работе. Раскрыл объятия. Но руки прошли сквозь друга, как сквозь воздух.
            -Стоп, Влад, ты что, только прибыл?
Олег отошел на шаг, смотрел смеющимися глазами и немо продолжал:
            -тут телячьи нежности не проходят. Бестелесные мы дружка для дружки. Даже голосом не поговоришь. Садись. «Поболтаем». Он руками обозначил кавычки.  Вопросов у тебя, поди, с вагон?

                *****

       Он вспомнил, а лучше сказать, очутился в их каморке без окон, но с очень высоким потолком, так что ребята на высоте трех метров устроили балкончик из досок, служивший местом отдыха в период авралов. Стол прораба с арифмометром «Феликс», счетами и стопкой справочников с таблицами расценок. Его первое рабочее место на руднике «Маяк» в заполярном городке Талнах, спутнике легендарного Норильска. Он,  желторотый выпускник Одесского политехнического, прибывший по распределению, и получивший должность мастера.  И его первая бригада, все не старше 26 лет, в основном, после армии. Виктор Киселев, по прозвищу матрос – служил на флоте, Генка Жереги – молдаванин по национальности и кличке. Бригадир Жора Трущев,  и Олежка, на год старше Влада, крепко сбитый невысокий блондин.

               Специалистами  среди строителей и монтажников они были не простыми. Монтировали и налаживали системы автоматизации, среди многочисленных организаций слыли «интеллигенцией».

               -помнишь, Влад, как за харчами в гастроном для нас на «Маяке» бегал? - Олег смеялся одними глазами, - как мы тебя в выработки не пускали…
                -Да! Я сейчас, как будто, в нашей прорабке сижу. Пару раз с вами спускался. Понял, что работа налажена и мне под землей и делать нечего. Бригадир понятно объяснил – твоё дело, мастер, материалы подвозить, инструмент, инструктажи да наряды. А уж когда перед Новым Годом авралили, недели две вы практически без перерывов работали, спали на «балконе», тогда и харчи за мной были. Меня то, к молодой жене на ночь отпускали, а сами четко справились. И не бурчал ни кто. Жора сказал, что за два три отгула и хорошую декабрьскую зарплату всё сделают. Не первый раз под Новый Год объект сдавать.

                Влад постарался. Наряды закрыл, как мог, вернее, сколько пропустил Отдел труда и зарплаты. А 30 декабря работа была закончена. Он с бригадой выпили пару бутылок «Московской» на 12 человек за наступающий  1969 год. А после выходных Влада забрали в отдел подготовки производства, присвоили должность старшего инженера.

                -Я знаю, Олежа, что ты давно, уж лет как двадцать ушел. Я уже в Москве обретался. Ты в Лесосибирске.  Но тридцать лет на нашей фирме вместе! Не забыть.
                -Да, Влад, курево меня тогда подкосило. От него и завелась в глотке эта дрянь, полтора года и амба! Да и сейчас этот табачный змей меня на Реке держит! Никак не очищусь. Другие, с моего времени уже давно там, дальше пошли… Ага, вижу по твоим глазам, ты еще не в курсе здешних порядков. Мы здесь временно. Душа должна от сора, от гадости отряхнуться. У кого это быстро идет, кто правильно жил, у других трудно. Будет у тебя впереди и «водоворот» и «омут» и последнее – «водопад». После них и оценят, можно ли твою душу в новую жизнь пускать.
                -Вот это новости! Я то думал веками по Реке без толку… А тут! Что же у тебя не срослось?
                -Я же говорю, курево проклятое! До сих пор нет – нет, да как скрутит охота затянуться. Сил нет. Но уже редко. Молюсь, чтобы отпустило. Я тут Тараса увидел. Тот тоже годами мается.  Но у него другое.  Злость к людям. Да ты его помнишь – дерьмо человек.

        - Вспомнил. Вот оно как? Не зря тогда его на собрании прокатили.

                *****

                Влад сидит в небольшом актовом зале в их монтажном управлении. Его, секретаря комсомола, принимают кандидатом в члены КПСС. Всё прошло гладко. Второй пункт повестки – прием из кандидатов в члены партии молодого специалиста.

                Тарас Билык родом был с Западной Украины, а ВУЗ окончил в Харькове. Приехал с женой Светланой, ее взяли в плановый отдел. Тарас поработал мастером на участке, а потом был назначен  в технический  отдел начальником. Любимым его развлечением было выйти в коридор покурить, оставить щелку в двери и подслушивать, о чем подчиненные говорят. А так как его подчиненные были женщины, то они не могли сидеть молча. Потом начальник заходил и начинал выяснять отношения, вплоть до угроз доложить все «секреты» начальству. Был он на работе неприкрытым карьеристом, рвался всеми силами подняться на большую зарплату. Да и на Север приехал исключительно за «длинным рублем». Как будто про него ходил анекдот:
«В чем разница между украинцем и хохлом? Украинец живет на Украине, а хохол живет там, где больше платят!»
     Светлана, его жена, полненькая украинка-хохотушка с открытым и добрым характером вдруг стала грустной и необщительной. А иногда  приходила с запудренным синяком под глазом. На расспросы не отвечала, но однажды не выдержала и по секрету рассказала женщинам о причине конфликта в семье. Тарас был категорически против детей, считал, что надо деньги зарабатывать, а не на пеленки горбатиться. Когда Светлана забеременела, погнал ее на аборт со скандалом и даже кулаками.
             Для карьеры, Тарас еще в институте вступил кандидатом в члены КПСС.  Инструктор из Райкома, сидящий в президиуме ожидал стандартную процедуру: «Кто за? Кто против?   Воздержался? Единогласно!  Поздравляю…» Да не тут то было!          
             Слово попросили рабочие коммунисты с участка, где Тарас поработал мастером. Первым выступил Олег.
       -А я с таким в партии не хочу находиться. Если коротко, сволочь он порядочная. Да не машите мне, знаю, что собрание! А молчать не буду. Когда у Сашки Антоненко травма была, ну стружка от «болгарки» в глаз попала. Сильно болело. Он что, попросил Сашку сказать, что дома случилось. Ну, чтобы акт не составлять и ему за несчастный случай премию не срезали. А Сашке по бытовой травме по больничному только три дня. Дальше справка. Без оплаты. Ты, гад, что обещал!? С премии отдашь. А потом зажал.
            А когда Рудику на малыша собирали, на подарок.  Ты кроватку покупал. Сказал тридцать рублей. Оказалось 12 -90. А деньги замылил, в наглую. Пугал, что наряды порежешь, если выступать будем. Гнида, ты…
  Его дополнили друзья по бригаде. Все как один высказались за отказ в приеме кандидата. Характеристики стяжателя и карьериста, человека, противопоставляющего себя коллективу, интригана и наушника, были высказаны ему в лицо, как говорится, без купюр. Да еще и с женской стороны были разоблачения его безобразного поведения в быту.
              Инструктор райкома пытался как-то защищать кандидата, мол, так не принято, кандидаты всегда принимаются…  Но его мнение осталось при нем. Председатель собрания поставил вопрос на голосование. Все подняли руку «против». В кулуарах после собрания инструктор, поморщившись, сетовал на нахлобучку в райкоме, что, мол, пустил собрание на самотек и т.д. Но нам пожал руки и сказал:
          - Бывал я на разных собраниях, но такого здорового и принципиального коллектива не встречал. Молодцы!
             Да. Владу повезло с коллективом первой, и как оказалось единственной его работы. Самый «пожилой» по возрасту в управлении был начальник. Ему было 39 лет. Нет, поправил себя Влад. Софья Михайловна, главный бухгалтер, успела повоевать командиром зенитного пулеметного взвода. За глаза ее называли Сонькой Пулеметчицей. Так ей подкатывало к пятидесяти. В Норильске тогда средний возраст жителей был 27 лет. Не удивительно, что уже в 28 Влад стал главным инженером, а в 32 и начальником.
     Через неделю Тарас забрал жену, уволился и отбыл в своё Закарпатье.
              -Вот же уникальный человек был. До сих пор злоба его душит. Меня увидел, так прям в лице переменился. Отвернулся. Не дадут ему дальше хода. К гадалке не ходи.
        Олег продолжал с доброй улыбкой,
       - как же мне приятно нашу фирму вспоминать! Ребят. Жаль, обняться здесь нельзя. Сейчас остров уйдет. Прощаться будем. Знаю, ты Влад, долго не поплаваешь. Пропустят дальше. Хорошим ты мужиком был.
                И действительно. Суша начала быстро сужаться, уходить вниз. Вот уже вода коснулась ступней и начала подниматься выше. И белый покров исчезал по мере подъема воды.
                И нет острова. Нет людей. Сон это был, или явь. Ответа нет. Есть гладь бесконечного скольжения блики световых оттенков на угадывающейся границе воды и неба, покой и отсутствие понятия ВРЕМЯ.
                Не сон, не явь…
                *****
             И он, еще студент, открывает случайно выбранную в библиотеке книгу с таким названием. «Не сон, не явь». Тоненькая, в бумажном переплете, на плохой бумаге, она и по содержанию не подходила к тогдашним его пристрастиям – Джек Лондон, Майн Рид,  Фенимор  Купер.  На серенькой обложке указан автор Йожа Хорват. Но с каким удовольствием он читал этого не знакомого широкой публике югослава, так мастерски выписавшего незатейливый сюжет об охотнике – любителе, что второй сезон охоты выслеживал красавца оленя в горных лесах!  Он окунался в лесную природу, в переживания героя, в подробности оленьей  охоты. И, наконец, вместе с героем смотрел в оптический прицел на вожделенную добычу, красавца оленя с роскошной короной рогов. Как тот стоял в клубах рассветного тумана, вытянувшись в струну навстречу слабому ветерку и ловящего большими, нервными ноздрями запах опасности. И вместе с героем он опустил карабин. Не смог убить красоту…
               А будь я этим охотником, подумалось ему. Смог бы выстрелить? И не мог сам себе честно ответить.
               А вот  один свой выстрел он бы отменил. Вспомнилась щемящая досада, сожаление, что вернуть мгновение уже нельзя.
               И он уже на острове в дельте Енисея. Июнь. Тундра вся еще в снегу. По протокам, огибающим остров, с непрерывным шорохом идет лед. Льдины, наползающие на пологий мыс, под напором своих подруг громоздятся друг на друга, пока на мысу не вырос мини айсберг из искрящихся под солнцем голубых, прозрачных глыб. Чистейший, холодный воздух, в небе вереницы перелетных птиц…
               Он не был охотником, даже ружья не завел. Поехал, вернее, полетел на вертолете за 220 километров на север от Норильска, просто посмотреть на это ежегодное чудо – весеннюю охоту на гусей и уток. Взял на себя все хозяйственные заботы. Кормил своих попутчиков охотничьими трофеями, с удовольствием варил и щи с гусятиной и плов с уткой. Пек блины, варил каши. Дичь, что набивали друзья, ощипывал, смолил на костре, потрошил (сердце, печень, пупок вкладывал внутрь тушки), упаковывал птицу в полиэтиленовый пакет и складировал в вырытый в снегу холодильник. 
                А иногда брал ружье отдыхающего товарища и сам стрелял птицу. Стрелял хорошо, еще в школе имел спортивный разряд по стрельбе из мелкашки.
                И вот ночью, благо в этих широтах солнце не заходит, он сидит в белом балахоне в «скрадке» и видит налетающую прямо на него стайку из пяти гусей. Вот до них уже двадцать метров. Он для удобства встает во весь рост. Поднимает тульское автоматическое – на пять выстрелов  - ружье. Гуси от неожиданности тормозят в полете крыльями и зависают перед ним, как в тире. А сзади, от охотничьего домика слышится крик:
                - Не стреляй. Влад! Не стреляй.
                Но поздно. Один выстрел по крупному самцу он уже сделал. Тот упал прямо под ноги охотнику. Подбежал старший друг Николай, охотник с двадцатилетним стажем. Поднял гуся,
                - Смотри, кого ты сбил. Я же кричал – не стреляй! Это же  Краснозобая Казарка. Краснокнижная. Их так мало осталось.
                Грудь, шея и голова птицы были пурпурными. Такую красоту редко встретишь.
                Да, за этот выстрел было стыдно. Но отменить его было уже невозможно.

                *****
                А здесь, на этой удивительной реке, птиц не было. Не было рыбы в воде. Даже комаров и мух он ни разу не видел. Но чувствовал, что есть неумолимое и постоянное могучее течение, что несет его, да и всех, кто сюда попал или еще попадет согласно неведомым правилам, программе.
                Эпизоды прошлого, переживаемые им снова здесь, по другую сторону жизни были такими яркими и отчетливыми, что не шли ни в какое сравнение с прижизненными воспоминаниями или снами. Как такое возможно!? Пробовал он включить логику, найти объяснение. Он проживал эти отрезки своей долгой земной жизни снова, возвращался в  то время.
           А не попробовать ли придать этим возвращениям в прошлое какой – то порядок? А ну, что я делал... , он задумался, подбирая отрезок прошлого. А вот, проверим, – в Новый Год, в девятом классе? Это был год, цифра появилась мгновенно перед внутренним взором, прямо горела, 1961.
                Сработало! Их восемь человек. Одноклассники. Сидят за накрытым столом. Вадим открывает шампанское. Нет, это дешевая шипучка, вдвое дешевле шампанского. Но антураж тот же – бутылка, фольга вокруг горлышка, стреляющая в потолок пробка, градусы… Девочки притворно изображают испуг, взвизгивают под хлопок вылетающей пробки. Вовка Соколов говорит тост,
             - В общем, всё ясно,  за Новый год, чтобы, значит, прошел побыстрее. А в следующем у нас выпускной. Конец школе. Скорее бы!
                Опрокидывает фужер с напитком в рот. Пробует по - гусарски выпить залпом. Газированное вино не помещается, пена рвется у Вовки изо рта. Он, захлебнувшись, закашлялся. Пена и брызги во все стороны! Все хохочут.

           Родители хозяйки, Наташки Завьяловой, ушли в гости. Ни кто не мешает компании. Наскоро закусив, выпив еще по фужеру кислой шипучки, приглушают свет почти до полных потемок и начинают танцевать под радиолу. Влад танцует с Наташкой. У него ни с кем из класса не было «романтических» отношений. Одноклассницы казались не интересными. Каждый день видишь их в школе, привык. Да и подрастали вместе с младших классов, дрались, обзывались. Какая тут романтика или загадочность. Другое дело красавицы из других школ, неведомые и недоступные.
          А тут Наташкино лицо в сумраке, с улыбкой и прикрытыми глазами в сантиметрах от его лица. Тела плотно припали друг к другу в медленном танце. Губы не произвольно тянутся навстречу. Поцелуй. Первый в жизни! Голова закружилась, во всем теле появилась неведомая истома. Коленки ослабли, вот – вот подкосятся. Вот это чудо! Он даже не мог предположить такого удовольствия.
        За первым, робким, последовал поцелуй уже более уверенный, долгий. Всё вокруг исчезло, только эти губы и тело налитое истомой.
       Потом пошел чарльстон. Не до поцелуев. А на белый танец Наташка пригласила не его, Валерку. А к нему подошла Таня Кучумова. Ей тоже захотелось целоваться. Он не возражал.
          Домой в Новогоднюю ночь возвращались под проливным дождем. В Бессарабии зимой дождь, в отличие от снега, не редкость. Да еще Боря Ярочкин перебрал вина. Его тащили с двух сторон под руки, как раненого с поля боя, ноги его волочились по лужам, слетали туфли. Пришлось туфли нести в руках.
          …Получилось. Побывал в заданном отрезке времени, да еще раз испытал юношеский восторг.

             Но как это всё возможно? Кто он сейчас? Какими органами удается так, он мысленно перебрал и отверг несколько эпитетов, хоть и с натягом, подошел – «натурально». Да, удается так натурально переживать эпизоды прошлого. Да и чем он смотрит, слушает, думает, наконец!? Ведь после смерти мозг становится тоже мертвым в течение нескольких минут. Всё тело, все органы чувств, превращаются в груду безжизненного тлена. Он опять с трудом подобрал слово. Тлен, да это так. Можно сказать отброс, мертвечина, Тьфу! Но как не называй, а его живого нет.
 НЕТ!!!
             Чем же, черт побери, он «смотрит» эти картинки жизни, живет в них? Как ему удается листать эти страницы, как будто щелчком мышки открывать файлы?
             Файлы! Его словно ударило током. Файлы… Вся его жизнь сохранена в каком – то облачном хранилище. Не растворилась вместе с ним. Кто – то, или что – то неведомое, называемое на Земле чаще всего Богом, хранит сущности людей, а значит и наблюдает за ними…
Да уж! Настоящее ОБЛАЧНОЕ ХРАНИЛИЩЕ! Как в Писании.
               Это похоже на правду. Иначе не объяснить происходящее. При жизни он не ходил в церковь, не соблюдал обряды, но и воинственным атеистом не был. От разговоров на эту тему инстинктивно уклонялся. Но в глубине души чувствовал,  есть что – то необъяснимое в природе. Особенно в живой. Уж очень всё в ней было устроено настолько сложно, что теория Дарвина рушилась в его голове. Особенно это чувство усилилось в последние годы жизни.  К этому времени очень далеко «залезло» человеческое любопытство в подробности устройства материи, живых существ. А с другой стороны, ученые после очередных открытий задавали себе еще больше вопросов. Складывалось впечатление:  людям разрешили заглянуть только в малюсенькую дырочку в огромном занавесе, скрывающем мироздание.
      Так что же плывет сейчас в образе его молодой копии по реке времени? Фантом, копия, или просто сканнер, умеющий считывать файлы?
Нет. Не только считывать. Он же размышляет над ними. Что – то чувствует, хотя не так, как при жизни. Это что – то другое.
 Он понимал, что никогда не получит ответа. Но был рад, нет, точнее, бесконечно счастлив от продолжения Жизни! Да это тоже можно было назвать жизнью, хотя бы от полноты впечатлений от вновь переживаемых моментов. Хотя она уже не была…он запнулся, подбирая слово. Не была плотской, что – ли, только духовной. Да эти эпитеты ближе всего по смыслу.
          Олег сказал, что он не задержится здесь. Но подробностей не успел даже намекнуть. Оставалось плыть, двигаться, скользить, парить…нет названия этому процессу. И ждать. День, минуту, год, вечность? Здесь это ничего не значило. Отсчет времени привязать было не к чему.
                *****
    - Меня забыли!!!
         Этот крик дочери из прошлого сразу перенес его в лето 1995 года. Его первый приезд на Кипр.  Друг и  партнер по бизнесу побывал здесь годом ранее и купил дом на двух хозяев (две симметричных одинаковых половины, двухэтажные с мансардой, парковкой и небольшими садиками вокруг). И вот они с женой приехали принимать готовое строение. Их старший сын Саша после нескольких неудачных лет в Израиле перешел на работу в их бизнес и находился на «Острове любви», как именовался Кипр в туристических буклетах, директором их кипрской оффшорки.
            В Израиль сын уехал под давлением тестя, профессора Норильского ВУЗа, еще в 91 –м. Там сменив несколько неквалифицированных мест работы, не достигнув даже видимости благополучия, помотавшись по съемным квартирам, понял – Израиль не его место для жизни. Жена от него ушла к более обеспеченному, как ей казалось, мужчине, прихватив с собой дочь.
              А к этому времени у Влада уже, помимо официальной работы  во главе монтажного управления, раскрутился приличный бизнес по снабжению северных территорий горючим.
          Обязанности у директора Кипрской компании было не много. Следить за своевременным поступлением денег на счета, да принимать новостройку, выдавая замечания строителям. Так что подавляющая часть дня была свободной.
             Распоряжался он этим свободным временем, как и можно было ожидать от двадцати пятилетнего спортивно сложенного атлета  ростом под 190 см. и бурлящими гормонами и желаниями. На ближайшем пляже он завел знакомство с соотечественниками, подрабатывающими на станции водного спорта (водные лыжи, полеты под парашютом,  «банан» прицепленный к лодке, водные мотоциклы). После работы, как говорится усталые, но счастливые, шли в магазинчик, затаривались выпивкой и закуской и шли в новостройку. Там уже была кое – какая мебель, обустроенная кухня, музыкальный центр немалой мощности, телевизор со спутниковой антенной и три спальни, не считая огромного салона.
               Этот пляжно – курортный настрой не мог не иметь продолжения в виде контактов с прекрасной половиной человечества. «Воротила бизнеса, директор оффшорной компании», да еще и живущий в новеньком особняке в двухстах метрах от моря, представлял собой лакомый кусочек для местных и приезжих дам. К сему прибавить надо симпатичное личико и спортивную фигуру нашего героя.
             Ожидаемое развитие событий не заставило себя долго ждать. Когда младшая дочь, студентка, прилетела на каникулы к брату на Кипр, она обнаружила в доме «хозяйку». Та приехала из Москвы на пару недель с подружкой позагорать и наткнулась на такое бесхозное имущество. Бросок через бедро с переходом на удержание был проведен профессионально. Очнувшись, «Ромео» уже был полностью покорен пришелицей, приняв, очевидно, неведомые ему сексуальные изыски за неземную любовь.
            Увеселения набрали купеческий размах. Компания куролесила уже серьезно. Заводилой была вошедшая во вкус москвичка. А пострадала дочь Маргарита. Сын по телефону сообщил родителям о «маленькой неприятности» - сестра ножку слегка подвернула.
           К этому времени бывшая жена прислала сыну их общую пятилетнюю дочь Полинку – с папой повидаться.
              Влад с женой выкроили время для посещения, наконец, своего будущего гнезда. Тем более, что у сына намечалась дата – двадцатипятилетие. Вот в День Рождения они и прилетели на остров.
                Саша встречал их в аэропорту на новенькой Тойоте, купленной на деньги отца за неделю до их прилета. Да не один. Рядом с ним находилось существо, что в классической литературе отвечает выражению – «ни в сказке сказать, ни пером описать»!
                *****
               Он вынырнул из воспоминаний так резко, что еще некоторое время ощущал клокотавшее в груди недоумение пополам с негодованием и страшным усилием воспитанного человека, пытавшегося сдержаться. Но река, с ее абстрактным бесчувствием приглушила этот всплеск. Он отрешенно смотрел на тогдашнюю ситуацию с расстояния в сорок лет. И умиротворенный опять вернулся в тот жаркий день.
                *****
         - Ира, -  скромно представилась спутница Александра.
Перед ними стояла молодящаяся Баба Яга. В драных  джинсиках  и маечке. Килограммов на сорок, кривоногое, страшное и сутулое, почти горбатое создание. Позже выяснились и другие ее «достоинства». Годами она была на семь лет старше покоренного оболтуса, была замужем, в Москве оставила дочь 9 лет.
             Влад усилием воли решил не портить праздник и «разбор полетов» отложил на потом. Трудно было, но воспитание взяло верх.
            Дома сюрпризы продолжились. На втором этаже, в хозяйской спальне, на единственной в доме кровати лежала их дочь с «слегка подвернутой ножкой». Обе ноги ее были закованы в гипс от колен и ниже. Только кончики пальцев выглядывали. Оказалось, что во время очередной гулянки  она упала с откоса у высохшего русла речки на бетонированное дно. Толком ничего не помнила. Хорошо, что компания сразу отвезла ее в госпиталь, где местные хирурги скрепили раздробленные косточки обеих лодыжек металлическими винтами,  закрепив всю эту «экибану» гипсом.
          Сын оправдывал сокрытие информации заботой о родительском здоровье.
           На следующий день после довольно кислого по настроению дня рождения молодежь организовала пикник на дальнем пустынном пляже. Жарили шашлык, купались, выпивали. Влад к тому моменту года четыре не брал в рот спиртного, жена могла пригубить белого вина. Сын Саша, в прошлом хороший спортсмен тоже был чужд алкоголю. Бутылка пива, разве что. За всех постаралась Ира. Она, оказывается, предпочитала виски. Напиток, в то время презираемый русскими за его самогонный запах. Так вот эта склонность вызывала восторг у Саши. Как это благородно и мило!!! Да еще он хвастал умением его новой пассии вкусно готовить. Он с упоением поведал, что она приготовила такое вкусное корейское блюдо. Называется «Доширак»!
В конце пикника он занес на руках Иру в машину, а потом и в дом. Она была в совершенной отключке.
            -Устала, бедняжка, - пытался скрасить ситуацию сын.
              Он уже распланировал свою жизнь с милой на острове, посвятил в планы родителей.
             - Так как я здесь директор фирмы, то мне положен секретарь. Ира идеально подходит на эту должность Она умеет печатать на пишущей машинке, скоро освоит компьютер. Зарплаты в 500 фунтов, я думаю, ей хватит.
              - А жить где наметили?
Влад спокойно, как мог, хотел выслушать все хотелки.
              - Так дом же уже готов. Мебели докупить, делов – то.
                Влад поговорил с женой. Предложил сразу выгнать это недоразумение пинком в зад. Нина попросила не горячится. Будет, мол, травма сыночку. Ира собралась в Москву за дочкой. Пусть проводит. Потом разберемся без посторонних.
Вечера сын посвещал новой пассии. Водил ее по злачным местам. Часто вынимал из машины в виде «трупа» и заносил в дом.
                - Устала, бедняжка, оправдывал он пьяную подругу. Намаялась за день.
Маялась она только от безделья.
Дочь потом рассказывала:
                - Я ей говорили – ты бы хоть при родителях вела себя скромнее.
Та только отмахивалась:
                - Да плевать я на них хотела.
                Пришлось еще дней пять терпеть. Когда Влад отвез Иру в аэропорт, а среди провожающих были, конечно, и сын с внучкой.
На  «до свидания» Иры  он ответил, дабы сразу прекратить надежды сладкой парочки,
              - Лучше, прощай. Я надеюсь тебя больше не увидеть!
             И пошел в машину. Проводивший свою любовь неземную сынок вернулся хмурым. А внучка Полинка сделала деду выговор:
              -Ты Иру обидел. Она плакала.
           На следующее утро Влада разбудили крики, ну,  если помягче,  громкая перепалка жены с сыном.
              -Я уже взрослый! Могу сам решать свою судьбу. Вы мне жизнь ломаете!
              - Дурак! Раскрой глаза, мы тебя спасаем. Охмурили тебя, лопуха, а ты и не видишь ничего!
             И т.д.
          Пока Влад брился наверху, на первом этаже не смолкала полемика. Слышен был и голосок внучки:
            - Бабушка, не ругай папу…
           И тут пол в ванной заходил ходуном, захлопали дверцы шкафов, слышался явный подземный гул. Землетрясение не редкое не Кипре! Он сбежал вниз, подхватил на руки Полину. Громко скомандовал – Всем на улицу! И распахнув дверь, выскочил вслед за женой и сыном. Над входом раскачивался висячий фонарь. Улица заполнялась соседям. Жена с сыном продолжали громко выяснять отношения.
             И тут из дома донеслось:
           - Меня забыли!!!
         Влад бросился в дом, на второй этаж, погрузил дочь на закорки, и как мог быстрее вынес ее на крыльцо. Потом еще раз вбежал в дом и принес   ей стул. 
                *****
      Он «вернулся» на реку. Но эпизод, из которого он сейчас «вынырнул», не отпускал. Как же всё закончилось?  И он без труда попал опять в то яркое летнее утро.
     Минут через двадцать все вернулись в дом. Толчков больше не было. Позже сообщили – землетрясение достигало шести с половиной баллов. Жертв и разрушений не было.
  После завтрака Влад попросил разгоряченную перепалкой жену не встревать в их мужской разговор, посадил «директора Фирмы»  напротив себя.
          - Ты, дорогой мой сынок, в директорах ходишь, пока я этого хочу. Главная причина вытащить тебя сюда, это спасти от израильской безнадеги.
          - Но у меня же контракт с вашей компанией!
Возразил сын.
          - Где он?
       Влад взял протянутые бумаги и порвал.
         - Вот он, твой контракт, и цена ему. Секретаря ему подавай! Когда самому делать нечего. Я тебе денег давал сверх зарплаты на изучение английского. Где оно, обучение. Гулянки, разврат! 
Сестру угробил, шалаву  завел,  еще и в дом без спроса приволок. Это наш с мамой дом! И жить в нем будут те, кого мы пригласим. Выбирай, или продолжаем работать дальше, но без всяких Ир! Или свободен. Зарплату за последний месяц получишь и, так и быть, выходное пособие в 2000 фунтов.
          - Я сам работу найду. И жильё. Дай мне пару дней.
        На этом и порешили.
                *****
И снова река, свет, неспешное течение воды и мыслей. Да, было и такое…
          Не долго еще выдержал влюбленный. Как денег не стало, любовь кончилась. На Кипре для него работы не нашлось. Он с Полиной уехал в Израиль снова устраиваться, пообещав  забрать Иру  в скором времени. Она пустила в свободную комнату, в квартире, что снял Саша, двух парней, мол,  меньше платить. Поняв, что израильтянин не вернется, стала жить с одним из квартирантов, а когда и этот уехал в Россию, переключилась на оставшегося. Ну чем она их брала!? Страхолюдина.
                *****
        Медленно, тягуче, под стать течению текли его мысли. Или не его? Но он же умер. И то, что он считает своими мыслями, рождены где – то вовне? А он только их принимает? Как приемник. Тогда зачем они транслируются ему, теперешнему?
        Может быть «показываемые эпизоды» участвуют в его проверке, о ней успел намекнуть Олег во время короткой встречи?  Ну, и в чем смысл обращения к предыдущему эпизоду? Что он сделал тогда не правильно? Не по законам морали, что – ли? Жизнь ребенку испортил? Да нет же! Во-первых, далеко не ребенку. Себя он ощущал совершенно самостоятельным и готовым к жизни  лет с семнадцати.  Да, когда поступил в институт. А уж в двадцать пять прочно стоял на ногах. В отношениях с родителями был радушен и корректен. Они понимали его полную самостоятельность, что он сложился, как личность, как настоящий глава семьи и отец. За него у папы с мамой душа не болела. Даже были уверены, случись что, на Влада можно положиться. В отличие от младшенького, Маратика. Тот требовал забот и помощи до самой их кончины. Ну да это отдельная история.
          А судя по тому, что сын никогда не вспоминал «средиземноморский роман» он был в душе благодарен родителям за  так решительно разрубленный узел.
          Разногласий у них впоследствии было еще много, но по другим поводам. Правда,  похожим. Слаб сынок  был до особ женского полу, и выбирал их с какой – то гнильцой внутри. А за новеллу с Ирой Влад себя упрекнуть ну ни как не мог. И «суперкомпьютер» или анализатор Божий его души, не должны занести ее ему в пассив.
                *****
       Сомнамбулическое состояния скольжения по реке стало чаще прерываться, хотелось сказать - воспоминаниями, но нет, -  перемещениями, в эпизоды прошлого.
          Вот он, семи лет с матерью, братом и соседями по коммуналке – Тетей Наташей и ее дочкой, пятилетней Светкой,  на  вокзале в Киеве. Они едут на лето к родственникам тети Наташи в загадочный город Корсунь- Шевченковский.  В Киеве пересадка и ЧП. Потерялся самый младший в их «отряде»  трехлетний Маратик. Пока взрослые перебронировали билеты на пересадку, дети сидели на куче вещей со строгим наказом сторожить. А вернулись и не досчитались младшего.
              Суета, беготня, крики…
Обежали зал ожидания, кассы. Нет. Уже постовой милиционер стал записывать приметы – 3 годика, черненький, стрижечка под чубчик, короткие штанишки на лямочках, тюбетеечка, зовут…
               - А это не ваш? Милиционер показал на появившегося как из воздуха братишку.
Мать бросилась его обнимать, причитать, не забыла и по попе пару раз приложить.
              - Ты где был!?
Маратик не смущаясь, гордый всеобщим вниманием лихо провел под носом ладошкой, убирая сопли:
             -Цветы смотлел! -  Заявил он гордо.
И, действительно, на площади перед входом в вокзал была разбита огромная, роскошная клумба. Как он выскочил из здания, ведь двери там были огромными, дубовыми, что и взрослому поддавались с трудом…
                *****
А через некоторый промежуток, как ему показалось, небольшой, уже другое время и место…
              - Где же тебя, сынок, так приложили? Видно, что чем -  то металлическим.
Старенький фельдшер из институтского медпункта осторожно разматывал пропитавшийся  засохшей кровью бинт с головы Влада.
              - Терпи, сынок, сейчас обработаем ранку, пару скобочек поставим. Шить уже поздно, шрамик всё равно останется. Если бы сазу… Вот зеленочки. Терпи, солдатик. Вот скобочки. Сейчас забинтуем.  Укольчик от столбняка, на всякий случай поставим. Через недельку приходи скобки снимать. Так, где тебя ранило – то?
             - Так я вчера вечером в Дружину ходил. Хулиганов на Ланжероне  разгоняли. А они после футбола, перевозбудились,  да и пьяные. Не заметил, откуда и прилетело.
Влад врал складно. Версию придумали всей компанией с утра, когда поняли, что надо к врачу.
А вчера всё так хорошо начиналось, и так хреново закончилось. Слава Богу, милиция припоздала, сидеть бы им сейчас в участке…
Этого воспоминания Влад хотел бы в последнюю очередь. Всплыло и ощущение стыда и досады, что дошел до такого. Забыть бы, вычеркнуть, замазать. Так нет. Вот они, эти дни часы, минуты.
Сессия тогда шла. Летняя. За второй курс. Сдали сопромат! Событие решили отметить.  Выбрали только что открывшийся ресторан «Море», благо жили рядом в двухстах метрах на квартире у двух пенсионеров. Денег было мало. На четверых набрали меньше пятнадцати рублей. Для экономии решили не тратиться на ресторанные напитки, с двойной  наценкой. И заказать по минимуму. А для настроения выпили дома по бутылочке самого дешевого крепленого вина «Червонэ мицнэ» (красное сладкое) по 97 копеек за 0.5 литра. 
А в новеньком ресторане взяли бутылку водки и по шашлыку.
Очнулся Влад на следующее утро с разбитой головой, кое – как перебинтованной, с пятнами крови на постели, с залитой кровью курткой. Подробности ресторанной гулянки в затуманенной алкоголем голове не всплывали.
Вадим, с которым они снимали комнату, тоже мало чего мог вспомнить. Пришли вчерашние собутыльники, Вовка Соколов, их с Вадимом одноклассник и его друг Юра. Они учились на другом факультете, жили отдельно. Стали по обрывкам воспоминаний складывать картину вчерашних событий. С трудом вспомнили о какой – то драке. Что к чему так и не выяснили. Помог их друг Мишка, что сидел в зале  за другим столиком с девушкой. Они встретились возле института и он поведал историю их «грехопадения».
            - Вы, ребята, как – то быстро догнались. Я с Надей раньше пришел и еще заказывал, когда вы подвалили поздороваться. Хвастались, что сопромат спихнули. Ждали, когда оркестр начнет программу, танцевать хотелось. А вот с телками в зале был напряг. Пусто, почти. Вот Сокол с Юрой и подъехали к теткам, лет под тридцатник. Они сидели мирно с дядькой солидным.  Вам раз отказали, второй. Потом вы еще добавили под шашлык. Смотрю Юра в пузырь полез. Дядька ему вежливо объяснял, не лезь, мол, поищи помоложе.  Это жена моя, ее сестра, мы по семейному сидим, не до скачек. А тут Вовка подвалил, кричит – пойдем, выйдем, я тебе объясню… И ушли. На первый этаж и на улицу. Вы с Вадимом рассчитались за столик и тоже спустились в гардероб. Я вас провожал, шумно внизу было. Пока вы в гардеробе Влада куртку забирали, те на улице возились. Мы на крыльцо, а там мужик на земле, Вовка с Юркой его футболят. Администрация бегает, милицию зовет. А у них еще телефон даже не подключен был. Ты, Влад, полез разнимать, а жена мужика выскочила и с визгом на тебя бросилась, думала, ты главный бандит. А тут такси подъехало. Водитель вылез, с монтировкой в руке. Видит лежачего четверо бьют. Да и приложил ближайшего, тебя, Влад, по кумполу. Ты брык на асфальт. Кровь бежит. Драчуны, друзья твои, малость очухались, поняли свои «ошибки». Тебя под руки и уволокли через дорогу к вам в дом. Тут и ментовоз с люстрой и сиреной прискакал. На пять минут опоздали. Ваше счастье, что телефон не работал.
Влад не отличался агрессивностью. Когда перебирал со спиртным, тянуло спать. Никогда не дрался и не нарывался. А теперь понял, что надо еще и компанию выбирать с умом. Старался потом с агрессивными личностями не выпивать.
Ходил на экзамены с перевязанной головой. Друзья шутили – вспоминали песню времен Гражданской войны про красного командира Щорса:
          - «Голова обвязана, кровь на рукаве, след кровавый тянется по сырой траве…».
Но дня через три – четыре шутки кончились.
Их нашел тот же Мишка с неприятными известиями…
Оказывается, потерпевшие знали спутницу Мишки, что была с ним в ресторане, девушку Надю. Раньше жили по соседству. Они видели, как Мишка обнимался  с нападавшими, слышали про сданный сопромат. Надя сказала, что ей пришла повестка к следователю. А там сильно не упрешься. Найдут Мишку, а уж найти студента политеха с перевязанной башкой, вообще не проблема.
Вот и аукнулось. Перспектива – исключение из института с автоматическим уходом в армию, это как минимум. А более реально – тюрьма. А Владу, как самому заметному, раненому, должны дать больше всех! Вляпались, придурки. После долгих разговоров и раздумий решили идти к побитому.  Сдаваться! Единственный вариант.
И вот они уже стоят перед калиткой одноэтажного домика на Слободке. Первой выходит жена потерпевшего.
           -Явились, соколики? Что припекло?
Затем с криками  вылетела ее мать. Бросилась к Владу с кулаками, с явными намерениями драться, или хотя бы лицо расцарапать. Как только она их не называла.
И тут появился пострадавший. Влад чуть сознание не потерял, увидев его распухшее, фиолетово – синее, с кровоподтеками  лицо. Щелочки глаз, еле – еле проглядывающие через сплошную опухоль.
Слов не было. Они стояли, опустив головы. Начал побитый:
           -Меня Анатолием кличут. Работаю в таксопарке. Сейчас, как видите, на больничном.
            - Ну, соколики, расскажите, кто вы, как докатились до статьи?
Говорил спокойно. Перед этим цыкнул на тещу:
       - Вы, мама, подождите. Разобраться надо.
Они рассказали о себе, об учебе, о родителях. Просили прощения, умоляли не портить им жизнь. Спрашивали о какой – ни будь компенсации, что они могут сделать для него?
Женщины были неумолимы. Да и Влад с друзьями понимали, что простить такое не возможно.
           - А Томка, то моя еще и беременна. Четвертый месяц, - показал Анатолий на жену. День рождения ее сестры отмечали… Отметили, блин. Ваше счастье, что с ней и ребенком всё в порядке. А то сидеть бы вам не пересидеть.
Уже стемнело. На столбах зажглись фонари. Когда Влад еще раз сказал, что самое для него страшное, это реакция родителей.
        - Как мама, сердце у нее больное, переживет!? Я то готов ответить.
       - Ладно, орёлики, - устало и глухо проговорил Анатолий. Ради родителей Ваших… Гоните за бутылкой.
                *****
Река несла его в своих струях, а он всё еще чувствовал непереносимый стыд от этого давнего эпизода. Выводы, конечно, сделал на всю оставшуюся жизнь. Не садись выпивать с буйными во хмелю. И не садился.
Вовка Соколов так и погиб всего через два года после института. В драке. При не выясненных обстоятельствах. А к таксисту Анатолию, мужику широкой доброй души, на всю жизнь сохранил уважение и благодарность.
                *****
           Да, много было в жизни таких поворотных точек. После них, как в сказке – «налево пойдешь…  направо пойдешь…»  судьба могла меняться кардинально. А когда же в жизни этих вариантов еще не было?
                *****
Только появилась в его ленивых думах в неспешных водах Реки эта мысль, тут же он мгновенно попал в какой – то ад. Со всех сторон на его малюсенькое тельце давило что – то тяжелое, вязкое, вселяющее страшный, еще не осознаваемый, но от этого не менее всепоглощающий ужас. Ровный свет и обволакивающая жидкость, в чем он уже привык плавать, как в невесомости, уходили, исчезали. Давление нарастало. Впервые! он ощутил боль! Толчки со всех сторон, сначала хаотичные, потом какие – то правильные, что – ли, стали чаще и сильнее. Он слышал громкие стоны. Впервые звуки, доносящиеся извне, были не воркующе -  приятными, как обычно, убаюкивающими, а резкими, тревожными. Страшными. Послышался громкий, на пределе, крик. Толчки, толчки.
Он чувствует на голове  плечиках неведомые прикосновения. Его тащат куда – то. Сильно. Руке больно. На миг он теряет сознание.
Очнулся висящим головой вниз. Вокруг яркий, не виданный еще, свет. А он впервые! Дышит. И верещит громким, захлебывающимся криком. Чувствует резкую боль в районе пупка. И всё.
Следующая картинка. Он с азартом сосет что- то такое мягкое, и родное, ощущаемое, как часть себя самого. Дальше, одним глазом, видит лицо с полуприкрытыми глазами, в белой косынке. Слышит неразборчивые слова колыбельной, незатейливой песенки. Душа поёт, он счастлив, еще ничего не зная и не понимая. Но счастье переполняет его. С этим счастьем в душе он засыпает с детской улыбкой на крошечных губах.
                *****
       Течение стало быстрее. Или это ему чудится сквозь дрему? Легкие, почти невесомые струи несут и несут его душу дальше, дальше.  А в его голове, в принимающем устройстве, теснятся всё новые и разные файлы. Совсем детские, и не очень давние. Скользят, как будто даже шелестят, как листы толстого тома, когда зацепишь их толстую пачку и выпускаешь из - под пальца с характерным, «пулеметным» звуком. Ему показалось, что он выхватил один лист. Остановил. Начал рассматривать. И очутился в прибрежном Кипрском ресторане среди большой группы нарядных гостей. В сторонке жена разговаривает в кружке женщин. Там же его дочь.
Это Московская компания, где она работает, проводит традиционный,  осенний корпоратив в честь очередной годовщины основания.  Уже пятый или шестой год событие отмечают на Кипре. Он с супругой приглашены и как родители сотрудницы, что не на последних ролях в коллективе, ну и как местные жители, присматривающие за многочисленными объектами недвижимости, что хозяева бизнеса накупили на острове.
Официанты заканчивают накрывать столы, разносить напитки на открытой веранде. Диджей проверяет аппаратуру.
                Он в кругу мужчин, где идут оживленные разговоры, вспоминают смешные моменты, травят анекдоты. Остроумный, веселый Роман Андреевич, когда – то перешедший в фирму из Сбербанка, чувствует себя в родной стихии. Ему предстоит вести корпоративный вечер, в чем ему равных нет. А пока он требует внимания и выдает свежий анекдот.
               - Горное пастбище в Дагестане. По склону альпийского луга разбрелись овечки. Синее небо, облачка, идиллия. Выше  на бугорке стоит в бурке и папахе пастух с посохом. Зорко смотрит за порядком. Вдруг раздается звонок сотового телефона. Овечки, барашки и две охраняющие их собаки задрали морды, с любопытством  смотрят на пастуха. Он достает из -  под бурки телефон:
    - не обращайте внимания. Это меня…
Все хохочут. Знающие греческий язык, пытаются перевести анекдот гостю, владельцу большой строительной кипрской компании. У него многие из присутствующих покупали дома и квартиры. Тот морщит лоб, не понимает, что тут смешного.
      Но прозвучала команда «к столу» и потекло веселое застолье с поздравлениями, заранее отрепетированными силами коллектива самодеятельными сценками, тостами и песнями.
( Фирма РИКСОН, отмечающая годовщину, торгует недвижимостью в Москве и области, и тесно сотрудничает с теми, кто строит. Владелицы РИКСОНА две сестры, а строители все мужики).

Дали слово и Владу. Он приготовил в виде поздравления басню. В стиле дедушки Крылова. Вот она перед ним на красивом листе бумаги. Читает.
Басня.
С Медведем Волк, имея свой мотив,
В лесу создали кооператив.
Решили строить всякое жильё.
Чтоб покупало то жильё зверьё.
         Да не простые норы да берлоги,
         По новой технологии чертоги.
Набрали лучших в мире мастеров:
На лес-из Белоруссии бобров,
На камень-из Армении горилл,
На разные работы - гамадрил.
           Тех понабрали из Таджикистана.
           И вот уже размечена поляна.
          И закипела спорая работа.
           А если кто трудился не до пота,
Так Волк покажет острые клыки…
Или Медведь подцепит за грудки!
Так что проект закончили до срока.
…Вот тут и началась им главная морока!!!
           Не покупается жильё зверьём!
           Привыкли жить на воле, под кустом…
           Медведь с Волчарой стали горевать,
           Кредит Удаву надо отдавать…
И тут на сцену вышли две сестрички
Прелестные и хитрые Лисички…
-Кооператоры! Не стоит горевать!
За долю малую беремся всё продать.
            Как только обо всём они договорились
            Лисички в стороны по лесу припустились
            Пустить слушок во все концы земли.
            Да им еще Сороки помогли…
Что Царь Зверей готовит всем закон
И, мол, уже на подпись подан он,
В лесу отныне вводится ПРОПИСКА!!!
И кто б ты ни был, хоть змея, хоть киска…
             Всяк должен быть приписанным к квадратам,
             Хоть к плохоньким, но к СОБСТВЕННЫМ палатам!
            Кто не успеет, не ропщи,  не плачь!
             Пожалуйте ко Льву на ужин.  Или ланч.
Финал понятен:
              Кооператив цветет!
              У них жильё последнее сметают.
              Кому на это денег не хватает
              За ипотекой в очередь встают.
                К Удаву в банк…
Мораль кто угадает!?

Тут ясно всё. Гадай иль не гадай.
Построить мало!
Ты, поди, продай!!!




Диджей ставит   диск с заводной российской музыкой. Танцы, народ после тостов разгорячился. Пляшут лихо. И местный гость с азартом включился в этот вихрь. Причем старается танцевать с яркой представительницей Российских красавиц, главной бухгалтершей фирмы – именинницы. Высокая, стройная, с хорошей фигурой дама «за сорок», проявляет к небольшому чернявому греку с заметным брюшком и лысинкой  явную приязнь. Соратники знают ее много лет, знают, что, не смотря на солидный стаж в браке, троих детей, на вечеринках она всей душой отдается процессу веселья, особенно по части нового романа. Благо, мужа она с собой не возит.
Но когда танцевальный перерыв заканчивается, местный олигарх, крепко удерживаемый под локоток женой, просит прощения, ссылается на дела и откланивается. Всем видно, с каким сожалением он это делает.
Тосты, шутки, сценки продолжаются. Веранда расположена прямо на берегу моря, отделена от пляжа узкой пешеходной дорожкой. Мужчины без стеснения, отойдя на несколько метров в сторону, купаются голышом. Время за полночь. И когда вдруг публика с восхищением видит главного бухгалтера, разочарованную в отсутствии кавалера, медленно уходящую в своем длинном платье и даже с газовым шарфом на плечах  в волны, Влад с Ниной понимают, что пора. То, что начнется дальше – не для их возраста. Быстро обнимаются с хозяевами мероприятия и уезжают. Благо машина тут же, а до дома семь минут…
                *****
Но сколько прошло времени, чтобы добраться до этих Кипрских, уже относительно спокойных лет! Сколько пришлось поработать, поучиться, набраться опыта! А опыт приходил, накапливался, иногда в результате наблюдений. Иногда – ошибок…
                *****
      
              - Потерпевшая! Расскажите суду обстоятельства дела.
Ему двадцать пять. На работе дали  общественную нагрузку. Избрали от коллектива народным заседателем. Раз – два в квартал его приглашают участвовать в заседании суда. Он сидит за покрытым красным сукном столом, на подиуме, по правую руку от судьи, солидной дамы предпенсионного возраста. Слушается дело по «тяжелой» статье – изнасилование. Возбуждено по заявлению потерпевшей.
                - Я уже и забыл давно этот эпизод, - промелькнула мысль, - а  тут, прямо в том времени, во всех деталях. Интересно!
Потерпевшей года 23, полноватая, довольно высокая, можно сказать миловидная женщина.
                - Я в заявлении всё написала. И когда была милиция, муж вызвал, я рассказала.
                - А теперь Вы должны всё рассказать суду, - привычно объясняет председательствующая,
                - Как было дело? Вы знакомы с обвиняемым?
                - Конечно. По одному коридору живем. У нас «гостинка» 14 метров, а у них -18.
                - Рассказывайте, - торопит судья, - где, когда, при каких обстоятельствах?
                - Так у него и произошло. Пятнадцатого марта. Ой, нет, уже шестнадцатого. Было уже пол -   второго ночи. Я к нему зашла, плойку взять. У его Светы, жены, новая, хорошая. А моя уже и не греет совсем. А я после душа завитки хотела…
                - А кем Вы работаете, - это уже второй Народный Заседатель, заведующая  магазином «Импульс», спросила, явно заинтересованная процессом.
                - Я мастер в салоне «Север», женское отделение. Мужские прически тоже делаю, но муж против. Настоял, чтобы в женском. Ревнует.
                - Потерпевшая! – судья повысила голос, - не отвлекайтесь. Вы зашли, а он что? Напал, принуждал, какие его действия?
                - Ну да. Я полиции рассказала.
                - Погодите. До полиции еще доберемся. Как обвиняемый склонял Вас? Бил, угрожал, может быть связывал? Выкручивал руки? Подробно опишите, как было?
                - Ну да. Он склонял. Угрожал. Хватал меня за руки. Хотел уже повалить. Тут муж и пришел. Стал в дверь стучать. А я закричала, чтобы отпустил.
Заседатель от торговли заинтересовалась еще больше,
                - А откуда муж появился? Он дома был? И где семья обвиняемого? Он почему один?
                - Так его Светка дочку повезла к маме, на материк. Уже как неделю до этого. Ну а мой в ночную ушел. У него с нуля до шести утра смена. На Никелевом заводе во вредном цеху. А тут, печь у них закозлилась.  На ремонт поставили. Смену и отпустили. Пришел. Во время, а то этот Сашка так бы меня и до греха изнасиловал.
                - Ну, хорошо. Что дальше, - судья уже начала терять терпение, - насилие было?
                - Не успел он. Дверь Александр мужу открыл, то есть обвиняемый. По морде получил. Мы и ушли к себе. Ну а там и мне досталось, мой – то бугай здоровый. Лупит,  не глядя. Три дня в салон не могла выйти. По справке сидела. Ну, я ему, мужу, - чего бьешь!? Не виновата. Он насильно.  Мой,  сразу на коридор. Там у нас на стене телефон. Милицию вызвал. Там уже  всё по форме. Заявление. Сашку,  в  воронок, чтобы, значит, знал.
                - От обвиняемого какой был ущерб? – судья смотрит страницы дела. Так халат порван. Еще чего порвал? Трусы, лифчик? Может побои, царапины? – Нет? Присаживайтесь.
                - Обвиняемый. Поясните суду, как было дело.
                - Да я уже замучился пояснять. Ночью тогда хоккей был. Из Чехии. Ну, пива взял, рыбки. Сижу, смотрю. Тут эта, матрешка, скребется.
Судья строго поправила,
                - Прошу фигурантов дела называть по фамилии, или потерпевшая.
                - Ну, ладно. Потерпевшая нарисовалась. На диван подсела, от пивка не отказалась. Ну, дальше больше. Я уже и от хоккея отвлекаться стал. Она майку с меня тащит. Всё путем. Но не успели. Ейный  бугай приперся. Тут уж не до хоккея, ну и остального. Дал он мне в табло. Не хило. А что я то. Ей и вешай! Потом менты, ой, извините, милиционеры, нарисовались. Меня и слушать не стали. Попал, говорят, ты на червонец.
                - Обвиняемый, - судья стала задавать уточняющие вопросы, - вот в протоколе указано, что вы потерпевшей халат порвали. Еще какие насильственные действия были с Вашей стороны, рвали ли вы другие вещи, нижнее белье, например?
Тут Влад не выдержал и попросил разрешения у председательствующей  в процессе задать вопрос потерпевшей. Судья согласилась.
                - Потерпевшая, уточните, пожалуйста, одну деталь. На Вас тогда трусы вообще были?
Судья, другая Заседатель, прокурор и присутствующие в зале заседания с любопытством  ждали ответа. Парикмахерша, не поняв подвоха, без раздумий выдала:
                Да нет, я же после душа. Так за плойкой…
Судья резко подняла молоток и с явной досадой стукнула им по подставке.
                - Объявляется перерыв на двадцать минут. Заседателей и представителя обвинения прошу в  совещательную комнату.
               - Что же это Вы, Иван Николаевич! Давно не видела от обвинения такого сырого материала, упрекнула она прокурора.
                - Да я дело получил за десять минут до начала процесса. Крутова заболела. Она должна была обвинение поддерживать.
                - Закатила бы я сейчас оправдательный, всем бы нагорело. Кто там следаком был?
                - Завьялова. Разошлась недавно. Так на всех мужиках отыгрывается.  Дура, - не сдержался прокурор.
                - Хорошо, прокуратура свободна. Мы тут сейчас всё решим.
И она объяснила, что сразу закрыть этот «цирк», вынести оправдательный приговор, значит подставить дурочку следователя, да и обвинение. Решили отправить на доследование. Там, мол, в связи с открывшимися обстоятельствами, дело закроют сами. Соседа отпустят, но мундир не замарают…
                *****
Он был рад, что попал в этот эпизод, давно стершийся в памяти. Два года в качестве заседателя дали ему представление об устройстве и механизмах Советского правосудия. Пригодилось на всю жизнь.
                *****
 На всю жизнь…  Жизнь…  А что сейчас? Он знал, что это смерть. Он не мог определить срок, что прошел после его последнего мига угасания. Плывет он год, час, миг? А Файлы бьются в сознание, как осенние листья в ветровое стекло мчащегося авто.  Миг и промелькнул отрезок жизни, мгновение и прошелестел другой. А вот листочек, как бы расплющился, зацепился на стекле. И пошла картинка. Нет, сцена, наполненная, как и тогда всем, что было вокруг. И он в том времени и обстановке.
                *****
Они, трое студентов второго курса, смотрят футбол по маленькому, еще черно – белому телевизору. В главной комнате трех комнатной  хрущевки.  Осенний вечер. В этой квартире они снимают угол. Хозяин сдал им на троих самую маленькую девятиметровую спаленку, где поместились шкаф, один стул и пружинный матрас на самодельных «козлах». На матрасе можно уместится вдвоём. Спят по очереди. Третий может прикорнуть на полу, бросив на коврик полушубок.
 Тут же за столом расположился хозяин Гарик и его дружок Витя. Хозяин заслуживает краткого описания.
Личность довольно колоритная. Не смотря на инвалидность - у него были маленькие неработающие ноги – результат детского полиомиелита, он был полон энергии и грандиозных замыслов. Передвигался  на костылях, в основном усилием рук, подволакивая вслед за телом ноги. Голова с резко выдвинутой вперед верхней челюстью, с торчащими, обычно не прикрытыми крупными, желтыми от курева, верхними зубами, резко очерченными скулами, густыми черными с проседью кудрями производила впечатление своеобразной, с долей уродинки, красоты и силы. Происхождения он был пестрого, что для Одессы вполне обычно. Там было много от отца немца. От матери он унаследовал кровь греческую с примесью румынской. А если вспомнить, что женат он был на Людмиле-полу - цыганке,  полу - русской, то определить национальность их общей дочери, трехлетней Светки, они  и не пытались. Отвращение к правящему классу рабочих и крестьян ему добавляло и то, что его дед по материнской линии был купцом первой гильдии, имел высокие награды от царя –батюшки и жил в огромном особняке на Пушкинской, где теперь находился музей. Гены деда-купца особенно не давали покоя их обладателю, толкая на предприятия, на грани аферы с периодическими коммерческими взлетами и падениями.
   
 Биография Гарика включала в себя и несколько лет колонии для малолетних, да и определенный период вполне взрослой тюрьмы.  Понятно, что с пылкой душой предпринимателя - авантюриста избежать знакомства с этими заведениями в советское время было непросто.
   
      Кроме дохода от крохотной пенсии по инвалидности и скромных наших студенческих вложений в его семейный бюджет (по 12 рэ. с носа ежемесячно), он пробавлялся чисткой обуви, на право заниматься которой имел законный патент от презираемых властей.
Были у него еще более-менее постоянные виды «бизнеса», как-то разведение собак ( в квартире жили две суки, «боксерша» Нора и «терьериха» Гейша), хранение вещичек, иногда забрасываемых его друзьями по не столь отдаленным местам «до реализации», на недельку. А иногда и до выхода…на пару тройку лет. Квартира  была населена живностью, и не приносящей явного дохода. Рыбки в аквариуме, канарейка в клетке, старая кошка и, неизвестно откуда взявшийся, уж - довольно большая, полутора – метровая змеюка. В подполе на кухне, где проходили трубы отопления, сидело полдюжины кур несушек. Кошка с ужом не ладили и часто громко шипели друг на друга. Когда к шипению добавлялся шум свары подключались обе собаки, вовсю свистел кенар, кудахтали в подполе куры, заливалась от восторга Светка, ругалась ее мать и всё накрывал хриплый мат Гарика…Прекрасная обстановка для занятий. Да кто в 18 лет обращает внимание на такие пустяки!
Тук вот, за столом Гарик с Витей за бутылкой портвейна «три семерки» живо обсуждали шансы на Витино освобождение. Витя на днях «сделал ноги» с места, определенного ему для проживания на два года Народным судом. За тунеядство ему выписали «путевку» на обязательные работы в отдаленный Совхоз.
Витя, питавший непреодолимое отвращение к работе, но большое пристрастие к портвейну  ( самогону, чаче, стеклоомывателю, одеколону и другим менее изысканным напиткам), баловавшийся легкими наркотиками – коноплей и таблетками от кашля, более трех месяцев не выдержал. Прибыл в рабочей робе и сандалиях на босу ногу прямо с рабочего места. Он на стройке был специалистом – поди подай.
                - Не дрейфь, кореш,- убеждал его Гарик, - не такие расклады решали! Отобьём тебя у «Софьи Власьевны». (Так он величал Советскую Власть) Гляди.
Он полез в кладовую и вытащил толстую папку еле – еле завязанную на тесемки. Было в ней килограмма полтора бумаг.
               - Это моя война с Одесским горсоветом. За квартиру. Смотри.
Тут пошла история  поинтереснее футбола. Тем более, что на табло сиротливо светились нули. Студенты навострили уши. Всем было интересно, за какие – такие подвиги инвалид, да еще с уголовным прошлым получил такие хоромы.
История стоила романа.
Жил раньше Гарик с семьей из пяти человек на улице Дерибасовской, в доме под номером 1, вернее под домом. Его жилище, доставшееся еще от покойных родителей, представляло из себя двадцатиметровую комнату без намека на удобства в полуподвале  с  одним оконцем, смотрящим в яму, и вечно сырыми стенами. Так бы и жили они без какого-либо просвета, постепенно загибаясь  от ревматизма, чахотки и прочих спутников сырого подвала, если б не горячая, бьющая энергией натура Гарика. Стал он бомбить «этих гадов»,  как он сам называл сов. инстанции,  жалобами, просьбами и требованиями. Получив ожидаемый отказ от районного начальства, он катал жалобу на них в область, далее в Республиканские и союзные инстанции. Пройдя всю цепочку по линии советской власти, повторял всё по партийной цепочке. Благо в те, хоть и тоталитарные, времена система работы с обращениями, жалобами и предложениями трудящихся была поставлена строго. Каждый запрос регистрировался и на него ОБЯЗАТЕЛЬНО должен быть отправлен ответ. Гарик развязал тесемки и стал вынимать из папки  запросы, справки,  ответы. Увлекательное и поучительное чтиво.  Роман в документах. После отказных бумаг  из партийных  райкомов и обкомов шли запросы по линии Собеса, протоколы обследования условий проживания, постановления и отказы и т.д. Даже прокурорские проверки и запросы депутатов  Гор-и  Облсоветов. Отдельный интерес представляли сами жалобы, написанные довольно грамотным языком. Некоторые даже со специально прописанными нотами надрыва, отчаяния и намеков на суицид. Попадались стихи на украинском,  видимо часть своего неполного семилетнего образования Гарик получил в украинской школе. Запомнилась одна строчка из довольно длинного - на страницу – стиха:
 «На що мэнi  Радяньска  влада  яко гноiть мэнэ у пiдполлi…».

     Наконец, судя по датам, после двух с лишним лет сражений, Одесский Горисполком посчитал более разумным для себя  отдать инвалиду квартиру, чем еще неизвестно как долго,   строчить обязательные отписки.
                -Я их, сволочей, на измор взял!- подвел черту под этой историей Гарик - победитель.
 Будем освобождать Витю, сказал он,- я им устрою, как сажать корешей по совхозам!
Он позвал, пришедшую из школы, свою старшую дочь, вернее падчерицу, пятиклассницу Тоньку, велел вырвать листок из тетрадки, принести ручку и чернильницу. Попутно дав ей тумака за то, что не сняла с шеи «эту гадость» - так он называл пионерский галстук - начал диктовать ей жалобу.               
            - Пусть пишет дитё,  а то мой почерк сразу срисуют и припрутся сюда за Витей.
  Для начала он запустил с пяток жалоб в местные инстанции. Упор делался на то, что Витя весь насквозь больной. Вторым «козырем» была имевшаяся у Вити грамота и звание Почетного донора. В те времена откосить от работы иногда можно было, только сдав пол-литра кровушки. За это полагался бесспорный отгул, талон на обед, в меню которого входил обязательный стакан красного крепкого. Из-за стойкого отвращения к работе и такой же неистребимой любви к отгулам и красному сладкому, у Вити набежало аж  двадцать с лишним литров отданной  кровинушки, а это влекло автоматическое почетное звание и грамоту. В жалобах на несправедливый приговор вскользь говорилось и о сотнях спасенных жизней советских тружеников и о неблагодарной стране, что так обошлась с героем.
Футбол закончился. Студенты пошли спать, а Гарик с Витей еще долго сидели над планом дальнейших сражений.
Они еще жили у Гарика, когда месяцев через шесть пришло Постановление Верховного Суда УССР о прекращение дела и полной невиновности Вити.
Много лет спустя, в сложных жизненных ситуациях, Влад вспоминал неистребимую жажду победы и твердость в ее достижении  у  этого маленького инвалида.  Да и применял этот опыт на практике.
                *****
И дальше, дальше. По струям времени, на волнах памяти несет его Река…
И вдруг! Не поверил сам себе. Впервые на Реке он услышал ЗВУК!












Часть 2.
Показалось, что ли?  Вроде бы писк или зуммер. Тихо – тихо, как комарик. До этого на Реке все происходило в полной, абсолютной тишине. Даже те короткие встречи с «людьми», все диалоги были продуктом мысли. Не было речи о шорохе набегающей волны, о суете рыбы в камышах и других атрибутов речки. Да и Рекой это он называл условно. Поток, течение, скольжение субстанции, к которой просто удобнее всего применить слово вода.
 А тут какой – то звук? Или это галлюцинация, помеха в его голове, или в том, что ее заменяет… Но вот и источник писка. Муха! Летает вокруг. Летает ровно, точно по кругу. На одном расстоянии от него. И постепенно, медленно, увеличиваясь в размерах. А звук – то действительно есть. Он тоже становится ощутимее. Из комариного писка переходит в стрекотание, тихое, ровное, как у машинки парикмахера.
  Он вертится, следит взглядом за этой игрушкой. Она еще и  растет,  сужая круг облета. Вот уже можно разглядеть маленькую куколку на подушечке похожей на обрывок ваты. Или облака. Фигурка – негритенок  в белом балахоне до пят – машет рукой, как махали вожди на Мавзолее во время парадов. 
         Вот и выросла эта композиция до натуральных размеров. Стрекотание постепенно ушло. Вращение вокруг него прекратилось, и негритенок, нет, скорее молодой негр, послал ему мысленное приветствие.
                - Не удивляйся! - услышал, вернее, почувствовал он, приятный, молодой голос,
            - Меня послали готовить тебя. Мы теперь будем видеться часто. Я знаю твоё имя, Владислав. А ты зови меня, ну об этом потом. Мои советы, надеюсь, помогут тебе идти дальше.
          Он был красивым чернокожим. Из африканских типажей ему больше всего подходил эфиопский тип. Правильные, практически, европеоидные черты – прямой нос, тонкие, красиво очерченные губы, нормальная для белых форма черепа. Волосы черные  в крупных локонах. И только цвет кожи – иссиня черный – говорил об африканском происхождении.  Пришелец прочел его мысли,
        - Да нет, дело не в происхождении. Я не такой, как ты. Я не душа. Я андроид, робот. Просто оболочка выбрана эфиопская. Да, плотик мой, как ты уже понял, имеет физическую сущность. Сделан под облачко, а моторчик – то жужжит. Так что запомни, что звучит – то искусственное. А вот ты, вернее душа твоя, бесплотны.
        - Понимаю, хотя и трудно, - Влад обрадовался такому гостю, это внесло сразу море разнообразных эмоций, мыслей в монотонное скольжение по Реке,
        - Что я должен делать, да и как к тебе обращаться?
        - В моём названии ничего интересного,  XJ – 018 – ZP, но ты можешь сам выбрать, как меня называть, как  удобно тебе.
        - О, вот это прекрасно! Я как тебя разглядел, сразу подумал, что ты из племени предков нашего поэта  Пушкина. Пусть ты будешь для нас двоих Ганнибал. Так звали прадеда поэта.
        - Идет! Так меня еще ни кто не звал. Теперь будем с тобой работать. Не часто, без нагрузки, чтобы не было искажений в прошлом времени, чтобы они потом не накладывались на твоё будущее бытие. А пока плыви. Возвращайся в прошлое, но не только наблюдай и вспоминай. Старайся мысленно ставить себе иногда плюсики, или минусы. Как то оценивай, участвуй. Но только, если сам захочешь. Увидимся!
           Зажужжало облачко под сидящим на нем по-турецки Ганнибалом. Опять пошло вращение вокруг него, но с удалением и уменьшением. И намного быстрее. Минута! И опять он один, на Реке. Скользит во времени. Но уже не бездумно. Образ и голос Ганнибала еще звучит в его воображении, Он еще раздумывает над его словами, загадывает, что же принесет ему встреча?
                *****
         - Девочка в платье из ситца,
           Что тебе ночью не спится?
           Не разрешает мама твоя
           Мне на тебе жениться.
Это он поет?  Да. А вокруг поле, лето. Это же каникулы после второго курса!  Ах, какое чудесное время, чувствовать  себя молодым, когда жизнь представляется бесконечным праздником.
            Спортивный лагерь его института - Одесского политеха.  Расположен  на самом берегу моря, над крутым обрывом. Полтора десятка сборных деревянных домиков на 10-15 спальных мест. Корпус столовой, спортплощадки. Рядом проходит железная дорога и шоссе. От Одессы 40 километров. Недалеко полустанок с красивым названием «Каролина – Бугаз».

             Смеркается. В чистом летнем небе висит лунный серп и первые, самые яркие звезды. По тропинке, что ведет из лагеря до ближайшего села, петляя по овсяному полю, движется отряд.  Их человек двенадцать. Дневная программа закончилась. Наплавались в море. Наигрались в спортивные игры. Поужинали. Теперь идут к бабе Дусе. У нее лучшее вино в деревне. Чистый виноградный сок прошлогоднего урожая. Пробовали. Ни каких примесей и добавок. Большинство в компании бессарабские жители, запросто определяющие в вине добавки сахара с водой (для количества) или извести, а то и куриного помета с табаком (для крепости). После тети – Дусиного  спишь как младенец и наутро голова ясная.

        Впереди Он с гитарой. Поют студенческие незамысловатые песни. Идти веселей, и дорога кажется короче. Полчаса неспешного хода и отряд на окраине села. Вот и Дусина хата.

       Она уже всё поняла. Смахнула с длинного стола под разросшимся явором крошки, нарвала в миску на огороде зеленого луку и редиски. В блюдце насыпала крупной серой соли. Закуска. А через минуту уже несла из погреба зеленое эмалированное ведро полное вина. От холодного вина стенки ведра запотели. Появляются крупные капли,  скользят по стенке. Молодежь провожает капли глазами, чувствуюя прохладу напитка. Берут в руки «бокалы и фужеры», а попросту литровые стеклянные банки для парней и граненые стаканы для девушек, черпают из ведра черноморскую прохладу. Пьют не спеша и хрустят луком с редиской.   
 
        Баскетболист    Валера Семерджи,  Грек из Поти,  затягивает красивым тенором  по-грузински   песню о Тбилиси. Дождавшись припева, кто знает, вступает на русском:
 « Расцветай под солнцем Грузия моя. Ты судьбу вновь обрела. Где найти в других краях таких красот!? Без тебя и жизнь мне не мила».

          Потом гимнастка Таня Куницкая, чемпионка Молдавии, просит спеть про ее края. Заводят песню о Кишиневе
   «Мой белый город, ты цветок из камня…».
          Поют  украинские «Нiчь така мiсячна» и «Роспрягайте хлопцы коней». Тетя Дуся слушает в сторонке, подперев повязанную белым платочком голову. Забирает пустое ведро. Приносит новое.

             И продолжаются песни. Идут  студенческие,  веселые:
«В гареме нежится султан, ему прекрасный жребий дан.
Он может многих жен любить.
Хотел бы я султаном быть!
Но нет! Он жалкий человек! Вина не знает весь свой век.
Пить запретил ему Коран.
Теперь я больше не султан»
Припев знают все. Получается громко, задорно, со смехом.
 «Так наливай студент студентке, студентка тоже пьет вино. Непьющие студентки редки. Они повымерли давно!»

          Потом  с Валерой поют Кавказские, шуточные, вроде,
     « На Кавказе есть гора, высокая, крутая.
 Под горой течет Кура – мутная такая.
 А если на гору ту влезть и с нее бросаться,
 очень много шансов есть с жизнем расставаться».

        Припев  уже выучили все. Дружно орут: «Джян, джян, гулимджян, а там наша лавка. Мы торгуем бакладжян и различным травка. Джян, джян гулм джян Гулим – сулим джян. Гулим – сулим дашкарбулим, гулим – сулим джян!»
 Валера продолжает:
           - Когда ехал на Тифлис, колесо порвался.
 Стал его я починять, брюким поломался.

     И так, куплетов двадцать.

     Потом  молодежные
   «А ты, улетающий вдаль самолет, в сердце своём сбереги… Под крылом самолета о чем – то поёт зеленое море тайги».
         Или -  «А я еду за туманом, за туманом. За туманом и за запахом тайги».
Застолье идет неспешно. Вспоминают веселые эпизоды студенческой жизни, школу, детство. Смех – непрерывный, молодой, беззаботный…

Через пару часов, расплатившись с тетей Дусей (80 копеек за литр), уже по темному полю, под луной шагают в лагерь. Вино расслабило, сняло условности.  Поются частушки на грани приличия.

Забыв про вражескую рать,
Три мушкетера сели…
                кушать.
И приготовились послушать,
Что Д’Артаньян им будет врать.

 Девушки притворно обижаются, но прыскают после удачного куплета.

Пошел в аптеку сэр Гордон,
Чтобы купить себе…
                таблетку.
Но дома он забыл монетку,
Чем был ужасно огорчен!

Или:

Барон вступил с графиней в сделку.
Сломал ее он дочке…
                брошку!
И, чтобы не обидеть крошку,
Купил ей новую безделку.

          И так далее, до самого лагеря и с другими, не такими уж невинными, рифмами.

            Спать не хочется. Все на пляж. Разводят небольшой костерок. Поют уже лирику. Грустное.
    "Когда море играет волной, опасайся шального поступка. У нее голубые глаза и дорожная серая юбка".

    Потом свежие хиты Магомаева.
"Колесо", "Море", « Не спеши».

  Кто – то предлагает купаться голышом. Девочки налево, мальчики направо. А в море парни подплывают поближе. Провоцируют  визг, притворные  протесты. Все хохочут.

       Появляется наряд, двое пограничников. После наступления темноты пляж – погранзона. Просят погасить костер и спеть для них. Кладут на песок в центр круга фонарик. Он поет им только появившегося на пленках Высоцкого. Молоденькие погранцы благодарят.         
        - У нашего ефрейтора есть маленький магнитофон. Хотели Высоцкого в городе записать. Да замполит не разрешает. Молодой, звездочки зарабатывает.

        Ребят приглашают на завтрашние танцы в лагерь. Расстаются друзьями. Пора  по домикам. Над головой черное южное небо. Огромные звезды. Стрекочут  кузнечики. А впереди еще долгие – долгие три года учебы. А дальше – бесконечная жизнь!
                *****
Он скользит в струях Реки, а внутри еще звучит перебор гитары. И перед внутренним взором медленно гаснут яркие звезды. И в душе еще держится тогдашнее счастье – такое не понятное, и такое огромное…
    ...Счастье…разве дано было ему знать, что оно всё время рядом, что его мгновения идут по жизни, вкрапляясь светлыми искорками даже в неприметные будни. Не научил Бог людей отмечать эти мгновения, задумываться над ними. Запоминать.
      Впервые в его уже не молодую, уже за шестьдесят, голову эта мысль пришла совершенно неожиданно. Но он запомнил.
         - Дедушка, а что ты хочешь покушать? Его четырехлетняя внучка Лиза разложила на земле игрушечную посуду и, сидя на корточках, вопрошающе смотрит своими голубыми глазищами  из - под панамки. Он сидит на скамейке в сквере, с раскрытой книгой на коленях.
           -Давай сначала салатик, Лизуня. Есть продукты?
           -Конечно, сейчас сделаю.
Она собирает травинки, щепочки, какие-то цветочки на маленькую тарелочку. Кушай, дедушка. Дает ему малюсенькую вилку. Он с удовольствием  «ест», а внучка смотрит за трапезой с выраженьем хозяйки, кормящей семью.
          Потом идет суп, второе, лимонад с пирожным.
И в голове всплывает:
         - Запомни, может быть это и есть счастье!?
 Мысль неожиданная. Но опровергнуть ее он не смог. Так и носил в душе, с годами убеждаясь в ее бесспорности…
          …Счастье…
Они с братиком Маратом построили самолет. Он уже школьник. Брату  четыре. Выходной. Осень. Дождь. Сидят дома. Коммуналка в Ломоносове, под Ленинградом.
Кабина – 2 стула, на фюзеляж пошли боковушки от детской кроватки в хвосте перевернутая табуретка. Всё накрыто покрывалами. Штурвал – руль от детского велосипеда. На головах  у пилотов вместо шлемов вывернутые зимние шапки. Лыжные очки.
Полетели.
Маратик – штурман. Он листает атлас мира с картами стран и континентов. Прокладывает пальцем трассу полета. Влад считывает названия стран и городов, над которыми они летят, старательно, на два голоса, изображая гудение моторов. Детское воображение совершенно игнорирует реальность, перед глазами при взгляде вниз проносятся моря, леса, степи и джунгли.
    …Счастье…
Каникулы после шестого класса. Он стоит в старом песчаном карьере. Метрах в двадцати от него в песок воткнута мишень. На ней поясной силуэт человека с расчерченными кругами и цифрами. Десятка в районе лба и до единицы в районе плеч.
Накануне он выступал в городских соревнованиях по плаванию за общество «Динамо». А сегодня в знак благодарности его привез на Газике старший товарищ из «Динамо» для поощрения.
Он сунул в руки Владу пистолет ТТ и коробку с 75 патронами.
                - Вот тебе награда за медаль на соревнованиях. Стреляй, а я буду магазины набивать.
Какое это было удовольствие палить по мишени, воображать в ней фашиста, радоваться каждому попаданию!
Счастье…

    -Владик! У тебя сын родился! Мы звонили в роддом.
Это Ванда из отдела труда и зарплаты, сияя улыбкой во всё полненькое личико, ворвалась в их технический отдел с ожидаемой новостью.
Он звонил 20 минут назад. Еще не было результата. А вот и случилось. Мальчик! Сколько они гадали, кто родится. Теперь ясно. Он схватил авоську и побежал в  ближайший гастроном.
     В Роддом он отвел ее вчера. Пешком. Утром приходил участковый врач. Сказал, что сроки уже прошли. Пора рожать. Если не явитесь к обеду, грозил прислать скорую. Государство следило за тем, чтобы роженицы не слишком долго получали «декретные». Положено два месяца до родов, два после. Будьте – нате.
Вот он и отец. Неведомое, сладкое, тревожное и еще всякое-всякое новое чувство. Как будто крылья несут его. Не заметил, как вернулся с полной сеткой в отдел. Там женщины уже нанесли закусок – многие не ходили в столовую, брали еду из дому. Ну а через пять дней он уже принимал на пороге роддома маленький, легкий, драгоценный сверток. Откинул угол одеяльца и ощутил внутри жаркую волну нежности.
А через три года принимал уже дочку. И так же щемило сердце от нежности, и улыбка не хотела сползать с лица.
            …Счастье…
Золотая свадьба родителей. 1994 год. Май. К тому времени уже вся семья Марата перебралась к ним в Норильск. Тут же и Влад с детьми. Только сын жил в Израиле с дочерью. Решили торжество устроить в Норильске. Тем более, что «старики» давно собирались навестить детей и внуков. Да им, Ветеранам Войны даже положены раз в год бесплатные билеты. Сына Сашу снабдили деньгами на перелет из Израиля с самым младшим тогда членом их большой семьи, его дочерью  Полинкой.
            Отгуляли весело и шумно Золотой юбилей в уютном кафе. Было много тостов, пожеланий в песнях, стихах. Пели песни, танцевали. На следующий день поехали на турбазу за город. Молодежь покаталась на лыжах, старшие посидели за чаем на веранде, подышали морозным свежим воздухом. В мае Норильские окрестности еще под снегом. Реки и озера не вскрылись, а солнце уже светит вовсю,  не заходя на ночь. Полярный день. Снег искрится, ёлки стоят с шапками снега на разлапистых ветвях. Маленькой Полинке вдоль лыжни под елки попрятали сюрпризы. Шоколадных Дедов Морозов и зайцев. На ветки повесили колу и конфет. Вот было радости ребенку! Сказала, что тундра лучше Израиля. Потом обед. Шашлык, вино. Закуски с вчерашнего банкета. Благодать.
Маратик с Владом берут гитары. Все поют любимые песни родителей. Песни войны, песни их молодости.  Потом  и отец берет инструмент,  поет старинные романсы.  Наконец, отец и двое сыновей поют фирменную – грузинскую серенаду. Они разучили ее на три голоса давно, когда они с братом еще  учились в школе.
Все трое с сильными голосами. Отец и похожий на него Марат кучерявые брюнеты, носы с горбинкой, усы. Ну, вылитые грузины. Да и Влад брюнет. Только без усов.
  «Серенаду вместе эту распеваем мы дуэтом.
И всю ночку до рассвета ждем, любимая ответа,
Что ты нам скажешь?»
Льются куплеты, кажется – вокруг грузинские горы и виноградники, а в небольшом городке, под балконом, поют с переливами влюбленные грузины.
И живы родители. И вся семья в сборе…
        Счастье…

И опят он с внучкой. Укладывает спать.
      - Спи, моя маленькая, гладит он ее по головке.
      - нет, дедушка. Еще песенку. Нет, две. Про Костю моряка. И про бойца.
Как всегда,  он поет ей песни под гитару, укладывая спать. Когда была еще кроха и усыпала на руках, носил по комнате и пел тоже. Привыкла.
Репертуар был обширный. Эстрадные хиты его молодости, студенческие, дворовые, революционные и песни войны. Были и блатные, еще от отца и знакомых из любителей. Сейчас поет, что попросила.  Под «Шаланды полные кефали…» хлопает в ладоши, подпевает, смеется. А «про бойца» слушает, сжавшись в комочек, с выступающими на глазах слезинками. Каждый раз надеется, что боец не умрет.
         «Грустные ивы склонились к пруду, месяц плывет над водой.
           Там у границы стоял на посту ночью боец молодой.
           В темную ночь он не спал, не дремал, землю родную стерег.
           В чаще лесной он шаги услыхал. И с автоматом залег»

           Песни допеты. Он гладит ее по головке и, как всегда говорит:
          -Волосы у нас золотые…
            Глазки у нас голубые…
            Носик кнопочка!
Целует ее в «кнопочку».
Она, укладываясь, складывая ладошки под щечку, смотрит на него и бормочет:
             -Дедушка, у тебя зубки выпали и волосиков на головке мало. А я тебя всё равно люблю.
                …Счастье…
         Он скользит дальше и мысленно хохочет, вспомнив эпизод, связанный с его «колыбельными». Кстати, внучка, уже будучи взрослой, наряду с современной ей музыкой любит и часто слушает и Магомаева, и Антонова, Пугачеву. Ей нравится.
              А смешно ему стало от давнего рассказа дочери. Они с мужем и шестилетней Лизой ездили на новый год в Польшу. Там у них были друзья. Польская семья с двумя детьми. Все отлично говорили  на русском.
      В Новый год в загородном доме, после угощения и хлопушек все собрались у камина, и по местной традиции каждый исполнял номер. Фокус, стих, танец или песню. Когда очередь дошла до младшей в компании Лизы, она объявила, что будет петь. И звонко, а голос у нее был сильным, в низком регистре, начала на мотив Киевской дореволюционной  бандитской песни   «Гоп со Смыком». Слова, правда, были более поздними, конца сороковых годов.
      «В магазин за водкой я стоял.
        Никому проходу не давал.
        Лезу я, сломал витрину, кой кого огрел  дубиной.
       В магазин лишь к вечеру попал»
Публика покатилась от смеха.
      - Что за песня, Лиза!?
      - Так дедушка мне пел. Перед сном. Там дальше весело.
И продолжила.
      «И набрал я водки, шел домой.
        Всю дорогу пил я, как шальной.
        Вспоминал, как хулигана, приняли за партизана.
        И медаль поглаживал рукой»
Следующие куплетов восемь вся компания подпевала, повторяя две последние строчки.
                *****
     О чем просил Ганнибал?  Думать над воспоминаниями. Ставить плюсики. Или минусики.  Пока всплывают  больше «плюсовые» файлы. Плывем дальше. Подождем…
     А вот и знакомый писк. Комарик приближается, растет. Уже видна добрая улыбка  андроида.
           - Привет, Влад! Всё о счастье вспоминаешь. А когда живой был, так и внимания не обращал. Всё думал, что счастье где – то за горизонтом. В далеком будущем, до которого можно и не добраться. Да многие люди так. Почти все. Не могут понять, что вот оно счастье, в этом мгновении, сейчас. Наслаждайся! Храни! Нет, редкие на это способны…
              - Рад тебя видеть, Ганнибал, мысленно ответил Он, а рукой показал как будто приподнял шляпу.
              - Давай без древних церемоний, - просигналил робот, -поработаем.
                Какая будет тема занятий? -  пошутил Влад, - я весь внимание.
                - Брат у тебя там остался. Хочу в ваших отношениях разобраться. Некоторые моменты нам не ясны. В плюс тебе ставить, или в минус.  Да и в его папку вложить, так сказать альтернативный взгляд. Пригодится.
                -Так и у меня в папке есть альтернатива?
                - не сомневайся. У всех есть. У нас контора солидная, как у русских говорят – не для веников. Да?

                - Спрашивай,  - Влад удивился теме, но был готов к любым поворотам.
                - Спрашивать не буду, - Ганнибал сменил позу, разлегся на своём «ковре – самолете» во весь рост. Подпер голову рукой. Прикрыл глаза.
                - Ты думай. Я разберусь.
                *****
      Отец называл Влада ежиком. С раннего детства, насколько Влад себя помнил, он был против любых проявлений нежности, объятий и поцелуев. Всегда уворачивался  и сердился. Может быть от того, что он в любом возрасте считал себя взрослым и самостоятельным?
Другое дело младший брат Маратик. На том родители вдоволь удовлетворяли родительскую любовь. Любил лизаться.  Ну и мама с папой млели от его объятий и поцелуев. Вроде бы братья. От одних корней. А  характеры с детства отличались. Мать рассказывала:  Влад с годика норовил хватать ложку и черпать кашу, теряя половину и размазывая по щекам. При этом пресекал всякую помощь криком   
                - Сям!
            Маратик кушал по - другому.  Брал в одну руку стакан с молоком, в другую булку и приказывал: «Кормить!». Да и ели они по – разному. Влад капризничал, многого не любил. Маратик сметал всё подряд.
               Росли они в семье морского офицера. Влад появился на свет еще во время войны. В феврале сорок пятого. В после блокадном Ленинграде. Маратик там же через три с половиной года.
               Когда  были маленькими, а потом школьниками, они не понимали, как им повезло расти в полной семье, с мамой и папой, в относительном достатке. Ведь половина семей вокруг, а то и больше, были без отцов, выбитых нещадной войной. Намного позже, когда отец в круглые даты окончания Отечественной приглашался на праздничные торжества в Севастополь, в училище им. Нахимова, до них начала доходить правда.  Правда о том, как мало шансов было у них появиться на свет! Отец был выпускником училища 1941 года. Уже под налетами фашистской авиации курсанты в ускоренном режиме сдавали последние экзамены, получали лейтенантские погоны, и военными эшелонами направлялись на фронт. Так вот, когда на 20-летие Победы съехались бывшие выпускники, им огласили безжалостную статистику об их выпуске. Из более трех тысяч  выпускников на конец войны в живых числилось 312 человек... Один из десяти дожил до победы.
                Так что детство было по тем мерка вполне благополучным, интересным, и как поется в советских песнях, счастливым.
          Вот Маратик качается на деревянной лошадке. Отец за столом с коллегами по работе, как и он, морскими офицерами.  Мама накрывает на стол. Один из гостей спрашивает Маратика:
                -А кем ты будешь, когда вырастешь?
                -Казаком!
                -А делать что будешь?
                -На лошадке поскачу – поскачу. На гармошке поиграю – поиграю. Покушаю и спать лягу, - бойко отвечает братишка, продолжая изображать казака.
                -Ну а за лошадкой кто ухаживать станет? Чистить, мыть, кормить?
Маратик  не  долго  думал:
                - А это – мама.
Вот так наметил он генеральную линию жизни. И не сильно от нее отклонялся.
                А Влад с окончанием школы решил, что родители для него всё уже сделали. Родили, одели, обули и выкормили. В институт он поступил. Отец с матерью выделили ему мат. помощь в 35 рублей в месяц. 15 из них он отдавал за съёмный угол. Получал стипендию в 35 рублей. Если не хватало на жизнь, шел с друзьями на станцию Одесса – Сортировочная. Там всегда нужны были почасовики на разгрузке. Или в порт. А еще лучше на «Ликеро - водочный», или «Одесский завод шампанских вин».
                Иногда отец спрашивал, хватает ли денег. Влад в любом случае не просил добавки, были у него деньги, или нет. Частенько перебивался в столовой дармовым хлебом, что до Хрущевского голода стоял в вазах на столах и пустым чаем из титана. Платить надо было только за сахар. Две копейки за упаковочку с двумя кусочками. Мелочь для этих кусочков, в нередкие дни безденежья, искали по всем карманам скудного гардероба.
 Маратик учился в том же институте. На дневной поступить не смог, хотя и окончил школу с золотой медалью. Два года пробарахтался на заочном.  Ходил на работу, сторожил суда в затоне Судоремонтного завода. Отец договорился.  Сутки через трое. Мама давала ему на эти сутки рюкзак провизии, а сама бегала по городу и пристраивала за плату его институтские задания. Сам решать ленился. После второго курса его вышибли и с заочного. Поступил опять на первый курс. Уже на дневной. Тут у родителей начались настоящие траты. Мало было родному «младшенькому» и пятидесяти рублей в месяц.
Влад с Ниной еще на третьем курсе решили пожениться. Всё у них было хорошо. И любовь, и по характерам, хотя и разным, подходили. Но родители попросили закончить учебу. Чтобы семейная жизнь не помешала. Тогда уж и благословим. Они согласились. Всё равно жили сами, где хотели и как хотели. Ну, без штампа, зато родителей уважили.
У Маратика всё пошло не так. У него уже появилась невеста Элеонора. Она заканчивала Измаильский Педагогический Институт.
Когда получила диплом, сразу перебралась к Маратику в Одессу. Сыграли свадьбу. По залету, а может быть и взаправду решили ребенка завести. Советоваться с родителями было не в их правилах. Родителям было некуда деваться. Элеонора в семье тоже была «младшенькая», балованная. Спелись два голубка.
Работать она не пошла. Как же! Ребеночка надо выносить. Так у родителей забота о студенте, трансформировалась в заботу о семье студента.
Мать позже говорила, что когда Владик учился, она денежки, что отец зарабатывал, на книжку часто носила. Отец – капитан дальнего плавания, да еще и военный пенсионер – зарабатывал хорошо. Складывала. Ну а когда Маратика учили, процесс был противоположным. Сберкнижка худела стремительно.
Уже работая в Норильске, Влад стал задумываться, почему они с братом такие разные. Росли в одной семье, от одних родителей произошли. А подходы к жизни совсем не похожи.
У него было незыблемое кредо – родители, это святое. Они всегда правы. Их нельзя огорчать. Им надо помогать, если возникнет необходимость. И вообще – их старость, его забота. Он им благодарен за подаренное счастье ЖИТЬ!  Даже с Ниной у него были небольшие разногласия на этот счет. Она – то явно различала разницу в отношениях его родителей к сыновьям. Но и она была в семье «старшенькая». Понимала на примере своей семьи, что к младшим отношение другое. Ее братишка для родителей тоже приносил исключительно проблемы, а любили его больше.
                -Ты мне не повесть рассказывай, - услышал он посыл Ганнибала, - эпизоды, конкретику, диалоги. Можно из разных времен. Можно вразнобой. Чувства, эмоции, гнев, обиды…
                - Так за всю жизнь столько было, - Влад покрутил головой, - всякого. Ну да ладно, что всплывет. Следи.
                *****
Влад с Маратиком одни дома. Ему восемь, младшему пять. Дерутся. Заводилой, как обычно, был Маратик.  Хотел съесть всё варенье из банки, что стояла в кухне на столе. Они уже приложились по паре ложек. Вроде, не заметно. А этому сладкоежке всё мало. Влад понимал, что за самовольство нагорит ему, старшему. Маратик разозлился. Наскакивал на брата, рвался в кухню, перевозбуждался. Влад его успокаивал, брал за руки, клал на пол и держал. Думал успокоить. Тот вырывался, пробовал кусаться, распалялся всё больше. Пришлось оставить его в комнате и запереть дверь. А дверь была из квадратов стекла,  забранных  в деревянные рейки.
           -Пусти, - кричал Маратик, - бился в дверь. Влад показывал ему рожи, и смеялся.
Потом раздался звон, один квадрат был разбит, а нападающий порезал руку. Сразу стало тихо. Брат боялся крови. Иногда даже брякался в обморок. И тут побледнел, затих, тихо заскулил. Влад его кое -  как перебинтовал, царапина была не глубокой.
Ну а когда пришла мама, то Влад, как старший был обвинен во всем произошедшем.
              - Надо было как – то предусмотреть… - неуверенно говорила мама. Но ты старший! И виноват.
Было обидно. Хорошо, что без обморока обошлось.
                *****
И совсем из другого времени.
           - Ты, Марат, зря на начальство не давишь. Ведь молодым специалистам положено давать жильё. Закон на твоей стороне. Ты не в профком, ты к директору иди. Требуй. Ведь уже двое детей у вас с Элеонорой. Как это так в общежитии третий год?!
             -  Ты, Влад, не знаешь местной специфики. У нашего завода очень трудно с жильем. Люди годами маются, кто в общежитии,  кто в частном секторе снимает.
Они сидят в тесной комнате общежития Завода имени Котовского. В столице Молдавской Советской Социалистической  Республики городе Кишиневе.
Сюда после окончания института получил направление молодой инженер – металлург Марат.
Влад уже девятый год трудится в Норильске. Он специально выбрал на распределении в ВУЗе этот отдаленный край. Хотелось зарабатывать прилично, чтобы не зависеть ни от кого, нормально содержать семью. Сейчас приехали в отпуск, с сыном и дочкой. Детей оставили в Измаиле у бабушки. Сами решили навестить брата. Тот живет в жутких условиях. Спят вповалку. А как разместишься  на 14 метрах вчетвером!?
             - Мы, как приехали в Норильск, поселились в транзитном общежитии, - рассказывал Влад их жилищную  эпопею, - пришлось побегать, да и поскандалить не мало, пока права на жильё свои защитил. Помнишь, я тебе про Гарика, нашего хозяина в Одессе рассказывал. Как он всего добивался. Настойчиво, как танк пер к цели. Вот и я помнил его уроки.
Влад стал подробно вспоминать перипетии их первых недель в Норильске. Показать брату, что надо бороться за себя, за семью.
            - На первое время поселили нас в транзитное общежитие. Там нас приняли, дали мне место в просторной мужской палате, коек на двенадцать. В такой  же, но женской, поселили Нину. В этом старом двухэтажном доме собрались люди со всего Таймыра. Военные с семьями и без, добирающиеся до своих точек в тундре, геологи, строители…  На общей кухне жены стряпали обеды, по широким коридорам носились дети, играли в войну и катались на велосипедах. В душевых стирали и купали младенцев.

              - Мы думали перекантоваться в этом «пересыльном лагере» денек – другой и потом поселиться в приличном общежитии. Нам уже рассказали попутчики, что в Норильске есть улучшенные общежития для ИТР (инженерно-технических работников), где в комнате живут семейные. Действительность оказалась не такой радужной.

      Моя работа находилась в «старом городе» где было много заводов и промзон и совсем мало деревянных одноэтажных и каменных двухэтажных жилых домов. Управление «Сибмонтажавтоматика», куда я был направлен, располагалось в старом здании, полузанесенном снегом,  и состояло из двух этажей конторы с десятком кабинетов и примыкающим к ней цеху. Начальник управления Анатолий Анатольевич Евграфов показался мне довольно пожилым, хотя ему не было и сорока. Он проверил мои документы и послал оформляться в отдел кадров. Там я узнал, что по правилам я могу быть принят на работу, только имея прописку. Надо было решать вопрос с жильём. В направлении на работу у меня была запись - «С предоставлением общежития». Мы с Ниной и не рассчитывали ни на что другое. После полуподвала в Одессе у Доры, ты помнишь, свадьба наша там была, комната в общежитии грезилась райским уголком.

      Вот тут и начались загвоздки. В Норильске почти всё принадлежало «Норильскому горно-металлургическому Комбинату»  (НГМК). Все дома, гостиница, общежития, магазины, рестораны и столовые, продуктовые и промтоварные базы, институт и техникум, даже больницы и поликлиники. Не входили  в комбинат только школы, милиция, суд, прокуратура и КГБ. Дороги, порты, аэропорт тоже входили в структуры этого гиганта. Основными, конечно, были производственные предприятия – рудники, фабрики и заводы, транспортные, ремонтные и строительные объединения. На комбинате тогда работало 115 000 человек из 180 000 населения Норильска. Самыми многочисленными подразделениями, кстати, были не металлургические и не горнорудные, а Управление торговли- 15 000 работающих и Управление снабжения 3200. Первое подразделение Комбината, с которым мне пришлось познакомиться,  был Жилфонд, который подчинялся заместителю Директора комбината по быту. Наша  «Сибмонтажавтоматика», к сожалению, не входила в состав Комбината, а работала на субподряде у строителей. Входили мы в состав Всесоюзного «Министерства Монтажных и специальных работ». Своего жилья фирма не имела, а получала раз в год определенное количество квадратных метров от комбината.
           - Да что мне твой Норильск, - стал возражать Марат, - тут у нас своя специфика. Давай еще по стаканчику. Как тебе молдавское? Сухое, а не кислит.
           - Да при чем тут специфика. Одна страна, одни правила! Только кто – то добивается своего, а кто – то сопли жует. Ты слушай да мотай на ус. Вино то хорошее, но и жильё должно быть не таким.
           - Вот как дальше было. Не просто.  Для решения вопроса о моём расселении требовалась виза заместителя директора по быту. Попав к нему на прием, я узнал, что мест в семейном общежитии не хватает и для своих, комбинатских, а в обычное, для одиноких,  меня поселить не могут, так как я, «к сожалению»,  женат. Вернувшись в управление, я рассказал о своей беде начальнику. Он изготовил письмо на имя того же зам. нач. по быту, где просил выделить молодому специалисту с женой несколько квадратов под жилье в счет будущих площадей, выделяемых управлению в начале года. Вариантов со съёмом жилья в те поры никто не знал. Прописаться можно было только у родственников и то с большим трудом.

        Александр Иванович  Шерер, а именно он занимал тогда должность зама по быту, запомнился мне на всю жизнь. У его секретарши я узнал, что он родом из Одессы, что придало позитива моим надеждам на положительный ответ – всё-таки мы земляки, он же должен видеть по документам, откуда я прибыл. Но, не тут – то было! Толи у него язва разыгралась, толи он не жаловал «некомбинатских», но пообщаться мне с ним пришлось долго.
           - Нет у меня свободного жилья!
Объявил он, мельком взглянув на письмо. Иди. Я опешил, стал бормотать, что приехал на работу, а меня не могут принять без прописки.
          -  Селите хоть в общежитие, но решите вопрос!

      Ничего не помогало.  Управление посылало меня к Шереру, тот с очередным отказом выгонял. Мой начальник уже стал предлагать мне ехать в Хабаровское управление, там, мол, жильё дадут. Он, оказывается, только месяц, как приехал в Норильск на повышение из Комсомольска – на Амуре, где работал начальником участка. В Норильске он еще не познакомился достаточно с руководством, не знал местных раскладов, и не стремился лезть на рожон  по мелочам.

     К этому времени, а прошла уже неделя моих мытарств, в транзитном общежитии начали намекать, что пора бы и «ехать дальше».  Пора было мне приступать к действиям решительным. Уезжать, сдавшись, я решительно не хотел. В очередной раз, придя в приемную к Александру Ивановичу, я узнал, что он распорядился меня больше не пускать в кабинет. Я дождался, когда выйдут очередные посетители и вошел без приглашения, заявив, что не выйду, пока он не решит вопрос с пропиской!
              - Вы не сделаете из меня советского безработного, а если сделаете, будете отвечать!
На это моё заявление он начал кричать, что если я сам не освобожу кабинет, то он вызовет милицию, и меня привлекут за хулиганство.
          - Вызывайте! - с радостью согласился я, - пусть и милиция будет свидетелем попирания прав молодого специалиста!
Он сбавил тон, оделся и ушел, сказав секретарше, что его сегодня больше не будет.

       Не знал Александр Иванович, что я прошел школу борьбы с бюрократией «имени  Гарика», у которого снимал с друзьями комнату на втором курсе. Меня так просто не скушать!  На следующий день пошел я по инстанциям, благо все они находились в одном здании на Ленинском проспекте. Сначала посетил Горком Комсомола на первом этаже. Имел приятную, но совершенно бесполезную беседу с первым секретарем. У них, мол, нет влияния на распределение жилья, другие задачи, энтузиазм молодежи, трудовые подвиги… В общем, пусто. Поднялся я этажом выше, в Горисполком. Орган Советской Власти, в лице зампредседателя, поведал мне о полном отсутствии таковой  в руках Исполкома. Всё в Комбинате! Мы сами со своими педагогами и библиотекарями к ним на поклон ходим. Выделяют мало, пожаловался он, посоветовав идти к Шереру.
            - Ты, Марат, губы не криви. Слушай дальше, я тебе помочь хочу. Научить. Да и не долго  осталось.
                - В поисках какой-то власти  я поднялся на третий этаж в Горком КПСС. Записался на прием к первому секретарю на послезавтра. Ждал два дня, чтобы узнать, что секретарь вычеркнул меня из списка, заявив, что по жилищным вопросам не принимает. Я всё – таки дождался окончания приема и отбывающему на очередное совещание «Первому»  высказал всю нелепость моего положения, напирая на невозможность воспользоваться конституционным « правом на труд»! Видимо слово Конституция было ему неведомо, а заботы о светлом будущем всего человечества так его занимали, что отвлекаться на мои мелочи у него не было возможности.

          Его секретарша выслушала мою историю, посочувствовала и посоветовала зайти ко Второму секретарю Горкома. Второй секретарь традиционно курировал производство. Я попросил записать меня на прием.
             - Да иди так. Он у нас всего три месяца. Пришел с Обогатительной фабрики и еще не успел обюрократиться.

         Фамилию Второго помню до сих пор. Владимир Иванович Селезнев, симпатичный, лет тридцати брюнет принял меня сразу. Посмотрев моё направление на работу, он удивился:
                - А в чем дело? У нас с молодыми специалистами никаких проблем не бывает.
Я рассказал о своих боях с Шерером.  Селезнев хмыкнул и попросил секретаря связаться с ним. Секретарь сообщила:
                - У Александра Ивановича идет совещание, и он просит перезвонить.
                - Ничего. У нас вопрос короткий, пусть возьмет трубку.
         - Здравствуйте, Александр Иванович! У меня тут сидит молодой специалист Гринберг Владислав Маркович…  Ах, вы знакомы.
Селезнев  слушал,  лицо его стало вытягиваться в недоуменную гримасу. Он прикрыл трубку ладонью.
                - Послушай, он говорит, что ты требуешь двухкомнатную отдельную квартиру! Так?
Я, опешив от такой изворотливости зама по быту, выпалил:
              -  Да мне прописка нужна, чтобы к работе приступить! Хоть в общаге!
Селезнев всё понял, улыбнулся, и продолжил в трубку,
             - Он согласен на комнату. Хорошо?
Он выслушал ответ и дал отбой.
              - Завтра с утра, к 8-00, приходи в жилфонд, назови фамилию. Тебе выпишут смотровой ордер, если не подойдет, дадут другой. Выбирай, где жить.

               -  Слушай дальше. Едва дождавшись утра, я пришел первым к заветному окошку и получил бумагу с адресом. Нам предлагалась комната, аж 18 квадрат, в двухкомнатной  «хрущевке»  с одними соседями. Комната показалась нам огромной. В квартире были все удобства:  ванная, совмещенная с туалетом, коридор и кухня в 5,5 кв.метров. Пол был выстлан еще только появившемся тогда линолеумом светло – серого цвета. Соседи – молодая пара без детей. После  одесского подвала это жилье казалось для нас сказкой. Мы не стали смотреть дальше и согласились. Ордер мы получили в тот же день,   а на следующий сдали паспорта на прописку. Так что, братан, не поскандалишь, сожрут с потрохами и ботинками. Действуй!
                *****
          И тут же, как по заказу другой эпизод. На эту же тему.
В Норильск, погостить,  приехал отец Влада Марк Абрамович. С появлением внуков в семье его все называли дед Марк. У него накопилось много дней отпуска и отгулов после года непрерывных рейсов по морям.
Наконец, у отца с сыном нашлось время поговорить подробно о жизни, о планах и перспективах.  И вот с большой досадой, с сожалением, отец поведал очередную историю о «младшеньком» любимчике их с матерью.
              - Ты, Владик, видел, где ютится Маратик. Я был у него пару раз,  зубами скрипел, так их жалко. Зарплата – мизерная. Инженер  - технолог в литейном цехе на 120 рублей. Элеонора в библиотеку устроилась. Смех и грех. 70 рублей. Ну, мы с мамой помогаем. Не жалко. Но досадно. Четвертый десяток скоро обалдую, а ни кола, ни двора. Мне так тошно стало. Взял и написал, как коммунист с 1941 года, как Ветеран Войны, письмо в ЦК КПСС Молдавии.
Сильно не нажимал, но вопрос поставил. Для чего мы, мол, победили фашистскую гадину!? Чтобы дети наши жили хорошо. А тут! Прямой произвол дирекции завода,  да и нарушение всех возможных законов и правил,  защищающих молодого специалиста. Ну, ты знаешь, я могу.
Так вот перед отъездом к тебе получил.
Отец полез в свой чемодан и достал листок. На бланке Общего отдела ЦК  ему ответили:
Уважаемый….
…была проведена беседа с Вашим сыном о его жилищных условиях. Он заявил, что условиями проживания удовлетворен. В чем и расписался в справке. Прилагается…
            - Поверишь, с войны таких ударов не припомню. Ну не идиот!? В кого!?
            - А Маратик что говорит? Почему отказался? Ведь дали бы, к бабке не ходи. Если бы отписались, знали, что выше пойдешь. Испугались бы. Пытали они его, что – ли! – Влад негодовал и недоумевал не меньше отца.
            - Промямлил что – то насчет карьеры. Первую категорию пообещали. Десятка прибавки.  Дурак.  Получил бы квартиру, иди на все четыре стороны, ищи зарплату, уезжай, меняйся. Уж на Кишинев даже Москву и Ленинград меняют. Тьфу…
                *****
      - Ах, как интересно. Познавательно. Учтем, - это заявил Ганнибал, про которого Он уже и забыл, увлекшись эпизодами
     - Полечу я дальше. Ты у меня не  один. Полтора миллиона на мне. Хорошо, что тут понятия  времени нет. С каждым успеваю. Прокачаю. Выжимку – наверх.
Зажужжал и кругами, как всегда, умчался.
А Он не мог сразу перейти в другое, обычное на Реке «агрегатное состояние» отрешенности, бездумья, безвременья.  Братец не отпускал…
                *****
Он уже главный инженер управления. В Норильске громадная стройка. Расширяется комбинат,  по новым технологиям строят огромный  завод, что удвоит мощности. Правительство закупило оборудование в Финляндии. Для строителей и будущих заводчан возводят жилье целыми микрорайонами. Предсовмина проводит совещания каждый месяц. Стране, оборонке, срочно требуются стратегические металлы. Медь, никель, кобальт. А еще и валютные поступления в казну. Норильск – крупнейший в мире производитель металлов платиновой группы.
 Звонит мама. Всхлипывает.  Жалуется на положение в семье Маратика. Элеонора требует от него сносных условий жизни. Ей надоело безденежье, безнадега с жильем. Про рай в шалаше уже все забыли. Любовный угар разбит бытом.
                - Ты, уж, Владик помоги брату. А то развод. Да он и выпивать стал. Спирт с работы носит. Помоги, найди у себя работу ему.
Влад не стал откладывать. После очередного совещания на строительстве подошел к Главному инженеру строящегося завода Алексею Ивановичу. Они были лет пятнадцать знакомы. Не только по работе, но и встречались частенько за одним столом на праздниках у общих знакомых. Фамилия его была Козюра – из донских казаков. Они с удовольствием во время застолий пели казацкие песни. А по работе несколько раз решали вместе сложные технические задачи.
            - Что у тебя, Влад? Давай быстро. Мне к зам.министра надо с докладом.
            - Две минуты. Брат у меня просится на работу к нам. Инженер – металлург. Стаж 4 года. Семья 4 человека. Живет в Кишиневе.
            - Металлург, хорошо. На четырех положена «трешка», получит в течение месяца, двух. Только предупреди – надо будет с год, а может быть больше постажироваться  в Финляндии. Всё. Побежал. Пусть не задерживает документы. Сейчас самый набор.
В тот же день он Влад позвонил матери. У брата телефона в общежитии не было. Обрисовал ей перспективы. Аж сам позавидовал. Год стажировки в кап. стране, с валютными командировочными. Тогда это была мечта заоблачная и не осуществимая. Про квартиру тоже не забыл сказать.
Прошло недели две. Он позвонил маме.
          - Меня уже торопят, где брат?  Место придержали. Мама, что молчишь? Слышишь меня. Ты младшему всё объяснила?
Мать после продолжительной паузы, сквозь слезы, Влад их чувствовал в ее дрожащем голосе, тихо сказала:
          - Да он меня и слушать толком не стал. Сказал -  Дураки все на Север уехали. А я как – ни будь в столице проживу.
Эти слова «младшенького»  навсегда были в семье Влада, как бы символом глупости. В последствии часто вспоминались, когда лет через пять, Маратик уже сам взмолился забрать его на Север. Жена уже его бросила. Съехала с детьми к родителям. Квартиры так и не было. Так и болтался в том же цеху на мизерной зарплате, да вытряхивал последнее со стариков родителей. У них с Элеонорой, когда Влад ругал их за то, что не стесняются тащить с родителей, был запомнившийся на всю жизнь рефрен – «На то они и родители!»
Правда, лет через десять они стали вовсю пользоваться заработком детей, своих повзрослевших сыновей. Хотя уже давно все жили на Севере и зарабатывали прилично.
Теперь рефрен стал немного другим – «На то они и дети!»
Вот же парочка! Нашли друг друга. Младшенькие.
                - Ну да ладно. Если Ганнибалу этого будет мало, продолжу. Тема неисчерпаемая, -  лениво поймал он обрывок мысли, настраиваясь на продолжение бездумного скольжения.
                *****

               - Скажи, дед, ты что круглый год тут на воротах?
               - Да, ты что, студент. Мне годков – то 79. Это так, на месяц. Наш совхозный Винпункт только вот в сентябре откроют, а к середине октября уже и всё. Виноград с поля закончится. Отожмем. Сусло сдадим. И до следующей  осени. Вот, если бы у нас настоящий Винзавод был, как в соседнем совхозе «30 лет Октября», то круглый год бы работали. Пока вино вызреет.
Он сидит с дедком – сторожем в домике при въезде на территорию. Студенты уже с неделю, как  на сборе урожая. Виноград, помидоры, арбузы. Из старшекурсников их семь человек. Они руководят еще сотней первокурсников. Их – работников полей со стажем - отобрали из проверенного факультетского актива. Доверяют. Даже из преподавателей никого в их отряде нет.
Он сегодня по штатному расписанию – грузчик. Есть в совхозе такая штатная единица. Возит виноград с полей. На самосвале ЗИЛ-130. Старшие оставили, конечно, эту должность за собой. Ездят по очереди.
Когда самосвал прибывает на поле, первокурсники бегом опорожняют полные плетеные корзины в кузов. С пустыми, приступают к продолжению «битвы за урожай» и добыванию зарплатных баллов, пропорциональных количеству корзин. Грузчик с водителем отдыхают. С полным кузовом едут на пункт сдачи винограда километрах в десяти. На въезде дед сразу предложил грузчику зайти к нему в будку.
               - Там тебе, милок, всё равно делать нечего. Самосвал он и есть самосвал. И взвесится и разгрузится. А у меня тут всё есть. Даже чего и там, на территории нету.
В домике он сразу поставил на стол литровую алюминиевую кружку и два ведерных чайника.
              - Что студенты пьют?
Он вспомнил любимый ответ отца на этот вопрос.
              - Я пью всё. Кроме воды и керосина. В крайнем случае, керосин.
Ответ сторожу понравился.
              - Керосина нету. Вот в этом чайнике портвейн розовый. В другом – вермут белый.
Начали с ароматного, без излишней крепости, розового. Дед засмолил самосадом.  Распрашивал  о житье в городе. После вермута перешел к военным воспоминаниям. Победу встретил в Венгрии.
             - Город такой знаешь, Секешфехервар. Ранило меня там,- он задрал штанину и показал следы рваной раны выше колена,
             - Осколок. Чуть пониже, колену хана. А так на своих двоих вернулся. Ты пей, студент, такой влаги в магазине не найдешь.
Тут засигналил  водитель, и они поехали «работать» дальше.
                *****
Почему вдруг выскочил файлик с этим тихим, солнечным, но уже с нотками осени, днем. Почудился даже привкус розового, полу – сладкого портвейна и еще звучал в сознании хриплый говорок старого солдата. Он «промотал» чуть вперед.  Хватило его тогда только на два рейса. Потом в кабину забрался его дружок. А он проспал обед, но к ужину был свеж и бодр. Еще играл с Вовкой Гриценко на вечерних танцах. Вовка на баяне. Он на гитаре. И горланили на всю округу – «Ни кто тебя не любит, так как я!» И другие шлягеры той поры.
                *****
По стране шагает «перестройка.
                Он сидит в кабинете главного инженера треста «Сибмонтажавтоматика» Жени Буланева. За почти двадцать лет знакомства у них установились доверительные, дружеские отношения. Прошло итоговое годовое совещание треста. Поругали отстающих, наградили передовиков. Наметили планы не год. А Влад попросил коллегу послушать его идеи. Поддержать, если можно.
 Буланев  пролистал папочку, что показал ему Влад. На обложке было крупно выведено:
«Положение об оплате труда в Норильском монтажном управлении Сибмонтажавтоматика».
             - Ну, ты и замахнулся, Владик! Не надорвешься? Тут отмена, или принципиальное изменение, правительственных постулатов по оплате. Страна по ним с тридцатых годов живет. И скольких посадили за нарушение системы! А ты просишь поддержать! А головку не боишься под нож подставить.
             - Ты, Евгений Федорович, посмотри вокруг. Перестройка!!! Надо усилить, углубить, новое мышление включать, как генсек трубит. Вот я и включаю.
Перестройка. Понятие размытое и обширное. Не понятное, как и речи действующего главы государства. Бывший комбайнер, Миша  Горбачев, попав на Советский «Олимп» сразу возомнил себя «Зевсом» и принялся творить чудеса. Но, если Зевсу – громовержцу всё сходило с рук, как известно из легенд и мифов Древней Греции, всё – таки бог, то мифы Горбачева приносили его «пастве» прямые убытки и проблемы.
 Но в «мутной воде» при определенной сноровке, можно и полезную «рыбку» поймать.

             - Да одно только, что ты наряды, что рабочим выдают, хочешь отменить, может быть разбирательством со стороны ОБХСС и прокуратуры.
            - Так против кого разбираться и дело возбуждать? Я же это положение приму на общем собрании трудового коллектива. А ему сейчас сколько привилегий!  Скоро нас коллективы будут избирать, а не министр назначать.
             - Так кто из рабочих от нарядов откажется? Они же по ним зарплату получают.
             - Да ты что, Женя! Давно уже эти наряды пустая формальность. Да и пишут их уже в конце месяца, а не выдают, как положено, перед работой.  Зарплата считается от выработки. Сколько участок заработал, сколько у заказчика подписал, от этого и процент. А потом на всех делят пропорционально разрядной сетке. Иногда у шестого разряда вдвое больше выходит, чем у второго. Хотя, практически одну работу делали. А в нарядах, сколько не нарисуй, всё равно норматив зарплаты не перешибешь. Не пропустят.
            - А в моём положении, смотри, каждый получает  тариф, а приработок, а он бывает до 100% к тарифу, бригада делит сама. Вернее совет бригады, что сами выбирают. Даже никто из ИТР не может на этот процесс влиять. КТУ – коэффициент трудового участия. Я с бригадирами уже оговорил. Большинство «за».
            - А что это за премиальные фонды. Фонд мастера, прораба? Ни в одних нормативных документах такого нет.
           - Это для удобства и оперативности. Часть фонда зарплаты резервируется в распоряжении оперативного руководства. У начальника управления свой фонд, есть у главного инженера, у начальников участка, прорабов, мастеров, завгара. Надо, к примеру, поднажать, может быть и остаться после смены. Раньше только просьба, не подкрепленная ни чем. А сейчас  - вот вам задача, вот срок. Исполните, к заработку премия по 30 рублей. Всё ясно и понятно.
          - Опять органы могут за злоупотребление прищучить.
          - А не надо злоупотреблять. Надо за дело, открыто и прозрачно поощрять.  Да и идея от коллектива идет.
          - Ну, давай завтра с управляющим и экономистами помозгуем. А сейчас уже на банкет пора. Твоё переходящее знамя обмывать!
                *****
Он прикрыл веки, расслабился, скользя в Реке, но не мог «вынырнуть» из тех воспоминаний. Да. Характер у него был авантюрный. Чего ему стоило оставаться в давно налаженной рутине устоявшихся десятилетиями норм и правил. Но хотелось выстроить работу в управлении, и взаимоотношения в коллективе, чтобы механизм работал слажено, без сбоев. Чтобы каждый знал свои пределы прав и обязанностей. Чтобы он, руководитель, не влезал в текучку, а решал главные, стратегические задачи. В перспективе он оставлял за собой кадры, финансы, снабжение. Последнее надо было держать под постоянным вниманием. Ведь необходимые материалы поставлялись только раз в год во время непродолжительной навигации на Енисее. Он вскрывался ото льда в июне, а в октябре уже появлялся новый лед.
В тресте его идеи не поддержали. Но разрешили действовать на свой страх и риск. Ты, мол, далеко. В тундре. А мы и не в курсе. Пройдет всё хорошо, то и мы у тебя папочку попросим. Так что отвечать тебе, ежели что.
Вот и собрание коллектива. Зал полон. После доклада начальника мнения разошлись. Особенно после откровенных заявлений Влада. Кроме презентации «Положения об оплате…» он добавил еще некоторые устные принципы, коих намерен придерживаться.
К этому времени в народном хозяйстве сложилась ситуация принижения роли инженерно – технических работников. По Марксистско – Ленинскому учению все блага человечество получает благодаря работе передового класса. Пролетариата и крестьянства. Инженерный корпус, управленцы, научные работники относились к так называемой прослойке, то есть интеллигенции.  Этому слову почти всегда в обиходе прибавляли эпитет – гнилая.
Но на деле рабочие только исполняли замыслы, проекты, идеи рожденные «гнилой» интеллигенцией.  Да и ответственность  руководителей всех звеньев была несоизмерима с ответственностью рабочих. Тут и техника безопасности, и охрана окружающей среды, и пожарная, и электро – безопасность, работа механизмов, особенно кранового хозяйства. Даже безопасное обращение с пиротехническим монтажным инструментом (было и такое – пистолеты для крепления конструкций к бетону)  спрашивали с мастера, хотя пользовались им рабочие. Ну а зарплата у рабочих пятого и выше разрядов, зачастую превышала зарплату мастера вдвое.
Так вот, изложив все эти соображения, Влад нарисовал дальнейшую перспективу оплаты труда:
     - Теперь инженерный корпус получит преференции в оплате.
    - И откровенно предупредил – самая большая зарплата будет у начальника управления, несущего всю полноту ответственности за работу коллектива. Затем – главный инженер. И так далее.
   - Коэффициент трудового участия ( от 0 до 2) советы бригад будут устанавливать членам коллектива сами. Ни мастер, ни прораб не вправе вмешиваться.
   - Общий фонд зарплаты устанавливается каждому подразделению от результатов. Никакой уравниловки.  Как потопаешь, так и полопаешь.
   - Положение предлагается принять на год. Через год вернуться к этому вопросу.
Конечно, были выступления и против.  Высокооплачиваемые рабочие возмутились принижением их роли. Вспоминали термин «гегемон» по отношению к себе, представителям  диктатуры пролетариата!
Собрание бурлило долго. Но в итоге «Положение» приняли двойным большинством.
Этот этап своей работы Влад твердо заносил себе в актив. Через месяц, два все заметили резкий подъем дисциплины. Исчезли прогулы, опоздания. Рабочих конфликтов с разбирательствами в профкоме и у руководства  практически не стало. А потом даже появились обращения к нему от бригадиров, нельзя ли уволить такого – то? Совсем обленился. Балласт. А этот пьет, какой с него толк, когда он через день с похмелюги.
         - Да вы им продолжайте «Нолик» ставить. Сами уйдут. Или рапорт от совета бригады подайте. Переведу в грузчики, на копеечную зарплату, да еще каждое утро к наркологу, что водителей проверяет, буду отправлять.
Руководители участков повеселели, расправили плечи. Влад изменил и представительство на различных рабочих совещаниях. По традиции на них должны быть или начальник управления, или главный инженер. Хоть разорвись. Теперь он оставил за собой совещания, проводимые высоким начальством – директором комбината, или приезжими из министерств. Остальное расписал подчиненным.
                *****
Что – то полезла в голову производственная тема. Да таких процессов, случаев, сложностей за тридцать лет на производстве, а последние десять перед пенсией  еще и с параллельным не слабым бизнесом, было в избытке.
А папочка, что возил в трест, ожидая поддержки, стала нарасхват. Выждав с пол -  года, убедившись, что Влада не посадили за такую «революцию», все содрали один к одному «Положение». И не только в тресте. Слушая рассказ Влада, руководители смежных норильских управлений министерства – сантехники, электрики и пр. сначала не верили, что Влад не пишет нарядов. И ему еще рога не обломали, ни Москва, ни местные. Потом робко просили «папочку». Кое – кто пересиливал страх и внедрял. Правда, спасибо редко говорили.
                *****
      Что – то Ганнибал не залетает. Пообщаться не с кем. Хоть и робот, а соображает и излагает интересно. Ладно, он просил про брата. Что там дальше было?
                *****
      «Дураки  все уехали!»  Эта фраза горела в мозгу Влада всю жизнь, как горит щека после крепкой оплеухи. Но Марату он ее не напоминал. Был выше мелких дрязг.  Да и жалел.
Так вот, когда года через четыре после отказа ехать на Север, брат «созрел» и понял, что в «столице солнечной Молдавии» он не выбьется из безнадежной нищеты и прозябания, то попросился в Норильск. Опять же через маму. Знал, что Влад матери не откажет.
Но обстановка на комбинате изменилась коренным образом. Новое производство запустили. Рудную базу и обогатительные мощности  расширили. Прием работников был прекращен. Влад лично ходил к директорам трех заводов. Все вежливо отказали, хотя знали друг – друга по два десятка лет. Сходил он и к заместителю директора по кадрам. И тот отказал.
Пришлось договариваться с коллегами из родственных предприятий, не входящих в гигант цветной металлургии. В управлении «Спецфундаментстрой» начальник дал добро.
           -  Могу взять на рабочую должность плотником – бетонщиком. Потом, как себя покажет. Может быть, и в ИТР переведу. Жить то где будет? У меня жилья нет.
            - Это я сам решу, - Влад надеялся на хорошие, неформальные, связи с «Жилфондом» комбината – у того на балансе было всё жильё промрайона.
Договорился на двухкомнатную  в городе  рударей  Талнахе.  Там и «Спецфундаментстрой»  располагался.
Так братец  присоединился к дуракам, что на Север уехали. Пошел топором махать, опалубку на морозе обустраивать. А мог бы на флагмане Цветмета начальником. Влад жалел об этом долго. А младшенькому – с гуся вода. Через полгода и семья подтянулась. Жена по привычке пошла в библиотеку. Дети в школу.
                *****
Течение не убаюкивало. Не снимало чувство досады и жалости к брату. Он гнал от себя эту саднившую душу, еще при жизни, тему. Не уходила.
                *****
А всё- таки он вылез. Эпизод, короткий миг, минута. Не хотелось ему это вспоминать. А всё равно.
Квартира брата. После Золотой свадьбы родителей. Они уже вторую неделю гостят у детей и внуков на Севере. Перед отъездом все собираются у Марата. Он живет в городе – спутнике Норильска, городке Талнах. Чистый уютный городок. Нет дымящих труб. Только по округе разбросаны копры рудников. Здесь всё богатство Заполярья под землей. Руда. Дома, пяти и девяти этажные стоят кварталами среди редколесья. Здесь  и ели, и лиственница, и осинки с березками. Почти километровые горы защищают городок от северных ветров, так что деревца могут вырастать до третьего этажа, а то и выше. Майский день удался. Ярко – синее небо с редкими облачками. Солнце. Легкий морозец.
Влад с семьей приехали на машине. У всех прекрасное настроение. Родители счастливы видеть, что у потомков всё в порядке. Рассаживаются за накрытым столом, шутки, смех, разговоры.
Вдруг хозяйка обнаружила, что хлеба свежего нет. Марат набросил куртку, схватил сумку,
           - Я мигом! Магазин в соседнем доме.
И тут мама, видимо, по устоявшейся многолетней привычке, достает из сумочки свой пенсионерский кошелек и дает «младшенькому». За хлеб заплатить, мол.
И он БЕРЕТ!!! У матери пенсионерки, которая всю жизнь его кормила – поила. Вырастила. Сынок, сорокалетний детина с северным заработком в десять ее пенсий. И мысли не возникает, что унижает  себя. Да и ее. Ну и крепко же засело в его натуре – «На то они и родители»…
Влада с женой Ниной долго еще коробило от этого. Но, что выросло, то уже само не переменится.
Да и через двадцать лет, уже пенсионером, Марат не брезговал забирать у матери последнее. Потом уехал с Элеонорой в Германию. На пособие. Мать не взял. Да она, Ветеран Войны, потерявшая от прямого попадания бомбы в их хату пятерых родственников, отказалась. Жить на пособие от убийц она бы не вынесла.
На Кипр, к Владу, она переехать не захотела. Приезжала, поглядела.
                - Скучно мне здесь. По  русски  даже поговорить не с кем.
Осталась жить с племянницей. На своей родине в городе Алексеевка, под Белгородом. Среди близкой и далекой родни, знакомых.  Влад с Ниной посылали деньги. А она посылала деньги в Германию. Маратик жаловался, то телевизор старый, то пальчики болят, отложение солей.
 Когда она лежала при смерти, Марат приехал из Неметчины. Забрал завещание на подмосковную квартиру родителей, сберкнижку с доверенностью. Снял все деньги и уехал. Она умерла через пять дней. Хоронил ее Влад, прилетел с Кипра.  А от Москвы с дочерью и зятем за ночь добрались на своей машине Да родни на похороны пришло человек тридцать. Маратик приехать «не смог». Пальчик болел.
                *****
         - Эй, дружок, очнись!
Он и не заметил Ганнибала, что был на своём облачке рядом. Рукой можно было дотянуться.
           - Не переживай ты так. Всё минуло. Я хоть и не живой, и души нет у меня, но программами напичкан, - он провел рукой выше головы, - мои алгоритмы говорят, что нет твоей вины. И родители не виноваты. Такая уж душа у твоего братана получилась. Или досталась.
Жил среди вас такой ученый Эммануил Кант. Атеист, хотя и не исключал наличие высшего разума. Говорил: «Две вещи свидетельствуют мне о Боге: звезды надо мной и совесть во мне».
Так он насчет воспитания хорошо заметил: «Если бы когда -  ни будь за наше воспитание взялось существо высшего порядка, тогда увидели бы, что может выйти из человека».
А пока таких не было.
              Закрыли тему. Еще увидимся. Скользи. Готовься. Очищай душу, прислушивайся к чувствам, что были в разные моменты. Всё учитывается.
              - Так какого уклона держаться, детства, старости, детей, родителей? – он глядел на андроида  с надеждой на подсказку.
              - Да ты не выбирай. Само придет, всё пригодится. Всё считывается и пополняет твоё «досье», - Ганнибал скорчил уморительную рожу, - видишь чего я у вас, бывших людей,  нахватался. Плыви, до встречи!
                *****
Уже давно скрылась, превратившись в маленькую мушку, потом растаяв,  «тучка» с негритенком.  Уже остыли воспоминания. Пришло обычное безвременье, отрешение. Край сознания, или чего – то в этом роде, цеплялся за просмотренные файлы, постепенно исчезающие из внутренней «картинки». Только Река. Беззвучные переливы струй, изменчивость цвета. Покой. Его самого нет. Без мыслей, воспоминаний, представлений Он никто. Пустота бестелесная.
И вдруг, видит перед собой экран компьютера и читает  отчетливые строки. Да, ему они попадались среди вороха другой информации за год, или два до ухода. До смерти. Тогда мельком просмотрел и забыл. А сейчас,  перенесенный в тот миг, впитывал с интересом.
«Ученые показали, где у человека находится душа и наконец-то объяснили, что она из себя представляет
Новая теория сознания подводит материальную основу под мистические представления.

Одного электромагнитного поля ягодки.
Человеческое сознание формируют электромагнитные поля, возникающие в мозгу. К такому выводу пришел британский ученый Джонджо Макфадден  - профессор молекулярной генетики и директор Центра квантовой биологии в Университете Суррея .
Тогда это сообщение проскочило в ряду других новостей почти им не замеченным. Но сейчас файл всплыл. Он продолжал жадно листать текст дальше.
         «Согласно теории профессора, именно они – те самые электромагнитные поля, о существовании которых нам известно благодаря электроэнцефалографии (ЭЭГ) и магнитоэнцефалографии (МЭГ), несут всю «разумную» информацию, сопутствующую мыслям и чувствам. Несут в виде электромагнитных волн, которыми до Макфаддена пренебрегали. Полагали, что они никак не связаны с разумной деятельностью, а просто представляют собой побочное явление. Мол, импульсы электрического тока, которые возникают в нейронах и бегут по нервам, просто эти поля наводят. И ничего больше.
Макфадден же, наоборот, отвел «побочному явлению» главную роль. Профессор полагает: благодаря электромагнитным полям мозг создает целостную картину, объединяя информацию, которую получают и обрабатывают различные его участки. Формирует и сознание, и личность.
Искусственный интеллект (ИИ) быстро решает сложные задачи. Но, по сути, лишь выполняет различные вычисления, не генерируя, как мы, электромагнитные поля, насыщенные информацией. Просто в силу особенностей своей работы. Поэтому даже самые современные компьютеры – основа ИИ – сознанием не обладают. Ни малейшей его искрой. Не ощущают себя личностями и самостоятельно мыслить не могут.
Теория Макфаддена многих бы устроила. Поскольку могла бы примирить тех, кто полагает, что у человека есть душа – нечто вечное и нематериальное, с людьми, далекими от подобных представлений. Примирить идеалистов с атеистами. Ведь ученый явно намекает на душу, считая, что богатое информацией электромагнитное поле мозга и есть сознание в широком смысле этого слова.
В самом деле, поле – субстанция во всех смыслах нематериальная, но вполне реальная. На ощупь, на слух и на вкус не чувствуется, цвета и запаха не имеет, но существует. Электромагнитное поле, конечно, можно выключить, уничтожив его источник. Но кто знает, вдруг то, которое генерирует мозг, не исчезает без следа, а загружается в какое-нибудь хранилище - энергоинформационное поле Вселенной, как его иной раз называют. Или просто – в ткань Вселенной.
И дальше много всякой научной информации. За и против. И про то, что рассказывали люди «вернувшиеся» после клинической смерти, и про взвешивание тела после остановки сердца. И сомнительные видео с «отделением души» в виде туманного сгустка».
Такие теории и гипотезы в интернете появлялись чуть ли не ежедневно. Но возможности их проверки, постановки доказательного эксперимента, ни у кого не было.
Почему проявилось это сейчас, Он понять не мог. Мог предположить. Может быть, ему разъясняют кое -  что? Да не с его знанием физики и других наук тут разобраться. Приму на веру. Если не последует опровержений, мысленно пошутил он. Даже улыбнулся, что на Реке бывает редко.
                *****
              - Маратик, - отец обращается к младшему, - ты на закуски не налегай. Подожди, скоро шашлыки принесут. И лобио. Что вкуснее, то и ешь. А то, как наши моряки на приеме у турок оконфузились. Нам в училище старшина рассказывал.
Он школьник. Каникулы после седьмого класса. Маратик перешел в третий. Отец решил навестить своего боевого товарища. Тот живет в Севастополе, где они в июне 41-го, экстерном сдавали экзамены в Высшем Военно Морском Училище и отбывали на фронт. Но заодно решил показать пацанам и Кавказ. Они плывут на круизном лайнере – флагмане Черноморского пассажирского флота «Россия», бывшем немецком лайнере «Патрия».  Севастополь будет на обратном пути. А сегодня Батуми. Грузия. Отец не бывал здесь с курсантских времен. Теплоход стоит целый день, и он водит сыновей по всем достопримечательным местам южного города. Уже побывали в Ботаническом саду и нагуляли зверский аппетит.
Вот и зашли в подвальчик с вывеской «Шашлычная», на которой кроме надписи яркими красками нарисован грузин с огромными усищами, несущий на вытянутых руках  поднос с горой дымящихся шашлыков. Видно было, что подвалу лет сто, а может быть и больше.  Большая,  закопченная  печь с жаровней, винный прилавок с бочками вина. Его разносят в больших кувшинах. В углу мужская компания. Сидят, видимо давно, стол заставлен посудой, кувшинами. Компания уже не нажимает на еду. Они поют. Очень красиво, в три – четыре голоса, на неведомом Владу грузинском языке. Изредка прерываются на тост.
Голодный Маратик тянется к закускам, отрывает куски лаваша, пьет вкуснейший лимонад. Шашлыки еще жарят. А отец, рассказчиком он был отменным, притормаживает братца, чтобы оставил места для мяса, рассказывает очередную байку.
                - Так вот наш старшина Русаков, срочную служил на линкоре «Червона Украина». А наше правительство тогда очень тесно дружило с новым правителем Турции Кемалем Ататюрком. Так вот в середине тридцатых годов Ататюрк был переизбран на пост президента. По этому случаю в Стамбул были приглашены с визитами высокие гости из всех соседствующих стран и корабли для участия в морском параде. Турки умеют устраивать пышные праздники. После парада в султанском дворце был устроен торжественный обед. Дипломаты и гости высокого ранга принимались в парадном зале. Экипажи судов тоже не были забыты. Им накрыли столы в помещении бывших янычарских казарм. Всего на более чем тысячу человек. Сидели за длинными столами персон на тридцать. На столах были бокалы для вина, само вино, красное и белое в красивых графинах. Стояли вазы с фруктами, блюда со сладостями. Между столами ходили слуги с огромными подносами и разносили еду. Слуга подносил пищу к каждому и накладывал на тарелку пока приглашенный не показывал рукой, хватит, мол. Нашим бы посмотреть по сторонам, как едят французы, немцы или болгары. Так нет. Наши выпили вина, решили, что как обычно, на службе будет первое, второе и компот, разрешили отвалить в тарелки привычную для русского моряка порцию.
Маратик внимательно слушал. Они с Владом ждали развязки такого интересного рассказа. Отец отхлебнул темно – красного кахетинского, закусил кусочком сыра сулугуни и продолжил.
                - Несут второе блюдо. Всё какие – то каши, жареные баклажаны. Наши съедают, тарелки пустые. Потом опять несут еду. Не компот. Не десерт. А морякам уже и есть не хочется, сыты. Вино потягивают. Оказалось, что обед состоял из тридцати перемен блюд. Во второй половине обеда пошли деликатесы – большие куски запеченной со специями ягнятины, метровые осетры, разделенные на порционные куски, рыбка барабулька – самая вкусная на Черном море. А под конец жареные фазаны, лебеди, и огромные торты.
Наши только могли провожать всё это роскошество глазами. Да потом с сожалением рассказывать потомкам. Так, что, Маратик, понял мою мысль?
Тут уже и на их столе появилось блюдо с шашлыками и тарелки с лобио.
Они сытые и довольные отправились на корабль, а мужская компания в углу подвала так и сидела,  выпивая под очередной тост и начиная следующую песню.
                *****
Он почувствовал какую – то перемену. Река понемногу, но менялась. Её струи, и так не плотные, полу – вода, полу - воздух, стали еще менее плотными. В течении образовались ямы, или пустоты. Он стал проваливаться, скользить вниз. Потом его опять выносила окрепшая струя вверх. И опять провал. Всё чаще и чаще. Это не вызывало беспокойства, страха. На реке чувств не было. Но появилось что – то вроде любопытства - а что дальше?
А дальше он начал падать. Не в земном значении этого слова, ведь у него не было веса, а у пространства не было координат, где верх, где низ? По привычке он считал верхом,  что выше поверхности. А тут уже нет поверхности. И света стало меньше. При жизни он бы понял, что тонет. А тут…  Но всё равно, было ощущение ухода вглубь. На дно. А когда вокруг свет исчез совсем, он ощутил дно,  липкое, рыхлое, с комками крупных затвердевших кусков. Течение исчезло.
Началось  неведомое. Неведомое  здесь, за гранью земной жизни. Он почувствовал тяжесть! Причем не притяжение, как на земле, вниз. Тяжесть внутри. Физик сказал бы точнее – он ощутил свою массу. Тело, особенно грудная клетка, наливалась свинцом. Или ртутью. Всё больше и больше. Его стало прижимать к острым выступам дна. Края впивались в тело. Боли не было. Но был страх. Хотя, мелькнула мысль, чего уж здесь бояться, после смерти!? Казалось, что внешняя твердь порвет всё больше тяжелеющую плоть.
У меня нет тела! Билась в голове мысль. Или не мысль, а остатки земного инстинкта? Он явно ощущал ужас. Крепкий, страшный, постоянный ужас. Пожалуй, такого ужаса у него не было при жизни. Может быть во сне? Да, да -  во сне! Когда не можешь пошевелить даже пальцем. А надо бежать, спасаться. И давишься от крика, от невозможности шевельнуться, хрипишь. А когда с невероятным трудом закричишь – завоешь, то проснешься в поту и ужасе с колотящимся сердцем.
 Но тут, в этом абсолютно темном месте, с раздираемым от перегрузки телом, где нечем кричать и некуда бежать, и он знает об этом. Знает, что не человек он. И сна быть здесь не может. А откуда же эта страшная тяжесть!? Конец, понял он. А жалко. Как умер на земле, он не знал. Мозг уснул раньше. А тут мозга нет, есть гаджет, его заменяющий и умеющий ворошить прошлое. Что же с ним делает Он? Высший разум, Бог, суперкомпьютер? Что ему надо?
Почудилось, что еще миг и то, что он считает черепом, головой, сплющится в тонкий лист бумаги. Затрещат кости, или металл, а может быть пластик. И всё кончится. Но тяжесть продолжала нарастать, а ничего не ломалось. Только будто начала вытекать из его искусственного тела некая черная, вязкая, густая жижа. Он не мог в полной темноте этого видеть, но явно понимал, что происходит. Как будто смотрел в камеру смартфона, укрепленного на палке для сэлфи. Видел, или воображал, эту черную, как битум и тяжелую субстанцию, растекающуюся тяжелой лужей вокруг распластанного его тела, наполовину ушедшего в донный ил. Еще тяжелее, еще ближе к концу. Еще страшнее.
                - Да скорей бы! - Мысленно заорал он, теряя, как ему казалось, последние силы…
Вспышка. Нет, не снаружи. Что – то ярко полыхнуло внутри. Он отключился. Его, то есть его ощущений, не было. Ничего…
                *****
И как будто щелкнул тумблер. Поверхность Реки. Течение. Неясные силуэты на воображаемом горизонте. И облачко с моторчиком в метре от него. На нем в позе лотоса восседает спокойный Ганнибал с едва заметной улыбкой.
                -Что? Испугался? Как у вас там говорят? Амба?
                - Да уж. Думал всё! Не плавать дальше по речке.
Не бойся. Еще поплаваешь. Надо было кое – какую гадость из твоей сущности убрать. Ты даже можешь и не догадываться, что в дальних уголках зацепилось. Всё под контролем. А тебе будет легче, хоть и не заметишь. Плыви. Буду навещать.

Часть 3.
Омут что – то изменил в нем. Он долго подбирал определение этому новому состоянию. Вроде бы и не изменилось ничего, но казалось, что в голове стало меньше мусора, что – ли. Ясности и прозрачности прибавилось. Налетавшие ранее сомнения в оценке вновь проживаемого, отошли. Вся прошлая жизнь стала яснее. Что же выдавил омут из его сути? Из души, скользящей в струях времени. Один случай он точно «ухватил» из черной гущи, расползавшейся из него по дну. Он стал, не торопясь вспоминать, что привело к этому неприятному для него эпизоду. История была многолетней.
                ********
Партнер по бизнесу  и давний товарищ по работе на Севере Борис Косов жил от Влада «за стенкой». Они еще в 1994 году купили на острове Кипр дом на двоих. Две совершенно одинаковые половины с общей стенкой. У каждого два этажа и мансарда. На первом большой салон, туалет для гостей и кухня. На втором по три спальни и две ванные комнаты с туалетами. Мансарды каждый оборудовал на свой вкус. Борис устроил барную стойку и биллиард. Влад выкроил еще один туалет с душем, место для игрушек и две спальни. Расселял летом детей и внуков.
Вот уже прошел долгожданный миллениум. Друзья стали подумывать о сворачивании бизнеса на Севере. Искали, кому продать «дело». Но отношения между ними начали портиться лет за пять до этого момента. Чем больше они зарабатывали, тем хуже становился характер Бориса. Он в их фирме занимал пост Генерального директора. Так исторически сложилось.
На момент их решения заняться бизнесом, в 1991 году, Влад был начальником монтажного управления. Ранее оно входило в «Минмонтажспецстрой СССР», а когда в результате перестройки советская промышленность начала стремительно деградировать, перешло под крыло гиганта цветной металлургии « Норильского Никеля». Влад понял, что если уж тонуть, то вместе с крупным обломком народного хозяйства, а не мелкой щепкой. В системе комбината хоть зарплату платили.
Директор комбината на одном из совещаний строго предупредил руководство предприятий своего огромного хозяйства – кто будет замечен в бизнесе, уволю за пять минут.
А возможностей «подзаработать» было много. Влад и пригласил Бориса в компанию. По работе он с ним практически не пересекался. Но дружил давно. Знал, как умного, предприимчивого, порядочного.  Взял в партнеры еще одного работника своего управления Ивана Левичева,  исполнительного, аккуратного начальника монтажного участка. Быть самому директором фирмы Владу было опасно, вот и дали должность «Генерального»  Борису. Модно было тогда козырять такими «погонами» - генеральный директор! А в фирме три человека всего.
 Борис  раньше тоже был начальником монтажного управления, монтировал тяжелое оборудование и трубопроводы. Но ввиду склочного характера и упрямства был дважды снят министерством с должности. Да еще отхватил срок по глупость, два года условно за подделку записи в трудовой книжке. И на тот момент был на пенсии, как инвалид второй группы. Сердце.
Вся деятельность их «ООО» (общество с ограниченной ответственностью) строилось на возможностях монтажное управления Влада. Первые серьезные деньги они заработали, перепродавая выделенное предприятию горючее по централизованным фондам  коммерческим фирмам (тогда еще работала система Главснаба).
Использовалось всё, что приносило доход. Бланки, печать, счет в банке, транспорт, склады, рабочая сила, производственные цеха управления. Даже помещение «ООО» арендовало за копейки в здании управления. А Борису он выхлопотал должность своего заместителя, с хорошей зарплатой, хотя тот 100% рабочего времени отдавал коммерции.
Да, он был легок на подъем, работоспособен, умел нажать на контрагента, выторговать преференции. Но был упрям, и частенько его упрямство приводило и к убыткам. Не хватало ему гибкости. Влад обладал чутьем улавливать перспективу в каком – то деле, контракте, или предполагать, что будет убыток. Просил партнеров время для перепроверки расчетов, поиска подвохов. Борис же иногда отстаивал даже заведомо убыточные проекты.
                - Мы же приняли решение, - горячился он, - значит долой сомнения. Вперед!
 Звание Генерального директора совсем Бориса испортило. Он стал искренне верить, что он всему голова. Без него ничего бы не вышло. Договорился до того, что в полемическом задоре стал требовать себе главную долю в бизнесе.
                - А что, я заслужил. Кто вас из дерьма вытащил и людьми сделал? - кричал он «на голубом глазу»,  - А с вас что взять, бездари.
Причем он совсем не разбирался в финансах, в налогах, юридических тонкостях. За эту сторону работы отвечал Влад. Иван был хорошим исполнителем. Ему лучше удавалось выполнять конкретные поручения, подкрепленные выделенными суммами. К примеру, он отвечал за перевалку нефтеналивных грузов, что они возили на Север. Почти всё лето он сидел в Красноярске, договаривался с железной дорогой, нефтебазой, флотом. Возили они много по полтораста тысяч тонн за навигацию. А это всего четыре месяца. Север. Битва за баржи была титанической. Но их компания всегда первой перевозила свои грузы, без ЧП и убытков.
Вторым ценным качеством Ивана была его неизменная поддержка Влада в спорных вопросах. Когда партнеры не могли договориться, Иван голосовал на стороне Влада.
Эта ситуация бесила Бориса.
            - Вот, все наши неудачи  из - за  того, что нет единоначалия. Был бы я владельцем! Всё бы шло, как по маслу!
А у Влада с Иваном на этот счет было своё мнение.
Вот и теперь, уже управляя налаженным процессом онлайн, с Кипра, Борис нет – нет, да и возвращался к теме.
                - Давай сделаем одного владельца. С контрольным пакетом. Чтобы эффект был. Один из нас уступит. Я у тебя куплю долю. Что там сейчас она стоит, что твоя, что моя. Одинаковые ведь. Думаю, что тысяч сто пятьдесят долларов. Не больше. Продай.
Влад, чтобы отвязаться, взял три дня. «На раздумье».
                - Ну что? Три дня прошло, - Борис явился  из -  за  стенки за ответом.
                - В принципе, я согласен, - Влад продолжал с серьезной миной,  - и с твоей оценкой долей тоже. Как ты и предлагал.  Согласен с тобой и насчет единоначалия. Когда один владелец, дела пойдут лучше.
Борис расплылся в довольной улыбке,
                - Дошло, наконец!
Влад сделал паузу.
         -  Покупаю твой пай за 150 000. Цену ты сам назвал.
Жаль, что никого в этот момент рядом не было. А то рассказ о выражении лица Бориса ходил бы по знакомым с подробностями. В красках. Сказать, что он опешил, будет слабо. Понял, что попался, и обалдел. Рушились мечты побыть единоличным боссом. Прошло минут пять в полной тишине. Наконец неуверенным голосом, без апломба, он выдавил,
                - Хорошо. Только теперь  я три дня подумаю.
Пришел через три дня.
                - Я согласен продать, только не за 150 тысяч. Я тут посчитал. Прикинул. Не менее 350 тысяч.
                - Что и требовалось доказать, - закруглил встречу Влад, торговля окончена.
Тем более, что все активы тогда стоили не один миллион.
На этом Борис не успокоился. Не понимая корпоративных тонкостей, взаимоотношений между партнерами, он пригласил в гости, и для консультаций, знакомую - опытного юриста из Новосибирска. В своё время она помогала партнерам создавать свою юридическую и бухгалтерскую фирму. Влад даже не знал об этом визите. Сосед прятал гостью тщательно. Но Мир тесен. А еще теснее остров Кипр. Они встретились случайно в одной рыбной таверне в тридцати километрах от города.
Совпадение. Из сотен заведений попасть в одно. В тот же день. И час!
Влад не делал удивленного лица, дружески поздоровался со знакомой, перекинувшись парой дежурных фраз. Но понял, против него идет «заговор». Подтянута тяжелая артиллерия.
На досуге посмотрел варианты. Прикинул шансы сторон. Проработал план.
У них к тому времени было уже пять акционерных обществ, «АО». Они разделили бизнес по направлениям. Так было удобно и управлять, и денежные потоки отслеживать, и налоги оптимизировать. Влад с помощью консультантов долго и тщательно отстраивал систему. И она работала, как часы.
Решив, что пора распрощаться с Севером, Влад с Иваном искали покупателя на их активы. Там были и шесть действующих автозаправок с выстроенной логистикой, гаражом бензовозов, складами ГСМ. И договор с городскими властями на завоз горючего на два года вперед  с обслуживанием всего городского транспорта. Отдельным бизнесом был оптовый ликероводочный  склад, перерабатывающий до сорока морских контейнеров с алкоголем в год. Торговый центр на 650 кв. с тремя магазинами, ателье и кафе на главной улице города. Была и своя консалтинго – бухгалтерская фирма и даже договор с Краевыми властями о реализации конфиската у должников. А это, к примеру, тысячи тонн газового конденсата, арестованного за долги «Норильскгазпрома». Он хорошо продавался в Амстердам за валюту. Так что хозяйство было большим.
А Борис, хотя и был  старше их возрастом, да и слабее здоровьем, всё мечтал «рулить» дальше. Не понимал, что рулить надо на месте. Нанятые разорят.
 Влад предложил сыну вариант. Он выкупает доли у партнеров и передает дело ему. Тот отказался, не потяну, мол. А зря. Всё было налажено, люди подобраны. Сын испугался разборок с органами, что периодически наезжали, якобы по жалобам населения, или депутатским запросам. Всем хотелось получить мзду,  почавкать из корытца.
Покупатель  появился. Но хотел только торговый центр.  Предлагал хорошую цену, больше даже, чем они надеялись  выручить  за всё.
Но с Борисом не хотел встречаться. Знал его неуступчивость и дикий нрав.
                *****
           Он скользил по Реке, а мысли были там, в том осеннем дне на Кипре, когда Борис позвонил ему из-за стенки и пригласил на очередной разговор. На его половине сидел не знакомый молодой человек. Борис его представил и, держа в руках какие – то листы документов, начал:
              - Я пригласил сюда, - он показал рукой на молодого человека, - его, как необходимого по закону свидетеля. Вот моё письменное уведомление тебе, как компаньону, что я продаю свою долю в компании третьему лицу. Ты, Влад, можешь выкупить ее сам за эту цену, так как по уставу имеешь приоритет. Или откажись. Цена сделки 350 тысяч долларов. Распишись, что я тебя предупредил. Мы со  свидетелем уже расписались.
Влад уже изучил все сопутствующие этим финтам обстоятельства. Спокойно встал и, отказавшись что – либо подписывать, направился к выходу.
Тут разразилась совсем безобразная сцена. Борис бросил бумаги на пол, покраснел, даже как – то задрожал от ярости. Влад даже испугался, Борис и так не отличался здоровьем, жаловался на сердце, а тут хоть  скорую  вызывай. Но последующее отбило охоту спасать партнера. Тот кричал, вопил, захлебываясь и хрипя. Слюна пеной срывалась с губ и летела вовсе стороны.
                - Да ты у меня еще в ногах будешь валяться, сволочь! Я тебя по судам затаскаю, в тюрьме сгною! И много еще чего рвалось из перекошенного злобой рта. Но Влад уже отодвинул мелковатого, по сравнению с ним, Бориса и вышел, прикрыв двери.
                *****
Вот этот эпизод, в числе прочих, и выдавил из него омут в виде черного, вязкого пятна. Он не считал, что вел себя не правильно, но всю оставшуюся жизнь мучился сомнениями. Может быть, не надо было  доводить старшего его по возрасту, и по сути старинного друга, до такого срыва. По - хорошему объясниться, сгладить?  А с другой стороны?  Тот уже так озлобился на всех, так раздул своё эго в собственных глазах, что любые попытки сближения расценил бы, как капитуляцию. И процесс пошел бы по нарастающей.
Жалко терять друзей. А терять вот так,  с  ссорой, больно. Как ампутация нужного органа. И больно, и страшно. Но необходимо.
Конец истории был прост. Влад выкупил у Ивана его долю, дав ему больше, чем он бы получил по правилам. А потом продал уже контрольный пакет  Торгового Центра покупателю -  Вадиму Смолину, сыну старого друга, к сожалению уже покойного.
                - Ты теперь Борису можешь за его долю не платить ничего. А делиться ли прибылью, или показывать нолик, как хочешь. Не мне тебя учить.  У тебя вон три ювелирных  магазина,  да сеть аптек…
                - Нет. Я всё – таки выкуплю его долю.  Дам  немного. Не хочу, чтобы кто – то еще был в деле.
Так Борис, хоть и на консультантшу потратился, а остался с мизером. Иван, младший партнер, со своими 15%, получил больше него.

                *****
Сейчас, на Реке эти давние события уже не бередили душу, как при жизни. Переживания исчезли. Отношение к событиям стали созерцательными, что – ли. А друга всё равно было жалко.
Он «парил» в струях и продолжал прокручивать ленту событий.
Борис  хотел всё-таки порулить в одиночку. Когда самый дорогой «лот» их бизнеса был продан,  Влад решил совсем отойти от дел. Он опять предложил возглавить оставшийся бизнес сыну. Тот, в который уже раз, отказался. Не верил в собственные силы, да и трудностей боялся. А присмиревший друг Борис остался ни с чем,  спесь  убрал, просил,
                - Как теперь я родственникам буду в глаза смотреть. Стыдно. Уступи хоть остатки.
 Влад понимал, что оставить всё себе – это обязательно и самому присутствовать в Норильске. А интуиция подсказывала, что оставаться в этих суровых условиях дальше, это себе вредить. Тридцать лет были отданы Заполярью. Организму надо было восстанавливаться. Подумав, он продал оставшиеся активы  Борису. Не торговался. Спокойно и окончательно перебрался на Кипр.
Тут то и случилось у друга Бориса самое неприятное фиаско в его деловой жизни. Сказалось его слабое знание корпоративного права, экономики. А, главное, слабое знание людей.
В своих мечтах он представлял, как  будет сам, без мешающихся под ногами и вредящими партнерами,  руководить процессами с Кипра, раз в год приезжая на Север с инспекционными проверками, как босс, и распределять прибыль. На текущую работу он оставил в Норильске своего родственника. Того тоже выгнали из комбината за нерадивость. Но гонору и жадности от этого у родственничка стало только больше. Пока Влад с Иваном сидели в Норильске,  при фирме,  в качестве  Совета директоров, они держали весь бизнес, а особенно финансы, под полным контролем. Нанятый «зицпредседатель»  только надувал щеки и расписывался, где укажут.
А тут Борис выдал ему Генеральную доверенность на ведение дел. Гуляй, рванина! (тот еще и в запои уходил время от времени).
Через год владелец и единственный акционер всех переданных в управление родственнику компаний прибыл в Норильск.  Делить прибыль.
Родственник заговорил, как говорят, через губу:
            -Вы, Борис Афанасьевич, зачем приехали. Тут Вашего ничего нет. Вот только печать, да кое – какая мебель числятся на старых, Ваших! Фирмах. И баланс у них нулевой. Может быть только долги какие…

Борис  бросился к юристам. Те, которых он сам некогда нанимал на работу, объяснили, что обладая всеми правами, переданными ему владельцем по Генеральной доверенности, родственник создал компанию на своё имя. И перевел все активы на нее. А они оформили все документы, исполняли его распоряжение. Всё по закону.
Мечта порулить одному пошла прахом. Борис подергался, стал собирать какие – то документы, чтобы судиться. Да родня отговорила. Дело, мол, семейное. Не позорься. Да и перспектив отсудить не было.
Конечно, он многого не потерял по сравнению с тем, что успел сохранить в офшоре.  На жизнь свою, да и детей с внуками хватало. Но морально, он был раздавлен. Жалко было его. Дружили ведь четверть века.  Вот и порулил сам. Сбылась мечта…
Хоть одно утешило в этой истории. Родственник, а он вообще был в делах дремуч, путал выручку с прибылью, закончил плохо. Попытался обмануть власти. Не отдавал в положенные по контрактам сроки выручку от реализации конфиската в казну. Пару раз был предупрежден. Но жадность не давала соблюдать приличия. Посадили в тюрьму. Завели дело о хищениях. Там в тюрьме и умер через год. Видимо, организм без водки не выдержал. Жалко его не было.  Остатки фирмы кредиторы распродали за долги.
                *****
А отжатое в омуте, густое черное,  не отпускало. Наверное, всплывало то, за что Влад казнил себя при жизни. Переживал. За людей. За друзей.
          - Давай, Влад, еще по одной! Смотри,  пельмешки уже зажарились. Правда, так быстрее – на сковородке, чем варить?
          - Хватит, Саша. Я же в обеденный перерыв к тебе, на минутку. Поговорить.
          - Да ну их, разговоры. Сейчас двинем по паре, да и поедем к Виталику, пулю распишем.
Вот это точно не входило в планы Влада. Шел 1991 год. Начало бизнеса. Дел, что в управлении, что в частной конторе невпроворот.
          - Я тебе, друг, дело предлагаю. От нас троих. Будем вместе деньги делать. Всем хватит! Сергей,  заведующий городским здравоохранением, собирается в Край, на повышение. Тебе прямая дорога на его место начальника.  Соберись, Саша. Самое время поработать!
         - Да я уже, вроде как отказался. На хрена мне эта кабинетная работа. Под надзором. Я уж на Скорой помощи еще порулю. Всё знакомо, схвачено, проверено. Могу сутками не появляться.
         - Да пойми, ты! Время наступило такое. На всю жизнь заработаем. Старость, детей обеспечим.
Не помогло. Ни в этот день, ни в следующие встречи, уже и с партнерами. Совсем под разгульную жизнь подпал.
Влад не видел его два года. Был в командировке на Кубе. До отъезда ему удавалось держать друга Сашу Смолина в рамках. Каждый день он забирал его утром из дома, и они ехали к Владу на работу в спорткомплекс. Там был спортзал с тренажерами, биллиардом и настольным теннисом. Сауна и 12 метровый бассейн. Час занимались спортом, разминались, грелись в сауне и закалялись в холодной воде. Специально держали воду + 2 градуса. Такие процедуры в Заполярье позволяли легче переносить полярную ночь, морозы, магнитные бури и скачки давления. Иногда Саша противился, не хотел рано вставать после «трудной» ночи с горячительным. Но Влад был неумолим.
А Александр был большим жизнелюбом. Возглавляя коллектив, преимущественно женский,  половина из которых были и молодыми, и привлекательными,  трудно было оставаться в рамках тогдашнего «Морального кодекса строителя коммунизма». Было такое своеобразное Евангелие от партии и правительства для советского народа. Там, в основном, были изложены христианские заповеди, но казенным канцелярским языком.
Постепенно из всех нарушаемых Сашей заповедей на первое место начала выходить страсть к «Зеленому змию». От этого Главврача Скорой старались уберечь и друзья, и коллеги по медицинскому сообществу, и семья. А жена его Марина была Главным наркологом города и возглавляла «Наркологический диспансер». Как она только не уговаривала мужа, не предлагала способы лечения. Упрямец не хотел и слушать. Вот только Влад с друзьями и могли поддерживать его «на плаву».
После двух лет разлуки Влад встретил уже совсем другого человека. Саша располнел, обрюзг, стал пить практически без перерывов. На налаженной работе это не сказывалось, но сам он внушал тревогу. По рассказам Марины, он совсем вышел из -  под контроля. Мог среди ночи вызвать машину и пропасть на пару дней. Водился с картежниками, сомнительными дамами. Всё что ей иногда удавалось сделать, это заставить его выпить сильнодействующее снотворное. Он отсыпался сутки. Еще сутки приходил в себя. Потом опять возвращался в свою колею. Скорая помощь иногда оказывала городскому начальству услуги «конфиденциального характера», чаще всего это было выведение из запоя. Все знали, обратись к Саше, сделает, соблюдая «врачебную тайну». Так что он был нужен всем, и ни кого не интересовал его моральный облик.
Влад с товарищами вошел в бизнес стремительно. Проекты, сулящие немалые дивиденды, множились. Если сначала они со всеми делами управлялись втроем, пригласив на пол -  ставки секретаря и бухгалтера из управления Влада, уже через три месяца пришлось набрать  полтора десятка работников. А денежный оборот их «ООО» стал превышать оборот управления с тремя сотнями персонала.
Так что встречи с другом Сашей стали редкими. По утрам он выбирался на зарядку раза два в месяц. От сотрудничества решительно отказался.
            - У меня и так всё хорошо. Чего хочу, всё есть. Зачем лишнее…
И вдруг звонок Владу от секретаря скорой.
           - У Александра Ивановича инфаркт.
И рыдает в трубку.
Друзья помчались в больницу. Друг в реанимации. Прогноз не понятный. Вытягивают лучшие реаниматологи. Дней через пять, вроде бы отпустило. А на седьмой он умер. Сердце было истрепано вконец. И шел ему сорок пятый год.
Ах, как тогда Влад казнил себя, что не сделал сверх усилий для спасения Саши. Для вывода его из порочного круга.
На поминках говорили много хороших слов об усопшем. Коллеги, друзья, родные искренне горевали по хорошему, большой доброй души человеку.
 Вот и Он стоит с поминальной рюмкой. Говорит такие уже бесполезные слова. Горькие слова. Прощальные. Просит прощения у друга.
 Выпивает рюмку и для себя решает – эта будет последней в его жизни. Хочется жить дольше, хочется успевать больше. Не размениваться на сомнительные способы получить удовольствие. Есть же пути лучше, полезней, умнее.
А тоска и неудовлетворенность собой   из – за  потери друга так и осталась в душе занозой. Черным пятном.
                *****
Он гнал от себя еще одно «черное пятно».  Но не мог окончательно избавиться от самого неприятного  в прошлой жизни. От того, что мучило его до последних дней. Это была вина перед самым близким, родным человеком. Вина, которую ничем не искупить.
И, вдруг,  представил себя на телеэкране, участником бывшего когда – то популярным шоу,  где герой отвечал на вопросы ведущей. Проверяли, насколько он запомнил события своей жизни. За правильный ответ следовала награда. В конце передачи герой получал конверт. Там находился «Вопрос на миллион». Ответишь правду, получишь приз. Но вопросы были из таких потайных уголков души, содержали неприятные тайны героя, семьи, близких. Поэтому, чаще всего, на эти вопросы публично отвечать никто не хотел. Конверт со слезами на глазах от переживаний сжигался на огне свечи…
Вот и сейчас Он представил в руках такой конверт. Знал, что  внутри. И не сомневаясь, поднес его к воображаемой свече.
И горечь стала отпускать. Пришло понимание – настрадался при жизни, хватит. Вернуть нельзя ничего.
И не зря тебя плющило в омуте. Если бы и «Верховный Разум»  не простил, не выплыл бы, наверное.
                *****
Подлетел незаметно Ганнибал.
         - Сжечь конверт идея не плохая. Думаю, тебе поможет. Нам -  то всё известно и ясно. Будет этот минус тебе в пассив занесен. Много плюсов надо, чтобы, как это у математиков? – плюс на минус, будет ноль.
         - Плыви. Думай. Вспоминай. И мы поможем. Работаем.
Умчался.
Интересная жизнь на реке, подумал он и сам себя одернул. Не жизнь. Существование в непонятном статусе. Спать не надо. Иногда, вроде бы, в забытье впадаешь. Между воспоминаниями. Еда и питье даже в голову не приходят. Только прошлое. Во всех подробностях. Яркое. И ты в нем снова, но только как бы рядом. Говоришь те же слова, даже движения повторяешь те же. И мысли.  Не изменить, ни поправить. Не исправить.
                *****
На полигоне случилось ЧП. ЧП это чрезвычайное  происшествие. А в армии у каждого ЧП есть те, кто за него ответ держит. И, в зависимости от тяжести причиненного ущерба, выносится наказание. Полигон гудел, обсуждались варианты, прикидывался круг наказуемых, собирались группы активистов для коллективного ходатайства в пользу провинившихся.
               Он сам не понял, как очутился в самом центре этой истории 1967 года. Видимо файлик с этой информацией выдернул из облачного хранилища и подкинул ему непредсказуемый «суперкомпьютер».
  Привезли их, 900 студентов выпускников Военной кафедры Одесского Политехнического института,  в палаточный лагерь прямо на кромке танкового и артиллерийского полигона. Разбили на 12 батарей по 75 человек. Командовали  офицеры располагавшейся поблизости  кадрированной  танковой дивизии. В таких частях есть техника с минимальным рядовым составом и командиры, а разворачиваются они в необходимом  случае путем призыва резервистов. Этими резервистами на два месяца сделали студентов. Они должны были за этот период принять присягу, доучить теоретические дисциплины, привыкнуть к военной форме и быту, научиться обращаться с оружием – автоматом и пистолетом, и,  главное, освоить технику - танки, пушки и прочее. Выпускали  из института с военной специальностью - «командир взвода зенитных самоходных установок». Установка – танк со спаренной зениткой в крутящейся башне открытой сверху.
      
        Для основной массы «салаг», не служивших в армии, всё было в диковинку. Оказывается под формой (гимнастеркой и галифе), солдат одевает  белое нательное бельё – кальсоны с завязками внизу и рубаху. Под сапоги положены байковые портянки. На голову пилотка и каска на время боевых учений. Так как призвали их в конце марта, и ночи были довольно холодными, в комплект входила шинель. Форму  выдавали не новую, а оставшуюся еще с Отечественной войны. Поэтому на шинелях и реже на гимнастерках были следы от пуль и осколков. На своей шинели Влад насчитал аж три заплаты. Погоны  тоже выдали еще с войны, с красным кантом по краям. Наверное, чтобы не путать студентов с настоящими солдатами.
      
       Подобрать форму по размеру было трудно, да никто и не старался, гимнастерку брали побольше, чтобы ворот не давил горло, шинель подлиннее, сапоги попросторнее – легче одевать по тревоге. Так что выбрать из их толпы «бравого солдата» было нереально. Офицеры и старшины, привыкшие к порядку, многие прошедшие Войну, часто пугались курсантского вида. Старались подтягивать им ремни, следили за осанкой и застегнутыми пуговицами ворота.  Но армейские привычки входили в массу «новобранцев» с трудом.
      
       Он вспомнил, вернее, заново просмотрел, один случай в первые дни службы с  командиром батареи капитаном  Колтуновым.  Они с ним встретились на «сходящихся курсах» на дорожке между палатками. Капитан  увидел в лице Влада безобразное чучело с точки зрения армейских догм: ворот гимнастерки висит расстегнутый, оголяя шею чуть ли не до пояса, ремень болтается под животом, шинель расстегнута, полы волочатся по земле, пилотка на два размера больше и закрывает уши…  Влад понял, что не миновать внеочередного наряда. Капитан подобрался,  набрал в  рот  воздуха, чтобы после предполагаемого уставом приветствия (ладонь к козырьку и переход на строевой шаг) вздуть нерадивого по всем армейским правилам. Все правила приветствия у студента вылетели из сознания. Влад слегка, как будто в коридоре института, поклонился капитану,  изобразил на лице радость от встречи  и выпалил:
              - Здрасьте, товарищ капитан!
      
      Бравый служака резко остановился, открыл рот, силился что-то сказать, побагровел, и когда рядовой уже спокойно прошел мимо, пустил  вслед тираду, ни одного слова из которой нельзя  привести по этическим соображениям. Смысл ее сводился к досаде по поводу присланного контингента,  и что он не нянька вытирать всем сопли.
      
      Но вскоре  командный состав убедился в полной вменяемости и быстрой обучаемости студентов - курсантов. Те показали, что при надобности могут и строем печатать шаг, и с оружием обращаться на отлично, и песню отгрохать на строевом смотре лучше регулярных частей. А что касается теории и практики стрельб из зенитных орудий, работы на радиолокаторе и вождении бронетехники,  то  Вузовцы обучались во много раз быстрее и лучше новобранцев. Поэтому и отношения  с командованием скоро перешли в практическую плоскость. Курсанты не подводили командиров при сдаче нормативов. Начальство их хвалило – дивизия  слыла передовой  по всем показателям. В ответ командование   давало  больше свободы и не придиралось к мелочам.
      
       На строевой смотр каждая батарея готовила строевую песню. В четвертой батарее, где он числился, это была «Несокрушимая и легендарная» Александрова. Но вдали от  командирских ушей они любили побаловаться, подбирая песни блатного и дворового репертуара,  под строевые. Старшине предложили Высоцкого. Ему страшно понравились блвтные – дворовые.  Когда  строй  выходил из расположения части на проселок,  он говорил:
- Ну, теперь давай «Заразу»!

Семьдесят пять глоток стройно на размер марша  рубили:
    - Что же ты, зараза, бровь  себе подбрила!
Почему одела, падла,  синий свой берет?
И куда ты, стерва,  лыжи навострила?
От меня не скроешь ты в наш клуб второй билет!
 Старшине больше всех нравился последний куплет:
       - Но настанет лето, ты еще вернешься.
Ну а я себе такую бабу отхвачу,
Что когда ты, стерва, с зависти загнешься,
Скажешь мне прости,  а я плевать не захочу!
Возвращаясь на полигон,   переходили  на «Красную армию всех сильней»!
      
      Бывало, что капитан и старшина,  правда, порознь, принимали стакан – другой вина от  студенческого нечастого застолья, предупреждая после ухода об осторожности. За вином удобно было ходить  на ферму, километрах в трех, в темное время перед отбоем.  Доярки предлагали  свежее молочко, они его пробовали, но с собой уносили канистры с домашним вином.
  Перед внутренним взором появляется картина. На утреннем построении командир дивизии поставил перед строем две конфискованные накануне замполитом  20-ти литровые канистры. Уж очень расшумелись ребята в своей палатке, а он оказался рядом.
          - Товарищи курсанты! -   Громогласно обратился командир к замершим в строю девяти сотням студентов.
         - Вот! Командование Вам доверяет! А что в ответ!? Нарушаем, устав. Ходим из расположения. Вино носим. Безобразия нарушаем.  Да еще в палатке песни после отбоя поём! Совсем наглость потеряли! Вашу, в душу, в лафет и гусеницу!
           - Кто вчера пил? Четыре шага вперед!
Строй не шелохнулся.
             - Повторяю! Мне всё известно, кто, из какой батареи! Повторяю. Четыре шага вперед!!!
Вчерашние виночерпии,  двенадцать человек, нехотя потянулись из рядов, опустив виноватые головы.
            - Ну что, бойцы! Голова болит? Не слышу ответа!  Так что разрешаю по кружке для поправки. Остальное вылить!
           - Лагерь, смирно, направо, в столовую на завтрак, затем на занятия по плану, шагом марш!!!
И вот редкое ЧП. Но серьезное. Его товарищу по институтской группе грозит отчисление с военных сборов. А это влечет незачет всей военной подготовки и отчисление из института. Дальше – военкомат, срочная служба и два года потерянного времени. Это при условии, что сможешь после армии восстановиться в институте.
Влад был непосредственным свидетелем инцидента.
Они водили танки. Упражнение состояло в прохождении трех километрового круга по полигону оборудованного разными препятствиями. Старт находился между двух белых флажков на небольшом уклоне. Там же был и финиш. Надо было остановить Т-54, махину весом 36 тонн на линии флажков.
Влад успешно справился с заданием, вылез из машины и присоединился к друзьям. За ним на место водителя сел Володя Гриценко. Тот имел навыки вождения гусеничного трактора у себя в селе. Хвастал, что на танке покажет класс. Показал. Круг прошел с лучшим временем. На финиш летел на большой скорости, да еще под горку.
                - Я думал, сейчас класс покажу, у флажков оба рычага на себя. И тормоз. Встанет, как вкопанный, - оправдывался он потом.
Подполковник Безбедович, преподаватель танковой дисциплины в институте, старый служака, участник войны, орденоносец, стоял между флажками и жестами показывал «СТОП» приближавшейся машине. Но танк скорость не сбросил, а летел на финиш, как спринтер на ленточку. Когда до подполковника дошло, что остановки уже не будет, ему не оставалось ничего, как только бежать вниз по склону от нагонявшей его громадины, подхватив полы шинели. В сторону отпрыгнуть он уже не успевал.
Сопровождающий занятия солдат срочной службы – водитель танка сидел сверху башни, наполовину высунувшись в люк. Он успел скатиться по броне вниз, сунулся в водительский люк сверху.  Водителя в кресле не было.  Солдат  еле дотянулся до красной кнопки и вырубил «массу». Мотор заглох. Танк остановился в полуметре от подполковника.
Вовка объяснял потом друзьям, и начальству! Мол,  как и задумал – оба рычага на себя, тормоз в пол. Но сделал это слишком рьяно. От его усилий сложилось сиденье водителя. Оно находится в верхнем положении, когда водитель смотрит в открытый люк, а при закрытом люке, по-боевому, складывается. Вовка вылетел назад в башню, барахтался там, не понимая ситуации. А танк догонял ветерана.
             - Четыре года воевал. Два раза горел. Три ранения. А так близко смертушку  ни разу не видел, - причитал отдышавшийся подполковник. Он обнял солдата – водителя.
            - Спасибо, сынок. Не растерялся, спас. Славным воином будешь. 
            - А где мой убивец?  Приведите. Стрелять не буду, хотя хотел, когда бежал. И покосился на кобуру.
Володьку на всякий случай быстро убрали с глаз. К начальству, мол, повели. Наказание принимать.
Дня через два вынесли вердикт – 3 наряда вне очереди. Гальюны драить. Обошлось. Видимо,  комдив уговорил Безбедовича  сор не выносить. А то и им за ЧП бы влетело. Там, наверху, сильно не вникают. Студента в шею, комдиву строгача, подполковника – на пенсию. Расслабились, понимаешь, на курорте. А в Забайкальский округ не хотите!?
Подполковник пообижался, посопел,   да и согласился. Рапорт забрал. А курсантов предупредили, чтобы не вякали.  А то своему же товарищу нагадят.
Пронесло.
                *****
Ох, как много было в жизни случаев, после которых с выдохом и облегчением про себя, или вслух шло это слово.
Пронесло.
                *****
Ему семь лет. Маратику четыре. Они на летнем отдыхе в украинском городке. Босиком, в одних трусах, носятся по большому саду возле дома, где снимают жилье.
Влад со своим сверстником соорудили из веток орешника луки. Стрелы наделали из ровных стеблей тростника с куриными перьями на хвосте. Умудрились и наконечники изготовить. Скрутили конусы из кусков жести от консервных банок. Залили смолой и насадили на стрелы. Стреляли по мишеням, банкам, старым куклам. Захотели проверить дальность стрельбы. Дали Маратику палку, чтобы клал на место падения. Кто дальше пульнет. Выстрел. Маратик в конце сада отмечает. Выстрел, на метр дальше, Выстрел. Крик Маратика. Побежали. Младший стоит, а у него в переносице стрела застряла. Не падает. Выдернули. Промыли. Йодом замазали. Показали кулак, чтобы матери не проговорился. Бежал, на ветку напоролся, понял!? А то играть не возьмем.
Пронесло. Дело решали сантиметры. Ангел – хранитель Маратика не прозевал.
                *****
Они на Дунае. Школьные каникулы. Тренировка по плаванию закончилась. Играют в догонялки. Один водит, все удирают. Место действия два понтона пришвартованные к берегу, между ними натянуты дорожки. К понтонам прибиты фанерные щиты, уходящие под воду, чтобы пловцам можно было делать повороты. Он прыгает с понтона, уворачиваясь  от догоняющего. Сейчас вынырнет с другой стороны. Покажет догоняющему  нос.
Но не получается. Плывет и плывет под понтоном, а голова упирается в дно. А воздуха схватил мало. Что там, под понтоном пронырнуть, три метра.  А тут уже метров десять, а края нет.
Дотумкал, что в суматохе пошел не поперек, а вдоль понтона. Свернул под 90 градусов. И уперся в фанерный щит. Плыть на другой борт уже не возможно. На последних проблесках сознания пошел вниз. Поднырнул под щит. Хорошо, что щит до дна не доставал, было место. Вылетел на поверхность, как пробка. На дрожащих ногах выполз на понтон. И сел. Друзья поняли, что – то не так, собрались вокруг. Молчали. Лица перепуганные.  Он спросил, что с ними.
               - Влад! Ты страшный. Губы синие. Лицо белое. Что было?
Пронесло. 
                *****
 И тут же про «не пронесло».
Ачинск. Лето 1968 года. Он в командировке.
Из Норильска отправлен на строительство Ачинского Глиноземного комбината. Их управлению поручили смонтировать автоматику в одном из цехов.
Выходной. Он с коллегами – норильчанами на пляже. Низкий, плоский как футбольное поле, заросший травкой берег реки Чулым. Народ загорает, купается, выпивает и закусывает. Они сидят в пяти метрах от берега. Недалеко появляется подвыпивший паренек. Кричит своим друзьям, смотрите, мол, цирковой номер. И с разбегу прыгает с невысокого бережка в воду головой. Но тело не уходит под воду. Мелко. Воткнулось перпендикулярно. Ноги вверху. Ровно. Потом вся конструкция повалилась на бок. Вода пошла красными пятнами.
Вытащили. Скорая помощь приехала быстро, но только для того, чтобы зафиксировать смерть.  Открытая  черепно-мозговая  и перелом шейных позвонков.
Не пронесло.
А Он  после этих случаев никогда не нырял в незнакомых местах, пока не проверит дно.
                *****
А вот тоже пронесло. Как хорошо, что заехали в деревню!
День тогда стоял не жаркий. Не более 25 по Цельсию. Всё – таки зима. Кубинская. Выходной. Он с женой и дочкой, да соседи по площадке – супруги с сыном, едут из их городка Моа во вторую столицу острова город Сантьяго – де - Куба. Дорога предстоит сложная, по горным перевалам. 250 километров. Впереди прекрасные виды с крутых откосов на океан. Потом южный берег, мимо базы Гуантанамо, что под американцами. И отдых в гостинице с походом в варьете и другими приятностями.
У него служебный автомобиль в личном распоряжении. Старенький УАЗ 469. Машина, видавшая виды. Обшарпанная, всё, что не нужно для движения давно снято. В полу дыры, асфальт видно. Недаром машина имеет кличку «Шайтан арба». Но это не снижает энтузиазма и удовольствия от путешествий.
По дороге среди бескрайних полей сахарного тростника, в ста метрах от трассы деревушка.  Женщины просят на пятнадцать минут заехать в местный магазинчик. Бывает, что в глуши можно наткнуться в бедной Кубе на стоящий товар, вроде модных тогда китайских термосов расписанных яркими цветами.
Вокруг машины собирается местная детвора. Один мальчик показывает другим на переднее колесо и что – то бойко обсуждает с товарищами. Потом подходит к Владу.
           - Мира! Компаньеро  совьетико, мира!  ( Смотри, советский товарищ, смотри.)
И показывает под переднее крыло. Мужчины выходят. Правое переднее колесо почти отвалилось. Стоит под 45 градусов к земле. Полезли под машину. Там где колесо крепится к ведущей оси двумя фланцами с четырьмя болтами, целыми остались два. Два оставшихся погнуты. Вот – вот отвалятся. А вместе с ними и колесо.
Покатались. На шум подошли взрослые мужчины. Стали с жаром обсуждать  происшествие. Потом, что – то решив, один из них попросил ждать. Приехал на маленьком тракторе. Объяснил, что поедет вперед, до ремонтной базы, а они должны медленно и осторожно  ехать следом. Там помогут.
Еще километр грунтовки. База большая. Прообраз  бывших колхозных   МТС, где содержалась техника при СССР. Сопровождающий поговорил с рабочими. Те заулыбались, посмотрели, показали «совьетикам» на стол с лавками, где они должны ждать. Сами быстро сняли колесо и занялись ремонтом.
Высверливали, отрезали, варили. Дольше всего искали нужные болты взамен поломанных.   Даже задержались после работы, но сделали. Влад с друзьями выгребли всё, что припасли в поездку. Колбасу, тушенку, растворимый кофе, курящий сосед отдал свои сигареты. Кубинцы говорили, что это лишнее. «Но асафальта» - нет необходимости. Но приняли с благодарностью. В Сантьяго не поехали. Там горные дороги местами идут над пропастью на вделанных в скалы карнизах. Без ограждений. Решили проверить колесо у себя на рем базе. Ограничились ближайшим пляжем. В понедельник, в их гараже спецы всё проверили. Ремонт был выполнен хорошо. Дополнительных работ не требовалось.
Пронесло.
                *****
 Его первая осень в Норильске. Едут с прорабом с работы. Уже близко ТЭЦ на въезде дымит трубами. Едут на УАЗе – буханке. Впереди шофер с прорабом. А он в крытом кузове, отделенном перегородкой от кабины. В перегородке окошко. Разговаривают. Прораб Володя Болотин, веселый и разбитной, лет под тридцать, хвастает, как от претензий главного инженера отбился. Тот приехал на объект и ругал их за отставание в ходе работ.
                - Учись, молодой! Видел, как я главного озадачил? Теперь недели две не сунется. Главное побольше проблем навешать.
Влад действительно удивился, когда Болотин после выговора начальства, ни сколько не смутившись, перешел «в атаку».
                - Вы Александр Николаич  лучше бы в управлении порядок навели. По четвертому цеху чертежи даже еще не выдали. А мне как трассы прокладывать!? Как кабель класть? Опять же сметы на объект нет. Даже процентовку за месяц не могу подписать. А снабженцы? Это вообще беспредел, вторую неделю  конструкции везут. Дюбелей на 45 нет! Клемных коробок нет. Электроды, и те кончаются. Чем варить. Скоро сядем и сидеть будем. А Вы – сроки!
Главный записал всё в блокнот и уехал.
                - Вот теперь можно спокойно работать. Да и свои дела не забывать. Под своими делами он подразумевал народную игру в «поддавки» с друзьями. И с подругами. Мотай на ус.
На этом объекте начальство побывало, только когда акт сдачи подписывали.
Влад намотал. Сам потом не раз пользовался советом прораба. Посмеялись. А тут водитель кричит – «Держись»!!!
Влад увидел, машину на повороте заносит. Она не слушается руля. На свежем гололеде летит прямо. В кювет. А там метра два…
В салоне, где он сидел, лежало колесо – запаска,  большой, для грузовиков, аккумулятор и табуретка. Как они разминулись с этими предметами, когда дважды переворачивались, летя с откоса, он не понял.
 Очнулся он в странной позе, в трех метрах от лежащей на продавленной крыше машины. Он лежал грудью, сверху на стоящей на всех четырех ногах табуретке. И не мог дышать. Когда он отлетел после переворота спиной к задней двери и вышиб ее, удар был сильным. Дыхание заклинило напрочь. На дороге за ними ехал груженый КРАЗ. Шофер остановился, сбежал вниз. Увидев посиневшие губы Влада, он обхватил его сзади руками, приподнял и сильно встряхнул. Как будто пробка вылетела из горла у Влада, он вздохнул со свистом. Рядом уже бегали прораб с водителем. Они не пострадали. Влада подняли в кабину КрАЗа, и водитель отвез его в травм пункт. Доктор пощупал грудную клетку, посветил в зрачки, спросил, нет ли тошноты. И отпустил, выписав больничный лист на три дня, со словами – повезло тебе, парень.
Да. И на этот раз пронесло.
                *****
      - Девушка, попросите командира прояснить ситуацию. Почему мы уже час кружимся над Москвой и не садимся?
      - Хорошо. Я постараюсь что – ни будь сделать.

Как хорошо проходил этот долгий полет. Ноябрь 2002 года. Они с Ниной возвращаются из Америки. За полтора месяца в США они побывали в Нью-Йорке, Вашингтоне, Бостоне, Майами. Погостили у двоюродного брата Нины, что с семьей живет в Солт -  Лейк Сити. Посетили Лас Вегас, Сан-Франциско. И. Вот из последнего пункта Американского вояжа Лос -  Анжелеса летят в Москву.
Самолет полу – пустой. Лететь более одиннадцати часов. Все пассажиры облюбовали себе по полному ряду кресел. Можно было вдоволь выспаться, почитать, или смотреть фильмы на встроенных в заднюю спинку кресел мониторах. Два раза кормили. Обед и ужин.
И вот, давно уже должны были сесть, но самолет то снижался, то опять набирал высоту. По проходу сновали озабоченные члены экипажа. В хвостовой части, внизу, на грузовой палубе чем – то тяжелым стучали металл по металлу.
Наконец, в салон вышел второй пилот.
                - Уважаемые пассажиры! Прошу внимания. У нас возникла техническая проблема. Мы не можем убедиться в полном выпуске шасси. Не до конца выпускаются колеса, не становятся на запор. Или, скорее всего не срабатывает датчик, показывающий положение шасси. Что – то с бортовым компьютером. Мы старались пролететь низко над диспетчерской башней, чтобы они визуально определили положение шасси. Но дождь и туман не дают им такой возможности.
Сейчас мы вырабатываем излишки топлива. Будем скоро садиться. Прошу слушать рекомендации бортпроводниц перед аварийной посадкой.
Стюардесса рассказала и показала, что надо делать после команды командира «Сэйв позишн».
Наклониться всем корпусом вперед, лечь грудью на колени и обхватить колени руками.
Сели хорошо, как обычно. Но выгнали из самолета прямо на взлетке. Вокруг стояли рядами пожарные машины и экипажи скорой помощи.
Пронесло.

                *****
А тема не отпускала.
Он с  Мишей Газибутаевым, что был в Норильске его персональным шофером, пригнали из Иркутска в Измаил новенькую «Волгу». Тогда, в конце семидесятых, покупка собственного автомобиля, да еще и «Волги», да еще и черного цвета, приравнивалось к чуду. Машину выделил Владу трест. По разнарядке министерства. Получали ее под Иркутском. Девять дней, через пол – страны добирались с немалыми приключениями до места, к теще с тестем. Утром решили покатать стариков. Миша сел за руль. Тесть, бывший в войну летчиком – истребителем, сел рядом с водителем. Влад с тещей, Любовь Ивановной расположились на задних сидениях. Поехали в соседнюю Молдавию за 45 километров. Прокатиться, посмотреть их магазины…
Уже на молдавской территории ехали по хорошему шоссе  со скоростью 110 километров в час. Дорога пустая. По сторонам кюветы с метр глубиной. За ними сразу гряда деревьев. Тогда энтузиасты под лозунгом – «Превратим республику в цветущий сад» - высаживали вдоль магистралей грецкий орех, абрикосы, тутовник, или шелковицу по – местному.
Вдруг Миша ударил по тормозам. Крикнул «держись»! И завертел рулем. Машину резко повело вправо. В кювет.
            - Колесо, колесо, - кричал водитель, стараясь вывернуть влево. На дорогу. Постепенно ему удалось справиться со скоростью. Виляя на грани опрокидывания, «Волга» последний раз заскрипела тормозами. Остановилась. Любовь Ивановна перестала взвизгивать. Тесть, Петр Павлович, сидел спокойно, как ни в чем ни бывало. Видимо эта скорость его не впечатлила. Летчик.
Вылезли. Осмотрелись. Левое переднее колесо оставалось на обочине и было до отказа вывернуто влево. Правое висело над кюветом. Это было вывернуто до отказа вправо. Еще бы с пол – метра и машина бы или перевернулась в кювете, или врезалась в ближайшие деревья. Оказалось, что штырь рулевой тяги был прикреплен к колесу гайкой со стопором. Но гайка была не закручена на резьбу, а просто забита молотком до места. Резьба была таким способом «Сборки» полностью стерта. Гайка держалась только на проволочной шпильке – стопоре.
Хорошо, что за рулем был шофер первого класса. Влад не уверен был, что справился бы в такой ситуации. А ведь они ехали с такой «миной» девять тысяч километров по тайге, степям и горным перевалам!!!
Опять пронесло.
                *****
Везучий я. Этот вывод он сделал после «просмотра» всех этих рисковых  эпизодов, любезно выкинутыми  из его прошлого. Да и при жизни его не покидало ощущение какой – то везучести. Или это было от его оптимистичного характера. А может быть от того, что он никогда не «задирал планку» своих устремлений слишком высоко. Всё складывалось как – то само собой, и карьера, и семейная жизнь, а в конце жизни и в прибытке.
Может быть, он в силу характера, или сознательно старался не страдать, если был сбой в планах, или потеря в деньгах?
Жизнь прожита. Как сумел, где – то хорошо, где – то не очень. Вот тут на Реке и подведут черту. Вынесут вердикт. Сам он и не узнает результат, наверное. Да и не важно. Главное, совесть у него чиста. Были, конечно, и промахи, и обиды, нанесенные близким, но добро должно перевесить. Или это опять его оптимизм реальность затмил?
Стоп! Приказал он себе. Без тебя разберутся. Плыви уж, и не копайся в душе. Раньше надо было. Давай, поищи чего – ни будь из позитива, да с юмором.
                *****
 Середина семидесятых. Он летит в самолете из Иркутска в Красноярск. Рядом мужчина его лет, симпатичный, нарядный, в модной тогда дубленке, пыжиковой шапке. Наверное, из торговли, судя по дефициту, подумал Влад. Разговорились. Оказывается коллега. Инженер – электронщик из Москвы. В командировке, проверяет филиалы их завода.
- Ты, Влад, где учился?
- В Одессе. Политехнический кончал, в 1968 году.
- А я в семидесятом выпустился, из МИЭТ. Электронщик.
- Ну, мы коллеги. У меня профессия автоматизация производства. «Норильский  Никель»  автоматизирую.
Влад, по традиции тех лет достал плоскую бутылочку с коньяком. Общение пошло веселее. Наверное, и из-за горячего нрава собеседника. Тот возбуждался, перескакивал с темы на тему, шутил. Даже напевал из старого,  смешное.  Наконец, беседа пошла спокойно, размерено. Влад рассказывал о своем Тресте, откуда возвращается в Норильск, истории из времен учебы, но больше говорил Борис, так звали незнакомца.
                -  Раз про студенческие годы вспомнили, расскажу я тебе, как на практике был. После третьего курса. Занимался работой автоматических стрелочных переводов на станции Казанская – Сортировочная. Два месяца изучал. Рабочее место у меня было в будке путейской  смены. Обходчики, стрелочники, слесаря…  Работал по команде. Бригадир посылал. Или диспетчер по громкой связи.
                - Что на ремонты?
               - Нет. Что ты! В первый день мне стрелки показали. Сказали – не лезь. А команды были конкретными. Прибыл эшелон, например, с тушенкой из Оренбурга. Бегу к сопровождающему. Договариваюсь насчет хорошего тупика, чтобы подъезд был для разгрузки. Пару ящиков мне выделяют. Да еще и донести помогут. Или  по громкой  диспетчерша:
               - на двенадцатый прибывает грузовой из Армении, сортируем на шестой тупик. Борька беги. И повторяет. Борька беги. На всю станцию.
Тут я уже знаю. Беру две канистры и к паровозу. Там уже ждут.  С горки, на сортировке, если вагоны самотеком пускать, так в тупике  припечатает, что хрупкий груз не выдерживает. Меня уже ждут. Машут из вагона.
            - Ты, парень, тут главный?
           - Ну да. Видишь с тарой.  Всё знаем. С горки резко не спускать. Коньяк беречь. Мы затолкаем, как дитя на ручках. Ни одна бутылочка не звякнет.
           - Залезай. Если хорошо приткнемся,  не обидим.
          - Машинисту я махнул, мол, всё путем. Он осторожно затолкал эшелон с коньяком в тупик. А мне начерпали из бочки армянского.  Еще и извинились, что там и три звезды, и пять, и часть марочного «Арарат». Бутылки они не дают. Им надо за «бой» отчитаться, горлышки сдать. Так они бьют, и в бочку.  А норма боя – 2%. Прикинь, сколько с эшелона можно «снять»? За мной уже покупатели подтянулись. Из ресторанов, баров. Брали на  разлив, канистрами, бочонками. В пол – цены. Да еще разбавят у себя. Наварят втрое. Торговля…
 Так весь день и бегаю. Практикуюсь. Зато после смены такие вечеринки были!  Да еще и с дамами. Проводницы заглядывали. Многих в их пассажирские составы, что в тупиках рейс ждут, провожал.
            - Тяжелая была практика, - пошутил Влад.
           - Хорошо, что не каждый день. Сутки, через трое, а то печень бы сорвал.
           - А вот, еще вспомнил, когда меня диспетчер бегать приглашала. Серьезно так объявляет по громкой:
                - На восьмом Сергеич выпал. Борька беги. Повторяю…
          - Сергеичу тогда уже под семьдесят было. Машинистом маневрового паровоза лет сорок оттрубил. На пенсию не хотел. Бобыль. Да и машинист был «от Бога». Но горячительные напитки не пропускал. Всё время под градусом. Но пока пребывает в привычной позе – левая рука на регуляторе хода вверху,  сам наполовину высунулся в окно, смотреть вперед – назад, фуражка на бровях, то всё в порядке. Но иногда рука с рукоятки срывалась. Сергеич терял ориентацию и выпадал из будки на землю. Моя задача была поднять его обратно, опереть на окно подмышкой и руку прицепить к рукояти. Как только он опять ощущал привычную позицию, открывались глаза, распрямлялась спина. Огурчик. Еще на меня матерился, что это я на паровозе забыл!?
           - Эх, Владик! Вижу родственную душу. Прилетай в Москву. Покуролесим.
                *****
Да, веселый попался тогда попутчик. Ну, вот еще один случай выпрыгнул. Смех. И горе.
Начальник отдела снабжения в их управлении вырастил на подоконнике в горшке кустик красного перчика. Семя посадил, и выросло. Чудо для Заполярья. Как – то после работы собрались у него в кабинете мужики. Получка была. Сбегали в гастроном. Порезали на газетке селедочку, колбаску, огурчики бочковые солененькие. Всё путем. Выпили первую. Кто закурил, кто анекдоты начал травить. Компания. И тут Гриша Рубцов – механик гаража, поинтересовался
                -  Что это такое красивое у тебя, Палыч, на подоконнике? У нас в Сибири такого не видывал.
Тут Влад возьми и ляпни,
                - Это, Гриша, очень полезная вещь для кровообращения, мексиканский душистый перец Чили.
                - Злой, небось?
                - Да нет, Григорий, если только чуток. А так, мировой закусон.
Влад, привыкший к этому «деликатесу» на юге, сорвал красный стручок и сунул в рот. Он знал, надо заесть хлебом, но не запивать. Перчик оказался зело ядреным. Жгло порядочно. Но он был готов и сделал, как учили.
Гриша повторил всё за Владом. Но когда ощутил, впервые в жизни, адский огонь, сделал, таки роковую ошибку. Запил водой. Ах, как он вопил! Какие «словеса» употреблял. Как ругал Влада, под смех товарищей. Обиделся. Две недели не разговаривал, как Влад не извинялся.
Обиделся.
 Да обида дело неблагодарное, но распространенное. Влад, как не старался гасить в себе это чувство, не всегда получалось.
                *****
Он стал пролистывать  в прошедшей жизни примеры нанесения обиды, кому – то.
 Мама на него обижалась. Причина лежала на поверхности – мало помогал младшему брату. Влад, как и положено, по всем канонам помощи,  давал и давал брату удочку. А тот упорно не хотел ловить рыбу. А мама думала, что лучше просто давать тому деньги.
          - Ну, ты же брат!
Это был ее главный довод. Влад не вступал с ней в дискуссии. Это было бесполезно. Мог бы спросить ее, помогала ли она своим брату и сестре. Старший брат Василий прошел всю войну, был ранен, жил с семьей в Кубанской станице не богато. Заметно беднее, чем мама. Но у нее и в мыслях не было бросаться помогать ему. Под лозунгом – Ты же сестра! Или сестре – телефонистке на почте. С мужем пьяницей и двумя дочками. Тоже жили бедно.
  Он вспоминал, что когда Маратик еще пытался учиться на заочном,  мама часто в письмах жаловалась на то, как трудно младшенькому живется. Он в сердцах написал пространное письмо родителям на тему воспитания. Отбросил все сантименты  и обычай щадить родителей. Написал жестко, как было на самом деле.
                « Вырастили вы, дорогие родители, инфантильного бездельника, спуская ему и лень, и несамостоятельность, и желание урвать побольше, а отдать поменьше, то – есть, ничего. Не привили ему самостоятельности, ответственности. Избаловали. Как он теперь будет жить с такими привычками?! »
 Привел массу примеров их педагогических ошибок, ссылок на мнения авторитетов.  Длинно и убедительно написал.
Прошло месяца два. Видимо мать ждала отца из рейса. Сама не ответила. Пришло письмо от отца. Человеком он был умным. Возразить против аргументов старшего сына он не мог. Так и написал.
- Ты, Владик, конечно прав. Но это уже наш удел.  Любовь настолько слепа, и нелогична, что поделать мы уже ничего не можем. Прости и пойми.
Вот тут обиделся уже он. Но принял ответ отца. И всё – таки до старости помогал брату, как мог. Да так и не смог заставить «ловить рыбу».
Однажды он наткнулся в каком – то журнале в девяностые на беседу одного российского чинуши районного масштаба с китайским  гастарбайтером.  Чиновник удивлялся, что китайцы, а они выращивали овощи для нашего фермера, выходят в поле с рассветом, и уходят, когда темно. Китаец уже сносно говорил на русском.
            - Ты, русский, пойми. Мы жили в деревне на склонах гор. Земли у нас было по клочку на семью, этот клочок наши предки у горы отбирали веками. Делали террасы, приносили издалека почву, удобряли, чем только могли. И вот,  от того, что вырастет на нашем клочке, зависела наша жизнь на весь год. Мы каждую травинку «облизывали».
А здесь! Земли бери,  сколько сможешь обработать. И чем больше работаешь, тем больше заработаешь. Разве можно время терять.
Ты представь, русский.  Поляна усыпана самородками золота. И ты можешь брать сколько можешь. Пока светло. Когда ты выйдешь утром? Ага, когда видно. И уйдешь впотьмах. Так и для нас здесь.
Но Марат был далек от этих чувств.
Влад забрал всю их семью в свой бизнес. Дал им в ведение одну из автозаправок.  Золотое дно. Работали посменно. Всей семьей, родители и сыновья. 
Они с партнерами поставили контроль за работой просто. Сколько литров на заправку завезено, столько выручки и сдай. А там и «недокрут» счетчиков колонок, и левые бензовозы, и игра на объеме в зависимости от температуры. Транспорт госпредприятий заправлялся по таллонам,  так иногда механики их «обналичивали» за полцены. То есть возможностей хороших прибавок к зарплате было много.
Земляки из Измаила, которых Влад тоже устроил на такую же заправку, за пять лет заработали на две квартиры в Одессе. А братишка еле – еле насобирал на развалюху в Краснодарском крае. Да и то благодаря старшему сыну Стасику. Тот хоть как, но деньгу откладывал. А так всё проедали.
Потом Марата взяли в офис. Посадили на передачу и оформление квартир пенсионерам, выезжающим «на материк». Влад с компаньонами построили несколько домов в Подмосковье. Большинство квартир продали оптом администрации Норильска для переселения пенсионеров. Работа не пыльная. Чтобы загрузить брата работой,  да и дать подзаработать, ему оформили лицензию риэлтора. Поручили покупать за деньги фирмы квартиры  выезжающих, приводить их в нормальный вид, как модно было называть этот процесс – реновацией. И продавать. А еще искать выставленные на продажу в разных городах страны квартиры, чтобы предлагать отъезжающим полный комплект услуг по переезду:  квартира «на материке» в предпочтительном для покупателя районе, выкуп его квартиры, оформление всех документов и услуга по переезду и отправке контейнера.
Золотая жила. Если учесть, что  поток закончивших заполярную «вахту» был постоянным, а Марату было открыто практически неограниченное финансирование (деньги у конторы были), то при хорошем развороте, прибыль была бы приличной. А Марату полагалось по договору 10% от этой прибыли. Чем не поляна с самородками.
Так нет. Сидел и решал кроссворды. Когда Влад находил время поинтересоваться, что брат сделал в этом направлении, тот морщился.
           - Да нет подходящих вариантов. Бесперспективное дело.
           - Да ты посмотри, - кипятился Влад, - постарайся, работа не трудная. Средства мы даем. Заработаешь.
           - Да мне и так хватает…
Обидно.
Еще одна тема явно относилась к этому термину. Обида.
Отношения с женским полом. Влад был завидным кандидатом завести с ним роман. И на работе и в застольях он часто замечал определенные знаки внимания. Но не было у него ни какого желания заводить отношения. Нина, любимая жена была светом в окошке.
И вот вопрос. Обидел он соискательниц его расположения отказом? Сам он ответить на этот вопрос не мог. Вот один из примеров, что выкинуло ему услужливое облако – хранитель файлов жизни.
Когда он работал начальником технического отдела в их монтажном управлении, у него в подчиненных была женщина лет на пять его старше. Звали ее Эльвира Саблина. Ее любимым тостом в компании был: «За жизнь страстями!».  Влад не без основания подозревал ее в неравнодушии к своей персоне. А она, понимая, что он не расположен к адюльтеру, искала, и находила других поклонников среди коллег мужского пола. Один даже рассказывал, как ретировался из ее квартиры через окно второго этажа, когда муж, Саблин, пришел домой не вовремя.
В конце – концов, муж Толик не выдержал активной жизни супруги и связанных с этим  слухов. Собрался на родину, в Минск. Эльвира дорабатывала последние дни. Однажды она сунула Владу запечатанное письмо и с таинственным видом попросила прочесть его только после ее отъезда. Влад тогда был в Норильске один, жена с детьми гостила у родителей. Он забросил письмо на секретер и забыл о нем. А в воскресенье к нему домой явилась Эльвира. Была она явно «под шафэ». С порога, не здороваясь, она спросила,  прочел ли он ее послание. Он взял письмо с полки, показал ей не распечатанный конверт.
                - Ты же просила не открывать до твоего отъезда.
Она схватила письмо, порвала, обозвала его дураком, и ушла, сильно хлопнув дверью.  Иногда, вспоминая этот случай, он думал, обидел он ее, или можно было бы как – то помягче,  что – ли?
И уже на старости лет, вспомнив этот эпизод, вдруг написал стих на эту тему. Да, кажется было 8 Марта. Женская тема сподвигла, наверное.

Давняя история. Женщинам посвящаю.

«За жизнь страстями» - вот ее девиз!
Она ему ничуть не изменяла.
И жизнь ее, то заносила ввысь,
А то на пол  безжалостно бросала.

Года летели. Дети поднялись.
Уж в голове сединок покрывало.
И ей подруги говорили – ну, уймись!
Ей всё равно чего – то не хватало.

И муж достойный. И силен и трезв.
Скрипит зубами, но вину прощает.
А кулаком бы смаху,  да в разрез!
Хотел не раз. Душа не позволяет.

Пришла пора на пенсию идти.
Друзья собрались и всех благ желают.
Былое вспоминает коллектив.
Ну и она своё не забывает.

Вот Иннокентий, видный ухажер,
Но всё же Павлу сильно уступает.
Тот зол в любви, как тракторный мотор.
И Камасутру наизусть всю знает.

Борис – тот ласков, задушевен, мил.
Целует руку. Сладостно вздыхает.
Возьмет за грудь. И глазки закатил.
После любви стихи всегда читает.

А как сцепились, из - за места  рядом с ней
Григорий с Яшей на недавней вечеринке!
Она смеялась, -  шутки у парней.
А «парни» разменяли по полтинке.

                ***
Как там на пенсии? Как прежде ты шалишь?
Где кавалеров ищешь, что  не спились?
Или в семье настала гладь и тишь?
И у супруга  рожки отвалились?

Не верю, что с годами улеглась
Твоя сверх беспокойная натура.
И внуки видят твою огненную страсть,
- У бабушки, отнюдь, губа не дура.

И я тебя  не смею порицать.
Кому таланты те, а кому эти…
Но, так как ты  мужчин  валить в кровать!
Не снилось другим бабам на планете!

«За жизнь страстями» - вечный твой девиз!
И ты ему ничуть не изменяла.
И жизнь тебя опять возносит ввысь.
До мига у последнего причала.

                *****
Но самая, пожалуй, сильная обида, или досада, была у него на самого себя. Лопухнулся он тогда сильно. То, что с ним  опростоволосились еще тысячи людей и компаний, вину не умаляет. Болваном оказался.
Честно заработанные деньги на ниве предпринимательства они с партнерами отправляли в Кипрские банки. В середине девяностых так делали больше половины предпринимателей российских. Клали деньги на депозит. Получали проценты. А в русском «Инкомбанке» на Кипре процент был повыше. Влад положил туда 300 тысяч долларов. На год. Получил проценты и продлил депозит еще на год. Жена Нина опасалась русского банка. Сколько было потерь на Родине. Но Влад ее успокаивал,
              - Это надежный банк с огромными активами, пионер среди отечественных коммерческих банков. В нем клиентами числятся всякие депутаты, министры, крупные компании. Не бойся.
Но пришел кризис 1998 года. Россия объявила дефолт. Банковская система затрещала по швам. Инкомбанк не спасали. Слишком самостоятельную политику он вел. Ссорился с властями. Влад срочно вылетел на Кипр. Но опоздал на пару дней.
Этот промах занозой саднил всю оставшуюся жизнь. Тут и обида, и досада, и злость на себя. И хотел бы забыть этот провал, так жена напоминала. Эта фраза, самая нелюбимая мужчинами фраза, что они могут услышать от жен: «Я же тебе говорила!»  просто подрывала здоровье. Хотя это в финансовом плане не подорвало их благополучие, то в моральном было жестоким уроком.
                *****
И вдруг выплыло…  Влад и не хотел бы вспоминать этот тягостный эпизод. Но «файл» выскочил.  «Удалить» не нажмешь.
Он сидит в вестибюле главного офиса «Инкомбанка» на улице Наметкина.  В Москве. Хочет прорваться к руководству, хоть какую надежду получить. Или хотя бы ясность. Охрана никого не пускает. Разговорился с женщиной лет сорока. Вся в горе. На волосах черная лента. С набегающими слезами рассказала историю семьи.
Они все инженеры. Ее родители и они с мужем. Шесть лет работали в Монголии на руднике  «Эрдэнет». Всё заработанное перечисляли в «Инкомбанк».  Вернулись на Родину. Дома ни копейки. Все деньги в банке заблокированы. Что дальше не говорят. Сегодня, чтобы приехать, у соседки заняла на метро. А главная беда десять дней назад произошла. Отец, а ему уже под семьдесят было, так переживал, что с горя повесился. В записке написал, чтобы не быть обузой.
Ужас. Потом, когда частным вкладчикам при банкротстве банка деньги вернули, он вспоминал этот случай. Хоть и не знал его, а жалко было деда. Подождал бы. Всегда выход есть.
                *****
Прилетела с жужжанием «муха». Ганнибал сделал привет ручкой.
              - Я на минутку. Ты что – то медленно работаешь. Растекаются темы, мало конкретики. Есть мнение ускорить процесс. А то задерживаешься. Пора бы и готовым быть. Крутанем тебя в воронке. Не удивляйся. Всё под контролем.
Как всегда, кругами умчался. А он заскользил дальше. Не было ни опасения, ни любопытства. Эти чувства живого человека здесь почти не проявлялись. Вспоминались только при возвращении в конкретный отрезок жизни. Вот и сейчас, когда он заметил начало нового процесса, это не тревожило. Река будто встала на месте. Свет перестал переливаться. Застыл в серо – оранжевом. А сам он начал передвигаться. Вокруг оси, потом по кругу. Круг расширялся, хотя трудно было это уловить. Внешних ориентиров не было. Не просматривался горизонт, исчезла линия между «водой» и «небом». Но ощущение всё убыстряющегося вращения присутствовало. Всё быстрее круги, всё труднее задержать взгляд на чем – то. Да и нет ничего. Была бы у него масса, чувство тяжести, можно было бы как – то отслеживать состояние. А так, одни предположения. Предположения, что скорость вращения достигла космических величин. Если бы он действительно обладал массой, то уже разлетелся бы на атомы. Сила инерции разорвала бы.
Да и сейчас он понимал – это вращение меняет его. Он действительно распадается. Уже нет ничего. Нет бытия. Нет мира. Нет его…
                *****
Тихо. Опять река. Свет играет, как прежде. Что изменилось? Вроде бы ничего. Скользим дальше.

 
 

 


Часть 4.
Он уже полтора часа смотрит в иллюминатор самолета. Внизу сплошной, от горизонта до горизонта, темно – зеленый ковер. Сибирская, бесконечная тайга,  завораживает. Изредка ландшафт разнообразят извилистые русла рек. Попадаются просеки, расчерчивающие массив на огромные квадраты. Но дорог нет!  Уже более  тысячи километров тянется эта, практически одинаковая,  картина. Сколько же тут леса! Невозможно вообразить. Он вновь переживает то оглушающее чувство бесконечного простора.
А  летит Он грузовым бортом на АН – 12. Арендовали у военных летчиков. Тогда, в середине девяностых, Российская авиация и выжила только благодаря таким, полу – легальным рейсам. Особенно много военные работали на Север и Восток. В районы без наземной транспортной доступности. Даже некоторые виды своей продукции Норильский комбинат регулярно отправлял спец. бортом в Красноярск. Это было сырье для Красноярского аффинажного завода – смесь драгоценных металлов платиновой группы.
А Влад вез груз своей частной фирмы. 22 тонны пеноникеля. Они с партнерами внедряли на Ангарском нефтеперегонном заводе несколько изобретений с использованием этого уникального материала.
И вот уже второй час полета. Он не перестает удивляться и восхищаться мощью российского богатства. На сколько же тут лет работы!? Взять хотя бы бескрайние лесные богатства. А ведь тут и энергия рек, и подземные кладовые…
       И тут, вдруг, словно картинка в картинке:
                - У нас маленький перерыв в погрузке. Сели в моём кабинете чаю попить. Погреться. Кроме меня одни девчата. Тут залетает в кабинет Машка Телегина, на меня и внимания не обращает, и с восторгом  выдает всем:
                - Девки! Я сейчас с Гришкой Афанасьевым груз отвозила на участок Медного  завода. Так на обратном пути домой затащила. На полчаса, чаю попить. Так успела. Всё – таки завалила его.
Что за голос вдруг? Откуда. Тайга и тайга. А тут совсем другая картинка. Мужики играют в бильярд в управлении. Обед. А начальник отдела снабжения травит очередную байку.
 И точно! Как ему и показалось в первое мгновение, всё идет, как будто картинка в картинке. И тайга из самолета. Вот она. И Веселый Юрий Палыч со смехом продолжающий рассказ. Что за чертовщина!
             - Тут подхватывается из угла наша шоферица, что на трехтонке,  Лариска, - продолжает изображать сцену в лицах снабженец, - да как залепит Машке кулаком по губам.
              - Ах ты, курва, кричит, - мы с Гришкой неделю как расписались! А ты…
Еле разняли. Машка кровь вытирает, мычит.
               - Да что же вы втихаря. Знала бы, не связывалась. Сама за своим кобелем смотри. Хоть зубы целы, а то я б тебе!
Народ вокруг ржет. Девки в конторе незамужние, да разведенки. Нрава легкого, с постоянной охотой на «слабых» мужиков.
Так что же происходит с ним!? Влад понять не может. Сбой в его «приемнике»? Или в «облаке» с файлами?
                *****
Пропало всё. Река. Пусто. Загадка осталась. А вот и спросим сейчас. Дружок Ганнибал на подлете.
                - Что, Владислав, удивлен? А теперь вот так будет. Я сказал, уплотнять процесс будем. Сможешь одновременно внутри разных действий находиться. Научишься отделяться. Время же здесь не одно. Вон я в полутора миллионов действий кручусь. Такая программа. Не волнуйся. Мы тебя не зря в водовороте на составляющие разлагали. Перепрограммировали. Новую схему отрабатывай. Скоро острова пойдут. Не зевай. Больше контактов. Больше выводов, сравнений. У тебя багаж большой, а надо еще поднабрать. Не известно, что потом и как пригодится.
                - Где пригодится? Ты загадки не загадывай.
Промелькнула мысль – мы уже со здешним представителем прямо на равных. Притерлись…
                - А ты не спеши. Всё придет в своё время. Пока!
                *****
Вот и они. Обещанные острова. Медленно приближаются. Уже видно, что на многих есть фигурки. Есть движение. Ноги ощутили дно. Он медленно вышел на небольшой островок. Тело, как обычно, покрылось облачной одеждой. Стали восприниматься обрывки, как всегда беззвучных,  разговоров. На земле он бы сказал стали слышны. А тут звуки рождались и звучали будто внутри. Вот на ближайшем бугре беседуют двое мужчин. Сейчас они выглядят лет на сорок пять, но по разговору понятно, что прожили они намного больше. Говорят, скорее всего, на английском. Он же воспринимает всё на родном, русском. Так тут всё устроено.
                - Смею заметить, сэр, что Федеральная Резервная Система не принадлежит Соединенным Штатам никоим образом. Об этом не упоминается ни в одном федеральном законе. В Конституции тоже статус ФРС не определен.
                -Но сэр, ФРС же выпускает валюту США. Не так ли?
                - Ну да, совершенно верно. Эта частная контора имеет договор с правительством на выпуск долларов. Доллар США просто не принадлежит США. О том, что доллар выпускает частная структура, свидетельствует даже надпись на зеленой купюре. Но кто в это вчитывается? Между тем, все открыто написано. Никто ничего не прячет. На американских деньгах сегодня написано: Federal Reserve Note. Банкнота Федерального резерва. ФРС была создана не так давно, в декабре 1913 года, когда президент США Вильсон подписал акт о Федеральном резерве.  Когда деньги эмитировало правительство, а не частная «контора», на долларах было написано совсем другое: United States Note. Банкнота Соединенных Штатов. Разницу чувствуете? Раньше были деньги (банкноты) государства, а теперь стали деньги (банкноты) организации. Но, увы, государственных денег в США более не эмитируют. Джон Кеннеди, правда, попытался выпускать хотя бы двухдолларовики. Указ подписал. А дальше, вы знаете.
                - Для меня, признаюсь, это открытие. Почти девяносто лет прожил в Штатах, а не задумывался, что за деньги вынимаю из кошелька.
                - А Вы, в какой области трудились, сэр. Позвольте полюбопытствовать?
                Пекари мы. И дед, и отец пекли хлеб. Дед прибыл из Европы. Он и привез с собой ремесло. Мы в Штате Юта обосновались. Я детям приличный хлебозавод оставил. Половина рынка  Солт – Лейк Сити моя.
                - А прибыл Ваш дедушка из какой страны, простите. Мои предки из Австро-Венгрии.
                - А мои немцы. Из Баварии.
                - Очень приятно пообщаться с выходцами с одного континента.
Я по профессии историк. Преподавал в Бостоне. Да и предки все по научной части. Дед профессорствовал в Праге.
Так вот продолжим, если есть интерес к теме?
                *****
И одновременно, с другого островка доносилось быстрое стрекотание двух по виду кореянок.
                - А моя мать перед тем, как специи в кимчу класть, в проточной воде ее после засолки час или два промывала. Соль всю смывала. Мы у ручья жили. Ну а потом уже между листьев начиняла и в бочку.
                - У нас проточной воды не было. Сполоснем в тазу и начиняем. Да, если лист крупный и твердый, мать его палкой слегка отбивала. Потом мягче был. А сколько дней у вас квасилась?
                - Два способа было. Быстрый – 2 дня. А долгий,  на зиму,  так недели три стояла.
                *****
               - Вам может быть интересно,  что главным акционером ФРС был русский царь. Его вклад золотом из казны был самым большим. Вот почему остальные акционеры и хотели Россию, как это мягче сказать? Нейтрализовать. Особенно решить вопрос с монархией.
Профессор полностью завладел аудиторией. Хотя и состояла она всего из одного слушателя. Было видно, что продолжать «земные» занятия ему доставляет удовольствие. Влад бы послушал и дальше, но в отличие от корейской кимчи,  о ФРС он знал достаточно. И как начиналась, и как подошла к фактическому банкротству. 
Он побрел по мелководью к островкам, что были дальше. Подошел к достаточно большому. На нем фигур (чуть не сказал – людей) было десятка два. Он мысленно «выкрикнул»,
                - Русские есть?
                - А ты, чо,  русский?
С дальнего конца острова поднялись две крепкие фигуры.
                - О па! Думали тут одна чернота да узкоглазые. Давно здесь, мужик?
                - Здесь, ребята, нет давно – недавно. Времени нет. Может быть час, а может и год.
                - Ну а мы – то вот только попали. После того, как вертухаи  догнали. Я еще шмальнуть успел. И вот.  У Сливы нож был, так он его и достать не успел. И вот, сидим. Что и как не догоняем.
                - Меня Владислав зовут. А это, как я понимаю, Слива? А Вас, молодой человек, как называть.
                - Зови Хилым. Мне привычно.
                - А по Вашей фигуре не скажешь. На хилого не похожи.
                - Так фамилия у меня от бати,  Хижняк. Еще мальцом пацаны хилым  обозвали, так и пристало.  Погоняло, значит. А Слива – Сливенко.
                - А статьи какие у вас, я извиняюсь, были.
                - Дык нам следак 162, часть 2 припаял. Так по 8 лет отписали. Хотя там вообще хулиганка была.
                - Ну да. Они могут. А до посадки, чем промышляли?
                - Так чалились. Постоянно. От ментов покоя не было. То кражи, еще по малолетке, то грабеж пришьют. Так вот и жили. Только подумаешь завязать, да на работу какую. Нет! Загребут. И в зону.
                -А ты, Слива, что молчишь. Всё Хилый да Хилый.
                - А он у нас молчун. Больше руками работал.
                - Как вас постреляли – то. За дело, или как?
                - Если правду говорить, за дело. Мы в Решетах на лесоповале уже два года трудились. А тут на дальний участок повезли. А туда сорок километров по просеке. Нас двенадцать  ЗЭКов, водила, да двое – охрана.
                *****
Вдруг вклинились другие голоса. Метрах в десяти из реки рядом вышли двое. Мужчина и женщина. Веяло от них таким горем, безысходностью, упадком, что на Земле мороз бы по коже. Не отрываясь от рассказа уголовника, Он «слушал» и разговор пары.
                - Сережа! Не успокаивай меня. Я виновата. Тебя убила, себя убила. Дети теперь сироты. Как у них жизнь пойдет.
                - Валя, не казни себя. Ты ни в чем не виновата. Этот гад на красный же летел, как бешеный. Нет твоей вины, Валя. Не терзайся, и мне душу не терзай. Помнишь, я часто повторял расхожую фразу из сказки – « они жили долго и счастливо. И умерли в один день»  – думал, что это идеальный вариант. Не хотел тебя терять, и оставлять одну не хотел.
                - Нет. Если бы я посмотрела по сторонам! Жили бы дальше. Сколько бы еще прожили! Внуков бы дождались. Настеньке, то всего полтора месяца осталось.
                - Ничего, родная. Родит и без нас. А к нам на могилку внучка привезет. Да и оставили мы их не в чистом поле. И работа хорошая. Настя замуж вышла за Борю. Добрый парень, хорошим отцом будет. А Костик уже приглашение на работу получил, хотя на третьем курсе пока. Да зарабатывает уже, как взрослый. Жить есть где. С ребенком сваты помогут.
                *****
Машина сломалась, – продолжал Хилый, - нас выгрузили. Посадили в круг. Охрана с двух сторон.
Шофер копается в моторе. А с нами был Рудой. Авторитет. По мокрухе сидел. Не работал. Его подальше из лагеря кум отослал. А то совсем оборзел. Из барака даже не выходил, с шестерками чифирил. Да среди таких, как мы, работающих, бузу сеял. Водила попросил одного из охраны сбегать к болотцу за водой. Радиатор долить. Ремонт он окончил. Мы вокруг костерка сидим. Ждем. У Рудого в руках палка толстая. В костре ковыряет.
                *****
                - Так что, Валюша, надо как то успокоиться. Видишь и после что-то есть. Не конец. Узнаем, как здесь и что. Обнял бы тебя, дорогая, так не могу. Мы не люди теперь. Души, наверное. Это сколько мы вместе? Так. Я в пятом классе в вашу школу пришел. Это нам по 12 лет было. Сразу к тебе за парту посадили.
Видно было, что супруг потоком своей болтовни пытается отвлечь жену от горьких мыслей. Временами это ему удавалось.
                - Ну да. Я тогда одна сидела. Витька Галкин дрался. Его и отсадили назад. И тут судьба. Ты пришел. Мы ведь до выпускного на одной парте так и сидели. А как нас дразнили! Тебя в восьмом классе чуть из школы не турнули. Двоих побил. Сказали, что можно было бы полегче.
                - Да. Полегче! Когда Чернов уже на меня с кирпичом полез. Тут или так, или дырка в голове.
                *****
                - Когда один молодой за водой ушел, Рудой второго этой дубиной и «пригрел». Наглухо. Взял у него штык – нож, и водилу  уделал. Тихо. А когда второй с ведром пришел, его уже из автомата. Мы и охнуть не успели. Теперь, говорит, кто со мной? А куда деваться. Групповой побег. Мы на машину. С нами в группе был  профессионал – дальнобойщик. За аварию по пьянке чалился. Сел за руль. Матерится. Мне, говорит, два года осталось. На Бурого хотел кинуться. Да против «калаша», куда. Повез.
                *****
                - И правда, что уж произошло, того не вернешь!
Это Влад вклинился в диалог супругов. Они подошли уже совсем близко.
                - Я вижу вы только прибыли? А я тут уже обвык. Могу рассказать про здешнее бытие. Меня зовут Владислав. Вас Валентина и Сергей, как я понял.
Валентина впервые подняла голову, что упорно глядела в пол. Кивнула Владу молча.
Сергей отреагировал по - мужски. Протянул руку. Улыбнулся своей ошибке и убрал. Влад объяснил их бестелесность.
                - Посмотрите вокруг. Вам повезло, что попали сразу на острова. Я, например, долго один на реке был. Я так себе это место обозначил.
Он  тоже говорил (транслировал) без остановки, хотел отвлечь их от нежданного горя, приучить к тяжелой мысли о том, что та жизнь кончилась.
                *****
А параллельно слушал рассказ беглых. Говорил Хилый. Слива сидел на корточках, по Зэковской привычке с отрешенно – злым видом.
          - Свернули вообще в сторону. Да не к «железке». Там нас ждали бы в первую очередь. Ехали, пока машина могла продираться по тропе. Потом бросили,  да и горючка кончалась. Дня три на север держались. На поселок маленький, дворов в пять наткнулись. Там два деда, один лесник с женой и дочкой были. Их в пустую хату согнали. Заперли. Лабаз кооперативный подломили. А там и спирт, и консервы. Нажрались, да и попадали. Дежурить Рудой Кляксу поставил. Автомат не дал. Так сиди, смотри, чтобы двери не открыли. Если что толкнешь.
Так дальнобойщик ночью деру дал. Кляксу связал. Выпустил лесника и других. Ушли они. Лесник там, как дома. Не знаю уж как, а сигнал подали. Мы еще спали,  когда вертолет подлетел. Мы, АТАС! Бежать, да куда там. Надо было сдаваться сразу, а этот отмороженный, Рудый палить стал. Ну и я раз очередь дал, на автомате. Так они и не церемонились. Всех положили, стрелял, не стрелял.
                *****
А тут еще отчетливый детский плач. Явно. Но где? Откуда? Не один, видимо,  он почувствовал. Многие головами завертели. Так вот она, выползает на коленках на отмель. Девчушка, лет четырех, с косичками, светленькая. В глазах страх и недоумение. Влад бросился навстречу. Она встала на ножки, смотрела на него испуганными глазенками.
            - Иди сюда, - обратился он к ней, - как тебя зовут?
            - Ириша.
Даже здесь, где не было звуков, чувствовалось ее не твердое «Р». Илиша.
             - А где мама? И Кузя? Он на делево полез. Высоко. Я сандалики сняла. Залезла его снять. А он на ветку. А я упала. Маамаа!
             - Ты Ириша не плачь. Мы с тобой играть будем. Здесь поиграем. И мама придет.
              - А когда?
              - Скоро, милая.
              - Вот тетя Валя подошла. И дядя Сережа. Они добрые. Будешь с ними играть?
              - Буду. Только я на лучки хочу. Возьми, тетя.
              - Нет. Тут такая игра, на ручки нельзя. А то мама не придет. Сиди пока.
У Валентины из глаз ушло страдание. Она заговорила, заворковала с девочкой. Присела рядом.
Влад повернулся к блатным.
               - Так, урки, марш в воду. На другой остров. Видите, дитя. Перепугаете еще.
Те не сопротивлялись. Молча побрели в поток.
Зажужжало. Прилетел Ганнибал. Все присутствующие с интересом разглядывали эфиопа.
                - Владислав, как работа в параллель?
                - Сейчас с тремя абонентами на связи.
                - Хорошо, но мало. У тебя расширение до десяти контактов. Привыкай.
                - Понял. Ты ответь, как ребенок на реку попал. Неужели и ему очищаться надо?
                - Тут случай особый. Мама у нее девочкой беременна. Уже скоро. Мы Иришку к ней и отдадим. Ей, конечно, неведомо будет, что и как. Но должна во сне получить намек. Может быть, истолкует правильно.
                - Так сны не случайны!?
Влад был поражен этим признанием андроида.
                - Сны всегда имеют подоплеку. Люди тысячелетиями пробуют их толковать. Сколько Сонников навыдумывали. Нет в них ничего полезного. Здесь - то можно открыть механизмы. Циклический строй сновидений формируется для каждого живущего на основе  Алгоритмов Бытия, специальной программы, базирующейся на обобщении всего произошедшего с индивидуумом «до», и на этой основе проецирования  будущих событий по методу Превалирующей Вероятности.
                - Так, если это определенные сигналы, а не «хаос», то, как ими пользоваться?
                - Для живого организма рекомендаций быть не может. Если их «спустить» на Землю, полетит вся система Вероятностных Событий с не предсказуемым результатом. Правда, есть незначительный процент личностей с, так называемым, Сонно – бытийным смыканием. Проще – интуицией, проникающей в смыслы сна. Слышал ведь пример про толкование снов Фараона Моисеем.
                Это про толстых и худых коров?  Так это не сказка?
                - Нет. Упрощенная до понимания людьми информация. Ладно, мы что-то в сторону отвлеклись. А что касается детей, то мы их «транслируем» дальше без процедур. Души у них не далеко от младенческих. Даже в Главный Ресурс не загружаем.
                - А как же бандиты? -  Влад кивнул на соседний островок, - разве эту мразь очистишь?
                - Для всех процедура одна. Бывает, что и в «хорошем» экземпляре такое выявляется, что и преступникам не снилось. Конечно, шансов у них мало. Река их проверит, на составляющие не раз растащит. Не поможет, так Ресурс решение примет. Или аннигиляция, или в Антимир. Навсегда. Всё, полетел. Работай.
                - Дядя, а куда неглитёнок улетел? А он вернется? Он хороший.
                - Вернется, Ириша. Он сказал, что маму скоро увидишь. А пока поиграешь с тетей.
                *****
Он присел на бугорок. Надо было усвоить сообщения от куратора. Много он узнал нового. Вот оно библейское «чистилище». А Рай, выходит, это Новая Жизнь! Да. Это лучшее, что может произойти после смерти. Но не всем – Рай. Не зря во всех религиях есть понятие греха. И грех есть препятствие. А много греха, так и запрет. Запрет продолжить бытие в новом качестве. А там, в мире живых, спорят, не верят. Вот бы им напрямую всё показать! Наверное, это не правильно. Жить по указу, а не по совести. От таких новостей хотелось быть одному, переваривать информацию. Но со всех сторон пробивались «голоса». Стоп, - приказал он себе, - размышлизмы потом, работай! Тем более что темы вокруг развивались интересные.
                *****
                - Ильинишна, соседка моя через забор, гробовые всю жизнь собирала. На всем экономила. Питалась с огорода, даже хлеб сама пекла. А что одной – то надо. Дети давно в городе. Летом внуков привозили. Она и рада.
Мужчина и женщина преклонных лет, даже здесь, сидят чинно рядом. Она неспешно продолжает.
                - А тут, милок, старший ее сын Василий сам явился. Дело, говорит у меня к тебе, мама.
Как ты глядишь, чтобы в город к нам перебраться. Хватит в огороде горбатить, да без удобств жить. Мы тебе комнату приготовим.
                - А как же дом, сынок. Пустой стоять будет. А вдруг воры?
                - А дом, мама, мы продадим. Зачем обузу держать. Я себе машину новую куплю. Тебя катать буду, куда хочешь.
Женщина на минуту замолчала, задумалась.
                *****
             - Предки наши на Сахалине еще при японцах жили. Я их хибару помню. Пожить не пришлось в ней, отец водил, показывал. Стены из досок, в землю вкопаны, а между досками земля, камни, шлак из печки. Низкие. Окна маленькие. Крыша не знаю, какая была. Тогда уже не было. Плохо жили. Японцы нас корейцев и за людей не считали. А после войны лучше стало. Русские пришли. Стали уголь добывать. Город строили. Мои дед и бабка огороды киркой да лопатой раскопали, растили редьку, лук, капусту. Морскую капусту по берегу собирали. Мариновали и на базар. Новый дом построили.
Желтая раса, отметил про себя Влад. Тут уж не ошибешься. Рассказчик был маленьким, сухоньким, выжаренным на солнце и выдубленным ветрами дедом. Глазки – щелочки глядели зорко, озорно, перебегая с собеседника на собеседника. Аудитория у него была смешанная, в основном его расы, но был в кругу сидящих и один белый, по виду джентльмен, одна негритянка. Объединяло всех одно – явно пожилой возраст.
                - Отец с матерью продолжали родительское дело на острове, а в шестидесятых завербовались в Казахстан. Там в богатом колхозе лук на подряде выращивали. Много тогда наших корейцев там работало. Деньги хорошие зарабатывали. От урожая всё зависело. А у наших урожай втрое был выше. Умели работать. Тут вставила свою реплику негритянка.
                - А у нас, Масаев, ни какой разницы. Работай, не работай. Всё от погоды. Есть вода, буйвол хороший. Засуха – мрут. И нам есть нечего. Мы же скотоводы.
                - Вот, господа вам пример огромного разнообразия в укладах жизни разных народов.
Это белый вступил в разговор.
                - А дай тому же зулу или Масаи хорошее образование и воспитание, тот с удовольствием в бизнес пойдет. Или науку.
                - Нет уж, повысила тон почти до крика негритянка. Я бы ни за что саванну на город не променяла. Была я однажды в Найроби. Ужас!
                - А я в рыбаки пошел, - вклинился кореец, - и в Японии был, и в Корее. Не говоря уже о русских портах. А к концу жизни понял. Надо было на огороде работать. Милее сердцу занятия нет.
                *****
                - Уговорил он мать, - продолжала неспешно старушка, - Переехала в город. Дом продали. А через три года приехала. Ко мне попросилась. Я пустила. Вдвоем – то хоть как, легче. Не сложилось у нее с сыном. Она в квартире одна. Прибери, приготовь, постирай. Взрослые на работе, внуки в институте. Скучно. Вечером все в телевизоре да компьютере. Оказалось, сын ее притащил для количества. Дом их под реновацию какую – то сносили. Так новую квартиру давали на число душ. Ильиничне дали отдельно,  однушку.  Сын и говорит, - мы, мама, твою квартиру сдавать будем. А тебе место выхлопотали в доме для стариков. Там и доктора присмотрят, и накормят. Пенсию будешь им отдавать. Вот так. И без дома осталась, и без квартиры. И без ухода. Только «гробовые» от родни спасла.
Вернулась в деревню, ко мне. Я приняла, с удовольствием, родная ведь. Сколько лет через забор соседствовали.
 Вот и жили мы вдвоём. Теперь одна она осталась, да не долго, наверное, ей куковать. Слабая совсем. Почитай отжила своё. Я - то в 79 упокоилась. А ей  уже 83. Как бы ее сюда, ко мне, не так страшно было бы. Помоги, Господи.
                *****
Вот бы сына ее сюда! Подумал Влад. Да в омут. Да матери на глаза. Ох, народ наш!  То последнюю рубаху незнакомому отдаст, то мать родную оберет, как ворюга последний. Куда Главный Ресурс смотрит!? Стоп. Тут я не туда залез. Не мной установлено, не мне судить.
Разговоры со всех концов лились беспрерывно. Были интересные. Американский историк читал земляку пекарю целую лекцию по основам политологии. В данный момент разбирал неолиберальную модель общества. Разбирал с критических позиций.
                - Я сейчас могу без оглядки на превалирующее мнение большинства высказывать своё мнение.
                - А что, при жизни нельзя было?
                - Вы поймите, сэр. Я же не был самостоятельным ученым. На службе находился. В университете. А там была отстроенная политика на историческом факультете. Основополагающие рамки были сформулированы в «Основах» и «Рекомендациях» попечительского совета. Так что приходилось соответствовать. Я только последние три года, уже на пенсии,  излагал собственные идеи. Так они отклика не находили. Я в редакции солидных журналов обращался. Под разными предлогами отказывали. А один раз на телевидении я поспорил с профессором Аткинсоном, убедительные доводы приводил с  выкладками из социологии и экономических статей. Ему трудно было возражать. Так половину моих доводов из передачи вырезали. Больше меня не приглашают. Вот Вам сейчас тезисно излагаю.
                - Вы меня простите, сэр. Я с удовольствием послушал бы Ваши доводы, но боюсь, что моя подготовка не позволяет в них разобраться. Давайте лучше поговорим о знакомых обоим вещах. Были ли вы женаты, сэр?
Профессор поморщился. Хотел было отвечать, но Влад уже отвлекся.
Его позвали. По имени и отчеству. Это было так неожиданно. Он завертел головой и увидел на соседнем островке машущую рукой мужскую фигуру.
               - Владислав Маркович! Я не ошибся?
 Влад перешел узкую протоку, заулыбался.
-Капитан! Вы тоже уже здесь. Вам – то рановато.
- Да уж, что пришло, не изменишь. Признаться, я сам процесс ускорил. Не берегся. Пустил на самотек. Да и не жалею. Смысл потерял.
Та же, как двадцать с лишним лет назад полноватая, коренастая фигура, красивая укладка черных волос, аккуратные усы и бородка. Только глаза другие. Бывшие, тёмно – карие выцвели, словно с хлоркой их застирали  в  серо -  желтые.
- Давно здесь, Владимир Иваныч? – Владу показалось, что они продолжают давнюю беседу. Как не было этих долгих лет.
- Недавно. Четко запомнил дату. 26 ноября. Через четыре дня, как 69 стукнуло. Отмечали с «коллегами». Вы первый знакомый, кого встретил.
Собеседник опустился на корточки. Задумался.
                *****
              А у Него перед внутренним взором утро 1 января 1999 года. Партнер Влада Иван купил мезонет в коттеджном поселке на Кипре в пяти минутах езды от их с Борисом дома. Они часто навещали Ивана, перезнакомились с обитателями поселка. Здесь жили на 90% русские. Вот и собрались утром после новогодней ночи на шашлыки. Сидели в одном из маленьких двориков, что перед входом в мезонеты. Женщины не спеша накрывали на стол. Благо от Новогоднего застолья у всех много чего осталось. Мужчины возились с мангалом. Влад наигрывал на гитаре, вспоминал шлягеры молодости. Пригревало солнышко. Температура подходила к +20. Кипрская зима.
Появился Владимир Иванович. В неизменном костюме с галстуком. Только что жилет не одел, жарко. Франт. Под мышкой, как всегда у него был зажат объемистый фолиант под названием «Судовой журнал». Еще с корабля припас.
История его была интересной. Он действительно был капитаном. На Дальнем Востоке ловил рыбу в Тихом океане. Управлял траулером. Была семья, жена врач, двое детей. Но «зашибал». Зарекался бросить, срывался, опять винился… Пока был в море – порядок, сходил на берег, развязывал. Да еще не совсем вписался в новые реалии после перестройки. В рыбной отрасли произошел передел, приватизация. Рыбу уже не сдавали на родные рыбокомбинаты. Везли в Японию, Южную Корею. А то и прямо в море выгружали на заграничные суда. Там платили валютой. Львиную долю забирали приватизаторы, владельцы судов, но и команде кое -  что перепадало. Ухитрялись и «мимо кассы» сдать улов. Тогда хорошо набегало. Но на этом капитан и попался.
Рыбное дело тогда ходило под криминалом. Начались неприятности. Поставили рыбака на счетчик. Угрожали. Жена не вынесла. Ушла. Вернее выгнала его.
Сбежал на Кипр. Деньги были на корейских счетах. Купил дом, один из немногих отдельно стоящих в этом поселке. Приехал не один. Привез «корабельную» жену. Ленка, деревенская деваха  из - под Ульяновска, была на судне среди других,  завербованных на путину, «дам». Большинство сидело на  обработке рыбы. А она ходила в поварихах.
Капитан, как положено по статусу перебрал многих из прелестных членов команды. Для каждой это было событие. Престиж. Подъем самооценки,  да и зависть товарок. Дошла очередь и до Ленки. Вот как она описывала жителям поселка свои впечатления.
            -После «капитанского часа» я пришла в кубрик. Отдохнуть. Моя койка была при входе, верхняя. А та,  что до меня с капитаном «дружила»,  конечно, занимала нижнюю.  Да возле иллюминатора. Я ее за ногу и на пол. Та зенки выпучила. А я ей так, спокойно,
          - Ты, коза драная! Власть переменилась. Будешь теперь  на  моей  койке. У дверей. Та сразу поняла. Даже не пришлось ей патлы  драть.
Была она нрава легкого, работящая, приветливая. С соседками всеми передружилась. Хвасталась, что капитан не пьет. Как с флота турнули, закодировался. Будет бизнес  открывать. И она поможет. Видно было, как она довольна, что с богатым живет, из нищеты деревенской выбралась.
 В «Судовой журнал»  капитан  собирал  сведения о местных особенностях, о случаях успешного, и не очень, бизнеса среди русских на острове. Он приставал ко всем, просил посоветовать. Влад с партнерами сразу сказали ему, что не знают примеров успеха соотечественников в местных реалиях. Ни те, что сами затевали, ни те, что объединялись с местными, успехов не сыскали.
              - Ты, Владимир Иванович, что умеешь делать, в чем разбираешься?
             - Умею рыбу ловить.
             - Вот и лови. А в другие дела не лезь. Останешься с носом.
             - Так тут нет промышленного лова. А я еще молодой. Хочу работать и зарабатывать. Деньги работать должны.
В это праздничное утро капитан опять завел свою  мантру про бизнес.
В разговор вступил Иван. Он близко занимался  перевалкой грузов в Красноярске. Это был, так сказать, его участок их бизнеса.
              - Послушайте,  капитан. Я в Красноярске работал с Никифоровым и Сидоровым. Первый возглавлял «Красноярскнефтепродукт», а второй был директором Нефтебазы. Золотое дно. Одна наша фирма «отнесла» им столько, что на три жизни хватит. Им Венгрия понравилась. Европа, и всё такое. Купили там по «избушке» и стали искать, куда денег вложить. Ну, чтобы работали. С местными создали совместное предприятие. Причем, у них было по 40%, а у венгров всего 20. Купили готовый бизнес – мебельную фабричку. Поставили венгра директором. Даже магазин фирменный в Красноярске открыли. Я смотрел. Мебель классная.
Так как к годовому отчету подходит – прибыль по нулям, Или убыток. Сколько не бились, лет пять. Не получили ни копья. Продали с убытком и больше не старались. Деньги в банк. И баста.
 Вот и в тот день рыбак получил традиционную порцию отрицательных советов. Вроде бы успокоился. Первый день Нового года прошел в неге и расслаблении. Потом Влад и Иван надолго уехали к своим делам в Норильск. Борис остался. За ним, как гендиректором охотились северные правоохранители. Очередные наезды по «сигналам трудящихся».
Приехав через пол -  года Влад застал капитана уже действующим бизнесменом. По его рассказам он завел деловые отношения с понтийскими греками. Понтийскими они назывались по древнему названию Черного моря – Понт Эвксинский, по берегам которого проживали. Этот народ из нашей Грузии воспользовался в своё время приглашением соотечественников в Грецию. Там они получали солидные подъемные на обустройство, до 20 000 долларов на семью. А потом многие ехали на Кипр. В Греции было плохо с работой, а Кипр бурно развивался. С греческим паспортом «понтийцы»  имели все права киприотов. Но надо помнить, откуда они приехали. Грузинская жажда легкого заработка влекла их на различные авантюры. А тут им попался откровенный лох, причем с деньгами.
              - Меня умные люди научили, как здесь по правилам бизнес вести, -  объяснял он Владу,
              - Сначала я снял офис в центре. Взял секретаря. Они посоветовали хорошую девушку. Я ей плачу 600 фунтов(1300 долларов) в месяц. Сказали меньше нельзя. Закон.
Они и машину помогли купить. Я сначала хотел пикап купить, но отговорили. Они тут всё про машины знают. Мне и бегать не пришлось. Посоветовали Тойоту Прадо. Повезло.  Нашли такую,  как у меня во Владике была.  Старая, две двери,  с пробегом, но такая же. Мне удобно. И всего 7, 5 тысяч фунтов.
- А ты в салоне был? Новые смотрел?
              - Да нет, зачем, они полный расклад мне дали. И прямо домой подогнали.
              - Ну, а бизнес – то, какой?
                - Вот они предложили продавать дубовый паркет. Поставки из Грузии. Первые два контейнера я уже оплатил.
               - Что – то я здесь ни у кого паркета в домах не видел. Или плитка, или ковровое покрытие.
               - Ну да, еще не знают, что паркет лучше. Привезу, вмиг разберут.
Ну-ну, подумал Влад. Попал капитан грузинам в капкан. Пока не выдоят всего, не выпустят.
Посмотрел в салоне Тойота новые машины. Грузовичок, пикап новенький, с пятиместной кабиной и кузовом – 6200 фунтов.
Паркет, конечно, ни кто не покупал. Еле – еле продал за треть цены.  Потом еще пару убыточных сделок ему «порекомендовали». Да соседу по городку одолжил на свадьбу сына 70 000 долларов. Сосед оказался бандитом, уехал в Россию. А сын за отца отвечать не согласился.
Пришлось капитану возвращаться на Тихий океан. Как там он с мафией договорился?  Неведомо. Но появился через пару лет опять с Леной. Кое - что заработал, но опять попался со сбытом улова «налево». Выгнали его уже окончательно.  Шансов возвратиться во Владивосток не оставили,  сказали, убьют.
Кипрский  дом продал за пол – цены и уехал в Россию. В Ульяновск.  Ленка его уговорила  ее места посетить. Там и бизнес, мол, наладим. Много друзей, помогут.
              - Рассказывай, Владимир Иванович, как вы там, на суше дела вели.
             - Да ничего дела. Пошли. Мы фургончик купили. Куры гриль. На базаре торговали. Я закупал, привозил, нанизывал. Ленка жарила, торговала. Купили однушку в хрущевке.  Жили. Но тут у меня кодировка от водки закончилась.  Думал, что уже отвык. Понемножку можно. Оказалось, что организм не обманешь. Через месяц в запой ушел. Начались скандалы в семье. Ленка одна не справлялась. Потом у нее фургон бандиты отжали. Она к маме в село вернулась. А я бомжевал  по - тихому. Там грузчиком, там в охране. Пенсия выручала.  Да вот, траванулся водкой паленой. Аккурат,  на день рождения. Сразу бы в больничку, промыли бы, откачали. А я дома мучился, надеялся. Когда сосед скорую вызвал, поздно уже было. Два дня еще в реанимации спасали.  И вот здесь я. Еще не понял ничего.
            - Долго еще понимать тебе. Ты уже не человек. Так, фантом. Можно сказать душа. Будут ее в порядок приводить. Очищать. Пока не решат, что можно в  другое тело пускать. Без вреда. По реке еще долго будешь путешествовать.
           - Хорошо, Владислав Маркович, что встретились. Хоть что – то понимать стал. А я Вас да Бориса Афанасиевича часто вспоминал, когда локти кусал, что советы Ваши мимо ушей пропускал. Занимайся, тем, что умеешь и знаешь. А я этих жуликов слушал. Хорошо они на мне заработали. А как за помощью обратился, так дружно отвернулись. Вроде бы и не знакомы.
           - Слабо ты, капитан, в людях разбирался. От этого и на море и на суше пострадал. Тебе  «ангела», уже приставили?
          - Нет. А что это?
         - Да так, компьютер летающий. Но в человеческом образе. Прилетит, увидишь. Слушайся его. Вода уже поднимается. Сейчас расплывемся. Удачи тебе.
 Остров, где они сидели, да и соседние, провалились, и они заскользили по Реке разными путями, как при жизни шли своими дорогами, своими не похожими судьбами.
                *****
И пошли картины прошлой жизни, да не по одной. Расширение действовало. Как и обещал эфиоп до десяти. Одновременно. И он везде участвовал, вспоминал, сопереживал, удивлялся давно забытому при жизни. Временами отключался, впадал в забытье, транс. Видимо транслятор регулировал нагрузку, не пережимал. Порой сам обращался к чему – то давнему, но иногда саднившему душу. Даже свой стих на эту тему всплыл. Он написал его спонтанно, утром, после беспокойной ночи. Слова сами ложились на бумагу. Почти не правил. Как там?…
Ночью
С годами чуток сон.
Вдруг затемно проснешься,
И жизни колесо
По памяти несется…

Там, вспомнишь, был не прав…
Там зря кого обидел,
Там, плохо рассчитав,
Подвоха не увидел.

Что жизнь свою корить!?
Что было, не изменишь,
А на душе саднит.
И в счастье уж не веришь.

И лица вдруг встают,
Кому принес обиду.
Тех, кто еще живут,
И тех, кто нас покинул.

И давит темнота,
Тревожит безысходность.
И долго до утра
Заснуть уж невозможно…

Но с проблеском зари,
Что пробивает ставни,
С собою говоришь
Уверенней и справней.

Вот солнышко взошло.
И вот запели птицы.
Что было, то прошло
И уж не повторится.

Что было, то прошло.
И надо постараться
Родным нести тепло.
Пока рассветы длятся.

Потом он и на музыку стих переложил. Многим нравилось?
                *****
  Пустыня совсем не равнина. Огромные барханы идут чередой, как волны в океане. Некоторые по 50 – 70 метров высотой. Он в Арабских Эмиратах. С ним жена, дочь с мужем и пятилетняя внучка. Уже вторую неделю отдыхают сначала в Эмирате Шарджа, потом в Абу – Даби. На прокатной машине успели объездить всю небольшую страну.  Поездка приурочена к его шестидесятилетию. А сегодня все на сафари по пустыне. Сидят в «Лэндкруизере». В программе – фигурная езда по барханам, обед и катание на верблюдах в бедуинском поселке. Они замыкающие в кавалькаде из шести внедорожников. Мчатся с горы на гору. Иногда душа замирает от крутизны склонов. Уже видны бедуинские палатки, последний подъем на самый высокий бархан. Джип замер на вершине. Водитель дает ему самопроизвольно скользить по склону, чтобы потом лихо вывернуть опять наверх. Но машина не слушается, мотор ревет, колеса загребают песок, но справиться с таким крутым склоном не в силах. Влад сидит в последнем ряду семиместной кабины на приставном сидении. Видит, как машина медленно валится на борт, потом на крышу, и с ускорением кувыркается до подножья бархана.
                Он на реке вновь четко и последовательно проживает этот короткий отрезок. Даже испугаться не успел.
Остановились в положении «на крыше», колесами вверх. Выбрались, долго отплевывались от песка. Поняли, что этот песок и спас их, машина мягко переворачивалась и плавно деформировалась. Хорошо еще, что у шофера хватило ума выключить зажигание. Обошлись ушибами да царапинами. Но в госпиталь пришлось поехать на КТ и рентген. Так и не попробовали бедуинской кухни. Больше всего напугалась внучка. Еле – еле уговорили сесть опять в машину. Из другого внедорожника земляки – туристы сняли все их кувырки на камеру. Потом в Москве подарили диск. Было прикольно показывать картинку гостям, после застолий.
                *****
И в это же время он сидит в 89 году в офисе советских специалистов. Куба. Городок Моа на восточном конце острова. Строительство Никелевого комбината. Сегодня он дежурный. Первым делом включил кондиционеры. Налил в плафон воды для чая. Да, чай готовят в трехлитровом плафоне от цехового светильника. Располагается он на специальной треноге из проволоки. Стоит в середине стола. Сверху в него опускаются две параллельные стальные пластинки, закрепленные в диэлектрике. К ним подведены два провода. На конце проводов вилка. Вставил в розетку, вода скоро закипит. Супер чайник. И не ломается. Пока вода закипает, он идет в центральную «офесину», так тут офисы называют. Забрать газеты и журналы. Получают прессу довольно оперативно. Считаются свежими газеты двухдневной давности.
В плафоне бурлит кипяток. Засыпается туда половина пачки чая. В ходу индийский, со слоном на пачке, или цейлонский. Экстра. Всё из Союза привозится. Тут же стоят банки с вареньем, медом. Сахар. Варенье из здешних фруктов. Самые вкусные из фейхоа или гуанабаны.  Заварка опустилась на дно. Плафон приобрел густой рубиновый цвет. Спецы и переводчики,  кому не к спеху на объект, наливают чай в персональные банки или кружки не мене литра объемом, разбирают прессу, обмениваются новостями. Местными и международными.
Влад принес приобретенный  накануне в лавке торгпредства альбом «Сокровища Русского Музея». Смотрит репродукции. Альбом бережно завернут в полиэтилен. Руки помыты. Сосед по столу Валера Дмитриев заглядывает на развернутые страницы.
                - А у меня, Влад, дома картина висит достойная музея. Но мы не афишируем. Маме ее крестная  подарила. Маша.
                - И что за картина?
                - Скорее этюд. Саврасов, первый снег. Сельский проселок вдоль опушки. И грязь. И лужи и первый снег на обочине. На березках еще не все листья облетели.
                - И что, подлинник?
                -Ну да. Оттуда не дарили подделки. Маша, это маршала Жукова дочь. Последняя и самая бойкая. Моя мать -  сестра ее бабушки по матери.
                - Так ты у нас маршала родня! Вот это новость.
К этому моменту они остались в офесине вдвоём.
                - Ты знаешь, Влад, никому я и не говорил. У нас с семьей  Жукова и контактов – то не было. Вот только Мария крестную свою любила. Забегала поговорить. Но редко. Молодая, быстрая, видно, что упрямая. Я ее еще маленькой девчонкой с бантами знал.
                - А ты сам тоже из генеральских?
                - Вообще – то да. Но это в детстве. Отец ходил в высоких чинах во время войны. Командовал службой обеспечения партизанских отрядов. Помню его в шинели, с портупеей, кобурой. Часто на ночь уезжал. На аэродромы. А у нас квартира большая была. Я по коридору на трехколесном велосипеде ездил.  Вдоль стены ящики под потолок рядами. Консервы, коньяк, вино, шоколад. Видно, батя себя не забывал. В 47-м его увезли. Больше не видел. Нас в полуподвал выселили. Как мать лагеря избежала, до сих пор не знаю. Даже у меня по документам всё чисто. Может быть, уже тогда через любовницу на Жукова вышли? Тайна.  А картина висит. Ты первый знаешь, что ценная. А так все думают, что обычный ширпотреб.  Ты, я знаю, не трепач.
Да он и забыл давно об этом. Где этот Валера? Жив ли? Вряд ли. Он был еще довоенный,  на шесть лет старше.
                *****
И опять Эмираты. Тема аварии не отпускает. На следующий день пришла представитель перевернувшей их турфирмы. Узнать, есть ли претензии.
Сошлись на компенсации за новенький фотоаппарат NIKON. Он перестал работать, песком забило. Женщинам бесплатное посещение Марокканских бань.
А вечером хозяин всех ведет на морской буфет в соседнем отеле. Большой зал украшен ледяными скульптурами. Тема – море. Тут и дельфины, и краб, и медуза с морским коньком. Сверкают. Большая часть зала занята столами с едой. Рыбные деликатесы сотен видов. Вяленая, копченая, сырая, фаршированная и еще не понятно какая рыба. Здесь и семга, и сельдь разная, и маленькие, вроде кильки и салаки. Большие куски маринованного тунца, рыбы меч и других рыб, названия неведомого. Устрицы на льду. Красная икра в большом хрустальном тазу с деревянной ложкой, которой можно зачерпнуть грамм 200 одним махом. Крабы разных размеров. У больших отломаны ноги и клешни для удобства. Тут же вареные речные раки. Горами мидии, и другие раковины от сантиметровых до величиной с ладонь. Отдельное блюдо с улитками. По стенам зала расположены жаровни. Можешь набрать себе сырых гадов и отдать обжарить, или сварить. Креветок здесь всех размеров и видов. От маленьких до огромных двухсотграммовых, тигровых.
Глаза разбежались. Хотелось попробовать всего. За соседним столом мужчина, видимо француз, налегал на улитки. Вытаскивал их из домика специальным крючком. Судя по горе панцирей перед ним, процесс шел уже довольно долго.  В другом углу зала Влад увидел знакомое лицо. Поэт Андрей Вознесенский в компании еще трех соотечественников отдавал дань устрицам. Сам Влад, попробовав несколько блюд, остановился на наших родных речных раках. Хотя они и размером и способом варки и уступали бессарабским сородичам с Дунайских лиманов. Часа три компания наслаждалась неслыханным разнообразием морской фауны, и только тогда переводчица задала вопрос:
                - А что вы во двор не выходите? Там тоже много интересного.
Вот же «странная женщина»! Хотя на языке вертится другой эпитет. Вот бы раньше сказать.

Вышли в сад, примыкающий к ресторану. С набитыми до отказа желудками было очень горько наблюдать  огромных лобстеров на гриле, или целиком запеченных на углях угрей или форелей. Так «глазами» и попробовали.
Ладно, договорились приехать сюда еще раз. Специально в этот уголок Рая для обжор. Но не срослось. Остались несколько фото и воспоминания.
                *****
А тут в параллель он с внучками Лизой и Катей. Лизе 11, Кате 4. Кипр. Лето. Детская площадка. Лиза катает малышню на багажнике велосипеда. Желающих  с пол – дюжины. Все рвутся прокатиться, лезут вперед, галдят. Лиза усаживает всех на лавку.
            - Буду катать с этого края по одному. Ты садись. А ты следующий. Кто прокатился, садится с другого края и двигается, пока очередь не подойдет. Понятно? Сидеть тихо, не драться.
Все расселись. Затихли. Два круга и смена. Следующий. Лиза хорошо к детям относилась, любила с ними возиться. Катька с малых лет заводила конфликты. Крупная и бесстрашная дралась даже со старшими. Не жаловалась, и редко плакала. Злость мешала. Влад поймал ее съезжающей с горки. Видел, что она как – то мнется, ножки сжимает. Явный признак…
           - Катюша, ты какать хочешь?
           - Да нет, дедушка. Я писать терплю.
Пошли в кустики. А фраза запомнилась.
                *****
А на другом «экране» одновременно другая сцена и «декорации».
Красноярский городской рынок. Серое зимнее утро. Они всей делегацией Норильского управления, шесть человек, вышли на рынок купить с собой в Норильск каких – то витаминов. Сегодня вылет домой. Скоро в аэропорт. Накануне подвели итоги года. В этом году Трест устроил выездное совещание. После вручения наград в ресторане Енисей состоялся банкет. Его отголоски чувствовались. Головки передовиков  Соц. Соревнования нуждались в «поправке». Самые сообразительные сразу двинулись к рядам с квашеной капустой и солеными огурцами. У продавцов покупали с собой дары Сибири, редкие на севере, а еще просили нацедить в кружку рассольчику. Особенно пошел капустный. Все залпом опрокидывали полулитровый сосуд, крякали и щедро, по северному расплачивались. Бабуси в соседних рядах ухмылялись:
                - Вишь, начальство. Видать хорошо вчера гуляли. А поправляются по-нашему, как простой народ, рассолом.
За начальство приняли. Да и ясно. По одежке. Северяне, что руководство, что рабочие, как на подбор в ондатровых, или норковых шапках, приличных пальто, импортной обуви. На фоне небогатых сибиряков, половина из которых ходила в телогрейках, выглядели действительно «начальством».
Ну откуда вынырнуло это сто раз забытое утро. А, главное, он ощутил ту редкую, хоть на два – три дня, тогдашнюю отрешенность от повседневных забот и обязанностей.   
                *****
                - Эй, Витька! Хватит колотить, всё равно не откроем. Давай взорвем лучше.
Это Валерка, самый старший в их компании.
                - Да как ее взорвешь? 
Эту дуру. Надо гранату привязывать. А нету гранаты.
                Давай на костре попробуем.
Этот  выход на полигон, что начинался через дорогу от их дома в Ломоносове, запомнился намного лучше других. Он тогда учился в первом, или во втором классе. Такими же были и его друзья. На полигоне, где еще недавно шли бои, чего только не было. На этот раз они нашли БОМБУ! Будучи взрослым, он понял - то была не авиационная бомба, а скорее всего, мина от ротного миномета. Но все атрибуты бомбы были налицо – каплевидная форма, стабилизатор и на переднем конце ударный взрыватель.

              Гордые такой редкой находкой они в порыве любопытства ее бросали, старались разобрать, колотили, чем попало. Хотели вывернуть взрыватель. Когда Валерка их остановил, слава Богу, стали вспоминать множество случаев гибели и увечий пацанов от военных находок. Притихли. В глубокой воронке развели костер, и осторожно поместили бомбу в центр пламени. Долго сидели метрах в пятидесяти, за пригорком и ждали взрыва. А когда он прогремел, почему - то разочаровались, что не очень громко. Выводы, правда, сделали – больше не бить и не бросать боеприпасы. Они взрываются!

                *****
Эта картинка ушла. А он еще раз подивился благосклонности высших сил, что сохраняли, и не раз, ему жизнь.
А другие «файлы» открываются на разных экранах. Кажется, что сидит он в комнате охраны какого – то торгового центра, а перед ним экраны с камер наблюдения. Много экранов. Надо не пропустить чего – то важного. Сознание пытается охватить всё разом. Но с течением смены это делать всё труднее. Внимание уже не то. Голова устает.
Тут, на Реке, всё проще. Нет понятия усталости. Все «экраны» внутри. Условны. Но он чувствует – и тут предел близок. Эпизоды жизни,  транслируемые извне, становятся короче, сменяются всё быстрее. Или ему это кажется. Времени же нет. Всё условно. И вот уже идут перед внутренним взором не эпизоды, не сцены из жизни, а короткие, как фото, или титры, отрывки.
                *****
 Он бреется и разглядывает герпес на губе. Досадливо морщится. Рука тянется к тюбику с мазью.
                - Надо же ему сегодня вылезти. В такой день. Во Дворце Культуры комбината сегодня награждают передовиков труда, отличившихся на строительстве огромного Надеждинского завода. Ему тоже Ельцин медаль подписал. Припудрить, что ли?
И пошел посоветоваться с женой.
                *****
Кипр. Море. Плывет на спине  привычным маршрутом, метрах в двухстах от берега.Километр туда, столько же обратно. От буйка до буйка. Для тренировки памяти часто ставит себе задачу называть что – либо на каждую букву алфавита. Сегодня – композиторы. Споткнулся о букву «З». Перебирает, пробует с другими буквами. И вдруг «выплывает» из недр памяти – Зуппе. И, вроде бы, Франц. Оперетты писал.
                *****         
 Внучка Лиза, двух лет, едет на трехколесном велосипеде по краю большого общего бассейна. Полно народу. Рядом пляж. Вдруг заднее колесико срывается с бортика. Переворот. И Лиза и велосипед под водой. Он стартует. До бассейна метров десять. А вслед внучке с бортика спрыгнул киприот, хороший знакомый с этого пляжа, Деметрис. Мгновение и Лиза уже у него на руках. Он высоко ее поднимает. Показывает Владу – всё обошлось. Не торопись. А она и испугаться не успела.
                *****   
На лестничной площадке за дверями квартиры крики, возня, мат. Слышны глухие удары. Опять муж соседку «гоняет» Та в голос кричит: - Спасите. Убивают. Влад выскакивает в одних трусах. Хватает здоровенного соседа за поднятую для удара руку.
             - Стоп! В тюрьму захотел!? Остынь, - кричит Влад, как только может, громко. Слово тюрьма, откуда сосед недавно вернулся, помогло.  Выматерился и убежал вниз по лестнице.
                *****
             Морг. Он договаривается о похоронах тестя. Принес, во что одеть, просит сделать грим и т.д. На низкой каталке, какие пользуют вокзальные носильщики, завозят черный куль. Санитар стаскивает руками его на пол. Тот шмякается на бетон. Влад видит, это покойник в шахтерской робе, изуродованное лицо, вывернутые конечности. Кровь.
            - С рудника привезли, под завал попал.
Картина впечаталась в память. Даже каску с фонарем с раздавленной головы не сняли.
                *****
         - Владик. Миленький…
Это жена шепчет ему  слова в самые приятные мгновения. И нет вокруг ни спальни, ни комьев снега, что с яростью бросает пурга в окно, только они, уносящиеся в Рай.
                *****
             Он открывает дверь на звонок, оторвавшись от обеда. Милиционер. В бронежилете. С автоматом.
             - Владислав Маркович?
             - Да я.
             - Полковник Литвишко прислал за Вами. Надо срочно проехать  в отдел.
             - Могу я закончить обед. Да и сам могу заехать. Водитель будет через десять минут.
              - Нет. Срочно. Оденьтесь.
Вот менты, проскользнула тогдашняя мысль, всё им срочно!
Да и, как оказалось, и срочности особой не было. Суп не дали дохлебать.
                *****
               Он мчится с друзьями на лодке по северному озеру. В пяти минутах от их стоянки надо проверить сети. Ужинать пора. Небольшая волна. Брызги попадают в лицо. А вокруг такая Красота! Небо над Таймыром на закате малиновое,  и такие же краски на облаках и блики на волнах.
                *****
                Та же компания, с теми, кто был в лодке, но уже на смотровой площадке. Вершина самой высокой горы на Кипре. И название у нее говорящее -  Олимп. Друзья гостят на острове, и они с Ниной стараются показать им всё. Во все стороны захватывающий вид. Горы, поросшие лесом, вдали  море, его заливы, бухты, полоски песчаных пляжей и бескрайний простор.
                - А маленький у Вас остров, - вздыхает друг по Северу Николай. Простору мало.
Ну да. На их Таймыре таких Кипров штук двести поместится…
                *****
                Они с женой позируют перед казино в Монте-Карло. Обнимаются. Он целует Нину в щеку. Оба смеются. Друзья бизнесмены, что недавно купили недалеко усадьбу в Провансе и пригласили в гости, снимают их на телефон…
                *****
                Пещера на острове Лансароте, Канары. Самая мрачная из тех, где бывал. Черные стены и низкий потолок из застывшей лавы. Добрались до расширения. Впереди провал. Внизу виден огонь светильника, уходящие глубоко черные стены провала. Экскурсовод объявляет:
               - Внимание. Сейчас произойдет чудо.
 Бросает в провал увесистый камень. Картинка искажается, морщится.  На  месте провала идут круги. По воде. Оказывается, это было озерцо. И отражалось то, что сверху. Свод. А впечатление провала было для ВСЕХ очевидным.
Вот так и в жизни, мелькнула мысль, всем очевидное, не всегда истина.
                ***** 
  Он завороженно смотрит на свод Сикстинской Капеллы в Ватикане. Вот - вот соединятся пальцы Всевышнего и Сына его Адама. И тот получит Душу. Влад вспомнил, как в то мгновение сжалось всё внутри. Наверное, это его душа почувствовала и гениальность автора, и святость момента. Тогда он еще подумал, - ощущение такое же, как перед Сикстинской Мадонной Рафаэля. Тогда в Дрездене, его еле увели из зала. Не мог оторваться от чуда. Гении живописи могли проложить дорогу человеку. К Богу.

                *****
 Щелчок. Всё погасло. Ни одного «экрана», ни каких чувств, взор погас. Хоть и открыты глаза, но перед ними, как шторка упала. Темнота. Черная. Непреодолимая. Конец, мелькнуло.

 И всё!  ВСЁ пропало.


 

Часть 5.
     - Ну что, перегрелся!?
Это дружок Ганнибал шутит. Влад его еще не видит. По – прежнему, сплошная темень вокруг. Но голос чувствует.
     - Пришлось перезагрузить, софт поправить. Дали слишком большую нагрузку, превысили расчетные параметры. Могло твоё поле пострадать. Ну, как сейчас, лучше?
Пелена с глаз спала. Река, облачко с андроидом.  Похоже, что улыбается.
   -Да, лучше. А что за поле у меня такое?
    - Об этом как – ни будь. Если разрешат. Потом.
     - Мы тебе много, как у вас говорят, стрима одновременно залили. Защита сработала. Теперь давай работать спокойнее. Один эпизод, или историю, но подробно кусать будем.
     - Наверное, жевать? Это ближе по смыслу.
     - А, да, ты прав. Увлекся вашими жаргонизмами. Так что, к делу. Старайся выбирать размышления, а лучше диалоги или истории по всем жизненным проблемам. Серьезным, затрагивающим важное. Не торопись. Если надо отдыхай. А на островах я тебе постараюсь знакомых из прежнего периода подогнать. А если они уже «там», т.е. прошли реку, и продолжают в другом месте, времени и теле, я голограмму пришлю. У нас ведь банк данных полный. По вашему «база». Там всех найти можно.
     - Что, и попросить кого – то  конкретно можно?
     - Нет уж. Дай Вам волю, такое начнется… Программа. Сама решает. Я тут не входящий.
     - Лучше, не вхож.
     - Да, не вхож. Пока!
Зуммер запищал. Мгновение, и он снова один.
                *****
В черепе пустота. Видимо, точно перезапустили. Ни одного файла до общения с андроидом. А что было перед отключением? Нет данных. И о каком поле он говорил? Надо будет уточнить. Ладно. Подождем. Поплаваем в виде беспамятного чурбана.
                *****
А вот тебе и тема прилетела, в ответ на «беспамятного чурбана».
        - Да мы были, как зомби. Уже в самолете посмотрели друг на друга и одновременно:
 - а что это было!? Так до сих пор понять не можем.
Они сидят в Кипрской таверне, Влад и его коллега по работе и бизнесу Иван. С женами.
Ирина, жена Ивана, живописно, в лицах, рассказывает историю  покупки ими апартаментов на Кипре.
Когда Влад с Борисом решили покупать недвижимость на острове, Иван оказался.
        - Я в родной Татарии домик построю. Нам там нравится. Родина. Мы же с женой из одного городка, со школы знакомы. Там и доживать будем.
Потом приезжали пару раз на Кипр отдохнуть по путевке. Борис с Владом расхваливали им жизнь на острове, предлагали подобрать по желанию домик или квартиру. Но те отказывались. И вот приехали в очередной раз в отель. Влад с Борисом и семьями тогда были в Норильске.
И встретилась Ивану и Ире местная «достопримечательность», известная в кругах русской диаспоры, как «Мадам Ирина». Да вот наши герои, Ира с Ваней о ней предупреждены не были.
         - Она на соседнем лежаке у бассейна загорала, - продолжала Ира, - такая вежливая. Откуда, мол, как там, в России? Я давно здесь. Если что объяснить, или рассказать, то я с удовольствием. Постепенно уговорила посмотреть недвижимость. Просто так, без обязательств. Вот, не собирались мы ничего покупать, думаем, поглядим да и уедем. А она как загипнотизировала нас. Утром только проснемся, уже ее мерседес у входа. Торопит. Три – четыре варианта квартир и домов посмотрели. Последний, вроде бы, подходит. Место хорошее, до моря 10 минут ходьбы. И завертелось. Подписали контракт на 55 тысяч фунтов, а цена по ее словам -  75. Двадцать, говорит, отдадите наличными. Налог будет меньше. Дали задаток 10 тысяч и можно переселяться. Мы говорим, что мебель надо, технику, посуду, белье… Она и тут «пришла на помощь». Только проснемся, уже на пороге,
       - Я договорилась. Нас в мебельном ждут, самом лучшем, будут скидки. На следующий день кухонная техника. И так за пять дней всё в дом купили. Спешка, напряг, но успели. Даже шторы в три слоя, как модно, в ателье пошили и повесили. Деньги так и летели, аж  шум стоял.
       - Ты про телевизор расскажи, - вмешался Иван.
       - Да. Покупали мы в одном магазине технику разную. Пылесос, кухонный комбайн и прочие вещи. И телевизор там же. На следующий день нам мадам и заявляет:
        - Извините, вчера в спешке мы за телевизор не рассчитались.
         - Как так!?
         - Вот хозяин позвонил, чеки поднял. Нет телевизора. Надо доплатить.
         - А мы за всё налом платили. Чеки выбросили. Как – то не предполагали такого. Пришлось платить. Потом, уже когда в следующий раз приехали, с соседями по поселку пообщались. Оказывается все, кто через «Мадам Ирину» покупали, на эту удочку попались. Всех торопила, возила в одни и те же магазины. И обязательно «забывали» заплатить за телевизор, или что другое.
 Позже выяснилось, что все деньги за квартиры, что она брала наличными, якобы для снижения налогов, она забирала себе, просто завышая цену строителя.
            - Через год в этом же городке она выстроила отдельный дом для себя. Но как она умела убеждать! Мы точно, да и другие рассказывали, как кролики в пасть удава шли. Так что только в самолете и опомнились. Ну что ж, теперь будем, как вы, киприотами.
Влад с Ниной посочувствовали друзьям, запили это всё хорошим местным вином под прекрасную закуску.
Впоследствии, «мадам» всё же нарвалась на тех, кто не спускает аферистам обмана. В одну «прекрасную ночь» взорвали ее джип – мерседес. Предупредили. Она срочно продала дом и отвалила в Австралию. Лет пять о ней шли слухи, что хорошо устроилась, купила дом, риэлтерствует.
Но, видимо, и там ее раскусили. Вернулась на Кипр. И опять за старое. Местные – то ее повадки знают, сторонятся, как от прокаженной. Ловит «новеньких».
                *****
Островок. Группа человек восемь. Чисто мужская компания. Уселись вкруг. Доносится смех. Явно русские. Подошел поближе, поздоровался. Пригласили присесть и продолжали слушать усатого дядьку с различимым волжским оканьем. Тот кивнул Владу и продолжал:
              - Я тогда на буксирчике новеньком, небольшом мотористом работал. В порту, в основном, крутились. Там баржу перешвартовать, там «пассажиру» в ветер помочь встать к причалу. Ну и на рейд и с рейда людей возили. Команда дружная. Семь человек. В машине нас двое с механиком. Капитан, боцман и палубная команда. Ну и повариха, конечно. Так получилось, что все холостые мужики подобрались. Капитан справедлив был, и умен. Сам команду эту на навигацию собрал. Еще на берегу  присмотрелся. Ну, по праву капитана, естественно, повариху первым попробовал. Через неделю после ужина на баке всех мужчин в перекур собрал. Объяснил ситуацию.
             - Все вы знаете, что на летнюю навигацию законтрактовались. Отпусков да отгулов до ледостава не будет. Наше место рейд, да порт. На берег не погуляешь. А жить надо. Повариха наша – баба что надо. Думаю, что женский вопрос для всех решит. Я, хоть и старший, и по чинам и по возрасту, но жадничать не буду. Нас шестеро. Предлагаю каждому одну ночь в неделю. Поровну. Я с Дусей перемолвился. Она поняла, что лучше сразу договориться, чем потом на петушиные бои смотреть. Воскресенье ей оставим. На бабьи дела и отдых.
             - Возражений со стороны команды не последовало. Прошел месяц.
Экипаж дружный. Работа идет. С Дусей тоже порядок. А тут присылают из местного училища Речфлота на практику парнишку. Звать Серега. Сирота,  детдомовский. Лет семнадцать, а здоров, как мужик. Росту под метр девяносто, руки, как весла в шлюпке. Копна соломенных волос и вся морда в веснушках. Сразу видно, из наших, из волгарей. Ну его, как закон для салаг велит, на самые грязные работы, палубу драить, тяжелое таскать, медяшку до солнечного блеска, чалку бросать да канаты на кнехты крепить. Он всё в охотку, без проблем. Только канючит, когда, мол, за штурвал? Пришелся  экипажу, как тут и был.
Через какое – то время капитан боцману и говорит,
           - Ты, Михей, давай с парнем женский вопрос решай. Спроси у Дуси, как насчет выходного? Может, мальцу отдадим? Кровушка – то играет.
Дуся согласилась. Еще бы, пацан – картинка, свеженький да не обученный. Силушка так и прет.  Дали ему воскресенье. Он сначала засмущался, но пошел.
В понедельник сияющая, как надраенная рында,  Дуся раскладывала в столовой кашу на завтрак. Все улыбались, глядя, как она на вновь обращенного ласково смотрит, да порцию самую большую подкладывает. А капитан Серегу спрашивает,
          - Ты это что, сынок, на ногах стоишь? Садись, поешь кашки, а то отощаешь. Серега покраснел во всю конопатую рожу.
          - Да я тороплюсь. Так стоя поем.
Тут до капитана дошло. Он как рявкнет:
          - Боцман! Три свайки тебе в зад! Ты что, молодому инструктаж по технике безопасности не провел!? Смотри! Получишь у меня. Отберу брезентовую робу!
 Вся команда поняла юмор момента. Хохотали так, что кое – кто со стульев повалился.
Дело в том, что у Дуси был небольшой «изъян». Она в интимный момент, ближе к кульминации переставала себя контролировать. И давала волю рукам. Царапала нежные кожные покровы партнеров. Все знали эту ее особенность. Поэтому ночевали у нее, не снимая брезентовых рабочих брюк.
А боцман забыл провести инструктаж.
Компания на островке «залилась» хохотом.  Беззвучным, но от этого не менее заразительным.
Тут пошли анекдоты «про это». Больше всех понравился, рассказанный лысым мужчиной с явными семитскими корнями.
     - Приходит к Ребе – еврейскому попу -  молодожен Ицхак, - помоги Ребе, не получается у меня интимная жизнь с моей дорогой и любимой Рахилью.
     - Да не может быть! Вы такая чудесная пара! Оба кровь с молоком. Я от вас чудесных деток жду. Расскажи подробнее, что не получается?
     - Ну, Рахиль ложится на левый бок. И я ложусь на левый бок. И так, и сяк, не получается.
     - А вы попробуйте лечь на правый бок.
     - Как, Ребе! Лицом к маме?
  Потом начали вспоминать всякие жизненные ситуации. Приятно было сидеть в кругу соотечественников, бездумно слушать незатейливые истории. Припоминать  похожие из своей жизни.
Волгарь, что с буксира, обратил внимание на смуглого, явно Кавказских корней, мужчину.
           - Что, джигит, задумался? Расскажи, как на Кавказе жил? Что видел?
          - Да что рассказывать. Я в Ереване всю жизнь прожил. Институт там кончал, потом на заводе до пенсии. Всё как у людей. Ничего интересного.
          - А задумался  то над чем?
          - Да так. Ерунда в голову лезет. Вам и не интересно будет. Случай в уме всплыл. Вот думаю, народ, что стадо. Так легко одного обмануть, а уж толпу – совсем просто.
          - Да ты расскажи. Может и нам интересно будет.
          - Ладно. Мне тогда лет сорок было. Иду вечером с работы. На центральной площади народ толкается. Любопытно. Продают что – то. Да прямо с машины. Грузовик трехтонка. В кузове пара мужиков. Подхожу. Мама моя! Коньяк наш армянский три звезды. В магазине не найдешь, всё в Москву уходит. Гос. цена 4-12. Продают по пятерке. Торговля идет быстро. Я по карманам. Заначку достал. Червонец. Взял две бутылки и, довольный домой пошел. Пока до конца площади добрался, услышал шум мотора. Обернулся, машина уже поехала. Весь кузов распродали, меньше, чем за час.
Но самое интересное было дома.  Дома был гость. Как русские говорят, хуже татарина. Не званный. Контролер из электросетей. Жена в слезах. Контролер протокол составляет. Улика на столе перед ним. Тогда за свет копейки платили. Но кто как пытались и на этом экономить. А зачем платить, когда сосед не платит. У нас на заводе за пять рублей схему на трансформаторе собирали. Воткнешь вилку в розетку, и счетчик в обратную сторону мотает. Фаза меняется. А жена, курица, утром не выдернула. Пожадничала. А я сколько раз говорил, днем ни – ни. Попалась.
Я контролеру и говорю:
           - Зачем, дорогой, протокол писать. Раз уж ты в гости пришел, так и будь гостем дорогим. Сейчас жена на стол накрывать будет. Сядем, как люди. Кушать будем. Пить будем. Смотри, что я принес. Как знал, что гость будет.
И показываю ему коньяк.  Каким строгим не казался, а против нашего не устоял. Протокол порвал. Жена уже всё с кухни несет. Сели, налили, выпили. И смотрим друг на друга, как ишак на ишака…
            - Это что? – спрашивает он. Чай?
            - Похоже, - говорю я. Бутылку посмотрел. Заводская. Не придраться. Открываю другую.
 Чай!
Мы давай ржать. От неожиданности, и от досады. Контролер слезы вытирает, еле слова выговаривает:
             - Где ж тебя так надули?
Я рассказал. Хорошо дома было что выпить. Посидели, отсмеялись. Обсудили.
            - Ловкие ребята, - восхищался контролер, - знают, что коньяк не будут тут же пробовать. Домой понесут, к случаю. Да и цену поставили круглую. Чтобы со сдачей не возиться. На скорость рассчитывали.
Компания на островке тоже подивилась такому трюку. Да легко нашего брата облапошить.
               - Господа! Я тоже могу предложить вашему вниманию некоторое эссе на эту тему.
Это «подал голос»  благообразный мужчина, голова и лицо его были, как облаком,  окутаны пухом седых волос. Вся его внешность указывала на его отношение к ученому миру. Только пенсне не хватало. Да не возьмешь СЮДА ничего ОТТУДА!  Даже пенсне.
               - Разрешите представиться. Петр Ефремович Чаевский. Петербуржец. По роду занятий орнитолог. Специализируюсь на наших северных видах. Гагары, Казарка Краснозобая.  Удивительный, к слову, подотряд! Ой! Пусть аудитория меня простит. Не по заявленной теме пошел.
               - Пардон, профессор! Ты про аферы, или про щеглов? – Подал реплику волгарь с буксира.
              - Извиняюсь, доцент, до профессора не дослужился. Но к делу.
               
     - Я вам расскажу байку, рассказанную моим дедом по матушке. Он у меня в Ленинградском Уголовном розыске с двадцатых годов служил. Блокаду прошел. После войны уже в отставку вышел. Генералом. Много рассказывал. Но выделял дела сложные, хорошо спланированные и даже с юмором. Не простой  гоп - стоп, или налет на сберкассу.
Вот одна из его историй. Можно ее назвать «Не счастливая комиссионка».
Дело было в Ленинграде еще до войны. На Невском был большой комиссионный магазин. Торговали всем – антиквариатом, художественными произведениями, мебелью, мехами, одеждой. Отдельно – ювелирный отдел. Чего там только не было. Богатый был магазин.
В один прекрасный день в магазине солидная супружеская пара облюбовала большой платяной шкаф. Был он сработан еще до революции из крепчайшего дуба. Солидная, прочная вещь. На века. Покупателям понравилась. Купили. Деньги в кассу внесли. Но возникла проблема с вывозом. Договорились на следующее утро. Приедут с грузчиками за полчаса до открытия, дабы не нарушать торговлю. Директор специально прислал зав. залом открыть двери, отключить сигнализацию. Четверо здоровенных грузчиков споро вытащили громадину на крыльцо, с него в кузов нанятой полуторки. Шкаф уехал.
Стали подтягиваться на работу продавцы. В 9-00, как обычно, открылись. Но тут к заведующему торговым залом стали подбегать продавцы из разных отделов и докладывать о пропажах. Вызвали милицию. Оказалось, что недостачи были практически во всех отделах. Меховой  пострадал больше всего. Антиквариата тоже много пропало. Несколько ценных картин. Ну и, конечно, вся ювелирка с прилавков. Следствие установило, что один из шайки накануне, каким – то образом, спрятался в шкаф и дождался закрытия. Вся ночь была в его распоряжении для отбора ценных вещей и складирования их в просторном шкафу. Шкаф потом нашли на загородной свалке. Пустой.
А где – то через год публика на Невском наблюдала следующую картину. Возле этого комиссионного магазина стояли два грузовика с откинутыми бортами. На одном стояли яркие софиты, толкались осветители. На другом стояла на штативе огромная кинокамера.  А под ней  располагался в кресле режиссер в шляпе и темных очках. Шла съемка кино. Прохожие останавливались посмотреть на это редкое диво. Подошедшие постовые прогоняли зевак за расставленные ограждения,
 - ну что собрались!? Не видели, как кино снимают? Осаживай!
 На крыльце магазина в это время появились грабители в масках с ворохом вещей в руках. За ними выскочил администратор с перекошенным лицом и воплями, - грабят!!! Он махал руками и захлебывался в крике.
           - Во  дает, удивлялись зеваки. Орет, как взаправдашний, артист!
А грабители, размахивая наганами, еще пару раз сбегали внутрь магазина. Всё, что выносили, сбрасывали в кузов к осветителям.
Наконец, режиссер встал с кресла, захлопал в ладоши и густым басом рявкнул, - снято. Отбой. Машины подняли борта. Грабители вскочили в кузова, и машины под звуки клаксонов пробрались сквозь толпу не проспект и дали газу.
Только администратор еще метался по крыльцу и продолжал орать о краже.
            - Да кончай уже, артист. Ишь, в раж – то вошел. Догоняй своих.
Администратор понял всю тщетность его усилий, сел прямо на ступеньки и заплакал.
            - Бараны, - причитал он, козлы! Я ору грабят, а они… Еще и милиция помогала.
Вот так не повезло злосчастному магазину во второй раз.
Но был и третий! Уже после войны.
 Внимание!
Начать можно традиционно. В одно прекрасное летнее утро, точнее в семь, к нашему магазину подъехал грузовик. Шофер откинул борта и сдал задом к самой витрине магазина. Прибывшие на машине рабочие поднялись на третий этаж и стали на веревках спускать с балкона рояль. Это был роскошный инструмент красного дерева, укутанный по возможности от царапин на время перевозки. Погрузка шла целый час со всеми предосторожностями. Рояль закрепили в кузове специальными тягами, проверили на устойчивость и машина благополучно уехала.
Пришедший к девяти на работу персонал магазина не сразу обнаружил круг диаметром в полметра, аккуратно вырезанный в стекле витрины в самом низу, почти у асфальта.
Прибывшие оперативники нашли свидетелей погрузки рояля в машину. Она стояла как раз на том месте, где было вырезано отверстие в стекле. Поднялись в квартиру и у старушки – хозяйки услышали трогательную историю продажи инструмента «солидным людям».
                - Аристарх Семенович и  Бэла Константиновна, прекрасные люди. Интеллигенты. Всегда с тортиком или конфетами приходили.  А недавно вазочку подарили, вон на горке стоит. 18 век! Ах, да. Зачем приходили? За роялем. Он у меня от покойного мужа остался, большой музыкант был, царство небесное. Так оказалось, что таких роялей красного дерева в Ленинграде всего два было. Второй – то у самого Шестаковича. У Дмитрий Дмитрича  нашего.  Когда композитора в Москву еще в блокаду вывезли, так соседи инструмент – то на дрова и пустили. В буржуйках сожгли. Как узнал про это Великий наш, совсем загрустил. Не могу, говорит,  на  другом творить. Найдите! Так и нашли мой инструмент. Я сначала не хотела продавать. Память, всё – таки. Но потом пошла навстречу. Ведь не кому попало. Гению!  Вот поутру и договорились, чтобы движению не мешать. Невский ведь.
Ущерб государству извлеченный через дыру в витрине раз в двадцать превышал стоимость рояля. Хоть и преступники! Но умели, гады!
                *****
Островок стал опускаться, компания распалась. Он скользил в струях Реки и думал о других, более поздних аферах и обманах. О бесчисленных «МММ», играющих на людской жадности, о залоговых аукционах, оставляющих нищими пол – страны. О самой большой в мировой истории пирамиде доллара…
 Вечное движение – одни дурят, другие страдают. И соотношение численности далеко не в пользу вторых.
Вспомнился отец. Вот тот был рассказчиком знатным. В свое время Влад слушал его иногда в пол – уха, занят был своими мыслями. А зря. Многое пригодилось бы. Вспомнился рассказ отца о том, как они ходили в баню. Владику тогда было года два. Пока отец в парилке на верхней полке предавался с другими мужчинами банным утехам, Владик сидел внизу в шайке с водой и пластмассовой лодочкой. Отхлеставшись вениками, мужики обратили внимание на малыша. Он что – то хотел изобразить на пальцах. Складывал их так и сяк. Пыхтел, старался. Наконец зафиксировал фигуру из кулачка с оттопыренными  большим пальцем и мизинцем. Подвел мизинец к шее и на всю парилку:
          - Папа, а мы после бани тяпнем по маленькой?
                *****
Зажужжало. Прилетел Ганнибал.
      - Отца вспомнил. Хорошо. Покажу. Только это, как бы это понятнее сказать, запись. Общаться у вас не получится. Просто смотри. Вспоминай.
Улетел. А Он вскоре приплыл к островку. На нем сидел отец. В здешнем белом балахоне, в возрасте где – то под шестьдесят. Он оживленно говорил с мужчиной явно южной внешности, ровесником по годам. Говорили на английском. Собеседник:
         - Я не совсем понимаю, мастер Марк, куда вы клоните. Простите, я Вас по корабельному – мастер, не кэптн. На Ваш вопрос я не смогу дать квалифицированный и полный ответ. Ведь я всего лишь старший стивидор в порту Пирей. А наша компания велика и по тоннажу и по персоналу. Я, конечно, могу с точностью до плюс - минус пять процентов назвать Вам численность менеджмента компании, то бишь наземного персонала. Но прошу учесть, что мы вынуждены держать два офиса, здесь в Пирее  и еще в Нью-Йорке. Так что управляющих много. Где – то человек  девяносто. Так зачем вам это, сэр?
         - Уважаемый мистер Йоргос!  Я просто решил сравнить количество управляющего персонала у вас в компании и в моём родном пароходстве. Я у себя на Родине веду долгую и бесплодную войну с береговыми чинушами,  отстаивая права тех, кто действительно зарабатывает для компании деньги. Я имею в виду плавсостав, тех, кто возит грузы.  А боссы раздувают береговые штаты и всячески ужимают возможности плавсостава. Вот я и решил поинтересоваться соотношением моряков и менеджеров у нас и у вас. Ваша компания по количеству судов и тоннажу примерно, как наша. А вот соотношение работяг и нахлебников не в нашу пользу. Увы,  далеко не в нашу. Тут социализм явно в проигрыше.
       - И сколько, если не секрет, у вас «конторских».
      -  Не секрет, -  отец со вздохом сожаления выдал цифру, - тысяча сто!
      - Ого, что же они делают!?
      - Милый Йоргос, на этот вопрос и у меня нет ответа. Зато есть два выговора за то, что лезу не в своё дело.
Изображение островка и фигур на нем заколыхалось, вышло из фокуса и растаяло.
Влад долго еще не отпускал картинку с отцом из внутреннего внимания. Появилось чувство теплоты и покоя. Удовлетворенности, что – ли. Хотя здесь, на Реке, всё было не так. Можно было только приблизительно находить схожие с прошлой жизнью понятия.
                *****
Он обедает в московском ресторане. Конец семидесятых. Пятый день командировки. Все задания по командировке закрыты. Осталось пробежаться по магазинам. Жена и знакомые норильчане заказали много чего в столице.
Рядом мужчина постарше лет на пять. Познакомились. Тоже в командировке. Инженер с одного из уральских заводов. Разговорились. Общих тем было много, да и время позволяло.
Влад рассказал об отце – капитане дальнего плавания. Его возможностям побывать во многих странах. Вспомнил, как сам в школе мечтал о романтике полетов над землей. Хотел идти в военное летное училище. Продолжали рассуждать о призваниях, профессиях.
        - Мой друг по Норильску Николай всю свою жизнь провел на тяжелых работах.
 Влад вспоминал споры на эту тему с другом.
        -  Трудился проходчиком на руднике, потом оператором бурового  станка для установки свай в вечной мерзлоте, слесарем на монтаже металлургического оборудования. Там где человеку приходится отдавать много физических сил.  А  от этого и болезни в старости, да и большого удовлетворения эта работа не приносит. Разве что зарплата, особенно под землей, да ускоренный выход на пенсию.
 Вот как он наставлял своего сына школьника.
         - Ты, Серега, главное, выучись на такую работу, чтобы не горбатить, как я, не надрываться физически. На какого – ни будь ученого. Сидит всю жизнь, к примеру, под елкой да муравьев считает. Изучает их повадки. Потом диссертацию за столом, в тепле напишет, и больше работяги получает. Учись, сынок.
 Собеседник оценил рассказ, посмеялся.
              - Я ведь тоже в юности о многом мечтал, но с годами пришел к выводу, что уважать себя могу только, если сам чего – то сотворю. Впервые. Создам своим умением и интеллектом. Не хочу обидеть Вашего отца, верю, что он прекрасный человек и отлично делает свою работу. Но, подумайте, Владислав, чем он отличается от,  к примеру, водителя грузовика? Тоже доставляет продукт чужого труда из одной точки в другую. А тот же летчик? Извозчик, по сути.  А вот композитор, архитектор, писатель, или, как мы с вами, инженер, это творец. И я горжусь, что  доля и моего интеллекта присутствует в продукции нашего завода.
Тогда Влад не придал большого значения словам случайного знакомого. Но с годами стал ценить в своих, хоть и скромных успехах именно продукт творчества. Вспоминал, как радовался решению очередной инженерной или организационной задачи. Недаром он считал самым интересным делом в его жизненном периоде, связанном с бизнесом, внедрение изобретений на нефтехимии, к которым ему пришлось прикоснуться. Далеко не самым прибыльным, но вызывающим гордость за сделанное.
Он вспомнил, что когда одна из внучек решила выучиться на дизайнера и посвятить себя этой профессии, некоторые из родни называли это занятие пустым, не надежным, малодоходным. Отговаривали девочку,  а она упорно шла к цели. И потом Влад  видел,  с каким удовольствием она работала, познавала профессию, радовалась успехам. И он радовался вместе с ней. Она занималась творчеством! А это позволяет гордиться собой, получать удовлетворение от работы. И Он не жалел, что в своё время поддержал ее выбор.
Да и сам, выйдя на пенсию, почувствовал тягу к сочинительству. Вернее захотел в литературной форме поделиться с детьми и внуками своим опытом, размышлениями о жизни. Конечно, эти зарисовки были далеки от настоящей литературы. Но его жажду писать удовлетворяли. Об этом занятии он подшучивал над собой – графоманю понемногу.
                *****
Ряды кресел, как в зале ожидания. Он сидит в зимней одежде. Шапка на коленях и слушает рассказ соседа. Он сразу узнал этот огромный зал – Центральный аэровокзал в Москве. Раньше там  можно было регистрироваться на рейс, улетающий из любого аэропорта столицы. Сдал вещи, и жди автобус. Подвезет уже прямо к трапу.
             - А у отца еще пятеро братьев было. И сестра.
Это сосед продолжает рассказ о трагичной истории их семьи. Они разговорились часа два назад, у обоих рейсы задерживались. Собеседнику было под шестьдесят.  Высокий,  с красивыми русыми с проседью волосами, зачесанными назад. Лицо с морщинами, что не появляются в тепличных условиях. Видно было,  человек много работал или в морях, или в суровых краях. Действительно, он был геологом. Начальником большого  геолого - разведочного узла на Чукотке.
Но говорили не о работе.
                - Мы под Вяткой жили. В деревне. Работали много. Края небогатые, чтобы выжить трудиться надо крепко. У нас водяная мельничка была, еще дед поставил. Но никого не нанимали, сами управлялись. Жили хорошо. Двое старших братьев уже своими домами обзавелись.
Но приехали нас раскулачивать из города. Мне тогда двенадцать всего - то было. Отца сразу взяли и увезли. Мы его больше не видели. Остальным позволили по пятьдесят килограммов скарба взять на семью. Своими подводами мы доехали до станции. Там с такими же  раскулаченными набили в товарные вагоны. Ехали четыре недели. Примерно четверть за дорогу умерли. Почти не кормили. Иногда на целый день ведро кипятку на вагон дадут. И всё. Мертвых клали поближе к стенке вагона, там было ниже нуля. Хоронить разрешали раз в неделю. Остановят в поле, дадут лопаты.
Привезли в Красноярский край. Зима. Морозы за двадцать. Слава Богу, что не в комендатуру. Мы потом узнали что это. На лесоповалах были такие. Нам дали двадцать гектар перелесков на 60 семей. От краевого центра километров двести. По краю дремучей тайги. Сказали, что колхоз будет. Оставили два мешка муки, пилы, топоры. И уехали.
Хорошо, что мы вятские всегда среди лесов жили. Сначала землянки вырыли, жердями да лапником утеплились. Весной начали дома ставить и поля под посевы готовить. Пособирали со всех ценное, что удалось сберечь. Мой старший брат в райцентр пошел. Купил телегу и двух лошадок. В райкоме выбил семян на посевную. Про колхоз местное начальство подзабыло. Расселили, ну и с плеч долой. А лет уже через пять спохватились. Как это! Опять кулаки в районе. Приехали в погонах. А у нас дома стоят богатые, коровы, лошади, живность всякая. Мужики летом в поле, зимой шишку бьют, на соболя ходят. Посмотрели,  позыркали,  - в Край доложим, что с вашим кулачьем делать будем.
Мне брат старший и говорит:
            - Езжай ка ты, Федор, в город. Вот тебе на дорогу. Там иди на работу устраивайся, да в школу какую, выучись.  Не дадут нам крестьянствовать. Чужие мы им. Работать любим и умеем. То есть – враги.
Я уехал. А их опять в эшелон и в Приморье. Там определили хозяйство поднимать. Повидались только лет через десять.
Собеседник задумался. Потом начал извиняться,
            - Не дал я тебе, Владислав, отдохнуть. Голову заморочил. Ты уж прости. Так тяжело судьбу семьи своей в себе таить. Ведь не рассказывал никому, что из кулаков. Ни работы, ни учебы не дали бы. По документам я сирота беспризорная.
           - Ты знаешь, Федор, у меня и сна ни в одном глазу. Впервые правду об этом явлении узнал. Теперь понимаю, почему у нас с сельским хозяйством такая беда. При социализме.
           - Вот – вот. Работящих - к ногтю. Голытьбу - в руководство. Кого?! Кто сам себя прокормить не мог! Душа болит.
           - Ну а как у тебя в городе сложилось?
           - Сначала в геологическую партию рабочим завербовался. К документам сильно не придирались. У меня только церковная метрика была. Три года по тайге. Там хороший человек мне попался, геолог. За эти годы меня по всем наукам подтянул. Лучше, чем в школе. Я на заочное обучение в университет поступил. Летом в развед. партии. Зимой учился. Мой учитель помогал. Я его вторым отцом считаю. За три года диплом получил. Сдавал многое экстерном. Сейчас на Чукотке. По олову работаю. Диссертацию пишу.
Объявили регистрацию на рейс Влада. Тепло прощаясь с ночным собеседником, он понял, что за ночь пережил еще один слом в общепринятых представлениях о добре и зле, о правде и пропаганде, об истории, что отличается от прописанной в учебниках.
Вывод напрашивался давно. Думай сам, сравнивай, читай между строк, ищи, кому выгодно то или иное представление истории, да и сегодняшнего настоящего. Эта ночь только укрепила его в этом.
                *****
Опять покой, скольжение, отсутствие времени. Вернее, не за что зацепиться, чтобы его, время, ощутить. Обстановка завораживает, убаюкивает. Это не сон. Спать, видимо, ему здесь, в этом состоянии, не дано. Захотелось вынырнуть из этого безвременья, небытия. Встряхнуться. Испугаться или разозлиться. Лишь бы не оставаться в этом медузообразном состоянии. Испуг. А вот, вспомнил. Да, тогда он испугался не на шутку…
                *****
  Влад уже вспоминал службу на полигоне, когда они закрепляли пройденный на военной кафедре института материал. В полевых условиях работали на действующих образцах вооружения. Вспоминал, что и одели их в залежавшееся еще с войны на складах обмундирование. Даже погоны были с войны, с красным кантом. Да, подкачал тогда их внешний вид.
Его с товарищем послали сопровождать солдата киномеханика поменять учебные фильмы в ближайший городок. Двинулись на «Козле», как тогда назывался армейский внедорожник ГАЗ – 67. Остановились на центральной площади, возле какого – то памятника. Пока киномеханик ходил оформлять все бумаги на обмен секретных учебных фильмов, студенты - курсанты с водителем, сержантом срочной службы, перекуривали возле машины.
И вдруг их оживленную беседу прервал львиный рык. Он не мог подобрать к этому голосу другое сравнение.
             - Эт - та, што за клоуны!? Смирна, мать вашу, в святцы.
Густой бас с хрипотцой, с растягиванием слов, похожий на голос актера Бориса Андреева, мгновенно пробрал до печенок.
Вояки обернулись. Перед ними стоял городской военный патруль, двое солдат с автоматами и он, огромный,  двухметровый полковник в шинели с портупеей, с кулаками размером с детскую голову, явно «под хорошим градусом», судя по цвету лица. Хотя лицом эту свирепую рожу с выпученными глазами, было назвать трудно.
            - Откуда эт – та  партизанщина, что за форма!? Как стоите!?
Ревел он, брызгая слюной. А самое страшное, что его лапища шарила по кобуре и уже отстегивала ремешок, чтобы достать табельный «Макар». У них с другом произошел ступор. Они замерли в нелепых позах, игнорируя команду «Смирно».
          - Всё! - пронеслось в мозгу, - если не застрелит, то трибунал, каторга, Сибирь…
Тут вперед выскочил   бравый, одетый по форме с некоторым шиком, сопровождающий сержант. Он лихо откозырял начальству.
          - Разрешите доложить, товарищ полковник!
Он делал нажим на букве «Р», РРРазрешите, товарррищ, что придавало докладу военный шик.
         - Докладывай, сержант, - смягчился полковник.
         - Это студенты с полигона. Помогают фильмы из секретки поднести. Там, на полигоне,  их тыщща! И всех обрядили в старое, с Войны. Я уж их от машины ни на шаг, чтобы население не пугать. И  не отрывая ладонь от пилотки, «ест» начальство глазами.
  Полковник от бравого рапорта чуть отошел. Перестал лапать кобуру. Достал платок, вытер пот со лба и оглушительно высморкался. Он расстегнул шинель. Под ней открылся китель с несколькими рядами орденских планок. И уже в пол – тона, но все равно рокочущим басом,
       - Ты, эта, сержант. Забери этих пугал в машину. Даю вам 15 минут на всё. И чтоб духу вашего…
И добавил заковыристую матерную тираду. Потом махнул рукой патрулю, и они полукругом пошли по площади дальше.
Студенты мгновенно залезли в машину и захлопнули дверцу.
                - Ну, вам, салаги, повезло, – сержант с шумом выдохнул воздух, - это же местный комендант. Сам!  Видели две ленточки за ранения? Одна точно за контузию. Крепко его уже в 45-м приложило. Злой, что его в коменданты списали. Был бы уже генералом, комдивом, или в штабе. Вот и свирепствует. Скольких ребят он на «губу» пересажал! А некоторых и до дизбата  довел.
Вот такие страхи бывают.
                *****
Тот страх, хоть и давний, Его взбодрил. Стала просыпаться «память» или желание к просмотру файлов прошлой жизни. Что подсунет ему «суперкомпьютер» где покоится вся его жизнь?
                *****
Он еще молоденький мастер. Друзья по работе собрались в субботу в бане. Баня старая, еще из первых норильских бань. Но парилка добрая. А главное, там несколько отделений, можно арендовать на два  - три часа только для своей компании. Напарились, отмылись, накрыли скромное застолье. Пиво, рыбка… Анекдоты, истории, смех. Все молодые, до тридцати.
            - Всё, мужики! С Танькой развелся. На Светке женюсь. Скоро на свадьбу позову. Гулять будем.
Это Володя Прокопьев начальник участка, отличный специалист и товарищ, что не подведет, сделал заявление.
Компания притихла. Нравы в их монтажном управлении были, мягко сказать, не строгие. Молодежь обоего пола не сторонилась служебных романов. Причем, что состоящие в официальных браках, что еще там не побывавшие, или разведенные. Короткие, и не очень, связи особо не скрывались, да и трудно было в тесном дружном коллективе что – либо утаить.
Володькину Татьяну, о разводе с которой он объявил, близко знала добрая половина мужской молодежи управления. Даже Влад, не интересовавшийся ни кем, кроме своей Ниночки, испытал ее притязания чуть ли не в первый день знакомства. Тогда Володя пригласил их, только приехавших после института, в гости на Новый год. Так его супруга прямо за столом начала тихонько наступать ему на ногу, с недвусмысленными намеками. Он тогда сделал вид, что ничего не чувствует. Ногу аккуратно прибрал. И она отстала. Но большинство коллег по работе не отказывались. Володя ревновал, скандалил, а ей было наплевать. Страсти…
Развелись. Народ Володю с пониманием поздравлял. Даже стали знакомить его с достойными холостячками.
Ан, нет! Видно судьба у него такая была. Светка его подобрала. Светка была из той же породы охотниц за мужиками, что и предыдущая жена Володи.
Отличались они только внешностью. Танька – мелкая, тщедушная, в больших во всё лицо очках, брюнетка с пробивающимися усиками. Светка – высокая, дебелая,  кровь с молоком, шатенка. Но нравы у обоих совпадали. Света была замужем за своим «Зайкой». Влад видел его пару раз. Высокий, толстый рохля. В очках. Мысленно Влад окрестил его Пьером Безуховым. Светка вообще его в расчет не брала. Плевать хотела, что замужем, гуляла открыто и часто.
Вот после Володиного объявления в бане наступила, как говорят, немая сцена. Поздравлять друга никто не спешил. Сначала осторожно, потом более настойчиво стали высказываться отнюдь не приятные для жениха мнения.
             - Вовка! Ты чего!? – сразу перешел к сути Витька Украинский.
             - Понравилась, так и не страшно. Пользуйся на здоровье. Но жениться – то зачем.? Она же не та, кого в жены надо брать. До тебя все ей попользовались. Сам грех имел, не скрою. Ты же знаешь! Выбрось дурь из головы, не меняй «шило на мыло». Потом жалеть будешь. Витька был еще тем «жеребчиком». Не пропускал ни одной юбки. Как раз перед этим рассказал, какую свинью ему подложили отвергнутые любовницы.
            - Вчера жена меня гоняла, аж перья летели. Вот смотрите, что из почтового ящика вытащила. И он показал всем журнал «Коневодство и конный спорт», на обложке у которого красовался шикарный вороной жеребец.
           - Вот  дуры!  Мне бывшие годовую подписку оформили. Это первый номер принесли. Узнать бы, кто, да башку оторвать.
Отговаривали Володю все. Но уперся, люблю и всё! А вам завидно. А она не такая. Долго, говорит, искала любовь настоящую. И вот нашла. Теперь всё.
          - Ну, воля твоя! Как ходил с рогами, так и будешь дальше, – подвел итог самый старший в компании, парторг Юрий Павлович.
          - А свадьбу и не затевай. Вряд ли кто придет. Стыдиться будут, кобели. Да и жены не пустят. Знают.
А Володя промучился с «любимой» лет десять. Влад разговаривал с ним на одном из совещаний в Тресте. Володя уже лет пять руководил Братским управлением, а Влад начальствовал в  Норильском.
          - Тогда я, как слепой был, - рассказывал коллега. Никого не слушал. Да и сын Антошка вскоре родился. Думал, что семья ее образумит. Нет. Вот и в Братск уехали от старых соблазнов. И это – мимо. Еще больше гулять стала. Скажу по секрету, как другу, даже лупил ее. А она смотрит бесстыжими глазами и даже прощения не попросит. Вот развелись. Теперь весь Братск  в свободном доступе. Сына жалко.
Ох, сколько таких историй ему пришлось наблюдать! Даже откуда и не ждал. С собственным сыном. Но это уже другой файл, более близкий к сердцу и оттого болезненней.
                *****
А вот «накопитель» его памяти подкидывает еще одну историю страсти. Историю, изменивших жизнь и судьбу прекрасной пары, наверное, самых близких «послепенсионных» друзей Влада и Нины.
Замелькали «файлы» встреч, бесед, совместных поездок и прогулок.
Но Он начал вспоминать сначала, с первых дней их знакомства. Знакомства и дружбы, как оказалось до дней последних.
Часто посещая поселок Ивана и Ирины, они с Ниной перезнакомились со многими его обитателями. Но настоящая, многолетняя дружба завязалась с Тимофеем Владимировичем и его женой Владой. Настоящее имя у нее было Виеслава, папа был польского происхождения. Она для всех была Владой, даже внуков просила себя только так называть. Пара примечательная. Старше их лет на 8-10. Он отставной генерал КГБ. Она молодящаяся дама, с претензией. Когда познакомились поближе, начали тесно общаться. Если пребывание на острове совпадало, встречались каждый день на море по утрам. Ходили друг к другу в гости, чаще в ресторанчики и таверны. Ездили по монастырям в  горы. Завязалась дружба.
           - Ты знаешь, Влад, - рассказывал Тимофей Владимирович, - мы о Кипре и не знали толком ничего. Когда я был прикрепленным у Брежнева,  а потом и у Горбачева, то объездил почти весь Земной Шар. А на этом острове не был. Да и мезонет  этот купил, даже не посмотрев. Я тогда, в начале девяностых, за свою книгу хороший гонорар получил. Писал о работе с первыми лицами и буднях Девятки, девятого управления КГБ, что обеспечивало охрану руководства государства.  Друг мне предложил свой здешний мезонет.  А он присмотрел себе дом побольше. Я и согласился. Не жалею. Не попал, Как Иван, к местным жуликам. В Москве всё сделали. Дружок этот в восьмидесятые хорошо «подзаработал». Он в Первом управлении работал. В разведке. В конце карьеры «Золото партии» по всему миру развозил. Так кое – что и ему перепало.
Конечно, этими откровениями генерал делился уже после нескольких лет знакомства. Когда уже всё друг о друге было известно. Поначалу он говорил мало. Больше слушал. Зато жена его любила поговорить, пообщаться.
               - Всем хорошо на Кипре, - щебетала она, - только вот общения не хватает. Хорошо хоть вы здесь, а то скука. А вы по Москве, Владислав, не скучаете? – задавала она дежурный вопрос. И всегда получала стандартные заверения.
                - Москва для нас город чужой. Мы же на Севере, в Норильске тридцать лет оттрубили, - в который раз объяснял ситуацию Влад, - когда надо, летаем в столицу по делам и к детям. Квартира стоит пустая. В любой момент прилетел, и дома. Друзей в Москве осталось совсем мало. Умерли. А дети охотно к нам на лето ездят, на море.
                - А вот мы без Москвы не можем, - продолжала Влада, - Тимофей же еще работает. Я считаю, что мужчина должен и умереть на рабочем месте.
А Нине по секрету признавалась,
                - Пусть лучше работает. Мне забот меньше. А то надо будет за ним ухаживать. Одной готовки сколько! А так он сам себе утром сварит гречку в пакете. На работе пообедает. А уж на ужин я чего – ни будь  сооружу. Часто интересовалась подробностями их с Ниной жизни.
                - Владислав, а Вы что едите на завтрак.
Он отшучивался, - да всегда одно и то же.
                - А что?
                - Есть такое грузинское блюдо -  «жричодали».
                - Ой! А я такого не знаю, - удивлялась она, не поняв юмора, -  вкусно?
Тимофей смеялся,
                - Да отстань ты от людей.
И правда, не станешь же ей представлять все разносолы, что выставляла жена на завтрак. Да еще Тимофея дразнить.
Ее некоторую  манерность и наивность в разговорах можно было простить. И понять. Росла она в семье морского офицера высших рангов, в конце службы адмирала. В школе и в институте, в Ленинграде, слыла первой красавицей. Да и во времена их  знакомства, уже в возрасте до и после семидесяти, была в хорошей форме. Первый муж у нее был известным в академических кругах ученым, доктором наук. Жизнь текла, как у многих, без резких перемен. Воспитывала двух дочерей, преподавала в ВУЗе.
Но вот тут и выходит на сцену роковое слово «СТРАСТЬ»!
В отпуске с семьей встретила Влада на Крымском берегу, на волейбольной площадке, стройного, высокого красавца – капитана. И закрутился бешеный роман. В тайне от ее и его семей. Да, у Тимофея тоже росли две дочери. Продолжались тайные встречи до того момента, как Тимофей овдовел. Он оказался свободен. И Влада ушла к нему. Вот так курортный роман оказался на всю оставшуюся жизнь.
Ни он, ни она до встречи  и не помышляли менять семьи. Менять образ жизни. Обоим казалось, что их семьи – это навсегда. Но тут вступила в свои права  Судьба. А против нее, как известно, пойти трудно.
Видно было, что их страсть переросла в глубокую привязанность. Любовь и не думала их покидать. Он очень ласково и заботливо обращался с ней, а она и в пожилом возрасте не могла отпускать его из виду. Бывало, на пляже разговорится с дамами, и вдруг, встрепенется, начнет оглядываться,
                - А где Тимофей?
                - Да вон плавает. Что Вы волнуетесь?
                - Как же, мужа нельзя надолго из виду выпускать. Уведут.
Она любила вспоминать, как их принимали во всех концах Советского Союза. И понятно. Принять лицо, приближенное к Генеральному Секретарю – было для местных удачей. Может быть, и словечко при случае замолвит генерал. Уж сколько комплиментов свалилось на ее падкую до лести душу! Особенно на Кавказе или в Средней Азии. Там народ не стеснялся лить мед в уши.
Она до старости обращала внимание, а узнали ли ее генерала в самолете, или в ресторане? А когда узнавали и подходили, расцветала.
                *****
А Река всё выбрасывала ему файл за файлом. И не мог он найти системы в этих напоминаниях – воспоминаниях. О некоторых эпизодах он при жизни и забыл  напрочь.  А тут, как будто вчера было…
                *****
             - Простите, я услышал русскую речь. Здесь это редкость. Вы откуда? Еще раз простите.
Он догнал их, Влада с Ниной, гуляющих по прибрежному парку  Майами – Бич, как раз напротив особняка Версаче. Крепкий среднего роста мужчина. Бритый череп, шея, как у борца, покатые сильные плечи. Лет 60 на вид.
              - Разрешите представиться, меня зовут Семен Шнайдер. Я здесь живу неподалеку. И так приятно встретить соотечественников.
Познакомились. Влад с женой были в Америке в первый раз. Шел 2002 год. Они прилетели из Москвы в Нью – Йорк, через неделю перебрались на четыре дня во Флориду. Потом собирались посетить семью двоюродного брата Нины в Солт – Лейк Сити. Ну и завершить поездку на восточном побережье. Всё здесь было в диковинку. А тут встретили соотечественника.
              - Я вас не задерживаю? - вежливо поинтересовался тот, - сам я пенсионер. Времени свободного достаточно.
Они успокоили Семена, что тоже пенсионеры. И не спешат. С удовольствием послушают земляка.
          - Разрешите, я сразу скажу, как отношусь к этой стране? Я ей обязан жизнью. И готов встать на колени в знак благодарности, - произнес он торжественно и серьезно, - позже объясню почему.  Ну а теперь по порядку.
Вырос я в Ташкенте. Без отца, тот в начале войны погиб. Мама учительница истории вырастила меня и выучила. После университета, пошел в науку. Защитил кандидатскую диссертацию. По физике твердого тела. Женился. Сын вырос. И тут в конце восьмидесятых у мамы диагностировали рак. Так как мама еврейка, подвернулся случай по ее линии уехать в Штаты. Сын с семьей остались, он уже имел приличное положение в полиции. Маму в Узбекистане врачи лечить отказались. А здесь она еще восемь лет прожила. Тут и у меня рак легких нашли. Никогда не думал, что и  меня такая зараза зацепит. Всю жизнь спортом занимался. Дважды мастер спорта – альпинизм и спортивный туризм. Чемпион Союза. Не курил никогда, а прихватило. Тут еще жена ушла. Нахваталась здешних идей по эмансипации. Говорит, надоело тебя обслуживать. Я свободная женщина в свободной стране. А у меня уже серьезная стадия. Сделали операцию. Бесплатно. Четверть миллиона за нее государство заплатило. Одно легкое удалили. Удачно. Вот уже шесть лет почти живу. Сначала с мамой, а последние четыре года – один. Маму похоронил. Дали инвалидность. Пойдемте ко мне. Я живу вон в той высотке, семнадцатый этаж.
 Они согласились, было интересно.
          - Квартиру оплачивает государство. Коммуналку тоже. Мне положена пенсия, льготы на покупку машины и еще всякое по линии собеса.
Квартира была небольшая. Комната метров 25 совмещенная с небольшой кухонной зоной. Но вид на океан был бесподобен. Семнадцатый этаж всё – таки. По пути Семен вытащил из почтового ящика ворох рекламных листков.
           - Вот, - показал он два из них, - предлагают уборку и массаж. Знают, что за меня государство платит, так в очередь стоят.
Он долго еще превозносил все выгоды своего бытия. Но в конце, всё же пожаловался на скуку. Не нашел товарищей по интересам. Кто пьет, кто курит и на диване лежит. А у него каждый день спорт, дома штанга и гири. В коридоре стоял спортивный велосипед.
           - Хочу пожить еще, - он заулыбался и добавил, - вот бы женщину русскую, душевную, без здешних «заносов». Да еще, если бы была за здоровый образ жизни.
            - Постараемся тебе найти в России, - пообещала Нина, спасибо, Семен. Нам было очень интересно. Мы об Америке мало знаем.
                *****
Он плыл и думал, почему, вдруг, выплыл из его «облака» этот файл. Может быть, как пример искать выходы из любых ситуаций, не сдаваться. Или намек на многообразие мира, стран, со своими укладами, особенностями. Много ему встречалось в жизни встречать русских за границей. Разные люди, разные оценки…
                *****
          Вот всплыла картинка из 98 года. Они с Ниной в круизе по греческим островам. Круиз оказался специфическим. Большинство билетов на небольшом, пассажиров на триста, лайнере выкупила религиозная община Кипра. Поощрили активистов церковного движения. Маршрут был разработан с учетом интересов заказчика. Он пролегал вдали от традиционных туристических маршрутов. Предпочтение отдавалось «Святости» церквей или знаменитых икон в храмах на том или ином острове. Экскурсии проходили по одинаковому сценарию. Пеший переход к знаменитому месту, обход храма с молитвами и целованиями икон. Передвигались не спеша, так как в группе «туристов» было много инвалидов на колясках. Все надеялись исцелиться при помощи этих чудотворных артефактов. Влад с Ниной сначала пожалели, что попали в непривычный тур, но потом поняли – в таких редких для туризма местах им вряд ли бы удалось побывать.
И вот очередной неспешный ход к храму. Название острова  Патмос.  Церковь на горе, идти еще с километр. К ним подходит женщина лет пятидесяти. Одета по местному, темная юбка и кофта. На голове платок.
              - Как это русских на наш остров занесло, - спрашивает она, - услышала родную речь впервые за три года. Здравствуйте.
Они удивились, встретить здесь соотечественницу. Разговорились. Вот что поведала им эта смелая, как оказалось, женщина. Рассказывала, не забывая выполнять свои обязанности. Она присматривала на прогулке за местной старушкой. Та хорошо еще выглядела, да и ходила резво. Но деменция завладела ее мозгом уже процентов на девяносто. Их спутница то и дело поправляла подопечной направление движения, или останавливала отдохнуть на пару минут.
                - Я сама из Харькова. Мы с мужем на заводе работали. Двоих детей вырастили. Сына и дочь. А три года назад муж умер. Завод закрыли. Сын женился, переехал в семью жены. Остались мы с дочуркой. Денег не стало, перебивались кое – как. Дочь школу окончила. Надо где – то учиться. Мечтала в медицинский поступить. Умница она у меня. Училась хорошо. А тут пришлось на рынок идти, в ларек. Я думаю, надо как – то выкручиваться. На последние деньги купила турпутевку в Грецию. Приехали в Салоники. Я от группы и ушла, как была. Даже без паспорта и вещей. По другому, никак. Пошла по улице. Не в центре, на окраине, где частные дома. Постучусь в калитку и жестами объясняю, мол, возьмите на работу. С десяток домов обошла. В одном взяли. Но не в дом. У них кафе свое было. Я там прибиралась и посуду мыла. В пристройке спала. Работа тяжелая, да я работы никогда не боялась. Там и говорить научилась.
               - Да как же Вы без документов?
               - Хозяин через родню да знакомых выправил справку на временное проживание. А уже в консульстве новый паспорт дали и визу рабочую получила. Потом в двух семьях по дому работала. Хвалили. А с полгода назад к родственникам последних хозяев сюда, на остров отправили. Говорю я уже свободно. Даже греки меня за свою принимают. Читать, писать учусь. Есть сложности. У них один звук разными буквами пишется. Долблю, когда какую писать. Мне даже жениха тут нашли. Хороший дядька. Вдовый. Вот думаю пока.
                - А как дети?
                - Они – то рады. Я им по 250 долларов каждый месяц отсылаю. Мне – то зачем, на всем готовом. Да и одевают меня хозяева да их родня, то платье, то туфли…
Дети уже сюда в гости приезжали. Я им всего накупила. Довольны. Дочь учится. Сын мои деньги складывает, хочет от тещи съехать. Свою квартиру купить.
                - Да, Ваш риск оправдался! Не страшно было?
                - Я думала, а что может случиться? Грабить у меня нечего. Насиловать – старая. Самое страшное, заночевать на улице. Так лето, не замерзну. В крайнем случае, в полицию пойду. Мол, заблудилась. А вышло – то всё хорошо.
                *****
Вот такие примеры преподносили встречи в разных странах. Много родни и знакомых уехали в перестройку в Израиль. Влад с Ниной бывали там часто. Навещали уехавшего сына с семьей и первую внучку Полину. Там же жила и тетя Влада, сестра отца с семьей. Все встречи и разговоры с переселенцами упирались в тему: «правильно же мы сделали, что уехали». Видно было, что этот вопрос мучает большинство переселенцев. А как на него правильно ответить!? Откуда знать, что было бы останься они в России, Украине, Латвии…
Самой оригинальной, пожалуй, историей отъезда был случай с их старыми знакомыми по Норильску -  Дворкиными. Иосифом и Женей.  Нина работала с ними в институте «Норильскпроект». Были они коренными ленинградцами, а на некоторое время приехали подзаработать на Север. В Норильске дружили семьями, ходили друг к другу в гости.
 Дворкины проработали на Севере лет десять и вернулись в Ленинград. Получили пенсии, но продолжали работать. У них были две дочери. Старшая Надя вышла замуж за «соплеменника» по фамилии Шапиро. А младшая Валя, за русского, Славика, штурмана с невского буксирчика. И вот пришла перестройка. На евреев стали не просто смотреть, как раньше с некоторой неприязнью, а и открыто выражать злость на бытовом уровне. То в лифте напишут какую обидную тираду, то вслед прошипят,
               - когда ты, жидовская морда, уже в свой Израиль свалишь!?
Но Женя с Иосифом об отъезде и не думали. Переживем, мол, как - ни будь. Потерпим.
Но тут инициативу взял в свои руки единственный в их семье русский. Славик сказал, - все уважающие себя люди уехали. Или собираются. Чего мы ждем? И додолбал, таки, семью. Снялись и уехали. Уехали евреи мама Женя и папа Иосиф, Уехала еврейка их младшая дочь с русским Славиком. Не уехали только евреи Шапиро. У него была подписка на три года по гостайне. А потом уже он так хорошо освоился в новых условиях, что вопрос отпал. Так и остались они в хорошей квартире Дворкиных на Литейном.
Когда Влад с Ниной последний раз их навещали, Иосиф хвастал малюсенькой квартирой в Иерусалиме.
           - Зато бесплатно дали.
Славик работал на заводе IBM, делал чипы для компьютеров. Лучше всех устроилась Валя. Окончила местный Университет и прошла конкурс на хорошую должность в крупном банке.
Но всё равно, при каждой встрече, опять и опять муссировался вопрос, - ну ведь правильно мы уехали? И все понимали, что ответа на этот вопрос нет. И не будет.
                *****
Просматривая эти «приветы из прошлой жизни», он заметил в последней «серии» некоторое сходство. Тема одна. И не просто жизнь разных людей за границей. Тут надо брать шире. Зачем они иммигрировали? Почему? Все эти случаи, в сущности, о крахе надежд на достойную старость. СССР сгорел в огне перемен и похоронил под своими головешками миллионы судеб и надежд. Каждый искал, как прибиться к берегу, где тебя не бросят умирать «под забором». Разве можно винить людей за это!
                *****
И тут же файл в тему.
Они сидят с другом Сашей Смолиным вдвоём после работы в Кабинете Влада. Выпивают понемногу привезенный Сашей медицинский спирт, разведенный дисцилированной водой. Влад торопится домой. Саша зовет продолжить в каком - ни будь кафе.
             - Нет, Сашок. Мне завтра надо с утра по инстанциям побегать. Документы на обмен квартиры собрать. Я же тебе говорил, такой удачный случай попался. Из города моего детства Измаила клиент нарисовался. Я уже лет двадцать занимаюсь жильем на «материке». Ведь когда – то и уезжать надо с Севера. Не могу, прости.
              - Да наплюй ты, Влад, на эти хлопоты. Живи, пока молодой. На пенсию пойдем, тогда и дергаться будем. Поехали, по шашлычку и т.д.
             - Друг ты мне, Сашок, но у меня мысли насчет пенсии и старости другие. Помнишь, в конце шестидесятых, фильм шел про нашего разведчика. «Щит и Меч»? Так там один фашист из Абвера такую вещь сказал мимоходом, - молодость есть только средство обеспечить себе достойную старость.
А я запомнил. И с годами укрепляюсь в справедливости этих слов. Хоть и сказанных в фильме врагом. Если сейчас не подсуетиться, потом только локти кусать придется. А мне уже за сорок перевалило.
                *****
И без паузы следующий эпизод.
Кафе «Айсберг» в Норильске. Одно из первых кооперативных заведений. 1991 год. Он с двумя будущими партнерами по бизнесу, Иваном и Борисом, строят планы на будущее.
         - Можно сказать, что первый опыт работы в новых условиях удался.
Влад подводит итог операции по продаже партии оленьих пантов американскому закупщику.
         - Надо продолжать бизнес. Предлагаю встать на легальные рельсы предпринимательства. Учредим фирму. Для начала в простой форме ООО – Общества с ограниченной ответственностью. Зарегистрируем Устав, внесем паевые взносы,  откроем счет в банке. Мы с Ваней остаемся на своих рабочих местах, а Бориса я беру к себе замом, ну, к примеру, по экономике. С Трестом я это решу. Будет тебе, Боря кабинет с телефоном, машинку подберем. А заниматься будешь нашим бизнесом. Ну что, у всех налито? Тогда за ФИРМУ?
Проговорили весь вечер. Прикинули направления действий, возможности. Что записать в устав. Решили записать побольше видов деятельности и добавить «волшебный» пункт, -
«и другие виды деятельности, не запрещенные законом»! Вот такая тогда допускалась вольница.
Помечтали о будущем. Сошлись во мнении, что если заработают каждому на хорошую квартиру на «материке» и машину, будут считать, что не зря всё затеяли.
                *****
И тут же «прыжок» почти на десятилетие. Пошли картинки с Миллениума. Встречи 2000 года. Как итог, что – ли?
               31 декабря 1999 года Он с семьей встречал Новое Тысячелетие на Кипре. Приехала дочь с мужем. Решили не готовить праздничный стол дома, а заказали столик в таверне. После ужина поехали смотреть салют в честь Миллениума. Спустились к самому морю, встали на пирсе. Влад обнимал жену и дочь. Говорили о скором прибавлении в ее семье, что рожать лучше на Кипре, и пора выбирать врача и клинику.

            А у Влада в голове прокручивался старый сюжет, как они с Борисом и Иваном обедали и мечтали заработать немного денег.  Хотя бы на жильё.

          Всё сбылось. Иван построил свой коттедж на родине. У Влада и Бориса были приличные квартиры в Москве. Все выучили и обеспечили жильем, работой, машинами и своих детей. И все трое купили по «даче» на Кипре.
            - Через два месяца оформлю пенсию. Надо будет что – то решать с продажей бизнеса, -  не спеша текли мысли.

                - Сбережений должно хватить, как и рассчитывал, чтобы жить на проценты. Бизнес был налажен, работал как часы, но требовал постоянного присмотра. Но с годами на Севере было всё труднее выдерживать экстремальные  условия жизни. Да, надо сворачиваться.

                Яркая лунная дорожка серебрила небольшие волны. Море под ногами вздыхало, как уставший кит. И вот загудели на все лады корабли на рейде, в небо со всех сторон с шипеньем начали взлетать ракеты фейерверка и громко взрываться в вышине, отражаясь в море. Праздник завершался грандиозным зрелищем. А Владу, вдруг, стало грустно:
 
                Прошла самая интересная пора в жизни - Девяностые годы. Они были для кого – то катастрофой, а для него временем, когда было интересно, когда над ним не довлело государство с его идеологией, партийными лозунгами,  двуличной властью.  Он делал, что ему нравилось!  Играл с судьбой, искал правильные ходы в хитросплетении  возможных.  И находил, таки!

                Что будет в третьем Тысячелетии? Как повернет жизнь? Неведомо. Но ее фундамент он заложил.

        Вспомнилась любимая присказка:      Вся жизнь впереди


Часть 6.
           - А если так?
Влад открывает старенький дерматиновый портфель. Вынимает из него сверток и кладет на стол в сторожке. Разворачивает промасленную бумагу. Помещение наполняется резким запахом копченой рыбы. Здесь и омуль енисейский, жирный, с икрой внутри. Большие балыки «спинка чира» - гордость Дудинского рыбзавода. Сиг, муксун… Килограмма три отборных деликатесов. Потом из раздутого портфеля появляются четыре бутылки пива и, как последний, торжественный аккорд, бутылка «Московской».
Сторож, мужик лет тридцати, непроизвольно делает несколько глотательных движений от обилия набежавшей слюны. Только что он категорически объявил, что машин нет. А теперь  махнул  рукой, схватил  связку ключей и кивает головой на вход, что ведет на территорию базы.
Всё ее пространство, с пол – гектара, огороженное высоким кирпичным забором с колючей проволокой поверху, заставлено новенькими «Волгами».
           - Это всё на валюту. Партия от Внешторга. Отсюда я дать не могу. Но есть вариант, - сторож, он же и заведующий базой, отпирает ворота одного из закрытых боксов.
            - Вот. Только она дефектная. Если согласны, то отдам.
В боксе стоит мечта половины населения СССР – «Волга» модели ГАЗ – 24, черного цвета. На таких  министры, да партийные верха ездили тогда.
             - Заднее стекло разбито, в магазине вам вычет сделают. Будете брать?
Шла осень 1978 года. Владу за многократные  победы в соц. Соревновании Трест выделил «Волгу» из разнарядки. По - другому купить машину в то время было нельзя. Или разнарядка, или за валюту, что платят в загранкомандировках. Для этого надо было года два проработать на зарубежных стройках и экономить на всем. На еде в том числе. Машины распределяли по предприятиям для поощрения отличившихся. Трест вел работы на важнейших для государства объектах. В том числе и на оборонных. Вот и получил несколько машин по разнарядке. Стоила тогда такая роскошь 9300 рублей. Для северян сумма вполне подъемная.
Влад взял в помощники своего водителя. Тот уже  несколько лет возил Влада на служебном авто.  Прилетели в Ангарск. В тресте им сказали, что получать машину надо в городке Шелехово, под Иркутском. Но нет гарантии, что есть машины в наличии. В автомобильном магазине их отправили на базу. Найдется там авто для  Вас, оформим. Против северных деликатесов зав базой устоять не смог.
Водитель Влада дагестанец по имени Мирзамагомед,  в миру Миша,  думал не долго.          
   - Маркович, бери! Заднее стекло не лобовое.  Не дефицит.  Найдем.
Зав. базой предложил всё проверить до выезда за ворота. Потом уже сами будете докупать, если чего не хватает. Найденный Мишей недокомплект он без возражений восполнял за счет других машин.
         - Ну, всё. Поехали.
Миша с любовью погладил руль «Волги».
         - Такая у нас во Махачкале не меньше 25 тысяч стоит. Да еще и не достанешь. Черная, класс!
Если бы я на такой с Севера приехал, сразу в депутаты бы выбрали.
Вот так начался долгий путь из Сибири в Бессарабию. 9000 километров. Треть из них без асфальта. По Сибирской тайге, по Казахским степям и Уральским горным перевалам.
                ****   
В этой длинной и довольно опасной поездке Влад расширил для себя понимание жизни. Так сказать, расширил кругозор. Первое, это совсем другое восприятие бескрайности страны. Он много летал над ней, но виды с самолета и большие скорости не давали такого впечатления. А второе,  это понимание различий в образе жизни разных народов, проживавших  в СССР.  Это по разным встречам в пути, рассказам его водителя Миши. Они уже давно работали вместе. Но разговаривали мало. В Норильске расстояния не большие. Поездки короткие. А теперь у них впереди было девять дней пути.
                ****
И замелькали файлы с подробностями их путешествия. Живые картины дорог, ночевок, разговоров.
Первое, что надо было сделать, добыть заднее стекло кабины. Магазинов запчастей тогда, во времена всеобщего дефицита, не было в принципе. Только СТО (Станции тех. Обслуживания).  Да и там что – то достать было не реально.
Вот они у проходной таксопарка в Ангарске. Внутрь их не пустили, но главного механика вызвали на разговор. В ответ на просьбу помочь и предложение денег он спросил:
                - Ресторан «Тайга» знаете? В 12-00 открывается на обед. Я буду с шефом. Закажите обед и ждите. Денег не надо. Заднее стекло спишем.
Приехали к открытию, только сделали заказ, подъехали и «таксисты». Привезли стекло, новое, в упаковке.  Шэф с механиком  с удовольствием «выкушали» две «Столичные» под великолепную закуску. Влад только пригубил перед дальней дорогой. Пообедали, пообщались, расстались полностью довольные  друг другом.
В гараже родного треста вставили стекло, подтянули гайки ходовой части машины. Заехали в гастроном за питанием. И главное, загрузили в багажник ящик водки – самая главная «валюта» на дороге. Иногда проблема, не решаемая ни за какие деньги, легко разрешалась за «пузырь». На турбазе треста им дали пару списанных матрасов, одеял и подушек, а в хозмаге они купили две канистры по 20 литров для бензина. Как эти канистры  выручали их в пути, когда от заправки до заправки бывало и 500 и более километров!
Договорились вести машину по очереди, смена через 4 часа. В темноте не ехать. Привал, ужин, сон в укромном, не просматриваем с дороги месте. За «Волгу» запросто могли бы и убить.
                ***
От Иркутска до Красноярска, около 1000 километров. «Большой Сибирский тракт» был примерно в том же состоянии, когда по нему гнали на каторгу декабристов. Раздолбанная грузовиками дорога без асфальта, присыпанная среднего и крупного размера галькой и щебнем. По обеим сторонам стеной тайга, вековые кедры, сосны, березы.  От встречных фур, из под колес,  летят камни.  Некоторые участки после дождей превратились в непроходимую грязь. Грузовики пробивают объезды по обочинам, иногда и через лес, между деревьями. Так что их авто проверялось по всем возможным параметрам, круче армейской техники.
В Красноярске заехали в гараж родственного монтажного управления. Опять проверили ходовую часть, подтянули разболтанные крепления. Там же в гараже поспали часа три и двинули дальше.
                *****
Из рассказов Миши – Мирзымагомеда по пути.
          - Я, Маркович, почему такой маленький? – рост у него действительно был 1м48см, - потому что я младший, девятый в семье родился. Отец смеялся, что на меня у него немного не хватило. Да я и не горевал. По национальности -  мы лакцы, ты же знаешь, у нас что ни аул, то отдельная нация. Язык другой, обычаи. Хорошо русский язык есть, с соседями на нем говорили. В деревне у нас всем дел хватало, хоть ты большой, хоть маленький. За скотиной ходил, чинить – строить помогал. Ну и в школу, как все.
Он задумался, глядя на дорогу, вспоминая детство.
           - Вот женился я, когда мне пять лет было. Мой отец и сосед сговорились, что его дочка  Зухра будет моей женой. Обычай такой был. Так мы с детства уже знали – я ее муж, она моя жена. А так росли вместе, игрались. Потом в школе учились. Я был маленький, да и она тоже не шибко росла. Оба мелкие и шустрые.
Потом я в армию пошел. Служил на Урале. А перед дембелем к нам в часть вербовщик с Севера приехал. Расписал прелести работы в Норильске. На зарплату напирал. Записывал добровольцев. Кто соглашался, должен был сразу из части ехать в Челябинск, получать билеты и деньги. И сразу в Норильск. Отпуск обещали через год. Я подумал, что в своем селе, со скотиной да на полях я уже наработался. Хотелось новое увидеть, ну и заработать, так чтобы землякам нос утереть. Записался.

 А когда через три года вернулся в село, мне вывели мою невесту на показ. Ну, ты мою Зою знаешь. За три года на полметра рванула! Я как увидел, смутился. И она стоит вся красная. Рост 1м72см! Я как сынок рядом с ней.
А куда деваться. Обычай. Через неделю свадьба. Ну там подарки, сватовство, приданое…  Через месяц после свадьбы мы уже в Норильске были. Нам комнату с соседями дали. Зоя на Аглофабрику пошла. Там здоровые девки нужны были. Вредный цех. Зато смена 6 часов, всё дома успеет. Да и на пенсию в 45 лет можно выходить. Так и живем. Она у меня работящая, послушная. Двух парней родила. Орлы.
Влад вспомнил, когда первый раз он увидел их вместе. На демонстрации 1мая. Зоя, так в миру ее звали, чтобы легче было, подошла к их колонне, высокая, статная, в красивом пальто с каракулевым воротником и такой же шляпке. Миша их познакомил, поговорили. Потом он отвел ее в сторону и что – то с кавказской страстью внушал. Отправил к коллегам по ее работе. Вернулся и долго еще ворчал:
            - Ишь,  вырядилась. Каблуки одела, сапогами хвастать. А чего к нам – то на каблуках. Я же запретил!
А сам, чтобы чуть прибавить росточка, заказывал туфли у сапожника, с каблуком выше среднего.
            - Хорошо хоть пацаны выросли нормальными, что Саша, что Казим. Видно, в маму.
                *****
После Новосибирска хотели ехать на Омск. На заправке подошли к заляпанным грязью большегрузным фурам. Поговорили с водителями. Они как раз прибыли со стороны Омска.
             - Да вы что, мужики! На вашей легковухе туда и не суйтесь.  Дорога – сплошная глина. После дождей на ней не удержитесь и ста метров, в кювет сползете. А там только трактора ждать. Не пройдете. Осень, дожди каждый день.
Пошли через Казахстан. Асфальта и там в помине не было в те времена. Грунтовки, пробитые машинами прямо по полям,  пересекали степь «по направлениям», пересекаясь, сходясь и разветвляясь по не понятной системе. Главное было на правильную дорогу встать, чтобы не промазать. И катись по накатанной колее. Дождей в степи не было. Ровная, как стол местность со скошенной стерней до горизонта, да кое -  где вдали полускрытые маревом верхушки гор похожие на казахские островерхие шапки.
            - Я тебе, шеф, никогда о своей службе в армии не рассказывал, - начал Миша очередной свой монолог.
            - Подписку давал на 15 лет. Вот в этом году они прошли. Можно про секретную службу рассказать. Ну, сначала в Учебке под Свердловском пол – года муштровали. Подъем – отбой, строевая, политзанятия, стрельбы. Всё как у людей. А потом и к месту службы отвезли, под Челябинск. Такое заведение «Маяк»,  может слышал? Для всех он был Челябинск - 40. Атомная промышленность.
            - Слышал, у нас на Военной кафедре в институте даже секретный фильм показывали про аварию. Там в пятидесятые годы взрыв был с заражением всей округи,- Влад с интересом слушал.
            - Да. Только я служил после взрыва лет через пять. Там зараженные участки земли и озеро были за «колючкой». Запретная зона. Радиация. А на комбинате было чисто. Замеряли всё время. Говорили, что в пределах нормы. Но  давали перед обедом спирт пить, не объясняя зачем. Я вообще не пил, сказал мусульманин, нельзя. Так мне разрешили портвейном заменить. Следили. Пока стакан не выпьешь, жрать не давали.
             - Ну а служили в охране, что ли?
             - Нет. Охрана была из внутренних войск. Краснопогонники. У них даже казармы были за территорией. Ходили парным патрулем снаружи. Ну и на вышках. А мы были «химики». Войска химической и противорадиационной защиты. На строевую не гоняли. Крутили кино, политзанятия, уставы, какие – то хоз. работы. В общем, не служба, а санаторий. Питание, как для офицеров, тушенки и мяса разного, хоть заешься.
По служебным делам, зачем нас там держали, я всего три раза был использован. Там на каждого журнал вели, сколько рентген за службу нахватал.
               - Ну и что ты за эти три раза сделал?
               - Одевают тебя, как космонавта, в спец – костюм, со  шлемом и ранцем кислорода за спиной. Перед этим дают карту, куда идти, а на макете отрабатываешь, что делать. Раз двадцать заставляют повторить, чтобы там меньше времени быть. Первый раз страшно было. По плану надо спуститься на лифте на четыре уровня вниз. Сколько там этих уровней, я так и не узнал. Пройти по туннелю 60 метров. Подойти к аппарату, как на макете. Выкрутить штуцер, сменить прокладку. Закрутить. На всё не больше четырех минут.
Около часа была подготовка. Одевание скафандра, проверка, не проходит ли воздух где – то. Повторение операции. Спустился. Пошел и быстро, как автомат всё сделал. Вернулся в лифт. Затратил 2 минуты 40 секунд.
А потом костюм и шлем забрали, сказали, что сожгут. Меня на мойку. Четыре часа мылся. Всё уже помыл, кажется. Померяют фон, давай еще. И так раз пять. Вот через четыре часа выпустили. В журнал дозу записали. Тут уж от спирта не отвертелся. Сто пятьдесят влили. И спать.
После этого четыре, пять месяцев не посылают в «зону». Другие ходят.
Но вот дембельнулся без превышения. Всё в порядке. А были, что нахватались. ЧП, комиссия, начальству нагоняй. А солдата в Москву, лечиться. Как уж там не знаю. Нам не говорили.
                *****
Следующий файл выскочил, как говорится, по ходу пьесы, то есть маршрута.
             - Маркович! Вставай быстро. Надо уезжать! Здесь плохой место.
У Миши от возбуждения стал пропадать русский язык.
             - Да подожди, ты. Сейчас умоемся, чайку попьем. Светать только начало.
А Миша уже побросал чайник, котелок и треногу,  оставленные ночью у костра, в багажник, и заводил машину.
             - Садись. Отъедем, всё будет. И чай, и завтрак, и туалет. Только не здесь!
Влад огляделся. Вчера они прошли Семипалатинск. Начались красивые места – скалы, сосны. Уже в темноте съехали в сторону от дороги в сосновый бор. Под огромными кронами деревьев не было ни кустов, ни травы. Только ковер из сухих сосновых иголок. Остановились уже в кромешной темноте, развели костерок, вскипятили чай. Съели банку «Завтрака туриста». Воздух под соснами был великолепен. Тишина, безветрие. Заснули мгновенно.
И вот непонятная паника у напарника. Метрах в десяти от машины в клочьях рассветного тумана, просматривались какие – то маленькие строения из белого камня. Они были разбросаны между стволов сосен на большом пространстве. На полукруглых сводах кое - где были, каменные же, полумесяцы.
               - Видишь, мертвые лежат. Не хорошо тут быть, им мешать. Шайтан может беду на нас пустить. Едем!
Влад уже всё понял и не возражал. Мусульманин об обычаях своих братьев больше знает. Вон как разволновался. Это был первый раз, да и последний, когда Миша показал принадлежность к исламу. Хотя не был верующим, как и все тогда.
                *****
Прошли Караганду, не заезжая в город. Но облаком дыма и газа над «промышленной жемчужиной Казахстана» полюбовались. Видно было за пятьдесят километров. Решили идти на Кустанай, а там и на Челябинск.
             - Я, как в Норильск попал, сразу попросился на транспорт. Машины с детства любил. А при военкомате, еще до армии на шофера выучился и права получил.
Под колеса летела Казахская степь, на спидометре почти всегда стрелка стояла на 120, Миша сидел на своей подушечке, что подкладывал на сиденье, держал руль одной рукой и с удовольствием вспоминал былое. Благо, что времени было много, и обычно строгий начальник, был в поездке на вторых ролях и хорошо слушал его истории.
              - Взяли меня в ЦАТК. Это Центральная автотранспортная контора комбината. В основном, большегрузы.  БЕЛАЗы  для карьеров. Тягачи с прицепами. Сначала я на УАЗе буханке смены на карьеры возил. Но потом стал проситься на БЕЛАЗ. Начальство ни в какую. Ты, говорят, до руля не достанешь! Смеются.
А я всё прошусь и прошусь. Ну, хоть попробуйте, не пожалеете. Тут новая партия пришла сорока тонных. Водителей с «четвертаков» - двадцати пятитонных – забрали на новые. А для старых машин людей не хватало. Дали мне попробовать. Так я стоя ездил. Так обзор был для меня лучше. А рулить на нем вот как на этой Волге, даже легче, руль с гидроусилителем. Два дня вокруг гаражей потренировался и в карьер. Вот там я жару дал! Там где норма была 8 ездок за смену, я и 10 и 11 давал. Мужики даже побить хотели, что норму вверх тяну. Зато зарплата от поездок. Хорошо получал. Один раз на базу ехал по старому городу. Смотрю, гаишник палкой машет.  Бежит по обочине, свистит,  кричит стой! Я тормознул,   из кабины вылез  на площадку, где лестница начинается,
                - Чего надо?
А он сначала перекрестился, потом матом загнул,
               - я, говорит, думал, что в кабине нет никого! Ну, думаю, сейчас БЕЛАЗина без водителя пару домов снесет. А тебя и не видно.
Так я его обматерил, чтобы зенки протер. Он от радости и не обиделся.
                - А к нам как попал?- поинтересовался Влад, - БЕЛАЗЫ надоели?
                - Я там семь лет проработал. Потом ушел. Парни подросли, надо было за  ними больше присматривать. А в ЦАТКЕ работа посменная, то днем, то ночью. Пришлось. Да и ты меня  к себе взял на УАЗ. Мне на легковой давно хотелось. А когда на «Волгу» пересел, как в высшую лигу перешел. Мы, водители, как вас, начальство, на совещание свезем, друг перед другом выпендриваемся.  Кто на УАЗе – второй сорт.
Водителем Мирзамагомед был отменным. И водил без сучка, без намека на аварию. И за машиной следил, как за дитем родным.
                *****
К перевалу, что на границе Казахстана и Урала, подъехали в сумерках. Когда немного поднялись по серпантину, в воздухе закружились снежинки. Подул ветерок. Весь транспорт стал останавливаться на обочине. Не хотели подниматься на 900 метров, а потом спускаться по скользкой дороге, да еще и во время пурги с почти нулевой видимостью.
Миша сказал, что ночевать здесь и холодно и негде. А сколько за ночь наметет, неизвестно. Можно и застрять на пару суток.
            - Что мы, шеф, не Северяне!? Это разве пурга для нас?!  Пошли, пока не замело.
И они пошли. У Миши, как будто третий глаз открылся. Всё видел сквозь косые полосы снежной вьюги. Угадывал загодя повороты. Влада за руль не пустил. Зато утром он прилег поспать на заднем сидении, а Влад помчался по сухому асфальту. Башкирия, Татарстан, По плотине через Волгу. Дела пошли веселей.
                *****
Они сидят в редком в ту пору придорожном кафе – стекляшке. С удовольствием уминают борщ. Первого блюда не ели уже давно. На второе взяли шашлык. Вокруг Татарские степи с нефтяными «качалками». Возле кафе привязаны два верблюда. Глубинка.  Шашлычник сам принес шампуры, поинтересовался, откуда гонят такую красоту? Кивнул на стоящую за стеклом «Волгу».
               - Где купили? Как такое счастье бы получить?  И деньги есть, а не достать.
               - Ты, брат, двадцать лет на Крайнем Севере поработай, - с удовольствием ответил ему Миша, - Да в начальство выйди, как мой шеф, - он кивнул на Влада, - вот тогда и облизывайся!
                - Да я ж понимаю. Не мои заслуги шашлычные, чтобы дали такое. Долго в пути?
Миша поведал любопытному работнику шампура и мангала об их маршруте.
Спросил, как тот, явно кавказец, тут в татарской глуши осел?
                - Точно. Я из Армении. Наше село возле Дилижана. А тут служил. Татарочку встретил, не устоял. Живем недалеко в поселке. Дети пошли. Уже две дочки и сын.
                - А как с местными? Не бурчат, что не их рода?
                - Нет. Даже довольны. Мужиков в селе мало. Многие уехали на Каму. Там стройки большие. Заработки. А я  по своей профессии тут устроился. На трассе. Поднакоплю денег, уедем в Армению. Дом буду строить. Хочу через год, пока дети по-татарски не втянулись. В школу пойдут. И армянский и русский выучат.  Жена медсестра, работу и там найдет.
 Несколько километров ехали молча. Потом Миша как будто продолжил разговор.
                - Вот у нас в Дагестане тоже к другим нациям хорошо относятся. Хоть русский, хоть еврей. Да хоть китаец! Только живи правильно, людей уважай. И чтобы деньги были. У нас как? – деньги есть, ты человек! Все уважают. Денег нет, хоть ты академик, не уважают. Пустой человек. У нас  даже по отарам считают, кто больше уважаемый. Вот пасут в горах овец. Отара тысяч пять голов. Пастухи, собаки, всё от колхоза. Или совхоза. Так ты думаешь, что? Все колхозные? Нет. Сто штук председателя, двести первого секретаря партии районного, триста прокурора. И так у всех начальников. У кого больше, тот и уважаемый. Там  государственных, колхозных половина,  а то и меньше.
                - К доктору идешь, плати. Справку детям в школу – плати. Права получать, тоже. Везде деньги. Подключают все электричество мимо счетчика. Взятку контролеру и вся плата.
                - Зато в Норильске нет этого. Ни врачу, ни парикмахеру не принято давать. Все на равных северную зарплату получают. Не принято чаевые давать, да взятки за услуги, - Влад вспомнил, как Нина советовалась с ним можно ли своей парикмахерше, у которой делала прически уже лет десять, купить подарок на 8 марта? Не обидится?
 Влад решил, что подарок – не чаевые, можно. Нина потом радовалась, что подарок с собой  взяла. Парикмахерша ей тоже приготовила.
                - Да, Маркович, - подхватил тему Миша, - на Севере людей ценят за заслуги, за положение на работе, за ум. Деньги все зарабатывают. А помогают друг другу из уважения. Ты попросил. Я тебя уважаю. Я помогу. Знаю, что когда я попрошу, ты поможешь.
                - Да, страна у нас одна, а народы разные. И обычаи.
                *****
Файл неожиданно сменился. Исчезла дорога, российские просторы.
Они на пляже возле отеля Аполлония.  Лимассол,  Кипр,  жара.  Рядом Игорь из Питера. Он с семьей уже несколько лет отдыхает в этом отеле в июле. Игорь бурят, из Улан -Удэ. Из семьи местного начальства. Учился в Санкт - Петербурге на юриста. Женился на однокурснице Елене, коренной Петербурженке.  Оба работают. Он в таможне, она в одном из отделов Мэрии. За время их знакомства родили двоих деток. Старший Федя уже четырех лет, а Машу привезли в коляске.
            - А как, Игорек, вы с хозяйством и детьми управляетесь? Лена сказала, что после моря на работу выходит? Ее родители помогают?
        - Да нет, скорее мои помогли. У нас, бурятов, издавна есть обычай, что девушки из бедных семей идут в прислуги к более зажиточным. На два – три года. А потом хозяева или обеспечивают им хорошую партию для замужества, или помогают поступить на учебу. Вот нам родители прислали хорошую девочку. Скромная, работящая. Пару лет поживет, тогда уж мы ей поможем выучиться.
Влад понял, почему Верховный сервер «выплюнул»  ему этот файл именно сейчас. В тему. О различиях в обычаях народов России.
А как Дагестанцы не оправдали расчетов чеченцев и их западных кукловодов во Вторую Чеченскую компанию! Те надеялись, что поведут весь Кавказ против России. А получили от дагестанцев такой отпор, что федералам надо было только доделать их работу. И таких загадок в огромном государстве не перечесть. Почему же больше сотни народов как – то уживаются в одной стране!?
А вот на Кипре две нации рассорились и разошлись намертво. Он еще при жизни много читал на эту тему, много думал. Вывод пришел сам собой. Русский народ, только он, со всеми своими недостатками,  служит той скрепляющей народы «смолой». У русских нет надменности к меньшим братьям, нет чувства превосходства, как, например, у англичан к представителям их колоний, пусть и бывших. Русский народ добр, готов помогать себе в убыток. Поэтому и стоит крепко Россия.
                *****
А вот на эту же тему. Появились давние соседи Влада по площадке. Пятый этаж  хрущевки в Норильске.
 Они с соседом разговаривают на лестничной клетке. Сосед грузин Мачарашвили, как и многие завербовался после армии на норильский рудник. Шутливо ловит своего младшего двухлетнего пацана. Тот по своей непонятной тяге опять выскочил погулять на лестничную клетку. Причем, босой, без трусов и в одной майке. Карапуз  ловко уворачивается от большого, неповоротливого отца. Смеется. Папаша притворно сердится.
      - Вот сейчас поймаю да по голой попке и надаю, - и Владу, - никак не хочет в штанах ходить, отвернешься, снимает. И на площадку выбегает. В любой мороз. А тут, хоть и батареи, так всё равно холод, около нуля. А ему хоть бы что. Еще и босой. Но хоть бы раз сопли появились! Ест всё, спит, как солдат. И всё время бегает.
       - Да. Я его часто тут вижу в майке. Старший выпускает, когда вас с Надей дома нет. Богатырь растет. Закаляется. Что – то вас всех давно не видел.
      - Да вот отпуск зимой дали. Ездили в мою деревню. Надю первый раз показывал.
      - Ну и как ей?
      - Принимали хорошо. Кормили, поили, пыль сдували. Звали после Севера туда жить. Надя не хочет. Говорит, что не приживется. Деревня маленькая. По-русски половина не говорит. Работы для нее нет, она же медсестра, а у нас  поликлиника в районе, за 50 километров. Ни в какую. Поработаем еще лет пять, да и поедем к ней. В Иваново. Я бы в Грузию хотел, но и она, и пацаны  русские. Не хотят в Грузию.
                *****
Влад плыл, ожидая следующего файла, и раздумывал над «смешанными» браками. В России это еще как – то нивелировалось общей страной, не сильно отличавшимся обучением и воспитанием. И, главное, общим языком. А вот браки между представителями разных стран…
        На Кипре, где он провел последние годы жизни,  повидал много пар. Большинство смешанных пар, или их половин,  к моменту  знакомства с Владом и Ниной, уже развелись. Держались на плаву в основном уже пожилые пары. Например, из тех, кто учился в одно время в СССР. Оба доктора, учились в Одесском медицинском. Или он архитектор, она врач, учились и поженились в Харькове.
Из более молодых практически все, кого он знал, развелись. Большинство – это наши девушки, вышедшие за киприотов в поисках лучшей доли. Но получали много работы, и дома и на службе и мало уважения и любви. Сказывались разные подходы к жизни, разные семейные традиции.  Муж стремился к «свободе» - друзья, развлечения, бары.  А ей  - дети и домашние заботы. Те девушки,  кто должен был получить кипрское гражданство по закону в течение года, могли ждать этого события и пять, и десять лет. А муж палец о палец не ударит. В Кипрских семьях сложилось так, что кто с чем пришел, то в одну, общую корзину, нажитое не кладет. У него свои счета, у нее свои. Если, например, у жены в собственности бизнес, то она может менее состоятельного мужа взять на работу. И уж спуску не даст. Или он богатый, а она нет, то так и живут. Он глава, она нянька для детей. В общем, менталитет не похож на  наш радикально. Ну и отношение родителей играет большую роль. Старикам обычно не нравится русская невестка. И то делает не так, и это.
                *****
А вот всплыла история их знакомства с парой постарше их лет на 8-10. Оба не из СССР, но отлично говорят на русском. Познакомились, как говорится, семьями на Кипре в конце девяностых. Проводили время на пляже, ходили на прогулки по прибрежной дорожке по вечерам. Бывали друг у друга в гостях.
История интересная и поучительная. Как у Пушкина – лед и пламень. Она болгарка, он финн. Учились вместе на факультете славянских языков в университете города Варна. На знаменитых болгарских «Золотых песках».
Она маленькая, миниатюрная, темпераментная жгучая брюнетка. Зовут Крисулка. Он, Теово, высокий, меланхоличный блондин с голубыми глазами. Уроженец северного финского города Оулу. У этой пары, как и у многих финнов, особенно пенсионеров, было в обычае зиму проводить на теплом Кипре. Так и Хрисулка с Тэово. Когда работали, приезжали на пару недель, а на пенсии стали жить на острове с октября по апрель. Снимали не дорогие апартаменты, а последние десять лет жили уже в своей односпальневой  квартире.
В Финляндии у них жила семья сына с парой внуков, но по финским традициям, они виделись и перезванивались не часто. Да и жили в разных городах. Во время встреч Влад с Тэово говорили о политике, экономике, дипломатии. Тэово был интересным собеседником, тем более что хорошо знал западную точку зрения на разные проблемы, и  Владу это было интересно. А Крисулка общалась с Ниной на темы близкие женщинам.
Постепенно из разговоров и сложилась их история.
                - Я, Ниночка, влюбилась в голубоглазого по уши. Да и он был не против нашего союза. Мама моя, когда узнала, покачала головой,
                - Парень то он хороший. Да не наш. Беспокоюсь, как ты  с его родней жить будешь. Если там все такие, молчуны, одно слово за два часа, да и то, если вытянешь.
                - Но мы были в любовном угаре. Девчонки, болгарки, мне завидовали. Мне лестно. Я тоже была ничего себе, стройная, спортивная, гимнастичка. Гимнастикой занималась. Маме говорю, что всё равно уеду.
Тогда мама, умная была женщина, поставила нам условие.
               - Я дочку отпущу только, если ты ее в свое жилье заберешь. Тогда тебя, Тэово, женихом признаю.
Нам еще учиться три года. Задумались. Но нашли работу. Устроились в турфирму. Тэово финнов встречал, на экскурсии возил. Я буклеты разрабатывала на разных языках. К окончанию университета у нас уже и сынок родился, и деньги на небольшую квартиру в Хельсинки были.
Отпустила мама. Перекрестила напоследок, всплакнула.
А я в Финляндии быстро освоилась. Языки мне давались легко. Я тогда уже с Тэово, как своя, бегло говорила. А в университете мы на славянском отделении учились,  сербский и русский освоили.
Зарегистрировали мы свою фирму. Туристов возили по славянским странам, а в Финляндии принимали сербов, русских, поляков. Зарабатывали хорошо. Переехали в Оулу. Купили дом.
Но привыкнуть к финским обычаям я не могла. Придем в гости к родственникам. Подадут на стол. Кушают. Всё молча. Начнешь распрашивать,  морщатся.
Или такая история.  У Тэово было еще 2 брата. Родители им оставили большой участок леса. Они раз в два – три года собирались в отпуска и с месяц валили лес на продажу. Жили в лесу, в сторожке. Ели рыбу, что ловили в озере. Тэово потом жаловался – уже не мог одну рыбу есть. Я приучила к разнообразию. А им хоть бы что. Вообще, питаются странно. Один раз мать Тэово говорит:
             - Пойди сынок кур закопай на опушке. Совсем нестись перестали. Надо новых покупать.
Оказалось, что куры у них только для яиц. Я взяла их порезала, общипала, сварила из одной бульон с рисом, а две зажарила с картошкой. Так у них пир был на несколько дней. Даже в местной газетенке заметку тиснули, что кур, оказывается, есть можно! Чухонцы.
Ой, хлебнула я этого финского менталитета! Сейчас уже тридцать лет, как в Финляндии, по-фински говорю лучше многих финнов. Но они меня всё равно за дикарку считают.
Да и здоровье у меня от Севера всё хуже. Не мой климат. Вот Кипр выручает. А в жаркую Болгарию до смерти тянуть будет.
Она всегда разговаривала на правильном литературном русском. Запомнилась одна фраза, когда она жаловалась на мужа.
            - Он, как огромная черная туча, накрыл  мою жизнь.
                *****
А вот история из их Кубинского отрезка жизни. Жена встретила в магазине соотечественницу из местных, что замужем за кубинцем. Пригласила  домой поговорить, поделиться своими печалями. Они сидят в гостиной за столом, пьют кофе и разговаривают. Света светлокожая, огненно рыжая приятная женщина немного за тридцать. Она пришла с младшим сыном лет пяти. Влад сидит с ним на балконе, рассматривают детскую книжку Маршака. Разговор из комнаты слышен хорошо.
      - Мы с Роберто познакомились во время учебы, в Одессе. Он учился в «Сельхозе» на агронома, а я в Водном техникуме. На мелиоратора. Я как его увидела, черноволосого, смуглого, с усиками – ну настоящего испанца – голову потеряла. На втором, или третьем свидании невинность потеряла. Хорошо, что уже восемнадцать исполнилось. Да и забеременела быстро. Он тоже меня на руках носил. Видимо после привычных мулаток, я рыжая да румяная королевой показалась. Расписали нас, дали комнату в общежитии.
Через год получили дипломы и уехали на Кубу. Здесь, не далеко живем. Городок маленький при сельхозкооперативе. Второго родили через пять лет. Этот уже кубинец, а старший из СССР. Жили хорошо. Но последние два года  разница в обычаях стала проявляться всё больше. Как - то треснуло счастье. Он по местным обычаям по бабам начал шастать.  А я по русским правилам таскаю их за патлы,  да ему скандалы устраиваю. Мне женщины на работе выговор делают, мол, у нас так не принято. Захотел он разнообразия, пусть. Так и ты подцепи кого. Удовольствие получи. Что с одним всё время? Не интересно. Они меня не понимают. Я их. Ну и свекровь меня за скандалы ругает.
         - Ты к нам, Света, приехала. Должна и жить, как у нас принято.
         - Устала я от такой разницы в обычаях. У нас отдел на работе чисто женский. Утром обязательно все рассказывают, как ночь прошла с мужем. Сколько раз, какие приемы и так далее в подробностях. А мне пеняют,
 - ты, Света тоже рассказывай, что молчишь. Ты же кубинка теперь. Так соблюдай.
 А мне противно.
И таких различий всё больше. Я уже развестись готова. Но вот как с детьми? Младшего уж точно не отдадут. Он здесь родился. Старшего, Альберта, я спросила, - поедешь со мной в Союз, сынок? Он подумал и выдал,
 - Ты, мама, не обижайся, но я Фиделя не брошу!
Теперь для него вождь Фидель дороже матери! Вот так воспитали  в школе. Вот так и живу.
Света выговорилась, даже всплакнула немного. Видно было, даже рассказать землякам о своем положении, и то какое – то облегчение. Жалко, хорошая баба, а вот попалась на страстной любви.
                *****
Как хорошо, что они с Ниной росли в одно время и в похожих условиях. Оба в семьях военных офицеров, в послевоенное бедное время. Умели ценить даже мелкие семейные радость и разделять неприятности.
 Он плыл и думал, думал.  Какая всё – же разнообразная жизнь досталась ему. И его современникам. Как много изменилось, пришло и ушло. Как много сил и душевных страданий принесло время. Но и как много удач! И счастливых мгновений…
                *****
Ах, какой файл всплыл! Приятно снова окунуться в эту прелестную атмосферу.
Они с женой сидят на балконе своей каюты, на восьмой палубе круизного лайнера. За кормой остался Неаполь и поездка в Сорренто. Следующий порт Мессина, Сицилия. Собрались почитать. У каждого электронные книжки в руках. Тепло, солнечно. Ранняя осень. Но не чтением заняты супруги. Разговорились.
                - Я даже не могу представить, как бы пошла наша жизнь, не будь этой перестройки, этих лет, что всё изменили, сохранился бы СССР, - Нина даже всплеснула руками от наплыва чувств.
                - Да ты что, - Влад даже засмеялся, - я отлично представляю наше дальнейшее без перестройки и развала СССР.
 После возвращения с Кубы мы спокойно уехали бы в Измаил. Ведь квартира там уже была. На книжке у нас было накоплено 25 тысяч. Еще тысяч десять набежало сохраненной зарплаты за два кубинских года. Да чеков за пребывание за границей было тысячи две. Даже, если бы продали их на рубли, тогда спекулянты их брали  по четыре, то еще восемь. Так что, даже положив на трехпроцентный заем тысяч тридцать, имели бы 900 рублей в год процентов. Или 75 в месяц. Я бы пошел работать куда – ни будь на 150 р. Вот так бы и жили. А потом получили бы по 120 рублей пенсии. И, вообще, по понятиям развитого социализма, как пропаганда называла тогда наш строй, всё было бы  хорошо. Чуть лучше, чем у всех в среднем. А вот как было бы в бытийном плане, не знаю. Скучно, весело? В общем, сейчас ясно, что застой и болото.
                - А куда бы мы смогли поехать, отдохнуть?
                - Машина у нас была. Новая Волга всё – таки. Лучшая марка в СССР на то время. Могли бы на море ездить, всего – то 100 км. К родне в Донецк, к знакомым в Одессу, в Москву. Всё было бы, как и положено и установлено властью. Ни больше, не меньше, как было и 30 лет назад. Мечта советского пенсионера – квартира, машина, дача шесть соток. А о том, что может быть как – то иначе, мы бы и не задумывались.  Слышали бы,  читали, смотрели бы в фильмах,  что «у них» не так,  зная, что у нас – только так.  Слава богу, что без войны!
Если посмотреть в более отдаленные эпохи, что у нас, что в Европе? Чем дальше в историю оглянешься, тем устойчивее жизнь была. И однообразнее.  Возьми средние века. Люди столетиями жили, в основном, одинаково. Из романов Бальзака, или Золя, помнишь: «Еще прадед оставил потомкам ренту в 9000 ливров, что позволяло иметь большую квартиру во втором округе Парижа, свой выезд, прислугу, одеваться по моде. То есть всё для безбедной жизни и выхода в свет. Прошло два поколения, а жизнь текла, практически не меняясь». То есть и деньги за сто с лишним лет не обесценились. И банк не лопнул.
                - Зато сейчас всё меняется, как в кино  кадры. Не успеваем привыкать.
                - Ну да, тут и технический прогресс, и политика, и желание «теневых правителей Мира». Зато, Нина, какие перспективы открылись после развала страны и кончины компартии в начале девяностых! Конечно, большинству был нанесен страшный удар. Любая революция, слом системы, устоев, власти, несет людям беды. Ты же помнишь, как сгорели все накопления, когда инфляция была в тысячи процентов? Как профессора челночили с сумками – рисовками, чтобы семью прокормить, как бабули стояли у метро, чтобы продать пару бутылок пива и собрать несколько рублей на хлеб да макароны?
                - А половина сельских девчат на «трассу» подалась, в проститутки. Перспективы открылись для воров и хапуг.
                - Власть трещала по швам. Помнишь, Нина, яркий пример потери власти, что наш знакомый генерал КГБ рассказал. О том, что в его огромном новом доме творилось. Тимофей Владимирович тогда был в первом кольце охраны Горбачева. Перед этим также работал с Брежневым. Много лет, тот даже и умер, можно сказать, на руках генерала.
Стали вместе вспоминать эту поучительную историю.
 Горбачев объявил «перестройку» и «гласность». Народ не понимал, что это за «звери». Но нашлись те, кто «врубился». Тимофей  тогда, как особа приближенная получил отличную четырех – комнатную квартиру в новом доме ЦК КПСС недалеко от Кремля, на  Большой Якиманке. Благополучно вселился. Дом был огромным, квартиры просторные с несколькими туалетами, роскошными прихожими, отдельными гардеробными комнатами.
Так вот, в соседний подъезд, в десяток готовых к заселению квартир, ночью самовольно заселились многодетные  семьи. Взломали двери, сменили замки и заехали со всем скарбом. Они, обозленные многолетними обещаниями властей, организовались и совершили немыслимое еще год назад. Пришла милиция. Но под прицелом камер нахлынувших телевизионщиков и газетчиков крутых мер, с арестами и выкидыванием детей на улицу, применить побоялись. «Гласность!»  Битва с осадой «на измор» продолжалась несколько месяцев. Но ЦК уступил. Прописали многодетных в элитном доме.
Позже, когда вышел закон, они квартиры приватизировали. Но никто из них не остался жить у Кремля. Все сдавали квартиры через солидные фирмы. А этот дом пользовался огромным спросом у западных дипломатов. Так что «многодетные» расселились по Подмосковным деревням и городкам, ежемесячно получая за столичные хоромы от трех до пяти тысяч евро.
Этот маленький пример в масштабе страны ярко отразил состояние дел.
Горбачев сдал СССР. Развалил власть.
Нина покачала головой,
               - Эти хоть многодетные. За семьи боролись. Хорошо, что у них вожак настырный нашелся. А сколько всплыло откровенных хапуг, жулья, да и криминала. Рвали страну на части.
                - Да. Конечно, люди с отсутствием моральных устоев получили преимущество. Да еще те, что были во власти и готовили слом государства в угоду своим, корыстным планам, - согласился Влад,
                - Но я себя к таким не могу отнести. Не бандит. Совесть как была, так и осталась. А нашел способ не «утонуть». Остался на плаву, да еще и заработал.
Помню, как сидели руководители строительных подразделений Норильска на еженедельном субботнем совещании. Ждали руководство, разговаривали о том,  о  сем. Я маленький по должности – начальник монтажного управления с тремя сотнями персонала. А рядом чины покрупнее - руководители трестов, заводов,  мехколонн,  с тысячами работающих. Так они в один голос стали друг другу жаловаться на маленькую зарплату! Я, для которого зарплата в управлении давно была, как сюрприз, и почти ничего не значила в семейном бюджете, поразился. Как они, имея такие возможности, в то лихое время, не нашли на чем заработать!? Честно говоря, эти десять лет, девяностые, для меня были самыми интересными. Можно было мозги использовать во благо. Без ограничительных «заборов» со стороны прогнившей власти.
Нина окончательно отложила книгу, оживилась.
                - Да что ты, начальник всё – таки, с возможностями. А вспомни нашего соседа Юру. Ведь еле - еле восемь классов в школе вытянул. Ты еще помог ему в ПТУ устроиться. Потом на Никелевом заводе во вредном цеху работал. Маму его Людмилу, пенсионерку, ты еще к себе на фирму уборщицей взял.  Пока все вокруг ныли, что зарплату задерживают, денег мало, и т.д. он в ларек пошел в свободное время продавцом. Да и жена его с ним менялась.
                - Да, помню, конечно. Потом они этот ларек выкупили, стали сами торговать. Потом еще пару ларьков завели, машину «Ниву», помню, купили.
                - А там и с завода уволился. Стал бизнесменом. Из Норильска уезжал уже с деньгами на обустройство и квартиру. В Тольятти они уехали,  по  моему. Да и мама его, Людмила. На пенсии торговала на углу пивом и воблой. Отец ей с Волги присылал, сам ловил и вялил. Так хвасталась, что иной месяц и поболее прошлой северной зарплаты выходило.
                - А таких примеров было много. А были и противоположные. Тоска, безнадега, обозленность на всех и вся…
Они задумались. Каждый вспоминал события прошлого. Но беспокоило и будущее.
                *****
                - Вот опять думаю о прошлых временах, - Влад стукнул кулаком по подлокотнику, - хорошо было Графу Монтекристо! Положил сокровища в банк и не беспокоится. Делает свои дела. Мочит обидчиков спокойно. А тут никаких гарантий. То на Кипре нас обобрали, отобрали часть депозитов. А еще раньше наш «Инкомбанк» накрылся.
                - Чего же ты хотел? Эпоха перемен. Покой нам только снится.
                *****
Услужливый «верховный компьютер» выплеснул из его памяти заметку неизвестного автора об их с Ниной поколении, судьбе.  Он готов подписаться под каждой фразой.
«Военному и послевоенному поколению, для красоты возьмем с 1940, им сейчас  за восемьдесят и скажем тем, кто родился до 1955г, посвящается.

Возможно, единственное поколение, прожившее без войны или пережившее ее в младенческом возрасте.

Поколение, не знавшее тоталитаризма, заставшее в ранней юности оттепель при оттянутом за кулисы железном занавесе.

Поколение, родившееся в коммуналках, многие с печками в своих домах, с замерзающими газом и водопроводом, если они были, помнящее керосинки и керогазы, общие бани раз в неделю и тазики в комнате.

Поколение, росшее без мультиков и с диафильмами, двумя каналами черно-белого телевизора с крохотным экраном, опять же, если был телевизор.

Поколение, росшее под пионерские горны и рассказы о героизме.

Поколение читавшее, читавшее всегда, всюду и все подряд - в своих домах, в домах друзей и в районных библиотеках.

Поколение, писавшее - переписанные от руки в читальных залах библиотек стихи поэтов серебряного века, песни Кукина, Визбора, Окуджавы.

Поколение, заполнявшее залы и стадионы, чтобы услышать и увидеть своих кумиров.

Поколение, стоявшее в очередях, в очередях за всем, за творогом и маслом, за билетами на премьеры и за книгами, конечно, за книгами, в т.ч. стоявшее в очередях, чтобы сдать макулатуру в обмен на заветные талоны.

Поколение, не чуравшееся физической грязной работы, - колхозы, овощные базы, субботники и воскресники, я уж не говорю о коммунальных уборках.

Поколение, в молодости не знавшее стиральных машин, резиновых перчаток для домашней работы, памперсов для своих детей.

Поколение, не воевавшее, но отправлявшее своих детей в Афганистан.

Поколение, пережившее социализм и с большими потерями вошедшее в рыночную экономику.

Поколение, сумевшее адаптироваться в новых реалиях.

Первое за почти сто лет поколение, позволяющее себе.

Позволяющее себе, особенно работающие пенсионеры, всяческие радости жизни, вроде платного спорта, нормального автомобиля, в той или иной степени обустроенной дачи, разной электроники, разнообразной пищи с дотоле неизвестными названиями, удобной, складно сидящей на них
одежде, и все это без очередей.

Поколение, впервые почти за сто лет повидавшее мир.

Уходящее поколение.

Поколение, смываемое пандемией.

И все же счастливое поколение, сo счастливой судьбой»

И еще немаловажное отличие их поколения от более поздних – выбор спутника жизни. Семейная гармония и методы ее сохранения.
Он старался, чтобы и дети и внуки на их примере понимали, что в семейной жизни на первом месте, как бы это не звучало высокопарно, родство душ. Не страсть, не физическая непреодолимая тяга. А устойчивое, во все годы понятное чувство: «Мне хорошо с ней (с ним). И другой (другого) я не хочу!»
Но как это объяснишь, когда влюбленность застилает глаза и ум. Можно только попросить не спешить. Пока не спадет пелена, не проявится истинный характер того, кто кажется идеалом. Меняются годы, обычаи. Что раньше считалось грехом, сейчас – благо. И нет того на земле, кто рассудит, что правильно, нет того, кому бы все поверили. Тревожно за родных, что остались там… Тревожно за всех людей.
                ********

Пропало синее море, чайки, бриз…
Перед глазами появился четкий текст его давнего стихотворения. Видимо словосочетание «эпоха перемен» выбросило этот файл из более позднего периода жизни. Когда круизные лайнеры уже частью пошли на разборку в турецких портах, частью годами стояли на рейдах. Купаясь по утрам в море, они смотрели на эти застывшие недалеко от кипрского берега громады.
Пандемия. КОВИД-19.
Они с Ниной заразились еще в марте 2020 года. На отдыхе в Венгерском Хевизе. Сумели добраться до Кипра. Буквально, на последнем самолете. Влад перенес легко. Нине пришлось побывать в госпитале. Обошлось. Потом пошли карантины, вакцинации, тесты. Даже в Москву слетать, повидаться с родными не получалось два года. Вот тогда, после болезни ему и постучались в голову эти строки.
   Письмо старому другу на злобу дня.

Ты помнишь, друг, по молодости мы
Ворчали - Как нам надоел застой!
Нырнуть хотелось в хлад волны живой
Исполненной бурлящей новизны...

И дождались! «ЭПОХА ПЕРЕМЕН»
Кусок в полжизни заняла, с лихвой!
Твердили  мудрые,  качая головой:
 - Не дай нам Боже угодить к ней в плен!

О девяностых страшно вспоминать.
По тропочке над пропастью ходили,
На тоненькой,  на нитке, или - или...
Нам каждый день считать надо за пять!

С тобой пахали мы, дыханье на излете,
Чтоб малость нам на старость заработать.
Чтоб не кусать потом невкусный локоть,
Другие, мол, смогли, а ты в пролете!

Вот думаешь: -  затихли беды все!
Расслабишься. Мечтаешь отдохнуть…
И легче видится  оставшийся твой путь,
Возможность  жить без резких перемен…

А тут опять! То нефть, а то Китай!
Коронавирус чертов, вдруг напал!
И всё, о чем, расслабившись, мечтал,
Опять пропало, хоть не вспоминай.

Сегодня я  хочу нам пожелать,
Чтоб пережили  этот тарарам.
С улыбкой просыпались по утрам,
А вечером спокойно шли  в кровать.

Гори огнем, эпоха перемен.
Дай нам с тобой нормально жизнь дожить!
Спокойно спать, людей родных любить…
И  ничего не надо нам взамен!
                *****
Он плывет по Реке, а строки так и стоят перед глазами…
 Так и не дожил он до спокойных времен. А будут ли они у землян вообще когда – ни будь. Уж очень сильной оказалась сторона зла. Так он называл ту кучку врагов человечества, что разработала план порабощения большинства в угоду себе. В угоду элите, достойной властвовать. Так они себя объявили.
И вот идет страшная борьба. Народы, кто больше, кто меньше сопротивляются разнузданному, бесстыдному и беспощадному порабощению. Но у вселенского врага еще много, ох  как много, в запасе сил и планов.
Даже здесь, в загробном мире,  некоторое время назад на одном из островков отчаянно спорили двое. Они явно не принадлежали при жизни к  власть предержащим, но по теме подкованы были  здорово.
               - Я не понимаю, как можно отметать принципы главенства человека, его желаний, стремлений, самоощущений  перед нуждами и желаниями, так называемого, общества, или попросту – толпы!
                Вещал, как всегда в этом мире без всяких звуков, крупный, рыжий мужчина, с белой, усыпанной веснушками кожей.
                - Вам предложили почти неограниченную свободу! Свободу любых удовольствий, желаний.
               - Извращений, превращающих человека в скота, -
 возражал сухой, как перечный стручок темнокожий индус с длинными седыми волосами, усами и бородой,
                - Ваша свобода со временем превратилась в диктат. Диктат агрессивных меньшинств, невежд и шизофреников. А, главное, что это спланированная и настойчиво продвигаемая акция по превращению людей в послушное стадо скотов.  Бесполых,  безвольных,  озабоченных только получением очередной «дозы» удовольствия,  как подсаженный на иглу наркоман. А таким стадом и управлять легко. Это и есть цель элит, назначивших сами себя вершителями судеб и властелинами мира.
               - Вы извращаете главный посыл, - с жаром протестовал белый, - Вы принимаете предлагаемое благо, за насилие, ущерб! Не понимаете своего счастья.
               - Да! Как дитя не понимает, куда вы его зовете, предлагая в пять лет озаботиться  выбором пола, спрашивая ребенка, что тебе больше нравится носить, штанишки или платьице? Ужас!
               - Это прогресс в развитии человечества! Самая могучая и передовая держава мира несет вам, по- сути, варварам, свои ценности, делится ими. А вы с упрямством ослов не хотите расстаться с архаичными понятиями. Такими,  как семья, почитание божества превыше себя самого, соблюдения ветхозаветных заповедей.
               - Да ваша передовая держава использовалась, как инструмент принуждения остальных народов. И она же в числе первых подверглась «переформатированию». Где ваши ценности еще тридцатилетней давности!? Семья, религия, закон, честь. Элементарная честность, наконец. Быстро же вас низвели до положения скотов. Я историк по образованию,  да и призванию. Я не привык отмахиваться от фактов. Вот, к примеру, выдержка из «Директивы Совета национальной безопасности США от 1948 года» Там речь шла о подрыве коммунистических идей. Подрыве  СССР, и главное, русских. Но эти же принципы применялись и для приведения всего человечества, извините за грубость, в стойло. Вот и текст мне вывели…
«…Мы бросим всё, что имеем, - всё золото, всю материальную мощь на оболванивание и одурачивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти ценности верить…Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания…»
А это еще в 1948 году планировалось! Против СССР.  Не кажется ли Вам, что все эти разработки в последствии были перенесены и на покорение, подчинение других стран и народов.
               - Но это же было правильно. Коммунистическую химеру надо было уничтожить. И мы это сделали! Я помню наш триумф. Русские сдались. Без единого выстрела. Мы им написали конституцию, законы, передали мораль.
               - Ну а потом? Потом всё пошло не по вашему плану. Россия окрепла и не приняла ваши игры с ЛГБТ, сменой полов, неприятие Христианства. А машина оболванивания человечества была уже раскручена. Все западные СМИ поддерживали этот план. Вспомните, как ломали вашу Америку!? Сильное, процветающее государство с трудолюбивым, предприимчивым народом. Честность, почитание устоев в законах, религии,  казались незыблемыми. Вспомните Трампа. Он понимал, что хотят сделать с его страной «хозяева денег», мировая закулиса.  И он пошел против. Что с ним сделала эта безжалостная свора, не знающая ни совести, ни морали.
Таким образом, приходится констатировать, что единственной действительно серьезной переменой, которая имела место с того времени, является перемена самих США. В том смысле, что власть в этой стране перешла к противникам Трампа. Или была ими захвачена – как вам больше нравится.
Причем, это была не просто очередная заурядная рокировка в стиле «шило на мыло». В США состоялась реальная смена у руля власти господствующих политических элит. Прежняя трамповская Америка была настроена на возрождение национального государства и, соответственно, на свертывание так называемой «глобальной ответственности» США, фактически на новый изоляционизм, что подразумевало существенное снижение уровня внешней агрессивности и выстраивание партнерских отношений с той же Россией. В свою очередь,  свергнувшая Трампа транснациональная «бизнес-элита»,  для которой благо самой Америки, как государства, особой ценности не представляет, настроена на установление своего безраздельного глобального господства.  И, с этой целью, на максимальное ослабление, вплоть до полного уничтожения, противостоящих этому замыслу альтернативных центров силы.  В этом контексте США, как государство, является в их руках только инструментом реализации этого глобального плана и предназначено на роль ударного кулака их мировой экспансии.
Конечная цель – полностью подконтрольный им «мировой рынок» в масштабе всей планеты Земля. Что обеспечит этому мегабизнесу планетарного масштаба, с одной стороны, возможность безграничного, беспрепятственного и безнаказанного обогащения, а с другой, создаст идеальные условия для так называемой «оптимизации» всего Человечества в любом направлении, какое эти хозяева планеты посчитают нужным. Потому что сопротивляться их воле будет уже некому.
 Казалось, нет такой силы, что способна остановить порабощение человечества…
Слава Богам, такая сила нашлась. Китай. Об него ваша клика обломала зубы. Вот и остались вы со своей политкорректностью, ЛГБТ,   пятьюдесятью разновидностями полов и другой гадостью загнивать отдельно от большинства.
Не помогли вам даже бесчеловечные провокации с вирусными пандемиями, сопровождаемые тотальной ложью и манипулированиями.  С сетью лабораторий по всему миру, «выращивающих» смерть в пробирках.
Туда вам и дорога. Обществу – стаду. Обществу, не умеющему думать. Жуйте свою «жвачку» и не мешайте другим жить в нравственном мире.
           - Китайцы растоптали все международные законы и договоренности! – не сдавался англосакс, - они даже из ООН вышли. Предали мировой порядок.
            - Так то, что Вы сделали с ООН – инструмент, штампующий Ваши желания вопреки большинству жителей планеты, и явилось причиной выхода из нее всех несогласных вам подчиняться. Что сейчас ООН?  -  ваша тусовка, не влияющая ни на что.
             - Но мы пока еще богаче и мощнее. Мы еще понудим вашу сторону к повиновению, - зашелся в немом вопле белый.
              - Да.  Вы  обкрадывали весь мир при помощи станка, печатающего доллары. А где сейчас Ваш хваленый «зеленый»!? Сдулся.  Все предпочитают крипто – юань, да и крипто – рубль уже дороже Вашего доллара. Конец кормушке.
               - Вы забыли армию! У нас двойной перевес! Тысячи самолетов, ракет, бомб…
               - Очнитесь!  Ваши вояки уже почти разбежались. Вам платить им нечем. Всё. Примите за истину конец Вашей гегемонии. Будете влачить жалкое существование, как нищая резервация ЛГБТ и прочей нечисти. А мы, люди земли, кто не желает стать рабами, еще больше сплотимся и доберемся, наконец, до ваших кукловодов. Не долго им осталось. За всё ответят.
Как Ваш Рокфеллер, один из «избранных». Десяток сердец пересадил, всё надеялся дожить до «Победы» над миром. Уверен, что на Реке он не долго плавал. В первом же омуте его … «нейтрализовали», как врага человечества.
                *****
Он тогда слушал эту перепалку и еще раз понимал, что его Россию не дали сожрать этим силам. Не дало это сделать правительство, а, главное, сам народ не поддался оболваниванию. А ведь всё висело «на волоске».


      
 Часть 7.
Перед глазами страницы книги его отца. Всплыли внезапно, резко закрыв предыдущую картинку с каким – то детским эпизодом. Не просто текст. Нет, вид страницы с разворота книги со слегка промятой серединой. Даже край обложки просматривается. Так захотелось взять ее в руки, полистать. В последние годы он оцифровал отцовские два бумажных тома  и разместил на своей странице на портале  Проза.ру  в специальном разделе – «Произведения, написанные моим отцом».  Отдельно от своих публикаций.
Читателей было много. Особенно часто открывали Военные мемуары.
И вот всплыло. Неожиданно. Как будто специально…
Он начал читать давно знакомое. Увлекся. Сразу понял, что это глава из «Репортажа из военной молодости» - воспоминаний  отца о его боевом пути  с 1941 по 45 годы.

                Глава 6.
     ОСТОРОЖНЕЕ С ОРУЖИЕМ!

         В сорок втором году наш бронепоезд нужно было поставить на ремонт в депо на станции Московская - Сортировочная, километрах в пяти от конечной станции “Ленинград-Московская”. Главным условием, которое поставило нам руководство депо, было — снять перед постановкой в ремонтный цех все взрывчатое и возгорающееся, и, в первую очередь, — боеприпасы. Требование было справедливое, так как бомбежке и обстрелам железнодорожные объекты подвергались ежедневно. Поскольку ремонту подлежал весь подвижной состав, вопрос стал о том, чтобы найти надежное хранилище на стороне. За решение задачи пришлось взяться мне, как внештатному начальнику боепитания. За пару дней, потраченных на разведку, мои моряки нашли за городом на линии Озерки - Шувалово отличный домик, пригодный для роли временного арсенала. Главное, чем он привлекал нас — это его изолированное положение и отсутствие владельца, который временно перебрался в город. С одной стороны строения находилась большая комната с отдельным входом, подходившая под наш временный арсенал, с другой — комната поменьше, удобная для размещения караула, и рядом с ней — каморка, подходящая для временной резиденции начальника караула. Мы на дрезине (домик был у полотна железной дороги) перевезли в наш временный арсенал орудийные снаряды, мины 120-мм калибра от полковых минометов, массу стрелкового боезапаса и, в последнюю очередь, более двухсот кило толовых шашек. Да, еще и три сотни разного калибра гранат. Все это хозяйство было аккуратно сложено и заперто в большом помещении. Четверо караульных разместились в комнате, причем, один из них, посменно, стоял на посту. Надо ли объяснять, что первым караульным начальником — на пять дней — заступил ваш покорный слуга. Маленькая каморка, в которой прежде работал сапожник — на стенах были пристроены полки с колодками и разным сапожным инвентарем — вполне обеспечивала мои скромные потребности.

        Теперь, когда я ввел вас в обстановку, прошу читателей представить себе мое пробуждение после первой ночи, проведенной в карауле. Я проснулся ото сна, который вкушал на вполне комфортабельной кушетке, застеленной принесенным с собой бельем. С приятным сознанием хорошо отдохнувшего и не предвидящего никаких особых забот человека, я открыл глаза и увидел, как веселое утреннее солнце заливает своим светом тесную обитель какого-то, неизвестного мне, обувных дел мастера. По настенной полке гулял небольшой мышонок, обнюхивающий сапожные колодки, очевидно, с целью выявления их пригодности в пищу. И что же делаю я в подобной обстановке? Конечно, я смело и хладнокровно запустил свою правую руку за изголовье, извлек из деревянной кобуры свой девятимиллиметровый десяти зарядный маузер, взвел курок и хладнокровно пустил пулю в нахальное животное. Когда гашетка подалась под нажимом моего указательного пальца, я вспомнил, что находится за проклятым мышонком и за тонкой дощатой стенкой-переборкой. Я успел очень захотеть, чтобы случилась осечка — как быстро бегут мысли, когда каждая доля секунды может оказаться последней! Тут же я почувствовал жуткое разочарование, когда мое оружие честно оправдало марку знаменитого завода в Обендорфе. Следующие полсекунды были посвящены размышлению: успею ли я совершить еще один выдох? И затем — постепенно пришедшее ликование по случаю такого подарка, который я еще раз, причем, — совершенно незаслуженно! — получил от своей судьбы.
Я открыл дверь: все четверо караульных матросов с тревогой оглядели меня в поисках повреждений. Я успокоил их, сказав, что испытал пистолет после разборки. Сам же, взяв ключи, отправился осмотреть арсенал.

       После тщательного осмотра я обнаружил, что у одной мины прострелена хвостовая часть. Сантиметрах в восьми от детонатора. Часть пороха — баллистический заряд — высыпалась на доску, служившую прокладкой между рядами мин. Я долго смотрел на струйку пороха.
Когда я после того, как истек мой срок дежурства, возвратился на бронепоезд и поделился со своей женой (которая в то время состояла в ранге невесты), она глубокомысленно посочувствовала мне: “Ох, тебе ж могло и попасть за это! ”
И я с ней согласился.
                *****
               - Ну что, вспомнил?
Это Ганнибал подкрался незаметно и уже какое – то время висел в воздухе рядом.
            - Конечно! Это ты прислал? Спасибо.
            - Прислал. Но не просто так. На этом примере покажу тебе вариабельность бытия. Ничтожность вероятностей определенного хода событий в жизни каждого человека.
            - Интересно, это что, на тему фатальной судьбы?
            - Нет. На тему, что нить жизни каждого очень тонка и непрочна. И ее повороты неведомы. Например, как неведомы цифры, выбрасываемые генератором случайных чисел в компьютере. Ты помнишь такую разновидность головоломки – найди выход из лабиринта? Там  масса неверных, запутанных коридоров. И только один путь правильный. Он извилист, его трудно найти, но он есть. Вот так и варианты жизни человека. Ходов много. Вариантов миллионы. А жизненный путь только один.
              - И никто в Ваших сферах не исправляет путь жизни? Или не может?
              - Об этом позже. Сейчас посмотрим на пример из книги отца. Пару сантиметров в сторону при выстреле. И не было бы его. И не было бы тебя, брата, твоих потомков. А сколько раз за ту же войну твой отец мог погибнуть. Налеты, обстрелы, мины… Ты же знаешь, что из трех тысяч выпускников его училища 41 года к концу войны в живых осталось чуть больше трех сотен.
А если еще и многократные возможности гибели матери, что тоже прошла войну, то с математической точки зрения вероятность твоего появления на свет была ничтожна. Вот, например, еще один поворот судьбы в жизни твоих родителей, который никогда не привел бы к их встрече. Смотри.
                ******
              - Не могу я, Иван! Сто раз тебе скажу, друг ты мой давний. Голову с меня снимут за то, что ребенка на войну отправил. И не проси. Было бы ей 18, зачислил бы в школу связи. Сейчас набирают. И на фронт через месяц. Но и там, пойми, стреляют, фронт ведь.
             - Макарыч, спаси дочку. Ведь немцы придут или убьют, или что похуже. Говорят, что в Германию везут эшелонами. В рабство. Ладно. Принесу я тебе новую метрику. Будет ей  18.
              - Давай. Два дня тебе на всё.
Действие представленной во всех подробностях картины происходило в начале Войны в военкомате села Алексеевка. Влад это понял по развешенным плакатам, по телефонным разговорам, прерывавшим беседу. А, главное, в Иване он сразу узнал своего деда по матери Ивана Егоровича Верещагина. Еще молодого, до пятидесяти, и крепкого.
И сразу следующий эпизод с ним.
Огромная церковь на пригорке, обнесенная штакетником. Дед Иван стучится в дом священника, здесь же на территории. Выходит матушка.
             - Здравствуй, Иван Егорыч.  Если ты к отцу Никодиму, то приходи завтра. Он сегодня в Воронеж поехал, повез ценные иконы да казну церковную к архиерею. Сдать от греха сказали. В Москву повезут.
             - Ах, как жаль, Маланьюшка.  Дело у меня срочное. Надо моей Райке справку о рождении исправить. Спасти девку. Может, подсобишь? Дьяк – то на месте?
              - Ой, что ты, Ваня. Дождись уж батюшку. Все бумаги, и книги, и печатка у него под замком. Завтра приходи.
                *****
Ганнибал медленно, сверху вниз, провел рукой, как бы задергивая шторку. Картинка пропала.
                - Вот тебе и развилка. Достанет дед новую метрику с лишним годом для твоей матери? Уйдет она на фронт, где встретит отца? Или заберут деда на рытье окопов этим же днем? А мать потом поедет в товарняке в Германию, с тысячами других девушек. Или, что еще вероятнее погибнет вместе с пятью родными под 500 килограммовой немецкой  бомбой, что ночью угодила прямо в их хату при наступлении немцев.
  Опять тебя в этом варианте нет. Вот тебе и вариабельность. Да и у тебя всё время были в жизни развилки. Вот одна из них.
                *****
                - Владик, привет! С праздником тебя. Приехал? А родители в Гудауту, в пансионат путевку взяли. С неделю, как уехали. Вы одни с братишкой? Как у вас, покушать чего хоть есть? А то заходи. Попразднуем.  Антонина гуся жарит.
                - И Вас с праздником, дядя Володя. Спасибо. Мама нам наготовила много. Отец даже записку написал, какие напитки можно брать. Я уже позавтракал. Пойду в центр, посмотрю после демонстрации друзей. Сейчас все там. Праздник.
Он, конечно, понял, куда его окунул Ганнибал в этом эпизоде. И почему он очутился во дворе своего родительского дома в Измаиле. На праздничные дни 7 ноября 1964года было три выходных дня, и он приехал отдохнуть и повидать друзей. От Одессы, где он учился в институте, до Измаила поезд шел ночь.  Пошел по проспекту посмотреть праздничное убранство города, поискать друзей. А встретил свою судьбу. На всю оставшуюся жизнь. Свою Нину.
Влад гулял по знакомым улицам, наслаждался погодой, праздничным настроением. Разглядывал  гуляющую публику. И вот, напротив Главного православного Собора, в центре, он увидел своего одноклассника Виталика. Тот шел, ведя под ручку двух девушек. Что – то им рассказывал, видимо смешное. Все трое дружно смеялись. Увидев Влада, Виталик обрадовался. Они не виделись давно. Виталик после 7 класса пошел  в Мореходное училище учиться на матроса и уже года два плавал на буксире по Дунаю. А Влад после десятилетки поступил в институт. Друзья обнялись. Виталик представил дам. Оля, он показал на ту, что была чуть постарше, Нина – эта была совсем молодая. Видно, что школьница.
Она сразу приглянулась Владу, стройная, юная, с румянцем на щечках и копной кудрявых, какого – то пепельного оттенка, волос.

                Стали прогуливаться вместе. Ни кто, ни куда не спешил. Друзья обменивались накопившимися новостями. Девушки с удовольствием слушали. Рассказали о себе. У них была разница в один год, Оле уже было 18. А дружили они, так как жили по соседству. Как сказала Ольга, «через забор».

               Незаметно дошли до дома Влада. Во дворе встретили соседского дружка Витьку Моргуна.  Пригласили и его подняться к Владу. На столе появилось вино. Фрукты.  Моргун взял гитару. Он в их дворе лучше всех играл, а Влад лучше всех пел. Стали вспоминать песни, что горланили еще школьниками.

                Потом Виктор стал наигрывать современную тогда песню "На седьмом этаже". Её пел, еще не уехавший в Америку, Эмиль Горовец. Влад знал слова. Стал напевать. Песня оказалась пророческой. Через много лет Влад с Ниной вспоминали её на 7 этаже 12-ти этажного дома в Норильске... И припев:
"Лечу я на небо седьмое,
Где ты меня ждешь,
На седьмом этаже".
                *****
А Ганнибал опять стер картинку.
             - Ну что же ты не пошел к соседу на гуся? Это же твоё любимое блюдо, да еще после студенческой жизни впроголодь?  Было бы у тебя всё другое – семья, дети, внуки…
Влад внутренне поежился, хотя для Реки этого понятия не существовало. И не смог даже представить иного, чем в тот памятный день поворота судьбы.
             - Да кто же поворачивает судьбы в нужное русло?
             - Да никто. Мы, правда, можем проследить предполагаемое развитие событий, если бы судьба свернула в другое русло. Смоделировать. У «Верховного» есть такие возможности.
              - Вот бы одним глазком глянуть! Устрой, дружище.
              - Отдыхай пока. Думай. Если смогу, то поймешь, что это продолжение нашей встречи. Про вариабельность.
                *****
После этой встречи шли картины из детства, острова с совершенно разными людьми и темами разговоров. Были эпизоды с тяжелыми, горькими рассказами о судьбах людей. Были и моменты оптимизма, и веселые истории. Одна из них пробудила его память, приятно было окунуться во времена Советского времени, с его минусами, плюсами, да и курьезами. Особенно запомнился один рассказчик.
           - А я в молодости жил в Казахстане, - это вступил в разговор высокий старик с выразительным, подвижным лицом и веселыми искрами в глазах,
           - в то время был аспирантом в Алма - Атинском Университете, а деньги зарабатывал, предоставляя различные услуги близлежащим колхозам.  Связи завязались еще с о времен студенческих отрядов. А надо сказать, что работал  я не со всеми колхозами, а с колхозами – миллионерами. Их возглавляли знаменитые тогда на весь Советский Союз председатели. Герои труда, а некоторые и дважды.
Каждый из этой элиты колхозного движения мечтал иметь на своей усадьбе что – ни будь, чего нет у других. Похвастаться перед соседями – конкурентами, да и удивить заезжее начальство. Один строил у себя большой мемориал павшим воинам – землякам, другой замахнулся на свой крытый плавательный бассейн, а третий даже содержал футбольную команду. Ну и все, как могли, возводили и украшали клубы и Дворцы Культуры.
Ну а я с командой единомышленников размещал от имени колхозов заказы на проектирование, подбирал строительные бригады, оформлял договора. За оборудованием и дефицитными материалами приходилось иногда мотаться по всему СССР. И на всем я имел небольшой процент за услуги, что намного превосходило скромную  аспирантскую стипендию.
И вот, обмывая очередную, успешно завершенную стройку, с руководством колхоза, я возьми и предложи парторгу, не последнему человеку в колхозной иерархии, поставить перед правлением скульптуру Ленина. Ну, конечно не такую, как на центральной площади Алма-Аты,  поменьше. Но эффект будет потрясающим. Еще ни в одном колхозном селе нет памятника вождю. Председатель сказал, что это не реально, мол, надо разрешение сверху, и дорого. Но я его навестил через неделю и выложил всё, что по этому поводу разузнал. Надо всего – то в Райкоме подписать разрешение на плане установки и утвердить эскиз скульптуры. Эскиз я уже привез из мастерской. Договорился о размерах и стоимости. В бронзе дешевле, чем в граните. И быстрее. Как раз к 22 апреля – дню рождения Ильича сделают.
И завертелось. Приехали строители, соорудили пьедестал бетонный. Облагородили его мрамором. Вокруг разбили клумбы и положили тротуарную плитку. Через месяц привезли и установили фигуру. Хорошо, что перед тем, как звать начальство на открытие памятника, мы его решили осмотреть сами. Прорепетировать открытие. Скульптор, автор шедевра, дернул за шнурок, и белое покрывало торжественно опустилось и живописно легло к подножью трехметровой статуи, поднятой еще и на полутораметровый  пьедестал. Ильич был запечатлен в порыве. Он, как бы шагал в будущее. Полы пальто развевал ветер.  Взгляд вождя,  из -  под козырька кепки,  был устремлен в коммунизм.  Одна рука обхватила  отворот пальто. Другая была отведена назад, подчеркивая стремительность шага.
Все залюбовались экспрессией фигуры, талантом мастера. Даже раздались нестройные аплодисменты, пока парторг не подошел к пьедесталу и не потрогал отведенную назад руку вождя. Собравшиеся непроизвольно засмеялись. Чувствовали, что смех здесь не уместен, но только громче  заходились в безудержном ржании.
В руке Ильича была зажата такая же, как и на голове, кепка.
Хорошо, что до даты было еще три дня. За это время авторы успели срезать «не правильную» руку, съездить в мастерскую и привезти такую же руку, но без кепки.
Скульптура вождя, оказывается, была настолько востребованной, что авторы ее унифицировали и собирали из заранее отлитых частей. У них был Ленин на трибуне, на броневике, Ленин в Разливе на пне, он же шагающий, с кепкой в руке, с кепкой на голове и так далее. По заказу подбиралась нужная комбинация, собиралась из фрагментов и водружалась на пьедестал. А тут не ту руку приварили. Обошлось. Председатель с парторгом получили поощрение, а я с друзьями не плохой гонорар.
Собравшиеся на островке вдоволь повеселились над рассказом, а автор продолжал тему.
                - А каким волшебным и неизвестным словом в те годы было для большинства слово компьютер! Загадочная, неведомая, вожделенная вещь. Казалось, что это такое сложное сооружение, что освоить его людям нашего поколения не возможно.
Слушатели дружно выразили своё согласие.
                -  Я в конце восьмидесятых  работал по внедрению АСУ (автоматической системы управления) на предприятиях нефтяной отрасли в Казахской ССР. Ну и уволок с какого – то завода списанный комп с монитором и принтером.  Поехал в колхоз к знакомому председателю. Предложил ему не просто компьютер,  а АРМ – автоматизированное рабочее место. Прихватил с собой программиста, вернее, просто парня, кто мог установить программное обеспечение. За обильным ужином у гостеприимного председателя мы с этим Сисадмином, как сейчас их называют, нарисовали сельскому жителю такую радужную картину, что ждет его после покупки компа, что получить на следующий день солидную сумму в кассе было несложно.
Но оказалось, что еще больший доход мы получили от того, что оставили колхоз уже без вожделенного новшества. Главный бухгалтер по «народному телеграфу»  узнал о покупке АРМ. А еще молва разнесла весть, что теперь бухгалтерия  не нужна. Всех уволят.
Сначала главбух пригласил меня в свой дом и показал двух упитанных баранов.
             - Это тебе аванс, дорогой гость! И скажи, сколько еще тебе заплатить, чтобы этот аппарат сломался? Мы его быстро спишем. Никто и не узнает. С председателем я договорюсь.
Сошлись на двух тысячах.
Сисадмин вынул ночью системный блок. Комп сдох. Председатель уже и сам был не рад посадить себе на шею аппарат, что будет всё считать. И не даст считать, «как надо».
Мы забрали комп и проделали такую же «шутку» еще в двух колхозах. 
Я сразу себе дом начал в Алма-Ате строить.
                *****
Прошло еще немало времени.
А вот, вроде бы, по теме вариабельности. Пошла картинка. Эпизод за эпизодом. Почти без остановки.
Он приехал из командировки в Ачинск осенью 69 года. Приехал вчера, в субботу. А сегодня они сидят вечером с Ниной в своей комнате на пятом этаже. Поужинали в маленькой кухне, а чай пьют в комнате перед телевизором. Смотрят «В мире животных».
                - Ой, я совсем забыла, - Нина отставила чашку и подошла к секретеру, - вот тебе тут из военкомата уже три бумажки прислали.
Это были обычные повестки. «Мл. лейтенанту…явиться…при себе иметь паспорт и военный билет».
Выйдя в понедельник на работу, он отдал командировочное удостоверение в отдел кадров. Кадровичка  сразу озадачила его новостями:
                - Владислав, тут уже раз пять звонили из военкомата, просили тебя явиться сразу после приезда. Дня через два, после еще одного звонка военкома уже начальнику управления, пришлось выполнять предписание. Он взял военный билет, паспорт, и с утра пришел в военкомат. Там ему вручили официальное уведомление, что примерно через месяц ему надлежит явиться с вещами в военкомат для отбытия к месту службы. Согласно Закону, он – выпускник военной кафедры ВУЗА, младший лейтенант запаса, призывается в действующую армию сроком на два года.
Облом! Но, возражать смысла нет. Закон.
Нина поплакала, но делать нечего. Влад уехал, вернее еще с десятком собратьев по разнарядке, улетел в Москву. Там ему определили место службы в одной из подмосковных  В/Ч близ города Троицка. Часть эта относилась к войскам ПВО. Это и логично, так как воинская специальность у Влада была – командир взвода ЗСУ-57-2.(Зенитная самоходная установка с двумя орудиями калибра 57).
              Всё это шло, как отдельные видео – картинки. Натурально, правдиво, как в жизни. И он вполне осознанно находился внутри событий, принимая всё, как повседневность. В периоды перехода, между эпизодами, он понимал, что такого с ним не было. Но с удивлением окунался в «другую» жизнь дальше, знакомясь с несбывшейся ветвью его судьбы.
              - Поздравляю, лейтенант, с присвоением очередного звания. Можешь еще одну звездочку на погоны пришить. Вчера приказ пришел. Распишись.
Командир части, полковник Лесков, высокий, статный, моложавый для своих не полных пятидесяти лет, крепко пожал руку Владислава и предложил сесть.
            - Так вот, лейтенант, твои  ЗСУ -  уже прошлый век. В войска  идут комплексы «Шилка». Слыхал, наверное? Будешь переучиваться на них. Даю тебе взвод новобранцев. Сам учись и их готовь. Через три месяца выезжаем на полигон. Твой взвод самый молодой, свежий. Покажи, могут ли выпускники гражданского института сравняться, или хотя бы, не намного отстать,  от выпускников училищ? Тем более что они уже год на «Шилках» служат. Все подробности у начштаба. Если какие трудности, обращайся.
Полетели файлы службы и учебы. Сам долбал, иногда даже по ночам, устройство и наставления по применению нового, незнакомого комплекса. Машина была сложная, но очень хорошая. На удачной, очень маневренной гусеничной платформе. Со своим радиолокатором и комплексом приборов для автоматического обнаружения целей и ведения огня из четырех скорострельных стволов 23 миллиметровой пушки с водяным охлаждением. Экипаж состоял из четырех человек. Командир и водитель имели свои обособленные отсеки. В башне находились  оператор радиолокатора и наводчик, при стрельбе в ручном режиме.
Взвод состоял из трех экипажей. На двух других командирами были сержанты второго года службы.
Занятия проходили и в учебных классах, с помощью развешенных по стенам плакатов, а больше на технике.
                ********
Он окунался в неведомую, другую свою жизнь с головой. Он ей жил. Он не только видел фрагменты,  демонстрируемые ему в «реальном времени», но и мог отвлечься от показа и вспомнить, как с сержантом Алескеровым  вчера разговаривал в караульном помещении, и тот ему рассказал о своей невесте в далеком азербайджанском ауле. Он мог достоверно перечислить всё, что лежит у него в прикроватной тумбочке в общежитии для офицеров. То есть это не было поверхностной демонстрацией одного из вариантов его жизни. Это была другая, настоящая, но не состоявшаяся ЕГО жизнь.
Вот они уже грузятся в эшелоны и едут на полигон, на стрельбы.
А вот заключительное построение и подведение итогов. Его взвод по всем показателям признан первым. Приказом ему присвоено очередное звание старший лейтенант и десять суток отпуска ему и еще пяти отличившимся членам экипажей.
Да. Тогда он, выпускник гражданского ВУЗА, командующий необученными салагами – призывниками, сумел за три месяца и сам освоить новую технику и подготовить команды.
В этом помог ему опыт подготовки, по сути изобретенный им во время сдачи выпускных экзаменов на Военной кафедре института.
После окончания курса военных наук в Одесском политехническом и перед выездом на лагерные сборы, студенты – будущие офицеры -  сдавали несколько экзаменов по военным специальностям. По каждому предмету было до тридцати билетов. Дисциплины были довольно сложными, особенно устройство и принцип работы радиолокатора. Да и устройство танка, пушки, ПУАЗО (прибора управления зенитным огнем) и теория стрельб были не легче. Готовились  к экзаменам в закрытых аудиториях с решетками на окнах. После занятий конспекты и наглядные пособия сдавались в секретную часть. Так что готовиться вне института было невозможно.  Перед каждым экзаменом было три дня подготовки по шесть часов. Готовились они двумя параллельными группами в одной аудитории. Народ занимался с ленцой, кто-то учил, а некоторые играли в карты, читали газеты, а то и спали. Влад прикинул в уме ситуацию и обратился к коллективу с предложением:
              - Мы всё равно сидим взаперти, впереди серьезные экзамены. Завалить Военную подготовку, это гарантия исключения из института. Четыре года учебы – коту под хвост!  Так давайте потратим это время с пользой и гарантированно ВСЕ!  сдадим экзамены. Отвечаю! Все сдадим!
 
               Публика его сначала не поддержала, но потом логика взяла верх. Влад предложил каждый билет ответить по одному разу, по очереди, каждому из присутствующих у доски. А было их человек 35, и он здраво рассудил, что один раз ответив на билет и три десятка раз прослушав ответ на него, каждый просто не сможет на экзамене плохо отвечать.

               Так оно и вышло. Ответы так крепко засели в головах, что приемная комиссия, ставя пятерку за пятеркой, просто диву давалась такой сверх -  подготовке. Обе  группы сдали четыре экзамена всего с тремя четверками. Остальные сплошь «отлично»! Успех был невиданным за все годы работы военной кафедры. С тех пор он твердо знал, что лучше всего запоминается материал, который ты сам выучишь и обязательно объяснишь другому. Ну и «повторение – мать учения» здесь подтвердилось  в полном объёме. Во время выпускных военных сборов твердо заученные знания помогли  студентам  отлично стрелять из пушек, водить танки и работать на локаторах и приборах управления огнем. Порядок действий на каждом номере боевого расчета был забит в мозг крепко и  надолго.
Вот такой метод он и внедрил при подготовке своих экипажей. Каждый номер, будь то водитель, наводчик, оператор радиолокатора, или командир, неоднократно повторял положенные действия на его «номере» и на номерах товарищей. Влад добился полной взаимозаменяемости в экипажах и довел до автоматизма действия в любых ситуациях. На марше, при отражении воздушной атаки на поле боя, при прикрытии стационарных объектов, подавлении наземных целей, и так далее. После возвращения в часть всех его подопечных разобрали командирами экипажей при формировании  новых взводов.
После  отпуска он был назначен заместителем командира части по боевой подготовке. Должность майорская, но полковник Лесков пробил назначение в верхах.
                *****
И сразу прыжок во времени почти на год. Они в кабинете командира части. Тут же генерал, командующий дивизией.
           - Товарищ старший лейтенант! Полковник начал официально, но потом перешел на менее строгий тон.
           - Владислав, у командования к тебе предложение. По закону твоя служба закончится через год. А мы с товарищем генералом хотим предложить тебе остаться в армии. Перспективы такие. Я ухожу в дивизию. Начальником штаба. Через пол -  года дивизия идет на перевооружение. Будем получать новые ракетные комплексы  С - 125. Учитывая твои успехи по подготовке к стрельбам, предлагаем тебе перейти в дивизию на должность Заместителя Начштаба по боевой подготовке. С присвоением внеочередного звания капитана. И главное. После подачи рапорта о переходе на постоянную службу, даем тебе двухкомнатную квартиру в Троицке. Здесь неподалеку. Ты знаешь, что для дивизии строят две девятиэтажки.  Думай. Или возвращаться на Север, на гражданку, или перспективы роста в армии. Через пару лет отправим тебя в академию, а там уж как сложится.
            - Вам, старлей, даем три дня на раздумья и советы с семьей, - вставил и свою фразу генерал, - свободны.
Влад по уставу повернулся кругом через левое плечо и, печатая шаг, вышел.
В голове стоял сумбур. Вроде бы и в Норильске работать было интересно. И суровый климат его не напрягал. Коллектив на работе был хорошим, дружным.
А с другой стороны здесь, в армии он был на передовых рубежах Советской науки. Соприкасался с новейшей и очень интересной техникой. Служба в ПВО требовала недюжинных технических навыков и знаний. Поэтому в части практически не было неуставных отношений. Тупые и слабо обучаемые, как солдаты, так и офицеры, просто не доходили до их части, а если и попадали в состав, то быстро списывались в менее важные подразделения.
Позвонил через военный коммутатор Нине. Потом матери. Отец был в рейсе.
Нина, на удивление легко, согласилась переехать в Подмосковье, обрадовалась квартире. Ведь они уже ждали первенца. А для младенца Север не лучшее место.
Мать тоже порадовалась, сказала, что будет меньше переживать за них. А то Северный климат её тревожил. И за отца расписалась. Сам служил, войну прошел. Гордиться будет.
                *****
Подлетел Ганнибал. Видно было, что андроид по своему доволен, что ему разрешили раскрыть перед подопечным завесу вариабельности.
Влад уже «прокачал» по просторам своего былого жизненного опыта, по закоулкам памяти, что есть вариабельность. Но наткнулся только на описание этого термина относительно научных исследований.
«Вариабельность, т.е. изменчивость присуща всем природным явлениям, всем техническим и технологическим процессам, а также всем известным организационным структурам. Иначе это можно сформулировать следующим образом: на выходе любого процесса мы всегда получаем не строго одно и то же значение, а набор значений, группирующихся вокруг некоторого значения (при условии, что с процессом все в порядке, это значение будет совпадать с номиналом). Эти отклонения называют вариациями, отсюда общее название, описывающее эту ситуацию – вариабельность».
              - Что, Влад, интересно? Понял смысл бытия и его бесконечного разнообразия? На этом закончим?
                - Нет, дружище! Пожалуйста, продолжим, -  взмолился Влад.
                - Так может быть другой вариант? Мало ли, что там дальше фортуна выкинет?
                - Да что может быть со мной! Хуже чем сейчас, уже не будет. Давай дальше.
                *****
           Перенос во времени на три года. Он уже с майорскими погонами, в полевой тропической форме, на НП – наблюдательном пункте в Сирии. Генерал  Лесков здесь же в ранге  руководителя группы Советских специалистов в Сирийской Арабской Республике. Влад – в звании Старший военный советник по ПВО (Противовоздушной обороне). Последние дни были очень напряженными. В воздухе пахло войной. Израильские разведывательные самолеты уже демонстративно нарушали границу. В Израильских СМИ  открытым текстом шли призывы «отразить арабскую агрессию, вырвать у режима Анвара Асада ядовитые зубы»  и т.д.  СССР только за последние полтора месяца перекинул в Сирию более 8000   тонн боевого снаряжения и 1700 специалистов. Влад работал сутками, урывая для сна по два – три часа. Но ему удалось силами ПВО прикрыть столицу Дамаск и другие значимые города и узлы сосредоточения главных военных сил республики. Очень помогло прибытие советских специалистов на разные противовоздушные комплексы. По данным разведки Израиль делал ставку на полное подавление Сирийских Вооруженных Сил ударами с воздуха. А уже затем предполагалась легкая прогулка по территории поверженного врага и захвата значительных территорий для последующей аннексии.
Принесли обед. Баранину с кус-кусом,  хумус  и овощи. Они с генералом и другими советниками убрали с большого штабного стола карты, и присели перекусить.
          - Ты, Владислав, не обижайся, что я тебя прямо с экзаменов в Академии выдернул. Считай, что ты их здесь, на практике сдаешь, - генерал отхлебнул холодного айрана и продолжил, - вот за две недели, что ты здесь, первая возможность появилась хоть десять минут поговорить. Как там твоя семья?
          - Да всё нормально. Сашку в детсад отдали. Жена в научный институт устроилась. В опытный цех по прямой специальности, она же Станкостроительный заканчивала. А то, что сюда попал, то считаю, что повезло. В мирное время приобрести реальный опыт, этого нигде больше не поймать. Спасибо.
          - И тебе спасибо, майор. Знаю, что на тебя положиться можно. Ты во все местные экипажи и расчеты наших ввел?
         - Да. Хватило. Еще несколькими спецами их учебку усилил. Они на ускоренный выпуск перешли. Быстро готовят. Только с переводчиками напряг. Но я их конвейером пустил. Прибывают на позицию, заставляют наших инструкторов  зазубрить команды, основные, на арабском. А местные зубрят на русском. Раз по 200 – 300. Потом все друг друга понимают даже при стрельбе и под разрывами. А переводчик идет на следующую позицию.
               -Ну, хорошо. Так держать.  Думаю, у нас еще неделя есть, - генерал попросил дежурного араба подать кофе.
               -  Давай запьем это дело бедуинским. Только по одной. Уж очень он тут крепок.
 Араб принес две крохотные, с наперсток чашечки. Кофе был на вид жидковат. Варили его из зеленых, не обжаренных, зерен. Поэтому содержание кофеина в нем было очень высоким. Одного наперстка хватало на два – три часа свежести в мыслях и бодрости в теле.
               - Да я уже с этим кофе познакомился. Хорошо, что не на себе. Мы летели с генерал – лейтенантом  штабным из Москвы. Проверяли точки под Пальмирой. Вертолетом. Ему подали такой бедуинский. Он страшно разозлился порцией. Потребовал кружку. Переводчик стал объяснять. Генерал его послал. Далеко. Выпил кружку. Через десять минут потерял сознание. Хорошо, что уже приземлялись. Оттащили в медсанбат тут же при аэродроме. Ох и тяжел генерал. Вчетвером еле донесли. Но оклемался. Извинился потом перед переводчиком.
                - Помню я этого коллегу из штаба. Крут. Но улетал присмиревшим. Вчера провожал, - Лесков допил кофе, - ну давай еще раз по слабым местам пробежимся.
                *****
Неделя боёв слилась для Влада в один непрерывный суматошный кошмар. Он носился по укрепрайонам, затыкал потери в личном составе, организовывал вывод техники в ремонт, подвоз боеприпасов. Всё это на фоне постоянных налетов израильских самолетов, треска зениток, хлопков стартующих ракет, стонов раненых. Война есть война. Хоть и короткая, но кровавая и беспощадная.
Сирийцы отбились. Но без помощи СССР, не смогли бы. Резко бросалась в глаза разница в результатах расчетов, состоящих только из местных и тех, где был хотя бы один советский. Так было и в ствольной артиллерии, и в ракетных частях. Но в итоге война не перешла с неба на землю. Израиль потерял 110 самолетов и понял, что план не удался. Поняли это и те, кто стоял за агрессией, на чьи деньги и чьим оружием Израиль воевал.
У подопечных Владислава советских инструкторов, зенитчиков и ракетчиков, были потери. Двенадцать убитых, более сорока раненых.
Через неделю он участвовал в торжественном параде у президентского дворца. Получил местный орден и сразу дал под роспись  обязательство не носить орден на территории СССР и не разглашать детали командировки.
                *****
Не успел в голове смолкнуть гул увозящего его с Востока Ан-12, как картина резко сменилась на кадры солнечного весеннего утра. Вся семья проснулась рано, в открытые окна ломился запах сирени и звуки просыпающейся улицы. Это был особенный, счастливый день. Влад, проходя на кухню, оторвал лист настенного календаря. 14 мая 1978 гола.
             - Последний листик в этой квартире срываю, - промелькнула мысль.
Они переезжали в Москву. Ему, подполковнику Генштаба, выделили трехкомнатную квартиру в новом доме на проспекте Вернадского. Подъехали два грузовые «Урала» из его части, где он почти десять лет назад начинал службу. Солдаты во главе с разбитным прапорщиком стали быстро грузить приготовленные к переезду вещи.
Жаль было покидать обжитое жилье, хороших соседей. Но пора. Влад с Ниной, сыном и дочерью, присели на старый диван на дорожку. Помолчали. Еще раз вздохнули каждый о своём, спустились во двор, закинули самую ценную ручную кладь в багажник «Жигулей» и двинулись во главе колонны в Новую – Московскую – Жизнь.
                *****
Ганнибал появился внезапно. Теперь он не заходил со своим «зуммером» издалека. Видимо время экономил, или считал, что Влад уже достаточно с ним пообщался, чтобы удивляться его появлению.
                - Вот такие пироги, - выдал он совсем не свойственную продукту искусственного интеллекта фразу,  - как тебе такой вариант  жизненного пути? Я это так спрашиваю, теоретически. Всё равно выбирать не возможно.
                - А я и не выбираю. Мне интересно. Причем, я же живу в этих эпизодах, что мне дают, да еще и совершенно осознанно оперирую памятью этого – другого меня. То я вспоминаю, как провожаю сына в первый класс местной школы, то  как заезжал на своих «Жигулях» в автосервис, куда в те времена без блата не попасть. И помню, что этот блат устроил мне мой бывший третий номер на «Шилке». Он после демобилизации отучился в МАДИ и уже начальник цеха в автосервисе на Варшавке.  Вся жизнь в подробностях. Хочу смотреть свою военную карьеру дальше.
                - Ну, смотри, если хочешь. Я сам не знаю, что дальше, что выпадет из миллионов вариантов, - закончил встречу андроид, растворяясь в пространстве.
                *****
Первое, что он почувствовал в следующем эпизоде – это совершенно особый воздух. Воздух слегка разряженный, горный, прокаленный жестким солнцем, с нотками пыли от дующих здесь ветров.
На краю небольшого горного аэродрома большая армейская палатка с поднятым с подветренной стороны пологом. За ним видны близкие отвесные скалы, а вдали покрытые сверкающим снегом горные пики.
Он уже третий год в Афганистане. В звании полковника командует всеми силами ПВО 40-ой армии. А завтра вылетает в Москву. Приказано явиться в Генштаб для доклада о текущей обстановке. Знающие штабные намекнули, что в столице его ждут генеральские погоны.
Остановился он на ночлег у своих, прикрывающих аэродром ракетчиков.
Ужинают. Вспоминают бои, потери и победы. На столе армейская нехитрая снедь  да две фляги с разведенным спиртом. Вокруг тихо. Разведка ничего угрожающего не видит. На локаторах тоже ноль, экран чист.
Расходиться не хочется. Давний сослуживец Влада еще по подмосковной дивизии выходит из палатки и возвращается со старенькой, потертой гитарой. Протягивает Владу.
                - Спой, командир. Вспомни молодость. Нашу, любимую в дивизии. Ребята, наверное, не слышали.
Влад взял инструмент, подстроил струны. Стал вспоминать, когда последний раз пел? Не вспомнил. В Афгане, точно не было случая. Взял несколько аккордов. Помолчал, вспоминая текст, и негромко начал.
П.В.О!
 Закрываем небо – только и всего!
Закрываем народ страны нашей,
Где родились, работаем, пашем.
Закрываем своим арсеналом
Всю страну, как большим покрывалом.
Пусть родные под ним спят спокойно!
Будем делать работу достойно.
Ту работу, что нам поручили,
И ключи нам от неба вручили.
 
П.В.О!
 Закрываем небо! Только и всего.
Наше сердце ракета иль пушка.
Наше место  Норильск или Кушка,
Африканские дикие страны,
И песков Аравийских барханы.
Прикрываем мы братьев по доле.
Прикрываем на воинском поле.
И от нас, и от наших игрушек
Так зависят солдатские души.

П.В.О!
Закрываем небо! Только и всего.
Присутствующие внимательно слушали незамысловатую мелодию, а к третьему куплету уже дружно пели главный рефрен – ПВО! Закрываем небо…
Дальше шли куплеты о развертывании на Кубе, об особенностях разных боевых систем. И, наконец, последние строки:
…Нам не надо ни Ада, ни Рая.
Пусть родные всегда нам желают.
Уцелеть. И со службы вернуться.
Ранним утром  с любимой проснуться.

П.В.О!
 Закрываем небо! Только и всего.
Выпили по последней и разошлись спать.
                *****
Солнце еще не взошло, когда АН -26 оторвался от полосы. Лег в левый разворот, огибая скалы. С ним в салоне, заполненном грузами под крепежной сетью, на приставной металлической лавке сидели еще трое легко раненных. Один, тяжелый, лежал на носилках, ближе к кабине пилотов. Над ним всё время хлопотал сопровождающий военфельдшер.
Вот уже солнце ударило в иллюминаторы с правого борта. И в ту же секунду раздался глухой разрыв в районе правого двигателя. ПЗРК, сразу определил Влад. Только бы крыло осталось целым! На одном моторе можем дотянуть. Он припал к иллюминатору. Нет. Крыла не было, всё, что дальше мотора было срезано и горело. Самолет с креном пошел круто к земле и последнее, что он увидел, как перегородка смятой, врезавшейся в скалы кабины, летит на него.
       - И совсем не больно! Это была последняя его мысль. Последняя в той жизни.
                *****
 Не ожидал он, что так закончится один из миллионов возможных вариантов его жизни.
В тот далекий 1969 год его действительно два раза вызывали в Военкомат. Приглашали на положенную по закону двухгодичную службу. Несколько человек, его однокашников по институту из других городов были призваны. А его «приглашали». Когда он отказался, военком попросил письменно сформулировать его отказ от призыва. Влад удивился такой процедуре, но, немного подумав, четко изложил свою позицию.
                Военному комиссару г. Норильска
                Полковнику   ………..
                Я, Младший лейтенант, Гринберг В.М. на предложение служить в                действующей Армии два года, как выпускник военной кафедры, заявляю отказ по следующим основаниям.
1. Являясь работником строительно-монтажного управления, я участвую в строительстве объектов Норильского комбината, имеющего важнейшее значение для повышения обороноспособности Родины.
2. Овладев навыками и компетенциями строителя – монтажника в сложной сфере монтажа и наладки систем автоматизации производственных процессов на горных, обогатительных и металлургических переделах комбината, я принесу намного больше пользы, чем на службе в качестве офицера по моей учетной воинской специальности.
3. Прошу учесть, что техника, которую я изучал на военной кафедре, а именно ЗСУ – 57 – 2, в настоящее время снимается с вооружения СА.
  Дата………….                Подпись………… 
 
Военком прочел объяснительную, хмыкнул, улыбнулся в усы.
         - Свободен. Пока.
Только пару лет спустя Влад узнал, что было закрытое письмо ЦК и распоряжение Минобороны, -  призыв бывших студентов из районов Крайнего Севера возможен только с их согласия. Видимо,  заинтересованные министерства нажаловались  на армейских в правительство, что те забирают у них кадры.
Потом его два раза приглашали на трехдневные сборы. Несколько лекций по новинкам в армии, международной обстановке. Два – три секретных фильма. Стрельба в тире из «Макарова».
Да, еще его привлекли на пункт допризывной подготовки новобранцев. По субботам он и еще несколько офицеров – запасников учили молодежь азам будущей службы.  Основы строевой, уставы, сборка – разборка автомата…
Последний раз вызывали в Военкомат для вручения военного билета с  вписанным туда приказом по Сибирскому Военному Округу о присвоении ему очередного воинского звания Старший лейтенант. На этом его военная карьера оборвалась.
Вот как повернуло его судьбу «закрытое постановление».
                *****
            - Это, на сколько же лет, мне продлили жизнь обстоятельства? – вертелась в голове назойливая мысль, - лет сорок. А потом подумал, могли же быть варианты, когда вообще бы не родился. Так что размышления эти надо прекращать. Одна теория…
              - Действительно, теория, - это подлетел Ганнибал и подхватил тему, - а для нас  - практика. Ведь во Вселенной одновременно идут все миллиарды  триллионов вариантов. Жизни людей, это только микроскопическая часть вариабельности МИРА!
Рождение, движение, распад и ликвидация целых галактик, звезд, планет и их систем подвержены той же вариабельности. И всё это идет параллельно, беспрерывно, но в разных временных позициях. Не пересекаясь. Да и, не влияя друг на друга. Как твоя «другая» жизнь не влияла на ту, из которой ты пришел сюда.
                - Так что, я сейчас может быть живу в другой жизни?
                - Ну да. Только в другом, параллельном мире, или мирах. Их может быть множество, но они не пересекаются. Да и это уже не совсем ты. Только «Верховный и всеобъемлющий», мы его зовем Главный Ресурс,  может в этом разобраться и наблюдать.
                - И исправлять, если надо?
                - Не лезь туда, куда и я не вхож. Я всего лишь один из многих помощников, железяка, работающая по встроенной программе с такими,  как ты «недавнишними», если можно так тебя называть?
                - Я не против.  Даже удачный оборот ты придумал. А говоришь, железяка.
Ему даже показалось, что робот польщен похвалой. Да, интеллект искусственный, но интеллект ведь!
И «интеллект» продолжал:      
              -   Нас  много. Очень много, я даже не представляю сколько. А ты у меня спрашиваешь о том, чего в моей программе и рамках компетенции быть не может. Думай сам. Любая твоя фантазия может быть истиной. Вернее маленькой крупицей истины. Микроскопической.
 Он сделал паузу. И добавил:
            - А может быть, и нет.
                ***** 
Он расслабился и в тоже время, как – то сосредоточился на последней информации.
             - Это что же получается? Взять хотя бы его маленькую, отдельную жизнь.  Любой вариант, от любого случайного ответвления его судьбы существует? У него, а значит и у миллиардов людей бесконечное число жизней!? Здесь,  на Реке он думал  не живыми мозгами, если назвать вещи грубо, а некими сгустками  волнового поля, что на земле называли душой. И всё равно понять то, что ему поведал, а вернее - намекнул, Ганнибал было невозможно.
                - И не пытайся, -  твердил ему внутренний голос, - прими, как есть. Прими, что мы, люди, хоть и «сапиенс», но в своих маленьких пределах. Ты прожил свою жизнь. Судя по намекам андроида, проживешь еще не одну. Готовься к этому, к неизбежному. Тебе дали время проплыть Реку. Осмыслить свой путь на земле. Порадоваться успехам, устыдиться просчетам. Подвести свой итог. Какой итог подведет «Верховный» тебе не ведомо. Пользуйся моментом, проживай снова свою жизнь, пусть и в «файлах», но проживай! Сколько успеешь. Каждый миг здесь, как и там, в прошлом, на Земле, может быть последним.
 Цени!
                *****
Может быть последним, Билась внутри и не отпускала мысль. И он понимал, что здесь он НИЧЕГО не может изменить. На Земле, при жизни, каждый день, час, миг ставил перед ним выбор. И он мог этим правом воспользоваться. Правом выбора. Посидеть под торшером с книгой, или выйти на улицу для пробежки. Спустить хамство начальника, или поскандалить и уволиться. Дать в морду наглецу, оскорбившему жену, или сгладить, замять. А потом мучиться своей нерешительностью.
Сколько таких, простых и сложных выборов ставила перед ним жизнь. Бывало, что выбирал не правильный ход, который уже никогда нельзя было исправить.  Но чаще рассчитывал варианты и всё – таки находил правильное решение.
Вот тебе и вариабельность жизни. При каждом выборе жизнь могла пойти по другой колее. По другой. Тысячи раз.  Но она шла по его, уже прожитому, единственному пути,  и другого у него не было. А как она была прекрасна – эта единственная жизнь! Какой подарок он получил от судьбы. От родителей. От времени, в котором жил. И как всего этого он не понимал при жизни! Да, так уж устроен человек. Разве ты, спросил он себя,  встречал хоть одного знакомого, друга, родственника, кто прямо бы заявил, 
                - жизнь, это счастье, это бесценный подарок! Я наслаждаюсь жизнью каждую секунду!!!
Нет, не встречал. Вот тут, на Реке и приходит к бывшим людям это понимание, да и не ко всем, наверняка. Не ко всем. Просто, он даже представить себе не мог  бандита, убийцу, садиста, кто мог бы так думать о прожитом. Как о счастье.  Да и не люди они.
Ну а теперь надо ценить и это отпущенное ему непонятное и не ощутимое время. Время итогов. Постараться еще раз проверить некоторые случаи той жизни. Может быть, вспомнить минуты полного счастья, или горькие мгновенья…
Что еще пройдет перед его мысленным взором, что извлечет из его памяти и подарит тот невидимый и неведомый?
                *****
Под ногами хрустит плотный слой снега, покрывший дорожное полотно. По обочинам невысокие сугробы. Видимо здесь нет сильных ветров и заносов. Дорогу чистили давно, а новый снег укатан плотно. Они идут прямо по центру дороги, наслаждаясь солнечным морозным утром, тишиной, и роскошными Ангарскими соснами по обеим сторонам. На их вековых темно – зеленых лапах застыли шапки снега, прямые, как мачты стволы отдают золотом на утреннем солнце. С утра мороз под 45. Но здесь, в центре Сибири, без ветра и минимальной влажности, идти комфортно. Они даже не поднимают воротники на полушубках и не опускают уши шапок.
                - В Норильске так не погуляешь. Всегда к морозу ветер прилагается. А тут чудо.
Это его коллега по работе, главный инженер управления, наслаждается утром.
                - Даже закурить не тянет. Там -  то  я, как проснусь, сразу дымлю.
Влад согласился:
              - Можно сказать удачно нас посадили. Я первый раз погоду пережидаю на этом аэродроме. Сидел  в Игарке  и в Новом Уренгое, Сыктывкаре и  Хатанге…
 А в Подкаменной – Тунгуске в первый раз.
Вот так затянулось их возвращение в Норильск из командировки. Они тогда сдавали экзамены в Тресте на допуск к особо опасным работам. Он, как начальник Производственно – технического отдела, правая рука Главного.
Путь их лежал в поселок, что находился километрах в пяти от аэропорта. Хотели что – ни будь взять к обеду, чего в столовой при аэропорте не продавали.
Такого чистого, пушистого, искрящегося на солнце, снега Влад не видел больше нигде. Иногда какой - ни будь сугроб, вдруг начинал шевелиться, и из него рывком выпрыгивала местная лайка и начинала отряхиваться, как после купания. Снег искристым фонтаном разлетался вокруг. Они спали в снегу, местные огромные псы. Видимо, когда  были не нужны на охоте или таскать нарты, хозяева  предоставляли им полную свободу. И в поисках пропитания тоже. Крупные, заросшие густым мехом, чистейшие от постоянного контакта со снегом и полного отсутствия грязи, они прочесывали окрестные леса, отлавливая мелкую дичь,  или слонялись вблизи столовой.
Вот лес стал раздвигаться. Показались напротив солнца силуэтами домики поселка. Дым из труб шел строго вверх. Штиль. А за поселком, почти до горизонта, раскинулась ширь стрелки. Здесь соединялись две могучие сибирские реки. Енисей – батюшка и Подкаменная Тунгуска, названная в романе Шишкова Угрюм – Рекой.
Они долго стояли, зачарованные простором рек, укутанных белоснежным покрывалом. Слушали звенящую тишину, которую невозможно представить в их индустриальном городе. Даже промелькнула мысль, что не хочется быстро покидать это место. Помети метель норильская еще денек…
                *****
И без всякой паузы и перехода Он уже в другом месте и времени…
Беленая хата, крытая камышом, стоит в пяти метрах от берега. Во дворе на шестах развешаны сети для просушки. В воду уходит дощатый причал. У кромки воды лежат перевернутые деревянные лодки. Им недавно просмолили дно. Запах смолы еще не выветрился. Всё говорит о том, что это жилье рыбацкое, тем более что под кромкой крыши, под стрехой, в тени развешены рыбьи тушки после посола. Село называется Старая  Некрасовка.  Это недалеко от Измаила, на берегу озера, что простерлось на полсотни километров от юга Молдавии до Дуная.
Он приехал сюда случайно. За пару дней до этого пригнал из Тольятти, прямо с завода, новенькие Жигули. Их первая семейная машина. Это его поощрение за хорошую работу. Тогда просто купить авто было нереально. В первый же выезд с семьей из тещиного двора в Центр города  стал проверкой кузова на прочность. Он остановился на центральном проспекте у почты и пошел дать телеграмму. Вышел и увидел машину немного на другом месте и притихшую семью. Жена потом оправдывалась:
         - Я хотела перепарковаться, а то ты неаккуратно встал.  Далековато от бордюра. Сдала назад. Только вот столб не заметила.
 Заднее крыло и бампер. Хорошо, что металл не прорван. Вмятина. Он успокоил чуть не плачущую супругу словами  Главмеха с его работы:
          - Машина, что!  Железяка. Ей положено ломаться. И ее всегда можно починить. Главное человек был бы цел. Его не всегда починишь. А он был не просто механик, а в прошлом мастером спорта по ралли и чемпионом СССР.
В большом кооперативном гараже Влад в тот же день договорился с местным умельцем, что чинил всем авто. Тот снял бампер, Вернул ему прежнюю форму,  выстучал молотками вмятину на крыле и замазал шпаклевкой.
           - Завтра приезжай, прошкурю наждачкой  и еще раз прошпаклюю. Если есть что выпить к обеду, захвати.
Влад прихватил бутылку греческого коньяка «Метакса», что отец часто возил из рейса, и прикатил в гараж, как договорились. Мастер попросил Влада свозить его в Новую Некрасовку.
          - Там я с твоей ласточкой все приготовления к покраске закончу и одному клиенту слой шпаклевки добавлю. Заодно и пообедаем.
По дороге он рассказал, зачем им надо в Некрасовку.
          - Там у местного бригадира рыболовецкой артели, кстати,  члена сельсовета,  сын без спросу взял «Москвича». Перед подругой пофорсить. Примерно на тысячу рублей пофорсил. Перевернулся. Хоть живые все.  Батя его в сердцах в военкомат сволок и без очереди в армию пристроил. На Курилы. Строгие мужики в селе. Староверы.
Они открыли ворота, заехали во двор. Пес на привязи даже не залаял.
          - Запомнил меня, - механик потрепал здорового волкодава по загривку. – Я уже четвертый раз приезжаю. Не тороплюсь. Цена повышается, да и кормят они славно. Сам увидишь.
Он прошкурил  шпаклеванные места на сильно побитом «Москвиче», наложил слой новой шпаклевки.
           - Я им нашу шпаклевку кладу. Сохнет сутки. Тебе – то быстро надо. У тебя австрийская,  знакомый моряк из нашего кооператива привез. Сохнет два часа. Вот увидишь, пока пообедаем, уже и шкурить можно.
Тут  зашуршали прибрежные камыши, и к причалу подошла большая весельная шаланда с тремя рыбаками.
             - Вон смотри, - пояснял механик, - три брата.  Старший, кому чиню машину, самый высокий и с самой длинной бородой.
Влад и раньше видел староверов, чаще на рынке. Они все не брили бороды, носили шляпы в любую погоду и серую пиджачную пару. Но вместо ремня талию опоясывал широкий, намотанный в несколько оборотов кушак из красной материи.
На Дунай они пришли лет триста назад, во времена Раскола. И с тех пор свято блюли свою веру. Их в этих местах почему – то называли липоване.  Жили селами и даже небольшими городками,  со своими обычаями,  церковными приходами.  В основном, промышляли рыбой.  Были рыбные артели. Улов сдавали на государственные  рыбзаводы. Часть продавали на рынке. Жили зажиточно и нравственно.
Рыбаки выгрузили улов, разложили рыбу по видам в разные ящики. Взвесили, написали накладные. Приготовили к сдаче. Старший выбрал щучку, пару крупных сазанов и мелочи – ершей да окуньков.  Отдал брату.
             - Давай, Федор, юшку ставь.
Младший Федор сноровисто распалил костер, раздув старые тлеющие угли. Зачерпнул в озере воды литров десять в котел, повесил его на треногу.
Пока вода закипала, он быстро очистил рыбу и сначала бросил вариться мелочь. Пошел в огород,  принес помидоров,  луку,  сладкого перца, чеснока, укропа – переросшего, с зонтиками.  Мелочь, что проварилась минут десять, он подцепил дуршлагом и отнес в корыто с кормом для свиней. Затем забросил в котел Крупно резаные овощи. Укроп сунул со стеблями и зонтиками. В прокипевший бульон забросил резанную  крупными кусками щуку и сазанов.
            - Теперь саламур сготовлю и есть будем, - буркнул он себе в усы.
 Спросил у Влада:
           - А ты как, перец горький смогёшь? Или тебе помягше?
Влад уверил его, что будет, как все. Он острое любил.
Федор накрошил в деревянную ступу мелкого жгучего перца, всыпал очищенных зубков чеснока, крупной соли. Всё это он старательно промял и растер пестиком. Смесь высыпал в большую миску. А в ступе растолок еще свежих помидоров. Этот «кетчуп» тоже вылил в миску. Добавил пол стакана уксуса. Всё перемешал и попробовал на вкус. Буркнул:
        - Добре. Подходите к столу.
В центре стола, на блюде, горой лежала рыба, вынутая из юшки. Саму уху – юшку Федор разлил каждому в большие полулитровые кружки, приперчив черным молотым перцем. Миска с саламуром встала возле блюда с рыбой. Здесь же стоял, нарезанный крупными ломтями, домашний каравай. Механик выставил на стол коньяк.
        - Что за незнакомое питье? – спросил старший брат. - Не видали этакого.  Ежели вино, то забери. У нас и белое и красное хорошее.
 На объяснение одобрительно покивал.
          - Добре.  Попробуем греческого.
Сели к столу. Старший перекрестился. Влад успел заметить – двуперстием.
          - Ешьте юшку люди добрые. Юшка знатная, да под чарку – вдвойне.
Всем налили по сто.
Владу надо было возвращаться за рулем. Он без сожаления отказался от выпивки и налег на уху. Ему объяснили, как здесь принято есть. Он понял, почему на столе из приборов, только деревянные ложки. И полотенца положили каждому.
Надо было взять руками, или ложкой кус рыбы. Мокнуть ее в саламур. И есть с хлебом. Рыба в соусе была жгуче острой. Когда перец устраивал настоящий пожар во рту, его заливали ухой из кружки. Ах! Как это было необычно и чертовски вкусно!  Юшка впитала в себя ароматы всех щедро брошенных туда продуктов. Навар был густой, так что губы слипались.
Влад раньше слышал про липованскую юшку от земляков, но пробовал в первый раз. Даже мысль промелькнула - хорошо, что Нина столб нашла, а то так бы и жил в неведении.
Как прекрасно снова побывать в этом удивительном месте, полюбоваться закатом над озером, вспомнить огонь во рту, требующий еще и еще юшки, послушать вечерний шорох камыша…
А, главное, снова ощутить себя молодым, полным сил и планов. Сообразить бы тогда – наслаждайся! Это тоже твой кусочек счастья.
Но только на Реке эта мысль приходит. Или тебе ее нашептал ОН?
Домой он тогда приехал на полностью починенном авто. Даже места «травмы» определить было не возможно.
                *****
                Прилетел Андроид, как всегда на облачке. Пожужжал, сделал пару кругов.
             - Буду краток. Твой цикл идет к завершению. Скоро пойдут острова  с подготовленными. А там и попрощаемся. Может быть навсегда, может быть на срок до следующего твоего попадания на Реку. Кто тебя потом встречать будет? Не знаю.
По правилам я задам тебе несколько вопросов. Вернее тем. Поразмышляй на эти темы, как можно искреннее. Перед собой, как сможешь. Если невыносимо, себя не насилуй. Как пойдет. Просто тебе ТАМ будет легче.
                - Где там? – на автомате переспросил Он, хотя уже знал, что ответа не будет. Да и давно догадывался, куда несет его Река.
                - Правильно, - прочел его мысли Ганнибал, - узнаешь со временем. Только это будешь уже не ты.
                - Вот тебе первая тема. Хотел бы ты себе другой жизни? Подумай. Не спеши. А я подлечу, когда надо.
                ******
А что тут думать!?  Какая еще другая жизнь?  В этой, им прожитой было, кажется всё! И хорошее, и плохое…
Но у него никогда не возникала мысль – эх, хорошо бы, чтоб было по – другому! Быть красивее, богаче, успешнее.  Во – первых с его рациональным мышлением, такие глупости просто не могли прийти в голову. Потому что это невозможно. Зачем думать, или как он иногда выражался – морщить мозг зря! Раз быть не может, так и думать нечего. Оставь это романтикам – мечтателям. А сам дело делай. Ну и чувства зависти, которое могло навести на подобные мечты о другой жизни, у него не было. Иногда кольнет иголочка, когда видел более успешного человека, особенно в детстве, на спортивных соревнованиях.
Сразу всплыли два примера. В Херсоне на спартакиаде школьников Украины он плавал за Одесскую область. На 100 метров баттерфляем попал в один заплыв с местным парнем. Тот был создан для этого вида плавания. В свои семнадцать лет у него был очень хорошо развит плечевой пояс, накачаны не пропорционально длинные, мощные руки. Когда он выскакивал из очередного глубокого нырка на поверхность, выбрасывая руки вперед, перед ним катилась большая волна. В его манере, не частой, размеренной, но мощной, чувствовалась неудержимая сила.
Он тогда позавидовал этому парню, даже фамилию вспомнил – Бородчак,  хотя тут же отметил, что природа не дала ему такой фактуры. И нечего жалеть. Пользуйся тем, что имеешь.
Схожий случай был на соревнованиях в Туапсе. Там блистал худой, длинный пловец по фамилии Крисс. Тот с легкостью выигрывал все заплывы способом на спине. А Влад тоже понимал, что у того идеальные данные для этого вида плавания. Гибкие стопы, как у балетных,  давали прибавку в скорости. Длинные руки с большими кистями были идеальны для гребка.
Вот, пожалуй, то, что он мог припомнить о зависти.
Было в жизни много примеров более успешных людей. Кто пользовался родственными связями, кто лестью и изворотливостью или  отсутствием морали.  А кто был просто умнее и способнее. Никому Он не завидовал. Ни какую другую судьбу, даже в мыслях, не примерял. Знал твердо – жизнь, ее качество, ее радости и неудачи делаются им самим. И только.
Даже здесь, думая о прошлой жизни, он ни разу не пожалел о ней. Не подумал, а хорошо бы так повернуло, или эдак мимо прошло. Нет. Даже захоти выкинуть из жизни то, что мучило, иногда не давало спать, он понимал, что это будет уже другая жизнь. Всё сдвинется, изменится. Вариабельность повернет жизнь в другое, неведомое,  русло.
 Он продолжал любить свою, единственную Жизнь со всеми ее радостями и горестями. Другой бы не хотел. Точно.
                *****
А вот и Ганнибал подлетел. Как будто чувствует, когда Влад ставит точку. Да ему и положено. Программа.
                - Не долго  ты разбирался с этой темой. Твердо стоишь. Это понятно. Хотя не многие так уверенно на это отвечают. Наверное,  таких как ты,  даже меньше.
                - Подберем следующий вопрос.
                - А ну ка подумай, только будь перед собой честным, жадность или бескорыстие. Что тебе больше присуще? Только не решай сразу. Просто поразмышляй на эту тему. Пока!
Поразмышляем.
Жадность…  Какое – то гадкое понятие. Может быть, кому-то из жадности не дал чего – то? Пожалел? Себе оставил?
Конечно, к нему обращались. Просили. Всякие случаи были.
Двор в Ломоносове. Мама намазала сгущенкой кусок белого хлеба на всю буханку. Он выскочил во двор продолжать игры с пацанами. Когда это было? Ему по ощущению лет восемь. Надо съесть вкуснейший хлеб быстро. Пацаны ждут. Играют в лапту, с куском не побегать. И тут же все по традиции просят поделиться.
                - Дай кусман! Отломи. Дай откушу, по честному. Дает всем участникам откусить, ставя на место предела палец. Кусают быстро, жадно, со вкусом. Упираются в палец, но дальше не лезут. По – честному. Он вспоминает свои мысли…
                - Всем отмерь. Чтобы хватило по разу откусить. Себе корку – самое вкусное. Да побыстрее. Игра стоит.
Примерно так. А жадность? Да был бы жадным, не вынес бы. Большинство тогда в полуголодную, послевоенную пору делились. Но были и те, что съедали свой кусок дома, чтобы не делиться.
На работе, уже на Севере, часто стреляли друг у друга рубль – другой. До аванса, или зарплаты. Не было такого, чтобы отказал кому. Конечно, если деньги были. Да и в студентах все делились. Когда уже ни у кого денег не было, как правило, дня за два до стипендии, ребята из общежития приглашали поесть. Они были из сел и всегда имели под кроватью ящик овощей, полмешка картошки, а то и добрый шмат сала. Ставили на электроплитку огромную чугунную сковороду. Жарили картошку с луком. Праздник.
Нет. Жадных не было.
 А бескорыстие? Он не мог припомнить, думал ли он над этой категорией при жизни.  Жил, не предавая этим понятиям особого смысла.  И сейчас, начал постепенно «входить в тему». Размышлял.
                - Бескорыстно, это без корысти, то есть пользы, для себя. А зачем тогда? Чтобы была польза кому – то от твоих действий.  Наверное, было что – то подобное в жизни. Но сразу на память не приходит. Видимо, не сильно предавал этому значения.
И тут же хранилище его памяти услужливо «выбросило» файл. 
Он сидит у себя в кабинете в управлении. Уже в должности начальника и слушает зашедшего к нему мастера  Заготовительного цеха.
                - Вот, Владислав Маркович. Вчера нашего  Юнуса вызвали повесткой к следователю в милицию.  А сегодня на работу не вышел. Может быть, Вы узнаете, что к чему. Я звонил. Не говорят. Только родственникам, мол. А у него вся родня в Чечне.  Жалко парня. Хороший сварщик, да и не пьющий. Спортсмен. Тихий, мухи не обидит.
Он вспомнил, как примерно за год до этого разговора к нему после очередного совещания в Управлении Норильского Комбината подошел директор одного из рудников. Они были знакомы еще со времен, когда Влад был мастером на монтаже автоматики в руднике, а горняк начинал на этом руднике карьеру и принимал у них работы.
                - У меня просьба не совсем обычная, - сразу перешел он к делу, - я тут немного помогаю нашим спортсменам борцам. Хорошие ребята. В сборную края входят. А ты же знаешь – наши Красноярские борцы на весь мир прославились. Один Ярыгин чего стоит. Так вот, ближе к делу, есть  у меня на руднике Юнус Вараев.  Очень перспективный борец – вольник.  Мастер спорта. Чемпион Края.  Но тяжело ему на горных работах. На настоящие тренировки сил не хватает. Да и у нас четыре смены. То днем, то  ночью. Может, возьмешь к себе. Он сварщик очень хороший.
Влад, сам в молодости спортсмен, сразу понял проблему. Взял парня на работу в мастерские.  Работа не тяжелая. На одном месте. Столовая тут же при управлении. И Дворец спорта не далеко и от работы и от общежития. Ребята в цеху приняли его хорошо, только шутили, что не совсем «влился» в коллектив, в смысле – «после получки». Но понимали. Спорт. Впереди может быть и Олимпиада!
А тут такое известие. Влад позвонил хорошему знакомому – начальнику следственного отдела ОВД.
Тот сразу объяснил ситуацию
                -  Дело у меня на столе. Смотрю. Краевое УВД настаивает на этапировании  Вараева Юнусбека в Край по обвинению по статье 117 УК. Статья тяжкая, изнасилование. Будем отправлять.
                - Николай Иванович! Поверь, я парня знаю уже год. Надо разобраться. Не похоже на него. Совсем не похоже.
                - Ну, хорошо. Я посмотрю дело. Перезвоню.
На следующий день Юнус вышел на работу. Отпустили под подписку. Влад вызвал его в кабинет на разговор. Тот тихо вошел и скромно присел на край стула. Типичный кавказец. Мощная фигура атлета с накачанной шеей и покатыми борцовскими плечами. Чувствуется большая скрытая сила.
                - Юнус, ты наш работник, член коллектива и товарищ. Если не виноват, в обиду не дадим. Только расскажи всё, как было. Честно. Тот коротко, как бы стесняясь, тихо поведал:
                - В прошлом году я с другими ребятами  - норильчанами  был на сборах в Красноярске. Готовились к чемпионату РСФСР от края. Один наш товарищ привел в гостиницу трех девушек. Познакомил. Одна сразу ко мне стала клеиться. А мне не до женщин и гулянок было. Я тогда тренировался по восемь часов в день, да и вес гонял. Был кандидатом в сборную. Хотел за Союз на чемпионат Мира ехать. Да и не понравилась мне она. Вино пила, курила. Не люблю таких. Мне, когда время придет, родители невесту подберут, чтобы скромная.
                - Так у тебя с этой ничего не было?
                - Нет. Только попросила проводить. Я, как положено у нас, проводил до трамвая. Больше ее не видел. Вот только тогда у меня паспорт пропал.  Думал  украли, заявил в милицию. Потом в Норильске по справке новый дали.
                - Так вот теперь она написала заявление, что тогда я ее проводил до дому. А там, вообще, изнасиловал. И теперь у нее ребенок от меня. Вот такой, Владислав Маркович, сюрприз.  В милиции опросили. Я сначала и не мог понять. Потом вспомнил. А у нее и паспорт мой оказался. Сказала, что я оставил в ЗАГС идти, а потом исчез.
                - Да, интересная картинка. Что у милиции кроме ее заявления ничего нет?
                - В деле, что прислали еще и свидетельница есть. Видела меня с ней, вроде.
                -Ну ладно. Попробуем разобраться. Иди  работай.
Влад сам несколько лет время от времени заседал в суде народным заседателем. О советском праве и его применении знал не понаслышке.
Главный следователь Норильского УВД подтвердил, что дело совершенно сырое. Ее слова против его.  Перспективы дойти до суда нет никакой. Влад успокоился. Как оказалось зря.
 Где – то через месяц из Края прибыли два оперативника с ордером на арест Юнуса Вараева, обвиняемого по статье 117 и т.п. для доставки его в СИЗО Красноярска. Тут уж поделать было нечего. Красноярская милиция не заморачивалась доказательствами и передавала дело в суд. Может быть, на них давили из партийных органов, может из прокуратуры, но парню грозил срок. Да еще и алименты на ближайшие 18 лет.
Влад собрал актив - секретарей партии,  комсомола и профсоюза. Стали думать, как выручать товарища. В его невиновности сомнений не было. Влад проконсультировался у знакомого судьи. Тот сказал, что единственно возможное участие в суде для коллектива – это выдвинуть общественного защитника. Были такие в Процессуальном кодексе фигуры – чаще общественный обвинитель, который выражает мнение негодующего коллектива и просит «со всей строгостью наказать расхитителя, стяжателя или хулигана…»
 Они же выдвигают  «защитника» и могут помочь суду в представлении личности обвиняемого, что немаловажно при вынесении решения. Общественный защитник может участвовать в судебном  заседании  на правах одной из сторон.
Поручили это комсомольскому секретарю, что работал на одном из участков прорабом. Вооружили его характеристиками на Вараева.  Взяли еще одну в спортобществе, где он тренировался.
За день до суда командировали защитника в Край.
Не помогло. Краевая юстиция яростно защищала честь мундира. Комсомольцу – защитнику не дали и пикнуть. Судья гасил все его попытки задавать вопросы, вносить ходатайства и, вообще, заявил, что без представителя коллектива разберутся.
Конечно, опытный, с большим стажем работы, судья, видел, что всё дело шито белыми нитками. Но пошел по пути «не ссориться с прокуратурой и МВД». В конце концов, вынес «странный» приговор. Признал подсудимого виновным, признал отцовство и взыскание алиментов, но наказание назначил ниже нижней планки по этой статье, да еще и с отбыванием наказания  «на стройках народного хозяйства», как тогда говорили – «на химии». Видимо считал, что мягкое наказание отвадит осужденного от подачи жалобы на приговор. Отработает два года, да и выйдет.
А потерпевшая не будет подавать жалобу, так как своего добилась. Получила алименты. Но он, судья, не знал, на кого нарвался, что северяне своих не бросают.
Жалоба ушла в Краевой суд.
Как Влад и ожидал, Краевой тоже не захотел разбираться, а ограничился формальным отводом жалобы. Отпиской, причем махрово – бюрократической.
Тем временем Юнуса поселили в общежитие для «химиков» в Красноярске и водили на работу по специальности на одну из строек.
                *****
Он совершенно переселился в то время.  Файлы с эпизодами сыпятся один за другим.
Вот Он листает уже довольно объемистую папку с документами по этому делу, мысленно переворачивая страницы.
А вот Он уже в кабинете члена Краевого Суда, того что готовил отказ по их жалобе.
Крупный, ухоженный мужчина лет шестидесяти, с обходительными манерами. Согласился принять его и разъяснить свою позицию «далекому от юриспруденции» монтажнику.
Влад тогда был в командировке в Крае и специально прихватил с собой папку.
                - Ну-с, молодой человек, что вам не понятно в нашем постановлении? – снисходительно начал он.
                - Не понятно всё, - Влад раскрыл папку и зачитал:
                - Вы пишите, как всегда в отписках, – «Вина подсудимого полностью доказана показаниями потерпевшей, свидетелей и другими материалами дела».
                - Ну да! Так и есть.
                - А Вы, извиняюсь,  дело – то открывали?
Собеседник хотел возмутиться. Сделал соответствующее лицо и набрал воздуха. Но Влад его опередил:
           -Вот единственная свидетельница обвинения. Подруга истицы. Она на опознании не указала на подсудимого. Сказала, что видела его проходящим по улице с потерпевшей такого – то числа, но лица не видела. Но со спины, вроде бы, похож.
         - А вот показания команды борцов и тренера, что на это число они все, в том числе и подсудимый, были уже в Норильске. Всё. Больше свидетелей нет! А вы пишете – подтверждено показаниями свидетелей…
            - А что значит фраза – и другими материалами дела? Какими. Нет их. У меня складывается впечатление, что вы слышите об этом деле в первый раз. Или трудовой коллектив считаете за дураков?
Чинуша сбавил тон.
                - Вы понимаете, уважаемый, я узрел главное. И мне было этого достаточно. А главное – показание потерпевшей. Есть заявление. Есть виновный.
                - Ха! Воскликнул Влад, не ожидавший такой не прикрытой наглости и попирания основ права, - значит, если я найду не совсем чистоплотную девицу с «ничейным» ребенком и посоветую ей написать, что Вы!!! Ее изнасиловали и обрюхатили, да еще за три рубля найду бомжа, чтобы подтвердил, что видел Вас вместе? Будете идти в тюрьму и платить? А?
                - Ну что Вы переходите на личности. Это ваши теории. А у меня конкретное
дело. Таковы реалии, молодой человек.
                - Ну, Вы же понимать должны, что жалоба пойдет в Верховный Суд. Может быть там, в отличие от Вас и заглянут в дело? И прочтут Ваш отказ? А я вам обещаю еще и жалобу от коллектива во многие инстанции, которые обязаны реагировать, на формализм  Вашего суда с указанием исполнителя, то есть Вас лично. Не расслабляйтесь.
                - Да я и не волнуюсь. Одним отказом больше, одним меньше… Переживу.
А вот и не пережил. После отмены приговора его выперли на пенсию. Да не на персональную, на которую рассчитывал и право имел, а на обычную, как у простых. Не знал, с кем связался…
                *****
Юнус  проработал «на химии»  11 месяцев. Пока дело не попало на рассмотрение в Верховном Суде РСФСР, который прекратил дело за отсутствием состава преступления и приговор отменил. За неправильно осужденным оставили право на реабилитацию. Он приехал на работу, восстановил северный стаж и получил зарплату за время лишения свободы. Государство выплатило ему более пяти тысяч рублей. Влад тогда подумал, что было бы неплохо взыскивать компенсацию с виновных. Да не было такой практики. А вот жалобы в ЦК КПСС от первичной парторганизации управления и в Генеральную прокуратуру СССР на вопиющее попрание социалистической законности в Краевом Суде и Красноярском УВД, да не от частных лиц, а от трудового коллектива, наверняка заставили отнестись к обжалуемому делу серьезно. Ведь на обращение трудящихся надо было отвечать по существу.
Коллектив был извещен, что по их жалобе на произвол были приняты меры. Все причастные получили «по шапке». Кто выговор, кому на вид. Больше всего перепало Краевому судье.
Через год Юнус зашел проститься. Еще раз поблагодарил за участие. Сказал, что без коллектива бы пропал. На вопрос, почему уезжает, сказал, что родители нашли ему хорошую невесту и уже строят для них дом. Спортивную карьеру ему поломало заключение, так что в планах жить, как все. Работать, растить детей. Он положил Владу на стол визитку. Это мой старший брат. Он призер Олимпийских игр. Живет в Москве. Про Вас знает и очень благодарен. Если, вдруг, нужна будет какая помощь в столице, то он с радостью.
Этот забытый при жизни эпизод, так ясно показанный ему на Реке, тронул какие-то струны. Наполнил гордостью, не зря, мол, боролись. Вот такое, бескорыстие.
И еще он задумался над вопросом. Что ему было приятнее, получать подарки, или дарить.
Долго вспоминал, анализировал, старался быть объективным. По всем раскладам выходило, что, конечно, приятнее было дарить. Даже когда и не получал сполна благодарности, говорил:
               - Я дарю от себя. И для себя, мне это приятно. Как человек получивший подарок реагирует, это вторично. Не важно. Я же знаю, что принес пользу. Это главное.

                *****
Ганнибал опять появился без излишней помпы, просто возник рядом.
          -Так, с этим ясно. Следующая  тема тебе: что главное в жизни для тебя? Выбери три вещи. Попробуй сформулировать и приведи примеры. Думай. Выдели главное. Скоро вернусь.
И растворился мгновенно.
                *****
Вот задал задачу! Он не мог сразу и сообразить о чем вспоминать, что выделить. Сам себя об этом никогда не спрашивал. Жил. Ставил перед собой очередные задачи. Решал с разным успехом.
А что же для него главное!?
Шло время, или остановилось. На Реке не поймешь.  В голове барахтались,  по - другому не назовешь этот хаос,  обрывки мыслей,  воспоминаний,  чувств…
     - Так! – он мысленно дал себе установку отбросить сумбур. Включить логику.
               - С какого возраста начать прорабатывать тему? Наверное, со студенчества. Тогда и жил уже отдельно от родителей и проблемы старался решать сам.
В ту пору главным было, пожалуй, получить диплом и дальше хорошую работу. Но это же не главная цель! Ну, диплом, ну работа…
А зачем? Вот тут и наступает время, когда это «зачем» стало обретать реальные черты. С момента, когда сам себе признался, что полюбил и выбрал пару. И о ней, и о будущих детях теперь все его заботы и планы.
Не сразу, исподволь, а это ощущение ответственности стало главным. Выбор Севера, как места работы тоже отчасти диктовался заботами о семье. Там и жилье легче получить, и зарплата, позволяющая не думать, как дотянуть до аванса или получки, или у кого занять. Он инстинктивно понимал – хроническое безденежье – один из самых распространенных причин развала семей. Даже поначалу кажущихся монолитными.
А как он выцарапывал комнату у местных властей!? Знал, что это главное на тот момент! И сделал всё.
Потом дети. Надо было устраивать в детсады. Проблема тогда была острая. Потом в школу, на музыку, на спорт. Стараться порадовать хоть чем – то в пору сплошного дефицита продуктов, вещей, развлечений. А сколько пережили они с Ниной их болезней. Иногда, доводивших  до отчаяния.
Главное - семья. Сейчас он это прояснил для себя окончательно.
А потом, в девяностые, он с головой нырнул в опасный, рисковый, во многом непонятный и непредсказуемый бизнес. Зачем? Тогда он тоже себя спрашивал – зачем? Ежедневные стрессы, головоломные поиски выходов из сложнейших ситуаций, споры с партнерами, стычки с властями, наезды криминала.
Большинство вокруг плыло по течению, не дергалось. Как будет, так и будет. А мы  пожалуемся на судьбу друг другу на кухне, поноем, поругаем власть, которая ДОЛЖНА! Но почему – то не делает нам хорошо. Да так и доползем  до,  дай Бог,   пенсии.
А он опять хотел семье не такую долю. Не «как у всех». Детям и внукам надо дать уверенность, что им помогут, не бросят. Вот вам на первый случай крыша над головой, машина, работа.  Дерзайте, не с нуля и,  не опасаясь полного «дефолта» судьбы.
Оставленной в Израиле Полине, внучке, решили на совершеннолетие подарить квартиру. Хоть как – то компенсировать развод родителей. Хотя к сыну претензий не было. Он в разводе виноват не был. Еще и другие внуки росли. И всем они с Ниной «подстелили соломки».
             - Вот это и было для него главное. СЕМЬЯ. – Мысленно обратился он к Ганнибалу, - И нет другого варианта. Все остальные, казавшиеся главными цели, были лишь очередными инструментами для ГЛАВНОГО – благополучия семьи.



   

 





                Эпилог.
Он стал замечать, что берега, и так довольно далекие, стали  терять очертания и скорее угадывались слева и справа, чем отмечались зрением. Если то, где он находился, можно было называть привычными на Земле терминами. Но других, более точных, он не находил. Река. А у нее берега. Да и имеет ли это значение, с чем сравнивать, как называть?
Стало появляться больше островов. Больших, на земные мерки метров по триста в диаметре, и малых, с баскетбольную площадку. Причем, они то вырастали над поверхностью, то пропадали, тонули. И почти на всех были люди. Все в обычных здесь белых покрывалах. Группами и поодиночке они стояли или сидели на островках. Но прежнего «шума» от разговоров, плача или даже смеха не было. Все были как – то отрешенно сосредоточены.
Вот уже перед ним сплошное бескрайнее пространство из островов и протоков. Небо, или то, что по его разумению не было водой, заметно изменило цвет. Стали преобладать серо – фиолетовые оттенки. Света стало меньше, скорее было ближе к Земным сумеркам.
И внутри его, в сознании, росло не понятное напряжение, тревога. Вот почувствовал под ногами дно. Вода вокруг быстро отступала и он, привычно покрываясь белой пеной – ватой, оказался на островке. В середине, на бугорке сидела бабушка. Видно, что прожила она много. По крайней мере, поболее,  отпущенного  ему, веку.
              - Садись, милый, - услышал он ее тихий, ласковый голос, - помолимся напоследок о душах своих.
              - Прости, бабушка, но я молитвам не обучен. Некому было.
              - Что, так безбожником и рос? Бедный.
              - Да нет. В душе сознавал, что есть в природе то, что люди Богом называли. Только в церковь не ходил, хотя в младенчестве крещен был.
               - Ну вот. Здесь – то понял, что земная жизнь не кончается. Переходит сюда. К Богу. А он то и рассудит. А что до молитвы, ведь можно и не по канонам молиться. Можно своими словами Бога попросить. Или покаяться. Я тоже знаю только «Отче наш», от бабки своей Агриппины запомнила. А обычно своими словами Бога славлю. Так и ты слова подбери. Сначала трудно, не привычно. Потом пойдет. И легче станет по речке то последнее проплыть.
             - Ты, бабушка, тоже чувствуешь, что скоро?
             - Знаю, милый. Мне моя Аннушка на облачке уж сказала.
             - Так к тебе Аннушка прилетала? А ко мне негр молодой.
             - А что девица, что негр, всё ангел. Я молиться буду. А ты, хочешь, повторяй.
Она прикрыла глаза, наклонилась вперед, уперев руки в колени и начала тихо – тихо.
             - Боже милостивый! Спасибо тебе за жизнь долгую, за разум светлый до последних дней моих. Спасибо за то, что дал радость семьи, мужа хорошего, да деток двоих Груню и Сережу. Спасибо, что мужа моего Фрола Игнатьича без мучений к себе взял. Спасибо, что и меня прибрал во – время. Не дал  детей пережити, от самого страшного горя избавил! Спасибо, что здесь, в угодьях твоих душу мне направил. От сомнений освободил, вразумил меня в заблуждениях земных, в слабостях человеческих. Обещаю тебе, Господи, там, куда направишь ты душу мою, быть чистой и в помыслах и в деяниях. Слава тебе. Аминь.
Он слушал эти безыскусные, идущие из самого сердца слова, и всей душой впитывал их простой смысл. Даже понимал, что попытайся обратиться к Нему со своими словами, лучше бы не смог. А вот теперь сможет и сам.
А Он уже и не на островке. Тот ушел вниз. Нет и бабушки. А он уже выходит на большой остров и идет к группе людей в центре. Они сидят вкруг, люди в  белой пене. Человек сто сидят плотно лицом к центру. Молчат. Он подошел и встал недалеко. В круге места не было. И только сейчас увидел – в центре бородач – кавказец. Но покрыт черным пенным покрывалом. Все люди с отрешенным серьезным спокойствием смотрят ему в глаза. Он не спокоен, взвинчен, делает попытки вскочить на ноги, убежать, отвернуться. Но неведомая сила держит его мертво. Даже глаза не дает закрыть.
Влад стоит, пораженный зрелищем. Он понимает, вернее ему дают понять смысл сцены. Убийца, террорист и его жертвы. Над кругом появляется беззвучная голограмма рушащегося дома. Падают панели стен, вырываются клубы огня от взрыва. Дым, пыль, и куча обломков. А над всем этим встает утреннее солнце.
Сколько стоял он возле этого круга, не помнит. Очнулся уже в потоке. Рядом Ганнибал.
         - Понял смысл этого эпизода? Ты как – то интересовался судьбами душ неправедных. Это один из примеров. Бородача убили в перестрелке. Так вот вместо обещанного ему рая с девственными гуриями, он будет до бесконечности, снова и снова попадать в круг своих жертв. Да это, конечно, не души погибших. Те, праведники, давно пошли дальше. Он видит копии, голограммы. Но от этого не легче. Как много раз он будет желать себе еще одной смерти, чтобы избавиться от этих мучений. Века? Тысячи лет? Потом Верховный Ресурс решит. Аннигиляция. Ничто.
          - Да я себе так и представил это. Зло не должно быть прощено. На Земле играют в благородные порывы, запрещая в некоторых странах исполнение заповеди «око за око». А зря. Спросили бы людей. Большинство бы смертную казнь вернули. И я тоже.
          - Прощай, Владислав. Я программу выполнил. Не скрою, с тобой было интересно. Хоть я и машина, но подопечных отличаю. Скоро попадешь в последнее, что дано этой твоей душе познать.  Падать будешь. Долго. Пусть для тебя это будет водопад, так понятнее. А там и Великий Переход. Удачи тебе.
            - Благодарю, тебя, мой дорогой! Я в тебе нашел интеллектуального больше, чем «железа». Думаю, что программа твоя позволит и дальше развиваться в сторону «СУЩЕСТВА». Только не афишируй это. Боюсь тем, кто выше может не понравиться. Прощай.
                *****
Его несло медленно, ровно, по протокам меж островов. Внутри он чувствовал полную отрешенность. Безразличие, что – ли. Или успокоение? Знал, что всё уже предрешено и без волнения ждал своей участи.
Таким он себя вспомнил, когда незадолго до ухода, проснулся в светлой памяти. Это было в то время уже редко. Было четыре утра. Он еще держал в памяти обрывок сна. Деревянный старый дом в глубине густо разросшегося сада. Узкая дорожка от калитки до крыльца. Над ней тяжелые после ночного дождя ветки. С них капают капли. Небо розовеет перед рассветом. Он выходит на крыльцо. Запирает дверь. Идет к калитке.
Не теряя этого ощущения, как был в пижаме и босой, Он идет на кухню. Там на случайном листе бумаги, на застеленном клеенкой столе, Он почти без остановки пишет последний в своей жизни стих.
Вот и текст перед глазами.
ПРОЩАЙТЕ.
Прощайте! Не поминайте лихом.
Уйду я. К утру. Спокойно, тихо.
Слезинку   смахну рукою,
И дверь за собой закрою
             В том доме,
 что моей жизнью звался.
Он чист,  в нем, как мог, прибрался.
Отдраил все  половицы…
Быть может, кому  сгодится.

Я ключик над косяком оставлю.
Закрою снаружи ставню. 
Калиткой пристукну гулко.
И дальше. По переулку.

Пустынным совсем он стал с годами,
Бурьян завладел  дворами.
Как раньше здесь жизнь бурлила!
Как много друзей там было!

Какие, порою, кипели страсти…
С годами они погасли.
Ушли все, что  окружали.
Найду ли я их в  той дали,

Куда ухожу я сейчас  спокойно.
Вот поле, и дальше вольно
Взлечу я навстречу небу…
Узнаю, где быль, где небыль.

Что ждет там, за небесами?
Я верю, что встречусь   с вами,
Меж  звезд совершив прогулку,
Соседи по переулку.
             
                *****

Впереди привиделась как будто кромка, черта, дальше Реки не было. Чем ближе, тем отчетливее просматривался обрыв. До него было еще очень далеко. Острова пропали. Только поток. Ровный, мощный, непреодолимый. Без берегов и ориентиров. Только впереди черта. На Земле, подумал он, уже был бы слышен рев водопада.
Всплыл файл. Они с Ниной идут смотреть водопад  Виктория в Африке. Им выдали прозрачные накидки с капюшонами, одежду посоветовали снять. Всё равно намокнет. Оставили купальники. И Действительно, от струй вблизи падающей отвесно воды, спасения не было. Смотровые мостки проходили прямо вдоль кромки, немного ниже. И если от падающих сверху брызг накидка еще могла укрыть, то от водяной пены, что поднималась снизу, защиты не было. Благо жара была настоящая, африканская. И грохот стоял такой, что восторг можно было выражать, только крича на пределе.
И тут же следующая картинка. Они на лыжах. Идут по замерзшему озеру на Таймыре. Прилетели с друзьями на майские выходные. За очередным мысом открылся вид на водопад. Огромные массы воды, падающие со стометровой высоты, застыли, как на мгновенном фото. Водопад был замерзшим. Голубые, прозрачные струи чистейшей воды, сверкающие под солнцем, были остановлены, как по мановению волшебной палочки. Они с друзьями тоже замерли. Стояли молча,  пораженные  редкой красотой.
               - Иллюстрации в тему, - он подумал, что ему дают напоследок не самые плохие мгновения жизни, - далеко еще до кромки. Может быть, посмотрю еще?
Что это. Перед ним на столе лист бумаги, неровно оторванный кусок страницы школьной тетрадки. Его детская рука медленно вырисовывает печатные буквы. Сверху на листе лапками вверх лежит мертвая муха. А он пишет.
ПАПА СЕШ МУХАЧКУ
И смеется сам себе. Съест папа мухачку? Смешно.
Откуда это? Да как ясно и реально почувствовал он своё маленькое тельце, увидел маленькие пальчики, неумело обхватившие карандаш, ощутил веселье от придуманной шутки.
И сразу стало так светло на душе. Так легко! Он плыл навстречу будущему счастью, не сомневаясь и не жалея. С радостью, может быть даже с восторгом.
Вот и кромка. Ближе, ближе, он закрывает глаза…
           - Владик. Просыпайся, родной. На работу пора. Он просыпается, еще не открывая глаз, ловя остатки молодого сна. Чувствует, что в комнате еще темно, как и положено полярной зимой. Под одеялом так тепло и уютно. Нина обнимает его сзади, прижимается теплым со сна и таким родным телом. Он лопатками чувствует прикосновение ее девичьих грудок.
             - Вот почему, - думает он, у ангелов отсюда вырастали крылья.
                *****
Всё. Щелчок, полная темнота. И на черном экране огненные слова:
                ДОСТУП К ФАЙЛАМ ЗАПРЕЩЕН!
                *****
                *****
Но свет вернулся.  Новый, неведомый для него – нового.  Он плавает в невесомости. Уже открывает и закрывает крошечные глазки. И с удовольствием берет в ротик, оттопыренный от кулачка, большой пальчик.
                *****
И на черном экране огненные слова.
                СТАРТ НОВОЙ ЗАГРУЗКИ. СОХРАНИТЬ.
                Лимассол. 2020 -2021гг.