Постыдное дело

Гарри Цыганов
"Для меня писать дело постыдное, что-то вроде выдавливания геморроя…"
Писатель из к/ф «Сталкер»


Началось всё обычно: мне плюнули в душу. Плюнули туда, куда и заглядывать-то не всем рекомендуется. Смотреть можно. Смотреть и сопереживать… налаживать контакты, силиться постичь что-то вместе. С этого плевка и началось моё восхождение вглубь.

Я раскрылся, понимаете?..  я чирикал как птичка божья, считал, что только так можно говорить с НИМ, только раскрываясь как на исповеди. Я всё это записал, несколько лет я писал роман. Я вывернулся наизнанку! Всё о себе рассказал, – ничего не утаил. Зачем? Я не мог молчать…

Литература это такое удивительное занятие, такое интимное и… такое постыдное. Будто любовью на площади занимаешься. Этой даме только положи палец в рот, – она всего тебя высосет! Все тайны, по одной ты выложишь ей. Ты обнажаешь весь мир, раздеваешься сам, а иначе – как? У меня иначе не получается. Но, срывая покровы, ты не знаешь, что откроется перед тобой. А там… «и горний ангелов полёт, и гад морских подводный ход»… и это потрясает!

Но у меня особый случай. Однажды уверовав, что я царь и бог, и полюбив себя безмерно, я затаился и… принялся аккуратно расстегивать пуговку за пуговкой своей белоснежной царской одежды. Потом снял золотую корону, хрустальные башмачки, белые перчатки… расстегнул кружевную рубашку… и вдруг... о господи! Я задрожал, увидев грязное исподнее. Я в нетерпении сорвал и его! И тогда мне стало по-настоящему страшно. Я увидел уродливое жалкое тельце своё. Оно было покрыто язвами…

И тогда всё смешалось. Литературный герой и я, его создатель, слились в единое целое, – я просто забыл, кто есть кто! – и в едином порыве принялись он – раскрываться, я – исследовать его. То, что предстало передо мной, было странное зрелище парадоксальное в сути своей. Несовместимые начала терзали  душу моего героя. Библейские противоречия, существующие со времен Адама, жили в ней. С одной стороны – чистые помыслы, с другой – сосредоточенность на себе, прожигающая до дна страсть к себе единственному и уникальному. Там – небесная музыка, ликование от сопричастности божьему миру, здесь – зубовный скрежет от иной сопричастности. В бесконечном божьем просторе – горний ангела полёт, из душной расщелины – нашёптывание гада. Чистая душа младенца оказалась незащищенной перед миром страстей, которые сама же и порождала!

Но это не литература! Это всё что угодно, только не литература. Это – медицина. История болезни. Я врач и больной одновременно. Я безнадёжно больной, но надо мной застыл понимающий врач. Он всматривается в это тело без сожаления и пристрастия; он – профессионал и знает свою работу. Он осмотрит тело и выпишет лекарство, или применит шоковую терапию. Но если всё окажется безнадёжно, он и тогда останется выполнять свою работу. Уже как учёный, исследователь, анатом. Он сделает диагноз – распад личности, потом засвидетельствует смерть. Но и тогда не уйдёт. Он вскроет труп и подробно опишет причины смерти. Вот что такое моя литература.

Смерть наступила, врач исполнил свой долг. А дальше…
Дальше настал момент истины.
Я понёс свое творение в мир…


Отрывок из романа «У Христа за пазухой»