Возможно кого-то вдохновит и кто-то её поставит хоть на театральных подмостках.
Нижегородский театр "Комедии" заброковал.
Sergei Minutin_Ofisnyi plancton
Драматургический конкурс новых комедий «Низкий жанр»
С.А. МИНУТИН
ОФИСНЫЙ ПЛАНКТОН
Minutin_Ofisnui plankton
Комедия в двух действиях
Действующие лица:
Юрий Петрович Гуськов – начальник, из бывших учителей. Не молодой
Александр Евсеевич Седов – заместитель начальника, из банкиров. Не молодой.
Михаил Александрович Цветков – бывший художник, простой сотрудник из богемы. Не молодой.
Яна – секретарь начальника, очень молода, внучка Соммера.
Сергей Анатольевич Соммер – рядовой сотрудник, бывший военный. Не молодой.
Посетитель - автолюбитель.
ДЕЙСТВИЕ I
Офисное помещение.
Вывеска в помещение: «ОСАГО, КАСКО, СТРАХОВАНИЕ ЖИЗНИ, ИПОТЕКА. ЛЮБОЙ КАПРИЗ ЗА ВАШИ ДЕНЬГИ».
Четыре стола, за которыми сидят четыре человека - сотрудника. Напротив стоит ещё один стол, за которым сидит начальник, отгороженный от сотрудников прозрачным стеклом.
Все смотрят в окно. За окном мусорные ящики или мусорный полигон. Видно испарения и слышится карканье ворон. За мусором или перед ним, видны торговые центры «Пятёрочка», «Красное и Белое», «Бристоль», «Магнит» «Ёрш» и прочие.
Гуськов (смотрит на часы, потягивается и обращается к сотрудникам).
- Ну что, офисный планктон, опять на работу пришли. А зачем? Есть у вас понятие о кабинетной работе? Нету у вас такого понятия, а прозвище уже есть. Вы уже не крестьяне, но ещё не пролетарии. Вы офисный планктон, настоящее и будущее нашей любимой родины.
Выдерживает паузу
- Поэтому на работе не гореть, а то спалите учреждение.
Яна (крася ногти и прихорашиваясь)
- Что вы, Юрий Петрович, на работе мы не сгорим, учреждение не спалим. Сегодня ведь никого не интересует наша работа. Сегодня важна только наша походка.
Седов (глядя в окно на мусорный полигон и на торговые центры, задумчиво)
- Яночка права. На этих территориях опережающего развития даже вороны скоро сдохнут, а мы только увеличиваем количество отходов. Но с другой стороны именно мы мешаем жить производителю, сложности ему создаём, гадим, так сказать.
Цветков (зевая)
- Да, хорошо сказал. Мы тут на чужих проблемах румянец наживаем, а в это время пролетарии и крестьяне свой век доживают. Возраст у них такой, возраст дожития.
Сладко потягивается и продолжает
- Но я поддержу начальника и спрошу всех нас: «Трудящиеся нового времени, уже оцифрованные или ещё сопротивляющиеся этому неминуемому процессу: живут ли в нашем сознании прежние основы сотрудничества профсоюз и коллектив?».
Соммер (протирая клавиатуру и монитор салфеткой)
- Миша, остынь. Мы, офисный планктон, и прочий народ – это две большие разницы. Пора уже понять, что самость офисного работника есть предательство самоотверженности коллектива. Коллективный энтузиазм нынче не в чести, как и сборища больше трёх. Но, от народа отрываться всё-таки нельзя. При падении может не спасти и золотой парашют.
Цветков (подходит к Соммеру и гладит его по голове, лучше лысой)
- А что для народа главное?
Соммер
- Единство Миша, единство. Народ и складывается из спаянного единства?
Цветков (многозначительно)
- Вот. А что он делает для спаянного единства? Он для спаянного единства пьёт.
Соммер (кряхтит и встаёт из-за стола)
- Я с этим предположением согласен. Наш труд, в тепле кабинетов, очень подходит для спаянного единства, но чрезвычайно вреден для здоровья.
Гуськов (из-за стекла)
- Отставить праздные разговоры. И почему я всё это должен слушать? Кто придумал посадить начальника в одно помещение с подчинёнными.
Яна (продолжая прихорашиваться)
- Вы совсем мелкий начальник. Крупный в Москве, в апартаментах. Его Москва поставила на доходное место. А вы и мы тут лишь ручеёк его кормящий.
Седов (глядя на Гуськова)
- Увы, Петрович, через твоё присутственное наличие средь нас, твоих верных подданных, нам преподают урок диктатуры при полнейшей демократии.
Смотрит на Цветкова и Соммера
- А эти двое правы. Спаянного единая нам очень не хватает. Наш труд вреден, как и труд любого производителя товаров и услуг. Мы всё те же, кого с давних времён и до сих пор, Господь проклял трудом. Все те, кого Господь изгнал за МКАД.
Соммер (доставая из стола бутылку коньяка и пластиковые стаканчики)
- Пора начать работу по единению офисного планктона. Увы, но мы пока походим на недоразумение человечества, чем на ведущий его к светлому будущему авангард. Я точно помню, как прозвище «офисный планктон» прозвучало из уст литераторов, а наше начальство сделало его популярным, чем совсем убило достоинство тружеников и их непосильного труда.
Выдерживает паузу и продолжает
- А не трахнуть ли нам по рюмочке за «офисный планктон», за демократию, пока нет посетителей и в нашей камере все свои.
Седов (морщась от предвкушения и улыбаясь)
- Нет, я с выпивкой повременю. Таким простым путём искать себе друзей, втираясь к ним в доверие. Тем более что каждый из нас сам полирует своим лбом камень у подножия начальства.
Соммер (глядя на Яну и наливая в пластмассовый стаканчик коньяк)
- Сашуля, придётся выпить, грешно от коллектива отрываться. Тем более, что алкоголь - это смазка и для лбов. Как классик говорил: «Мужество легко возрастает при круговой поруке. В ней польза есть, если вершиной круговой поруки является общий труд». А как за труд не выпить. Все трудоголики, как и алкоголики порочны. Выпить надо и за алкоголь, что связывает нас общей цепью.
Яна (доставая из сумочки бутерброды)
- Это точно. Сопьюсь я с вами, стариками. Я где-то прочитала, что любит нас господь в пороках. А нынешняя жизнь вся из пороков состоит. Вот взять, к примеру, нас. Мы тут работаем как десять негретят, из которых пять уже изгнаны из рая по оптимизации, унификации и сокращению штатов. Но пять ещё осталось и надо как-то жить под этим дамокловым мечом вечной феликсологии и инклюдинга.
Соммер (улыбаясь и глубоко вздыхая)
- Увы, но Яночка права. но она ещё не поняла, что офисный планктон уже начал писать свою историю. Два занятных слова «феликсология», что означает счастье и «инклюдинг», что означает «ограниченные возможности», то есть болезни – это и цель и перспективы.
Яна (тоже вздыхая)
- Я так глубоко не мыслю. У меня подруга учительница. Её на аттестации, в каком-то институте развития образования кошмарили этими словами, совсем дурная стала. Даже во сне твердила, как мы должны дойти от всеобщей феликсологии к полному инклюдингу. Их там учили как к нему самим дойти и детишек туда же привести.
Цветков (потирая руки, пафосно, почти фанатично)
- Вот именно. Стоит ли в сиянии феликсологии ведущей нас к полному инклюдингу вести здоровый образ жизни. Тем более, что всё что ниже нас, для нас угнетённые классы, а значит - сплошь дерьмо. Дерьмо-дерьмом и то, что сверху. И только мы являем собой новый класс, мы офисный планктон, класс болтунов и клавишной богемы. Мы класс вечно счастливых людей. Мы «офисный планктон» ещё не познанный, неведомый народ. Так выпьем же за нас.
Соммер (неся ему стаканчик с коньяком)
- На ка, Миша, выпей за счастье, за феликсологию, как это нынче называют в школах. Осуши все стеночки и дно, и приступай ка к написанию Манифеста офисного планктона. Можешь взять за основу Маркса манифест. Я большой разницы между им и тобой не вижу.
Цветков (выпивает коньяк и смотрит через стаканчик в окно).
- Сквозь дно этого стакана неба не увидишь.
Гуськов (из-за стекла)
- Я вас разбаловал. Где мой нектар?
Соммер
- Уже несу.
Гуськов (обращается к Соммеру)
- Серёжа, как низко ты пал, а ведь командовал полком, а скатился до растлителя чистых душ заурядным способом, алкоголем. Вдруг Миша и впрямь с дуру сядет Манифест писать.
Соммер (наливая очередной стаканчик)
- Я вас не растлеваю, а лечу. Ведь были люди в наше время: крестьяне, пролетариат, солдаты и прослойка. Да были люди в наше время, а мы? Кем мы стали?
Яна
- Офисным планктоном.
Соммер (несёт Яне стаканчик коньяка).
- Вот, вот. Яночка права. Пустейший класс. Что наши слабые, истерзанные расслабляющим трудом, души. Где воля пролетариата или всемогущая крестьянская тяга к земле и собственности. Где? Её давно уж нет.
Цветков
- Я не хочу быть ни пролетарием, ни крестьянином, ни тем более солдатом.
Соммер
- Ты просто мало выпил и тебя мало пороли в детстве.
Гуськов (глядя на Соммера)
- А он прав, пожалуй. Мы выше всех прошедших людских сообществ. Мы будущее, мы офисный планктон, которым вновь подавится акула капитализма. Крестьян она переварила давно. Она сожрала и пролетариев, а от нас у неё всё-таки должен случится заворот кишок.
Седов (подняв глаза к потолку)
- Похоже, что и мы приобретаем вес. На кладбищах всех стран полно крестьян, пролетариев, солдат, интеллигентов и революционеров. Народ по-прежнему их славит. Но спросим себя, коль они верною дорогой шли, то почему никуда не пришли и вымерли, как мамонты.
Гуськов
- Я бы написал на каждом надгробии: «Был слишком жаден», «Слишком многого хотел», «Был неразборчив в связях», «Герой с дырой», «Не понятый святой».
Соммер (Подходит к Седову и наливает ему коньяка)
- Давай Саша, за наш весомый вклад в народ, что должен превратиться поголовно в офисный планктон, и он уже виден невооружённым глазом. Ещё за прах наших предков. Выпей за нас, непьющий ты наш.
Седов выпивает, а Соммер продолжает
- Поверьте мне, друзья мои, всё проходит. Ушло крестьянство, ушёл и гегемон, а значит и офисный планктон уйдёт, но это будет не скоро. Лет так пятьдесят у нас ещё в запасе есть. И мы пока будем являть собой ту вошь, которая мелка, но эпидемии плодит большие. На нашем надгробии тоже что-нибудь напишут, но не скоро. Пока мы без вождя и мы пока безлики. Нам всё же нужен Манифест.
Седов (поднимает стаканчик, пьёт и говорит глядя на Соммера).
- За то, что б мы их, тех, кто против нас, закусали. Ты тоже выпей.
Соммер
- Естественно, что за машина без бензина, что за вошь не напитавшаяся чужой кровью.
Гуськов (сладко потягиваясь за стеклом).
- А хорошо. Ум затуманился слегка. Который час?
Яна
- Одиннадцать утра.
Седов
- Как медленно тянется время.
Яна
- Сейчас посетители попрут.
Посетитель (входит осторожно, озираясь)
- У вас страховку по аварии ОСАГО можно оформить?
Яна сидящему рядом за столом Седову
- Первый на сегодня вымогатель.
Проситель (обозревая всех и не видя в них ни малейшей заинтересованности)
- Кто мой вопрос готов рассмотреть?
Гуськов (произносит в пространство, глядя в окно).
- Сегодня есть для всех одно окно. Опять же Интернет и Госуслуги, а в Госуслугах всё есть и для всех как универсальное лекарство.
Поворачивает голову к посетителю.
- Вы к нам? Зачем пришли?
Посетитель
- Деньги по ОСАГО за аварию автомобиля получить.
Седов (заинтересованно)
- А что у вас случилось?
Посетитель
- Кусок льда свалился с крыши на капот.
Соммер
- Что ж, такова жизнь. Вы должны быть горды собой. Ваш автомобиль спас чью-то жизнь, и тот, кого он спас, пусть возмещает вам убытки.
Посетитель
- Я что-то не понимаю?
Соммер
- Что тут непонятного. У нас есть медсоцстрах, соц. страх, есть пенсионный фонд и прочие божественные фонды. Они вам всех найдут и всё оплатят. А мы? Что мы? Увы, но с этого дня Москва наш филиал закрыла навсегда. Мы лишь отчётную статистику разводим и ждём конца.
Посетитель (жмёт плечами и уходит, произнеся)
- Да, ладно. Это что ж, в Москву теперь переться?
Соммер
- Туда, родной, туда.
Посетитель уходит.
Гуськов
- Учитесь господа. Что значит военная выучка. Как назойливого клиента можно накормить простым хлебом добрых слов, при этом сохранив наши деньги.
Соммер
- Которых уже нет, они все в Москве, но мы ещё держимся.
Цветков (озабоченно)
- Боюсь, что он опять придёт.
Гуськов
- Всё может быть, но падение кирпичей, глыб льда и даже метеоритов с неба уже не редкость. Может не дойти.
Яна
- Вы добрый человек.
Гуськов
- Добрейший. Я всегда за то, что б люди уходили, а наши деньги оставались.
Соммер
- Не вы один столь добры к людям. Солдатами кормится война. Буржуи жрут пролетариев, землевладельцы – крестьян. Нас кормят автолюбители и прочий люд, что грамотным потребителем сегодня назван. Это называется живой жизнью.
Гуськов.
- Вот именно, все всех жрут, а мы, и труд наш тяжкий, всего лишь приманка для наивных.
Соммер
- А всё-таки, мы, офисный планктон. Мы для кого еда?
Яна
- Нас могут сожрать только чиновники и искусственный интеллект.
Гуськов
- Эх, дети, дети. Когда вы поумнеете. Сожрать нас могут все.
Седов
- Шеф прав. Пока нас не сожрали, пора нам всё-таки писать офисного планктона Манифест.
Цветков
- Почва ещё недостаточно подготовлена.
Соммер
- Мы почву удобрим.
Седов
- Золотые, я бы даже сказал, исторические слова. Мы новый нарождающейся класс, а враги наши – это те, кто продолжает биться за реальный труд. Друзьями я назвал бы тех, кто насаждает в наши головы искусственный интеллект и информационные технологии. Это наш авангард, это голова офисного планктона. Это те, кто собирает сливки с молока.
Яна
- Александр Евсеевич прав. Но, если посмотреть вокруг, то не найти и тех, кому хорошо. И от реальной жизни и от цифровой давно уж никому покоя нет. Люди давно впали не в феликсологию, а в хроническую усталость и нервозность.
Гуськов.
- Увы, всё именно так. Нас вынуждают заниматься пустяками, а те, кто вынуждает, увы, уже не в своём уме, если не хуже. Они уже сошли с ума.
Цветков
- Но эти сумасшедшие стремятся сделать всех нас дураками и так решить какой-то свой вопрос.
Седов (смеясь)
- Значит надо вновь разрушать дороги, поднимать мосты, ломать телеграфы и вынуть наконец вилку из электрической розетки, что б «цифра» спотыкалась.
Яна
- Забавно. А комфорт. Никогда не думала о том, что мы ещё не дураки лишь потому, что у нас плохие дороги. Но, к сожалению, их стали делать.
Гуськов
- Тернист путь в дураки. Офисный планктон и наши незабвенные ОСАГО с КАСКО ведут прямёхонько туда. А вот пролетарии - редут на нём последний. Если и они падут, то наша страна станет окончательно страной дураков.
Седов
- Точняк. Мы стоим перед проблемой государственной важности: не дать себя от цифровать и создать другим массу проблем, чтобы ходить не разучились. От решения этой проблемы зависит всё наше будущее. А значит, наш удел лишь саботаж. Но как тогда быть с Манифестом. Я что не припомню, чтоб саботажники писали Манифест.
Яна
- Я где-то читала, что в живой игре живых существ есть правило одно: любовь к ближнему. И саботаж наполнен может быть любовью. Начать надо с себя. Трудно жить в стране, где никто даже себя не любит.
Цветков
- Яночка! Я тебя люблю. Но в чём-то ты права. Мы уже давно не идём, а мчимся к своей погибели.
Гуськов
- Поэтому совет. Не слишком жмите на педаль газа. Уж лучше погодить, авось пронесёт.
Соммер
- Не пронесёт. Мы сами задаём процессы.
Седов (поднимает со стола гору бумаг)
- Вот оно бумажное отродье, переводимое в цифру и обратно. Чем больше бумаг, тем благословенней выглядит цифра, но чем больше цифр, тем и бумаги больше. В этих цифрах и бумагах давно хрипит и бьётся моя несчастная отчизна.
Цветков
- По мере роста хаоса, в людском потоке безработных масс, нас всех пытаются хоть чем-нибудь занять. Поэтому все поголовно пишут бумаги и пялятся в экраны мониторов.
Соммер
- Это пока пустяки, ибо в новинку разные программы, соцсети, но скоро надоест и это. Круг замкнётся, появятся новые ряды аутистов, за ними толпы зомби. Вот наши будущие перспективы и наши конкуренты. Уже эти зомби прошедшие путь от феликсологии к полному инклюдингу будут подсиживать нас - офисный планктон, как мы сегодня подсиживаем пролетариат с крестьянством.
Седов
- Увы, былое бытие всегда уходит болезненно и с кровью. Его разрушителям на тех, кто жил до них, и кто не нашёл места в их строю, всегда было глубоко плевать.
Гуськов
- Непоправимость жизни всегда питается чужой ответственностью, а ответственных сегодня нет. Есть команды и места в строю, но и команд и мест всё меньше с каждым днём.
Седов
Не будем предаваться паники. Нас пугает, как обычно, перспектива нужды, а поддерживает перегар зависти. Может мы перестали мечтать? А без мечты нет устремлений.
Соммер (глядя в окно на мусорный полигон)
- Какие могут быть мечты у подножия помойки. Это не начало бытия, а его финал.
Цветков
- Рост отходов свидетельствует о росте нашего благосостояния.
Соммер
- Вот, вот, нас принуждают жить в блевотине своей.
Гуськов
- Вы быстро учитесь соображать и это вдохновляет. Однако мы дотянули до обеда. Кто со мной.
Все поднимаются и уходят.
ДЕЙСТВИЕ II
Декорации те же.
Все сотрудники сидят на своих местах, кроме начальника Гуськова.
Гуськов (входит в офисное помещение и напевает)
- Широка страна моя родная,
Много в ней лесов, полей и рек!
Я другой такой страны не знаю,
Где плодится офисный планктон.
Где бы всё он продал и развеял,
Где с каждый днём всё радостнее жить»
Глядит на Яну и прекращая пение произносит
- Яночка, береги пальцы, не поранься о клавиатуру.
Яна (быстро что-то набирая на клавиатуре, а затем гладя компьютерную мышь))
- Мне нравится стучать по клавишам. Я будто по пустым головам стучу, а головы эти что-то полезное на монитор шлют. И мышка такая ласковая, как раз по моей руке.
Соммер (задумчиво)
- За клавиатурой мы чувствуем себя в авторитете. Кем был, например, я, имея под началом две тысячи душ. Никем. А нынче я легализованный вор в законе состоящий при искусственном интеллекте. Народ меня не любит, как уже не любит и все эти цифровые навороты, но ещё терпит.
Скоро ли бы запоём: «Вставай проклятьем заклеймённый на смертный бой весь офисный планктон». Либо народ запоёт про то, как кипит его разум возмущённый.
Цветков (глядя на Яну)
- А я, Яночка, совсем другой. Я ненавижу любой авторитет, особенно обезличенный. По мне лучше бесконечная анархия, чем диктатура искусственного интеллекта.
Седов (смотрит на всех)
- А я за порядок, тем более, что в новый порядок нас уже вставили. Не всем так повезло.
Яна (кокетливо)
- Не вставили, а интегрировали.
Седов
- Какая разница. Пусть интегрировали, а кого не интегрировали, пусть пашут землю, уголь добывают, нитки на ткацкие станки наматывают. Мало ли забав у нищебродов, чтобы выжить.
Соммер (гладя на Яну)
- Эх, Яночка, когда я был в твоём нежном возрасте, у нас повсюду были товарищеские отношения. Рабочий человек уважал интеллигенцию, интеллигенция трудилась для рабочего человека. Все уважали даже депутатов Верховного Совета и любили свою армию. Был даже лозунг такой «Народ и армия едины».
Гуськов (голос из-за стекла)
- Наши нивы глазом не обшарить,
Не продать природный наш ресурс,
Наше слово гордое «планктон»
Нам дороже всех красивых слов.
С этим словом мы повсюду дома,
Нет для нас ни чёрных, ни цветных,
Это слово каждому знакомо,
С ним везде находим мы родных.
Соммер
- Хорошо начальник поёт. Значит, уже над содержанием Манифестом офисного планктона думает.
Выдерживает паузу и продолжает
- Наше единство. Нынче, по форме лозунги даже лучше прежних «Единая Россия», «Справедливая Россия», а содержания в них нет. Откуда же тогда взяться единству.
Гуськов (из-за стекла глядя на Соммера)
- Вы, батенька, состарились. Новое всегда лучше старого и только новое ведёт нас к светлому будущему. Сначала мы построим форму, а затем вдохнём в неё содержание.
Соммер (устало, обречённо)
- Так не бывает. Дух первичен, а прежний дух равенства и братства из нас испарился. Вся прежняя жизнь, в общем-то, насмарку. Ни семьи, ни родины, ни идей. Я ещё могу бросить клич в Генштаб переименовать армию в войско или в стрельцов, как переименовали милицию в полицию. Но разве это идея. Где тут командный дух Сдулся я, как король Анри IV. Весь ушёл в офисный планктон.
Смотрит на Яночку
- Яночка, может скоротаем вечер вместе. Бабушка будет рада.
Яна (заинтересованно)
- Посмотрим, до вечера ещё далеко, может быть будут другие предложения, более перспективные.
Цветков (с издёвкой, поддевая Яну )
- Вот она, нынешняя молодёжь, с вывихнутыми ЕГЭ мозгами, со средним потребительским образованием. Предложения перспективных ждёт. Карлсона в полном расцвете сил. А дедушка с бабушкой для неё труха.
Соммер (самоутверждаясь, парирует)
- Миша не перегибай. Напряжение и ритм у меня посильнее, чем у всей нашей страны за последние тридцать лет. Я ведь живу по суворовским наказам, а не по понятиям.
Яна (обиженно, глядя на Цветкова)
- У меня, кстати, образование высшее. Я бакалавр.
Седов (смягчая накал страстей, переводит разговор с личностей на шутки)
- Это, Яночка, ещё хуже. Это значит, что ты для родины совсем потерянный человек.
Соммер (глядя на Яну)
- Бакалавр, на магистра учиться. Цирк, да и только. Молодёжь, нынешнюю, как только не обзывают, обирая её и вбивая ей в голову практический взгляд на вещи. Внушают ей, что всё, что ей нужно – это деньги.
Выдерживает паузу и продолжает
- Но напряжение и ритм, духовный рост и честь не спишешь со счетов. Они пробьются сквозь любую стену всё равно.
Седов (смотрит на Яну)
- Увы, но пока это слова не нашего Манифеста. Мы бьёмся за деньги, за потребителя услуг, а не за честь и советь. К нам нынче из Европы забрёл призрак цифровой экономики, а мы его кормящий авангард. Один призрак мы уже вскормили – призрак коммунизма, теперь нам поручено кормить другого.
Выдерживает паузу и продолжает
- Яночка ты чувствуешь свою ответственность за спасение Евросоюза, за газовые и нефтяные потоки от нас к ним, без которых они могут не вырастить для нас нового призрака.
Яна (напрягая ум)
- Я что-то такое слышала. Россия должна вновь заплатить за европейский кризис, как когда-то заплатила за призрак коммунизма.
Цветков (встав из-за стола и отплясывая)
- Опа, опа, Россия це Европа. Это была физкультурная пауза.
Седов
- Хорошая частушка. Но, по крайней мере, мы, не плохо устроились. Это надо признать.
Яна (игриво)
- А я не против устроиться ещё лучше.
Седов
- Это будет дороже и только за границей.
Яна (предавшись воспоминаниям)
- Я была за границей. Бегала там по магазинам, как любой новичок. Мне понравилось. Но чтобы там остаться? Пожалуй, нет.
Седов
- Новичку всегда труднее сделать выбор. Даже наши московские шефы, прежде чем уехать туда, долгие годы воруют здесь и летают туда на выходные, проверяя насколько цепок их мучит ностальгия. А новичку, конечно, тяжело принять решенье.
Соммер (глядя на Седова)
- Ты ещё скажи, что они страдают из-за ностальгии.
Седов (улыбаясь и глядя на Соммера)
- Хороший вопрос: Что, улетевших в пятницу туда, возвращает в понедельник утром обратно?
Соммер
- Деньги. Воруют они здесь, а тратят там.
Седов
- Банально.
Соммер
- Зато, правда. Если бы им заплатили за разгром Воронежа, то и от этого городка они бы оставили руины. А вроде одна нация – россияне.
Гуськов (вносит разрядку в разговор)
- Про Воронеж хорошая мысль. Надо бы, пока не поздно, воронежцев застраховать. Пора нам расширять горизонты нашей цифровой деятельности.
Седов (заинтересованно)
- Уточни
Гуськов
- Надо облегчить жизнь нашим органам контроля, особенно статистам. Живого народу всё меньше, а мёртвых душ всё больше. Органы не справляются, а значит, находятся под подозрением у других органов, в своей плохой работе. А тут мы. Они ещё не успеют доложить о найденных недостатках, а мы уже доложим им, что живые перешедшие в мир иной были застрахованы, а, следовательно, сами виноваты.
Седов
- Мудро и вписывается в общую концепцию управления страной: «Только бизнес, ничего личного».
Соммер (задумчиво)
- Я бы добавил, ничего личного и никаких лишних. Я так стар, что ещё помню Кодекс строителя коммунизма. Когда его убрали, ненужной стала молодёжь. Этот Кодекс поднимал, как воздушный шар сознание ребёнка из октябрёнка в пионеры, дальше в комсомольцы и ещё дальше в коммунисты. Это было, как там, дай Бог памяти: «коммунизм – это молодость мира и его возводить молодым». А нынче? Есть христианские заповеди, но они для всех. А как быть с молодёжью?
Яна
- Мой дедушка, пожалуй, прав. Молодёжь ценит, когда к ней уважительно относятся. Когда она понимает, что нужна. А когда её записали в офисный планктон для откорма и будущего съедения какой-нибудь акулой капитализма, то ей это зачем. Она может прозреть.
Гуськов и Седов (синхронно)
- Яночка, если ты прозреешь, то мы лишимся своих мест.
Соммер (ласково)
- Да, внученька, нельзя так поступать со своими старшими товарищами. Пусть ещё небо покоптят.
Яна (извиняясь)
- А я что? Я ничего. Так с языка сорвалось. Мне, в общем-то, вполне комфортно. Всего, пока, хватает.
Соммер (обращаясь ко всем)
- Как опытный полководец, как отец солдат, скажу лишь, вам полезно знать, что молодёжь, как девственница чиста душой и чутко реагирует на все наши действия. Ей важны честные намерения по отношению к ней со стороны старших поколений. А есть ли сегодня со стороны старших поколений честные намерения к дикорастущей молодёжи?
Пауза
Цветков (выдержав паузу)
- Скорее нет, чем да.
Соммер
- Вот именно. И если Яночка, наша девочка, в свои ещё девичьи года прозрела, то что тогда в мозгах у развозчиков пиццы, наборщиков продуктов в супермаркетах, доставщиках еды и прочей, молодой, с профессиональной точки зрения, чепухи.
Цветков (запальчиво)
- Не перегибай. Я знаю молодёжь лучше, чем любой из вас. Когда она не шевелит ногами, она пялится в смартфоны, что ещё хуже для её здоровья.
Соммер
- Нет, Миша, наш бакалавр умён не по годам. Девственницу Жанну тоже не все и не сразу поняли, а вон оно как вышло. Пора бакалавра в магистры записать. Опять мне что-то выпить захотелось.
Цветков
- Это нужно, а главное можно и всегда полезно. Особенно когда во тьме блуждая верх с низом путаешь, как ад и рай. Ты глянь вокруг, ведь мы уже в раю. Чего ещё желать?
Соммер
- Миша, ты ещё не выпил, а уже мудрёно излагаешь.
Гуськов (встаёт и подходит к Цветкову)
- Что тут мудрёного. Увы, но Яночка действительно права. Свет, революция, заря – это движение вперёд. Это поток влекущий молодёжь. А наша нескончаемая перестройка – это блуждание со свечкой в поисках пятого угла, того самого угла, куда был спрятан партбилет КПСС.
Соммер
- Я бы добавил - и блуждание пятой колонны, как козла-провокатора.
Гуськов
- Россию, как девушку, надо бы вновь выдать замуж. Но за кого?
Цветков (с усмешкой)
- Так выдали ж, за цифру.
Гуськов
- Цифра бездушна. Россию в нули и единицы не вместить.
Цветков (продолжая усмехаться)
- Любвеобильная страна и цифру переварит.
Соммер
- Боюсь, вы не правы. Уж больно образ жизни наш хорош. Мы сыты, а в сетях Интернета мы всюду дома.
Гуськов
- Но что б так вечно жить, нам нужен безбрежный океан еды и только парочка китов, питающихся офисным планктоном, для встряски. И кто-то должен всё это дать. Пока ещё есть те, кто даёт. Ещё полно тех, кто ходит на завод, лезет в шахту, пашет землю. Их ещё не утилизировали совсем, но дело к этому идёт. А хотят ли они полной утилизации? Они, скорее, жить хорошо хотят.
Цветков
- На это есть прививки. Пора, всем, кто ходит на реальную работу делать лояльности прививки.
Соммер
- Всё к этому идёт.
Гуськов (подражая Сталину или Брежневу)
- Товарищи, наш разговор уже похож на стон. Не начинайте только плакать. Не выношу слёз. Всё что угодно, только не это. Уже достаточно рыдали Радищев, Герцен, Некрасов, Достоевский, Лев Толстой, Короленко, Чириков и что? Опять?
Седов
- Даже я непьющий выпью за то, что б, мимо этого «опять» нам проскочить. Есть тост «За офисный планктон». Чёрт его знает, может нам удастся проскочить меж струй катаклизмов и в итоге рыбку съесть и на…
Цветков (перебивая Седова)
- Хорошо излагаешь, но несбыточно.
Седов
- Почему?
Цветков
- Чтобы рыбку съесть надо сначала какой-нибудь «изм» придумать и вставить его в одно место всему народу, затем его возглавить и в нём надолго прописаться. На этом «изме», в общем-то, и сидят.
Яна
- Я поняла. Это феодализм, капитализм, социализм и даже коммунизм. И всегда кто-то пашет внизу на тех, кто сидит вверху и ножки свесил.
Цветков
- Да, Яночка, всё так.
Седов
- Сегодня «изма» нет, есть его цифровой суррогат. Я назову его «цифризм» или «офисный планктонизм». И нам сказочно повезло, мы уже сидим на нём.
Гуськов
- Но кто-то съест и нас.
Седов (обнимая Гуськова за плечи)
- Мы уже сидим на нём, мы есть и мы тянем галеру человечества к вечному блаженству. Петрович, мы в команде. И ты, и я, и все мы здесь, галерные рабы.
Соммер (с издёвкой)
- Сурова и глубока, как морская пучина, мысль твоя. Есть цель у жизни, а мудрецы говорят, что даже смысл у жизни есть. А раз так, то жизнь имеет два конца. На одном конце галера, на другом якорь. Боюсь, что в этой оси координат, мы – конкретный якорь для галеры.
Седов
- Витиевато. Надо выражаться проще. Я повторяю тост «За офисный планктон».
Чокаются, пьют
Гуськов
- Я согласен с Сашей. Есть реальный сектор экономики, а в нём есть мы – офисный планктон. Мы тащим его на дно. И кто кого – вот загадка нынешнего века. И здесь не столько роль играет «цифризм», сколько «путь». Каким путём идти.
Цветков
- Это тоже «изм» и ответ очевиден. Мы его. На нашей стороне комфорт, а на их – цех заводской, угольная шахта, нефть, грязь, мазут, гудрон и сажа. Да и какой нормальный человек променяет офис на место у токарного станка.
Соммер
- Всё вроде так, но как сказал один мудрец: «Население увеличивают браки, а разврат – нет».
Гуськов (смотрит на часы)
- Рабочий день к концу подходит. Мы насладились ещё одним трудовым днём и собственными речами в нём. Пора и по домам, хотя особой разницы не вижу.
Седов (убирая бумаги в стол)
- Как говаривал наш незабвенный царь из фильма: «Нам ли быть в печали?». Что касается остального человечества? А ну его к чёрту. Оно уже столько вытерпело от самого себя, что ему ничего не стоит дотерпеть до конца.
Соммер
- Ты только что родил новый каламбур.
Седов
- А разве наша жизнь не каламбур. Мы просто офисный планктон.
Смотрит на Соммера и продолжает
- Поручик, вы когда-нибудь любили?
Соммер (подыгрывая)
- Дас-ссс
Седов
- Не так, а возвышенно, одухотворённо.
Соммер
- Это какс-ссс?
Пауза, которую нарушает Яна.
- Как, как, ну вы прямо оба дураки. Ясно же, в 3-д пространстве.
Уходят, напевая хором песню из репертуара «Иваси»
Летают мухи низко,
Ответственный момент,
По всей земле российской
Идёт эксперимент.
Эта песня сопровождает уход зрителей из театра.