Теперь по лестнице и - направо. За вазой связка динамита. От кончика сигары запаливай шнур. Короткий бег по коридору. Снова поворот, за ним, как говорил Каляев, стоит мужик. По яйцам ему ! На, сука ! Перепрыгиваю через голову мужика, рву дверь на себя. Будуар. Сидят на кровати две девки, полуголые, растрепанные, похмельные. Визжат. Бью ногой во внутреннюю дверь. За дверью каморка. Посередине стоит здоровенная бочка, около нее два мужика, один помешивает в бочке веслом, второй сидит рядом на корточках, курит.
- Крутящий " Момент ", Евфим, - рычит сидящий на корточках, отхаркиваясь, - это тебе не БФ вертеть электродрелью.
- Га ! - орет крутящий веслом, завидев меня. - Диомид !
Швыряю в них связку, закрываю дверь и лезу под кровать с сидящими на ней девицами. Зажимаю уши и широко раскрываю рот.
- Але, гараж.
Вижу. Слышу. Существую.
Двое тянут разбитое тело во внутренний двор. На галерее стоит тощий Менжинский, курит. Трясется и щуплый еврей в драповом пальто бежит за шубой замнаркома. А Менжинский вприщур рассматривает белобрысую голову Савинкова.
- Бредит, - кричит, задрав рыжее лицо, тянущий тело за руки, - кажись не кончился еще.
Менжинский кивает и зовет Блюмкина. Страшно хекнув, скосоротившись, тот резко и сильно бьет деревянным молотком Савинкова по голове, ломая череп.
- Прокурора, фотографа, репортера " Известий ", - приказывает Менжинский, кутаясь в принесенную евреем шубу, все так же дрожа и покрываясь ледяным потом, - вечером - утечку посольским.
Кашляет и возвращается в кабинет. Ложится на кушетку. Умирает.
Пан Мошка, издатель, оторвавшись от наскоро читаемой рукописи, недоуменно всматривается близорукими глазами в широченную рожу новопролетарского писателя. Захар плотно и жестоко давит мускулистой жопой австрийские пружины издательского диванчика, высокомерен и глуп, как обычно. Пан Мошка, издатель, переворачивает рукопись и вслух произносит название, вкривь и вкось намалеванное акварельными красками на первой странице :
- История славных органов борьбы за правду во имя справедливости.
Закуривает сигару, уточняет :
- Почему же с Менжинского ?
- А это единственный, - охотно отвечает патриотический писатель, дрыгая ногой, - кто умер своей смертью.
- Издох, - еле слышно бормочет пан Мошка, писатель, - собаке собачья смерть.
Бросает рукопись в мусорную корзину и выпроваживает что - то там возмущенно кричащего бездаря за дверь, потом ногой с лестницы, не брезгует пан Мошка, издатель, выбежать под заунывный дождь и толкнуть писателя под соответствующий грузовик. Собирает мокрые останки лопатой и несет их в котельную. Одноногий кочегар, отставив в сторону портвейн, ржет и распахивает дверцу яростно гудящей печи. Подмигивает бельмастым глазом.
- Вчерась, - хрипит кочегар, запихивая останки вместе с лопатой в зев печи, - вот почти так же какую - то крысу Потупчик сничтожили.
Пан Мошка, издатель, садится на стул кочегара, пьет портвейн, пьет жадно, давясь и перхая. Затем вскакивает и херачит кочегара стулом по горбу. Бежит, смешно семеня короткими толстенькими ногами, по лестнице и на пороге своего кабинета падает на колени, так как в оставшуюся раскрытой дверь видит стоящего посреди кабинета рослого мужчину в серо - стальном мундире. Около него мельтешит небольшой плюшевый медвежонок в кроссовках " Найк " со здоровущим чеченским свинорезом в правой когтистой лапке. Кричит беззвучно, беспомощно пан Мошка, издатель, зная по предыдущим произведениям, кто это и зачем. Закрывает глаза, не желая видеть надвигающихся Кротова, Чикатило, Ли Харви. Чувствует по аромату заграничных духов пан Мошка, издатель, что около стены таится в шиншилловом манто полуголая красотка, а приведший оголтелую шоблу предводитель отряда самоубийственных исследователей и мудаков восседает, поджав ноги, на его столе издателя, укрыв безумную рожу дегенерата противогазом.
- Три фунта мяса, - произносит на старофранцузском кто - то отрывисто и требовательно за спиной пана Мошки, издателя.
- Если ты думаешь, - гнусаво и ехидно кричит противогазистый, - что это герцог Лотарингский, пан Мошка, издатель, то не стану тебя разочаровывать.
Вот так, граждане бандиты, и получилось как - то типа само собой, что знаменательная сказочка об ищущем фашизма русском нацике Дамбаса перестала отображаться на почвенном сайте " Проза ру". Свобода творчества, б...дь. Гоголи да Щедрины Евтушенки прям, подобрее и пожиже, конечно, но все равно как - то стремновато показывает заледеневшее в говно " Время " выключенный телевизор, неприятны мне, если честно, дрисливые реакции патриотов или несогласных, по хрен, все одно ж Божия роса в зенки бесстыжие не меняет ничего, всего лишь увеличивая количество слов и слов, и так уже заполонивших мировую сеть интернет, но гадко это - цензура с тащением и непущанием, двадцать первый век же на планете Земля. Везде, кроме Русiи, самобежно и своей волей скатившейся в век шишнацатый пропавшей с концами Готфрик.