Lafcadio Hearn: Les Coulisses (1)
Воспоминания о ночной опере Стракоши
Истинно, не был в душе поэтом тот, кто первым внушил народному сознанию широко распространенное и глубоко ошибочное убеждение о том, что «за кулисами» все - лишь глупая насмешка, пустота и неприглядность; что миловидность гибких конечностей, которые движутся под музыку перед сияющим рядом прожекторов, обусловлена лишь разумным распределением опилок; и что наши видения прекрасных лиц создаются «магией», содержащейся в баночках с мазью и коробочках с жемчужной пудрой, тайные хранилища которых известны лишь тем, кто должным образом посвящен в мрачные секреты Зеленой комнаты.
Нет, все не так; Занавес - это, бесспорно, Завеса, которая скрывает от неромантичных глаз тайны истинного Сказочного Мира. Не той волшебной страны, которая столь ясно и четко обрисована в художественных фантазиях рождественских книжек с картинками, а той чудесной страны туманных пейзажей, смутных теней и ярких форм, движущихся сквозь таинственную неопределенность. За кулисами действительно скрывается мир более сильного очарования, чем раскинувшийся перед сценой; все эти движения белых конечностей и прекрасных лиц, смещение тенистых полей и равнин, сменяющие друг друга видения гор и низин, исчезающих башен, как в сказках о странствующих рыцарях, или хижин, превращающихся во дворцы, как в «Тысяче и одной ночи», - это лишь малая часть большой работы, еженощно совершаемой невидимыми руками за Занавесом.
И пройдя по извилистым коридорам и тускло освещенным проходам, - между рядами комнат, за дверями которых неожиданно появляются на краткий миг эльфы, облаченные в пурпурные и серебряные, алые и золотистые одежды для праздника в газовом сиянии среди брезентовых лесов и струящихся муслиновых ручьев, мистических и чудесных, - ты оказываешься в пределах неровных границ самого Неведомого Мира, чтобы увидеть ряды освещенных сидений, закругляющихся в лучах искусственного света. И Обитатели этих Кругов сами становятся невольными Актерами для развлечения малой публики, и тогда воистину начинается очарование. Здесь нет места разочарованию. Исида драмы приподнимает свою внешнюю завесу, но остается еще более непроницаемая пелена, скрывающая тайну ее лица. Сердце всей этой Имитационной Жизни - имитационной, но теплой и реальной - бьется вокруг тебя, но понимаешь ли ты ее пульсации? Ты оказываешься посреди тайны, в самом сокровенном зале магов, и чары никуда не исчезают. Ты слишком близко подошел к Фата Моргане театрального очарования - все исчезло или превратилось в призрачные руины. Фрагменты замков и древних городов - рваные и неровные остатки образов разных веков, сбившиеся в кучу в мистическом анахронизме, - окружают и затеняют тебя, но чтобы постичь гармоничное целое, ты должен отступить ко внешним кругам сияющего храма перед высокой Завесой. Вокруг тебя мир, собранный из множества разбитых миров, мир живописных руин, подобных луне в небесах, мир прерывистых огней, теней и призрачного мрака, дикий сон, творение гоблинов. Довольствуйся этим, не разрушай иллюзий; ибо для богов этой таинственной сферы человеческое любопытство является величайшим отвращением. Удовлетворись знанием того, что ты находишься в стране фей, и что смертным не дано познать все пути эльфов. Что из того, что леса будут выглядеть нелепо, замки много меньше Замков Испании, а белые статуи прекрасны Опустошенностью, как эльфийки северных грез? - сами эльфы, и гномы, и феи реальны, осязаемы и трепещут румяным теплом жизни.
Возможно, ты задумаешься об античных театрах - мраморных чашах, размещенных между грудями сладко изгибающихся холмов, с расписанным облаками куполом Бесконечности в качестве потолка, а в качестве декораций - богатейшими красотами природы - пурпурными горами, лазурным морем и изумрудными оливковыми рощами. Но этот прекрасный материализм древнего театра завораживает совсем не так, как таинственность нашего - таинственность, слишком тонкая, чтобы выдержать дневной взор, - таинственность, созданная феями, которые трудятся только ночами. Один единственный солнечный луч вмиг бы разрушил очарование этого сумеречного призрачного мира. Странно! как же разум блуждает в этом странном месте! И все же легче мечтать о двухтысячелетней давности, чем вспоминать, что ты живешь в материальном настоящем, что только крашеный потолок встает между твоим взором и аметистовым звездным небом наверху, и что только стена из оштукатуренного кирпича отделяет тебя от мира и улиц Нового Орлеана или садов на западе, где бананы лениво покачивают ветвями под луной. Ибо гении этого внутреннего мира плетут вокруг тебя свои чары. Фигуры прошлых столетий проходят перед твоим взором, как в стальном зеркале колдуна: лорды из итальянских городов, великолепные, как императорские мотыльки, капитаны свободных отрядов в сапогах и шпорах, призрачные, восхитительно прекрасные женщины, чьи портреты висят в Галерее Уффици, и священники шестнадцатого века. Разве ведьмы Макбета когда-нибудь творили большее волшебство, чем это? Серия ярких картин Расине, оживляемая каким-то эльфийским искусством? Если человеческий характер колдовства не выдаст себя милым анахронизмом! - некоторым смешением костюмов шестнадцатого века с костюмами семнадцатого, принесением истории в жертву красоте женщины, - то иллюзия останется нерушимой. Словно по волшебству ты попадешь в эпоху Лоренцо Медичи, и разве странно, что к тебе станут обращаться на итальянском языке?
И вот словно грохот землетрясения - шквал аплодисментов, ряды сидений снова скрыты, и этот мир холстов и красок начинает кружиться у твоих ушей. Чары на мгновение разрушаются Существами, облаченными в повседневную одежду девятнадцатого века, которые посвятили себя делу разрушения и восстановления, для которых мечтатели - гадость, а бездельники за кулисами - томление духа. Va t'en, inseq' de bois de lit!
Да, можно начинать! Ты уже видел ее раньше. Где, когда? В маленьком французском магазине, недалеко от старой креольской оперы. Очарование этого места превратило ее в фею. Ах, ты удивлен, что она может быть столь хороша; ни Виола Шекспира, ни Грациоза Готье не были прекраснее на вид, чем эта фантазия о белой грации и податливой миловидности в одеяниях мертвых веков. И еще, и еще одна креолка - знакомые лица обитателей причудливых мест Нового Орлеана. В чем секрет странного очарования, которое учит нас тому, что скромная повседневная одежда из черного мериноса может быть всего лишь раковиной куколки, внутри которой прячутся Божьи бабочки?
Внезапно сквозь пеструю толпу принцев и принцесс, капитанов и заговорщиков, солдат и священников, придворных и герцогов проступают видения белых фей; это Девы Пируэта. Ты можешь наблюдать за ними незамеченный, ибо другие не обращают на них внимания; словно Кофетуа (2), король в своей коронационной мантии вальсирует с хорошенькой Крестьянской Девушкой; и, как Кристина Испанская, королева общается с глазу на глаз с солдатом. Танцоры производят впечатление чего-то воздушного, эфирного, неуловимого - чего-то, что парит и летает, но не ходит - некий вид великолепных мотыльков с полураскрытыми крыльями. Вульгарная мысль об опилках исчезает перед реальностью этих тонких и гибких конечностей. Они готовятся к танцу с помощью серии кратких упражнений, которые вызывают ряд очаровательных образов и пробуждают всю гибкую грацию фигуры: это Аталанта, готовящаяся преследовать Гиппомена; это бабочка, покачивающая своими крыльями; это белая птица, прихорашивающаяся с бесшумным мастерством. Но когда терпсихорский полет окончен, и театр сотрясается от аплодисментов; в то время как танцоры, уставшие и измотанные, прячутся в каком-нибудь темном укрытии, дышащие более учащенно, чем борец после долгой схватки, - ты будешь благодарен гуманным духам, которые прерывают аплодисменты легким шипением и укоряют невежество, которое ищет только свое собственное удовольствие в криках «бис».
И Асмодейский суфлер, - перебирающий драматические струны, которые двигают всех этих кукол мимической страсти, чьи звонкие тона проникают во все уголки таинственного пейзажа, не будучи услышанными в свете рампы, - возобновляет свою верную работу; историю гармонии и трагедии продолжают оркестр и певцы, в то время как многоязычие Вавилона слышится среди деревянных скал, брезентовых деревьев и безмолвных муслиновых рек. Но мало что может обеспокоить тебя во время этой оперы. Это для тех, кто сидит во внешних кругах. Музыка многотонной Оперы Жизни обволакивает и поглощает душу пришельца, обучая его тому, что действие за Занавесом - это не только имитация Реального, а на самом деле мелодрама зримой, осязаемой, чувственной жизни, которая должна пройти через многие тысячи сцен, пока Тень, что сильнее Любви, не погасит свет и не опустит огромный темный Занавес. И грезя таким образом, ты снова оказываешься на улицах, выбеленных луной! Огни, феи, короли и капитаны ушли. Ах! ты не грезил, друг, но сердца тех, кто созерцал Страну Фей, уже отягощены.
1. «Les Coulisses» (фр.) - «За кулисами».
2. Король из баллады Ричарда Джонсона «Песнь о нищенке и короле», опубликованной в 1612 году.