Молоток

Исповедь            
            
            Лето.  Воскресный день.  Тепло.  Ярко светит в зените скупое уральское солнце.  И я городской обычный житель, высокий, как жердь, покосный сухостой стожар, без копны, которому до пенсии ещё, как солдатскому котелку, служить да служить, в добром здравии и прекрасном расположении духа решил навестить центральный парк.  Супруга с малыми внуками отдыхали на даче, возясь там с ними на огородных грядках, а мне пришлось дома остаться, завершить там в одиночку небольшой косметический ремонт на кухне.  Так как я свой намеченный фронт работ ещё вчера под вечер с успехом полностью завершил, то мне захотелось наградить себя в этот новый разгулявшийся день отдохновенной прогулкой по городскому саду.
            
            Там, в этом общедоступном месте для семейного отдыха в летнее время всегда по выходным особенно много народу.  Оседлав скамейки, повсюду отдыхают пожилые люди парами и в одиночку, гуляют, не спеша, бабушки и дедушки с внуками, молодые родители осваивают с детьми разнообразные аттракционы и беззаботно гуляющая молодёжь и даже целые семьи, беспечно поглощая мороженое заполняли собой всё это культурно досуговое ухоженное пространство для приятного препровождения времени.  Вот и я немолодой, но и нестарый мужчина в расцвете лет надеялся встретить там кого-нибудь из своих добрых знакомых, а может быть, даже и друзей и провести с ними за тихой беседой этот свой, как бы незапланированный досуг.  И всё к этому предрасполагало: чистое небо, радостное на небе солнце, лёгкий, освежающий ветерок, и улыбчивые на улицах лица горожан.
            
            Но вдруг откуда не возьмись из-за горизонта наползла на город небольшая, хмурая тучка и пролилась неожиданно тёплыми, невесомыми, прямыми струйками.  Несмотря на это мне легко и нарядно одетому показалось, что оказаться мокрой курицей, это как бы не самый лучший образ для продолжения намеченного мероприятия, и я нырнул, благо было это рядом, под навесной купол уличного кафе, мимо которого я в этот момент и проходил. Практически все места там уже были заняты до меня, и я, осмотревшись, заметил у самого входа лишь один, единственный столик, за которым единолично восседал и не торопливо, с удовольствием поглощал из объёмистой вазочки начатую горку сливочного пломбира, с политой сверху клубничным варением.  А рядом с вазочкой стояла чашка кофе и он время от времени запивал своё холодное лакомство мелкими глотками горячего кофе. 
            
            Это был невысокого роста, но с весьма округлой талией опрятно одетый, в тёмных очках молодой, начинающий лысеть мужчина.  Но со спины невозможно было определить его настоящий возраст, но явно с годами младше меня.   Недолго думая, я открыто к нему приблизился и вежливо поинтересовался.
            
            - У вас не занято?
            
            - Пожалуйста присаживайтесь, – предложил он мне не поднимая головы, – если вам будет удобно и моё общество вас не смущает!
            
            - Отнюдь, – улыбнувшись, пристроился я напротив своего визави на один из трёх в этом заведении свободных стульев.
            
            И ко мне тут же подошла молодая, весьма симпатичная девушка.
            
            - Что будем заказывать? – вынула она из карманчика своего коротенького фартучка маленький для записей блокнотик и ручку, пристально посмотрев на меня.
            
            - Двойной пожалуйста кофе с молоком и с сахаром, – надеясь переждать здесь под навесом этого заведения начавшийся грибной и, как всегда непродолжительный дождик.
            
            Официантка отправилась выполнять мой заказ, а я с ознакомительной целью прямо посмотрел на своего соседа по столику.  И в глубине души у меня возникло странное, как наваждение ощущение того, что этот человек мне кого-то напоминает, но вот кого, я пока никак к моему стыду не мог уловить.  Ощутив мой сосредоточенный взгляд, он прекратил сразу есть и приподнял голову от вазочки с мороженым, снял свои светозащитные очки, и негромко произнёс, чётко, как на докладе, выговаривая каждую букву.
            
            - Мне кажется, если я не ошибаюсь, ваша фамилия… – и называет её безошибочно.
            
            - Да, – согласился с ним я, – это моя фамилия!
            
            - И зовут вас, если мне не изменяет память, Гурий Ефимович!
            
            - Мы что, с вами знакомы? – ещё больше удивился я.
            
            - Мы с тобой, – называет он мне моё подзабытое в юности дворовое прозвище, – не только в одном дворе росли, но в одном доме жили и в одну школу ходили.  Только, когда ты заканчивал школу, я ходил в первый класс.  И наши квартиры в двухэтажном бараке на втором этаже входными дверями глядели друг на друга.  Неужели я так сильно изменился, что ты меня не узнаёшь совсем?
            
            - Я сразу понял, что твоё лицо мне кого-то сильно напоминает, да вот никак не мог определить кого, – извиняясь как бы, отшутился я.
            
            - Я тогда был ростом поменьше – встал со своего места этот мой как бы старый ещё с детства знакомый, – и был последним ребёнком в нашей семье!
            
            - Федюнька Молоканов?
            
            - Не Федя я, а Федот, – поправил меня мой бывший сосед по дому, – только вот все меня почему-то называют Федей, но я привык!
            
            - Молото-ок, – приветливо расплылся я.
            
            - А я уж думал, что всё-о, не узнаешь ты меня или, просто, не захочешь узнать, – со смешанным чувством оскаблился мой напарник по кафе. 
            
            - Ну почему же, – виновато отозвался я, – слишком много времени прошло, – и мы изменились не только внешне.  Трудно узнать человека, которого ты много лет не видал, – и уверенно воскликнул, – я вспомнил!  Тебя же маленького мать твоя сама же и называла Федюнькой, я поэтому и назвал твоё детское имя.  Ты уж, дружок, меня извини!
            
            - А вот я-то тебя, Гиря, сразу признал, – протянул он мне через стол свою руку для дружеского пожатия.
            
            С ранней юности мне всегда нравилось заниматься физкультурой: подтягиваться на турнике, отжиматься от пола и прочее, а чтоб легче это было делать и большее количество раз, я купил себе летом после окончания седьмого на городской барахолке пудовую гирю и притащил её домой.  Вся неугомонная поросль двора, завидев меня с тяжёлой покупкой, окружила меня и начала вразнобой комментировать это событие.
            
            - Ого!  Гиря! – восхищённо закричали одни.
            
            - Тяжёлая? – завистливо стали выспрашивать другие.
            
            А кто-то из них закричал, смеясь, необидный для меня стишок экспромт.
            
            - Гуря гирю купил, а Гиря Гурю – убил!
            
            С того момента, с лёгкой руки нашего дворового острослова меня и стали называть вначале местная ребятня, а потом уже школа и весь район этим тяжеловесным прозвищем Гиря, созвучного с моим настоящим, но редким именем Гурий.
            
            - А ты сам то не интересовался у своих родителей, почему они назвали тебя этим, с позволения сказать непонятным именем, – задумался я над тем, как мне надо обращаться к своему собеседнику, пожимая его крепкую, рабочую пятерню.
            
            - Да чё уж там…  Федя, – поняв мою заминку, махнул тот рукой, – отца моего звали Николаем Федотовичем, значит, меня назвали в честь его отца, то бишь в деда! 
            
            - А каким ты образом здесь в честь деда названный оказался? – принял я искреннее его разъяснение.
            
            - Да я всегда после обеда в воскресенье захожу сюда посидеть, побаловаться молча сладким, – искренне признался мне далеко не юный сладкоежка. 
            
            - Любишь сладкое? – одобрительно полюбопытствовал я.   
            
            - Люблю, – последовал утвердительный кивок.
            
            И в этот момент девушка официантка принесла мне мой заказ, и я, расплатившись, размешал пластмассовой ложечкой в чашечке сахар и с удовольствием отхлебнул крепко заваренного, ароматного напитка, – я тоже, – вернул я чашечку на блюдце, – заглянул вот сюда, проходя мимо, переждать этот неожиданно возникший дождичек и объединить, так сказать приятное с полезным, порадовать себя этим божественным напитком, – пригубил я снова горячий кофе, – если бы не этот дождик, то мы бы с тобой и не встретились даже, дорогой Федот Николаич!
            
            - Понятно, – с лёгкой грустью в голосе ответил повзрослевший Молоток.
            
            - Не пойму почему, но я слышу в голосе твоём какой-то пессимизм, – озадачился я, начав разговор.
            
            - Наоборот, я очень рад, что мы встретились, – прозвучал ответ в том же тоне.
            
            - И всё же…
            
            - Сам то ты куда направлялся? – прозвучал ответ вопросом на вопрос.
            
            - Да так, – беспечно махнул я рукой, – завершил вот дома небольшой ремонт у себя на кухне и решил пройтись, прогуляться – отдохнуть, так сказать, пока один!
            
            - А где семья?
            - Сын со снохой дома своими делами заняты, а жена с внуками на даче отдыхают!
            
            - Внуков то сколько?
            
            - Девочка старшенькая и мальчишка погодок, – с радостью доложил я, безгранично обожая своих непоседливых чад сыновьих, – а у тебя есть семья? – поинтересовался и я.
            
            - Была, – ответил грустно любитель мороженого.
            
            - Что, значит, была?
            
            - А то и значит…
            
            
            - А дети?
            
            - Есть сын, но он уже довольно взрослый!
            
            - Получается, что ты на сегодняшний день холостой?
            
            - Получается…
            
            И я понял, что жизнь у этого взрослого дяди в общем сложилась не совсем удачно, но в душу к нему залезать не стал, надеясь, что он сам мне всё расскажет, что пожелает, и оно само собою так и получилось.  От простых, ничего не значащих житейских фраз мы с ним незаметно для самих себя понемногу разговорились.  И уже давно закончился дождь, я успел ещё дважды повторить свой заказ, а мы всё сидели да сидели.  Он говорил, а я его слушал.  До меня дошло, что Федот, не зря по воскресениям захаживал в это кафе.  Он там встречи искал, знакомого собеседника, чтобы было ему кому душу излить, и я старался не перебивать своего рассказчика, лишь изредка вмешиваясь, чтобы что-то уточнить для себя и всё.  Но то, что мне пришлось услышать от него, я попытаюсь изложить честно, с его же слов предельно доверительно и достоверно, но с лёгкой грустью в душе.

            
            Федот Молоканов по кличке «Молоток» и мой бывший сосед по дому, появился на божий свет как раз в тот самый день и год, когда был смещён со своего поста великий наш поклонник кукурузы и начался укрепляться развитой социализм под чутким руководством бравого орденоносца Ильича третьим ребёнком в одном из промышленных городов Урала на его окраине в рабочем посёлке, который был образован ещё в начале прошлого века на узловом распутье железных дорог рядом со станцией «Восточная сортировочная» в семье обычных работяг.  Мать его – этакая матрёшка на коротких ногах работала токарем в депо по ремонту локомотивов, а отец его – надутый самовар, но повыше ростом краснощёкий и жилистый комелёк – от природы крепкий мужик крутил баранку в городе на какой-то там автобазе.  И чего уж он там, и кого возил, никто в нашем дворе не знал, но зато все всегда видели, как он, возвращался с работы домой, неся в руке полную авоську чего-то такого в ней тщательно завёрнутое в газету, и непременно слегка навеселе, но никогда не качался. 
            
            Перед Федотом в этой рабочей семье Молокановых росли ещё две, но старшие по возрасту девчонки, которые, как две капли воды, походили на мать и такие же шустрые, и деловые матрёшки.  Их во дворе у нас так и звали все: ту, что постарше была Нюра-Маня, а другую Катя-Маня.  В школе учились они ни шатко, ни валко, но на второй год никогда не оставались, зато были заметны в трудолюбии, и считались хорошими помощницами по хозяйству в доме отцу и матери.  Третьим же чадом был в детстве сопливый и упитанный маломерок, который имел привычку постоянно слизывать своим языком вечно текущие из носа сопли и которого вся ребятня во дворе зло дразнила за это «Ходячий насморк», но он на это не обращал никакого внимания.  Настырный клоп, мог и сдачу сверстникам дать во дворе, если там затевалась между мальцами какая-то свара.  Бывало попадало и ему, да и то иногда, но только от тех, кто был его старше, но жаловаться на своих обидчиков домой этот шкет никогда не бегал с лёгким сердцем, не заморачиваясь на этом, так как отец ему всегда и во таких случаях жёстко твердил одно и то же, не жалея.
            
            - Не сумеешь постоять за себя – всю жизнь будешь бит и наказан!
            
            И карапуз это помнил всегда.  К школе подросший пупок, окреп, прибавил в силе и росте, созрев нутром.  Учился он с первого класса всегда старательно, но успехи его были заметно скромные.  Зато потом у него лучше всех из класса получалось на уроках труда и физкультуры.  Оказалось, что этому рубленому топором оковалку сама природа с лихвой отвалила сноровку в руках, деловую смекалку и способности к занятию спортом.  За это и прозвали его в школе, забыв про сопли, «Молоток», с подачи их учителя по труду, так как каждый раз тот за отлично выполненное им на уроке задание удовлетворённо расхваливал своего любимца, часто называя его при этом уважительно-ласково молоток.  Тоже самое и на физкультуре происходило, так как был он благодаря своими родителями прочно скроен и обладал силой воли, выносливостью и умением терпеть, добиваясь своего. 
            
            С виду этот упитанный, как сарделька с руками и ногами, коротышка не выделялся красотой или особенным умницей, и поэтому девочки его совсем не замечали.  Правда, до школы он ходил коротко постриженный матерью, но густо покрытый чёрными, как смоль, вьющимися волосами.  Большая, квадратная на крепкой шее его голова, словно наспех, но основательно сварганенная с крупными чертами лица производила впечатление, такого из русских сказок коренастого лесовика.  Короткопалые кисти мальчишеских рук выдавали в нём надёжно к жизни приспособленную личность, душа которой была нежной и кроткой и которую никто, кроме матери не замечал.  В школу Федотка пошёл, как и вся в то время в стране ребятня наголо остриженным, отчего стал похож на дровяной обрубок.   
            
            Училась с ним тогда в соседнем классе с самого начала одна худенькая с тощими и светлыми косичками, хрупкая такая, будто стеклянная, и абсолютно беззащитная девочка, которая постоянно на переменах стояла в коридоре в стороне у окна, и не принимала, как многие другие её одноклассники, участия во всей этой бестолковой суете непосед и тихих проказниц.  Казалось, стоит только её тихонько толкнуть, и она упадёт и разобьётся вся на разные осколки.  Ещё с первого дня сердобольный Федот заприметил её, выделив для себя среди всех девчонок из трёх параллельных классов.
            
            - Потому и стоит она всегда одна, боится, что упадёт и расколется, будто сосулька, – уже зимой догадался он. 
            
            И ему стало жалко её.  На третьем году сразу вскоре после начала учебного года он вдруг стал свидетелем того, как один довольно рослый парнишка, её одноклассник, когда она выходила из класса в коридор, прямо в дверях взял и толкнул эту заметно подросшую Дюймовочку в спину обеими руками.  Она упала, будто споткнулась, острыми коленками на пол, со всей силой уперевшись головой в подставленные собственные ручонки, а он со злорадством, как хищник победивший жертву, громко смеясь, обошёл её распластанную в коридоре на полу, обронил.
            
            - Так тебе и надо, лягушка сушёная!
            
            - А тебе не надо? – решил, наконец, за неё вступится сердобольный Федот, обогнав обидчика, сильно толкнул его в грудь, дав ему ещё и подножку.
            
            - Я мамке скажу, что ты дерёшься, – скуксился тот, усевшись на пятую точку.
            
            - Ябеда! – с усмешкой уколол его девичий защитник и сплюнул смачно ему в ноги.
            
            После этого завуч вызвала Федоткиных родителей в школу, но пришедший туда по вызову его отец, выслушав перед этим дома сына, всё расставил по своим местам.  С этого момента отважный лыцарь из соседнего класса и решил для себя, что будет всегда и везде защищать эту странную девочку.  Но её сразу же после приглашения на разговор старшего Молоканова агрессивная ребятня оставила в покое.  Хотя сам заступник продолжил за ней на всех переменах свой ревностный догляд и провожал её каждый раз, когда она, держа за руку своего отца, возвращалась с ним после школы домой, думая, что был не заметен ими.  А уйдя на летние каникулы, он почти забыл о своей как бы хрупкой подопечной, но, когда закончился купальный сезон после того, как Илья пророк помочился в воду, он вдруг сам для себя неожиданно вспомнил о ней.  Смотался к ней во двор, где она проживала, но там её он не застал, зато с ребятами поговорил и выяснил, что она ещё в начале июня и на всё лето укатила куда-то на поезде к бабушке в другой город на отдых.
            
            Но всё равно эту свою охранно-караульную вахту с провожанием он прекращать не стал, так и ходил весь учебный год вплоть до окончания четвёртого класса следом за этой девочкой с её отцом, когда они, малышня учились во вторую смену.  А на следующий год, когда все пятые классы перевели учиться в первую смену вместе со старшими, и отец уже не стал встречать свою ученицу после занятий, так как на улице в это время было светло, а он был на работе.  Зато Федот продолжил с прежним тщанием сопровождать охраняемую им школьницу до места её проживания.  И ведь именно в этот год за лето эта мелкая птаха неожиданно для всех мальчишек в классе, повзрослев, превратилась в милую и стройную, хоть и по-прежнему невысокую, угловато худенькую девчонку.  Да и под платьем у неё на уровне груди наметились небольшие, острые бугорочки, а голову её, как у самых модных красавиц венчало прямое с пробором каре без чёлки с высоким, открытым лобиком.
            
            Тогда противоположная поросль, узрев в ней эту приятную для них метаморфозу, с ходу отвергла остальную слабую часть своего класса и наперебой принялась приставать к ней, но совсем с другими намерениями.  Каждый добивался в тайне от других её внимания сам по себе, претендуя на взаимную дружбу.  Но все они получали от неё отказ.  Вот тогда и решили некоторые из отверженных, самые из них ретивые недоросли савраски, втихаря сговорившись про меж собой, из мстительных соображений, проучить эту, по их мнению, совсем зазнавшуюся цыпу, но в школе к ней не подходили, ожидали случая.  А Федот всё ломал свою голову, пытаясь разгадать эту непонятную для него задачу такой враждебной неприязни к этой девочке.
            
            Но были в классе и такие, кто сам не мог терпеть этих самоуверенных проказников, кто сам был не раз ими обижен.  Предчувствуя, что что-то неладное назревает в соседнем классе, защитник оберегаемой им Дюймовочки и подвалил к одному из них.
            
            - Слышь, Серый, – приобнял он того слегка за плечи по-дружески, – за чё у вас так не любят Рогозину Инку в классе?
            
            - Да ну её, – махнул тот отрешённо рукой, – бука какая-то.  И списывать, как всегда никому не даёт ни домашние задания, ни контрольные разные.
            
            - И всё-о? – вытянулось лицо у школьного дознавателя. 
            
            - А чё мало што ли, – высвободился из его объятий обласканный им информатор, – она же у нас главная отличница в классе.
            
            - Чё, значит, главная?
            
            - Её всегда ставят всем нам в пример все учителя и даже сама наша классная!
            
            И Молоканова от этого признания распёрло, как воздушный шарик после дружбы с насосом, того и гляди, лопнет от гордости за себя, что такую девочку выбрал и за неё, что она у него такая умная.  А сам спросил, как бы так, между прочим.
            
            - А, может, вы все ей, просто, завидуете, вот и кусаете сообща из мсти?
            
            - Да жадная она какая-то, – отреагировал его собеседник, – девчонки наши как-то у неё спросили почему она себя так ведёт…
            
            - Как так? – не удержался Молоток.
            
            - Не даёт никому списывать и знаешь, чё она им ответила?
            
            - Откуда, – искренне признался ему воинственный паж.
            
            - Самим думать надо!   
            
            И малолетнему сыщику стало ясно, что сей куманёк-огрызок ничего особенного то и не знает, так как был не вхож в круг классных заводил.  Но о тайном сговоре нахальных шалопаев девичий стражник узнал совсем от других и терпеть не стал, каждый раз втихую подкарауливал того или иного обидчика и наказывал его, навесив ему лещей, предупредив слегка, что, если ещё раз он посмеет устроить девчонке какие-нибудь каверзы, то тогда он ему не позавидует.  Он знал уже со слов ребят из её двора, что Рогоза, так называли они в разговоре его повзрослевшую пассию, была единственной дочерью в семье, где папаша её работал каким-то начальником, а мамаша – бывшая училка сидела дома и не работала.  Но ухажёру и защитнику не было до этого никакого дела.  Для него важным было то, что она есть и существует, и которая носит, по его разумению, самое красивое в мире имя Инесса, и фамилия у неё была мягкая такая и пушистая, как у камыша его коричневая верхушка.
            
            Так прошёл ещё один год.  Пока они учились, как малыши, во вторую смену, то его синичку каждый вечер после школы встречал отец, а Федот тащился сзади за ними, но на достаточном от них расстоянии с верой, что его не заметят, провожая девчушку до самого дома.  А когда они оба исчезали у себя за дверью подъезда, он сворачивал к себе домой и на том всё кончалось.  Но, учась в пятом классе в первую смену, он всё так же продолжал её сопровождать от школы до дому, чтобы не дай Бог, кто из одноклассников мог обидеть её в этот момент.  Сделав уроки, он с дворовой ребятнёй все вечера проводил на улице, не вспоминая даже о своей подзащитной.  Но по утру, проснувшись, сей ухажёр, умывшись, всякий раз ощущал у себя прилив свежих сил и радость оттого, что снова в школе увидит её.  Он давно уже в душе осознавал, что эта девчонка для него совсем не случайный и не чужой в жизни человечек, и он должен, он обязан о ней побеспокоится.  Этому принятому своему решению упёртый кум уже не изменял и изменять никогда не собирался. 
            
            Середина января.  Шестой класс, вторая половина учебного года после Нового года и солнечный день с искрящимся под ногами снегом и лёгким морозцем обещали хорошую прогулку всем тем, у кого предстояли два последних урока физкультуры.  Так как лыжи в те времена имели немногие, да тем более ещё и с ботинками, то для большинства шустрых учащихся обалдуев – это было в радость слегка на улице перед обедом дома поразвлечься.  Вот в один из таких вот уроков Рогозинский класс, одев ботинки, не спеша, встал на лыжи и отправился осваивать по всему периметру школьного двора в два ряда проложенную для них учителем физкультуры лыжную колею.  Шутя и смеясь, вся эта шумная толчея – три с лишним десятка человек сразу со старта растянулась почти на половину круга в длинную, редкую цепочку неумелых снегоходов за редким исключением.
            
            И когда девочка по имени Инесса, стоя на лыжах повернула за угол школы, где с её торца не было ни одного окна, так сказать, слепая зона, то следующий за ней тот самый в её классе яростный обидчик, который толкнул её когда-то на перемене в спину, прибавив ходу, догнал едва идущую лыжницу и, как только она оттолкнулась своими деревянными палками, чтобы сделать следующий шаг, он тут же наступил своими снегоступами на её и придавил их к лыжне, и она, потеряла равновесие, так как палки эти остались позади у неё и завалилась головой вперёд, упав лицом и руками в снег.  И тогда этот негодник, недолго думая, злорадно поднял ногу, с лыжиной, которой он наступил на её скользящи полозья, и с силой нанёс тем самым местом, где крепился его ботинок, по её обозначившейся в позе точке, на которой обычно все люди сидят. 
            
            Стоявшая на четвереньках девчонка беспомощно ткнулась носом вперёд, пропахав лицом узкую полоску снежного наста между двумя проторёнными лыжными колеями, там и осталась лежать.  Подлец обернулся, чтобы убедится, что его подельники, перегородили обе лыжни, не давая другим проходу, показывая всем, что у одного из них расстегнулся, а это была девочка, якобы крепёжный узел.  И тогда он со злорадной усмешкой по девичей спине, как по асфальту, прошлёпал лыжами до снега и двинулся дальше, подав знак своим соучастникам в этой подлой экзекуции, чтобы они быстро следовали за ним. 
            
            После того, как эта троица успела завернуть, обогнув здание школы, и скрылась за другой её угол на освободившейся лыжне показались ничего не ведающие одноклассники.  Но увидев лежащую на снегу Рогозину, они не остановились, а поспешили ей на помощь.
            
            - Что с тобой случилась, Инна? – помогли они ей принять вертикальное положение и увидели на её лице слабо кровоточащие ссадины на носу и обеих щеках.
            
            - Вот споткнулась своей лыжей о другую лыжу и упала, поранив лицо, – ответила та, обвиняя во всём самую себя.
            
            - Аккуратнее надо, – пожалели её сердобольные доброхоты, – поглядывай под ноги почаще, тогда уже точно целой и невредимой останешься!
            
            - А щас придётся идти к врачу, – нестройным хором наполнили ей они.
            
            - Придётся, – согласилась с ними неуклюжий подранок.
            
            Когда Федот, как всегда, дожидаясь свою пассию у входа в школу, так и не смог её дождаться, то он сразу почувствовал что-то неладное с ней случилось.  Но спросить, куда подевалась она, его провожаемая он не мог, так как все лыжники уже давно разошлись по своим домам.  И на другой день он не смог увидеть её и на переменке.  Тогда он подрулил к старосте её класса, которая жила с ним в одном дворе и напрямую спросил.
            
            - Чё, Том, у вас там на физкультуре случилось?
            
            - Ты о чём это? – откликнулась та, не понимая, якобы его.
            
            - Ни о чём, а о ком, – агрессивно уточнил Молоток.
            
            - Ты о Рогозиной што ли, – как бы удивилась та.
            
            - А то ты, не знаешь, – поприжал он её без рук к оконному подоконнику.
            
            - Так она упала на лыжне, споткнувшись о собственные лыжи, да и оцарапала себе всю свою мышиную рожицу, – доложила злорадно такая же отличница.
            
            - Сама упала или помог кто?
            
            - Я не видела, не знаю!
            
            - Так узнай!
            
            - А то чё? – оттолкнула она животом своего дворового соседа.
            
            - А то и будет, – пригрозил ей Рогозинский защитник.
            
            - Чё будет то? – осмелела та окончательно.
            
            - Я всё равно узнаю обо всём, и тебе, как старосте придётся ответ держать!
            
            - Это перед кем же?
            
            - Перед директором школы!
            
            - При том, что ты староста и недолюбливаешь Инку, я знаю.  Тоже мне отличница!
            
            На другой переменке, видимо, заела совесть Фодотову соседку по двору, и она сама к нему подошла и всё без утайки, как было выложила.
            
            - Откуда ты всё это знаешь? – не поверил ей младший Молоканов.
            
            - Тоська Макарьиха видела всё!
            
            - Да откуда она могла всё это видеть то, когда сама никогда ни на какую на физру у вас не ходит больная сердечница? – стиснул зубы юный мститель.
            
            - Потому и видела, когда шла домой!
            
            - Как это?
            
            - Поскользнулась она как раз на углу ограды и, чтобы не упасть, ухватилась одной рукой за угол столбика и ступила в глубокий сугроб, черпанув полный валенок снегу.  Ну и наклонилась, чтобы валенок снять и высыпать из него попавший снег, в это самое время и увидела, как Самохвалов то ступил Инке на лыжи, а потом ещё пнул её и прошёл по ней, как по лыжне сверху.  А прикрывали его Верка Голованиха и Тёмка Петраков!
            
            - Ясно! – поблагодарил рассказчицу заинтересованный слушатель.
            
            На следующий день на одной из перемен он подошёл к учителю физкультуры и со всей откровенностью рассказал ему всё, что узнал он от старосты класса о том инциденте, который произошёл у него уроке.  На что тот ему так же откровенно ответил, что эти для него выяснения личных взаимоотношений между двумя учениками ровным счётом ничего не значат, и ему до них нет абсолютно никакого дела. 
            
            - Пусть разбираются сами!  Не маленькие уже…
            
            Ничего не сказав, правдолюбец вернулся в класс, обдумывать акт своего отмщения.
            
            - Ну погоди, гадёныш, – принял быстрое решение отважный экзекутор. 
            
            Не дожидаясь следующего дня, сразу после окончания занятий он встретил прямо у дверей, выходящих из неё наглого Самоху с его верными корешками.  Ничего не говоря, с ходу двинул он обеими руками обидчика Инессы в грудь, подставив подножку, и тот, как куль, опрокинулся навзничь, завалив за собой и двух своих приятелей.  Поставил ногу ему свою на живот и, слегка придавив, сказал, прошипев, как аспид.
            
            - Ещё раз обидишь Инессу – я тебе все зубы выбью!
            
            И только хотел он, оперевшись ногой грудь упавшего Самохи, как это сделал он на лыжне со своей одноклассницей, перешагнуть через развалившихся на снегу кукурузных початков, как из дверей школы показался, будто, специально поджидая развязки, учитель физкультуры и тихо произнёс.
            
            - Ну чего разлеглись? – обратившись к снежным лежебокам, – вставайте, – те долго думать не стали, – отойдите-ка, ребятки, подальше отсюда, – вежливо приказал он, – мне с вашим Самохваловым тут обмолвиться надо, но и не вздумайте драку начать, – пригрозил он отошедшим нешуточно.
            
            И парочка его сообщников вместе с Федотом отступили на несколько шагов, но их попросили отвалить подальше.  Чего уж там такого сказал отмщённому их учитель, ни сам зачинщик инцидента, ни его школьные однокашники не знали, но их начальственное чадо будто бы подменили после этого разговора.  И что интересно: всю эту тихую катавасию у школьных дверей с увлечением наблюдала сама бессменная староста Рогозинского класса.  Она же ей и рассказала потом о том, что увидела, утаив и о том, как учитель физкультуры предотвратил там драку между Самохваловым с его друзьями и Федоткой Молокановым. 
            
            Выслушав это мужское признание о непонятном с раннего детства чувстве жалости к незнакомой девочке и странной привязанности к ней весь подростковый период, я мягко спросил, чтобы не обидеть и не оскорбить чужую хрупкую память.
            
            - А как он дальше стал проявлять себя этот самый одноклассник девочки Инессы?  Отстал от неё или затаился на время?
            
            Но ничего не ответил мне на это мой сосед по дому из детства и сейчас по кафе, а помолчав немного, продолжил свою наболевшую исповедь.

            
            Через несколько дней, когда ссадины на лице у споткнувшейся лыжницы зажили, и она появилась на занятиях в школе, он, её верный стражник был бесконечно рад тому, что снова увидел её и сможет после уроков проводить домой.  Он твёрдо знал, что не позволит никому эту, ставшую для него самую важную девочку в мире, хоть пальцем тронуть.  Но в этот день его подопечная дольше других задержалась в школе.  Увидав при выходе своего провожатого, она подошла к нему, сунула ему в руку свой портфель и, не сказав ни слова, двинулась дальше, не оглядываясь.  Кавалер прибалдел от такого немого предложения, но быстро догнал её, хозяйку вручённого ему портфеля, и зашагал рядом с ней, не зная, как и с чего начать разговор, но желание познакомиться ближе с этой немногословной, дерзкой пуговкой в нём росло.  Столько лет ходил он за ней немым провожатым, а тут идёт рядом с ней и вокруг никого.  Тогда он, набрав полные лёгкие морозного воздуха, отчаянно, но с надеждой выдохнул, залившись пунцовой краской.
            
            - Меня Федотом зовут.  Можно Федя!
            
            - Я знаю, – спокойно ответили ему.
            
            - А тебя?
            
            - Но ты тоже знаешь, – в том же тоне донёсся до Федотки ответ.
            
            Дальше продолжать оборвавшийся диалог уже не было никакого смысла, и парочка молчаливым гуськом, будто связанная, в шаге друг от друга, не спеша, заскрипела снегом по дороге до означенного места.
            
            - Так и буду я теперь немтырём бессловесным таскать за тобой твой портфель? – не собираясь этого делать дальше, обиженно спросил у бессловесной кнопки её охранник.
            
            - Но ты же этого хотел, – развернулась она к нему лицом.
            
            - Нет! – с сожалением отозвался парнишка.
            
            - Тогда чего тебе от меня надо? – удивилась вдруг эта краля, – ведь ты же не просто так за мной всё это время, как тень привязанный, таскался?
            
            - Ничего я не хотел и ничего мне от тебя не надо, – возвернул владелице увесистый её школьный сидор с учебниками верный паж, – и не таскался я за тобой, я просто, шёл по пути с тобой к себе домой.  Вот и всё!  Нужна ты мне такая пуговка-оторвыш, – и, обойдя её, проверил наглядно все ли у него на пальто пуговки на месте и направился, не спеша, в сторону собственного дома.
            
            - Стой! – донеслось ему в спину.
            
            - Ну? – придержал шаг обиженный стражник.
            
            - Ты не обижайся, Федя, – сказала ему, извиняясь, девчонка, – я думала, что ты, как и все, такой же гадкий мальчишка, только намного хитрее других и ещё упрямее их! 
            
            - И чё теперь? – возмутилась у мальца его душа.
            
            - Мама меня называет Нюша! – подошла к нему и протянула свою в варежке узкую девчоночную ручонку его провожаемая.
            
            - А мне как тебя называть? – смягчился сердцем Молоток.
            
            - Так же, как и мама Нюшей!  Можно Инной или Инессой!  Это уж как тебе больше нравится! – пришилась сразу к Федотке школьная оторвыш-пуговка.
            
            - Ладно, – пожал её худенькую ладошку оттаявший молодец, – будем дружить?
            
            - Выходит, что ты, Федот, оказался не тот, – улыбнулась, соглашаясь, эта бодливая козочка, – мир? – протянула она, сняв варежку, свой тоненький мизинчик.            
            
            И начался между ними тихий и без всяких откровений альянс мальчика с девочкой на основе ни к чему не обязывающей эмпатии.  Так и носил Федотка за своей Инессой её портфель после окончания уроков, изредка перебрасываясь по дороге домой короткими и ничего не значащими фразами, каждый раз при расставании говоря ей одно и тоже.
            
            - До завтра!
            
            - Пока! – отвечала она ему и скрывалась за дверью своего подъезда.
            
            И такая дружба на расстоянии между двух взрослеющих подростков продолжилась до окончания восьмого класса.  Понимал он, конечно, откровенно мыслящий на свой счёт Молоток, что выше головы он не прыгнет, а поэтому и решил для себя, что, как троечник беспробудный, закончив обязательную восьмилетку, пойдёт, поступит и учиться в ГПТУ на газоэлектросварщика.  Об этом он и поведал своей подружке, когда они нарядные и как бы немножко грустные возвращались с нею домой после последнего звонка со всеобщей школьной линейки.  И она с пониманием одобрила его выбор будущей профессии, сказав ему, что сама то она продолжит учёбу в девятом классе, так как собирается после десятого сразу поступать в институт, но не выбрала пока на какой факультет.
            
            Первые два экзамена, сдав их, он каждый раз приглашал девушку в кино и угощал её мороженым, но идти в кино она не соглашалась, зато с удовольствием, сидя на лавочке в скверике возле кинотеатра, поглощала его угощение, один раз рассказав ему о том, что в доме у них живёт собака, которая так же, как и она любит мороженое, и которую папа, но только летом балует её иногда, купив ей молочное мороженное в вафельных стаканчиках.
            
            - Особенно смешно, – говорила, смеясь, девушка, – наблюдать, как она вылизывает дно у этого стаканчика, оставляя сам стаканчик не тронутым.
            
            Во второй раз она рассказала ему о своей любимой кошке, которая любила хрумать солёные огурцы.  А в третий раз она ничего уже ему не рассказывала, так как сразу после экзамена они пошли с ней домой.  Дойдя до дома, она неожиданно для Федота взяла его за руку и завела его внутрь своего подъезда.  Там она сразу за дверью неожиданно вдруг, как осмелевшая курочка привстала на цыпочки, да и клюнула его в щёку своими холодными и сухими, будто клювик сжатыми губками.   
            
            - Но мы ещё с тобой увидимся? – взял себя в руки Федот, чтобы не рассопливиться перед девушкой от случившегося вдруг нежданчика.   
            
            - Не знаю! – сказала тихо она, отерев тыльной стороной ладони свои губы, и ничего не пообещав, убежала по ступенькам вверх.  На том они и расстались.
            
            На вручении аттестатов Федот снова повторил ей свой вопрос, и она ему ответила, что увидятся, если у него найдётся время, хоть иногда посещать родную школу.  Два года примерный ухажёр пытался застать там свою Инессу сменяя дни, но всякий раз встречи у него с ней не происходило.  И он врал себе, оправдывая её, всё ещё надеясь встретиться и объясниться, но в мае, уже когда он заканчивал второй курс училища, а она свой десятый класс, он её всё-таки увидел.  Он и предположить подобное не мог.  Она шла по улице под руку с тем самым Самохой, который её больше всех и обижал раньше в детстве. 
            
            Игорь Самохвалов, конечно, супротив Федота и ростом был выше, и с лица гораздо интереснее, да и семья его, не в пример Молокановской, а точнее жёсткая мамаша, была в их райкоме какой-то партийной начальницей.  А отпрыск её оказался в железнодорожном районе, как бы самым перспективным женихом, потому что благодаря имеющимся связям его мамочки, после школы его ожидал престижный факультет в столичном университете, а после его окончания, где-нибудь и тёплое местечко в городе, быстрый карьерный рост и счастливое процветание.  Поняв это, далеко не красавец Молоток всё же не сложил свои в бессилии умелые руки и закончил с отличием по специальности своё училище, получил за это достойный разряд, и ушёл служить в армию. 
            
            Попал он в стройбат.  Отпахал там пару лет. Заработал неплохую по тем временам в развитом социализме копейку и вернулся домой.  Устроился на работу в то же депо, где и его мать ещё продолжала трудиться.  Сварщики то были нужны, и рукастый сварной, да ещё с его приобретёнными навыками в стройбате, не заводя дружбу с алкоголем, завоевал у работяг и у начальства доверие к себе и уважение довольно быстро.  Руководил тем депо отец его Инессы Рогозин Николай Иванович, которого все там в депо называли почему-то за глаза без всякого уважения коротко Коля-Ваня.
            
            Он узнал, конечно, в новом сварщике школьного провожатого своей дочурки и как родитель стал ожидать встречи с ним, продумав все ответы на его вопросы, но их от него так и не последовало.  Его новый сварщик продолжал исправно работать и ни о чём таком не помышлял себе даже, зная дочь его учится в столичном университете.  Шли годы, и вся огромная страна хоронила кремлёвских старожилов, и им на смену пришёл лихой говорун с пятном на лбу, а с ним началась его перестройка.  Вот и понеслась чехарда несусветная – борьба за власть, за высшие посты.  Получив высшее образование, и с красным дипломом в кармане философ антрополог Рогозина Инесса Николаевна. была распределена домой в один из исследовательских институтов, намереваясь там заниматься научной работой.  Но затеянная на верху бестолковая реформа внесла в её жизни свои коррективы.    
            
            Производства, заводы и фабрики, в том числе и всякие НИИ стали закрываться, и она, не раздумывая, проработав там года три, забросила всю свою научную деятельность перешла работать к папочке под родное крыло в его депо в качестве личной секретарши, так как там она знала точно без зарплаты не останется и в работе не переутомится, хотя и понимала, что служить секретаршей для неё – это скучно и неинтересно.  Главное то, что надо было выжить в этой наступившей неопределённости, выжидая лучшие времена, тихо надеясь, когда вернётся домой ей избранник Игорёк Самохвалов. 
            
            Но тот, зачисленный по великому блату учиться в северной столице на юриста, без тени сомнений быстро связался там с продавцами заграничного тряпья и на третьем курсе попался на незаконной продаже американских синих штанов, и получил за это три года на барачных нарах почивать под присмотром суровых охранников.  И догрызать гранит наук на том он и закончил.  Оттоптав на зоне пару лет работягой, он раньше срока за хорошее в лагере повеление вышел на свободу, но вот о школьной своей избраннице он и думать уже забыл.  После отсидки, оказавшись на мели, он тут же подался по знакомым адресам, чтоб срубить полёглому себе деньжат на сытую, разгульную жизнь.  Освоился, приподнялся и загинул на одной из криминальных разборок со стрельбой естественно бесследно, оставив будущую невесту и своих родителей в безутешном горе.  Даже могила его не известно где и на каком кладбище, и под каким номером находиться в Ленинградской области. 
            
            Кавардак кавардаком в стране, но железная дорога продолжала работать, стабильно пополняя свой и государственный бюджет.  Федот уже по отчеству, заматерев, как мастер выполнял в депо только самый сложный и ответственный фронт работы, так что заработок у него был весьма даже неплох, хотя зарплату стали частенько задерживать, но он успел в личное пользование обзавестись и сварочными инструментами, и самими аппаратами для газо и электросварки, и у него в депо отбоя не было от желающих предложить ему ту или иную халтурку, помочь, так сказать, в доме у себя или на даче по хозяйству.  Дочку своего начальника Федот иногда встречал на работе, но поздоровавшись с ней, старался поскорее уйти, испытав перед ней жуткий трепет.
            
            Он не знал, да и не интересовался, как складывается её личная жизнь, хотя о ней по ходили разные пересуды, которые до него доходили, но порядочный Молоток не обращал на них никакого внимания и в разговор о ней никогда не с кем не вступал.  О том, кто она и что для него значит знали только двое в депо: она сама и её начальственный папаша.  Но всякий раз, когда встреча сварщика Молоканова происходила с секретаршей Рогозиной, у него начиналась дрожь в коленях.  Голова его делалась тупой и тяжёлой, а сердце рвалось вон из груди, что бы выпорхнув, упасть к ней на грудь и утонуть у неё объятьях.  Поэтому то Федот и старался побыстрее куда-то от неё сбежать и скрыться, чтобы никто не мог его увидеть в этом разобранном состоянии. 
            
            Он ничего не знал и о ненавистном ему Самохе и не догадывался, как сложилась у его любимой жизнь – дважды отличницы после окончания учёбы, и был очень удивлён её появлением в их депо у отца в секретаршах.  Он думал, что она уже за мужем и у неё уже имеются дети, хотя бы один, но не знал, что его тайная любовь и надежда, не дождавшись своего избранника Самоху по окончанию вуза, как она полагала, в родные пенаты, чтобы создать с ним семью, задержавшаяся в девках красавица поняла, что, сидя старой девой на шее у родителей, она может остаться одна и без детей на всю свою оставшуюся жизнь.  А достойных, по её мнению, молодых людей, кому бы она смогла бы доверить руку и сердце свои, она к сожалению, пока в своём окружении никого не наблюдала. 
            
            Не воспринимая Федота всерьёз, как жениха и своего будущего мужа, она всё же к нему относилась с некоторой благодарностью за школьный период их общения, поэтому и обратила свой взор на него, зная со слов отца, что он вредными привычками не балуется и надёжен, помнила она, по своей натуре, но в делах амурных простофиля.  И дерзкая краля, видимо, решила его использовать: выйти замуж, поиграв с ним в любовь, родить для себя ребёнка, да и разойтись в дальнейшем.  Поэтому то господин Рогозин отец её и Федоткин по работе начальник однажды летом накануне показа по всем каналам телевидения балета «Лебединого озера» встретил своего уважаемого сварщика с утра у проходной, вроде бы и как бы случайно, и предложил ему в обеденный перерыв зайти к нему в кабинет, так как у него к нему имеется, видишь ли, очень важное и серьёзное дело.
            
            - Что за дело? – удивлённо уточнил подчинённый, подумав о работе.
            
            - Очень деликатный разговор, – спрятал взгляд товарищ Рогозин.
            
            - Какой разговор? – напрягся как-то вдруг Молоток.
            
            - Приватный, – ответил тот.
            
            Простой парень Федот, конечно, не знал, что означает это незнакомое и мудрёное для него слово приватный, но зайти вежливо согласился, не уловив в нём для себя какую-либо неприятность.  Как откажешь своему руководству…  Но войдя в приёмную, он сразу встретился там взглядами с его секретаршей.  Увидев вошедшего, она встала из-за стола и подошла к нему.  Федот тут же отметил, что Инесса повзрослела и стала ещё красивее, чья подростковая девичья угловатость в фигуре разгладилась, преобретя аппетитные формы, а взгляд обрёл томную женскую глубину, отчего его буквально парализовало.  Давненько с ней школьный стражник не встречался так близко, за семью печатями скрывая и храня от всех свои неизбывные чувства.  Но в этот раз он, смутившись, не сумел пред ней устоять – покраснел, как варёный рак, замер на месте, будто вкопанный и утонул весь с головой в её открытом изучающе пытливом взгляде с распахнутыми настежь подведёнными глазами, и выдавил из себя подавленным шёпотом.
            
            - Здравствуйте, Инесса Николаевна, – назвал он её по имени отчеству.
            
            - Здравствуй, Федя, – кивнула она ему, как старому другу, – затем подошла слегка приоткрыла одну из створок дверей начальственных апартаментов и доложила, – Николай Иванович, к вам гость!
            
            - Кто? – донеслось из глубины служебного помещения.
            
            - Наш сварщик Федот Николаевич Молоканов, – чеканно назвала дочь отцовского гостя.
            
            - Пусть войдёт! – одобрил посещение строгий руководитель.
            
            - Папа, – обратилась она, уже как секретарь, к отцу, – что подать вам на стол, когда подчинённый переступил порог начальственного кабинета, – чай или кофе?
            
            - Кофе, дочка, – уточнил он, – присаживайтесь, Федот, – назвав его по отчеству, как и полагается с уважением встретил подопечного толерантный чиновник-управленец.
            
            - Слушаю вас, – устроился гость поудобнее за длинным столом, но не вальяжно.
            
            - У меня к вам, как к работнику и как к человеку никаких претензий нет, – начал из далека разговор отец, а не как вышестоящее лицо на производстве.  Работаете вы, знаю я у нас хорошо и ответственно.  Дисциплину вы не нарушаете, не курите и не были замечены в злоупотреблении спиртными напитками, что очень важно, вот я и хочу у вас спросить, – замялся он на мгновение, – простите меня за прямоту.  Вы всё ещё любите мою дочь?
            
            Долго молчал, почти целую вечность ошалевший Молоток, не отвечая, обдумывал сказанное ему бывшему в школьные годы охраннику единственной дочери того, кто задал сейчас этот столь непростой для него вопрос, и, наконец, решился, испытав к нему что-то наподобие благодарности, за то, что он, набравшись терпения, не торопил его, дожидаясь евангельского откровения.  Но не знал в тот миг Федот, что папашу этого и дочку его лихо за шиворот жизнь взяла и прижала к стене, поэтому он и не спешил, чтобы не прогадать в будущем с выбором для своей единственной наследницы.
            
            - Вы меня извините, – вежливо обронил приглашённый, – но это для меня слишком личное, чтобы я с вами, простите же и вы меня, – привстал со стула вежливый труженик, – с посторонними человеком, стал обсуждать свои чувства, – сел он обратно, – тем, что мне дорого, я разбрасываться не могу и не буду, – встал и спокойно направился к выходу.
            
            - Это ваше право, – прозвучало уходящему с пониманием в спину.
            
            Но не успел он и коснуться ручки двери, как перед ним возникла девичья фигурка с подносом в руках.
            
            - Куда же ты, Федя? – перекрыла она ему путь к отступлению, – а кофе?
            
            - Я не Федя, я Федот, – потеряно буркнул уходящий, – а кофе я могу и дома попить – не велика птица, – попытался он протиснуться мимо девушки в створку двери.
            
            - Где дома то? – не уступила она дорогу, – ты живёшь в общежитии.  И кофе у тебя такой в твоей общаге вряд ли имеется!
            
            - Ничего, – улыбнулся мастер сварного дела, – я привык в жизни малым обходиться с детства, – и нежно пододвинул хрупкую преграду в сторону.
            
            - Жаль, – обронила обескураженно девушка, – кофе на самом деле очень хороший!
            
            А через несколько дней он вдруг обнаружил у себя в шкафу в раздевалке почтовый конверт, аккуратно подписанный женским почерком.  Он сразу понял от кого подмётное к нему это письмо.  Не выказывая удивления, он осторожно осмотрелся по сторонам, вынул, убедившись, что в раздевалке народу находилось немного, и все они на него не обращали никакого внимания, занимаясь собой.
            
            - Кто бы это мог из них положить ему эту писульку в шкаф и, главное, как, – мучил его далеко непраздный вопрос, если его железный ящик для переодеваний, как всегда был заперт после смены вчера на замок, как и у всех, – и ключи он свои никому не давал… 
            
            Но тем не менее он открыл это письмо, достал из конверта вырванный из тетрадки в клеточку листок, развернул его и прочёл всё, что там было написано.  Постояв, подумал и ещё раз перечёл.  Потом свернул письмо и вместе с конвертом сунул в карман пиджака, снял его, повесил в свой рабочий шкафчик и переоделся.  На работе он старался не думать об этом послании, в котором было столько милых для его души и сердца воспоминаний из его школьного периода, что это могло сослужить ему медвежью услугу, откликаясь на них душою, выключая ум, а от его профессиональной собранности в бригаде зависело многое.
            
            Дома он снова вернулся к письму, неоднократно перечитал его, вчитываясь в нём в каждое слово, и никак не мог понять, зачем он ей этой Рогозиной нужен.  Ведь всё давно и с болью перегорело в нём, хоть и остался в памяти горьковатый осадок отверженного, где продолжал всё ещё теплиться глубоко-глубоко в закоулках раненой души его слабенький уголёк мальчишеской влюблённости.  Он даже и предположить не мог, что она таким вот необычным способом пытается наладить с ним их старые школьные отношения.    
            
            - Зачем? – терзалось в догадках его обгоревшая душа.
            
            - Да и он сможет ли её простить, – подсказывало ему оскорблённое самолюбие.
            
            С этим раздвоенным сознанием он и пошёл домой к своим родителям, которые уже оба были на пенсии, где был прописан как младший сын, но не жил там, потому что барак их был снесён, и вместе с ними в новом доме, в трёхкомнатной квартире проживала ещё и младшая из дочерей с мужем и сыном его сестра Катя-Маня.  Так что он нечасто заходил к ним в квартиру, чтобы не мешать, посему вызвал своим появлением некоторое удивление.  Пришёл в дом, поздоровался со всеми и, уединившись с отцом матерью на кухне, открыто выложил им на стол примирительно-непонятную писанину от той, которую он с раннего детства, охраняя, провожал каждый день из школы до дома, и которая молча отвергла его, не оправдав надежд.  Первым прочёл это послание отец и выложил правду-матку сыну, не заикаясь, прямо в глаза.
            
            - Я бы на твоём месте ей не поверил!
            
            - Почему? – уставился на правдоруба его измученный чувством последыш.
            
            - Предавший однажды – предаст и потом, – твёрдо высказался тот, – но сын ему на это замечание ничего не ответил, – лучше бы ты нашёл себе новую девушку, продолжил с ходу его родитель, – вона их сколько незамужних то ходит вокруг, – и снова в ответ тупое молчание, – как знашь, – передал он матери тетрадный листок, – тебе видней, – и ушёл, не спеша, в свою комнату досматривать телевизор.   
            
            Мать же долго, не отрываясь, читала это непростое послание к сыну, видимо, она с тревогой за него перечитывала по нескольку раз отдельно некоторые строчки, знакомясь с этой бумаженцией, пытаясь, как бы разглядеть в написанном того, кто это написал, чутко, сердцем материнским предугадать его характер и намерения.  Потом свернула цидульку, как была, отложила в сторону и тихо, с осторожностью огладив, накрыла её рукой.
            
            - А ты сам то любишь её?
            
            - Сейчас даже и не знаю, – призналось взрослое чадо.
            
            - И всё же…
            
            - Иногда мне, мам, кажется, что люблю и ещё сильнее чем раньше, а порой, просто, чувствую, что ненавижу её и даже боюсь!
            
            - Чево? – устремила на сына взгляд мудрая хозяйка кухни.
            
            - Повторения прошлого, как сказал отец, – опустил голову гость её дорогой.
            
            - Так ты прежде разберись в себе, прежде чем написать свой ответ, – последовала в раздумье материнская надежда на семейное счастье единственного сына.
            
            - Не могу! – прокричало надрывно униженное существо её поскрёбыша.
            
            - Нам с отцом, конечно бы, хотелось, чтобы ты обзавёлся семьёй.  Да и внуки нам с ним, детки твои совсем на старости не помешали бы!
            
            - Мам! – улыбнулся её Федюнька, – у тебя уже есть внуки.  Целых три.  От Анютки двое девчат и от Катюхи парнишка!
            
            - Анютка далеко, – тяжко вздохнула мать, – до неё ещё доехать надо, чтобы внучек обнять, а ты эвон рядом живёшь – рукой подать, вот и хотелось бы нам с отцом то и твоих деток на старости лет понянчить!
            
            - Так чё мне делать то, мам? – перевёл Федот разговор ему в нужное русло.
            
            - Я тебе, сынок, тут не советчик, – откровенно ответила та, – ты уже взрослый.  Сам свою судьбу решай.  За тебя никто другой твой выбор сделать не сможет.  Но, может быть, ещё у вас с неё что-нибудь вдруг, да и срастётся? – посеяла ненароком в любящем сердце сердобольная душа призрачные ожидания на светлое будущее.
            
            - Как-нибудь да что-нибудь мне, мам, не надо, – остался при своих заглянувший на огонёк к родителям её сидевший на кухне младшенький их детей.
            
            Ещё долго ходил, раздумывал, пока в стране не улеглось всё это противостояние во власти.  Он, конечно, понимал, что ему хотят чего-то предложить, но вот чего и на каких с прицелом условиях не догадывался.  Былое доверие – прошло, но привязанность, как путы былого, осталась, вот он и мучился, размышляя, какое ему принимать решение, и стоит ли вообще писать ему какой-то ответ на это девичье весьма двусмысленное послание.  Но всё же чувства взяли верх, победив неустойчивый разум одинокого холостяка.  И Федот сел за стол, и с особой тщательностью прописывая каждое слово, написал ей весточку ответную, но ничего при этом в ней не общая.  Закончив строчить свои корявые буковки, он вложил посылку в конверт и с некоторым сомнением, но всё же, обслюнявив края, своё почтовое послание тщательно запечатал.
            
            На другой день, придя на работу пораньше, он попросил одного молодого из своей бригады парнишку, сунув ему в руки свой, адресованный директорской секретарше пакет, наказав ему строго-настрого, никому об этом не рассказывать и постараться быстро, пока она ещё не пришла, положить эту вещь где-нибудь к ней на стол, но, чтобы на глаза сразу ей она не бросалось.  Тот живо смотался в нужное место и сунул Федоткину писанину под печатную машинку начальственной дочке.  Довольный собой вернулся, доложив ему, что его поручение выполнено, и ни о чём не стоит беспокоится.  Поверив в это, Молоток уже со смешанными чувствами в душе стал дожидаться развития дальнейших событий.  Ждать долго не пришлось.  К концу смены к настороженному сварщику подкатил враскачку, как по волнам ушлый бригадир слесарей-ремонтников и процедил с ухмылкой.
            
            - Слышь, Молоканов, – ухватил он доверительно его за рукав спецовки, – тут тебя к себе зачем-то сам Коля-Ваня на чай приглашает!
            
            - Звал или просил зайти? – уточнил приглашаемый.
            
            - Какая тебе разница, – недовольно буркнул посыльный, – ты не забудь, что должен у него сегодня появиться.  Обязательно! – поднял он указательный палец.
            
            - Не забуду! – кивнул в ответ шалый газоэлектросварщик, – приведу себя в порядок и зайду, так и быть, к нему после работы!
            
            - Долгой была беседа? – откинулся я на спинку стула, желая уточнить поведанное мне это личное признание.
            
            Но и в этот раз я не получил ответа.  Переспрашивать не стал, а решил терпеливо и с пониманием, не понуждая взрослого человека к поспешным и необдуманным действиям в его откровении.  Я понимал, что, видимо, давно уже назрело, как болезненный чирей сие мучительное его желание кому-то излить всю горечь измаявшейся души в чистосердечном исповедании.  И я молча ждал продолжения, в очередной раз заказав себе ещё одну чашку кофе и сладкую булочку в добавок.


            Письмо, конечно, было прочтено, но никто не собирался что-либо с ним уточнять и в кабинет к тому, кто приглашал, и заходить не пришлось, так как на пороге приёмной его встретила Инесса и, поощрительно улыбаясь, задала ему свой главный вопрос.
            
            - Так ты готов, Федя, взять меня замуж?
            
            - Я не Федя, а Федот, – поправил её снова предполагаемый жених.
            
            - Ну хорошо, хорошо, – улыбнулась та, хлопоча лицом, и излучая соблазнительные флюиды внимания и понимания, – ты Федот.  Так ты готов или нет? – возложила она руки свои ему на плечи, – мне это нужно знать здесь и сейчас пренепременно!
            
            - Я не знаю, – оглушил секретаршу невнятный ответ.
            
            - Чево ты не знаешь? – сузились глазки милой красавицы.
            
            - Зачем я нужен тебе!
            
            - Затем же, что и всем другим, – раздался вдруг фривольный смешок.
            
            - Кому это другим?
            
            - Незамужним девушкам, чтобы стать полноценной женщиной, иметь дом, семью и мужа с детьми, разумеется конечно!
            
            - Но ты же, Инесса, не любишь меня, – скривился в кривой ухмылке основной в их депо сварной.             
            
            - Откуда ты это знаешь? – ещё слаще расплылась она и поцеловала Федота в щёку.
            
            - Я же простой работяга, Молоток, а ты дочь начальника, – не оценил поцелуя, тихо и с недоверием, взяв себя в руки, обронил пришедший.
            
            - Ну и что? – сняла руки с плеч Федота ласковая соблазнительница.
            
            Но от этого показного поцелуя у перезревшего девственника сердечко, конечно же, выпорхнуло раненой птахой из его груди и шлёпнулось под ноги поцеловавшей его умной секретарше, не сумев взлететь.
            
            - Без любви семьи не бывает, – повёл плечами, будто отряхиваясь, женишок.
            
            - Так ты готов стать моим мужем или нет? – прозвучало сквозь маску выраженной радости конкретно жёсткое требование.
            
            - При одном условии, – сдался взнузданный тютя.
            
            - При каком ещё условии?
            
            - Где мы будем жить с тобой?
            
            - Как где, – удивилась будущая невеста, – у моих родителей, конечно.  Не у тебя же в твоём общежитии!
            
            - Нет! – ответил Федот, – пусть твой отец выделит нам с тобой после свадьбы хотя бы комнату где-нибудь.  Он же может своей дочери в этом помочь!
            
            - А чем тебя не устраивает наша большая квартира?
            
            - У себя дома я буду сам хозяин, а у вас я буду там чужак на птичьих правах…
            
            - О свадьбе речь пока не идёт, – помолчав, вдруг выдала Рогозина, – но с отцом так и быть я о комнате поговорю!
            
            - А без свадьбы то ни комната, ни ваша квартира мне не нужна, – с болью в сердце настырно ответил пересроченный холостяк, чуть не плача.
            
            - Но тогда я оставлю свою фамилию, – предупредила философ антрополог того, на ком она собиралась провести свой социальный эксперимент.
            
            - Пусть будет так, – согласился её испытуемый.
            
            Но жильё для будущих молодожёнов нашлось ещё до свадьбы.  Отче расстарался, в семейном общежитии для молодых выделив им однокомнатную маломерку, но со всеми в ней санитарно-бытовыми удобствами.  Нехотя, но всё же пошёл он ради дочки на уступку будущему зятю.  Сделал там косметический ремонт, наняв для этого рабочих, навёл после этого вместе с Федотом порядок и от щедрот своих обставил необходимой мебелью.  Но с родителями новоиспечённого родственника и тесть, и тёща встречаться и знакомиться без всяких разъяснений наотрез отказались.  Да и свадьбы то, как таковой не было.  Просто, в узком, тесном кругу Рогозинской родни, провели торжественный вечер, когда спустя пару месяцев после подачи заявления, молодые люди расписались в отсутствии отца с матерью со стороны жениха.
            
            Но и тут не обошлось без странной выходки со стороны отца невесты.  После того, как жених поблагодарил родителей своей новоиспечённой жены за их дочь, тесть вдруг с остервенением налил себе полный фужер вина, встал и громко заявил.
            
            - Хотелось бы всем нам здесь присутствующим, дорогой ты мой зять, чтоб ты знал какую драгоценность ты взял себе в жёны и помнил всегда, что тебе оказали честь, приняв тебя в нашу семью, так что будь обязан всегда и во всём к нам прислушиваться, – осушил свой бокал и грохнул его об пол, – за тебя дочь моя, нецелованная девственница! 
            
            Ничего не ответил на это нецелованный муж, проглотив отцовское наставление, но хамство его запомнил навсегда.  А когда узаконенные муж и жена поздно вечером шли от родителей к себе домой, будучи слегка навеселе, молодая супруга, неся в руке картонную коробочку, в которой лежали их паспорта, документ о заключении брака и Федотов ордер на квартиру, взяла и беззаботно выбросила мимоходом эту коробочку во дворе стоящий у малосемейки мусорный контейнер.  Начало октября.  На улице тепло и безветренно.  Небо всё усыпанное звёздами кружило хмельную голову Федоту, и он не заметил, как его жена выбросила на помойку их только что заключённую семейную жизнь.   Но войдя в своё, её папашей выделенное и обустроенное гнёздышко, она, раздеваясь, вдруг спохватилась, что у неё в руках нет ничего.
            
            - Федя! – испуганно воскликнула испуганно.
            
            - Да не Федя я, – одёрнул её Федот.
            
            - Всё равно, – всплеснула она руками, – я нашу коробочку выбросила!
            
            - Какую ещё коробочку?
            
            - В которой лежали наши с тобой документы!
            
            - Куда выбросила? – понял молодой супруг, что это прямое предзнамение.
            
            - В мусорку!
            
            - В какую мусорку?
            
            - У нас во дворе!
            
            - Так пошли скорей искать! – взял супругу за руку обескураженный муженёк.
            
            Коробку то они, конечно же, нашли.  Она бедная так и лежала там, куда её бросили, поверх старого мусора, что находился до этого в полупустом их контейнере.  Но ничего не сказал поверженный Молоток молодой жене растеряхе о своём дурном предчувствии.  Он поня, что недолгим будет их скоропостижный брак.  Но возвратившись домой, им обоим в эту ночь ещё предстояло и то, что делает мужчину и женщину мужем и женой, а это была задача, какую надо было решать вместе обоим и лично каждому.  Тем не менее через год у них родился с нетерпением ожидаемый Федотом ребёнок. 
            
            Схватки у Инессы начались поздно вечером, ближе к полуночи.  Хорошо, что у них на этаже в общежитии для молодых семей один на весь подъезд висел на стенке телефон-автомат.  И напуганный этим явлением папашка тут же позвонил по 03 и вызвал к себе на дом неотложку.  Не прошло и получаса, как скорая помощь прибыла и забрала роженицу в больницу. Так как своего роддома в посёлке железнодорожников не было, то озадаченный предстоящий отец не забыл поинтересоваться у врачей, куда они увозят его жену.  И ему с иронией посоветовали утром позвонить по тому же номеру, по которому он уже звонил, и ему там сообщат адрес и номер роддома, и даже палату, в которой будет лежать мамаша.
            
            Всю ночь неприкаянный Молоток не сомкнул даже глаз.  И едва дождавшись утра, он поспешил к телефону.  Назвав день и час прибытия неотложки и полное имя жены, он получил адрес и номер роддома, где она на данный момент находилась.  Медучреждение оказалось совсем недалеко, в соседнем заводском районе.  И не раздумывая, предстоящий папаша со всех ног бросился на работу, написал там заявление по неотложному случаю на отгул, сел в маршрутный автобус и покатил по указанному адресу.  Когда взволнованный он степенно вошёл в приёмную роддома, чтобы проведать жену и узнать от неё последние семейные новости, дежурная медсестра ему сообщила, что у него родился сын, и что мать и его дитя чувствуют себя хорошо, назвав ему вес новорождённого.
            
            Но в это самое мгновение в дверях женской спецобители появились возбуждённые тесть с тёщей.  Откуда они узнали о родах дочери её муженёк, конечно, догадывался, а те, не замечая его быстрым шагом подошли к женщине, с которой он только что разговаривал и требовательно в голос спросили у неё.
            
            - Родила?
            
            - Кто? – невозмутимо ответила им дежурная.
            
            - Инесса Рогозина?! – последовал возмущённый вопрос на вопрос.
            
            - А вы кто ей будете? – услышали от неё неожиданно заявившиеся посетители.
            
            - Мы её родители!
            
            - Вот и спросите у собственного зятя, он муж и отец ребёнка, а меня увольте с вами общаться, дорогие родители, – отрезала им дама в белом халате, – а вещи жены, – ровным голосом обратилась она к молчащему истукану состоящему с роженицей в супружестве, – я сейчас вам принесу!
            
            - Так кто у нас появился, – доложи уж нам, зять любезный, – мальчик или девочка? – насела на Федота возмущённая чета появившихся Рогозиных.
            
            - Сын, – ответил Молоканов и сообщил им вес родного внука.
            
            И тут появилась та, которая принесла вещи новоявленной мамочки.
            
            - Мы можем увидеть дочь? – не удержался, успокоившись, тестюшка.
            
            - Нет, – ответили ему.
            
            - Почему? – активизировалась и нетерпеливая тёща.
            
            - Потому что она ещё пока слаба и сейчас спит, отдыхает, – ответила ей, улыбаясь, представительница данного роддома и протянула мужу её домашние вещи.
            
            - Нет, – ухватилась за узелок с дочерним добром её мать, – это уж вы нам отдайте!
            
            - Да разбирайтесь вы тут сами, – выпустила из рук узелок со шмотками женщина, – и отошла от них в сторону, явно приняв сторону отца ребёнка.      
            
            На том и разошлись каждый со своим все присутствующие.  Когда же ущемлённый в правах муженёк в определённый для посещения срок пришёл проведать свою половину, чтобы узнать, как у неё и у сынишки обстоят дела, прокричал, позвав её, под окнами, как и все пришедшие мужики, то в ответ он увидал и услыхал не то, чего хотел бы.  Выглянув в окно, так как на дворе плескалось лето, она как-то отчуждённо, но, весело улыбаясь при этом, сказала.
            
            - Чё пришёл то, Федот?  У нас всё хорошо.  Иди домой и не беспокойся, – махнула она рукой и, не прощаясь, скрылась внутри палаты, не прикрыв окно. 
            
            Будто в ледяную воду парня окунули после этих слов радостной супружницы.  И с тяжёлым сердцем он, как телок отнятый от мамкиной титьки, подчинившись, поплёлся к себе домой несолоно хлебавши, но передумал по пути и направил стопы свои в дом к отцу с матерью.  Взял у бабок на рынке два пузыря вонючего самогона и позвонил им в дверь.
            
            - Ну и кто у тебя народился? – открыл ему дверь отец.
            
            - Мальчик, – ответил нерадостно сын, протянув ему свою покупку.
            
            - Ну это надо отметить, – принял отче сивушное пойло, – мать! – радостно рявкнул ошалевший дед, – у нас с тобой ещё один внук появился!
            
            - Как я рада, сынок, за тебя, – вышла в прихожую та, застегивая на ходу свой халат, – поздравляю тебя, родной.  Как назвать то его решили? – обняла и трижды расцеловала в обе щёки она Федота.
            
            - Не знаю, – ответило ей невесёлое чадушко.
            
            - Вы чё ж не оговаривали разве заранее это?
            
            - Нет, – разулся неторопливо редкий гость.
            
            - Ну чё ты, мать, пристала к парню, – вмешался в обнимашки хозяин дома, – иди ты лучше собирай на стол.  Катька! – снова громко гаркнул он, – ты где?
            
            - Тут я, пап, – появилась полузаспанная сестра, – чево тебе?
            
            - Племянник у тебя родился, – доложил ей основатель семейства.
            
            - Ой, Федюня, – хлопотливо запричитала Ката-Маня, – а мой то на работе и не знат ничево, – обняла она своего брательника.
            
            К вечеру трезвенник наклюкался с горя до зелёных соплей.  Там он и заночевал на полу у родителей в доме.  Пока его роженица лежала в роддоме, он неприкаянный чуча, с обидой в душе всю неделю после работы так и топтался под окнами женской богадельни, не пытаясь даже позвать свою супругу.  Но все эти дни за ним всё время тихо наблюдала дежурная на входе в роддом со стороны приёмного покоя пожилая нянечка.  И под конец, не выдержав, жалея мужика, она у него спросила.
            
            - Ты чё это, милок, кажин день тут под окнами то трёсси?  Лежить тут хто у тебя?
            
            - Жена, – признался ей немой топтун.
            
            - Так покличь её!
            
            - Не могу!
            
            - Почему?
            
            - Не знаю, – пожаловался он, как несчастный ребёнок, сердобольной бабушке.
            
            - Как это не знаю? – опешила та, – какая она у тебя из себя то?
            
            Молоканский крепыш обрисовал ей свою половину. 
            
            - Рогозина Инесса!
            
            - Так вон она, твоя ненаглядная в коридоре стоит разговаривает, – показала она, не одобряя покорное поведение молодого папаши, – кажин день вот по часу, а то и боле, как кукушка вертится тут со своими посетителями, треплется языком.   
            
            - С кем она треплется? – опешил слегка Молоток.
            
            - Глянь в окошко то и увидишь!
            
            Посмотрев в указанный застеклённый проём в стене, Федот углядел там жену свою и небольшую группку совсем незнакомых ему людей, которые о чём-то, весело посмеиваясь, разговаривали с ней, иногда с чувством жестикулируя руками.
            
            - Это, видимо, приятели из НИИ, – подумал он, так как школьных то друзей у неё практически не было, и обратил взор к нянечке – а родители к ней приходили?
            
            - Пару раз приходили какие-то пожилые баба с мужиком под ручку, – последовало в ответ – сам то в чём ты провинился, голубь сизый, перед женой – с укором спросила эта наблюдательная работница обители для рожениц.
            
            - Ни в чём я, мать, не виноват – отошёл от окна неприкаянный посетитель.
            
            - А почему ж она с тобой так ту? – с сожалением посмотрела она на Федота.
            
            - Не знаю, – уронил покорно нелюбимый.   
            
            - Ну раз не знашь, то приходи сюда завтрева обязательно.  Купи цветы какие не то, да и приходи!
            
            - А цветы то зачем? – уточнил послушный телок.
            
            - Так ведь выписывают твою баб с ребетёнком домой, – пояснила ему сердобольная тётка, – и подаришь ей энти цветики то, может, и помилует она тебя бессловесного!
            
            - Приду, – заверил женщину рукастый газоэлектросварщик.
            
            - В десять утра у нас выписывают.  Запомни, милок.  Ровно в десять!
            
            Но когда, отпросившись с работы, нарядный папаша с букетом цветов объявился к назначенному времени у стен роддома, то его ожидал там весьма неприятный сюрприз.  С ходу проскочив парадные ступеньки, он буквально вбежал во внутрь здания и, застав там незнакомую медсестру, запыхавшись, спросил у неё.
            
            - Не подскажите, когда выписывают Инессу Рогозину?
            
            - Опоздали вы, папаша, – прозвучал её ответ с лёгкой укоризной, – она только что с ребёнком и со своими родителями уехала на такси!
            
            - Спасибо, – кинулся бежать к себе домой опоздавший, но там его ожидал и второй сюрприз.  В квартире не было никого, и их посещением даже не пахло.  Тогда он кинулся в дом тестя с тёщей, но ему там даже дверь не открыли, – спасибо, – бросил он свой букет у закрытой двери.
            
            В этот день Федот ещё раз напился до бесчувствия, но утром заявился он на работу уже как огурчик, но, правда, солёный из трёхлитровой банки с рассолом.
            
            - Ну как встретил жену и ребёнка? – поинтересовались у него товарищи по работе.
            
            - Встретил, – ответил и начал переодеваться с кислой миной на лице нерадостный в депо уважаемый труженик.
            
            - Не видно чё ли, как он встретил, – всхохотнул кто-то шало в раздевалке.
            
            - Выходит, что и непьющие не брезгуют иногда употребить по случаю этот эликсир человеческой радости, – отозвались с пониманием работяги, не осуждая молодого папашу.
            
            Три месяца ходил, как в воду опущенный сварщик бригадир Федот Молоканов, как мог, стараясь, не показывать своих душевных переживаний.  Три месяца не видел он сына и свою жену.  Три месяца не мог он достучатся до своего начальственного тестя.  Каждый раз, когда он, обращался к новой секретарше с просьбой, чтобы начальник принял его, она ему всякий раз отвечала, что товарищ Рогозин принять его сегодня не сможет, потому что он сильно занят и у него нет времени для личных бесед.  Несколько раз зятёк пытался его подкараулить после смены, но всё не имело результата.  Коля-Ваня поспешно садился, как трусливый заяц у входа в свою служебную машину и уезжал.  Тогда незадачливый пентюх родитель решил нанести визит прямо к тестю домой и потребовать там свидания со своим сыном на правах родного отца по закону.  После упорного стука дверь ему отворила тёща в пёстром на восточный манер домашнем халате.
            
            - Я вся внимание, – упёрлась она одной рукой в дверной косяк, а плечом, плотно на всякий случай, облокотившись на ребро тяжёлой входной двери.
            
            - Я хочу увидеться с сыном, – сказал ей Молоканов.
            
            - А здесь не дом для свиданий, – широко расплылась она и захлопнула перед носом зятя тяжёлую входную дверь квартиры.
            
            Но тот отступать не стал и начал заново стучать в закрытое перед ним препятствие, требуя от жильцов этого дома для себя законной встречи со своим ребёнком.  На это его и согласно закона о семье требование никто даже и ухом там не повёл.  Зато какое-то время спустя, надо сказать, довольно быстро на лестничной площадке появилась двое молодых с дубинками в руках милиционеров.
            
            - Почему, гражданин, хулиганим, – поинтересовались они у стучавшего в дверь.
            
            Опустив руку, гражданин пожаловался, что родители его жены не позволяют ему с сыном своим увидеться.
            
            - И вы решили стучать… – подозрительно улыбнулись стражи порядка.
            
            - А как ещё добиться… – развёл руками оскорблённый отец.
            
            - Пройдёмте, гражданин, – переглянулись меж собой мужики в погонах.
            
            - Куда? – полюбопытствовал тот.
            
            - К нам в отделение!
            
            - Зачем?
            
            - Там разберёмся!
            
            - Ну пошли, – не стал сопротивляться послушный нарушитель спокойствия.
            
            Там, не ощутив привычного амбре от спиртного возлияния, его тут же проверили и на наличие алкоголя в крови, но и там ничего подобного не было обнаружено.  Тогда оба, участковый с помощником, усомнившись в правдивости показаний, позвонившей к ним в участок хозяйки квартиры, спросили напрямую у задержанного.
            
            - Пьёшь?
            - Я за всю свою жизнь даже на проводах в армию не пил!  Правда, выпил с отцом и матерью, когда по дембелю вернулся домой, да и то немного!  Потом один раз выпил уже, когда сын родился так же с родителями, отметив его рождение.  И ещё раз употребил уже в одно лицо, – скривился кисло выпивоха, когда жена с ребёнком не вернулась из роддома домой, как все нормальные женщины.
            
            - И когда это было? – уточнил один из них.
            
            - Три месяца назад, – последовал ответ.
            
            - А перед этим нынешним посещением ни-ни?
            
            - Я по жизни ни-ни, – снова мучительно изобразил на лице улыбку Федот – можете спросить у моего начальства, – даже не курю и не курил никогда!
            
            - А кто твой начальник? – взялся записывать старший.
            
            - Мой тесть, – глухо выдохнул работник железнодорожного депо.
            
            - Это куда ты стучался?
            
            - Так точно, – по-военному ответил некогда демобилизованный из армии.
            
            - Где служил то? – улыбнулся участковый.
            
            - В стройбате, – вздохнул работяга, - на Байконуре!
            
            - Наде же, – расцвёл вдруг участковый, – и я там служил, только в охране, – значит, мы с тобой, как там тебя – заглянул он в протокол, который не дописал.
            
            - Молоканов Федот, – опередил его задержанный.
            
            - Дважды земляки, – подобрел представитель власти.   
            
            - Так ты, выходит, что начальству родной, – уточнил, вклинившись в разговор двух сослуживцев, подручный участкового, – с бабой своей поругался што ли?
            
            - Нет! – честно признался обласканный тёщей зять.
            
            - А чё тогда?
            
            - Долго рассказывать!
            
            - Ладно, иди домой, – отпустили Молотка понятливые мужики, сами мужья и отцы, – эта тёща твоя тебя в покое не оставит.  Не ходил бы ты больше к ним – себе дороже!
            
            - А, как мне с сыном повидаться? – чуть не пустил слезу Федот – ведь душ моя вся изболелась!
            
            - Да понимаем мы тебя, – вздохнули охранники правопорядка, – но ведь посадят же они тебя.  Как пить дать – посадят!
            
            - Не буду ходить, – буркнул в ответ, их отпускаемый и двинул в свою общагу. 
            
            И где-то через полгода после визита к участковому по депо прошёл слушок, что их нынешний начальник уходит на пенсию и на его место скоро будет назначен другой.  Как бы то ни было, но через несколько дней, когда свободный от семейных забот работничек с работы пришёл домой к нему в квартиру раздался звонок.  Открыв дверь, он вдруг увидел чудо: явление, так сказать, «божьей» матери к пастве своей.  Перед ним стояла и, излучая радость возвращения, его святая Инесса Николавна, держа в руках большую, под завязку, загруженную детскими вещами кошёлку и укутанного в тёплое одеяльце маленького их с ней сынка.
            
            - Здравствуй – сказала она, не стирая улыбку со своего лица.
            
            - Какими судьбами? – пропустил внутрь дома мимо себя владелец жилья.
            
            - Я так же, надеюсь тебе это известно, здесь вместе с тобой и с нашим сыном уже с недавних пор прописана, – по-хозяйски прошла прямиком в комнату баба, не раздеваясь и не разуваясь, – устала я, – опустила она кошёлку и посадила ребёнка на кровать, подложив ему под голову и спинку подушку, – ты бы помог бы и помочь своей супруге, дорогой мой муженёк, перевести хотя бы дух с дороги и подсобить ей раздеться!
            
            - И надолго ты сюда, дорогая моя су-пру-га? – уточнил супруг.
            
            - Насовсем, – подошла к мужу жена и чмокнула холодно в небритую за день щёку, – так что теперь тебе каждое утро, Федот, – изобразила оскал мадонна, – придётся утром перед работой бегать в молочную кухню и получать там по талонам детское питание для нашего сынка! 
            
            - Какое ещё питание, – не понял обалдевший мужик – а ты?
            
            И ему явившаяся мамашка спокойно ответила, что у неё пропало молоко, и ей уже нечем кормить их ребёночка, назвав в добавок адрес нахождения этой самой кухни.
            
            - Неожиданный поворот, – развёл я руками, – хочу вот заказать себе кофе.  На тебя,
Федот Николаевич, заказывать?
            
            - Если можно, – тихо ответил тот.
            
            Получив заказ, мы с ним оба одновременно сделали по глотку горячего, бодрящего сознание и душу ароматного напитка, и мой напарник снова, не спеша, продолжил.

            
            Весь вечер радостный папашка не отходил от своего сыночка, постоянно беря его к себе на руки, нежно оберегая родимое чадо.  Да и переночевали супруги в ту ночь дружно в постели, а рано утром, выйдя из ванной, довольная собой мамаша не застала уже мужа в доме.  Скорый на подъём Молоток быстрым шагом, как на крыльях, приближался к этому пункту получения питания для оставшихся без материнского молока грудничков.  Затем с загруженной бутылочками авоськой вернулся домой, и прежде чем бежать на работу, он с нескрываемым любопытством посмотрел, как его жена стала кормить малыша.  Он сам по вечерам ранее мечтал и надеялся кормить вот так своего любимого крохотулю.
            
            - Надо сходить на выходные в магазин или на рынок и присмотреть там для своего мальчугана кроватку, – решил заботливый отец.
            
            Но ничего подобного он там не нашёл и тогда обратился с просьбой к их пожилому деповскому столяру, заказав ему сварганить кроватку-качалку для сынишки, но сам жене ничего не сказал об этом.  А тот, не мешкая, выполнил его поручение, так, как сам был он отцом да вдобавок ещё и дедом.  Он понимал всю неотложность в необходимости в семье этой детской принадлежности и постарался на славу.  Кроватка к вящей радости родителя была сработана добротно с аккуратностью настоящего мастера.  Когда же он после работы счастливый обладатель исполненной для него кроваткой появился в доме, то жёнушка его, довольно с прохладцей отнеслась к отцовской инициативе.
            
            - Теперь надо покупать сюда матрасик, – указала она место для сыновней кроватки, дополнив, что ещё необходима ему подушка с наволочками, пелёнки и пододеяльники для одеяльца, – а это деньги, – уколола она, намекнув о состоятельности мужа, – они-то хоть у тебя, я надеюсь, имеются?
            
            - За этим дело не встанет, – заверил её супруг и на следующий день всё это принёс домой, с любовью выстелив сынку его уютное гнёздышко для ночлега. 
            
            Время шло.  Мальчишка рос, и несмотря на то, что отец, нахватав халтуры, чтобы у него в семье был, хоть какой-то по тем временам достаток, возвращался домой зачастую с работы довольно поздно.  Не были исключением и воскресения.  Но в любую выдавшуюся свободную от заработков минуту он старался провести вместе с сыном.  И ребёнок к нему понемногу стал привыкать, радуясь встрече с ним.  При этом он стал забывать, что быстро заметила обозлённая на судьбу ревнивица, когда говорила ему, целуя, о своих родителях – его дедушке с бабушкой, перестав при упоминании их имён улыбаться.  Внимательный же отец заменил ему тех, кто ни разу в доме у дочери, так и не появились.  А краткосрочные с внуком встречи были редки, да и то, когда их дочка выходила гулять со спящим в коляске ребёнком на улицу.
            
            - А как вы назвали вашего сына, – не удержался я, уточнив.
            
            - Не мы, а она назвала, – скривила лицо рассказчика горькая усмешка.
            
            - И всё же… – выдохнул я.
            
            - Я сына называл по-своему, – не стал Федот раскрывать мне свою сокровенную, да и, видимо, слишком кровоточащую тайну. 
            
            Вместо этого он отхлебнул немного из чашки тёплого кофе и, потупив взгляд, тихо начал рассказывать дальше.  И я его понял, и больше перебивать не стал, позволяя ему без понукания выговориться до конца, снять с его души гнетущее состояние.  Ровное дыхание моего повествователя при продолжении разговора меня убеждало в том, что он взял себя в руки, и я, вслушиваясь в каждое им произнесённое слово, уловил нотку некой надежды на то, что у этого человека после возвращения жены, возможно семья, благодаря ребёнку, всё же сохраниться.  Мальчишке исполнился год и, прекратив получать в молочной кухне еду для своего любимого карапуза, семейный кормилец продолжал всё так же по утрам бегать туда за бутылочками с молоком и научился готовить ему разные на этом молоке жидкие и не очень разные кашки и другую, присущую возрасту малыша необходимую снедь.  И сын радостно, с полным удовольствием всегда поедал все его кулинарные старания. 
            
            Но вскоре после этого в семье, которую счастливой назвать было нельзя, начались непонятные разборки.  Вначале они стали возникать, когда Федот после работы, накормив мальчишечку, с ним весело начинал играть, то жёнушка тут же стала капризно ревновать, реагируя на все родственные между сыном и отцом сближения.
            
            - Да поставь же ты Лёвушку, наконец то, в кроватку, – не заметил, как прокололся мой в кафе собеседник, назвав имя своего обожаемого им кровинушки.
            
            - Щас поставлю.  Погоди немного, – не стал перечить жене отец. 
            
            Я промолчал, чтоб услышать, как рассерженная мать подходила к кормильцу сына и с негодованием отнимала его у него.
            
            - Дай ему усвоить свою стряпню, а то начнутся у него ещё на ночь колики в животе – до утра не сомкнёшь глаз тогда, игрун великовозрастный!
            
            И обиженный батянька, отдав свою любимую кроху матери, уходил на кухню и там молча проливал свои душевные слёзы оскорблённый нелюбящей его половинкой, а потом скандалы стали нормой в их отношениях, но, чтобы не нанести ребёнку психологическую травму и не нервировать его, жалостливый Молоток уступал раздражённой супружнице и, не говоря ни слова, удалялся давить своим задом место за столом на осточертевшей ему за это время крохотной кухоньке.  Если мальчонка начинал после этого хныкать, то мамашка ему говорила, что отец его очень занят, потому что у него слишком много работы, целуя в щёки неунимавшегося капризу, но потом ставила его за барьер в его кроватке, а когда тот успокаивался, садилась, оставляя там его одного, тупо пялиться в экран телевизора. 
            
            Так вот и прожили семейство Молокановых-Рогозиных ещё с пару годков ни муж с женой, ни друзья-товарищи, ни враг с врагом, а так себе – соседи по квартире, но которые иногда делили всё же любовную постель.  Она в эти минуты телесных откровения к мужу не испытывала чувственных страстей, а он каждый раз боялся её обидеть в неукротимости своих желаний.  Житейский оксюморон, где два человека, просто, заключили между собой странное соглашение, в котором было глухое безразличие в отношениях с одной стороны и полное, разрываемое страстью, подчинение с другой.  Ради ребёнка терпел всё покорно бессловесный его отец, не понимая жену.  Но ребёнок, думал он, и удерживал ещё пока от окончательного развала этот хрупкий, как морозная сосулька семейный союз. 
            
            Жена, как только муж уходил на работу, собирала покормленного им ребёнка и тут же уходила с ним к своим родителям.  Бабушка с дедушкой большой любви к внуку вовсе не питали, но терпели его, так как он был сыном их единственной дочери.  И дочь сдавала его на руки своей бабушке по материнской линии, которая жила теперь у зятя и всю свою пенсию отдавала в семью своей дочери.  Но правнучка в отличие от них, просто, обожала и весь день с ним возилась: кормила и нянчила заброшенное чадушко, не спуская с рук.  А Федот об этом ничего не знал, всецело доверяя своей супруге и матери своей кровинушки.  А вот она в это время где-то гуляла в поисках нового суженного, совсем не заботясь о нём – своём малыше.  Ни с чем возвращаясь, забирала соскучившегося о ней родного крепыша молокановской комплекции, и вечером неудовлетворённая поиском шла домой.      
            
            Но время не стоит на месте.  Декретный отпуск закончился, а с ним и прекратились все гуляния, так как бабоньке пришла пора выходить на работу, а идти опять на прежнюю должность секретарши в депо она с её то образованием не захотела, потому что там давно уже управлял другой человек и место её начальственного делопроизводителя было занято.  Но сроки с трудоустройством отпускницу поджимали.  Чтобы не был прерванным стаж, с просьбой снова пришлось ей обратиться к отцу.  И вот однажды, как всегда, придя домой от своих родителей в нервном расстройстве, их дочурка, дождавшись своего работника со смены, тут же без обиняков с порога ему с претензией и заявила.
            
            - После декрета мне, как ты сам понимаешь, пора устраиваться и на работу!
            
            - На работу – это хорошо, – согласился с ней уступчивый супруг, – а с кем мы наше чадо с тобой оставим? – пристально посмотрел он на жену, – ты на работе, и я на работе, а твои мать с отцом к нам сюда даже в гости то иногда не спешат зайти, а мои родители, как ты говоришь, работяги тобой и вовсе в этом доме не приветствуются…
            
            - Да не гундите вы, Федот Николаевич, – оборвала его резко родная сожительница, – всё уже давно на этот счёт решено, – спокойно, как удав обмолвилась она.
            
            - Поделись, – сел на стул семейный кормилец, – я послушаю!
            
            Он прекрасно помнил, как она однажды встретила его после работы в красивом, из мохера с люрексом вручную связанном платье нежно-голубого цвета.  И такого, он знал, у неё никогда не было, но она ему в нём очень понравилась.  Он тогда, похвалив это платье, полюбопытствовав у любимой откуда у неё эта красота, на что она ему ответила, что к ней в гости, якобы, заходила одна из её институтских коллег, с которой она работала раньше в одном НИИ, и которая сама для себя связала это красивое платье, но вот сейчас ей срочно зачем-то понадобились деньги, и она предложила ей купить его у неё.  А когда муж честно поинтересовался у жены на какие такие средства ею была приобретена эта красота, то ему было заявлено так же со всей откровенностью.
            
            - Мне удалось немного скопить с твоей отдаваемой мне зарплаты, и этого хватило, чтобы вполне рассчитаться за данную покупку!
            
            - Хорошее платье, – похвалил его обладательницу радостный за неё супруг.
            
            Но когда он уставший работник не нашёл на кухне чем бы ему было поужинать, то оказалось, что его хозяйка из благодарности пригласила гостью к столу, и они с ней съели всю, якобы приготовленную для него на ужин жареную картошку.  Не говоря ни слова, со свойственным ему всепрощением оголодавший работник разболтал в стакане с холодной водой пару ложек дефицитного сахара и доел с этой болтанкой оставшийся кусочек хлеба, заморив тем самым червячка.  Не думая о себе он, между прочем так полюбопытствовал у своей узаконенной пассии о наличие хоть каких-нибудь денег в их семье, и сразу получил весьма неутешительный ответ. 
            
            А на какие такие шиши они станут теперь кормить ребёнка, ему было заявлено, что молоко и кефирчик для детей государство выдаёт пока ещё бесплатно, и этого их сынишке хватит утром на завтрак и вечером на ужин с лихвой, а днём они с сынком будут ходить к её родителям, где её бабушка, мамкина мама позаботится и о ней, и о любимом правнуке.  Ну, а он, её Федя-Федот пусть уж сам о себе теперь думает.  Он мужик, ему и решать, что, да как дальше делать.  И он сделал вывод.  С тех пор все продукты в дом покупала ему его родная маманька, а он их забирал, заходя после работы к родителям, и готовил себе, жене и сынишке ужин сам, всю зарплату оставляя у своей заботливой экономки.          
            
            - Папа, – начала из далека его любимая, – договорился с заведующей детского сада в соседнем районе со знакомой ему заведующей детского садика о моём приёме на работу туда в качестве няни и воспитательницы в младшую группу.  А так как диплом о высшем образовании у меня красного цвета, то она согласилась принять туда ещё и нашего сынка, и папиного внука дополнительно, тем самым, чтобы он был постоянно там рядом с мамой, то есть со мной и под моим, как ты понимаешь, присмотром!
            
            Вскоре после этого, как-то не сами собой обострились, начавшиеся ранее распри и проблемы в доме.  Детсадовская няня и воспитательница, ещё и месяца не проработала со дня начала свей трудовой деятельности, вернулась очень поздно однажды домой, заявив с порога муженьку, что она теперь по вечерам ещё будет мыть там полы за дополнительную плату, разумеется.
            
            - Лишние деньги не помешают, – решил Федот и согласился с нею.
            
            Поначалу с работы он сам заходил в детский садик за сынишкой, а потом его стала забирать её бабушка тёщина мать.  И она с превеликим удовольствием нянчилась со своим единственным правнуком, и очень положительно относилась к его родителю, жалея этого нелюбимого бедолагу.  А старательный папашка-труженик и не возражал супротив этой с нежной привязанностью, любящей мальчонку старенькой няньки, зная, что и он сам будет накормлен ею всегда после работы, и его подрастающий сыночек, но, как говорится, чему бывать – того не миновать.  Придя как-то домой с очередной халтуры довольно поздно, он жены своей там не застал.  Встретила его обеспокоенная бабуля.
            
            - Чево ж так долго то, соколик? – спросила она у работника, – темно уже, как мне домой то в обрат одной добираться?
            
            - Инесса придёт, и я вас провожу, – успокоил старушку Молоток.
            
            - Так, может, щас сбегаешь до неё, – подсказала та своему провожатому, – ей ведь, девоньке то в это время тоже не просто одной то идти домой, а я ужин вам пока разогрею!
            
            - Хорошо, – согласился муж и отец.
            
            Когда он вошёл, отворив калитку, за ограду детского учреждения, его попытался на пороге остановить тамошний охранник, крепкий с виду мужик лет так что-то около сорока или около пятидесяти, подметая дорожку, ведущую от калитки к центральному входу.
            
            - Куда прёшь, любезный, здесь сквозного прохода нет!
            
            - Я ищу здесь свою жену, – ответил ему незваный гость.
            
            - Здесь нет никакой твоей жены, – ответил ему дворник по совместительству.
            
            - Она тут моет полы по вечерам, – притормозил припозднившийся пришелец.
            
            - Ты думаешь… – двусмысленно как-то обронил неласковый сторож.
            
            - Где она? – впрямую последовал быстрый вопрос.
            
            Мужчина постоял, помолчал, подумал немного и сказал.
            
            - Там она, – указал он в сторону охраняемого им учреждения.
            
            - Где там?
            
            - Как войдёшь, по лестнице поднимешься на второй этаж и сразу повернёшь налево и по правой стороне в коридоре увидишь дверь – она там одна.  Вот там ты её и найдёшь в спальне для старшей группы!
            
            Когда же полуночный сыщик осторожно, чтоб не напугать супругу, приоткрыл эту самую обозначенную дверь, то чуть не упал, так как от увиденного им у него подкосились ноги.  На одной из кроваток в дальнем углу, задрав ноги на спинку кроватки, возлежала на постельке, как на любовном одре с расстёгнутым халатиком его любимая половинка, а над ней, стоя коленями на полу, возвышался какой-то, мужчина.  Одной рукой он обнимал её, положив ей голову на живот, а другой ласкал её обнажённую грудь, одновременно целуя и заголённый пупок.  Но не стал мешать этим двум влюблённым оскорблённый до глубины души Молоток, закрыл эту чёртову дверь и, как раненая наповал болотная утка, кандыбая, спустился вниз по лестнице к выходу.  Постоял у порога, подышал, собираясь с силами, и вышел во двор, низко опустив свою отяжелевшую голову.
            
            - Ну как, – встретил его дядька с метлой, – повидался с женой?
            
            - Повидался, – буркнул в ответ Федот и понуро поплёлся к дому.
            
            Душа его разрывалась, рыдая, на части, супружеское сердце, готовое вырваться вон из его груди, бухало молотом беспощадно, пробивая себе выход в вечность.
            
            - Дурак, дурачок, дурачина, – долбило в голову болью сердце, и он будто пьяный в стельку опустошённый оболтус, шёл, из стороны из стороны в сторону раскачиваясь, и не видел никого и ничего вокруг, – так тебе и надо, – колотил он себя по голове отрешённо!
            
            Дома он молча разделся, разулся и в чём остался завалился лицом в подушку на их с женой супружеское ложе.  Бабка сразу догадалась обо всём и не стала его тревожить.  А через час заявилась в квартиру и её, будто уставшая, мытьянка полов – единственная, так сказать любимая замужняя внучка.
            
            - Бабуль, есть у нас что-нибудь пожевать, с ходу спросила она.
            
            - Притомилась никак, внученька, – сдержанно отреагировала та.
            
            - Ой, бабуль, не представляешь, как, – радостно сообщила ей поломойка, – а моего работяги всё ещё нет, – удивлённо осведомилась она, – заработался наш Федюня.
            
            - Дома он, – ответила старая, – на кровати вон лежит, не ужинав.
            
            - А чё это с ним? – равнодушно обронила такая же неевшая.
            
            - Спроси сама у него!
            
            - Да чё спрашивать то, – обняла она свою бабульку, – ты мне лучше скажи, как там сынка моя спит уже или нет ещё?
            
            - Давно уж почивает у себя в кроватке, – обронила отстранённо старушка, – ты вот пришла, и мне пора собираться до дому, – засуетилась старая нянька, – Федотик пообещал меня проводить, да вот только сможет ли он сейчас, я уж и не знаю – сокрушаясь, подвела итог своему посещению правнука сердобольная бабка.
            
            - Обещал, значит, проводит, – прошла на кухню проголодавшаяся уборщица.
            
            - Да он какой-то не совсем в себе возвернулся!
            
            - Откуда возвернулся? – озадачилась бабонька, – с работы што ли…
            
            - Да нет, – призналась ей родная душа, – поздно уже, ночь на улице, вот он и ходил тебя встречать к тебе на работу!
            
            - Да-а, – вздохнула напряжённо ночная гулёна, – но всё равно он проводит тебя раз обещал, не волнуйся, бабусь, – вернулась в коридор пока ещё хозяйка дома.
            
            В этот самый момент в коридоре появился и сам провожатый.
            
            - Идёмте, – сказал он, – я провожу вас, как обещал, только после этого вы больше к нам не приходите!
            
            - Почему? – удивилась провожаемая.
            
            - С завтрашнего дня ваша внучка будет жить у своих родителей, – прозвучал ответ.
            
            - Ты хочешь сказать, что сын останется с тобой, – вмешалась воспитательница, – а ты в этом уверен?
            
            - Я уверен, что ты здесь больше жить не будешь!
            
            - Но я тоже здесь прописана и имею на это право!
            
            - Но квартира оформлена на меня, и пока мы не разведёмся, ты будешь жить теперь у своих родителей.  А што касается нашего сына, то он останется с тобой, с матерью, и я в этом тебе препятствовать не буду.  Я не хочу, чтобы наш развод плохо повлиял на него, и тут же добавил, – идёмте, уважаемая бабушка, я вас доведу до вашего места проживания!
            
            - Пошли, касатик, – не попрощавшись с внучкой, подхватил Федота под руку сама правота, и они неторопливо с ней двинулись в путь, –ох-хо-хо, – оперевшись на празятеву руку, тяжко выдохнула пожилая женщина, – век живи, век учись и век удивляйся, – но ты прости меня, сынок, остановилась вдруг старая, – Инка твоя мне внучка родная, а ты то по крови мне чужой, хоть через Лёвушку то оказывается намного роднее внучки.  Прости ты меня старую, – погладила она Молотка по его натруженной руке, – дальше я пойду одна!
            
            - Сумеете дойти то, – пожалел седую голову провожатый. 
            
            - Прощай, касатик, – помахала ему рукой и пошагала молча одна, не оборачиваясь, в глухую ночь отважная старушка.
            
            - Прощайте, – помахал ей во след и опечаленный Федот. 

            
            - А где сейчас твоя жена? – вежливо поинтересовался я.
          
            - Не знаю даже, – ответствовал спокойно мой рассказчик, – через три месяца нас по закону с ней развели, и я сейчас выплачиваю ей алименты!
            
            - А кто он такой, её ухажёр?
            
            - Он оказался сыном этой самой заведующей детского сада.  Военный какой-то.  Но в каком звании он и на какой должности был мне неизвестно, – развёл руками Молоток.
            
            - Неприятная история, – пожалел я бедолагу Молоканова.
            
            - Всё нормально, – тихо отозвался он, – Инесса вышла замуж за того, кто был ей по сердцу, а он, став мужем, забрал её и ребёнка, сынка моего и уехал вместе с ними по месту его службы, но куда мне до сих пор неизвестно, а я остался один куковать в своей от тестя доставшейся маломерке, – извинился тихо мужик, – но я не жалуюсь.  Нет, – попытался он улыбнуться.
            
            - Ты так и не знаешь, где и как живут твоя бывшая жена и ваш с ней ребёнок, – как мог помягче поинтересовался я, чтобы снять возникшее напряжение.
            
            - Ну почему же не знаю, – отозвался рассказчик, – город не знаю, тёща не сказала, а дальше кое-что мне всё же о ней неизвестно!
            
            - Например, – не удержался я.
            
            - Через год после нашего развода Инесса родила второму мужу ещё мальчоночка, а тот вскоре после этого погиб в Чечне.  Тестя после того, как он узнал, что дочка его одна с двумя детьми на руках оказалась вдовой, лишившись кормильца, разбил паралич и он, так и не оправившись вскорости помер.  А вслед за ним ушла и бабушка Инессы, та, что дома у нас водилась с нашим сынком.  Мать его нового мужа после утраты единственного сына тронулась умом, и моя тёща после похорон мужа и матери вскоре занемогла, и её так же с инфарктом положили в больницу.  Ну, а мне же пришлось там о ней позаботиться, так как её вдовой дочери не на кого было оставить детей, чтобы приехать сюда и за нею здесь, как единственной родственнице ухаживать, – доложил мне сконфуженно мой собеседник.
            
            - Что, значит, позаботиться? – удивился я сказанному.
            
            - Ходил к ней в больницу, покупал и носил ей продукты, фрукты и разные там для неё необходимые лекарства!
            
            - А кто всё это оплачивал? – уточнил я.
            
            - Она, – признался мне бывший зять заболевшей бывшей тёщи, – доверяла мне свои деньги, а я выполнял все её просьбы!
            
            - Это каким же таким образом вы общались, Федот? – не мог понять я.
            
            - Я, просто, сам каждый вечер после работы приходил к ней – и всё! – признался он стеснительно, как девушка на выданье.
            
            - Однако, сокрушаясь, вздохнул я, - а сейчас где она, твоя эта тёща?
            
            - После выздоровления продала здесь всё и уехала к дочке помогать ростить детей сиротинушек, своих внучков!
            
            - Так и не сказала тебе адрес?
            
            - Нет, – с горечью выдохнул бывший зять.
            
            - И не поблагодарила даже, – обронил я вслух своё сомнение.
            
            - Когда я её провожал, – помолчав, тихо мне ответил добровольный медбрат, – она, сев в вагон, попросила у меня прощение за то, что не любила меня!
            
            - И всё? – только и смог я произнести.
            
            - Нет, не всё, – услышал я.
            
            - Что ещё? – не сдержался я.
            
            - Она сказала, что я оказался не тем Федотом, как она думала раньше, а вполне себе хорошим человеком, но вот дочери её совсем неподходящая партия, поэтому адрес её мне ни к чему!
            
            - Я так понимаю, друг мой, – напрямую я задал свой назревший вопрос, – если бы в тот момент твоя отблагодарённая тобою бывшая тёща назвала бы тебе адрес, то ты, Федот Николаевич, умчался бы туда вслед за нею.  Не так ли?
            
            - Скорее да, чем нет, – признался жертва собственных притязаний. 
            
            - Ну и, дела-а, – протянул я многозначительно, – неисповедимы пути Господни!
            
            - Я привыкший, – улыбнулся впервые за всю нашу встречу мой из детства бывший сосед по дому, – и о своём бы сыне позаботился, и чужого бы дитя принял, как родного, да ведь нельзя возвратить того, чего уже вернуть невозможно!
            
            - Спасибо тебе, Федот, который оказался не тот, за твой рассказ – твою сердечную исповедь и за доверие ко мне.  До глубины души ты меня своим признанием тронул, – как благодарный человек откровенно признался я, – щедрый ты русская душа, но мне уж пора собираться в дорогу, ехать на дачу к жене и внукам своим!
            
            - И знаете, чево, – приостановил меня мой собеседник, – вот я рассказал вам, Гурий Ефимыч всё о себе без утайки, и мне сразу стало как-то легко и свободно.  Спасибо тебе за твоё терпение, уважаемый Гиря – перешёл он на «ты», – я же с души своей и с сердца груз потяжелее гири сбросил.  До этого я будто целый железнодорожный состав тащил на себе.  Но вот высказал я всё тебе и мне взлететь ввысь захотелось, освободившись от этого гнёта неподъёмной тяжести.  Я ведь только сейчас в первый раз в жизни своей после развода без вины виноватый вздохнул всей своей полной грудью, будто заново народился!
            
            - О какой вине ты говоришь, душа моя, – опешил я, – перед кем и за что?
            
            - За то, что не принц я, а сын обычных, простых людей и за то, что имя и фамилия у меня не царского происхождения, за то, что сам ничем выдающимся не отличаюсь: ростом короток, красотой неприметен, не богат, не образован, как надо и…
            
            - А как надо? – улыбнулся и я.
            
            - Не знаю… – развёл руками мастеровой трудяга.
            
            - Это не вина твоя, Федот, а огромное человеческое достоинство и большая, самая настоящая твоя любовь, только жертвенная и безответная, – ободрил я этого достойного и уважаемого мною соплястика из детства, но самого настоящего по сути человека.
            
            - Может, сейчас я, дорогой ты мой Гурий Ефимыч, угощу тебя кофе, – пропел живо радостным кочетом любитель сладкого, – можно?
            
            - Валяй, – согласился я.
            
            - Но это будет кофе с коньяком, – упредил меня он.
            
            - Ну что ж, – принял я это предложение, – на посошок вполне даже своевременно!
            
            Когда нам принесли его заказ, мы с ним чокнулись легонько нашими чашками и по глотку с лёгким сердцем отхлебнули оба одновременно горячего напитка.
            
            - А знаете, как называл я своего сынишку, – поставил свою чашку Федот на стол.
            
            - Интересно как? – захотелось мне услышать последнее прости.
            
            - После того, как я, покормив его, вытирал ему испачканные в каше щёчки, говорил ему, что он мой маленький Молоточек, а он на это тянул ко мне руки и улыбался!
            
            Пауза.  Затем мы, не спеша, допили предложенное мне Молокановское угощение, и я, подав ему на прощание руку, сказал.
            
            - Дай Бог тебе счастья, дорогой Федот.  Желаю тебе встретить хорошую женщину и нарожать с ней в любви и согласии здоровых, пухленьких, маленьких молоточков, а затем воспитать из них настоящих, таких же, как и сам ты, порядочных и крепких молотков, и за которых ни тебе с женой, ни людям никогда не будет стыдно!
            
            - Я постараюсь, – услыхал я в ответ, – мы постараемся, – понял я, что претендентка на Федотову любовь долго ждать себя не заставит, – и раскланялся с лёгким сердцем.
            
            А сам, уходя, подумал.
            
            - Ты Федотушка оказался и в самом деле железным Молотком, да и великодушным, сильным мужчиной, который не озлобился на всех и вся и не затаил в сердце мстительной обиды.   
            
            И солнышко – это небесное колесо, источник тепла и света, вслед за моими тихими размышлениями, после освежающего дождика начало неторопливо катиться к закату, хотя до вечера времени было ещё предостаточно, с уверенностью обещая щедрую награду мне и всем любителям тихой, лесной охоты, рано утром по росе завтра пройтись с корзинкой по уральским еланям-прогалам, где ждут-дожидаются заядлых грибников крепкие такие и ядрёные боровички да красноголовики с обабками. 
            
            - Знатная будет завтра, видно, прогулка по лесу с женой и внуками, – порадовалась за меня душа моя, и я прибавил шагу, – молоток ты, однако, – похвалил я себя, – и ремонт одолел, и с хорошим человеком успел пообщаться, – Молоток!