Творец бессмертия, или Исповедь гения. Часть 1

               Аннотация
     Роман о выдающемся компьютерщике, в судьбе которого всё удивляет. Уже в университете его признавали гением, что предполагало завидную карьеру, но слом страны принёс лишь не востребованность и череду несчастий. Но судьба гениев бережёт. Она устроила пустячный повод, и к парню зачастили эмиссары из США, предлагавшие на любых условиях возглавить секретные работы по достижению бессмертия. Терять на родине осталось нечего, и скоро талантливый молодожён оказался со своей Светланой в Кремниевой долине. Всё в жизни круто изменилось! Изматывающая творческая работа, необычные интересы, новые люди. Он быстро добился признания в области медицинской кибернетики и трансплантологии. Его Светлана тоже совершила карьерный рывок. И всё же трудно найти семью, которую бы не сотрясали бури. Свершился-таки гром небесный, потому только часть событий, размышлений и переживаний описаны самим героем романа, а остальные, интересные Читателю, приписаны рукой его добросовестной секретарши. Так уж получилось.

               Творец бессмертия, или Исповедь гения

                И чтобы совсем уж слиться с богами, чтобы подняться на их
                божественный уровень, им недостаёт сущей малости – бессмертия!

               Часть 1. Живу, куда несет
Если вас привлекла эта тетрадь, то всё, написанное в ней, считайте моей последней исповедью и верьте каждому ее слову. Здесь всё написано правдиво и от души, хотя в спешке, а потому не обращайте внимание на некоторые несуразности моего стиля. Важнее здесь то, что я хотел поведать открывшиеся мне истины. Хотел предупредить Читателя о начале Эпохи принудительного удушения человечества. Собирался помочь Читателю кое в чём разобраться.

Разумеется, ему придётся углубиться в моё прошлое, которое оказалось неожиданным и даже невозможным для кого угодно, поскольку созидалось специально под меня. Поначалу в том прошлом я казался своему окружению баловнем судьбы, гением местного значения, потом та же самая судьба била меня часто и тяжело, и всё же, как считаю до сих пор, я не имею оснований на нее обижаться!

Мне многое было предоставлено авансом, но свою работу в Кремниевой долине, а, по сути, целую вечность, наполненную этой работой, я получил уже по фактическим заслугам. Сверх того судьба, расщедрившись, подарила мне чудесного друга, мою самую прекрасную на свете жену, без которой я не мыслил ни дня своей жизни.

Потому и считаю, что до поры у меня было всё, чтобы считать себя счастливым человеком. И мне крайне жаль, что та пора слишком уж поторопилась на встречу со мной!

               Глава 1. Я, мы и они

       Начну, пожалуй, так!
       Каким бы странным этот факт ни показался кому угодно, но выбор пал на меня!
       Понимаю, что со стороны трудно поверить в подобное везение, да еще без всякой протекции, но всё же оно состоялось! И они сделали ставку, с которой всё для меня и началось, именно на меня!

       А я… Кто я вообще был такой? И кем я мог им показаться, если именно на меня они и понадеялись?

       Впрочем, теперь это не столь уж важно. Ведь я и никто иной, ничем великим тогда не отмеченный, а всего-то однажды безобидно пошутивший над своим товарищем, вдруг заинтересовал представителей самых высоких кругов сего мира.

       И ведь действительно, всё получилось неожиданно и странно даже для меня. Как странно и то, что тем кругам моей шутки оказалось вполне достаточно, чтобы предоставить мне возможность воплотить в жизнь их давнюю мечту. Ту самую заветную их мечту, которая на прежнем уровне развития науки и техники даже лучшим специалистам в области геронтологии казалась нереальной. Тем не менее, я взялся за дело и, как это случается при мощном напоре, недюжинной целеустремлённости и некоторых профессиональных знаниях, достиг кое-каких успехов, сделавших мне имя в мировой науке!


       Предвижу ехидное подтрунивание: «И кто же они, те люди, названные тобой самыми высокими кругами? Кто они, и почему же мы даже о тех Кругах ничего не знаем? Похоже, ты набиваешь себе цену!»

       Увы, я ничего не набиваю! Но вопрос слишком трудный для объяснения и, я уверен, малоизвестный Читателю по своему существу, а потому даже самый правильный мой ответ будет воспринят как бредовый.

       Я предвижу, что с первых строк сильно разочарую многих Читателей, но развеять туман, окружающий те высокие круги, то есть, всякие Римские и Бильдербергские клубы, Всемирный экономический форум, Куршевель, масонские ложи и прочие закрытые от населения постоянные и периодически действующие структуры, сможете лишь вы сами! Не все, конечно! Лишь те, кто критически относится ко всему, что будто бы само попадается на глаза, а потому всюду сам и напористо ищет истину.

       Если же сказать о себе, то я всего лишь выполнял порученную мне работу. И в те высокие круги не то чтобы не входил, но, более того, меня и на порог не пускали. Всё, что я знаю о них, я знаю лишь по оговоркам, намёкам и слухам, однако и такого материала у меня накопилось не мало. Ведь, как часто случается с прислугой, я знал многое из того, что для моих ушей не предназначалось, а содержание скрываемой от всех информации меня и заинтересовало, и растревожило, и побудило к поиску ответов на многие мои вопросы. Тут надо признаться, что в силу своего характера, мне всегда было неуютно жить с сознанием того, что я хоть что-то не понимаю. И я всегда такие вопросы "копал" на всю возможную глубину, как меня и учили, то есть, до полной ясности.


       А дальше, перед тем как я опишу свою жизнь, я скажу так. Пусть кого-то моё мнение и покоробит, так что же с того, если по своему жизненному опыту я знаю, что абсолютное большинство людей не в состоянии разобраться в существе того, что от них скрывают СМИ и прочие структуры, туманящие прошлое, настоящее и будущее. Причем абсолютное большинство даже не попытается разобраться в том, от кого же реально зависит их собственная жизнь? Они так и будут плыть по течению, пока это остаётся возможным, и не станут заниматься сложными проблемами, которые могут испортить им настроение и, тем более, напугать.

       Вот и с моими высокими кругами у большинства выходит также! Большинство ничего не знает, знать не намерено или вообще принимает все эти высокие круги за чьи-то жёлтые выдумки. Отсюда и следствие: за все свои беды это несчастное большинство обычно проклинает совсем не того, кого следует, а что нужно делать, чтобы наладить свою жизнь, никогда толком не знает.

       Между тем, и это важно, действительно очень влиятельные люди, принадлежащие к самым высоким кругам управления нашим миром, всегда держатся в тени! И если по случайности всё же оказываются на виду, то слабо информированному населению они видятся божественно чистыми и честными! Ну, прямо-таки сущими ангелочками!

       И всё потому, что руки свои те люди не пачкают! Руки они всегда оставляют чистыми. Тем не менее, все самые грязные и чудовищные дела на планете вершат именно они, те люди с чистыми руками. Потому-то чистые руки, не есть признак чистой совести! И самые грязные и чудовищные дела те люди обязательно делают чужими, в общем-то, нашими с вами руками.

       Такой уж миропорядок они для нас построили на планете – чем мы ниже, тем мы послушнее, бесправнее, меньше знаем и меньше понимаем. И меньше тревожим себя сомнениями по части морали того дела, которое считаем своим. Ведь большинство всегда исповедует очень рациональный девиз: «Только бы выжить! И выжить любой ценой!»

       Это понимается так, что в целях выживания вполне допустимо топить ближнего и дальнего! Вполне допустимо пренебрегать моралью, нравственностью и честью!

       «Да и как не сделать то самое грязное дело, если сверху приказали?! Ведь они, всем известно, нам спуску не дадут! А нам надо выживать!»


       И кому-то трудно бывает понять, что столь нетребовательное отношение населения к морали помогает тем кругам кроить судьбы человечества по собственным лекалам, не считаясь с пожеланиями не только отдельных людей, но и целых народов, и даже всей планеты!

       Уж будьте уверены! Они всегда вершат людские судьбы только в своих интересах, война ли то или принудительное переселение народов, борьба с загрязнением окружающей среды или с потеплением климата! Они умеют изящно обмануть всех, чтобы убедить, предотвращая лишние для себя волнения населения! Они всегда убеждают нас, будто поступают в интересах большинства, будто им дорога слезинка каждого ребёнка, но действуют всегда только в своих корыстных интересах, вопреки интересам народа! И всегда – за его же счёт, причём народ тот счёт рано или поздно оплачивает собственной кровью!


       Я знаю, что кого-то мои обобщения будут раздражать своей неконкретностью, но пытливые умы заметят, что я лишь сэкономил их время, не разжевывая до конца и без того доступное. Стоит целенаправленно поглядеть на жизнь вокруг себя, как выяснится, что мои слова отражают не сладостные мечты пассивного населения, а нашу реальную действительность.

       Мне же всегда было интересно понять не только суть любых общественных событий и явлений, не только установить взаимосвязи между ними, но и узнать, почему они стали возможны? Кто их подтолкнул, кто организовал, кто и какую выгоду от них получил? И чего следует ждать далее?


       А действительность вокруг нас всё же крайне интересна! И кто же спорит?! Но редко кто догадывается, что пока существуют представители тех самых высоких кругов, то даже самые расфуфыренные короли, и самодовольные президенты, и ушлые канцлеры, и активные премьер-министры, и прочие деятели, кажущиеся нам недоступными и великими, на самом деле являются лишь куклами! Все они тайно прошли через "отдел кадров" Всемирного экономического форума, который их основательно доработал в нужном высоким кругам направлении, а потом и благословил на "выборную" должность.

       Да и нужны все они лишь затем, чтобы трагикомедия под условным названием «Политическая, экономическая, научная, социальная и прочая жизнь планеты Земля» развивалась в направлении, заданном высокими кругами, и казалась всем логически оправданной системой, не вызывающей отторжения большинства. И чтобы та система населению планеты казалась бы сложной, но всё-таки правильной, а потому понятной и вполне нормальной конструкцией.

       «Да что же в том непонятного?! Зачем наводить тень на плетень?! – воскликнет любой плебей (простите, это не моя терминология!) – Вот вам наше родное государство, в котором мы все сознаём себя патриотами! Как же нам без него!? Вот наш отец родной – царь или президент, до которого нам не дотянуться, ведь он – почти святой! И хотя он сидит высоко, и непонятно, зачем вообще нужен, но и без него нам, вроде бы, никак не обойтись! Вот нам директор, с которым тоже связываться не стоит, ибо у него и нужный нам пряник, и болезненный кнут! А вот, наконец, и наша родная соха или же станок! Вот мы и сами – население или народ – кроткое и тщедушное, очень многочисленное, но до обиды мелкое, если учесть его истинную роль в свершившейся истории! И понятно, почему оно мелкое! Ведь население, пока оно не забродит, это лишь биологическая масса, притом весьма инертная! Или, если назвать ее одним словом, – не масса, так народ!»


        Меня всегда привлекало своей загадочностью одно подмеченное мною почти неправдоподобное обстоятельство. Я давно заметил, что все долгосрочные планы тех высоких кругов управления миром, даже самые бесчеловечные и жуткие, с течением времени исправно выполняются, как и было задумано!

        Зато народ, так и не разобравшись, от кого всё исходит, все свои успехи, неудачи, преобразования и кризисы приписывает не тайным высоким кругам, а назначенным ими всяким Наполеонам или Гитлерам, Черчиллям или Кеннеди, Эйнштейнам или Теслам, которые ничего собой, по большому счёту, не представляют.

        Но народ-то уверен, будто это только они, всякие тряпичные куклы, вертят Землю и вершат историю, а потому все им и подчиняются. А в наиболее трудных ситуациях, когда уж совсем народ концов не находит, он склонен всё списывать на причуды природы, на удивительные случайности, на нелепые совпадения.


        Судя по всему, истинные властелины мира никому не видны и не подотчётны! Они свою неброскость и непубличность возвели в принцип. Их, людей умных и действительно влиятельных, ничуть не задевает, если их не узнают в лицо и не кидаются под ноги за автографами. Им это столь же безразлично, как нам мнение о нас муравьёв! Ведь мы и без муравьёв знаем, чего мы стоим!

        Унаследовав от предков огромные богатства, и даже приумножив их, заручившись благоволением своей фортуны, властелины мира всего лишь завистью своего окружения и покорностью вечно темных народов вознесены на вершину земной власти.

        И власть их над нами столь огромна, что они почти по праву считают себя богами. Но чтобы совсем уж слиться с богами, чтобы подняться на их божественный уровень, им недостаёт сущей малости – бессмертия!

        Это препятствие их особенно волнует! Они давно стремятся его преодолеть, принимая для того самые значительные усилия во всех направлениях. А уж в случае успеха, я вполне уверен, с новой энергией развернут свои главные и еще более чудовищные эксперименты над планетой, оказавшейся в их полном распоряжении. Ведь они, новоявленные боги, станут совсем уж не доступны для суда людей!


        Мне об этом известно столь много, что самому становится подчас и смешно, и грустно.

        Смешно, поскольку все представления населения о высшей власти на Земле никак не соответствуют действительности. А грустно оттого, что реальность нынешняя и, особенно, ее перспективы, вынашиваемые в тех высоких головах, значительно сложнее и страшнее, нежели представления несведущего населения о своём счастливом будущем. Но о страшных перспективах люди стараются не думать, надеясь на лучшее, а потому, не работая на упреждение, оставляют эти перспективы на совсем уж несладкий десерт.

               Глава 2. В начале пути
        Когда-то я был молодым, здоровым и сильным! Одновременно я был и весьма тщеславным, самоуверенным и в меру самовлюбленным. Я интересовался всем и вся на свете и потому всё, как мне самому представлялось, знал и понимал – якобы глубоко и правильно! И самым наивным образом полагал, будто мои многочисленные достоинства непременно и автоматически поднимут меня на самый верх общественной пирамиды, чего я, безусловно, вполне достоин.

        А уж, выбравшись на верхотуру, я, имея все основания не считать себя моральным уродом, гребущим всё только под себя, смогу принести пользу и своему народу, и стране, чем и обрету заслуженную к тому времени и славу, и почёт.


        Вот таким я был молодым и наивным человеком в далёком 94-м году, когда окончил Саратовский университет и стал дипломированным специалистом по вычислительной технике.

        И ведь, надо понимать, что достигнутое мной тогда положение было не столь уж легковесным! Оно не всякому давалось. И я по праву считал, что моей модной и многообещающей профессии вполне достаточно, чтобы на деле реализовать мои наполеоновские планы.


        К слову, вычислительная техника в СССР уже воспринималась как непременная составляющая технического прогресса во всех отраслях интеллектуальной деятельности. Потому почти все вокруг меня мечтали о личном или, как его называли более грамотные товарищи, персональном компьютере. Появления компьютеров в продаже с нетерпением ждали все и в Союзе, поскольку на Западе такие устройства, как оттуда доносилось и до нас, продавались давно, хотя и за космические деньги.

        Однако в университете я готовился к тесному общению не с персоналками, презренными для настоящих специалистов, а с наиболее высокопроизводительными ЭВМ того времени серии «Минск» или «ЕС».

        Те огромные вычислительные машины, во многом ещё ламповые, имели совсем уж малую по современным понятиям производительность, но занимали целые этажи в закрытых от посторонних глаз учреждениях. А уж электрической энергии они потребляли, как доменные печи, да почти так же и разогревались.

        Да! Я готовился служить только им, большим высокопроизводительным электронно-вычислительным машинам! Тем не менее, ушами я не хлопал, а старался быть в курсе развития и самой малой вычислительной техники, поскольку в перспективе представлял себя ни кем иным, как первоклассным специалистом широченного профиля и только на самых творческих или руководящих должностях. И, разумеется, только в космической или ядерной промышленности, а лучше – в обслуживающей их прикладной науке, насыщенной самой современной вычислительной техникой.
         
        Я-то готовился, однако всё в моей жизни устроилось против моей воли, оставив мои планы для реализации последующими поколениями.

        К тому времени советский мир стремительно менялся. Причём всё чаще в нём, как это ни смешно, часы меняли на трусы! А бьющаяся в конвульсиях держава уверенно впитывала новую идеологию жизни – воруй, громи, обогащайся.

        Да и могло ли выйти иначе?! Ведь именно такому принципу давно следовали все, кого ни возьми! Прежде всего, конечно, любое советское, партийное, хозяйственное, производственное и прочее начальство! Не говоря уже о недотрогах в лице силовых структур. Всяких МВД, КГБ, которые, когда сменили прежнюю шкуру, стали называться ФСБ. К ним следовало присовокупить другие весомые структуры, например, прокуратуры, инспекции, надзоры и иже с ними.

        В общем, в той особенной жизненной среде собралось много тех, кто имел хоть самую ничтожную власть над беззащитным населением. Даже продавцы многих магазинов вдруг почувствовали свою огромную значимость. Все вместе они или по отдельности безжалостно и умело выворачивали своему народу руки и карманы, загоняя его в нищету!

        Все они, выше перечисленные, жили, не краснея, под лозунгом, кем-то сформулированным для них столь метко, что точнее и не скажешь: «Пусть у нас будет всё, и пусть нам за это ничего не будет!»

        Страна от неуёмного усердия всякого рода дельцов уже опустилась на колени, и доброхоты торопливо перетаскивали в свои карманы всё то, что оставалось от нее хоть сколько-нибудь ценного. Всё больше людей превращалось в стервятников, ибо это стало выгодно и совсем не опасно!

        В такой стране я впервые и обрёл свою самостоятельность!

                Глава 3. Время больших надежд
        Но в моём университете, пока я в нём учился, полноценная жизнь всё же теплилась.
        Вообще-то, надо с пониманием и сочувствием принять обидную для всех причастных к образованию лиц истину, что любой, даже самый прогрессивный вуз способен дать обучаемым лишь вчерашние знания. Такова уж ахиллесова пята всех систем образования – они обязательно отстают от жизни.

        Я же пишу об этом лишь к тому, что не стоит от своего образования ждать чудес в виде ракетного ускорителя, поднимающего вас до желанных высот! Образование – это лишь основа для самообразования и пробуждения тех талантов, которые были намерены в вас спокойно поспать. А вуз при определенных условиях и, главное, при ваших личных усилиях, способен их разбудить! Вот и всё, на что способны даже лучшие вузы.


        И всё-таки в нашей жизни и в самых безнадёжных случаях не обходится без исключений! В любые времена в вузах – всем на удивление – откуда-то появлялись некие бескорыстные создания, которые не только становились выдающимися мастерами своего дела, не только находились на острие проблем своей учебной дисциплины, но и слыли подлинными энтузиастами обучения молодёжи, передачи ей того, что знали и умели сами.

        Вот и у нас в университете такие преподаватели ещё встречались. Они нравились мне, а я нравился им. Кое-кто даже, глядя на мои успехи, строил свои собственные планы, рассчитывая, возможно, заманить меня в аспирантуру. Но мою душу уже тогда грели другие планы и мечты.


        Учился я легко и с удовольствием. Думаю, совсем не зря сокурсники считали меня «мамонтом», то есть, признавали моё безусловное превосходство практически во всех науках.

        Могу сообщить, отбросив скромность, что во мне ничуть не ошибались ни преподаватели, ни товарищи. Я, как потом вполне подтвердилось, уже тогда был не только в курсе всех важных новостей в мире стремительно развивающейся компьютерной техники, технологий и математического обеспечения, но кое-что понимал даже в секретных перспективах и направлениях ее глобального развития. По крайней мере, главные из них я предугадал безошибочно, а это не каждому дано.


        Экзамены и зачеты для меня не становились поводом для переживаний. Отличная память и неплохая соображаловка помогали мне успешно отчитываться даже при нарастающем засилье преподавателей-взяточников. Правда, те взяточники «доили» чаще тех, кто приходил за оценкой, не имея знаний. Многие из таких студентов очень редко ходили на занятия, лишь числились, сами же где-то работали, старясь свести концы с концами. В том числе, и для того, чтобы платить взяточникам за экзамены и зачеты.

        Только ради сохранения многоцветности истинной картины, я здесь замечу, что среди преподавателей попадались и такие падшие ангелы, совсем уж рухнувшие морально, которые нагло вымогали исключительно у знающих студентов, к каким относился и я.

        Всё у тех падших вершилось по простейшей схеме: «Вам нужна отличная оценка, но вы до неё явно не дотягиваете! Могу поставить только «четвёрку»!» А дальше они с наглой улыбкой глядели на попавшего в сети студента, давая ему время прийти в себя, оценить безвыходность ситуации и согласиться «дать».

        Я ни разу не согласился! Денег, конечно, мне было жалко, но более всего становилось противно от понимания того, с кем приходилось иметь дело. Потому я и остался не только без медали, на которую поначалу претендовал, но даже без красного диплома. Количество «четвёрок», поставленных мне выкручиванием рук, превысило положенных для красного диплома десять процентов.

        Но я о том и не жалел. Зачем, если все в университете знали, что я при любых оценках – непререкаемый авторитет! И такое знание вполне удовлетворяло моё самолюбие. Я вообще считал себя очень не глупым человеком, возможно, даже умным, и притом оставался оптимистом, что, как показала унылая проза жизни, по определению совместить невозможно!

        Это уже позже я перековался в реалиста, чему бесконечно рад и сегодня – всё же в объективных законах жизни я разобрался самостоятельно! Но, будучи в молодости оптимистом, я тогда полагал, будто мои знания, мои достижения, моё умение учиться и постигать самое сложное, будет обязательно востребованным и вознаграждённым! Мне казалось, будто моего потенциала вполне достаточно, чтобы прожить с пользой для страны и для себя.

  Глава 4. Кое-что из реальности
       Увы! Себе же на беду, я в ту пору ещё оставался типичным оптимистом, то есть, много раз битым и без вины виноватым. Ведь на поверку мои самые лучшие качества в реальной жизни оказались значительно менее востребованными, нежели обычные родственные или иные связи в нужных местах.

       Связи! Вот что сделало моих сокурсников, не блиставших, в общем-то, ничем, кроме лени и глупости, уважаемыми в обществе людьми. Именно они, не имевшие семи пядей во лбу, заняли после выпуска самые престижные должности.

       А я нигде устроиться не мог. И хотя в отделах кадров во мне сразу распознавали палочку-выручалочку для своего учреждения, но откуда-то им звонили, и на хорошее место принимали невесть кого, не глядя на его образование и заслуги.

       Понятное дело, наилучшим применением моим способностям могли стать только НИИ или НПО высокого уровня. Такие солидные учреждения находились, в основном, в оборонке. Но именно по ним специфическая российская «демократия» и нанесла свой уничтожающий удар. Эти объекты, сразу лишившись оборотных средств, сколько бы ни сопротивлялись, были вынуждены сокращать штаты, поскольку оказывались не в состоянии выплачивать даже зарплату.

       Всё больше производственных площадей повсюду пустовало. Огромные цеха, еще недавно подгоняемые завышенными планами в интересах страны, раздавались спекулянтам из числа прежнего руководства областей, районов и городов под торговые комплексы и вещевые рынки. Именно эти комплексы и рынки всё больше процветали, хотя все деньги вывозились спекулянтами за рубеж, чем подпитывали и поощряли расширение производства в Турции и Китае. А там, жирея на наших деньгах, еще больше производили товаров для жиреющих наших спекулянтов. Цепочка замкнулась в кольцо.

       В общем, страна загибалась, а вместе с тем рушились и мои надежды.

                Глава 5. А дальше-то что?
       Провозглашение в нашей стране курса на всеобщую компьютеризацию меня тоже не спасло от безработицы по остро необходимой ранее специальности. Среди руководителей всех уровней тогда очень редко кто-то знал хотя бы основы вычислительной техники, потому не верил в большую пользу от ее использования и рабочих мест, приносящих якобы золотые яйца, не создавал.

       Что уж говорить о том, что оборотную сторону всеобщей компьютеризации тогда вообще никто не мог даже представить. И очень жаль, ибо кто же знал, что она для человечества окажется куда более опасной, нежели ядерное оружие.

       И с этим ничего не поделаешь?! Диалектика! То есть единство и борьба противоположностей! А какая из противоположностей победит, заранее было не понятно!

       Кому-то и сегодня не понять, почему всё в мире получается столь сложно и происходит столь неожиданно.

       То же ядерное оружие, видимо, всё ещё покоится в своих надёжных и недоступных хранилищах, а компьютерный джин уже был выпущен из бутылки на вольные хлеба и, разрастаясь во все стороны словно на дрожжах, кое-где превращался в страшную гидру. И она действительно очень скоро наложила свою лапу на все сферы жизни современных людей, постепенно и вкрадчиво превращаясь не только в умелого помощника в любых делах и досугах, но и в своеобразную удавку.

       Сегодня под контролем не состоят разве что самые маленькие дети, да те старики, которые не смогли освоить компьютерные премудрости, потому не имеют даже простенького телефончика. Остальные же, подписав, не читая непрозрачные пользовательские соглашения на какой-нибудь компьютер или айфон, оказались объектом непрерывного наблюдения, то есть прочно сели на крючок.

       А контора всё пишет и пишет!

       И не только пишет, но и тщательно собирает, систематизирует и изучает любое произнесённое вами слово, каждую покупку, каждый просмотренный видеоролик, каждое перемещение, хоть куда. Она о вас уже знает всё!

       Ничего не найти в природе, что для конторы остаётся вашей личной тайной. Ни имя, ни друзья, в том числе, и те, которых вы умышленно утаиваете даже от своих близких! Ни адрес, ни номера телефонов, ни материальные возможности, ни номера счетов, банковских карт или даже ячеек в швейцарских банках, ни убеждения, в том числе, и политические. Не сможете скрыть даже отдельные телефонные разговоры, привычные маршруты, личные фотографии, состояние здоровья во всех подробностях, предпочтения в чём угодно или вкусы, включая, ваше ежедневное меню!

       О вас знают всё! Когда и с кем вы легли спать, где и с кем работали на заре советской власти и где работаете сегодня? Что вы думаете об окружающих, и что они думают о вас?

       Конечно, конторе в точности известно ваше отношение к местной и федеральной власти, как в частности, так и в общем, а также степень патриотизма по отношению к СССР или к нынешней РФ. Они знают ваш любимый цвет и название зубной пасты, номер и марку автомобиля, в какое время возвращаетесь домой и то, почему на свой четвёртый этаж поднимаетесь, игнорируя лифт. Они знают о вас даже то, что сами вы о себе пока не знаете! Или же, знать не хотите!


       И если бы это являлось лишь моей шуткой, но исчерпывающая информация о каждом жителе планеты уже давно накапливается в построенных специально для этого огромнейших серверах, расположенных на территории одного из штатов США.

       Такая информация позволяет не только очень точно прогнозировать череду поступков любого человека на планете, но даже вести его неким путём, заданным невидимым Заказчиком.

       Информация помогает формированию точных суждений и мнений. И не стоит заблуждаться относительно вашей удивительной самостоятельности и индивидуальности – на самом деле информация помогает формированию, как вам кажется, именно ваших суждений и мнений, которые вы, разумеется, считаете совершенно независимыми! И это хорошо заметно в том случае, когда к каждому человеку услужливо приспосабливаются якобы в его же интересах и его собственный телефон, и компьютер, и автомобиль, и телевизор, и даже стиральная машина!

       Разумеется, это коснулось пока не всех и не в равной степени. Тем более что для конторы не все люди интересны в равной мере. Кому-то она уделяет больше внимания, кого-то лишь фиксирует на всякий случай, как некий человеческий фон, а вдруг где-то пригодится?! Однако же фиксирует всех! Об этом я сужу по себе, но подробности расскажу несколько позже.

                Глава 6. Как я продался и как я купился?
       Я бесконечно долго не мог найти работу по душе. К тому же мои честолюбивые мечты дотла не прогорели, а устраиваться туда, где меня брали, но без карьерных перспектив, я принципиально не соглашался.

       Понятное дело, хотеть – это одно, а иметь – это совсем другое! Я мог хотеть чего угодно, но время уходило, не принимая во внимание мои желания и не спрашивая моего позволения. Оно просто уходило, оставляя вместо себя вакуум в моей душе и, конечно же, в давно опустевшем кармане.

       Кто бы и что ни говорил, но обстоятельства давят на любого человека. И я – тому очередное подтверждение. В моих представлениях не может здоровый мужик, каким я себя тогда считал, не участвовать в общественно-полезном производстве. Он утром обязан являться на рабочее место, возвращаться под вечер домой и регулярно приносить в семью свою зарплату, полученную не за какой-нибудь противозаконный калым, а за достойный труд.

       Всяческие левые заработки мне материально, конечно же, помогали жить, иногда даже неплохо помогали, но их стихийность и нерегулярность меня морально подтачивали всё больше.

       И отец регулярно узнавал, заметно расстраиваясь, устроился ли я куда-то, своим вниманием только усиливая мои терзания. А уж мать ещё эмоциональнее за меня переживала:
       – Это где же видано, чтобы страна разбрасывалась работниками столь высокой квалификации?! Ну, что за времена настали? Что творится в стране?! И когда же ты куда-то устроишься?

       Искать нормальную работу из-за очевидной бесполезности потраченных усилий становилось всё труднее, обиднее и мучительнее. Постепенно во мне вызревало убийственное чувство безысходности, а оно любого способно столкнуть в невидимую поначалу пропасть.

       Вот и я, в конце концов, оказался близок к признанию собственной никчемности. Да ещё при понимании абсолютного неумения устраиваться в сложной и противоречивой взрослой жизни, волчьи законы которой я уже познал на собственной шкуре. После того, как в университете я поверил, будто являюсь любимчиком самого господа бога, мне в моральном плане приходилось особенно тяжело.

       И ведь мне не то чтобы ничего стоящего не предлагали – мне вообще, вообще ничего не предлагали! Правда, однажды в центре города встретилась расфуфыренная однокурсница. И даже набросилась на меня с нескрываемой радостью. Я-то раньше на нее и не смотрел. Но она с большим участием расспросила меня что, да как, вот лёд во мне и просел. А она предложила мне у неё поработать.
       – Ничего себе! – удивился я ее неочевидным возможностям. – Стало быть, ты теперь настоящая капиталистка, коль владеешь средствами производства? – съязвил я. – Выходит, всё-таки дождались мы справедливости! И в каком же качестве ты меня видишь? – спрашиваю я, не веря себе.
       – А у меня, знаешь ли, рекламное агентство своё! – снизошла она, не нажимая из скромности на последнее слово. – А ты ведь компьютерщик, как я помню, да ещё с рекомендациями от самого бога! Мне такие ребята позарез нужны! Дело-то новое, динамичное! И очень прибыльное! Так, что? Пойдёшь ко мне? Я ведь не обижу!

       Мне никогда не хотелось подчиняться женщинам, тем более, в моей работе. Не то чтобы я считал их в чём-то недостойными командных должностей, но всё же такой порядок мне органически не подходил. К тому же работать на женщину на уровне ее «ребят», заглядывающих ей в глаза… Это меня даже повеселило. Вдобавок, мне всегда представлялось крайне унизительным для нормального парня работать в сфере торговли. Впрочем, многие мои сокурсники моё мнение не разделяли и стремились именно туда. Но я-то, глядя на них, своих принципов не менял.

       Оговорюсь, моё самое нелестное мнение о торговле, как о месте возможной или, точнее, невозможной работы для себя, сложилось ещё тогда, когда в стране еще не появилось то, что стало прочно называться рекламой. А уж когда она всем опротивела, мне вообще стало казаться, будто иметь к рекламе хоть какое-то отношение более унизительно, нежели быть продавцом комиссионного магазина.

       Уже потому я не мог принять предложения своей знакомой. И когда она решила, будто я могу прозевать своё счастье, не разобравшись в достоинствах ее предложения, и принялась меня агитировать, пришлось задать ей загадку:
       – Лена, остановись! Не знаешь случаем, какая деятельность связывает воедино мошенничество, алчность и безвкусицу?
       – Ну, ты даёшь, Сашенька! Зато я хорошо знаю, что общего между стремлением к оригинальности и махровым идиотизмом! – оскорбилась она и, не оставляя мне возможности для возражений, повернулась спиной.
       И, как говорится: «Идите, идите и идите!»

       Но ведь других предложений по трудоустройству я не получал даже от своих товарищей. Причём даже от тех, которые сами давно и неплохо устроились. Разумеется, устроились благодаря кому-то и чему-то, но в моё положение они подчёркнуто не вникали. Им нравилось лишь демонстрировать, как они хорошо «упакованы» и не имеют никаких проблем.

       И я, мысленно чертыхаясь, но, не подавая вида, будто чего-то от них жду и надеюсь, отдавал им мысленно, как говорится, всё должное сполна!

       И однажды, когда я беззвучно ругался по такому же поводу, всё-таки уразумел бесспорную истину, если даже друзья не собираются мне помогать, то наша страна бесповоротно вступила на тропу махрового капитализма с его хищным бесчеловечным оскалом, и в связи с этим мне всё-таки придётся менять некоторые правила собственной жизни.

       В первую очередь мне стало ясно, что в условиях поголовного скотства в отношениях между людьми надеяться можно только на себя!

       Придя к столь отвратительному выводу, вытекавшему из беспристрастного анализа моей ситуации, я решил устроиться куда-то хотя бы временно, ибо жить без денег ещё можно, но жить без самоуважения – никак нельзя! Без него от человека останется лишь внешняя оболочка!

       Если опустить подробности о трудностях выбора вакансий из негустого набора, которые хоть в первом приближении могли оказаться приемлемыми, то станет ясно, почему я устроился работать именно водителем грузовика-хлебовозки.

       В общем, дело было сделано, и настало время подвести итоги, которые едва не подвели меня самого!

       Моя первая работа как дипломированного инженера-компьютерщика состояла в развозке хлебобулочных изделий по торговым точкам города. Ко всем моим неприятностям этой важной для людей деятельности, она оказалась ещё и сменной, в том числе, иногда и ночной.

       С первых дней я с удивлением выяснил, что на самом хлебном месте работалось весьма трудно, хлопотно и утомительно. К тому же давил на психику неудобный график работы, заставлявший постоянно высчитывать, когда выходить на работу в тот или иной день, и какие свои дела можно успеть сделать до того.

       Понятное дело, что ко всем трудностям моей деятельности, меня часто подводила старая и, как следствие, удивительно капризная машина Газ-52. Вдобавок почему-то по ночам страшила материальная ответственность, выкручивали руки высокие санитарные требования, напрягали нервы неприятные контакты с продавщицами, обладавшими непредсказуемыми манерами. Иной раз мне даже казалось, будто к ним опасно поворачиваться спиной – того и гляди, вцепятся в моё беззащитное горло!

       Надо признаться, что наслушался и насмотрелся я там предостаточно, чтобы с тоской вспомнить Николая Васильевича Гоголя и позавидовать его умению литературно описывать неописуемое, в том числе, творящееся вокруг меня очень напряженное жизненное недоразумение. Ну, что за люди, в самом деле?!

       К примеру, обычно днем, когда я заезжал на тротуар, чтобы подобраться к торговой точке, откуда таскать лотки с хлебом становилось значительно ближе, очередь помалкивала в ожидании разгрузки. Мне же вменялось самому перетаскивать тяжёлые лотки, выдвигая их самодельной кочергой, вести учёт, чтобы ушлые тётки ненароком не надули, и раскладывать освободившиеся лотки в опустевшем пространстве машины.

       И вот так – весь рабочий день. Загрузился на хлебозаводе, и началось – туда-сюда, туда-сюда! Даже если не шоферить, то через час всё перед глазами шло кругом! И всякий раз находилась-таки хоть одна сварливая бабка, которая принималась меня учить жизни. Всё ей через меня становилось не так! Нервы-то мои и без нее струнами звенели, а если она союзников привлекала, либо противники объявлялись… Тогда страсти разгорались до шекспировских масштабов. Или до банальных потасовок, в которых мне всякий раз как-то везло не участвовать!

       А если кто-то вбрасывал в очередь свежую затравку, моя общественность вдруг возбуждалась качеством современного хлеба. Он-то и впрямь хуже того стал, как мне самому представлялось, который блокадникам в войну выдавали, да только я-то здесь причём?

       Знаете, если всего разок в течение каждого дня все эти заявления да потасовки терпеть, то это ещё можно вынести, а если их десять случаются, да все подряд!? Тут и в себя прийти бывало некогда!

       И всё-таки я врос в свою временную должность, да ещё столь основательно врос, будто в самую постоянную. Работа – она и есть работа! Ее, любую, надо делать на совесть и с душой! Я так и поступал, потому скоро меня многие и продавщицы, и покупатели, и на заводе встречали с радостью, чем и я отвечал этим людям.

       И всё же не забывал о своей мечте, потому глядел по сторонам в поисках чего-то лучшего, да всё без толку получалось. В общем, со своей хлебовозкой я влип по самые уши!

       Но в профессиональном плане я себе плесневеть не позволял. Вникал в бурное развитие компьютеров и частенько калымил, хотя и по мелочам, но потому мои навыки не притуплялись и в курсе новинок был.

       А как же иначе? Вокруг невиданной ранее техники становилось всё больше. Многие в ней не понимали ни бельмеса, хотя кнопки нажимать приноровились. А если требовалось сделать что-то посложнее, так меня призывали.

Особенно в помощи нуждались торгаши, у которых к тому же всегда находилось, чем расплачиваться за мои услуги. Кому-то новую программу хотелось установить, кому-то приспособить ее под конкретные условия работы, чтобы сама всё считала и расписывала таблицами. Уж это я мог с закрытыми глазами!

       Со временем ситуация с калымом для меня только улучшалась. Формально-то ещё в 91-м, ещё в СССР, появились первые интернет-сети, доступные для населения. И всё же до широкого потребителя интернет дошёл значительно позже. Зато в первой половине девяностых, едва цены упали, вместо пейджеров стали стремительно распространяться сотовые телефоны. В 96-м заработала электронная почта Рамблер. И началась красота, как многим казалось! Чем не компьютерная революция?! Все довольны! Сплошные восторги и гонка за приобретением новинок.

       А как переоценить появление принтеров и сканеров? Раньше изготовление пустячной копии текстового материала сопровождалось хождением с шоколадками по мукам и машинисткам, а уж если возникала нужда скопировать рисунок или чертёж, тогда лишь фото и спасало. Но было это очень долго, хлопотно и не резко! Фотография – это вообще дело тёмное и мокрое!

       Конечно же, на солидных предприятиях и в других крупных организациях на громоздких аппаратах, неумеренно поглощавших спирт, и раньше делали так называемые синьки, но их качество всегда было плохоньким! А тут вдруг – раз, два и всё готово в лучшем виде!

       Красота и прогресс оказались рядом, но воспользоваться ими без помощи специалистов редко кто умел, потому я без куска хлеба не оставался, хотя значительно больше людям помогал, нежели на этом деле наживался. По крайней мере, стяжательством я так и не заболел!

                Глава 7. Пашка
       Крутому повороту моей судьбы поспособствовал, сам того не ведая, Пашка, мой недавний товарищ, так и не ставший близким другом.

       В университете друзей у меня было не счесть, но все они куда-то подевались, когда нас выплеснули в самостоятельную конкурентную жизнь. В их глазах я сразу утратил свои прежние достоинства, поскольку не занял ни завидной должности, не переехал на пмж в Германию или Израиль, на худой конец, в Москву, и не заимел папы, хотя бы в чине генерала. В общем, для большинства однокурсников я превратился в неудачника, с которым дело иметь, по их разумению, только время терять!

       А Пашка… Пашке было всё равно, кто я такой. Ему со мной, как я понимаю, было просто интересно. Он со всей очевидностью тянулся ко мне, а я и не отталкивал, хотя поначалу сам интереса в таком общении не имел. Так, теплилось что-то в виде неосознанного покровительства.

       Пашка же, скорее всего, глядя на меня, забывал о дефектах своей биографии – от армии он открутился, высшего образования не получил, нигде и никогда всерьёз не работал. Зато вместо многих пунктов, обязательных для достойной биографии, у Пашки имелся папа, в недавнем прошлом директор обувной фабрики, а нынче – фактический хозяин акционерного предприятия с каким-то забытым мною названием. А заодно тот папа считался владельцем нескольких фирменных обувных магазинов, правда, разбросанных чуть ли не по всей стране, что вносило в его жизнь неудобства.

       Пашка жил, словно кум королю, и часто приглашал меня на рыбалку. Ему льстило принимать меня на правах малоимущего гостя, когда можно было, проявив свою самостоятельность, заплатить за нас обоих. Какие-то деньги у меня, конечно, всегда имелись, но соперничать с Пашкой было бесполезно.

       В его распоряжении числился личный «Мерс», почти новый, но на рыбалку мы ездили на Пашкиной «Газели». Эта машина была очень большой, с длинным крытым кузовом. В нем помещалась современная резиновая лодка с твердым каркасом, рассчитанная на четырёх человек. С той лодки никогда не снимался мощный, но экономичный четырёхтактный японский мотор «Ямаха». На воду лодка по роликам легко соскальзывала почти самостоятельно, а затягивалась обратно еще проще – с помощью лебёдки, постоянно закреплённой в кузове.

       Я не ущемлял Пашку в праве самому задавать темы наших разговоров. Он же по всякому поводу уточнял «Ты, как думаешь?» и никогда не говорил «Мне кажется…», тем самым предлагая мне брать инициативу на себя. Я охотно делился тем, что знал, ибо спокойно поговорить мне давно было не с кем, а Пашка слушал с интересом и всегда соглашался, потому споров у нас не возникало.

       Пашка не был глупым, но его мозг привык обходиться без работы, а потому заплыл жирком! От меня Пашка загружался полезной информацией и проблемными вопросами для последующих личных размышлений, но я сомневаюсь, что очередь до них когда-то доходила.

       Когда Пашка слушал меня, то ему казалось, будто это он мне рассказывал нечто интересное. Такое заблуждение ему льстило, и я это замечал. Рядом со мной Пашка казался себе интеллектуалом, мне же он нравился своим лёгким жизненным настроем и незлобивостью.

       За любые совместные покупки Пашка, умышленно опережая меня, всегда расплачивался сам, нисколько не считаясь с деньгами, которые у него буквально вываливались из карманов, и, видимо, был бы крайне удивлён, попытайся я сделать это за него. И хотя он прекрасно сознавал мою стеснённость в средствах, но своей помощи ни разу не предложил и деньги взаймы не дал. Правда, я никогда и не попросил, но всё же…

       Я замечал, что он намеренно обходил разговоры о деньгах, никогда не расспрашивал меня о работе и о том, на что я существую. То есть, вполне осознанно избегал любых тем, которые могли закончиться обсуждением денежных вопросов.

       Это я вспомнил лишь для полноты его характеристики. Ведь итак понятно многим, что у богатеньких, даже если они на вид кажутся исключительно порядочными людьми, моральный кодекс весьма своеобразен. В этом я убедился на собственном опыте.

       Когда Пашка тратился на нас обоих, то в его представлении это становилось платой за используемый во время прогулки инвентарь. Инвентарём в таком случае он считал и меня. А за себя Пашка всегда платил обязательно и без колебаний! Тем более что денег у него, наверно, от этого не убывало!
Вот, пожалуй, и всё главное о Пашке.

                Глава 8. Калым с прицепом
       Так вот! Однажды слегка озабоченный Пашка поджидал меня у моего дома:
       – Санёк! – он всегда меня называл так или подобным образом. – Тут ко мне две подруги по случаю заглянули и припозорили, засранки! Удивились до ушей, не обнаружив у меня компьютера! Прямо-таки за лоха посчитали. Какую-то дискету мне собирались воткнуть, а было бы куда! Конфуз, как понимаешь! И на фига козе такой баян?
       – Ты бы им так и объяснил!
       – Не! Я только подумал! – махнул рукой Пашка на тот конфуз, будто на наседавшую муху. – Я подумал, что всё же надо покупать баян! Поможешь?

       Мне не хотелось тратить на Пашку свободное время, крайне редко мне выпадавшее:
       – Помочь чем?
       – Да накупить всего, что надо! Чтобы ни у кого не найти лучше! Ты сам всё выберешь, я доставлю, а ты этот хлам наладишь. Договорились?
       – Неравнозначная задачка! – не знал я, как открутиться от Пашки.
       – Не понял! Я же за всё плачу, Санёк! Идёт?
       – С товарища деньги брать мне неловко, но три вечера я на тебя загублю… Как минимум!
       – Ну, что ты опять за своё? – не отставал Пашка. – Назначай свою немалую цену! Все твои неудобства я компенсирую! Да и с какого дуба, скажи мне, я свои деньги отдам дяде, а не тебе? Ты ведь знаешь, сколько за такие дела берут, так в чём вопрос? Скажи только, сколько?

       Я назвал Пашке обычную, но минимальную плату. Он согласился легко:
       – Плачу втройне! Еще и обмоем с тобой! У меня коньяк «Наполеон» настоящий есть, французский! Ты его хоть пробовал?
       - Но ты должен знать, что с подключением интернета заморочки тебе обеспечены! И платить за него придётся ежемесячно!
       – Да не пугай меня деньгами! – засмеялся Пашка.
       – Тогда завтра возле «Авроры» тебя устроит? Примерно в девятнадцать, – сдался я.
       – Замётано! – обрадовался Пашка. – Надеюсь, багажник «Мерса» выдержит!

                Глава 9. Кто бы мог подумать?
       Собственно говоря, только с того согласия помогать Пашке моя жизнь и повернулась в неожиданную сторону.
       Багажника тогда нам едва хватило, когда вдавили в него несколько больших картонных коробок. Один монитор старого образца, ещё с лучевой трубкой, иных тогда и не выпускали, занял половину всего объёма! Ведь это же, по сути, огромный телевизор, только тупой, не способный показывать телепрограммы! Ну и остальное загрузили, включая мелочёвку.

       Я умышленно опускаю малозначительные подробности, даже такую организационно тяжёлую операцию, как вынужденную покупку специального стола под компьютер, который Пашке дополнительно понадобился по ходу нашего дела, чего мы не предвидели заранее.

       – И куда я столько добра пристрою? Для него другой стол нужен! – догадался Пашка.

       И чтобы тот стол пред ним появился, тоже ведь понадобилось море нашего времени. В общем, с Пашкиной затеей я основательно намаялся.

       В итоге всё заработало как надо, хотя радости на лице Пашки я не заметил. Он по-прежнему не понимал, зачем его козе баян, даже когда всё новое и красивое оказалось на своих местах. Работать-то на компьютере Пашка абсолютно не умел, хотя с восторгом убедился, что поисковик легко заменит ему любые словари и энциклопедии, да ещё почти на все вопросы ответит.

       Правда, одним вопросом Пашка меня особенно утомил. Очень уж его волновало, он переживал и опасался, зачем при наладке оборудования и установки различных программ от нас постоянно требовалось какое-то согласие.
       – На что ты меня подписываешь который раз? – беспокоился Пашка. – Зачем мне это «Ок» да «Ок»? Разве так не обойдётся?

       Пришлось на время оставлять на экране всякий текстовый бред, исполненный мельчайшим шрифтом, который известен теперь каждому, кто хоть что-то устанавливал или налаживал на компьютере. И Пашка долго вчитывался в пункт за пунктом этих соглашений, наконец, не выдержал:
       – Им-то всё это зачем? Не пойму, Санёк! Им-то зачем? – часто повторял он, всё сильнее тараща недоумевающие глаза. – Что-то в этом заложено против нас!
       – Ты просто до конца не дочитал… На это всё и рассчитано!
       – Да я уже в самый конец заглядывал! – раздражался Пашка. – Заглядывал, но так ничего и не понял! Белиберда какая-то!
       – Не скажи… Ты же своё согласие всё-таки дал… Ты его им дал, хотя возмущаешься и всё считаешь белибердой!
       – Это ты дал, а не я! – расхохотался Пашка с непонятной для меня злостью. – Это ведь ты кнопку нажал! Ты за всё и в ответе!
       – Не скажи, товарищ папуас! Ведь не я, а ты зарегистрирован как владелец и пользователь! А я действовал по принуждению! С меня-то какой спрос? Я человек подневольный! Мне приказали – я исполнил! – с удовольствием издевался я.
       – Ну, ты и гусь лапчатый! – уже не смеялся Пашка. – И чем нарушение их запретов нам пахнет? Неужели американской уголовкой? Что же они, нас к себе возьмут и там посадят, если мы все эти правила пошлём, куда следует?!
       – Сам пока не знаю… Очень уж витиевато всё написано. Сплошные юридические выкрутасы, а я в них не разбираюсь. Одно мне понятно, если ты владелец, если ты подписался, значит, ты и влип!
       – Кончай запугивать! Лучше объясни, во что же я влип? Надо же мне знать, как от них прятаться! – с кривой усмешкой поинтересовался Пашка. – А я даже не представляю, что теперь мне можно, а что нельзя?!
       – Самое большое, что они от тебя добиваются, чтобы ты никогда и ни при каких обстоятельствах не интересовался ни устройством этого «железа», ни содержанием математического обеспечения. Подозреваю, что враги в нём припрятали множество самых отвратительных сюрпризов! Их-то ты и не должен ни обнаружить, ни обезвредить!
       – А если все-таки? – стал вытягивать из меня Пашка.
       – Тогда они тэбя зарэжут! Киргуду! – засмеялся я. – Забудь ты, Пашка, об этой ерунде! Пользуйся хорошей вещью и радуйся своей беспечной жизни! Вот, смотри!

       Я создал на мониторе самый первый файл, назвав его, чтобы посильнее заинтриговать Пашку, «Очень важно и секретно», и попросил продиктовать мне что-нибудь на эту тему. Просто так, для балды получилось!
       Он замахал руками:
       – Лучше ты сам! Придумай что-нибудь сам! Стихи, например! Или пошли их на… На все возможные стороны!

       Я настучал на клавиатуре первое, что взбрело на ум: «Я уже почти знаю, как можно достичь бессмертия души и тела! И это реально!»
       – Ну, ты и выдал! – покачал головой Пашка. – Разве что-то попроще нельзя?! Чтобы без мистики! Впрочем, бессмертие и мне интересно! Даже холодок по загривку пошёл! И буквы такие красивые здесь получаются! Ох, не зря ты, видно, Сашок, наладил тот чёртов ящик! Мне он уже нравится! Осталось понять, зачем он мне понадобился?! – и Пашка довольно захохотал. – Обмывать его будем на кухне, а то ведь можно и грохнуть что-нибудь! Ты как? Готов?

       Я согласился, но признался, что сначала хотелось бы поесть.

       Пашке всегда кто-то прекрасно готовил. И вообще, кто-то образцово вёл его хозяйство, ведь он, как и я, жены не имел, а от родителей давно отделился.

       Мне кажется, прилипчивый по натуре Пашка с удовольствием бы и сегодня жил с ними, но так уж решили, видимо, сами родители, а не он. Хотя нежелание Пашки мне вполне понятно – жить в одиночестве, как-то не по-людски! Тоскливо и не рационально.

                Глава 10. Паника
       Через два дня утром Пашка нервно ждал меня в «Мерсе» у моего дома. Решить вопрос по телефону он не мог. Во-первых, даже у него не было ни сотового, ни простейшего пейджера, а уж обо мне и говорить не приходилось. Правда, он звонил мне по домашнему, но мама ответила, что я до восьми работаю в ночную смену.

       Пашка пребывал в ужасе, который связывался с неопределенностью ситуации, потому попытался отыскать меня в городе возле хлебных магазинов, но и это не получилось, и он делал то, что ему и оставалось делать – сидел в машине и рисовал себе жуткие картины.

       Это я узнал от него позже, когда вернулся уставшим и голодным после утреннего развоза. Пашка кинулся мне навстречу с укором на лице:
       – Ты вообще понимаешь? Понимаешь? – таращил он испуганные глаза.
       – Почти всё и всегда! – попробовал отшутиться я. – А если что-то сломалось, так не унывай! У новичков всегда ломается абсолютно всё! Даже то, что ломаться в принципе не может! Пойдём ко мне, я хоть умоюсь, да горячего чайку…
       – Давай поговорим здесь! – не согласился Пашка категорически. – После вчерашнего я боюсь замкнутых пространств!
       – Ты всегда был натурой утонченной! – не упустил я возможности почесать язык. – Да что же случилось? Неужели крыша рухнула?
       – Крыша, крыша! – передразнил Пашка. – Это всё твои кнопочки! Всё твои «океи» мне боком выходят! Они из своей Америки до меня уже дотянулись! Вчера еще! Вечером! Понимаешь ты это? Не зря я боялся!

       Пашка действительно был перепуган, а ведь трусом я его не знал.

       – Вот теперь и я ничего не понимаю! – признался я искренне. – Поподробнее можешь? И с самого начала!
       – Будто я что-то понимаю! Вечером ко мне заявился губернатор…
       – Кто? – вырвалось из меня крайнее удивление и недоверие одновременно.
       – Глухой, что ли?! Сам губернатор, на мою голову пожаловал! Хорошо, хоть не прокурор! Я уж подумал, мой кормилец засыпался, да после него всех нас потянули, на ночь-то, глядя! А он вежливо так, спрашивает: «Это вы Павел Геннадьевич Каргин?!» Мне пришлось признаться. А он дополнительно уточнил, один ли я в квартире, и тогда попросил разрешения войти.
       – Ты брешешь, Пашка, или бредишь? Что-то совсем уж фантастика у тебя выходит!
       – Так и я говорю! – задыхался от возбуждения Пашка. – Потом он, закрыв за собой дверь, почти шёпотом спросил, чем я вообще занимаюсь, если ко мне высокопоставленный представитель из США приехал с сопровождающим из Москвы. И всё произошло, это он мне говорит, столь неожиданно для него, что не было возможности хоть как-то подготовиться! Словно незнакомый кирпич ему на голову! От них ведь, от американцев, не отобьёшься, будто жалуется он мне! А я, ничего не понимая, только плечами и пожал. Сам, отвечаю я ему, ничего не понимаю. Ничего! А он мне не верит, зараза!
       – Всех ты заинтриговал, товарищ Паша! – подколол я товарища, так ничего и сам не уяснив. – Неужели тебя завербовали? Но кому ты даже с новым «Мерседесом» понадобился?
       – Тебе всё шуточки! А губернатор меня тихонько, чтобы за дверью не услышали, предупреждает, строго глядя в глаза: «Сейчас вместо меня к тебе войдёт гость, тот американец, так ты родину и меня не подведи! Ты помни, что мы с тобой оба патриоты!»

Пашка замолчал, гася своё волнение, но всё больше возбуждая его во мне, и опять продолжил, задыхаясь:
       – Когда обещанный американец вошёл, я чуть не сел. Представляешь? Само достоинство! Весь из себя, как с глянцевой обложки! Костюмчик темно-серенький с блестящей ниточкой… Моя мечта! Галстучек цивильный, туфельки из молодого крокодила и запашок фирменный, не как от тебя…
       – От меня хлебом пахнет! А если еще и потом, так ты поработай с моё! Потаскай, как я, тогда и узнаешь про дополнительный запашок! – огрызнулся я.
       – Работа – это слишком скучное занятие!
       – Конечно! А я-то думал… – непрозрачно съязвил я.
       – Ты дальше слушать-то будешь? – накалялся Пашка от нетерпения. – Ведь всю твою дыню я на себя принял! И куда теперь ее девать?
       – Разве у тебя могло быть иначе? – снова вставил я Пашке, так и не облегчившему свою душу. – Ладно! И чего же пожелал твой американец с дыней?
       – Не мой, а твой! И не придуривайся! Какая к чертям дыня?! Сначала он меня по-русски спросил, на каком языке мне удобнее изъясняться. Вот же, зараза заморская! Ясно же, на каком, отвечаю я ему – на родном! Потом спросил, есть ли у меня персональный компьютер? Но сам его сразу обнаружил и попросил загрузить. Потом с улыбочкой, будто всё это просто так, выпытывал у меня, где я учился, какую должность теперь занимаю, не связан ли я или мои близкие родственники с медициной? Может, спросил он, ваша жена или подруга работает в медицине? Спросил, что мне известно о геронтологии? Я эту чертовщину хоть сейчас правильно тебе назвал? Выходит, он со мной вёл светский разговор, что ли?
       – Ничего мне пока не ясно! Что-то главное ты упустил! – засомневался я.
       – Да что же тебе не ясно? Это ты со своими «оками» ко мне эту американскую проблему запустил! Он же спросил моего разрешения воспользоваться компьютером, потом что-то понажимал и сразу твоя дурацкая проба пера на весь экран: «Я почти знаю, как достичь бессмертия души и тела! И это реально!»
       – Положим, в твоём компьютере ничего другого пока и нет!
       – А американца другое и не интересовало! Он мне сразу в лоб: «Это ваш контент?»
       – Я гляжу на него бараном: «Чего?» А он переспрашивать не стал, только спросил, чья это работа, тыча в экран монитора? Кто такой странный текст набирал? Я тебя с потрохами и выдал. А он – деловой – сразу заинтересовался, где с тобой можно встретиться?
       – Чушь какая-то! Или ты так лихо шутишь? – не выдержал я потока настораживающей информации. – Адрес мой ты, конечно, сдал? Так?
       – А что? Мне следовало дожидаться, когда меня американцы пытать начнут? – парировал Пашка.
       – Но меня-то до сих пор не пытают! – констатировал я очевидный факт. – Что-то другое их интересует, а что? Думай, Пашка!
       – Каждому своё! Потом американец мне заметил, что время позднее, попрощался и вышел, предупредив, что нанесёт тебе визит до полудня. Так и сказал, собака, до полудня! Тоже мне, Лев Тургенев!
       – Да, уж! Может, действительно Лев! Но за такие новости тебе – моё большое спасибо! А я пойду готовиться к приёму высоких гостей! Правда, и икра у меня, и все артишоки вышли!
       – Иди-иди! – одобрил Пашка. – Только нас в свои шпионские делишки больше не впутывай! Моему отцу такой надзор здоровье вмиг испортит.
       – А губернатор после ухода американца опять заходил? Заходил? – спросил я напоследок.
       – А ты как догадался? – удивился Пашка.
       – Логика, Паша! Просто логика! Так заходил или нет?
       – Ночью заезжал. Наверно, когда американцу одеяльце поправил и колыбельную спел. Он у меня допытывался, чем я обязан приезду американца? И просил держать его, то есть, губернатора, в курсе событий, собака! – чуток расслабился и усмехнулся Пашка.
       – Ладно, пошёл я готовиться! – сказал я, чтобы как-то закончить бесполезный разговор, и направился к своему подъезду, услышав в ответ:
       – Так ты обещал нас не впутывать! Держи слово, Сашок, а то табачок будет врозь!

  Глава 11. Сватовство
      Ровно в двенадцать зазвенело за дверью. Я дружелюбно встретил гостя, в одиночестве представшего на лестничной площадке:
      – Сэ-э-эр! – пропел я ему почерпанное в иностранном фильме.
      – Мистер Гвоздёв? – уточнил американец по-русски и без акцента, привычно склонив голову.
      – Это так! – я жестом пригласил гостя войти, заметив для себя с усмешкой, что мистером до сего дня меня не называли!
      Американец, как и предупредил меня Пашка, своим внешним видом, наружностью и умением держать себя уважительно, но с достоинством, мог поразить кого угодно.
      Мы прошли в комнату, и присели в глубокие кресла у окна.
      – Как я могу к вам обращаться, сэр? – уточнил я.
      – Прошу простить! – сделал он поклон головой, не привставая. – Доктор Кеннеди Джон третий!
      – Мне очень приятно! – опешил я. – А не имеете ли вы отношение к погибшему Президенту США?
      – Вы хорошо осведомлены, мистер Гвоздёв. Я действительно выходец из большого рода Кеннеди! – произнёс гость сдержанно, будто для меня эти сведения ничего не значили.
      Однако я воспринял их как гром небесный! Ещё бы! Родственник Президента США у меня в гостях! Сон это, бред или всё, вместе взятое? И о чём он намерен беседовать с водителем хлебовозки?
      – Можно короче! Можно, просто доктор Кеннеди! Так вот, если вплотную приблизиться к существу вопроса, то ваш покорный слуга давно занимается проблемами бессмертия! Надеюсь вам, мистер Гвоздёв, известно, что мировая геронтология уже добилась некоторых успехов на пути к своей главной цели, но в последние десятилетия она тяжело буксует, оставаясь в тупике. Так у вас говорят?
      Я качнул головой в знак согласия, всё ещё не понимая, я-то здесь причём?
      – Кое-что слышал, – подтвердил я скромно. – Но в этой области я не специалист!
      – О! Только не скромничайте, мистер Гвоздёв! В университете у вас был прекрасный имидж оригинально мыслящего человека! Вы ведь подавали большие надежды! Это нам известно доподлинно. Надеюсь, что вы и со мной сможете поделиться некоторыми вашими изысканиями в этом направлении! Я очень надеюсь! Иначе моё дальнее путешествие окажется бесполезным. Видите ли, мистер Гвоздёв, при всей любви к вашей стране и ее истории мне сейчас совсем не до банальных туристических экскурсий!
      – Мне очень жаль, уважаемый доктор Кеннеди, но вы меня явно переоцениваете! – решил я хоть как-то выпутаться из этой нелепой истории, тем не менее, при такой подаче в мой адрес я не хотел выглядеть и полным ничтожеством, вот и задумал поиграть подвернувшуюся мне роль до полного своего разоблачения. – В настоящее время я не обладаю той информацией, которая может быть интересной не только вам, уважаемый доктор Кеннеди, но и той науке, которую вы представляете.
      – Я вас понимаю, мистер Гвоздёв! Возможно, в этом вы и правы! – он помолчал, поглядел вокруг себя, будто с интересом, и продолжил, – но когда вся мировая наука буксует, то сдвинуть ее с мели иногда способно даже дуновение лёгкого ветерка. В таком случае, как вы понимаете, важна не столько сила ветра, сколько его направление. Как знать, может, вы как раз и сможете дунуть в нужную сторону? В пору полного штиля важен любой ветерок, не так ли? Потому сейчас я перед вами и сижу.

      – Мне ваши слова, конечно, льстят! И я, уважаемый доктор Кеннеди, обязательно поделюсь с вами всем, что знаю, но пока это будут лишь идеи или концепции, если угодно! Разрабатывать такую тему в одиночку я даже не собирался. Для этого у меня недостаточно сил и средств.

      – О! Мистер Гвоздёв! Об этом вам не стоит беспокоиться! Под хорошую идею средства у нас найдутся! И поскольку сегодня мы с вами уже кое-чего достигли, я имею в виду ваше согласие на сотрудничество, то мне самое время узнать ваши условия для начала совместной работы. Я вас внимательно выслушаю и сразу обещаю, что наше устное соглашение обязательно будет оформлено письменно в строго юридическом порядке.

      – Ну, что вы, уважаемый доктор Кеннеди! Я смущён, ибо мой вклад окажется значительно меньше ваших ожиданий, не желаю вас разочаровывать, потому я ни на что не претендую. В советское время в таких случаях говорили так: «Если желаете меня отблагодарить, так подарите, что вам не жалко!»

      – Мистер Гвоздёв! Я очень ценю ваше решение сотрудничать с нами и, если вы позволите, буду лично представлять ваши интересы при оформлении контракта. Вас это устроит?

      – Вполне! – согласился я. – Могу начать немедленно.

      – О, да! А я могу включить свой диктофон?

      – Всё, что вам угодно, сэр. Насколько мне известно, геронтология пытается решить свою главную задачу, продление жизни человека вплоть до бессмертия, исключительно биологическим путём. Я не специалист в биологии, потому не могу обоснованно судить о перспективах таких исследований, однако длительное отсутствие ощутимых достижений указывает мне на возможную ошибочность выбранного пути. По крайней мере, на современном уровне развития биологии. Возможно, биологическое направление геронтологии – это перспективы будущего, но не сегодняшнего дня. Вы согласны, сэр?

      – Не могу критиковать коллег до тех пор, пока они сами меня к этому не призовут! – дипломатично закруглил мой гость.

      – Я тоже, уважаемый доктор Кеннеди, их не критикую. Я лишь обобщаю свои наблюдения. Мне ближе иной подход к достижению бессмертия.

      – Очень интересно! Я весь внимание! – сказал и замер гость.

      «Боже мой, куда меня понесло?! Как бы моё кривляние на заданную тему не обернулось большими проблемами! Мне только этого и не хватало! Не в свои сани не садись!»

      – Представьте себе, – всё же начал я, – что нам удалось создать компьютер, который с нашей помощью зафиксировал бы в своей памяти абсолютно все сведения о некотором субъекте. О том субъекте, которому мы собираемся обеспечить бессмертие. Понимаете? Абсолютно все сведения! То есть, его подробную биографию, образование, наклонности, предпочтения, любые знания, умения, его индивидуальное понимание мира, оценочные суждения об окружающих его людях, странах, предметах, его вкусы, привычки, включая и плохие… Извините! Я излагаю слишком сбивчиво, но вы, надеюсь, понимаете. Любой штришок, хоть как-то связанный с субъектом, должен оказаться в памяти компьютера без малейших искажений. Разумеется, в цифровом виде. И он должен существовать в памяти сам по себе, но в системе, то есть, связанный самым точным способом со всеми остальными штришками! Как это и происходит в сознании любого разумного человека!

      – Очень хорошо, мистер Гвоздёв! Я вас хорошо понимаю! Но ведь перед нами стоит задача продлить жизнь конкретного человека! А в лучшем случае, сделать его бессмертным. Так? И всё это касается только человека, а не компьютера! Но у вас человек всё равно умрёт, а компьютер, воспроизводящий всё о нём, продолжит существование, возможно, ещё очень долго! Но разве нам важно продление жизни компьютера? Или я вас, сэр, не понимаю?

      – Уважаемый доктор Кеннеди! Вы просто забегаете вперёд! Для начала я хочу, чтобы вы представили себе только такой компьютер! И то, что нам, несмотря ни на какие трудности, удалось создать в нём цифровую модель субъекта, которая по факту может считаться точной копией сознания интересного нам субъекта. Представили?

      – Уже представил! Итак, я правильно вас понял, что мы в компьютере создали точную копию сознания интересующего нас субъекта? Правильно?

      – Именно так, уважаемый доктор Кеннеди! Именно так! Пока лишь цифровую модель сознания объекта. И для нас очень важно, чтобы она полностью и без искажений отражала сознание конкретного субъекта! Чтобы она на всё реагировала точно так же, как реагирует сам субъект. Если мы это получили, то, считайте, сделали первый полный шаг к своей цели. Поздравляю вас, доктор Кеннеди!

       Мой гость, кажется, всё понял и засмеялся. Значит, понял и я, мне можно идти дальше.

       – Итак, мы имеем точную цифровую копию сознания субъекта. Если она действительно точна, то это цифровое сознание станет ощущать себя не копией, а оригиналом. Согласны? То есть, сознание, заложенное в машину, будет чувствовать себя человеком! Оно будет на всё откликаться точно так, как и сам оригинал-субъект.

       – О, да! Я вас понимаю! Такое можно представить! И модель действительно сможет вести себя точно так же в разных ситуациях, как и сам оригинал, то есть, как живой человек, называемый нами субъектом. И что же дальше? – заинтересованно следил за ходом моей мысли гость.

       – А дальше я вас спрашиваю, чем же наша модель отличается от настоящего субъекта, то есть, он живого человека? Мне видны два существенных отличия. Первое. Мы пока не связали цифровую модель с текущими условиями обитания субъекта, с раздражителями, его окружающими. Иначе говоря, модель обязательно должна быть погружена в реальную жизнь субъекта, должна получать самую новую информацию, соответствующую реальному времени, которую получает или мог бы получать субъект, оставаясь в живых. Так? И если вы согласны, то изложу второе. Наша цифровая модель до сих пор лишена хоть какого-то живого человеческого тела. Так?

       – Мысль бесспорная, – ответил доктор Кеннеди, – Но я пока не понимаю, куда она нас заведёт?

       – В нашем распоряжении есть несколько вариантов действий, – успокоил я его. – Чтобы не углубляться в детали, давайте договоримся, что мы как-то уже сумели «подключить» цифровую модель ко всей информации, ко всем раздражителям внешней окружающей среды. Будем считать эту сложнейшую задачу решённой. То есть, будем считать совершенным второй шаг! Вы согласны?

       – Пусть будет по-вашему!

       – Тогда следите за моей мыслью. Цифровая модель, считающая себя настоящим субъектом, опираясь на переработку сигналов от раздражителей окружающей среды в реальном времени, фактически будет развиваться во времени как полноценный живой человек, то есть, по-нашему будет нормально жить! На самом деле это лишь сама машина будет день ото дня полагать, будто она живой человек! Так? Значит, модель сознания субъекта, заключенная в машине, будет считать, что она проживает человеческую жизнь. То есть, живет долго или почти вечно, если вечно будет работать компьютер. Здесь, конечно, в вопросе вечности присутствует некоторая условность, но мы ее с вами понимаем, да?

      – Замечательно! Всё именно так! – восхитился гость.

      – Тогда, – стал напирать я, – остаётся важнейшая проблема наделения компьютера человеческим телом. Без него машина будет считать, что она живая, даже будет отвечать на вопросы, будет реагировать на всё точно так, как сам субъект, а вот окружающие, не видя перед собой знакомого лица, не поверят, будто субъект жив. Так? – старался я следить за гостем, всё ли он понимает?

      – Понятно, что так! Компьютеру обязательно нужно какое-то человеческое тело. Тело, которое он бы считал своим собственным! Тело, которым он бы управлял, с которым бы жил среди людей! И с которым люди воспринимали бы его как полноценный живой субъект, как известного им человека.

      – Именно так! – обрадовался я тому, что всё так складно у меня выходит. – Например, мы могли бы сделать цифровую модель вашего родственника, президента США, а все граждане страны, если бы не знали, что он давно убит, воспринимали бы его как живого президента. И он бы их не подвёл! Он действительно выступал бы по телевидению, принимал любые решения, на всё реагировал бы как самый настоящий живой президент Джон Кеннеди. Но кое-что я от вас скрыл, упрощая очень сложную задачу, а вы, кажется, этого не заметили!

      – И что же именно? – усмехнулся, но и насторожился гость.

      – Компьютер придётся втиснуть в очень тесную черепную коробку. Это раз! И подключить его ко всем мышцам, системам и органам тела, чтобы оно продолжало работать как полноценный биологический организм, даже есть, пить, и так далее. Подключить к компьютеру все органы чувств, то есть, глаза, уши, нос, даже кожу. Через них компьютер будет, как живой человек самостоятельно получать информацию о среде обитания. Это два! И ещё надо будет решить многие технические проблемы обеспечения работы самого компьютера в черепной коробке. Ну, например, питание его электрической энергией, смазку, самоочистку, настройки, тепловой обмен. Это три!

      – Ну и ну! – только и сказал гость, оценив масштаб и трудности последних задач.

      – Я понимаю ваше беспокойство, вызванное пониманием трудностей реализации проекта, но мне кажется, что вы и теперь не все из них разглядели, уважаемый доктор Кеннеди.

      – И что же я не разглядел, по-вашему? – улыбнулся гость.

      – От вас ничего скрывать не хочу! Большая проблема связана с тем, что тело со временем стареет. Затормозить старение у нас не получится, ведь это отдельная задача, которая пока никем не решена. Тогда тело нам периодически придётся менять, заметая следы замены. То есть, делать наши манипуляции незаметными для посторонних людей. В общем-то, теоретически это не столь уж сложно. Придётся лишь подбирать двойников и приближать их к настоящей действительности, то есть, дорабатывать.

     – Что ж, это не только оригинально, но и вполне возможно, хотя и невероятно трудно! – согласился гость. – Надеюсь, остальные проблемы мне удалось разглядеть? – он широко улыбнулся. – Если так, то поставленную задачу можно считать принципиально разрешимой. То есть, вполне возможно, что приложив очень большие силы, средства и таланты, мы сможем обеспечить солидное долголетие или почти вечную жизнь некоторым субъектам, как вы их назвали. Я вас правильно понял, мистер Гвоздёв? Не так ли? Это принципиально возможно?

      – Именно так я это и понимаю, уважаемый доктор Кеннеди! Но нельзя недооценивать сложность множества препятствий на этом пути! Они более чем существенные! На их преодоление может уйти та самая вечность, к которой кое-кто стремится уже сегодня. Возможно, именно с этих позиций кто-то мою идею категорически не приемлет. И не дай бог, как говорится, чтобы ими стали люди очень влиятельные.

      – Похоже, вы начинаете меня отговаривать от своей же идеи! – засмеялся гость, но было заметно, что он не мог скрыть радость от знакомства с моей идеей. Она явно пришлась ему по душе, и я, не зная, что за этим последует, решил схитрить. – Время обеденное, уважаемый доктор Кеннеди! В своей квартирке, пока нет моей Светланы, могу предложить лишь чай с печеньем. Минутку подождите, я только поставлю чайник. Надеюсь, вы согласны?


       Через десять минут я с родственником бывшего Президента США пил чай у себя в комнате. Разве кто-то мне поверит?!

       Кеннеди нахваливал откровенно плохой чай, гордо называемый нами английским, и посматривал на меня испытующе. Я понимал, что он подбирает фразы, чтобы не огорошить меня своим итоговым и разгромным мнением о нашей беседе, о моём наглом экспромте, потому тоже молчал и наблюдал за ним. Мы оба тянули время, обдумывая дальнейшие действия.

       Я опять подлил ему чай – пусть мучается от моей гадости, прежде чем выдать мне свою гадость! В конце концов, я очень неплохо, как тогда мне представлялось, справился со столь мошеннической ролью. Сам за собой таких талантов раньше не замечал. На государственную премию, может, я и не тянул, хотя, кто это видел и знал? Это ведь, под каким углом посмотреть! У нас и не такие пустышки становились лауреатами!


       Кеннеди поставил чашку на стол, поблагодарил за угощение и выдал многообещающую фразу:

       – Мистер Гвоздёв! Возможно, я с первого раза не разобрался в вашей идее, но, во-первых, у меня осталась запись нашей беседы, я ее ещё прослушаю, а во-вторых, мне ваша эффектная идея очень понравилась сама по себе. Да! Не скрою, понравилась! В ней виден принципиально новый подход к решению задачи. И при определенных условиях он может дать весьма интересные результаты. Я не уполномочен принимать на месте окончательное решение, но думаю, что нам вдвоём разрешат взяться за разработку вашей идеи.

       У меня глаза, наверно, оказались на лбу, потому что гость улыбнулся и продолжил:

       – В связи со сказанным, я делаю вам предварительное предложение возглавить все работы по этой теме уже в США. Скорее всего, в вашем распоряжении окажутся две или три лаборатории разного профиля, усилия которых вы и будете направлять в нужном нам направлении. Если моё руководство одобрит мои предложения, то официально вы сможете занять должность Ответственного менеджера проекта. Это высокая должность и хорошо оплачиваемая. Ваши бытовые проблемы, связанные с переездом в Кремневую долину и обустройством на месте, мы возьмём на себя. В том числе, если вы пожелаете взять с собой свою будущую супругу, прекрасную миссис Светлану, то мы вам во всём поможем. Я ничего не перепутал?

       «Ничего себе! – подумал я. – Насколько он со всех сторон успел меня прощупать! Уже и о Светке осведомлён, шпионюга!»

       – Тогда ещё кое-что, – продолжил гость. – Я прошу вас простить меня за неконкретность в деталях, но у нас ведь пока лишь предварительный разговор, так ведь? Да и вы, уважаемый мистер Гвоздёв, пока не выразили своих пожеланий! Я же готов выслушать их немедленно или, когда вам будет угодно, если желаете всё обсудить с миссис Светланой!

       – Спасибо за столь высокую оценку моей идеи, пока лишь черновую, не проработанную на всю глубину, уважаемый доктор Кеннеди, но мне всё же сдаётся, будто вы переоценили мои возможности. У меня нет опыта научного руководства большими коллективами. У меня нет ученых званий и степеней! Я не знаю в должной мере английского языка! Вообще не знаю! И, кроме того, переезд в Штаты… Это настолько неожиданно для меня…

       – Так, когда же штурмовать научные вершины, если не в молодости?! Не дряхлым же стариком браться за великие дела!

       – С мною-то всё ясно, такие задачи мне вряд ли по плечу, но вам-то я зачем понадобился? – я действительно не понимал устойчивого интереса ко мне моего гостя.

      Разве американцы не смогут без меня разработать мою тему? Ведь запросто сварганят! И ещё лучше, чем я ему наплёл. У них же опыт! У них знание своих американских возможностей, смежников, институтов и кампаний, а я даже в языке их ни бум-бум.

      Гость засмеялся:

      – Всё же вы очень оригинальный человек, мистер Гвоздёв! Вы сказали сейчас совсем не по-русски – «вам-то я зачем?» Понимаете меня, эти слова подразумевают, будто вы не сделаете ни одного шага, если за этим не предполагается ваша выгода. Из ваших слов получается именно так! Это очень не по-русски! Это – очень не ваш жизненный принцип! Это – очень по-западному! Русские же очень часто совершают поступки от души, то есть, против логики! Против своей выгоды! Но всё чаще мне приходится слышать фразу, подобную вашей: «вам-то это зачем?»

       Теперь уже усмехнулся я. Мне стало заметнее, нежели в начале разговора, что гость не так уж откровенен со мной, каким старается казаться. И я промолчал, не стирая насмешливую улыбку со своего лица. И это сработало. Гостю в ответ пришлось самому брать слово:

       – О! Я замечаю, что вы не столь уж просты, как мне и говорили.… Впрочем, это не важно! Я расскажу вам абсолютно откровенно, «зачем вы нам нужны?» – он опять засмеялся, давая мне понять, что отвечает моими же словами. – Мы давно наблюдаем за русскими, обладающими интеллектом, выше среднего. Это тонкая работа со многими индивидуальностями, с личностями. Это сбор официальной информации о человеке, о карьерном продвижении, о научной и иной деятельности, поиск рекомендаций, отзывов, слухов, мнений. Мы знаем об интересных людях по рекомендациям и отчетам русских, которые переметнулись, как вы говорите, к нам. Мы следим за выпускниками ваших технических вузов и даже некоторых гуманитарных вузов, в которых есть достойные технические факультеты, прежде всего, биологические и по вычислительной технике. Мы знаем каждого не только по фамилии, имени или в лицо! Мы на каждого имеем обширное досье. В нём сведений о человеке больше, нежели он сам о себе смог бы рассказать! Потому мы можем любым человеком, если надо, управлять, как нам угодно!

       – Вот-вот! – перебил я гостя. – Вы можете управлять, как вам угодно, нажимая на психологические кнопки! Этим со мной теперь и занимаетесь?

       – Бог с вами! Я же вас не вербую! Я же не покупаю вас американскими ценностями или пресловутым американским образом жизни! Я не подталкиваю вас к измене родине! Я всего-то веду с вами разговор как с равноправным партнёром. Ведь в недалёком будущем вы им и станете?

       – Но на мой вопрос вы, сэр, так и не ответили! – съязвил я.

       – Обижаете! – гость включил извиняющуюся улыбку абсолютной покорности. – Хотел, но как-то не вышло! Однако я могу начать заново и ответить короче, если вам так угодно!

       – Будьте так добры! – я уже не мог столь быстро избавиться от привязавшегося ко мне язвительного тона.

       Он заметил это и, пожалуй, будучи мастером психологических атак, сделал обо мне еще какой-то свой и непонятный мне вывод. Он становился всё изощрённее и опаснее! Он предвидел все мои действия наперёд и уже знал свой следующий шаг, загоняющий меня в угол!

       – Мистер Гвоздёв! Мы сейчас беседуем с вами лишь потому, что нам стал известен ваш оригинальный подход к достижению интересующей нас цели. У нас-то такой подход, к сожалению, пока не родился. А ведь мы, как вы знаете, тоже не сапогом деланы! – гость красиво усмехнулся. – Мне очень нравится этот ваш юморной оборот! Так вот! Вы стали автором ценного подхода к решению невероятно сложной задачи! Но ведь гениальные идеи не рождаются в головах глупых людей, это нам понятно! И если уж у вас возникла гениальная идея, то вполне возможно, за нею последуют и другие. Это только снаряды в одну воронку не ложатся, а с гениальными идеями происходит как раз наоборот! То есть, мы надеемся, что вы нам будете полезны. Как видите, с моей стороны проявлена беспредельная откровенность! – он опять широко и открыто улыбнулся, будто довёл до конца долгое и трудное дело.


        – И всё же вы меня сильно переоцениваете, а потому можете проиграть по-крупному, уважаемый доктор Кеннеди! – стал я собираться с мыслями.

        «Чем же этот разговор может закончиться для него, и чем – для меня? Кто из нас окажется в победителях, а кто – в дураках? Сейчас у меня позиции, кажется, сильнее, чем у него. Мне-то терять почти нечего, если не говорить трибунными словами. К тому же, это он меня уговаривает, а не я его! Это он рискует, предлагая мне, видимо, большие блага и деньги! Это он рискует перед своими боссами познать на себе их неудовольствие, если я не оправдаю в будущем их надежды. Так что, инициатива в моих руках! И что же? Неужели меня покупают? Безусловно! И цену предлагают большую, но ведь могут и обмануть! Я уже совсем, как тот телок попался, верю в искренность каждого его слова, а он ведь мастер мозги выкручивать! Кто же знает, как моя жизнь повернётся по приезду в США. Разберутся во мне, да и скажут – пошёл вон, прохвост! И что я там стану делать? Руками махать? Возмущаться? Или призывать жирных капиталистов к совести, мол, вы же обещали?»


        – Я привык рисковать, опираясь на своё видение ситуации! – ответил мне гость. – И чаще я не проигрываю. К тому же большие выигрыши невозможны без большого риска! Разве не так, мистер Гвоздёв?!


       – Допустим! Пусть всё так и есть! – я всё ещё не знал, что ему ответить по большому счёту, а время-то шло и уходило от меня. Моё время, мой счастливый или, кто же знает, мой несчастный билет. Как оно повернётся в реальности, если не на словах? – Но скажите мне как на исповеди, уважаемый доктор Кеннеди! Как вы на меня вышли?

       Мой гость широко усмехнулся, будто я его только что крупно одарил:

       – Уважаемый мистер Гвоздёв! Мне представляется, будто это вы и без меня знаете, но проверяете себя, не ошибаетесь ли. Разве не так? Неужели сами себе не доверяете?

       – Гипотеза на сей счёт у меня, конечно, имеется, но всё-таки хотелось бы услышать…

       – А, пожалуйста! – гость широко взмахнул рукой, будто согласился рискнуть ради меня самым дорогим. – Всё предельно просто! Всё именно так, как вы и понимаете. Разумеется, мы держим под своим контролем каждый компьютер. Ведь любой из них, как только входит в интернет, начинает передавать нам нужную информацию. Всё просто! Мы следим за появлением хоть где-то ключевых для нас слов. В вашей фразе такое слово появилось – это бессмертие. Правда, оно не стало прямым выходом на вас, поскольку компьютер купили не вы, но за новичками мы тоже некоторое время следим и снимаем свой контроль, если не видим перспективы. Ну, вы понимаете… Попадаются люди интеллектуально опустошенные. От них, большей частью, нам ждать нечего. Мы и не ждём! Хотя однажды за их компьютер может случайно сесть одарённый брат, сестра или кто-то иной, заряженный важными идеями. Потому мы к тотальному контролю относимся со всей серьезностью. Такой ответ вас устроил, уважаемый мистер Гвоздёв?

       – Мне кажется, вы намерены поразить и подавить меня своими фантастическими возможностями слежки за всеми людьми планеты?

       – Да, ничуть, уважаемый мистер Гвоздёв. Но некоторые возможности у нас имеются! Мы действительно следим за всеми! И не только в вашей стране! Но следить за всеми, это не значит, что следить за каждым! Большинство людей ничем нас не могут удивить. Им мы уделяет минимум внимания. Но это же усиливает наши возможности наблюдать за остальными.

       Гость помолчал, а я тишину не разрушил, ожидая от него очередного шага. И он сделал этот шаг, видимо, уяснив себе, что я сам не знаю, чего хочу. Потому говорить со мной можно долго, но без нужного результата для себя. Стало быть, пора закругляться:

       – Итак, мой дорогой новый друг! Мой уважаемый мистер Гвоздёв, я не сомневаюсь, что вы примете все мои предложения? Я по вашему лицу вижу, что вы мудрый человек и готовы сказать своё решительное «да»!

       Я усмехнулся, а гость инициативу из своих рук так и не выпустил:

       – Очень рад, что вы согласны принять верное решение! – сказал он мне так, будто я уже действительно дал своё согласие. – Поздравляю вас, мистер Гвоздёв! Вы самостоятельно приняли очень верное решение! Разумеется, мы будем очень рады сделать вашу жизнь и жизнь вашей будущей очаровательной супруги в нашей стране самой приятной. Посчитаю за честь быть представленным в ближайшее время миссис Светлане. Все формальности, связанные с оформлением документов и прочим, мы берём на себя. Ещё раз вас поздравляю и кланяюсь вам!

       Это было сказано настолько убедительно, настолько напористо, что возражать мне показалось невозможно. И хотя моя судьба в тот момент делалась чужими руками, я с этим почему-то смирился:

       – Хорошо! По рукам, доктор Кеннеди!

                лава 12. До отъезда
       Вспоминая теперь, как всё происходило, я не стану лукавить, будто оказался таким уж непреклонным патриотом. Не стану никого убеждать, будто упирался изо всех сил, прощая даже самые ужасные нестыковки своей жизни на родине, те надоевшие лотки с хлебом, нехватку денег даже на приличные ботинки, лишь бы не оказаться во вражеском стане.

       Нет! Я не стану лукавить! Я вовсе не упирался и спустя три недели оказался в Сан-Франциско. Если бы я уже тогда был американцем, то непременно бы добавил, что это находится в штате Калифорния, то есть, в США. Это у них принято сообщать потому, что американцы географию своей страны знают очень плохо. Им подсказки требуются, чтобы отыскать на карте даже такой большой американский же город как Сан-Франциско.

       Смешно говорить, но американцы в своём незнании пали столь низко, что упоминая столицу США город Вашингтон, непременно добавят, что это в округе Колумбия (так было до 26 июня 2020-го года). Даже про известный всему миру город Нью-Йорк американцы скажут, что его следует искать не где-то в Японии, а в штате Нью-Йорк. В общем, молодцы, всем на удивление! Понятно объясняют, рассчитывая, видимо, только на таких же дебилов, как сами!

       Теперь-то, спустя многие годы, проведённые в Америке, я лучше представляю себе жизнь местного населения в США. Ведь в Советском Союзе наши люди американскую жизнь прямо-таки сказочно идеализировали. Идеализировал ее тогда и я, считая, как и многие советские люди, что на Западе всё прекрасно, нас же в СССР просто дурят, будто у них всюду нищета и обман.

       А в реальности тамошняя жизнь, как было и у нас, оказалась весьма различной для разных людей. Она мало напоминала рай, даже в тени знаменитых небоскрёбов, которые знакомы почти каждому жителю планеты по фильмам или фотографиям. Но одно дело, если смотришь на небоскрёбы издалека, когда они красиво торчат над городом, и совсем другое, когда находишься рядом под их давлением на психику, ощущая, свою муравьиную никчемность.

       Кому-то, конечно, американская жизнь, как советским людям всегда и казалось, действительно стала раем на Земле, но таких людей в США всегда было мало. И их белозубые улыбки большинству американцев и, тем более, полунищих эмигрантов, виделись только на теле- или киноэкранах! Сами же они жили иной жизнью, хотя и не роптали, поскольку в «свободной стране» надеялись на лучшее, ведь и им основательно промыли мозги огромными американскими возможностями стать каждому миллионером.

       Потому-то остальные жители страны, производившей треть мировой продукции, будь то коренные жители США или вновь испеченные граждане, просто жили. И чем труднее им это давалось, тем чаще они попадались мне на глаза. Потому что таких людей в Штатах было всегда не просто очень много – только они везде и попадались!

       Даже по официальным американским данным более десяти процентов населения США в то время получали пособия на продовольствие, без которых они очень скоро загнулись бы от голода. Теперь зависимых от такого пособия стало еще больше.


       Тем не менее, поначалу меня ставили в тупик американские улыбки на каждом лице. Казалось, будто все встречные только что узнали о своём крупном выигрыше в лотерею, в лото или в очередной рекламной акции – в США это практикуется везде и всюду. Правда, везунчиков, выигравших по-крупному, я ни разу не встречал, если не считать напористой рекламы, в которой всё становится возможным, стоит вам лишь захотеть и отдать свои деньги мошенникам!

       Улыбки, улыбки, улыбки! Это и есть Америка!

       Редкий русский поймёт, как можно жить в дерьме и давиться им от счастья, улыбаясь во весь рот! Но американцы-то с детства знают свой звериный мир – слабых здесь сжирают в первую очередь! А отсутствие улыбки – это верный признак слабости или паталогического безразличия к жизни, которое всегда возникает под напором беды!

       Наши люди, советские, тоже ведь улыбались. Пусть реже, зато их улыбки ценились выше. Они были исключительно искренними, а потому заразительными, как зевота. Я только в Америке стал вспоминать самые простые бытовые ситуации, в которых вдруг как яркий взрыв на моих глазах раскрывалось искреннее человеческое счастье. И утаить его было никак невозможно, раз уж глаза светились внутренним светом счастья!

       Боже мой! Сколько в СССР я встречал счастливых людей, особенно, девчонок-хохотушек, заботливых парней, даже озабоченных молодых мамаш, тоже счастливых со всей очевидностью – всех не счесть!

       А молодежные свадьбы! А стройотряды! Или дальние походы! Да стоило хотя бы взглянуть на проходную всякого солидного предприятия в конце предвыходного дня. Какая экспрессия, какие планы написаны на одухотворённых лицах, какое оживление, какой выразительный гомон!

       Попадались, конечно, и несчастные лица, были даже трагические, вот только в США даже самая прекрасная улыбка вовсе не означала счастья. Она была лишь необходимой маской.

       Мне с детства, едва я стал что-то в жизни понимать, казалось странным стремление некоторых людей устроиться как можно лучше, но обязательно за чужой счёт. Видимо, по той же причине огромные человеческие массы, опьяненные голливудской пропагандой и собственными заблуждениями, рвутся в США на ловлю счастья и чинов.

       Они приплывали сюда через Тихий или Атлантический океан! Они со всех сторон стремились сюда огромными самолётами! Они приползали на карачках через мексиканскую границу или под нею. И все лелеяли мечту о бесплатном и беспроигрышном счастье.

       Но стоило лишь оглядеться по сторонам, находясь в США, чтобы увидеть – всюду эмигранты, переселенцы, студенты, приезжающие на учебу, изменники, государственные преступники, ловцы удачи – все они рвались в США как мотыльки на свет горячей лампы.

       И очень скоро почти все они обжигались и исчезали в небытии, так и не уяснив для себя, что стали жертвой изощрённой американской программы. Так и не поняв, что американский образ жизни почти для каждого из них – это искусственно созданный привлекательный миф. Такой же привлекательный, как свет горячей лампы, обжигающий мотыльков!

       Мало кто из эмигрантов, обосновавшихся в Штатах, когда-то добивался своего. Остальные незаметно и навсегда исчезали из поля зрения вместе с тайной своей несчастной жизни. И, самое главное, именно эта тайна никогда не становилась известна тем, кто стоял в очереди за своим правом прикоснуться к горячей лампе.

       В США всюду одни мифы, куда ни глянь! Вся история этой страны – сплошные мифы и мистификации!

       Демократия – миф! Свобода личности – миф! Свобода мысли и слова – миф! Богатства, чтобы каждому и без усилий – миф! Перл-Харбор – самый большой спроектированный заранее миф, нужный всего-то для одобрения американскими гражданами вступления во Вторую мировую войну!

       Прославленные американские братья Райт – якобы впервые полетевшие на аппарате тяжелее воздуха, тоже бессовестный миф! Ведь ещё за год до них и действительно первым прямо в городе у всех на виду взлетел и неуклюже задел здание немец Густав Вайскопф, не так давно осевший в США и сменивший позже свою фамилию на Уайтхед. А ушлые братья Райт, хотя обманом и украли его техническую идею, но так и не взлетели по-настоящему! Во время своего полета на расстояние всего около двухсот метров они находились на столь смешной высоте, что могли бы отталкиваться от нее ногами! Ничего иного у них так и не вышло!

        Американцы на Луне – тоже превосходный миф! Даже не миф, а обман планетарного масштаба!

        Атака на башни-близнецы – тоже миф, созданный для развязывания войны с весьма странным терроризмом, но, главное, в нарушение всех законов и прав личности самих же американцев!

        Тщательное расследование убийства президента Кеннеди – тоже своеобразный миф, рожденный на глазах десятков тысяч техасцев в Далласе, ибо никто и не собирался ничего расследовать. Задача была лишь всех запутать, а заказчиков и осведомлённых свидетелей убрать раз и навсегда!

        И смерть их четырежды прославленного президента Рузвельта, не дожившего менее месяца до великой победы над фашизмом, – тоже безусловный миф, которого запрещено касаться сто лет! Очень уж Рузвельт благоволил к СССР, с которым мировое правительство как раз собиралось разделаться! Разумеется, как мне кажется, Рузвельта просто убили, чтобы не мешался под ногами!

        Государственная самостоятельность США! А разве она не есть самый большой миф?!

        В общем, с какой стороны ни глянь на Штаты – всюду ложь! Если говорить об этом щадяще, то не ложь, а исторические мифы!

        Но надо отдать должное американцам хоть в этом! Они – непревзойдённые мастера сочинять и распространять о себе восхищающие всех мифы на любой вкус! Тем самым стягивают к себе со всего мира мозги и крутят ими, как хотят, зато собственный народ держат в первобытном невежестве.

        Но у меня по прилёту в США всё получилось иначе. Получилось вполне благополучно.

        Намереваясь выжать мои мозги, меня уже ждали очень богатые люди, которые для реализации своих потребностей не скупились! Потому со мной носились как цыган с торбой! И я мог легко не замечать оборотной стороны американской жизни. Я катался как сыр в масле, не имея в кармане поначалу ни цента! Любое моё желание и без денег исполнялось неукоснительно и без промедления!

        И как мне, подумайте сами, было не воспевать американский образ жизни? Я же в полной мере испытывал на себе его лучшую сторону, не обращая внимания на иное! И мне поначалу тоже казалось, но по ошибке, будто так живут все! И если бы пришлось кого-то агитировать в пользу американского образа жизни, то я делал бы это совершенно искренне. Хотя, конечно, заблуждался я искренне.

        У нас ведь правильно говорят, будто каждый судит по себе! Ну, по крайней мере, тот, кто дальше своего носа ничего не видит!


        Но появились у меня и проблемы. Например, я ни бельмеса не понимал по-английски, и если кто-то стал бы мне в лицо высказывать самые отвратительные гадости, то я всё равно ему в ответ улыбался бы по-американски широко. Эту тупо счастливую улыбку я принялся осваивать в первую очередь. Ее отсутствие у собеседника американцев напрягает, будто это проявление агрессивности.

        И вообще, в глазах тех людей, которым меня уважительно представляли, я как бессловесное чучело, не способное ни понять ничего, ни ответить, прочитывалось не столько уважение ко мне, сколько острое любопытство: «Это что же за гусь такой? Совсем мальчишка, а почести ему отдают будто президенту! Что же он представляет собой на самом деле? Стоит ли он того, что в него вкладывают, или он очередной американский миф о заезжем гении?»


        Но, слегка нарушив хронологию рассказа, вернусь-ка я обратно – к подготовке переезда в США, к моим поспешным усилиям, направленным на то, чтобы не оплошать там с самого начала.

        Я и не оплошал, если судить по большому счёту, если судить уже теперь, когда много времени истекло. И всё потому, что за две недели до последнего гудка я предпринял титанические усилия, чтобы не вляпаться в новую жизнь как кур во щи.

        Для начала мне пришлось элементарно вникнуть в тамошнюю обстановку и спрогнозировать, каким меня воспримут туземцы. Мне стало ясно, что все, с кем придётся встречаться в США, будут легко распознавать во мне иностранца, уже потому моё незнание языка им не покажется странным, но если я проколюсь в их географии, в их инфраструктуре, нарушу привычные для американцев правила поведения, местные обычаи, вот тогда меня точно сделают посмешищем. Этого мне и следует избежать.

        И сразу стало понятно, с чего начинать подготовку моего десанта в Америку при условии, что она должна осуществляться в пожарном порядке.

        Прежде всего, я съездил на могилку родителей, рассчитывая перед ними покаяться. Ведь покидаю и их, и родину, которой, правда, я совсем не нужен. Покидаю, возможно, навсегда, поскольку не понять мне здесь, как жизнь сложится дальше.

        И от понимания столь простых фактов меня накрыла тоска зелёная, чуть не до разрыва сердца. Могилку-то я убрал напоследок, листья всякие залётные, которые вроде меня самого здесь лишние, землю причесал, как смог, и так вдруг расчувствовался, что горло сдавило. Это ещё ничего – никто бы и не заметил, да следом я разрыдался. Ох и тошно расставаться с тем, что к душе приросло!

        Помню, разнюнился, будто и не мужик совсем! И даже когда успокоился, душа болеть не перестала. Раньше будто и нервы мои были крепче, и даже в кровавых драках сопли не распускал.

        Но ведь не глупость меня в плен взяла – всё-таки родину оставлял. А ей лучшие годы своей жизни оставлял. И ведь обида душила еще сильнее, оттого что не гнал-то меня никто отсюда. И сам я за бугор не стремился, не мечтал и не собирался, как некоторые, кого и сам вчера презирал. А вот ведь как судьба учудила! Так крутанула, что до слёз прочувствовал, насколько больно вырывать из души то, что всем своим существом в родную землю вросло.

        С географией Штатов я разобрался сравнительно быстро, обложившись спешно собранными справочниками и картами. Правда, поначалу лишь по верхам, но скоро уже более-менее ориентировался. Потом за историю взялся, за промышленность, за экономические показатели, за демографию. Всюду следы корпораций, дискриминация, фальсификация, инфляция, милитаризация…

        Но я много нового узнал, поскольку копался не как раньше, а вникал заинтересованно, как будущий житель США. С политической системой тоже ознакомился, но без особого интереса. Оставил подробности на потом; на месте всё окажется виднее и понятнее.

        Наконец, нырнул в подробности тех заокеанских мест, в которых мне предстояло поселиться. Начал с города, который считался столицей Кремниевой Долины. Итак, Сан-Франциско.

        «Ничего городишко, как будто, – подумалось мне. – Но по размерам до моего Саратова не дотягивает. Всего-то, шестьсот пятьдесят тысяч жителей. Впрочем, бог с ним – мне будет не до экскурсий.

        Главное теперь – в непонятную работу вжиться! Какой из меня научный руководитель придуманного мною то ли проекта, то ли прожекта? Придётся сутки напролёт землю носом рыть, чтобы подняться на уровень их требований. Но при сложности моих обстоятельств никакого носа не хватит! Я же не Буратино! Но если уж согласился на перелёт, придётся им стать!»

        И что же, на поверку, представляет собой прославленная Кремниевая Долина? Это та, которая у всего мира много лет на слуху, как нечто фантастическое, да еще и производящее почти всю современную электронную фантастику?

        Пошарил я всюду, где только смог. Собрал самую поверхностную рекламную информацию, мало говорящую специалисту о том, чем в той Долине занимаются? Что же ее столь прославило? Всюду только общие слова! Декларации! Хвастовство! Реклама и опять реклама!

        Но если отбросить очевидную туфту, что же останется? Та же туфта – это зона высоких технологий! Революционные достижения!

        Так или иначе, но стремительное расползание компьютеризации по миру обеспечило многим лидерам Долины совершенно немыслимые доходы. Сегодня в Долине наибольшая для США концентрация миллионеров! Причем всё её значимое существо поместилось на крохотной территории в Северной Калифорнии, примыкающей к южному берегу залива с уже известным мне названием – Сан-Франциско. Это западное побережье США, побережье Тихого океана.

        «Однако воображения у них не хватает, что ли? – удивлялся я. – Всё одинаково называется! И всё, куда ни глянь, сан, да сан!»

        Пишут в статьях о Долине, будто поначалу только по причинам экономической выгоды на крохотной территории сосредоточились заводы нескольких корпораций. Они и основали полупроводниковую индустрию, выпуская, считай, для всего мира дорогущие с начала транзисторы и прочее. Все полупроводники тогда базировались на кремнии, он и дал название местности.

        Но в 90-е в Кремниевой Долине случился истинный научно-технический бум. Туда будто вся американская наука разом стянулась. Особенно та, которая связана с разработкой компьютерных технологий, программного обеспечения, научных исследований в области перспективной вычислительной техники. И стали в Долину стремиться учёные всего мира, чтобы проявить себя, чтобы прославиться, чтобы заработать шальные деньги, которых там оказалось навалом!

        Видимо, весьма густо в той Долине всё мёдом намазали, поскольку численность населения едва ли не с нуля взлетела до двух с половиной миллионов жителей, и каждый четвёртый занимался новейшими технологиями, которых в мире еще не было!

        По соседству в Долине росли как на дрожжах три десятка небольших городов.

        Я к тому времени своими глазами их не видел, но все названия выписал. Вот только никак не запоминались они мне на слух. Очень уж всё непривычно звучало. Потому положил я в карман шпаргалку и периодически в нее подглядывал, вживался в американскую действительность. Зрительная память мне не изменяла, но китайскую грамоту в таком количестве никакая память не удержит. Да и то, что я мог записать по памяти, по буквам, прочитывал тоже по буквам, не зная законов английского произношения. Знаний языка мне явно не хватало, а в школе и в университете мне достался немецкий. Может, не повезло мне с этим, а, может, как раз наоборот! Только дальнейшая жизнь рассудить и могла!

        Но всё же смешные у них названия! Как их выговаривать?! Саннивейл! Санта-Клара! Санта-Круз! Сан-Хосе! Фостер-Сити.

       Только Саратога мне сразу и понравилась! Звучала, почти как мой Саратов! Но какой-то Ист-Пало-Альто никак в мозгу не оседал, хотя зрительно я его сфотографировал, но знать бы перевод этих слов! Знать бы произношение. Эти американские туземцы каждую буковку выворачивают наизнанку. Пишется она так, звучит иначе, а в слове ее совсем не разобрать! Зачем? Хорошо еще, что не французский – у битых французов полно всяких Ватерлоо! Всё у них читается не так, как пишется! Словно устный и письменный – это разные языки!

        А чего стоит американский город Маунтин-Вью!? Или Лос-Алтос. Об Кэмпбелл вообще язык можно сломать! Или Плезантон – этот ещё хуже! Не родной ли брат доисторического плезиозавра?

       Потом я добрался до скудной информации о современной науке Долины. Только и нашёл, будто тамошние университеты – это и есть главные научные центры Кремниевой Долины. Их я тоже выписал на отдельный листок. И думал, что никогда не запомню! Ведь и прочитать-то не мог, как следует. Но всё по буквам записал без изменения, не по-русски!

       Northwestern Polytechnic University (Fremont). Carnegie Mellon University. San Jose State University. Santa Clara University. Stanford University.

       Может, в каком-то из них я начну работать над своим проектом! Или прожектом! В общем, кошмар на мою бедную голову! Но учить-то придётся! Причём, срочно учить и срочно разбираться с произношением!

       Точно таким же образом я выписал всемирно известные компании, уже тогда работавшие в Долине. Их названия повергли меня в уныние. Наверняка, ими придётся свободно оперировать, чтобы меня не посчитали несведущим, и не только в их исследованиях или в выпускаемой продукции, но даже в названиях.

       Боже мой: Adobe Systems; Advanced Micro Devices (AMD); Apple Inc.; Cisco Systems; Dolby Laboratories Inc.; Google; Hewlett-Packard; Intel; Intuit; Juniper Networks; Maxtor; National Semiconductor; Nintendo; NVIDIA Corporation; Oracle Corporation; SanDisk; Sun Microsystems; Symantec; Yahoo!

       И всё это на мою бедную голову!? – ужасался я. – Я это даже прочитать не умею, хотя уже зазубрил! Так куда же я собрался лететь? Что дальше со мной станет?

       Боже! Помоги мне руководить тем, что я сам не понимаю! Ведь опозорюсь! Вышвырнут они меня однажды на ближайшую свалку, и конец настанет мой без музыки!

       Кстати, что это такое – софтверные и хардварные компании?

       Впрочем, кажется, сам разобрался! Первые занимаются только математическим, то есть, программным обеспечением, а вторые – только аппаратной частью компьютеров. У нас ее называют «железом».

       Продукция компаний обоих типов и работа в них персонала отличается как небо от Земли. Одни спецы только программы на алгоритмических языках пишут, сидя за офисными столами, а другие создают элементную базу компьютеров, разрабатывают всякие устройства, объединяют их в единое целое, способное «переварить» те самые алгоритмические языки и что-то «сообразить».

       Поменять этих специалистов местами невозможно – они только в своём деле разбираются! Вот и враждуют все между собой, выясняя, что важнее и что сложнее! И кого правильнее считать настоящими создателями компьютеров. В общем, старый спор, с какого конца следует вареное яйцо чистить.

       Более всего меня угнетало отсутствие даже минимального опыта руководства научными коллективами. Без него я не мог включиться в работу сам и, тем более, подключить к ней приданные мне силы и средства. Мне предстояло разузнать и усвоить основные принципы руководства.

       Понимая это, я через Пашку вышел на его отца. И после предварительного согласования места и времени встречи, с надеждой явился к нему в кабинет.

       Геннадий Петрович специально меня, конечно же, не дожидался, занимаясь своими делами, но решительно отложил деловые бумаги в сторону, едва я вошёл.

       Он протянул мне руку и приступил без раскачки:

       – Александр Николаевич, дорогой ты наш! Скажи мне, пожалуйста, можно ли мне сегодня, учитывая нашу разницу в возрасте, звать тебя просто Сашей?

       Я согласился:

       – Хоть горшком зовите, только помогите, Геннадий Петрович!

       – Помогу-помогу! Конечно, помогу! Ведь я тебе очень благодарен, Саша! Особенно, за Светлану. Мы с женой очень рады за вас обоих и теперь спокойны за судьбу нашей девочки, вот только не заходите вы давно почему-то… Всё некогда?

       – Так и вы не заходите, Геннадий Петрович! Светланка очень беспокоится, не обиделись ли на что?

       – Да ведь не на что нам, старикам, обижаться, слава богу! Это раньше я опекал маленькую Светланку, а теперь у нее появился законный муж. Теперь мне в чужую семейную жизнь вторгаться противопоказано! А ты береги ее, Саша, в тех далёких Америках. Светлана ведь – чистое золото! А до золота всегда охотников хватает…

       – Да что вы, Геннадий Петрович! Светка любого отошьёт, да еще так, что он по швам рассыплется! Ваша школа!

       – Ну, это дело прошлое. Я же тебе так скажу, что давно замечаю твоё положительное влияние на моего оболтуса. Сам-то я Пашку проморгал! Каюсь, но теперь ничего поделать не могу. Потому мне вдвойне жаль, Саша, что ты уезжаешь. И Светланка наша будет от нас далеко, и последнее оздоровляющее влияние на Пашку пропадёт! Жаль нам, но ничего нам не поделать! Такая уж странная теперь жизнь, что даже самые толковые люди родине не нужны. А что касается твоей темы, так я ж тебе не университетская кафедра управления, чтобы всё по полочкам раскладывать! Как уж умею!

       – Зато у вас опыт какой!

       – Это есть! Потому кое-что в тёмном деле управления я постиг. И ничего от тебя, Саша, не скрою! Прежде всего, крепко усвой одну великую аксиому. Суть ее в том, что любому руководителю люди подчиняются только тогда, когда они сами этого хотят! Хотят, чтобы он ими командовал!

       – Как так?! – не удержался я от недоверия, выраженного в форме удивления. – А дисциплина? А ответственность? А страх быть уволенным? А прочие неприятности от начальства?

       – Ты не кипятись, Саша! Не кипятись! Не запутывай себя напрасно, а наматывай на ус! Вопросы потом задашь! Договорились?

       Я сделал вид, будто согласен.

       – Так вот! Если твои подчиненные не захотят тебе подчиняться добровольно, то ты их никак не принудишь. Они упрутся! Они забастуют! Или станут дружно саботировать твои распоряжения! В общем, порученное тебе дело забуксует! Помнишь крейсер «Очаков» и бунт на нём матросов? Не захотели матросы подчиняться офицерам – и всё! Российский крейсер оказался в Турции. Так и на любом предприятии. Возможно, кто-то и уступит тебе под сильным нажимом, но уж не все. Это точно! И руководителю в таком случае останется только уйти! Ничего иного, если он не хочет спровоцировать открытый бунт! И если не хочет своему начальству показать полное бессилие. А если уйдёт, то ещё сможет что-нибудь в своё оправдание придумать! – Геннадий Петрович усмехнулся. – Это и есть первый принцип управления коллективом. Прочувствуй его, Саша, и впитай на всю жизнь! Пока всё ясно?

       – Неожиданно, но, в сущности, ясно! – ответил я. – Хотя удивлён и… Надо покумекать дополнительно…

       – Кумекай! Кумекай! – усмехнулся директор. – Но ты должен твёрдо знать рычаги, которые обеспечат подчинение тебе уже формально подчинённых тебе людей. Вот какая у меня белиберда на язык накрутилась! – он засмеялся. – Ты-то мою мысль понял?

       Я ему подыграл, продолжая усиленно соображать: «Уж, случаем, не собирается ли он меня совсем запутать и тем самым разоружить?»

       А директор продолжил:

       – Рычагов воздействия на людей у любого руководителя мало. Первый и самый важный рычаг – это уважение к нему подчиненных. Уважение достигается не криком, и не приказом вышестоящего начальника, а только общим признанием превосходства руководителя в производственных вопросах.

       – Ну, это, конечно! – вставил я.

       – Не торопи меня, Саша! – помахал раскрытой ладонью перед моим носом Геннадий Петрович. – Уважение будет, если директор за любого своего подчиненного сможет сработать, если вдруг придётся, да еще лучше его самого. Но этого мало, ибо директор должен и знать, и понимать больше любого своего подчиненного! И видеть все проблемы дальше любого! И знать, хотя бы предварительно, как те проблемы придётся разрешать! Отсюда у людей и возникает уважение к руководителю!

        Геннадий Петрович помолчал, подумал. Я молча ждал.

        – Теперь второе! Это кнут, если выражаться образно. В общем, всякие наказания. Лишение премии, перенос очереди на жильё, денежные взыскания, лишение грамоты, прогрессивки, снятие фотографии с доски почёта и так далее, не говоря уже об элементарных предупреждениях и всяких выговорах! Понятно? А третье, вижу, ты уже сам догадался, – это сладкий пряник! Можно сказать, то же самое, что и предыдущее, но не со знаком минус, а со знаком плюс.

        – Понятно! – подтвердил я, засмеявшись от удовольствия, что всё так просто и логично.

        – Вот и хорошо! Если у руководителя есть авторитет, то его будут слушаться. Это точно! Тогда он ленивых и нерадивых будет стимулировать кнутом, а хороших работников – пряником. Тогда нерадивые тоже захотят получить свой пряник и начнут работать лучше. Дела на предприятии пойдут в гору! Но это мы говорим лишь про работу, которая называется «не шатко, не валко!» Это когда вроде все работают, и даже на выходе что-то получается, но без особого энтузиазма, без пламенного горения! Ясно?

       – Значит, как везде и всюду! – подвёл я итог. – Ведь так?

       – Именно так! – утвердительно взмахнул рукой перед моим носом директор. – Но как же от подчиненных добиться энтузиазма? Отвечаю! Только заинтересованностью в конечном результате общего труда! А как это сделать? Вот это, как раз, и есть продукт таланта, творчества, умения и личности самого руководителя. Энтузиазм может возникнуть и под действием внешних обстоятельств, которые всех могут сплотить! Как в войну было! Потому и сплотились, что все были кровно заинтересованы в победе и работали на нее, не щадя живота! Но и в мирное время ключик к людям можно подобрать! Есть, например, социалистическое соревнование! Только завести людей на подлинное соревнование бывает трудно. Но есть и всякие материальные и моральные стимулы, даже ордена! Правда, сам директор их нашлёпать и раздать права не имеет, но представление на награждение передовиков отослать по команде вполне может. А это – мощный рычаг! За медаль, орден и, тем более, Звезду Героя люди землю зубами рыть станут, если почувствуют, что это им реально светит!

       – Это в США-то? – ухмыльнулся я.

       – Совсем я забыл! – засмеялся директор. – Забыл, куда ты едешь! Но и там обязательно должно быть что-то подобное! Люди везде остаются всего лишь людьми! Им везде хочется выгоды для себя и уважения от окружающих!

       – Ясно!

       – И заруби себе на носу, Саша, ещё один важнейший принцип управления. Ты должен о подчиненных знать как можно больше, а они о тебе – как можно меньше. Руководитель для всех, даже для своих заместителей, должен оставаться загадкой. Должен быть непонятным, пока не скажет своего последнего слова, и решительным! Но только не взбалмошным и не истеричным психопатом. Это вообще недопустимо! Никакого крика! Никаких разносов! Но каждое решение руководителя должно внушать всем, что он поступил очень мудро! Поступил в интересах всего коллектива и всего предприятия! Поступил настолько мудро, как не смог бы поступить на его месте никто! Никто, а лишь он! Потому он и директор!

       – Здорово! – восхитился я. – Дело осталось за малым, как это освоить на практике?

       – Но и это далеко не всё! Запомни ещё некоторые правила. Например, руководитель не должен никому и ничего обещать! Это строго! Но и без обещаний должен много делать для своих подчиненных! Должен заботиться о людях, как отец родной! Или другое. Хороший руководитель своих подчиненных ни начальству своему, ни чужим никогда не сдаст. Иначе это станет признаком его собственной слабости! Даже если свои оказались однозначно не правы, сдавать их нельзя! В таком случае хороший руководитель сам со всеми разберется. Возможно, очень строго накажет! Но только сам, и только позже! И всегда, Саша, выручай своих подчиненных, чтобы тебе это ни стоило, если они окажутся в тяжелых личных обстоятельствах, даже не по работе, а в семейных делах. За это они будут тебе преданы до гроба! Никогда не вымещай на подчиненных свои неудачи и неприятности! Никогда не давай никому повода считать, будто твоя строгость – это последствия разноса, устроенного тебе твоим начальством. Будь для своих надёжным буфером! Всё принимай на себя, сам корчись от боли и унижения, но дальше себя неприятности и лихорадку не пускай. На то ты и начальник, чтобы вертеть обстоятельствами, а не поддаваться им!

       – Переварить мне бы всё это! – засомневался я в своих способностях. – Трудная наука, оказывается!

       – Переваривай! Ты, Александр, парнишка упорный и талантливый! Переваривай! Настойчивость в себе вырабатывай! Не посрами там наших, русских людей, и не забывай своих корней! Делай вид, будто на них, гадов, работаешь, а свою дулю в кармане всё равно держи!

       Я согласно мотнул головой.

       – И ещё важнейший тебе совет. Ты, вижу, сейчас в себе засомневался! Есть, конечно, от чего за голову схватиться! Но в жизни всякое случается, и даже куда страшнее, чем теперь. Иногда будет очевидно, что ничего уже не исправить, не успеть, не выполнить. И понимание тобой такой истины будет разрушать лишь твоё сознание, но только до тех пор, пока оно не овладеет и твоими подчиненными. Вот этого допускать никак нельзя! Ведь это они, твои подчинённые, всё на предприятии создают, а не ты, сколько бы ты не пыжился, считая себя самым главным. Потому, запомни твёрдо – чтобы в твоей душе не творилось, показать свою растерянность подчиненным, вызвать неверие в победе, ты не имеешь права! Иначе руки опустятся у них! Вот тогда конец всему и наступит! Отсюда и вывод. Ты должен всегда излучать такую уверенность, будто знаешь самую главную тайну на свете, с которой твой коллектив обязательно победит! Если будешь так держаться, то это и тебе новых сил придаст, и всем их придаст. Вот так-то! Доволен? Может, на этом и закончим? Я же, Саша, не кладезь мудрости, чтобы выдавать ее бесконечно!

        – Спасибо вам, Геннадий Петрович, за науку! А Пашке, я думаю, надо просто работу по душе подыскать. Парень-то он хороший, но деньгами и безответственностью испорчен.

        – Согласен! Тяжёлый камешек в мой огород! Что уж мне ответить? Будем работать! А тебе, Александр Николаевич, и жене твоей, нашей любимой Светланочке, желаю большой удачи! Вы уж зайдите к нам перед отъездом, найдите времечко! Боимся мы этой Америки чёртовой, честно говоря! Не за нее боимся – за вас со Светланкой! Всё ведь в США совсем не так, как мы это с недобросовестной здешней подачи усвоили… Всё не так! Лживая она и лицемерная насквозь, эта Америка, понял я это только к концу своей жизни. Паутина! Капкан это… Из него, если беду вовремя не заметил, уже не вырваться! Разберись, Сашка, на месте, а как прилетите обратно, так и поговорим подробнее! И мне тебя послушать будет интересно!

        – Неужели всё так страшно? – не поверил я, хотя и ощутил холодную озабоченность Геннадия Петровича. – Почему же все туда рвутся?

        – Во-первых, далеко не все. А во-вторых… Знаешь сам, уж Советский Союз насколько сильным был, как нам казалось, а ведь тоже находился под внешним управлением через всяких брежневых и андроповых! Есть над всеми какие-то надгосударственные силы, которым и у нас безропотно подчиняются! Есть! Вроде бы революции всякие были, противостояния, неприятие, антагонизмы, борьба, а на деле… На деле подчинялись все, кроме Сталина. Хотя нам это и в голову раньше не приходило. Эти наши «великие» ерзают согласно движениям магнита под картонкой. Водят магнит туда-сюда, и все великие гвоздики на картонке, тоже туда-сюда! Абсолютное послушание!

        – Ужасы какие-то, Геннадий Петрович?! Неужели так?!

        – Так и есть! Даже Сталин ощутил это в ходе войны и потом стал учитывать. Он же договаривался с равными, с Рузвельтом и с Черчиллем… С кем же ещё? Самые влиятельные верхи, как будто! Вот Сталин их и воспринимал как людей, которым подчиняется весь Запад. Сталину от них был нужен, прежде всего, второй фронт, а они лишь обещали и всякий раз оттягивали окончательное решение. А наши люди, между тем, гибли и гибли! Но лишь только Сталин согласился, имея дело с невидимыми сионистами, в руках которых и был магнит под картонкой, создать в Палестине еврейское государство Израиль после войны, как вопрос о втором фронте был сразу решён. И Сталин крепко тогда задумался. Он понял, что не с теми людьми он вопросы решает. И Рузвельт, и Черчилль – это лишь видимость высшей власти, ее видимые всем представители, а сама власть – это нечто иное, непонятное даже Сталину той поры, что-то невидимое, но почти всесильное.

        – Даже так? – удивился я. – Так что же, сионисты правят миром?

        – Всё же нет! – поправил Геннадий Петрович. – Может, все они и есть сионисты, но не по этому признаку они устроились управлять планетой! А сами Штаты, они лишь инструмент в их руках! Да! Военная сила, мощное промышленное производство и сельское хозяйство, и финансы, которые Штаты выкачивают из всего мира, как со своих колоний. Потому и богатые! Но трудно догадаться, что те всевышние легко пожертвуют Штатами, если это покажется им выгодным в их чёртовых планах! Ты на месте постарайся в этом разобраться, Александр Николаевич! Изнутри! Очень меня эти вопросы тревожат. Ведь нет у нас полного понимания, нет верного понимания, что такое США и чего от них ждать. Враги-то они – враги! Но ведь и враги бывают разные! Своих дорогих врагов надо с упреждением изучать!

        – Обещаю, как минимум, попробовать, попробовать разобраться, Геннадий Петрович! Только кто же мне об этом в их логове расскажет? Не верю, чтобы они писали об этом в своих газетах или на каждом заборе! А там, где расписано от и до, мне точно прочитать не дадут! Кто я для них – наёмный работник, раб, слуга, временщик, которого потом шлёпнут за ненадобностью – и все дела!

       – Ну-ну! Будет тебе, Саша, паниковать! С такими настроениями лучше вообще никуда не ехать!

       – Надоело мне хлебовозить, если честно! Да только любые перемены, как мой печальный опыт показывает, бывают только в худшую сторону!

       – В этом ты перегнул! На всякий случай, больше взвешивай, меньше рискуй и не хнычь. В общем, удачи тебе по самое это самое! Вам обоим – удачи, Саша! Большой удачи! И о нас, о стариках, не забывайте там!

       Геннадий Петрович расчувствовался, обнял меня, и я ответил ему тем же.

       Потом из нашей беседы я многое по памяти восстановил и перенёс в свой главный блокнот, который всегда под рукой, чтобы уж ничего не забыть. И часто перелистывал его. Ведь всё со временем выветривалось!

       Разговор с Геннадием Петровичем у меня вышел толково! И всё же в США я намеревался руководить не просто работниками, но полноценным научным коллективом, а как это делать, как планировать научную работу, как за нее отчитываться, как она финансируется и кем, что можно менять по ходу, что в моих правах, на что покушаться опасно или нельзя?

       Много осталось вопросов. Но я понимал, что не проник в свои дела и на одну десятую. Деятельность научных коллективов оставалась для меня туманной. И как же я стану ее налаживать, если сам ничего не представляю?

       Кто поможет? Да и кто эту работу знает, чтобы помочь? Разумеется, только те, кто этим занимается в рабочем порядке. Может, мне потереться в родном университете на профильной кафедре? Только вряд ли мне станут уделять там внимание! Я для них мальчишка! А уж если какая-то зависть добавится…

       И кто-то непременно объявит меня изменником, я заранее уверен, ведь действительно на врагов еду работать! Кто-то из профессиональной подлючести мне ничего не выдаст, а кто-то и сам в своем деле ни черта не смыслит… Мало ли у нас было бестолковых преподавателей?!

       Кратчайший путь к цели редко проходит по прямой. Зная это, я не пошёл в университет, а направился к губернатору. Без предупреждения и звонка. Хорошо, еще до отлёта доктора Кеннеди в Москву, я попросил отдать мне визитную карточку нашего губернатора, чувствуя, что скоро она мне пригодится. Как в воду глядел! А Кеннеди отдал без сожаления.

       Но мой звонок по указанному номеру всякий раз сбрасывали. «Очень мило раздавать визитки, по которым невозможно дозвониться!» Зато я с визиткой как с пропуском преодолел все заслоны вплоть до секретаря губернатора.

       Секретарь оказался женщиной, которая против меня встала насмерть: «Нельзя! Губернатор сегодня занят, как никогда! И завтра тоже! Он же работает, как вы не понимаете?! И мешать ему нельзя!»

       Что мне оставалось делать? Я нарисовал на лице уныние и покорность и, улучшив мгновение, ринулся к двойной двери:

       – Петр Степанович! – упреждая вопли оправдания со стороны секретарши, воскликнул я, видя как под моим напором двери одна за другой поддались.

       – А! – воскликнул губернатор, завидев меня. Остальные смотрели на него и меня с удивлением и только. – Наш местный американец! И чем могу служить?

       – Петр Степанович! Надо, чтобы ректор университета поскорее принял меня как родного. И чтобы свёл меня со своими профессорами. Иначе они меня проигнорируют! Только один ваш звонок! – торопливо выпалил я.

       – Только и всего? – весело переспросил губернатор и через секунду связался с ректором. – Тимофей Владимирович! Сейчас к тебе подойдет твой бывший выпускник по фамилии Гвоздёв, так ты организуй ему всё в лучшем виде! Договорились? Ах, вон ты как! … Ладно! Это тебе будет! … Пусть так! Вот и хорошо! … Ну, уж нет, дорогой Тимофей Владимирович! … Это уж ты как-нибудь сам! И это ты сам! … Хорошо, хорошо! Я всё помню! Жди моего человека с распростертыми… Ну, бывай!

       – Благодарю вас! – я не хотел более мешать, но губернатор меня придержал и отвёл в сторонку, положив руку на моё плечо:

       – Ты, Александр Николаевич, зарезервируй там у себя, где сможешь, одно тёпленькое местечко. Для моей внученьки. Она в следующем году из университета выпускается. Биология. Имей в виду! Хорошо?

       – Понял! – улыбнулся я ему. – Будто я там уже большой начальник!

       – Вот и становись им поскорее! Звони мне, если что…


       Через полчаса ректор действительно встречал меня с распростертыми объятиями:

       – Что-то забыл ты нас, дорогой наш мистер Гвоздёв! Не заходишь почему-то, Александр Николаевич! Не наведываешься!

       – Да вот, надумал, как раз! Мне бы про организацию научной работы в вузе узнать. Само ее существо!

       – Так это тебе к проректору надо, дорогой! К проректору. Это же он у нас всю научную работу куда-то завёл! Он как раз на месте. Кабинет напротив, сразу и пойдём, провожу тебя. Как говорится, быка за рога, а вилы в бок! Но ты, дорогой, свою альма-матер тосковать не заставляй! Не забывай нас, Александр Николаевич! Может, какой-либо обмен специалистами наладишь? Или гранты какие-нибудь…

       – У меня пока ни штатного расписания, ни… Я ведь и сам в подвешенном состоянии…

       – Так это временно, дорогой! – уговаривал меня ректор, положив руку на моё плечо и провожая в кабинет проректора мимо улыбающейся нам секретарши.

       С проректором мы часа три проговорили ни о чём, пока оба не одурели. Правда, я-то лишь слушал, изредка перебивая его вопросами, и всё равно предельно устал, впитывая информацию. Но узнал очень мало.

       По большому счёту, ничего нового для своего дела. Слова, слова и никакой системы!

       Проректор со студенческой горячностью рассказывал не о том, чего я ждал. Мне была нужна организация научной деятельности. То есть, практические советы, как мне самому начинать с нуля на новом месте, а он навязал рассказ о том, какие научные работы ведёт университет и по чьему заказу он их выполняет. Хвалился результатами, достижениями, выставками, патентами и защищенными диссертациями, никому не нужными, как я всегда считал.

       В общем, он не понял задачу или увильнул от неё. Его монолог скорее пригодился бы в качестве отчёта перед начальником, проверяющим его работу. Пригодился бы в качестве самооправдания, будто он не зря получает немалые деньги. Впрочем, я сомневался, что он их отрабатывал хотя бы наполовину.

       Когда мы прощались, он ностальгической тоской выразил своё сожаление:

       – Знаешь, я ведь пару лет назад неделю провёл с делегаций в штате Висконсин. В одном из тамошних университетов. По их приглашению, разумеется! Знаешь, суета, встречи, экскурсии, уикенды – разве в тех условиях настоящей наукой займёшься?! Вот если бы снова… Если бы нам дали интересные темы, да под хорошие гранты… У нас ведь, сам знаешь, большой научный потенциал!

       – Учту! – пообещал я, нарушив первое правило руководителя – никому ничего не обещать.

       Вот уж действительно, трудно удержаться! Знать какое-то правило, совсем не означает, что сможешь его применить, когда понадобится! Знать мало, нужно уметь! Тренировки мне нужны, нужен практический опыт руководства людьми. Этот опыт чужими рекомендациями, советами и наставлениями, как ни хитри, не приобретешь!

       И как мне быть в оставшееся-то время?

                Глава 13. О Светлане, начиная со знакомства
       Теперь я все даты помню смутно, но, кажется мне, года за два до отъезда я познакомился со Светланой.

       Случилось это, когда Пашка впервые пригласил меня к себе, не предупредив, что в квартире уже собрались его родители и кое-кто из гостей. Оказалось, у Пашки был день рождения, но он, зная о моём нищенстве, умышленно меня не предупредил, чтобы я с подарком не заморачивался. Удружил, называется, будто я совсем уж пустой! Вот я и свалился, как кур во щи!

       Но Пашка всегда всё творил запросто! Он и в голову не брал чужие заботы, поскольку сам подобного унижения никогда не испытывал.

       С Пашкиными родителями я сошёлся сразу. Они мне понравились, хотя попутно я отметил некоторые странности. Показалось даже, будто Пашка не их сын, поскольку резко отличался от родителей совсем иным жизненным настроем и воспитанием. Разглядеть в нём интеллигентность не смогли бы даже в электронный микроскоп. Однако внешне он – прямо-таки вылитый отец.

       Его родители, люди интеллигентные, понимающие без лишних слов состояние и чувства других людей, он же любое дело, как говорят, шапками закидает! Что угодно сотворит, не особенно раздумывая и не переживая за результат, даже в тех случаях, когда всё навыворот получается.

       Видимо, Пашкиным родителям я тоже пришёлся по душе. Может, они надеялись, что я смогу положительно влиять на их сына? Парень-то он, в общем, нормальный. Главное, что на предательство не годился. Не жадный, не заносчивый, хотя имел для этого кое-какие основания – отец-то директор!

       За праздничным столом оказались две девушки. Пожалуй, они по задумке родителей должны были уравновесить моё и Пашкино мужское начало.

       Одну девушку звали Светланой, а ее подругу – Татьяной. Пашка с Татьяной слегка заигрывал, поскольку она сидела ближе к нему, а я попытался разговорить Светлану.

       Не тут-то было. Она вежливо, но сухо отвечала на мои вопросы, и мной не заинтересовалась. Это было заметно и слегка обидно. Будто я чучело какое-то. И вообще, дивчина показалась мне не то что бы букой, но чрезмерно уж серьёзной. Я бы сказал, с повышенным самоуважением. А, может, мои наблюдения и не правильны? Я тогда об этом не очень переживал – кто она мне? Но такие гордячки, еще подумалось, обязательно становятся большими начальниками! Начинают они всегда с должностей комсомольских, а заканчивают партийными или профсоюзными вожаками! Со временем они превращаются в бездушный бульдозер, сметающий все преграды на их пути!

       Спиртного на столе, даже сухого винца, я не обнаружил. И заметил это совсем не потому, что огорчился – просто взял на заметку. И ещё подумал, либо это семейный принцип, либо кого-то здесь нельзя провоцировать. Но дальше мои рассуждения не пошли.

        Пашкина мама, Антонина Сергеевна, заботилась обо всех в равной степени, только и хлопотала вокруг, угощая нас своими кулинарными изделиями. Особенно мне понравился её торт «Мишка». Фантастически вкусный! Своё название он получил, как я догадался, от разлитой сверху коричневой глазури. И впрямь бурый медведь, да и только!

        Но торт, как говорится, тортом, да только мне показалось, будто Светлана здесь гость частый и желанный. И будто бы матери и отцу она была ближе, нежели ее подружка. Я тогда ничего не уточнял, но кое-какие тайны в воздухе явно кружились. Мне даже неуютно сделалось от своих подозрений, но я же не специально, всё – само собой!

        И хотя мои догадки явно относилось к разряду мистики, я всё же обрадовался, когда все вышли из-за стола и распределились по квартире, как сами того захотели. Разговаривать со Светланой я больше не пытался.

        Антонина Сергеевна сразу исчезла в кухне, ей с уборкой стола помогали девчата. Пашка приглушенно включил мощный проигрыватель пластинок «Электроника Д-001» высшего класса. Прекрасный звук заполнил комнату непревзойденным голосом Валерия Ободзинского. В то время современники уже забыли о его неповторимом исполнении, а из молодых мало, кто даже знал, я же присел рядом, чтобы ничем не отвлекаться.

        Столь великолепной и дорогущей аппаратуры у меня никогда не было, да и быть не могло. Но она, с широчайшим диапазоном звуковых частот, в те мгновения тешила не тщеславие Пашки, а резонировала мою душу.

        – Эти пластинки еще родители в молодости собирали! – проинформировал Пашка без какой-либо гордости. – Но мне некоторые их песни, как это ни странно, до сих пор душу рвут на части! А современникам такое не по силёнкам.

        – Это ещё не факт, что у тебя есть душа! – засмеялась, наконец, Светлана, проходившая мимо со стопкой вымытых тарелок.

        – Не встревай в мужской разговор, заноза! – дурашливо среагировал Пашка.

        – Эй, молодёжь! – окликнул нас с балкона Пашкин отец. – Не пора ли порассуждать о чём-то высоком? Не одними же тортами жить! Идите сюда, слегка подышим на ветерке, да обсудим кое-что! Александр, вы, надеюсь, как и я, не курите?

        – Пока не тянет! – сознался я.

        Геннадий Петрович одобрительно засмеялся:

        – Ответ прост, но с большим вкусом! Он свидетельствует о благоразумии и скромности! – польстил мне Пашкин отец.

        – Что вы, Геннадий Петрович! Мой отец никогда не курил, вот и я, глядя на него, удержался. Подростки обычно копируют ребят постарше себя, которые сильнее, наглее, курящие и пьющие, а в отцах они кумиров не признают. Отсюда и корень пороков!

        – Ну, Александр! Не успеваю удивляться, глядя на вас! Склонность к рассуждениям, к обобщениям! Замечательно! Откуда это у вас? Тоже от отца? Он кем работает, кстати?

        – Отец работает заместителем главного инженера на «Тантале». А мои склонности скорее из университета…

        – Замечательно! – сдержанно отметил Пашкин отец. – Жаль, что я в другой отрасли работаю, потому с твоим отцом не встречался, но хотелось бы! Может, как-нибудь подружимся? Наша семья любит собираться компаниями, но без излишеств. И очень хорошо, что вы сегодня с нами. Я люблю молодежь, а вы, как я нахожу, ее достойный представитель.

        – Геннадий Петрович! – не выдержал я. – Вы так меня нахваливаете, что я уже опасаюсь того момента, когда вы во мне разочаруетесь. Я ведь свои недостатки скрываю, а достоинства выпячиваю.

       Пашкин отец опять поглядел на меня в упор и, явно довольный, улыбнулся, мол, я-то вижу тебя насквозь, но жизнь всё равно подтвердит, что я в тебе не ошибся.

       – Ты, Сашок, не тушуйся понапрасну! – вступил в разговор Пашка. – Просто батя старается обратить моё внимание в твою чистую и светлую сторону! Указывает мне тот тип молодого современного человека, который, на его взгляд, заслуживает наибольшего уважения. А я, по мнению отца, ничего, окромя тумаков, не заслуживаю! Первый блин комом!

       – Эх, Пашка! – миролюбиво усмехнулся Геннадий Петрович, нежно потрепав сына по волосам. – И в кого ты такой лоботряс? Неужели в меня? А ведь мог бы стать человеком!

       В тёплой мужской компании мы достаточно долго проговорили на темы, задаваемые Пашкиным отцом. Интересно поговорили, и потому о Светлане я тогда совсем забыл. Да и упорхнули девчонки раньше меня и Пашки, не прощаясь с нами.

       Вспомнил я о Светлане значительно позже, на одной из рыбалок месяца через два, пожалуй. В общем-то, в других местах я с Пашкой встречался вообще редко. Да, собственно говоря, рыбачили мы тоже иногда, хотя оба уважали это негромкое занятие, только всегда находились более важные дела. Может, три-четыре раза и удавалось за весь сезон, который мы закрывали перед ледоставом.

       В тот раз нас убаюкивало в лодке на зыби, пока глядели на свои скучные поплавки, вот я и спросил лениво Пашку об отношениях с красавицей с его дня рождения, кажется, с Татьяной.

       Пашка вытаращил на меня глаза:

       – Я даже имя её забыл! Это же Светкина подруга. Не узнавал…

       – А Светка у вас дома, мне показалось, была не впервые. Она тебе нравится?

       Пашка вдруг захохотал, окончательно распугав рыбу:

       – Не дай-то бог! Меня отец давным-давно предупредил, если к Светке подкачу или кого-то из моих дружков рядом с ней увидит, всем оторвёт всё, что болтается! А он зря бы не предупреждал! Потому я на нее и не гляжу, чтобы ничего не случилось! Хотя – ничего себе дивчина! Она мне давно за сестру. Ну, может, за двоюродную.

       – Мутишь ты что-то! Сестра, за сестру или за двоюродную! Явно мутишь!

       – Ладно! Раз уж зацепил, так расскажу. Всё равно рыбка сегодня спит дома, – согласился Пашка.

       Мне стало интересно, а Пашка охотно заговорил:

       – Квартира наша раньше была на улице Высокой. Знаешь, конечно? В стороне от старого аэропорта и далеко от нынешней квартиры. И от центра далеко. Но не это важно! Понимаешь, однажды в нашем подъезде взорвался газ. Может, ты и слышал об этом случае, хотя в газетах о нём точно не писали. Такое ведь редко случалось, но зрелище не для слабаков! Вместо квартир – провал под самую крышу! Дом со стороны, как после прямого попадания авиационной бомбы! Я был ещё мелким, только в первый класс ходил. Школа меня от гибели и спасла. А маленькая Светка спаслась в детском саду. А вот ее родители…

       Я насторожился – задавая свой вопрос, узнать о подобной трагедии я никак не ожидал.

       – Они жили на нашей лестничной площадке, – продолжал Пашка. – Отец Светки летал штурманом на пассажирском Як-42. Эти наши соседи были людьми во всех отношениях приятными, часто с моими родителями собирались, чтобы посидеть, поговорить. Особенно, в праздники. А если женщины что-то пекли, так обязательно друг дружку угощали, особенно, нас, детей. То они к нам что-то приносили, то мы им! Жили дружно и весело. В общем, они вдвоём тогда оказались дома и погибли. Такая создалась ситуация!

      Я слушал, оглушённый чужим горем. С ним в мою жизнь вошёл не просто трагический случай, не просто посторонний страшный эпизод чужой истории, но вместе с ним предстала и знакомая мне девушка, уже известный мне живой человек, которому и пришлось принять на себя ту чудовищную несправедливость судьбы.

      В общем, на меня та история, еще не досказанная Пашкой, уже произвела не только впечатление – она меня задела и потрясла. Она меня придавила чужой непоправимой бедой. Представить оказалось тяжело и больно: родители отвели дочурку в садик и навсегда исчезли под завалами! Оба! Одновременно! А она, совсем малышка, осталась несчастной сиротой.

      У меня слезы подкатили, готовые… И я видел ее в гостях. Взрослая, красивая, самостоятельная. Родители могли бы ею гордиться, но судьбы семьи трагически разорвались…

      Я и не заметил, что Пашка продолжал рассказывать, не дожидаясь, когда я приду в себя. А я будто оглох, что-то прослушал, но и просить повторения не осталось душевных сил.

      Пашка же всё вспоминал и вспоминал, видно, не прерываясь:

      – Еще задолго до тех событий батя мой души в маленькой Светке не чаял. При любой возможности играл и просто-таки обожал ее. Всегда что-нибудь в кармане припрятывал, чтобы порадовать свою любимицу. Конфетку или игрушку, шишку какую-нибудь, хотя бы жёлудь или самолётик ей бумажный соорудит. Больше, чем меня баловал, это уж точно! Я даже ревновал, потому шугал Светку при первой возможности. А когда батя у себя на работе про взрыв узнал… Пострадала не наша сторона подъезда, а противоположная… Жене, то есть, маме моей, он на работу позвонил, узнать, не попала ли в пекло! Сам успокоился, но ничего ей не сообщил. Потом уже все узнали, что всего два человека погибли. Как раз наши соседи. Взрыв прямо под ними случился, их квартира и осела в первую очередь, а уж на нее стали рушиться остальные. Но даже в той квартире, где взрыв и случился, никто сильно не пострадал. Вот ведь так бывает. Кому на роду написано…

      Пашка помолчал, делая вид, будто переводит удочку в другое место. Потом поглядел на меня, наверно, оценил мою реакцию на свой рассказ, и неуверенно спросил:

      – Дальше рассказывать?

      – Ты же о Светлане собирался! – я мучительно проглотил комок в горле. – А сам оглушил меня тем взрывом. Сколько же лет прошло? Пятнадцать?

      – Ну, да! Светка тогда в садик ходила, а теперь, погляди на нее, принцессой стала…

      – Я уже не смогу с ней запросто говорить… Стыдно почему-то перед ней, будто я в том взрыве виноват. Жалко мне ее, что ли? Сам не знаю, почему так среагировал? – стал я выкручиваться, очень уж мне не хотелось, чтобы Пашка запомнил мою случайную слабость. – И как же она потом жила?

      – Тут я даже не знаю, рассказывать ли тебе? Дело-то семейное! Всё в том, что… Да, ладно – расскажу по секрету, раз удила закусил! Только то, что ты сейчас услышишь, никто и никогда не произносил вслух. А может, я это сам выдумал. Не знаю! Я ведь старался тогда самостоятельно понять, что стало причиной напряжения в нашей семье, которое я чувствовал. Понимаешь? Я боюсь, что это я всё придумал. Такое только в кино можно увидеть. Может, ещё в тех романчиках, которых я сроду не читал и читать не буду.

      – Сам думай, если это семейная тайна. Я-то никому не проболтаюсь, будь спокоен, но не отразилось бы это на наших отношениях. Такое с тайнами случается. И не хочу, чтобы родители тебе устроили пропердуцию! В общем, сам думай! – не стал я выпрашивать продолжения, как не стал Пашку и удерживать.

      – Ты, кажется, рыбину упустил… Забыл, зачем мы здесь? – посмеялся Пашка, видимо, решив сменить тему.

      Я смолчал. Никакой рыбины я не заметил. Клёва в тот день не было. Не брать же с собой мелочь, вроде кильки. В общем, дело это обычное – рыбаки часто пустыми возвращаются, но в тот раз можно было подумать, будто вся рыба специально не мешала нашему разговору. Словно догадалась о его важности в моей последующей жизни.

      Пашку всё же подмывало продолжить, и он опять заговорил:

      – Отец, насколько я его знаю, горы бы свернул, но малышку забрал бы в свою семью. И удочерил бы обязательно. Но ведь этого не случилось! Почему? Этого я понять не мог. Но замечал, что мама как-то странно реагирует на заботу отца о Светке. Её ведь пришлось отдать в детский дом. То ли не нашлось родственников, согласных ее взять к себе, то ли вообще никого не оказалось. Отец очень переживал, что девочка живет в «казарме», а мать, я же это уже замечал, переживала потому, что переживал отец. Вот такое странное напряжение в семье постоянно и висело. Я теперь понимаю, что отец не стал делать по-своему, поскольку у мамы уже с сердцем было не очень хорошо. Стенокардия начиналась. То есть, любые волнения действуют как дрожжи! Приступ, «скорая», больница…

      – Пашка, а ведь твоя мать элементарно ревновала. Странно только, что к такой безобидной девочке.

      – Да что ты знаешь?! – странным тоном выкрикнул Пашка.

      Я понял, что выстрелил в болевую точку. Разумно было бы покончить с этой темой, хотя о Светлане я узнал маловато. Жаль.

      Но Пашка, на удивление, затих не окончательно:

      – Я же единственный ребёнок в семье! Но мне кажется, будто отец всегда хотел не сына, такого оболтуса, как я, а дочку. Вон, с каким удовольствием он с соседкой возился! А мама, видимо, остро чувствовала свою вину за такое упущение. И гвоздь придуманной своей виной себе в мозги вбила. Вплоть до стенокардии. А отец, понимая опасность этой болезни, старался мать не тревожить. Однако же и о Светлане, крохе обездоленной, как он сам однажды выдал своё отношение к ней, забывать не хотел и не мог. Он ее в детском доме опекал до самого выпуска. Вот такая ситуация всегда давила на нашу семью. Вроде странно всё это, но иначе я происходившее тогда объяснить не могу.

      – Кто бы вообще такой клубок мог распутать? – только и выдал я, чтобы дополнительно не ранить разволновавшегося Пашку. – Забудь, Пашка! Светка-то не пропала, слава богу! Знатная девица образовалась! Да и отец твой по отношению к девочке выполнил обязательства, которые сам на себя и наложил. Разве не так? Выходит, давно нет проблемы!

      – Ещё как выполнил! Когда Светке исполнилось восемнадцать, ей пришлось покинуть детский дом, потому как перестала быть ребёнком. Тогда отец напряг все свои связи, чтобы ей выделили положенную в таком случае по закону однокомнатную квартиру. Положено-то каждому выпускнику детского дома, а как это получается в нашей действительности, ты можешь легко себе представить. Понимаешь? Но отец-таки добился. И Светкина квартира оказалась даже недалеко от нашего дома. Вроде бы всё прекрасно закончилось. Но на семейном горизонте возникла новая напасть…

      – Ума не приложу! – подзадорил я Пашку.

      – А кто такое мог придумать, если не любящая женщина! Теперь моя мама стала ревновать отца уже не к маленькой девочке, а к красивой и интересной девушке, которую он и не собирался вычёркивать из своей жизни в связи с ее совершеннолетием. Понимаешь, какие Дездемоны у нас завелись? И это притом, что мама концерты ревности не закатывала. Она даже вслух ничего не говорила. Я, по крайней мере, ничего подобного в нашем доме не заставал. Но она себя этой ревностью сжигала.

      – А что же Светка? Как она с этим жила? – очень уж заинтересовался я.

      – Да кто же ее знает?! Она у нас – вещь в себе! Ни за что не выяснишь, замечает ли она наши семейные бури? Думаю, всё замечает! Всё понимает, но ведёт себя так искусно, словно никогда и не становилась причиной конфликтов. Всех нас любит. Родителей моих уважает и считает своими родителями, с некоторой поправочкой, разумеется. То есть, не забывает, что она даже не приёмная дочь, а, получается так, будто всего лишь хорошая знакомая. Но вопросов и об этом не задаёт, и отношения не выясняет. Кажется, будто всё ее устраивает, каждому она в нашей семье благодарна. Даже мне, хотя я сам не знаю, за что? Лишнего Светка никогда не скажет! Если эмоции и проявляет, то без фонтанов! Ей бы разведчицей быть с такими нервами… Говорят, такая была когда-то. Вроде как Мата Хари. Не слышал?

      – От чего же! Эта танцовщица мне известна! В действительности, если я не перепутал, с рождения она звалась Маргаретой Гертрудой Зелле. Вот только не надо Светлане желать ее участи. Мата Хари действительно считалась виртуозом разведки, работала на многие противоборствующие страны, за что жестоко и поплатилась. За такую измену каждая страна, на которую она работала, могла ее казнить. Так и вышло однажды. Ее арестовали в 1917 году ушлые французы и, конечно же, сразу казнили. Вот только в судьбе той женщины переплелось столько хитрого, что до сих пор никто не знает, какой державе она больше насолила, а какой помогла! Я думаю, может, она и сама запуталась, на кого работала, и на кого следовало работать? Но женщиной она оказалась роковой! Невозможно даже сосчитать, сколько высокопоставленных мужиков теряло из-за нее голову! Сколько становилось на путь измены родине за один ее благосклонный взгляд. Представляешь, сколько он стоил?!

      – Нет! Наша Светка не из тех барышень, которые кому-то мозги крутят! Светка идейная, упорная и надёжная. Я бы сказал, верная! Она не предаст ни под какими пытками, и уж не за сладкие коврижки!

      – Вижу, ты ее всё-таки высоко ценишь! – подытожил я.

      – Так ведь по заслугам! Мне ли жалеть для нее добрые слова?!

      – Пашка, а ты как считаешь? – решился я. – Мне-то можно с ней познакомиться?

      – Ну, ты и выдал! Вы же знакомы! А если интересно моё мнение, так я двумя руками «за»! Думаю, что нашу Светку тебе, Сашок, доверить можно!

      – Ну, спасибо за доверие! Только как эту встречу устроить? К тому же я более всего опасаюсь, что не перестану думать о ее беде каждую минуту. Понимаешь? Если Светлана догадается, то отшатнётся. Подумает, будто всё из жалости… И хотя она мне нравится, всё рухнет! – нагородил я поспешно.

      – Зачем же ты передо мной оправдываешься? Ещё спляши! Сегодня после работы можешь ее и встретить. Она же на обувной фабрике у отца работает. На станке каком-то, не помню, что-то кроит или шьёт…

      – Так делать нельзя! Надо чтобы всё выглядело случайностью, а то вообразит невесть что!

      – Чудак ты! Мы просто подъедем к фабрике, будто мимо проезжали и решили ее подвезти. Правда, до дома всего пять минут… Но это ведь несущественные детали! – засмеялся Пашка.

      Мы так и сделали, успев нарыбачиться до конца Светиной смены, только она легко нас разоблачила:

      – Пашка, ты бы напрямую сказал, что от меня нужно? А то мудришь – «решили они меня подвезти!» – она смешно передразнила Пашкину интонацию.

      – А ничего не нужно! Или ты не веришь в благородство хороших людей?

      – Это ты о себе столь сладко запел? – красиво засмеялась она.

      – Ну, конечно! Залазь в кабину, наконец! Испугалась так, будто мы бандиты какие!

      – Ну, ты-то бандит всем известный! Так что не прикидывайся благородным! – опять со смехом ответила Светлана. – Езжай своей дорогой, а я пойду своей. Заодно и прогуляюсь по свежему воздуху, а то клея сегодня надышалась!

      – Клея надышалась, а никак не поймешь, что мы тебя клеим! – испортил всё Пашка.

      – То-то я смотрю, вы оба липкие! – парировала Светлана. – Помылись бы для начала, ребята, прежде чем на свиданье набиваться!

      – Будет тебе заедаться! – не выдержал игры Пашка. – Тогда, Санёк, вылезай здесь, а я Газель на стоянку отгоню. А ты, Светка, моего лучшего напарника не обижай. Судить буду строго!

      Светлана посмеялась и пошла в сторону своего дома, а я выбрался из кабины и зашагал рядом с ней. Оба долго молчали. Первой нашлась Светлана:

      – Я по ходу в магазин за продуктами… Подождёшь?

      – Лучше вместе! Помогу поднести, если…

      – Ладно, пошли! – легко согласилась она.

      Потом мы молча брели к дому и по мере приближения замедляли шаг.

      – Мне сегодня Пашка тайну открыл, будто мы с тобой два сапога-пара, а я – недотёпа, если еще тогда, в первую нашу встречу, этого не понял и не назначил тебе свидание.

      – Ах, вот оно как? Теперь понятно, зачем за мной заехали! Решили давнюю ошибку исправить! Похвально! Давай, погуляем! – засмеялась Светлана. – Я буду готова через час после того, как зайду домой. Внизу подождёшь?

      – Сколько угодно! – вырвалось у меня.

      – О! Сашок! Ты только не зарекайся! Ты ведь меня совсем не знаешь! А что если я ведьма? Ведь пропадёшь ни за грош! – она опять красиво засмеялась. У Светланы вообще всё получалось красиво. – И куда сегодня направятся два сапога-пара?

      – Хорошо бы согласовать! – осмелел я. – Можно было бы и в кино, но я современные фильмы выдерживаю не более пяти минут. Слишком они одноклеточные, чересчур напомаженные, надуманные. Не жизненно всё в них! Я только советские смотрю… Не все, конечно! А ты?

      – И мне в кино не хочется! – просто ответила Светлана.

      – А если в ресторан, то мне кажется, ты оскорбишься. Это как-то по командировочному получится, да? Разве что в кафе? Всякие пирожные-морожные! Но я сегодня пошёл бы на набережную. Мне, знаешь ли, нравится просто так сидеть, просто глядеть вдаль или на воду, просто так переваривать в мозгу то, что в него случайно попало! Вроде бы безделье, но оно очень для души! Для моей, по крайней мере!

       – Заманчиво! Мне тоже нравится глядеть на текущую воду! Всё хорошее сразу вспоминается! Будто опять на пляже меня папа над водой держит – низко-низко. А вода пенится, бурлит, утекает! А мне не страшно! – согласилась со мной Светлана.
       – Так я пошла?

       – Ты только не торопись! Наша вода не утечёт! – засмеялся, наконец, и я.

       Мы долго сидели на теплом парапете у самой Волги, почти не переходя с места на место. Просто глядели на уходящую вдаль свободную воду, просто молчали, не озадачивая себя поиском ненужных нам слов, просто иногда смеялись, без объяснения причины. Мне казалось, что с первых минут мы понимали друг друга, но было ли так на самом деле?

       – Отчего так хорошо бывает рядом с человеком, если души резонируют? Как думаешь? – нарушил я тишину. – Это телепатия или человек какие-то свои надежды автономно прокручивает в мозгу?

       – А проще можно? – расхохоталась Светлана, глядя мне в глаза. – Либо тебе от твоего собственного резонанса хорошо, и я здесь ни при чём, либо ты просто мне голову морочишь?

       – Под твоим строгим взором я вынужден сознаться: «Виноват! Очень уж хочется заморочить тебе голову! Но Пашка меня сразу предупредил, что ты человек весьма серьёзный, потому у меня вряд ли что-то получится!»

       – А ты такой послушный, что всем сразу веришь? Или больше надеешься на себя? – крепко зацепила меня Светлана.

       – Понимаешь? Я лишь сегодня узнал, что он тебе не брат, – увильнул я. – А как я мог брату не поверить. Уж он-то тебя должен знать!

       – Ты не ответил на мой вопрос! – засмеялась девушка, тряхнув копной волнистых волос с лёгкой рыжинкой. Такие волосы, как слышал, сейчас не в моде. Всем женщинам вдруг понадобились прямые как мышиные хвосты. А мне, как раз, нравятся волнистые, даже кучерявые женские волосы, лишь бы не мелкими колечками, как у негритянок.

       Я обратил своё внимание, что Светлана тему о том, кем ей приходится Пашка, обошла стороной, значит и мне надо поступать так же. Видимо, она не желает об этом говорить. Гордая девушка. Не хочет вызывать к себе жалости. Желает, чтобы к ней относились по заслугам. И мне это очень понравилось.

       Я проводил Светлану до ее дома. По дороге всё думал, как бы ловчее повторить прогулку, чтобы не в просящем режиме, а то ведь откажет, тогда придётся умываться! Но Светлана вдруг сама предложила:

       – Вот что, Саша! Завтра я буду занята. Предлагаю встретиться послезавтра.

       – Увы! Послезавтра вечером я работаю. Может, в среду?

       – Неужели мы сразу упёрлись в несовместимость? – пошутила Светлана.

       – Это досадная случайность. Было бы желание встречаться! Но я за среду!

       – Что ж! Первый наш вечер прошёл интересно. Я с нетерпением жду следующего! – совершенно откровенно произнесла девушка, повернулась, поставив точку, и не спеша зашла в подъезд своего дома. Через некоторое время я увидел осветившееся на четвёртом этаже окно.

       «Вот, узнал о ней ещё кое-что!» – подумал я и от необъяснимой радости, охватившей меня от и до, засмеялся и зашагал к своему дому, иногда подпрыгивая от избытка чувств.

       Нет необходимости кому-то знать о наших последующих встречах. Скажу только, что они стали регулярными и частыми. Нам было очень хорошо вдвоём.

       Я с удовольствием слушал Светлану – она так весело рассказывала о своей жизни в детском доме, что я даже позавидовал ей, не узнав в своей судьбе того же, что с лихвой досталось ей. Конечно, в ее рассказах жизнь искусно приукрашивалась наблюдательностью Светланы и ее тонким юмором, уважением к воспитателям, которые оказались душевными людьми, и любовью к очень многим друзьям и товарищам. Но, слушая ее, я радовался, что девушке не пришлось попасть в какой-либо ужасный детдом, каких, наверно, в стране было много.

       Светлана с интересом слушала мои байки о детстве, об университете и, особенно, о моих родителях. Именно они интересовали мою подругу более всего. И причины этого мне были понятны.

       Мне Светлана не то, что бы нравилась, куда там?! Я уже ни одного дня не мог без нее прожить и изнывал от душевных терзаний, если такое получалось по независящим от нас причинам.

       В своих мыслях я давно называл ее «своей Светкой» и моё молодое воображение подчас вибрировало во все стороны, но с ней я не позволял себе ничего лишнего. Я не мог допустить того, чтобы о моей Светлане вдруг не лестно подумали Пашкины родители, которых она воспринимала как самых близких ей людей.

       Я не мог огорчить ни Светлану, ни их. А им действительно показалось бы очень недостойным, если бы внезапно узнали, что Светлана практически стала моей женой, не попросив их благословления. Да и как эти милые люди, уважаемые мной, посмотрели бы тогда на меня? А ведь скоро они станут ещё и моими родственниками. С ума сойти – родственниками моей жены! Моей Светки!

       Мы, разумеется, взрослые люди и имеем право на самостоятельные поступки, но эти поступки не должны исходить из того, будто весь мир существует лишь для нас двоих. Мы не должны нарушать права на достоинство других людей в этом мире! Не должны нарушать самые различные писаные или не писаные правила. Тем более что эти люди сами по себе нам очень дороги.

       Вот таким я тогда был моралистом. Впрочем, с тех пор не сильно и изменился!

       «Светка! Моя Светка! – думал я с умилением каждую минутку. – Ты же такое чудо! Уж не знаю, за какие заслуги оно мне досталось?! Ты не переживай ни о чём, родная моя, я скорее умру, нежели сделаю тебе больно, хоть в чём-то. И никого не подпущу к тебе! Ни о чём я так не мечтаю теперь, кроме того, чтобы сделать тебя навеки счастливой. Самой счастливой на всём белом свете! И я уверен, что мне такое по плечу!»

       Боже мой! – восхищался я. – Природа, безусловно, непревзойдённая мастерица создавать чудеса! Мастерица во всём! Но в Светке она превзошла саму себя! Какая же красота вышла из-под рук природы?! Если бы существовали объективные критерии совершенства, то в качестве идеала женской красоты, без какого-то сомнения, подошла бы именно она, моя Светка! Неужели кто-то в этом может хотя бы усомниться, не говоря уж о том, чтобы возразить! Всё в ней исполнено с божественным совершенством.

       Божественная фигурка великолепных пропорций, не испорченная ни худобой, ни какими-то излишествами! Эти фантастически прекрасные кисти рук, эти пальчики с ноготками изумительной формы, без каких-либо лаков и украшалок, они меня просто с ума сводили. Мне так нравилось брать их в свои ладони, нежно обдувать и обцеловывать каждый пальчик! Какое же чудо, твои руки, Светка моя! Какое чудо ты у меня!

       При всём том, я до тех пор не видел свою Светку голой. Лишь однажды, когда мы вчетвером на Пашкиной лодке глиссировали по Волге. С нами были тогда Светлана и Ира, ее подруга. В какой-то момент девчонки остались в купальниках, обычное дело, но у меня от этого закружилась голова, когда я увидел Светку. Боже мой! Я нисколечко не ошибался, когда мысленно ее раздевал. Вроде ничего нового не обнаружил, но как же она хороша, как хороша моя Светка!

       Я мог бесконечно думать о том, что мне было дорого в ней, что я в Светке трепетно любил. А уж самое прекрасное из всех прекрасных Светкино лицо я просто боготворил! Мне бы таланты Рафаэля, чтобы передать на бумаге всю красоту этих потрясающих линий! Я обожал чудный овал ее лица, как у Мадонны, цвет чуть загорелой кожи, ее правильные губы без признаков помады, носик с несколькими веснушками и, главное, со столь выразительными глазищами. Иногда они казались мне пугающе строгими, бывали притягательно нежными, а то и лукавыми или недоуменными – если старалась меня предостеречь или остановить.

       Но какие же у Светки глазищи – не передать! Никогда не встречал ничего подобного вообще, а, тем более, столь красивого. Уверен, что ни одному художнику не поверят, если он как-то умудрится изобразить их во всей красе! Они же – подлинное чудо природы. У всех, кого я знаю, вокруг зрачка всего одна радужная оболочка, а у моей Светки – две! Два тоненьких выразительных колечка. Сразу от зрачка начинается узенькое светло-зеленое, а уж его окружает широкое и голубое-преголубое! А всё вместе, стоит взглянуть Светке в эти чудесные глаза, сводит с ума не только завораживающей необычностью, но и удивительным эффектом голубого сияния.

       Да, нет же! Мне этой неземной красоты ни за что не описать! Ее можно лишь самому увидеть, чтобы влюбиться навсегда, а другим девчатам лопнуть от зависти!

       Я мог бесконечно долго думать о Светке, но мне почему-то становилось не по себе, если я вспоминал ее как бы по частям. Кощунство какое-то, так мне тогда казалось. Сам не могу понять ход тех своих глупых мыслей влюбленного, но меня что-то самым странным образом к тому и подталкивало! Вот я видел только ее милое лицо, вот только руки, вот грудь, локоток, изгиб изящной шеи, которой позавидует любая балерина, или необыкновенно пахнущие мягкие рыжевато-льняные волосы. Таких сегодня у русских женщин и не найдёшь, пожалуй, разве что у латышек или эстонок ещё частенько встречаются, да у моей Светки… Из этих волос, если в них окунуться, я без Светкиной помощи не смогу вынырнуть.

       И всё же свою Светку я всегда воспринимал целиком! Всего человечка, милого, родного и любимого, разом. Я любил ее всю без исключений и без остатка. И думать о ней, или говорить, если вдруг бы с кем-то стал, мог лишь в этом ее прекрасном женском облике, который с некоторых пор видел перед собой, стоило прикрыть глаза.

       Девятое октября нам запомнилось так, что лучше бы его вовсе не было ни в одном в календаре и, тем более, в нашей жизни! Но девятое октября всё же случилось.

       Все предыдущие дни я жил, одурманенный нашими отношениями. Потому всё дальнейшее представлялось мне в таких же радостных ярких светах и чудесных красках, окутанное тем самым непонятным никому счастьем, с которым поэты связывают настоящую высокую взаимную любовь, при которой можно желать счастья всем на свете и одновременно никого вокруг себя не замечать, кроме единственного родного человечка.

       Чарами того сладкого чувства я парил над землёй, парил над тем вечером, над уставшим за день и вразнобой засыпавшим городом. Подобного внутреннего покоя, согласия и одновременно самого творческого возбуждения во мне никогда не случалось.

       Дошло до того, что мне, всегда иронично относившемуся к любому рифмоплётству, самому захотелось сочинить самые возвышенные стихи, которые смог бы душой впитать каждый человек на Земле. Чтобы все ощутили такое же счастье, какое чувствовал я.

       Неужели пришла она – та самая любовь, над которой я всегда подтрунивал, понимая если не душой ее эфемерность, то уж умом, это точно!

       Но как же мне объяснить тебе, моя Светка, насколько ты мне дорога!? Как я восхищаюсь тобой, как любуюсь, как люблю, как безмерно обожаю! Как не хочу обходиться без тебя даже одной секундочки! С этих пор навсегда только ты, и только с тобой! Я даже не могу вообразить ничего другого! И не хочу! Мне даже страшно представить, будто что-то нас может разлучить! Не хочу быть без тебя и не буду! А если вдруг придётся – так лучше умереть!

      
       В тот вечер, гуляя, как обычно, допоздна, мы основательно вымокли под холодным дождём, набросившимся на нас внезапно. Нам только и оставалось поскорее оказаться дома, чтобы согреться и просушиться в тепле.

       Когда мы выскочили из троллейбуса, оказавшись почти у цели, сильный ветер снова вдул в нас внушительную порцию дождя. Мы сразу замёрзли еще сильнее, но, согреваемые счастьем, со смехом вбежали в подъезд твоего дома, где я притормозил.

       – Ну, и что же ты, Сашка? – засмеялась Светланка. – Побежали ко мне сушиться!


       Вспоминаю теперь с улыбкой, что за прошедшие месяцы, почти год, я ни разу к тебе не поднимался в квартиру. Я не считал это удобным. Но теперь меня потрясывал капитальный озноб, и ещё ты надо мной посмеивалась, разрушая мои принципы.

       И всё же я удержался от соблазнов и решил бежать домой, о чём тебе и объявил.

       Светка, насмехаясь надо мной, уточнила:

       – Сашка! Неужели ты такой непоколебимый противник сексуальной революции?

       Я дрожал. Мне было не до провокационных разговоров, и всё же я чуть не завёлся:

       – Самое время об этом…

       – Действительно, самое время! – расхохоталась Светланка. – Не дури, Сашка! Ведь простудишься не на шутку! Сейчас же побежали ко мне! Будем вместе воевать с той самой революцией!

       – Некрасиво получится, если твои узнают! – продолжал упираться я. – Если так уж тебе революции полюбились, то должна знать – враги подсунули нам их для нашего же одурачивания, а на деле внедряли массовый разврат населения. Никто еще живым из отравленной паутины не выбирался! Это же совсем не шутка – это очень опасная диверсия! Это настоящая эпидемия…

       – Сашка! Брось выдумывать и артачиться! Какой еще разврат? Дрожишь от холода и сырости! Пошли же, дурачок мой любимый! Ты же ко мне идёшь, а не к кому попало! Пошли, просушимся… Мы же взрослые люди!

       – Ты, как раз, еще совсем глупенький ребёнок!

       – Это ещё почему? – засмеялась Светлана.

       – По уму! Потому что тебе до сих пор кажется, будто взрослые могут делать, что им вздумается! На деле же взрослый человек твёрдо знает, что делать можно, а что нельзя! В соответствии с этим всегда и поступает!

       – Ты тоже не взрослый человек! – чмокнула меня в щёку Светка. – Ты просто глупенький! Заболеешь, и мне придётся ставить тебе банки и делать пребольнющие уколы! Не хочешь? Тогда пойдём же скорей! Ну, пойдем, дурачок ты мой хороший!

       – Тогда я домой позвоню, – предупредил я Светлану и метнулся в телефон-автомат, прижавшийся своей стандартной будочкой к соседнему дому. – Ведь родители не приучены к отсутствию сына ночью. Ещё переволнуются, не дай-то бог!

       – Обязательно позвони! – сразу согласилась Светлана. – И очень хорошо, что беспокоишься! А я поднимусь в квартиру, хотя бы чайник поставлю…


       Я снял трубку и несколько раз прокрутил разболтавшийся телефонный диск. Гудки долго оставались длинными. Гудки, гудки, гудки…

       «Странно, всего девять часов. Родители в такое время не спят, тем более, я не вернулся».

       Наконец трубку сняла мама, и я услышал ее тяжелое всхлипывание:

       – Саша, папы больше нет… «Скорая» не помогла…


      Я услышал, как из рук матери выпала телефонная трубка. Я ничего не мог понять. Может, это была не мама? Может, она ошиблась? Или был чужой телефон? Боже мой, всего этого не может быть! Не может быть! – завыл я от понимания невозможности что-то исправить. – Как же теперь? Или всё же ошибка?


      Я плохо помню, что было потом. Помню только, как тупо добрался до четвёртого этажа, ладонью придавил кнопку звонка, не отпуская…

      Светлана открыла со смехом и словами:

      – Ты что? С ума сошёл… – и осеклась, разглядев меня. – Сашка, что с тобой? Что случилось? – догадалась она, но не поверила, что в ее безмятежность и уже забрезжившее семейное счастье опять ворвалась разрушающая всё случайность. – Опять случайность! – протянула Светлана и опустилась на колени рядом со мной. – Что случилось, Сашенька? Ну, скажи, родной, что случилось?

      – Отец… «Скорая» не помогла. Надо спасать маму. Я пошёл…

      – Я с тобой! Только переоденусь.

                Глава 14. Жизнь сменила знак
      Событий тех печальных дней я не запомнил. Теперь кое-что отрывочно возникает в моей памяти, словно в плотном тумане, а некоторые подробности я вообще восстановил для себя лишь по рассказам Светланки.

      Она оказалась крепче меня. Именно на ней всё держалось в то очень трудное время. Я же расклеился на все сто. Светланка рассказывала потом, будто я был в страшном состоянии. Просто невменяем.

      – Сашка, ты эмоционально беззащитен! – потом рассказывала она. – У тебя совсем нет кожи! Всё через сердце, а оно ведь не железное. Его беречь надо, глупенький ты мой. И меня надо беречь… Как я без тебя жить буду?


      Светлана могла водить меня всюду, куда было надо, ведь мы пережили похороны отца. Могла кормить, возить, даже укладывать спать – я во всём ей подчинялся беспрекословно, ничего не понимая, как живой манекен, не больше. Совсем ничего не понимал. На вопросы отвечал как-то странно, не разобрать. Сам же ни о чём не спрашивал и не говорил.

      «Страшно мне было глядеть на тебя!» – потом созналась Светлана.

      О собственных ощущениях тех дней я рассказывать не буду. Хотя понимаю, кому-то воспоминания сумасшедшего могут быть интересны.

      А уж потом, – рассказывала мне Светлана, – уже семнадцатого октября, я вообще за тебя испугалась. Ты сам-то хоть помнишь? На девятый день, когда много народу собралось помянуть твоего отца, хорошо хоть его завод что-то взял на себя, уже твоя мама не выдержала долгого напряжения. И все наши похоронные ужасы повторились заново. А ты был как кукла! Ничего не понимал!

      В общем, мы тогда через такое прошли, Сашка, – рассказывала мне Светлана, – что никакому врагу не пожелаешь. Мои тогда, Геннадий Петрович и Антонина Сергеевна, во многом нам помогли, глядя на мои с тобой страдания.

      Геннадий Петрович даже организовал тебе консультацию у известного врача. Страшно сказать, ходила я с тобой к психиатру. Но он-то, как раз, меня немного успокоил. Убедил, что сдвиг сознания у тебя произошёл из-за сильнейшего стресса. Почти наверняка, он окажется временным и скоро пройдёт сам собой. Обязательно пройдёт! Надо только терпеливо ждать. Ну, и из лекарств кое-что тебе выписал. Сказал, будто они на всякий случай, для ускорения процессов, но не навсегда. И то уже казалось мне хорошо.


       Надежда – это, конечно, прекрасно, да только дни уходили, а сдвиг твой оставался. Я вся на нервах! Руки опускались. Представляешь? Впрочем, такое ты представить не сможешь! Я ведь только нашла тебя, думала уже, что судьба моя наладилась, а тут опять всё рухнуло! Да еще как рухнуло! Ты находился весь день рядом, да только совсем не ты! И не знала я, как мне быть? Не знала чем тебе помочь и себе? И болезнь у тебя какая-то странная была – хуже, пожалуй, и придумать-то трудно! Есть человек, и нет человека!

       На девятый день, то есть, в день памяти теперь уже твоей покойной матери, двадцать пятого октября, повезла я тебя на кладбище, и среди тех крестов ты как будто стал оживать. Вижу, уже понимаешь происходящее, взгляд стал осмысленным, но молчишь, стараешься, вижу, сам разобраться во всём.

       А сама-то я думаю, это очень хорошо, что проснулся, да как бы ты, разобравшись во всех случившихся наших трагедиях, опять не сдвинулся, да еще сильнее. Это же какая нагрузка на психику?!

       А на следующее утро ты засобирался на работу. Видимо, не всё вполне понимал. Я тебе тогда объяснила, что на работу тебе не надо, потому что ты и я в отпуске. Так оно и было. И тебе ведь дали какие-то отгулы, и мне Геннадий Петрович отпуск устроил.

       Рассказывала я тебе то, да сё, а сама не могу не плакать, вот тогда ты и очнулся окончательно. Стал меня утешать! Пожалел меня! Видно, сильно любишь, вот и выздоровел, чтобы больше меня не терзать! Такая у нас с тобой история, Сашка ты мой хороший, приключилась.


       «Давно это было, – подумалось мне. – Столько лет прошло! Чтобы все сосчитать, так и пальцев не хватит!»

       Но дальше-то я и сам всё помню. Мозги постепенно заработали. Только оглядываться в прошлое я и потом опасался. Очень уж тяжелые в нём события остались, а их последствия не сгладятся, пожалуй, пока жив буду.

       Мне ещё, можно считать, повезло! Ведь остался бы я на всей планете Земля в одиночестве, если бы не моя Светланка. Сдали бы меня в дурдом! Даже представить страшно! А она все дни, дольше двух недель, со мной как с маленьким… Единственный родной человек у меня на свете остался.

       Можно было бы надеяться, что после тех бед наши проблемы должны были бы рассосаться. Вполне достаточно вымучили! Но, как бы ни так! Они лишь добавлялись, вот только стоит ли теперь о том вспоминать?

       Впрочем, веселее остальных оказалась одна проблема (мне неудобно даже говорить). Она со всего размаху ударила, так сказать, по моему мужскому достоинству.

       Надо же! Эти проклятые стрессы всё успевают разрушать!

       После полного осознания своего нового качества, или как это можно назвать, меня основательно перетрясло. И Светка опять за меня испугалась. Она ведь уже насмотрелась, как я умею сходить с ума. Не дай-то бог кому-то пережить подобное! Оно и понятно, человек жениться надумал, а тут – на тебе! Сюрприз с неизвестным продолжением и печальным приложением! Какой жене такой мужик нужен?

       Однако урологи, когда узнали причину моего недуга, сравнительно быстро привели меня в порядок. И за то им большое спасибо! А я уж думал, будто наша медицина давно лечить перестала – только рапортует о неведомых никому успехах, а в то же время стремительно сокращает больницы, поликлиники, финансирование, персонал.

       И всё же вышло так, что я и перед медициной оказался виноват! Больно уж круто ее обругивал! И, говорили мне, будто обругивал не заслужено. Мол, она-то пыталась тебя лечить, не отказалась, а ты о ней такого наговорил…

       Возможно, они в чем-то правы! Однако ни отца моего, которому и пятидесяти не исполнилось, ни мать ведь не спасли. С отцом ещё можно понять – очень уж стремительно всё развивалось, а инфаркт у матери можно было и предотвратить, если бы только предвидели ситуацию. Но никто вовремя не подумал. Ни медицина, ни окружение. Даже лекарства сердечного не нашлось под рукой. Вот ведь как странно получилось! Водку привезли на кладбище, а первую помощь для больного сердца почему-то не взяли!

       Возобновить работу на хлебозаводе мне не удалось. Меня с него попросту попёрли. Я, естественно, захотел выяснить причину нарушения трудового законодательства, но ответ получил в худшем стиле грязного саратовского рынка:

       – Вас же долго не было, а народу хлеб нужен! Неужели и этого не понимаешь?!

      Пожалуй, то был намёк на моё психическое состояние. В общем, мне всё, конечно, было понятно, кроме одного, пожалуй: «Почему всюду стало побеждать невежество, подлость и беззаконие?!»

      В отделе кадров меня вообще унизили, нагло отказав вернуть трудовую книжку («У нас ее и не было никогда!) и дать расчёт за отработанные дни. Я едва сдержался, чтобы не плюнуть в лицо этой разжиревшей тётке на должности начальника отдела кадров. Ворьё!

      Пришлось возобновить поиски какой-нибудь устойчивой работы, но по прихоти торгашей жизнь в стране уже полным ходом неслась в сторону новогодних праздников, сулящих им невиданные барыши. В такой жизни мне рассчитывать было не на что, если не считать случайного калыма. А перед приближающимся праздником как раз сильно возросла нужда в таких специалистах как я.
      
      Светланка завязала со своим отпуском тоже раньше срока, загадочно добавив, что все не догулянные дни скоро нам могут пригодиться. Я смысла той фразы не понял, но переспрашивать показалось неудобно, потому промолчал, надеясь разобраться в будущем.
 
      Поначалу мы жили в Светкиной квартире, давненько и уютно оборудованной самой хозяйкой, хотя силами и средствами Геннадия Петровича, а уж потом, когда я немного успокоился, переселились в родительскую двухкомнатную, где я вырос.

      И хотя мы со Светкой по приходу с работы находились совсем рядышком, как супруги, но последние трагические события, моя болезнь и незатухающие тяжелые переживания мешали нам забыть обо всём.

      Какое уж там счастье? Счастья-то, как раз и не было. Была обостренная больная память, и были незабываемые тяжелые потери! В других условиях мы, конечно, пребывали бы на седьмом небе, но не тогда.

      Мы были взаимно нежны, мы были заботливы, но между нами непреодолимым препятствием стояли прошедшие дни, не позволявшие приблизиться друг к другу. Может, еще и оттого мы испытывали дополнительную подавленность и необъяснимую виноватость. В общем, настроение постоянно оставалось траурным, как у недобитых.

      Наконец, я, постоянно придавленный ощущением не отступающей беды, пересилил себя и нежно прижал Светланку к себе:

      – Вот что я решил, хозяйка моя! Плохо это или хорошо, но нам нужно начинать жить. Жить, глядя не в прошлое, каким бы оно ни было, а жить своим настоящим и своим будущим. Пора сбросить с себя этот непосильный груз, иначе он нас задавит! Сколько бы я не тащил его на себе, потерю родителей это не возместит!

      Светланка ничего не ответила. Ведь она прошла через такую беду в возрасте пяти лет, и потом несла ее много лет, разъедающую душу. Она знала, что ослабить боль не получится. Потому, давно сострадая мне и не зная как помочь, она лишь легонько прикоснулась своими губами к моим губам. Потом ещё раз прикоснулась, едва уловимо, молча отвернулась и отошла в сторонку.

      Меня потрясла изящная простота, в которой моя Светка была абсолютно прозрачна в каждой своей мысли, в каждом намерении, в каждом деянии. Она же святая! Только святой доступна столь великая и бессловесная душевность.

      А она вдруг зашептала:

      – Ты прав, Сашка! Ты у меня снова молодец! А я тебя люблю еще сильнее! Действительно, пора нам строить свою жизнь!

      – Иди ко мне… – я был потрясён происходящим волшебством своего возрождения.

      – Нет, Сашка! Только ночью. Ровно в полночь мы начнём с тобой новую жизнь! Счастливую жизнь! И в ней всегда будем вдвоём!

      – Почему же вдвоём? Мы никогда не расстанемся, но у нас же будут свои дочки и сыночки! Будут?

      – Подчиняюсь беспрекословно! – засмеялась Светлана, становясь в положение «смирно». – Неужели теперь я – настоящая жена? – счастливо хохотнула она. – Я и не мечтала дожить до такого счастья! И я не просто какая-то там жена – я твоя жена!

      – Самая настоящая! Но нам надо спешить в ЗАГС. Завтра же подадим заявления. Согласна?

      – Всё хорошо! – засмеялась Светлана. – Всё хорошо! Всё будет хорошо!

      «Какая же ты умница! – подумал я. – Как же мне повезло тебя встретить!»

      Но через минуту мои мысли стали более приземлёнными: «А на какие шиши мы существовали всё это время с огромными расходами?»

      «Спрашивать Светку нельзя, – решил я выяснить самостоятельно. – Впрочем, и теперь уже ясно, что нельзя нам и дальше сидеть на нуле. И как только Светка со всем справлялась? Родители помогли! А мне надо усиленно искать работу и активизировать калым! И надо спросить, не влезла ли Светка в долги? Если так, то всем и всё вернуть».

      В общем-то, мы стали оживать. Заявление в ЗАГС мы тоже подали.

      И ещё одна «радость» объявилась на нашу голову. Уж не знаю, кому мы ею обязаны, но скоро получили письмо из этой мэрии или ферии – всё уже перелицевали на американский лад. Письмо предназначалось Светке. Смысл его такой, что в виду замужества, которое, между прочим, у нас еще не состоялось, ей предлагалось сдать в распоряжение администрации однокомнатную квартиру, полученную в виду утраты статуса круглой сироты… Якобы потому, что после заключения брака и в соответствии с какими-то пунктами какого-то договора, и так далее, она утратила свой прежний статус.

      Терять квартиру, нам было жаль. Геннадий Петрович обещал всё где-то уладить, но и у него ничего не вышло, на что Светка среагировала предельно мудро: «Ну, так что ж! Эта квартира в своё время мне очень помогла! Спасибо ей! Может, теперь она поможет ещё кому-то!»

      И мы решили сразу после регистрации брака Светкину квартиру освободить от вещей, обеспечив им участь, которой они были достойны – что-то взять себе, что-то отдать Пашке, что-то отвезти Геннадию Петровичу, а что-то выставить просто так, кому пригодится, – а жить захотели в моей квартире. Дай-то бог, нас не попрут и из нее под каким-нибудь странным, но якобы вполне законным предлогом! Ордер-то на эту квартиру когда-то получал отец, а не я. Вот и станут мне околесицу городить!

      В общем, я решил тогда, что нас основательно обложили! Только и осталось повторять популярную глупость, будто всё, что в мире случается, нам всем идёт на пользу! Но я в эту оптимистическую формулу никогда не верил в силу ее примитивизма.

      Именно в те дни ко мне удачно подкатил Пашка, обуреваемый жаждой приобретения и освоения компьютерной техники. Я об этом уже рассказывал. А потом состоялось и моё невероятное знакомство с родственником бывшего американского президента сэром Кеннеди. С ума сойти, на какую тропу меня вдруг вынесло!

      Похоже, подумал я тогда о последствиях решения, принятого под психологическим нажимом сэра Кеннеди, жизнь поставила нас с женой на рельсы, которые куда-то обязательно выведут, но ведь рельсы сделают это, не интересуясь нашими желаниями. И куда они выведут?

      Не побывав на конечной станции, на такой вопрос нам не ответить! Но, даже побывав там, отвечать, скорее всего, будет некому! Не напрасно же говорят, будто конечная станция потому и конечная, что дальше пути нет, но и назад вернуться бывает невозможно! Короче говоря, дав своё согласие американцу, я с каждым днём всё больше сомневался в правильности своего решения.

      Так поступать или иначе? Были сомнения или была абсолютная уверенность? Я выбрал рельсы или рельсы выбрали меня? Всё это не столь уж важно для конечного результата! Важно было лишь то, что моё решение в глазах этого сэра обрело конкретность, которая станет без всякого спроса править моей судьбой.

      В тот же день я обо всём рассказал своей Светке. И главным местом в моём рассказе стало моё бестолковое согласие, данное сдуру и без согласования с женой этому прилипчивому Кеннеди.

      Я очень беспокоился, что моя самодеятельность вызовет между мной и моей Светкой неразрешимые разногласия. И мне заранее становилось стыдно от понимания того, с каким укором непонимания она будет глядеть на меня.

      «Сам ведь дурак! – терзался я. – Мог бы зажать своё решение! Мог ответить через пару дней. И уважаемый сэр потерпел бы! С другой стороны, я ведь так и собирался сделать! Более того, я вообще не думал соглашаться, но он меня прокрутил каким-то психологическим приёмом! Я и поплыл и, видимо, приплыл, куда он и подгребал!»

      Светланка слушала меня молча и, не моргая. Я же по мере рассказа всё острее чувствовал размер допущенной мною глупости. «Всё потому, что привык жить бобылём, не согласовывая свои действия ни с кем!»

      Когда я закончил на том, как ловко сэр вытянул из меня нужное ему согласие, лицо Светланы просветлело. Было заметно, что она ожидала чего-то значительно худшего, и потому сказала мне совсем просто:

      – Значит, Сашка, так тому и быть! Как ты решил, так я, твоя жена, целиком и принимаю!

      – Правда? – вырвалось у меня с такой радостью, что жена засмеялась:

      – А ты мог представить, что может быть иначе? Или ты во мне сомневаешься?

      – Нет, малыш мой, но всё равно перетрясся. Я ведь не должен был принимать это решение за тебя.

      – Мог! Вполне мог, Сашка! Ведь, куда ты, туда и я! Даже если в самое пекло – всё равно только вместе!

      – Ты моё чудо! Я знаю, что люблю тебя до невозможности, но ты всё равно достойна большего!

      – Я рада, если так! И мне нравится быть женой гения, которого приезжают вербовать за тридевять земель! До сих пор представить себе такого не могу! Выходит, и я тебя недооценила! – уже с дальним прицелом подвела итоги жена. – Ну, что ж! Будем собираться в дорогу! Надеюсь, с тобой я там не пропаду!

      После таких слов моя жизнь стала другой, но я, нам же на беду, детально не представлял, что нас ждёт не какая-то там туристическая поездка, а долгая и не простая жизнь в совершенно чужой стране. А в жизни бывают не только взлёты, но и катастрофические падения. Одним словом, нас ждала неизвестность!

 Глава 15. Под чужой флаг
       Третьего января под вечер мы со Светланой были дома, когда задребезжал наш древний телефон. Я взял трубку; знакомый нам сэр напрашивался в гости. Он обосновывал это тем, что настало время обсудить некоторые вопросы и подписать важные документы. Я, разумеется, пригласил его зайти.

       Через минуту доктор Кеннеди стоял в квартире с огромным букетом ярко красных роз. Это в январе-то!
       – Моя жена, Светлана! – познакомил я его. – А о вас, уважаемый доктор Кеннеди, я жене уже рассказывал.
       – Очень рад, миссис! Вы еще более прекрасны, чем я ожидал! А эти цветы станут лишь бледной оправой вашей красоты…

       Он галантно передал розы обалдевшей от такого начала Светке. Я был уверен, что подобных цветов она в своей жизни не получила, потому меня нисколько не удивило, что моя жена мгновенно растаяла, признав в сэре Кеннеди своего лучшего друга.
       Наш гость умел влиять на мужчин через их любимых женщин!
       – Проходите в комнату, доктор Кеннеди! – пропустил я его вперёд.
       – Да-да! Спасибо! Но сначала поздравляю вас с наступившим Новым годом! – поздравил он нас со Светкой, прижавшейся ко мне с цветами.
       – Спасибо! – ответил я без напряжения, поскольку меня уже не смущали, как в первый раз, ни манеры доктора Кеннеди, ни его тайные намерения. Я был совершенно спокоен и уверен в себе. Более того, я усиленно соображал, чем бы мне самому вывести его из себя? Надо обязательно поломать ту его линию поведения, которую он, конечно, заранее продумал, чтобы без лишних хлопот опять добиться своего! – Но я этот праздник не отмечаю! – развёл я руками.
       – Вот как? – кажется, искренне удивился гость. – И почему же? Неужели вы – оппозиционер? – он засмеялся и взмахнул руками, словно вспомнил с запозданием. – Ах, вы отмечаете Рождество! Я правильно угадал?
      Теперь и я усмехнулся:
      – Увы! К Рождеству я тоже безразличен, а быть оппозиционером к своему народу, да еще в непринципиальных вопросах – это же так смешно! Не правда ли? – ответил я ему вопросом и простецкой улыбкой.
      – О! Да! Вы, конечно же, правы, мистер Гвоздёв! И всё же – почему именно так?
      – Никаких секретов! – засмеялся я, понимая, что сумел слегка деформировать планы гостя, к чему и стремился. – Мне кажется, будто с празднованием Нового года связано много нелепостей, которые я не замечал в малолетстве. Сами посудите, наши дальние предки отмечали не Новый год, а Новолетие! А это нечто иное по своей сути! Согласны? Да и как можно начало года отмечать после завершения трети зимы? Разве не абсурд?
      – Разделяю ваше мнение, но так же было всегда! Устойчивая традиция! Разве это не аргумент? Народные традиции – это же великая сила! Это – фундамент для любого народа! Разве я не прав, мистер Гвоздёв?
      – Конечно, насчёт традиций, если не углубляться в их суть, вы правы! Конечно, это чья-то сила! Сила тех, кому проще жить так, как живут все, не задумываясь над мелочами! К тому же традиция отмечать Новый год даже не в начале зимы не столь уж древняя! Ведь не так давно, если судить по историческим меркам, чуждый нашему народу Пётр Первый вслед за Европой изменил и летоисчисление, и день начала года! И сделал это варварски, сделал преступно, заодно уничтожив тысячи лет нашей истории! И не только нашей. И поломал самые, что ни есть важные народные традиции! Ведь так? – задал я гостю вопрос именно в той форме, которая предполагала только положительный ответ, а уж такой ответ, в свою очередь, ставил гостя в зависимое от меня положение. Мне тогда всерьёз казалось, будто я действительно мог вынудить доктора Кеннеди, этого прожженного дипломата, играть по моим правилам.

       Я, конечно же, был наивен. Если он и следовал моим правилам, то лишь, играя свою собственную игру, но, не желая заранее меня настраивать против себя.
       – Да-да, мистер Гвоздёв! Это, разумеется, так! Так действительно было! Я слышал, будто раньше начало года связывали с весенним равноденствием. Разумеется, тогда было значительно логичнее! А назовёте ли вы ещё какие-то причины вашего несогласия с традицией встречи Нового года?

       Он, видимо, надеется загнать меня в угол, решил я. Мне с недавних пор почему-то постоянно представлялось, будто меня, как бы я не изворачивался, всё равно враги обманут, но и сдаваться без боя я не собирался.
       – Конечно, есть! Например, разве не странно отмечать то, чего нет? – усмехнулся я.
       – Не совсем вас понял?! – удивился гость и снова засмеялся, рассчитывая на разъяснения.
       – Всё очень просто! Знаете ли, мне совершенно понятно, если люди поздравляют друг друга с успешным завершением очередного года своей жизни. Поздравляются с тем, что они дожили, несмотря ни на что, до конца этого года. Или поздравляют кого-то с важными достижениями, достигнутыми уже в прошедшем году! Даже с тем, что сумели как-то пережить беды, которые ушедший год забрал с собой. Это мне понятно!
       Я перевёл дух. Мой гость молча дожидался продолжения.
       – Но поздравления с тем, что ещё не начиналось, чего нет в природе, что будет впереди и пока никому не понять, каким оно окажется… Разве такие поздравления не преждевременны? С чем же поздравляют? Этого я и не понимаю! А вместе с тем, и весь праздничный Новый год, полюбившийся всем нам с детства своими шумными радостями и подарками, мне кажется, лишь переворачивает и логику, и сознание нормальных людей! Только запутывает их! Разве не так, сэр? Странно поздравлять с тем, что лишь маячит впереди! Вот когда придёт…

       Гость очень ловко схитрил, ответив не мне, а обратившись к Светлане:
       – Миссис, вам неслыханно повезло с мужем! Он обладает удивительным философским видением любой мировой проблемы! Это – очень редкий дар! Но неужели и вы, миссис, тоже не отмечаете Новый год?
       Я догадался, что Кеннеди нашёл способ сделать мою жену своим союзником, вбивая между нами клин.
       – Ну, что вы?! Отмечаю и я, и мой муж отмечает! Если все отмечают, разве мы может противопоставлять себя всем?! – красиво улыбнулась Светланка. – Но я согласна с тем, на что мой муж обратил ваше внимание. Есть много необъяснимых странностей, но мы ведь не можем их устранить! Все уже привыкли к такому порядку или, ещё точнее, к такому беспорядку! Привыкли и терпим его, не задумываясь. Иначе говоря, давний обман хитрого Петра удался ему в полной мере! И мы будем обманываться вместе со всеми!
       – Вы – просто самая замечательнейшая чета, с которой мне приходилось встречаться! – гость умело перевёл разговор в другое русло. – И я выражаю вам самые искренние соболезнования в связи с безвременной кончиной ваших родителей, о которой я недавно узнал. Я понимаю, что вас постигло огромное горе! Нелепость часто вершит человеческие судьбы! Такая трагическая и ранняя смерть. Детям пережить такое особенно трудно. Соболезную вам обоим!
       – Спасибо! – ответил я одновременно со Светланой, помолчал и уточнил. – Мы вас, доктор Кеннеди, пожалуй, задерживаем? Вы говорили о каких-то документах…
       – Да-да! – подтвердил гость. – Я занимаюсь только вашими делами, но вам следует ознакомиться с текстом контракта и, в случае согласия, подписать его. Текст у меня с собой.
       Он протянул мне несколько стандартных листов с печатным текстом:
       – Пожалуйста, внимательно ознакомьтесь, а мы с вашей милой супругой, если позволите, обсудим некоторые вопросы переезда. Хорошо?
       - Время пошло! – констатировал я, присаживаясь в кресло под включенным торшером.

                Глава 16. Будущее без тумана
       Я принялся просматривать документ, озаглавленный как Контракт о найме и выполнении работ, и так далее, но быстро забуксовал. По ходу возникало чересчур уж много вопросов.
       Я понимал, что с вопросами можно поступать двояко. Можно посчитать, будто всё написано правильно, можно всё принять на веру, ведь я ни в чем пока не разбираюсь и, чтобы не выдавать это, принять всё, как есть. Но можно потребовать разъяснений или даже изменений. В последнем случае придётся разобраться во всё как можно глубже.
       Неужели в какой-то момент это доктору Кеннеди надоест, и он решит, что при моей несговорчивости лучше со мной дела вообще не иметь?
       «Ну и пусть! – согласился я и на подобный исход, если уж так получится. – Не было и не будет! Жалеть останется не о чём! Нам и дома хорошо!»


       Я выписал на отдельный листок свои основные вопросы, чтобы не оставлять пометок на врученном мне экземпляре, и через какой-то час известил доктора Кеннеди, что готов к разговору. Он прервал милую, как мне показалось, беседу со Светкой и, извинившись перед ней легким наклоном головы, поднялся мне навстречу:

       – С вашего позволения, миссис, продолжим позже! Очень рад, сэр! – сделал он поклон головой и мне, мол, я к вашим услугам. Будто это он, а не я у него в полной зависимости. «Темнит, сэр! След заметает! К чему бы это?»
       Мы уселись в кресла у окна.
       – И каковы ваши впечатления, мистер Гвоздёв? – гость первым сделал свой шаг.
       – Разве такой документ с непривычки сразу переваришь?! – решил я в драку пока не бросаться.
       – Но вас всё устраивает?
       – Я пока не понимаю отдалённых последствий того, что мне предложено подписывать. В вашей стране всё устроено по-другому! Условия жизни и работы, законы, устои… Я всего этого не знаю, потому не могу распознать опасные подводные камни…
       – О, да! Это так! Но, мистер Гвоздёв, вы можете совершенно не волноваться! Мы постарались в максимальной степени учесть ваши интересы!
       – Благодарю вас, доктор Кеннеди! Благодарю! Но мне было бы удобнее иметь в своих руках такой же Контракт на русском языке. И чтобы он имел равную силу с контрактом на английском. Это возможно?
       – О, да! Но ведь он уже в ваших руках, сэр! – удивился гость моей якобы непонятливости.
       – Разве? – удивился я в ответ. – А мне показалось, будто в моих руках обычный перевод! Он не на бланке, как ваш документ, который на английском языке! Он даже не предусматривает подписи сторон. Предусмотрена лишь моя подпись. Простите, я не знаю, доктор Кеннеди, может, я вас излишне обременяю своим незнанием каких-то правил, но мне кажется…
       – Не беспокойтесь, мистер Гвоздёв! Вашу претензию мы принимаем. Всё будет сделано! Что-нибудь ещё?
       – Да! Мне кажется странным, что цель моей работы, для которой вы меня и нанимаете, сформулирована в каком-то дополнительном протоколе, как здесь указано, – я ткнул ручкой в первый лист, показывая его гостю.
       – Понимаете ли, – стал объясняться гость, – эта цель действительно сформулирована в дополнительном протоколе. Так сделано ввиду ее конфиденциальности. Мы сможем обсудить этот вопрос устно в месте, исключающем прослушку, а письменно – только по прибытию на место вашей работы.
       – Уважаемый сэр! Как это – по прибытию? – очень уверенно задал я свой вопрос. – А в каком положении я окажусь в США, если только там пойму, что не в силах достичь ту неоговорённую заранее цель, или буду с чем-то не согласен? Я не дока в подобных делах, но мне кажется, будто наша телега оказалась впереди лошади…

       Гость смотрел на меня, широко улыбаясь. Я догадался, что такой приём предназначался для введения меня в смущение. «Ну, конечно, я был обязан почувствовать себя совершенно непонятливым человеком, который мешает работать честным людям, подозревая их в какой-то галиматье».
       Но и я решил не поддаваться, пусть и буду в его глазах выглядеть болваном.

       Как я и предполагал, гость не смог держать свою улыбку бесконечно долго, потому сдался и начал меня убеждать:
       – Мистер Гвоздёв! Цель вашей деятельности мы можем обсудить где-нибудь на улице. Ведь это очень просто. Со своей стороны я даю вам слово, что интересующая вас цель работы без каких-либо искажений и по существу, и по форме будет вам представлена в дополнительном протоколе. Вы согласны?
       – И когда мы ее обсудим?
       – Вас устроит сделать это после завершения сегодняшней работы? Можем все вместе погулять вблизи дома…
       Я засмеялся, давая понять, что такой вариант считаю удачным. И уточнил:
       – Мне можно продолжать, сэр?
       Доктор Кеннеди с неизменной улыбкой утвердительно качнул головой.
       – А что получится с нашим гражданством? – поинтересовался я.
       – Ну, этот вопрос будет решаться в отдалённом будущем!
       – Допускаю, что так, – не сдавался я, – но моя работа может затянуться на долгие годы, не так ли, доктор Кеннеди? Мне, по крайней мере, именно такое и представляется возможным. И всё равно нам когда-то придётся принимать какое-то решение… Я просто не знаю, как долго всё это возможно тянуть, если мы останемся с нынешними паспортами?
       – Для вас лучше будет так, как у вас в какой-то песне поётся: «В Одессе нужно быть, конечно, одесситом!» А вас я понял, потому мы сразу возьмём этот вопрос на себя. В обычном порядке, если сами захотите всё оформлять, на получение американского гражданства вам понадобится более десяти лет. У нас это получится в пределах полугода, если не возникнут непредвиденные осложнения.
       – Какие, например? – не понял я.
       – Совсем незначительные для вас при условии нашей помощи. Например, незнание языка, гимна и другие мелочи. И, насколько мне стало ясно, вы не очень-то любите США!
       – Разве и в этом вопросе без любви не обойтись? – усмехнулся я.
       – Любовь – любовью, а уж политическая благонадёжность от вас точно потребуется. Вы, может быть, ещё не знаете, но при получении гражданства вам придётся давать клятву на верность Соединённым Штатам Америки? Клятву на библии, мистер Гвоздёв! А в США она настолько свята, что нарушить ее безнаказанно не рискует никто!
       – Клятва?! – не поверил я. – Действительно, клятва?!
       – Ничего удивительного, мистер Гвоздёв! Разве это противоречит вашей логике или логике вообще? Разве какому-то государству нужны граждане-враги? Потому в американской клятве есть такие слова: «Я абсолютно и полностью отрекаюсь от верности и преданности любому иностранному монарху, властителю, государству или суверенной власти, подданным или гражданином которого я являлся до этого дня. Я буду поддерживать и защищать Конституцию и законы Соединённых Штатов Америки от всех врагов, внешних и внутренних. Я буду верой и правдой служить Соединённым Штатам. Я возьму в руки оружие и буду сражаться на стороне Соединённых Штатов, и так далее».
       – Да уж! С языком у меня действительно плохо! – подтвердил я, не желая комментировать то, что услышал. Пусть он понимает, как сам того хочет. – Но мы с женой возьмёмся за английский, даже если не станем менять гражданство… Ведь какие-нибудь курсы в Санта-Барбаре найдутся?

       Я вдруг осознал, что мне этого американского гражданства не надо никогда, и ни под каким соусом, но не заявлять же ему это в лоб?! А еще стало понятно, что все эти сволочи, красиво именуемые эмигрантами, на деле – абсолютные предатели! Это же надо – за какую-то жрачку и жвачку они обязуются не только забыть свою родину, друзей и мать родную, но и убивать их, если америкосы прикажут. Мразь отечественного производства, если быть точным!

       Гость засмеялся, принимая мою игру:
       – В Санта-Кларе, мистер Гвоздёв! – подчеркнул гость, указывая на мою оговорку. – Именно, в Санта-Кларе! Санта-Барбара – это совсем другой город! Да и Санта-Клара не одна! Есть, например, знаменитая Санта-Клара и на острове Куба! Вам придётся привыкать к американским названиям…
       – Ну, да! Слегка переплелось, кажется! – согласился я. – Но меня мучает ещё одно обстоятельство.
       – Я, весь внимание, сэр!
       – Мне в США работалось бы значительно спокойнее с уверенностью, что в случае какой-то беды со мной, моей жене будет оказана самая действенная помощь по возвращению на родину, в эту самую квартиру, где мы с вами теперь находимся. По крайней мере, нисколько не в худшую. Это возможно? Можно этот пункт внести в контракт?
       – Это не составит труда! – утвердительно качнул головой гость. – Что-нибудь ещё?
       – Да! Я вот прочитал, доктор Кеннеди, пункт об оплате моей будущей работы. И годовая зарплата тут указана, и компенсация инфляции, и полная медицинская страховка мне и моей супруге, и дополнительные денежные премии в размере до десяти годовых зарплат при выполнении программы исследований… Вот только я никак не уразумею, – спросил я с усмешкой, – это хорошо для нас или плохо? Двести семьдесят две тысячи в год – это сколько же, если на ощупь? Слышал, будто половина суммы сразу на налоги уйдёт! Ведь это значит, что моя зарплата изначально носит иллюзорный характер! А если и другая половина уйдёт на оплату жилья? Я же этого не знаю! Или я не прав? И вообще, как и за что мне придётся платить? Не получится ли так, что я выясню только по приезду, что денег на полноценную жизнь нам окажется недостаточно?
        – Я хорошо понимаю ваши опасения, мистер Гвоздёв! Они имеют под собой веские основания – ведь после переезда вся прежняя жизнь у вас пойдёт кувырком, да?
        – Ну, не вся, положим! И не обязательно кувырком, но проблем и на сегодня хватает! – ответил я серьёзно, давая ему понять, что мои опасения весьма серьёзны, не на песке построены.
        – Я понимаю! – вроде бы согласился гость. – Я очень хорошо вас понимаю, сэр! Но мне очень и очень сложно ответить. Для начала скажу, что первое время, примерно месяц, во всех делах вам будет помогать Фёдор. Знаете ли, в США очень сложная финансовая отчётность! Сложное налоговое законодательство. Ещё не совсем ясен ваш статус – кем вы будете, резидентом или нерезидентом? В США необходимо фиксировать каждую покупку, каждый доход, любое движение капитала, а к концу года заполнять налоговые формы и по ним платить налоги. Этому Фёдор вас научит. Поначалу, чтобы нам и самим во всех ваших житейских делах разобраться, мы подключим к этому вопросу своего опытного юриста.
        – Не надо юристов! Мне бы самому всё понять! – вставил я.
        – Тогда сначала вы должны усвоить, что утаивание доходов в США или неуплата налогов в правильном размере – это тягчайшее преступление. Потому ничего нельзя путать! А опыта у вас нет! Что касается вашей зарплаты, то она, как вы уже пересчитали на свой лад, получится двадцать шесть тысяч в месяц. А в Санта-Кларе даже пять тысяч считаются очень хорошей зарплатой. В Сан-Хосе и, тем более, в Сан-Франциско, положение другое. Там жизнь значительно дороже. Там все цены, особенно, на землю и жилье, сильно взвинчены кремниевыми миллионерами. Ваш же город – Санта-Клара – находится в самом центре Долины. Вам, как говорится, и карты в руки! Город по меркам США, достаточно крупный. Население – сто тысяч. Жильё вы будете оплачивать из своих доходов, но чудный домик в прекрасном месте мы вам уже подыскали. Еда и прочее – тоже за ваш счёт, не считая начального периода. То есть, вам будет обеспечена полная самостоятельность и автономность! Городской транспорт везде развит слабо, кроме такси. Крупные и тяжелые покупки вам доставят из любого магазина. Об этом надо лишь заявить. А на свою работу вам будет удобно добираться пешком. Там минут десять ходу. Вот так примерно, если отвечать навскидку!
        – А машина?
        - У нас для личных поездок, в том числе, и на работу, принято пользоваться своим автомобилем или такси, но опять же, за свой счёт. А транспортные расходы в командировках вам полностью возместят. Все командировки придётся согласовывать со мной. И ещё один момент, мистер Гвоздёв, который вам следует понять с самого начала. Мы, американцы, очень экономные люди. Очень! Мы готовы потратить на дело, допустим, сто тысяч, но будем счастливы, если на этой сделке сэкономим хотя бы десять центов! Такие уж мы! Потому США и стали богатой страной!
        – Разве потому? – возразил я. – Или вы действительно думаете меня в этом убедить? Мне-то до сих пор казалось, будто многие богатства США связаны с хождением по свету их доллара, который со всех собирает дань! А, может, с НДС, который США выкачивают изо всех стран! А еще присвоение золота большинства государств мира, якобы на хранение. Или из-за существования такой структуры, как ФРС…
        – Сэр! Дорогой вы наш мистер Гвоздёв! – мягко прервал мою антиамериканскую речь гость, приложив для убедительности свою ладонь к сердцу. – И ещё потому, что американцы давно усвоили одну важную истину. Есть кое-что на свете, о чем лучше не говорить! Ни-ког-да! А ещё для вас лучше всегда делать вид, будто вы ничего в том, что сейчас говорили, не понимаете! Это значительно лучше, нежели проявлять свою осведомлённость в финансовых операциях США! Это я так – к слову!
        – Я уяснил, доктор Кеннеди! – пришлось мне усмехнуться в знак понимания этого национального лицемерия. – Я ведь итак понимаю, что жил бы в Санта-Кларе как шах персидский, если бы меньше знал, ещё меньше понимал и вопросов бы вообще не задавал!
        – Шутите? – спросил гость, хорошо всё понимая. – Юмор, это замечательное качество русской натуры! Американцы тоже любят смеяться, любят шутки, однако часто сами их не понимают. А это иногда приводит к трагедиям! – закончил он с явной угрозой в голосе.
        – Да, это действительно смешно! Но всё же, как будут обстоять дела с моей непосредственной работой? Мне пока ничего не ясно! Я не знаю ни места работы, ни фирмы, ни корпорации, ни консервации… Вот спросят меня уважаемые люди, которым нужно отвечать правду и только правду: «Мистер Гвоздёв! А где вы работаете? Где вы прописаны? И так далее! Так я и ответить ничего не смогу! Тут-то меня, как я предполагаю, и скрутят! Мол, попался, вражья сила! Правду нам не выдаёшь! А ведь присягал на верность США!»
        – Это уж вы, мистер Гвоздёв, через край хватили! – усмехнулся гость.
        – А я, может, краёв не замечаю! Потому и хватил! Разве в этом есть моя вина? Я думаю, что главное сейчас, чтобы меня в вашей Америке кондрашка не хватила! А остальное как-то перемелется!
        – Чтобы кондрашка не хватила, я посвящу вас в некоторые детали. В первую очередь, вы будете числиться сотрудником «Санта-Клара университета», сокращённо он называется ПСМ. Это один из старейших вузов Калифорнии! Старейший католический университет на американском Западе! Весьма уважаемое учреждение в составе Ассоциации иезуитских учебных заведений!
        – Иезуиты? – переспросил я машинально. – Звучит как-то зловеще…
        – Это оттого, что у вас встречается такое словосочетание, как «иезуитское воспитание», то есть, очень строгое, даже жестокое, со строжайшей регламентацией поведения, с унизительными наказаниями. Отсюда и ваши предубеждения к иезуитам. А вообще-то – ничего страшного! Милые и добрые люди!
        – Но это же дикое средневековье, как мне кажется! – воскликнул я удивленно.
        – Ну и что? Пусть так когда-то и было! Глубокие традиции католицизма – только и всего! Правда, об иезуитах всегда рассказывают всякие небылицы… Например, что в уставах иезуитов разрешено любое преступление, если оно совершается ради «вящей славы божьей». Но в реальной жизни иезуиты американские законы не нарушают, потому у властей нет оснований ограничивать их в правах. Это ведь Штаты, дорогой мистер Гвоздёв! Это США! А США – это, прежде всего, полная свобода по всем направлениям!
        – А мне казалось, будто полная свобода, это лишь полный разгул беззакония! – брякнул я не очень дипломатично; мог бы и смолчать, но меня понесло. – Так можно и фашизм законом разрешить! Ведь полная свобода! Почему бы нет?
        – Вы правы, сэр! Уже разрешено! В США живет много немецких фашистов, как вы их называете. Глубокие старики, конечно.
        – Вот вам и ваши милые иезуиты! Вот вам и их логическое продолжение – немецкие фашисты! – не сдержался я, стараясь всё же не терять самообладания, которое великолепно демонстрировал мой собеседник. – Как же так? Фашисты совершали преступления против человечности, это признано Нюрнбергским трибуналом, у них руки по локоть в крови, они международные преступники, а в США их трогательно оберегают?! Вместо того чтобы немедленно посадить за прошлые злодеяния!
        – Мистер Гвоздёв! Извините меня, вы ещё совсем молодой человек! Это, безусловно, хорошо, а для меня – так даже завидно! Но именно в силу молодости и в силу мощной внутренней пропаганды в вашей стране, ваши некоторые представления об основных правах человека весьма деформированы! Увы, простите, но это всё же так! А насчёт того, чтобы всех посадить, так у нас в Штатах тридцать седьмой год не возможен! Если люди не нарушают законы, то в США их не могут считать преступниками. Да! Я согласен, что Германия и немцы многими войнами себя дискредитировали, но вину конкретных немцев должен определить только суд. Однако немцы, живущие в США, ни к трибуналу, ни к суду не привлекались. Так пусть себе живут!
        – А если они бывшие эсесовцы?
        – Суд, мистер Гвоздёв! Только суд решит! Иначе начнётся самосуд! Но для США это абсолютно не допустимо!
        – Неужели надо доказывать причастность к злодеяниям того же Вернера фон Брауна, то есть матёрого эсэсовского генерала? Или шефа гестапо группенфюрера СС и одновременно генерал-лейтенанта полиции Генриха Мюллера? Ведь оба верно служили и нацизму, и Гитлеру, и теперь Америке!
        – Во-первых, уважаемый мистер Гвоздёв, названные вами люди лично никого не убивали. Какие же они преступники? А во-вторых, вспомните, пожалуйста, сами, разве Советский Союз после победы не использовал в своих интересах самых отпетых фашистов?
        – Не знаю такого! – сказал я не очень уверенно, поскольку уже по опыту знал, что мой гость наверняка в рукаве прячет веские доказательства.
        – Ну, что же вы?! А первые ракеты? Те ракеты, которыми вы гордитесь как собственным национальным достижением? Они, между прочим, были разработаны членом НСДАП штурмбанфюрером СС, полное имя которого Вернер Магнус Максимилиан фрайхер фон Браун. А производились те ракеты, обстреливавшие мирные города Великобритании, между прочим, на подземных заводах Германии! А на них по принуждению работали советские заключенные концентрационных лагерей! И всё же в СССР не сомневались, что подобные компромиссы не противоречат коммунистической идеологии! Или ещё! Многие годы в Академии Генерального штаба Советской Армии преподавал немецкий фельдмаршал Фридрих Паулюс – это как изволите понимать? Вы представляете это? В одном из главных советских военных учебных заведений работал не просто рядовой немецкий шпион, а самый высокопоставленный фашист, войска которого пролили цистерны русской крови! А ведь с ним у вас носились как с уважаемой персоной, явно не вспоминая, кто он такой! Это вам, мистер Гвоздёв, известно? А вам, кстати, известно, что ваша страна воевала вовсе не с фашистами?
        – Ну, знаете ли! – слишком бурно среагировал я.
        – Знаю, мистер Гвоздёв! Я многое знаю! Кое-что и вам могу рассказать!
        – Очень интересно! – с явным сарказмом выпалил я.
        – Пожалуйста, уважаемый мистер Гвоздёв! Пожалуйста! Ваша страна воевала и, кстати, что весьма важно, воевала в союзе и с США, и с Великобританией, вовсе не с фашистской Германией, как у вас официально всегда заявляли, а с той Германией, у которой официальной идеологией провозглашался национал-социализм. Да, не фашизм, а именно национал-социализм! О! – гость сделал такие движения руками, будто хотел меня оградить от опасной ошибки. – Вы только не подумайте, будто я разделяю ту идеологию! Ни в коем случае! Более того, я убежденный противник национал-социализма, но, в конце концов, надо же сохранять объективность, а не придумывать то, что вам выгодно! Не надо подменять понятия! Это приводит к нарушению сознания!
        – Красиво звучит! – опять съязвил я, стремясь поддеть собеседника, но это мне никак не удавалось. Он излучал спокойствие и демонстрировал знания, на которые я не находил убедительных возражений. – Не надо подменять понятия, уважаемый доктор Кеннеди! Надо сохранять объективность! Замечательно всё и очень красиво!
        – Уж не собираетесь ли вы зачислить меня в классовые враги, мистер Гвоздёв? Уверяю вас, это стало бы для вас большой ошибкой! Да и я сожалел бы весьма, ведь вы мне нравитесь. Я вынужден это признать – мне нравятся ваши манеры! Даже то, как вы сейчас бросились отстаивать свои убеждения, не лицемеря, мне тоже нравится! Но на деле получается так, будто вы идёте в бой не за истину, а против неё! И только по незнанию! В этом пока ваша слабость! Вам не хватает истинных знаний, потому что вы долго подвергались внешнему деформированию сознания советской идеологией.
        Я сделал попытку возразить, но гость остановил меня мягко вытянутой в мою сторону рукой:
        – Не надо! – сказал он. – Не надо хоть сейчас стремиться доказать то, что без лукавства доказать невозможно! Если вы по-прежнему злитесь на меня из-за понятия «фашизма», то я вам повторю: я категорически против национал-социализма. Это – явное зло для человечества! Это – абсолютно немецкая идеология – тоталитарная, экстремистская, ультраправая, расистская и антисемитская. Она воплощает в себе этнический национализм, идею биологического и культурного превосходства выдуманной арийской расы над всеми другими расами, непримиримую славянофобию, антикоммунизм, антилиберализм, антидемократизм! Но теоритическим фундаментом всего этого являлся совсем не Адольф Гитлер, как внушили советским людям, а Альфред Розенберг. Впрочем, это я лишь к слову, поскольку сей безусловный факт нисколько не оправдывает ни первого из них, ни второго!

        Я слушал молча. Гость просто задавил меня потоком своей информации.
        – И всё же фашизм и национал-социализм – это разные идеологии и течения! – утвердительно сказал гость.
        – Пусть будет по-вашему! – как будто согласился я. – Но кто и зачем советским людям, как вы утверждаете, перевернул их мировоззрение? Мне это кажется нелепым!
        Доктор Кеннеди поглядел на меня спокойно и открыто. Это подкупало. Это как-то интуитивно располагало меня к нему, хотя разумом его речам я противился.
        – Это случилось ещё перед войной! – начал гость. – Тогда подмену в вашей стране никто не заметил, никто не оспорил ее, и постепенно население эту подмену приняло за истину. Потом, даже после победы, советский народ в этот вопрос не вникал. Фашизм, так фашизм! Какая в принципе разница, как называлась та ужасная беда, которую вы пережили? Ведь так?
        – Но зачем и кому понадобилось всех путать? – опять не выдержал я, повторив свой вопрос.
        – Так ведь я вам и отвечаю! Народу было всё равно. А Сталин это понимал задолго до войны и думал иначе! Об этом еще никто вслух не рассуждал, но я полагаю, что сделать так решил именно Сталин. Он был очень мудрым человеком. Только представьте сами! В то время ваша страна фанатично строила социализм, и вдруг бы народ узнал, что у главных ваших врагов, у настоящих извергов, тоже есть свой социализм! Какой-то национал-социализм, но ведь всё равно – социализм! Сталин понимал, что подобное совпадение понятий могло стать роковым! Оно могло подорвать веру советских людей в правильность своего социализма! Могло отторгнуть народ от своего социализма, поколебать уверенность в правильности высоких целей. Вот Сталин и подменил понятие национал-социализма на понятие фашизм, который где-то там, в Италии, когда-то зародился и уже загнивал. Но всё же понятие такое существовало. Это очевидно. А ваш Сталин был мудрым человеком! Это надо признать! Очень мудрым и многое предвидевшим!
        – Ладно! – перегрузился я. – Вернёмся к своим баранам! Итак, мне придётся стать иезуитом?
        – Совсем нет! В университете под вашим началом будет официально состоять «Группа лабораторий биоцифровых исследований», то есть «Group of laboratories for biocypher research». Она будет финансироваться через университет, потому формально и вы станете числиться в штате университета и, опять же, только формально ему подчиняться, а больше знать вам пока не стоит. Я же останусь вашим головным куратором, то есть представителем заказчика и ведущим менеджером всего проекта. Все вопросы, возникающие в ходе работы, все неувязки, все потребности, все проблемы и даже открытия – всё это ко мне! Ясно?
        – Совсем другое дело! Будто глаза открылись! – обрадованно потёр я руки. – Осталось нам обговорить всего-ничего! Светланка! – позвал я жену из кухни. – Будь добра! Устрой нам чаёк! Что-то в горле пересохло!
        – О! Мистер Гвоздёв! Я вас уже немного знаю, если вы призвали на помощь жену, то сейчас с вашей стороны прозвучит нечто убийственное! Да?
        – Да, что вы говорите, доктор Кеннеди! Просто меня беспокоит, чем моя жена будет занята в Санта-Кларе. Вы же понимаете? Если у человека нет определённых обязанностей, нет объективной ответственности, но есть много свободного времени, то он с катушек съедет обязательно! Вы меня понимаете?
        – И что же вы хотите от нас?
        – Прошу сэр, опираясь на ваши знания страны и большой опыт, пояснить наши с женой возможности. Я-то думаю, что мою Светлану можно сразу в университет… У нее же нет хорошей специальности. Но по моим ли средствам станет ее обучение?

        – В первую очередь вам обоим надо поскорее преодолеть языковой порог. Это нужно вообще для всего, но и обучение в университете ведётся только на английском. Во-вторых, значительно дешевле отучиться два года в колледже университета, а потом поступить на какое-то основное отделение. Два года у нас учатся на бакалавра, ещё два года на магистра. Плата за всё выйдет, на первый взгляд, огромная, но вам она окажется по плечу. К тому же по прилёту вы получите подъемные в размере полутора окладов.
        – Годовых? – уточнил я.
        – Вы продолжаете шутить, мистер Гвоздёв? Полтора месячных оклада! Тридцать девять тысяч – это весьма большая сумма!
        – Хочется верить, что она никогда не закончится! – усмехнулся я.
        Гость оглянулся на дверь кухни, видимо, чтобы узнать, где моя жена, и тихо поделился:
        – Вообще-то, вы мудро решили насчёт учёбы жены. Но в реальной жизни ничего ведь идеально не получается!
        – Не понял!
        – В бочке прекрасного мёда всегда прячется ложка отвратительного дёгтя! Так у вас говорят?
        – Не совсем! И где же наш дёготь? – всё еще не понимал я.
        – Вы и сам понимаете, что ваша жена, начиная учиться, погрузится в мир с качественно и количественно иным наполнением. Очень скоро она существенно изменится сама и постепенно станет удаляться от вас. Вы это понимаете? У нее будут другие интересы, другая сфера общения… Не обижайтесь на старика! Я говорю это чисто по-дружески и лишь потому, что подавляющее большинство эмигрантских семей по прибытию в США расходятся. Редкие семьи сохраняются долго, но и они когда-то распадаются.
        – Занятная статистика! – поразился я.
        – Да! Именно так у нас происходит! И вам, русским, приехавшим из России, особенно трудно понять, почему инициаторами развода всегда становятся женщины. А всё потому, что в Америке они не только начинают чувствовать себя хозяйками положения, но и стараются демонстрировать это мужчинам буквально во всём. Так уж здесь принято! И болезненно реагируют на любое ограничение. Вот вы всего лишь попросили жену, чтобы она принесла нам чай, а я сразу представил себе, если бы я так же попросил свою жену – вы даже не знаете, чтобы она мне устроила! В общем, по чисто прагматическим соображениям мне не хочется такого же результата для вас. Я не хочу, чтобы ваша семья распалась. Тогда вам точно станет не до нашего проекта! А мы от вас ждём прорывных результатов!
        – Да уж! – только и ответил я. – Спасибо за науку. К такому развитию событий я действительно не был готов! Начинаю дуть на воду!
        – Не понял! – теперь удивился доктор Кеннеди.
        – У нас есть такая присказка: «Обжегшись молоком, дуют и на воду!»
        – Да-да! Можно сказать, что у нас с вами на общности проблем эмансипации возникла настоящая мужская солидарность! – сказал мне гость и подмигнул.

        Как раз в тот момент Светлана поставила на журнальный столик чай, печенье и клубничное варенье в креманках.
        – Ну, что я вам говорил?! – воскликнул доктор Кеннеди. – Русские женщины, просто богини! Только и вы, миссис, пожалуйста, присаживайтесь с нами! – обратился он к Светлане, поднявшись перед ней из кресла.
        – Спасибо! – легко засмеялась хозяйка. – У вас тут скучные разговоры, совсем мне не интересные! Я лучше в кухне борщ доварю…

        Мы занялись чаем, но через некоторое время меня осенило:
        – Доктор Кеннеди! В общем, кажется, мы всё обсудили. Может, мы закончим наш разговор о моём контракте не на улице, как договорились, а прямо здесь. Вы можете мне написать на листке ту цель, о которой мы говорили, а потом мы тот листок на месте и сожжём?
        – Пожалуй! – он извлёк из своих бумаг чистый лист бумаги и стал писать своей красивой и, видимо, дорогой авторучкой.
        Прошло, может, с полчаса, когда гость, наконец, протянул мне исписанный по-русски листок, сопровождая свои действия словами:
        – Только сразу условимся, что обсуждать вслух мы ничего не будем!
        Я утвердительно качнул головой и принялся читать аккуратный текст, написанный уверенной рукой, образцовым почерком, но с непривычной для меня каллиграфией.

                Цели исследования

        Вам надлежит обеспечить эффективное научное руководство исследовательской деятельностью «Группы лабораторий биоцифровых исследований» в интересах разработки технологий и программ, позволяющих решить проблему достижения условного бессмертия любой конкретно заданной личности.

        Ориентировочный метод комплексного достижения цели.

        1. Разработать компактную кибернетическую модель, которая бы системно воплощала в себе все особенности указанной личности как уникальной совокупности врождённых и приобретённых качеств. А именно: ее память; интеллект; характер; темперамент; психофизические реакции; склонности; привычки; манеры; предпочтения; вкусы; приоритеты; политические и прочие убеждения, и так далее.

         2. Разработать неразрушающие личность технологии закачивания в кибернетическую модель всех особенностей указанной личности.

         3. Разработать технологии замены головного мозга некого человека-донора на компактную кибернетическую модель, обеспечив их совместную работоспособность на основе естественной физиологии человека-донора.

         4. Разработать технологии биологической привязки компактной кибернетической модели к реальному времени и обеспечить восприятие ею информации извне за счёт использования естественных органов чувств (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус, ориентация в пространстве, ощущение силы тяжести и ускорения) человека-донора.

Созданный биокибернетический организм (БКО) на основе указанной информации должен в полной мере воспроизводить работу центральной нервной системы указанной личности, обеспечивая поведенческое сходство БКО и указанной личности.

         5. Разработать технологии старения БКО, адекватного течению времени и естественному старению людей.

         6. Разработать технологии планово-предупредительной или экстренной замены человека-донора, тело которого приблизилось к биологической смерти из-за естественного старения или неестественных причин, на более надёжного с биологической точки зрения человека-донора. При этом нужны технологии, обеспечивающие преемственность внешнего образа человека-донора от предыдущего к последующему.

Выполнение заданий по п. 1-6 должно обеспечить БКО полное ощущение (себя и окружающей среды, в том числе, и взаимодействующих с БКО людей) того, что указанная личность продолжает своё естественное существование, разве что, с некоторыми перенесенными хирургическими вмешательствами, которые могут фиксироваться и в памяти КБО. Этим будет достигнуто условное бессмертие указанной личности по ее самоощущениям и по восприятию ее окружающими людьми.


         – Ого! – воскликнул я, дочитав до конца. – Более всего я восхищён двумя обстоятельствами. Во-первых, вы очень точно сформулировали моё собственное представление о решении задачи, а во-вторых, мне трудно представить, как вы всё это запомнили!?
         – Память меня пока не подводит! – улыбнулся гость.
         – Но, уважаемый доктор Кеннеди, я до сих пор не задал тот вопрос, который меня мучит с нашей первой встречи…
         – И что же такое вас мучит, мой дорогой мистер Гвоздёв?
         – В общем, если совсем уж односложно… – я замялся, как происходит с теми, кто открывает конверт, в котором указана их дальнейшая, но неизвестная судьба, однако отбросил сомнения и решительно выпалил. – Что станет со мной, если задача не будет решена? Всякое может получиться! Она ведь чрезвычайно трудна!

         В тот момент, выслушав меня, доктор Кеннеди, как мне показалось, стал тянуть время, может, набивая цену. Он даже, как будто, заволновался, что меня еще больше насторожило. Задержка ответа наводила на мысль, будто я попал в болевую точку, но противник старается это скрыть.

         «Что-то здесь не так! – насторожился я еще больше. – Оттягивал я свой убийственный вопросик, оттягивал, и в самый последний момент, когда решился уточнить, так вместо ответа на меня свалились еще и новые загадки! Неужели я попал в яблочко?!»

         Доктор Кеннеди продолжал как-то тяжело молчать, на меня не глядя, и мне было заметно, что он не знает, что ответить. От волнения он скрестил пальцы в замок и, охватив ими одно колено, стал раскачиваться, глядя в пол.

         Ничего себе! Такого замешательства в моём присутствии у него не бывало. По моей спине побежали мурашки. Стало мерещиться самое зловещее. Даже приближение весьма странного краха всей моей жизни!

         Наконец, гость принял прежнюю позу и несколько успокоился. По крайней мере, мне так показалось. Он взял чашку в руку, отпил чай и вдруг широко улыбнулся. Это было абсолютно неожиданно для меня, но свидетельствовало о том, что он полностью овладел собой.

         Однако я-то по-прежнему не понимал причин того, что разыгралось передо мной только что.

         – Мистер Гвоздёв! – в обычной манере начал гость. – Вы действительно задали свой вопрос слишком уж односложно, ведь вас не меньше волнует и то, как долго будут продолжаться исследования? Ведь так?
         Я качнул головой и вставил своё:
         – Слишком уж многое в этой работе не может быть определено однозначно, но ведь от нее зависит наша с женой судьба!
         – Извините меня за паузу – кое-что вспомнилось. Да, не это важно! Но я хочу, чтобы вы поверили – я скрывать от вас ничего не намерен. Для этого нет причин. Ваш заказчик вполне осведомлён о том, что на современном и явно недостаточном уровне науки и технологий решить поставленную задачу не удастся никому. Эта работа на перспективу. Потому финансирование исследований предварительно рассчитано на десять лет. Рассчитано с таким умыслом, что за эти годы фундамент для вашей работы значительно укрепится. Вы должны заметить, что заказчик понимает ваши проблемы и не торопит вас. Именно потому он понимает и то, что десяти лет может не хватить, а вашей вины в том может и не быть. Потому, как мне всё это представляется, вы ничем не рискуете. Вас ценят! На вас надеются! От вас ждут, что вы даже в рамках нынешней реальности сможете сделать многое. Вот так! Теперь я развеял ваши сомнения, мистер Гвоздёв?

         «Ну, да! – подумал я. – Вы со всех сторон засекретили это исследование, даже финансирование замаскировали под университет, а потом меня, гражданина страны, которая является для вас врагом номер один, от души наградите и отпустите восвояси! Кто бы мог знать заранее, что вы такие щедрые и добродушные!? Это совсем не по-иезуитски! И кто бы мог надеяться, что и я окажусь столь же наивен?»

         Я долго молчал, на что мой гость не рассчитывал, потому он не удержался уточнить:
         – Мне показалось, мистер Гвоздёв, что я не до конца вас убедил? Уверяю вас – отбросьте все свои сомнения и опасения! Мы – великая страна, и потому можем себе позволить благородство! Вы будете гордиться собой! Вы будете всегда радоваться принятому сегодня решению! Вы ведь тоже так считаете, мистер Гвоздёв?

         «И в чём же это мнимое благородство Штатов проявилось хоть однажды? – мысленно спросил я его и даже себя. – Для кого теперь секрет, что ваша великая страна всегда только и ждала момента, чтобы вырвать с кровью чью-то живую плоть! О каком благородстве вы говорите, если даже после Второй мировой войны именно вы, или с вашей подачи, народы мира получили сто семь войн, военных конфликтов и насильственных государственных переворотов? И почему я, хорошо зная, что вся история США построена на лжи и рекламе мнимой свободы, должен вам верить? Конечно же, не стану!»

          И в тот момент меня удачно прострелила простая мысль.
          «Конечно, я не стану! Но, что для меня особенно интересно и странно, я ведь прекрасно понимаю, что меня обманут, но всё равно стремлюсь туда! Стремлюсь, чтобы обманули! Почему? Зачем? Почему, так происходит вопреки всякой логике? Неужели только из-за американских денег, которыми помахали перед моим носом? Так нет же! Уж я-то точно знаю, что для меня всякие деньги и, тем более, доллары, никогда не были главной целью в жизни! Тогда почему?

          Может, только потому, что в своей стране я оказался никому не нужен? Она меня даже не замечает! Она во мне не нуждается и не помогает мне выживать! Она даже не требует от меня отдать ей мои таланты и силы! Более того, она будто намеренно выталкивает меня туда, в США! Сдуру выталкивает, чтобы укреплять ее же врагов, помогая врагам каждую минуту, каждым выдавленным туда нашим талантом, нашим специалистом, ученым, любым толковым гражданином! И я оказался среди них, среди обманутых дураков, подлецов и предателей! Ну, и в славную же компанию я угодил!

          И что я делаю? Боже мой, уж не полный ли я кретин? Ещё спрашиваю! Ведь итак понятно! И даже теперь, полностью прояснив для себя ситуацию, я ведь всё равно, как тот глупый кролик, стремлюсь в пасть удава! И Светку свою в американский капкан заманиваю!

          Что же я делаю? Я ведь даже в этот миг не верю себе, что остановлюсь! Что я делаю?! Где мой ум, где моя рассудительность, где моя воля, где моя совесть? На что я надеюсь, утратив надежду на свою страну?»

          – Вы так глубоко задумались, мистер Гвоздёв… Ко мне, знаете ли, иногда тоже залетают прекрасные мысли! Столь прекрасные, что возникает желание немедленно остановить весь мир и заняться только ими. Видимо, у вас теперь так и случилось? Не правда ли, мистер Гвоздёв?
          – Я лишь обдумывал ваш ответ, сэр. И он мне нравится! – сказал я неожиданно для себя и тут же подумал:
          «Где моя воля? Где моя совесть? Где моё благоразумие? Неужели я способен так низко пасть, прекрасно сознавая губительные последствия?! Но куда же мне деваться? Ведь даже с хлебовозки турнули!»
          – О! Я верил в ваше благоразумие, мистер Гвоздёв! – Вы можете быть уверены, что все ваши пожелания будут внесены в контракт. И тогда вы со спокойной душой его подпишете. Но с отъездом всё же придётся повременить. Не по нашей, а по вашей вине.

          Я зыркнул на него, всё ещё оставаясь в своих сомнениях, изрядно ослабивших моё самоощущение: «Ну, вот! А теперь посыпались сюрпризы?»
          – О! Пожалуйста, не волнуйтесь, мистер Гвоздёв! – очень доброжелательно успокоил меня гость. – Ваша вина лишь в том, что вы пока не расписаны с очаровательной миссис Светланой, а она, как я понимаю, намеревается принять вашу фамилию. Стало быть, всем нам придётся подождать нового паспорта и ещё кое-чего. Рассчитываю, что задержка окажется не столь уж длительной!
         – Спасибо, я понял. Если мы всё обсудили, то могу вас проводить, – предложил я.
         - Благодарю вас! Это ни к чему! Внизу меня ждёт машина, но у нас с вами осталось еще одно дельце…

         Я поглядел на него с недоумением, а доктор Кеннеди помахал передо мной исписанными листами бумаги:
        – В нашей работе нельзя не учитывать всевозможные случайности! – заметил гость. – Эти листы положено сжечь до выхода из дома.
        – Ах, да! – вспомнил я. – Извините! Давайте, я их сожгу!
        – Пожалуйста, но на моих глазах! – поставил он условие.

        Пришлось мне поджечь листы на кухне перед носом удивленной Светланы и стремительно кинуться с полыхнувшей бумагой к унитазу. Дело было сделано.
   
        Когда гость нас покинул, Светлана, видимо, сгорая от нетерпения, сразу стала им восхищаться:
        – Ты знаешь, Сашка! Я никогда не встречала таких галантных мужчин!
        – И много ты их вообще встречала? – усмехнулся я, обняв жену.
        – Да, ну тебя! Разве ты сам не понимаешь… Такой обходительный! Такой предупредительный! Всё ко мне – миссис, да миссис! Обхохочешься! Я – и вдруг миссис!
        – Ох, Светка! Как же тебе нравится, оказывается, когда вокруг тебя словно перед барыней!
        – Да! Нравится! А кому, скажи мне, такое обхождение не понравится?
        – Не стану показывать пальцем на себя! – возразил я жене.
        – И ты думаешь, что я поверю! – расхохоталась Светка. – Да ни за что! Всем нравится, когда их так уважительно обхаживают! Значит, понимают ценность! И ты – не исключение!
        – Ладно… Когда-нибудь и ты во мне разберёшься! Может, с моей помощью заодно поймёшь, чего стоит вся их лакированная обходительность. Он бы наизнанку вывернулся даже перед нашей собакой, лишь бы меня в нужное ему русло повернуть!
        – Перед какой ещё собакой? – удивилась Светлана.
        – Это я так! Для примера! И чего же он тебе напел?
        – А не скажу! – стала кокетничать жена. – Мало ли чего?

        Я устало брякнулся на табуретку, ведь даже подумать не мог, что после двух часов переговоров можно настолько устать, что и ноги не держат, и жалобно попросил:
        – Ну, так как, миссис? Обедать-то будем? Есть у нас готовый борщ или кухонная деятельность вас с некоторых пор унижает?
        – Сашка! Ты всё-таки слишком дурной гений! Совсем дурной мне достался! Разве я не понимаю, что этот мистер только вокруг тебя гоголем и ходит, а я для него – бесплатное приложение! Так что же вы с ним всё-таки решили?
        – Когда ты получишь паспорт с моей фамилией, тогда их канцелярия и станет готовить наш отъезд! И он – не за горами. И вообще, Светка, сжалься – есть хочу, сил больше нет!

        Мы обедали и посмеивались над собой и ушедшим гостем – просто так посмеивались, не зло! Потому что жизнь, как нам казалось, стала разворачиваться в правильном направлении.
        – Знаешь, Сашка! Он посоветовал мне, как хозяйке, никаких вещей с собой в дорогу не брать. Сказал, будто надо захватить только самое-самое! Но и из него половину бросить дома, чтобы при нас оставалось лишь по одной небольшой сумке весом не более пятнадцати кг. Это у них ещё кое-как сходит за дамскую сумочку! Можно, сказал он мне, взять и багаж, по одному месту на человека, однако потом с этим багажом мы сами себе не будем рады! Багаж в дороге очень затруднит нашу жизнь! Придётся таскать его, но главное, это многочисленные досмотры, проверки, выворачивания! А нет багажа – нет и проблем!
        – Он знает, что советует! Придётся так и поступить. Главное, заплатить за квартиру на год или даже на два вперёд. И ключи ты своим отдать не забудь. Пусть наведываются иногда. Горшки с мамиными цветами соседям раздай! Пусть радуются! Соседи всегда маминым цветам завидовали, выпрашивали.
        – А как мы будем жить там? – забеспокоилась жена.
        – Как сыр в масле! – засмеялся я. – Ты будешь сыром, а я – маслом! Устроит тебя такая жизнь?
        – Ой, Сашка! Как я тебя…

                Глава 17. Фёдор
        Ни на одном из этапов подготовки у меня не возникло радости оттого, что я лечу в США. Свой переезд я воспринимал как необходимость, связанную с переменой работы.
        Новая работа предполагала и новые обязанности, и новые заботы, и контакты с новыми людьми. И мне было жаль, что всё это придётся осиливать даже не в другом городе, а в другой далёкой незнакомой и враждебной стране.
        Никаких восторгов по поводу переселения в США я не испытывал никогда, поскольку никогда и культа США у меня не было.

        Светланке же всё новое, что нас окружало на каждом этапе подготовки и долгого, более чем утомительного перелёта, было крайне интересно. Моя жена не тяготилась тем, что мучило меня, и в полной мере проявляла свою любознательность, жизнелюбие и оптимизм. Я не вторгался в ее восторги и ни в чём не мешал. К тому же любые текущие желания моей супруги, даже в сверхдорогой зоне «беспошлинной торговли» Duty Free, исполнялись немедленно и не за мой счёт. Так что меня, не привыкшего шиковать даже на рубли, не говоря уже о долларах, Светкины желания нисколько не напрягали.

        Они напрягали лишь Фёдора. Именно так его нам представил сэр Кеннеди, назвав нашим главным помощником во всех вопросах переезда. Этот Фёдор за всё расплачивался сам и проводил нас со знанием дела через любые терминалы, таможенные досмотры и еще, бог знает через что и где!

        На всякий случай я предупредил жену:
        – Светка! У тебя память – будь здоров! Потому, ты запоминай каждый шаг нашего путешествия! Где, что и как?! Может, нам ещё задний ход придётся давать! Или в отпуск ездить, в конце концов, когда ностальгия замучит!

        На наше счастье, Фёдор, которого я стал называть в точности, как мне его и представили, просто Фёдором, прекрасно разговаривал по-русски, и мне даже показалось, будто первоначально он был из наших. «Может, и обо мне когда-то на родине так же подумают – он был из наших, а теперь…»

        Я задумал при первой же возможности его разговорить, и очень скоро, когда по дороге в Москву в самолёте оказался между своей женой и Фёдором, повод для разговора нашёлся, хотя с моей стороны оказался не совсем тактичным. Дело в том, что с момента нашего знакомства Фёдор оставался немногословным, даже смурным, а тут вдруг принялся излучать лучезарные улыбки налево и направо.

        «С чего бы это?» – подумал я. И даже спросил его, улучшив момент:
        – Фёдор? Ты так светишься от счастья, что всем понятно – домой летишь!
        – Так ведь этот самолёт – это юридически уже территория Штатов! А в Штатах любой, кто не улыбается, кто нос повесил, тот не свой, тот чужой! Вот и вам, мистер Гвоздёв с вашей женой, было бы не лишним сменить прежние маски на новые, на улыбающиеся!

        Я сначала опешил от подобной откровенности и точности ответа, а потом расхохотался:
        – Фёдор! Может, для кого-то другого оставишь это нелепое клеймо – мистер? Давай по-свойски!
        – В США это невозможно, мистер Гвоздёв! У нас, конечно, не дошло до такого как в Англии, там вообще жуткий снобизм, но всё-таки каждый сверчок должен знать свой шесток. Иначе ему грозят проблемы!
        – Нас же никто не слышит, – стал я раскачивать Фёдора.
        – Те люди, которым это нужно, нас слышат всегда и везде! – ответил Фёдор с ослепительной театральной улыбкой, которую теперь предстояло носить и мне, и моей Светлане.
        – Это, конечно, в переносном смысле? – усомнился я и вдруг заметил, что сам автоматически стал улыбаться. – В таком шуме нас ведь расслышать невозможно!
        Фёдор опять расплылся в улыбке:
        – Вам лучше знать, мистер Гвоздёв!
        – Чёрт побери! Тебе хоть кол на голове чеши, а ты всё своё – мистер, да мистер! Говорю же, нас никто не слышит!
        – Пусть даже так, мистер Гвоздёв! Но вы для меня – босс! А с боссом по-свойски не положено! – он снова расплылся.
        – Я понял! – улыбнулся и я. – У тебя строгие инструкции. Обязанности, да?
        – Считайте, как вам угодно, мистер Гвоздёв!
        – А где же мой босс?
        – Вы спрашиваете о докторе Кеннеди?
        – Так других я пока и не знаю! – усмехнулся я.
        – Доктор Кеннеди летит в другом самолёте. Чтобы не терять время, он через океан летает на Конкорде. Получается почти в четыре раза быстрее! – улыбнулся Фёдор.
        – Вот те раз! Будто мы не торопимся?
        – Не в том дело! Ваше время столько не стоит! – ответил Фёдор всё с той же счастливой улыбкой.

        Я надолго замолчал. Светланка задремала. Фёдор вопросов не задавал, пялясь на большой экран телевизора.
        Наконец, я не выдержал:
        – Мистер Фёдор! – схитрил я, рассчитывая на другую реакцию соседа.
        – Да, сэр? – мгновенно повернулся ко мне Фёдор с такой ослепительной улыбкой, что мне показалось, будто ее вызвало моё обращение «мистер».
        – А как вам удалось в таком совершенстве изучить русский язык? Мне-то всегда казалось, будто такое совершенство достигается лишь в младенчестве или в раннем детстве.
        – Вы правы, сэр! – ощерился Фёдор. – Я вырос в семье русских эмигрантов второго поколения. Если бы оно оказалось третьим и, тем более, четвёртым, то мой русский сильно отличался бы от вашего современного языка. Это было бы куда заметнее, нежели теперь, сэр!
        – А я совсем ничего и не замечаю, мистер Фёдор! У вас безукоризненное понимание смысла слов, речь без странностей и даже произношение без акцента. Всё прекрасно!
        – Благодарю вас, сэр! – расплылся в улыбке Фёдор.
        – А откуда были ваши родители, мистер Фёдор?
        – Это война, сэр, виновата! – ответил он без улыбки. – Трудно сказать, откуда вышли родители моих родителей, поскольку их родство очень рано стёрлось из памяти переездами по Советской России. Знаю только, что дед был красным командиром, пограничником. Перед самой войной переехал с семьёй с Дальнего Востока на новую тогда границу в Карпатах, и сразу попал в плен. А семья… Её после войны он даже не разыскивал, понимая… А потом дед в Бельгии женился на интернированной русской женщине. Так или иначе, но они оказались в США. Я там у их дочери и родился, но и дед, и мои родители дома всегда говорили по-русски. А моя мать и теперь замужем за русским. В общем, жизнь тасовала людей, как карты в колоде, но мне это пошло на пользу!
        – Интересная судьба! – поддержал я. – А вы сами, сэр, как жили в США?
        – У американцев, хотя они такие компанейские на вид, есть важное правило, – чем меньше люди о вас знают, тем вам легче живётся!
        – Жаль! – посетовал я, ибо мне действительно было жаль. Даже показалось, будто с Фёдором я мог бы сдружиться. Парень он, как будто, – ничего!
        – Я звёзд с неба не хватаю, и хотя часто летаю, но всё же не отрываюсь от земли! – засмеялся над собой Фёдор. – Считаюсь американцем. Учился в Сан-Хосе в тамошнем университете на философском факультете, но выяснилось, что философия – дело не моё. Но знание русского языка и некоторые обстоятельства дали мне нынешнее рабочее место. Вот и всё. Теперь я секретарь доктора Кеннеди по русскому направлению.
        – Звучит внушительно! – похвалил я. – А кто же такой сам доктор Кеннеди, если в деловом смысле?
        – О! Сэр! Он – очень большой человек! Он вхож в такие круги… – широко улыбнулся Фёдор. – Но я о нём ничего не знаю!
        – Я понимаю… Вы говорили. Чем меньше люди о вас знают, тем легче вам живётся! Да?
        – У нас вообще не принято обсуждать босса за глаза. Это так! А сам он ничего о себе не рассказывает. Однако его внушительные контакты заставляют всех считаться с ним, как с человеком высокого посвящения!
        – Человек высокого посвящения… – повторил я. – Не происхождения, а именно посвящения? Я правильно понял? Это звучит не совсем по-русски! Звучит чересчур торжественно и внушает недосягаемость!
        – Да, сэр! Так и есть! Это значит, что он человек очень большого влияния, связанный с самым высшим обществом, с могущественными финансовыми кругами, с большой политикой, с мировой элитой.
        – Ого! Задумаешься после такого представления! А я, как считаете, мистер Фёдор, случайно не вляпался, согласившись работать на людей высокого посвящения? Вы-то как считаете?
        – Сэр! – Фёдор безукоризненно улыбнулся. – У каждого человека своя судьба, но не каждый вправе ею управлять по своему желанию!
        Я засмеялся от неожиданности столь изящного ответа при его абсолютной бесполезности.
        – Вижу, мистер Фёдор, ваше философское образование не прошло бесследно! Но хотя бы о стране вы мне можете рассказать не как туристу, а как человеку, которому придётся иметь дело со многими жителями США? Можете раскрыть мне какие-то важные национальные тайны поведения, чтобы не ударить в грязь лицом?
        – Будьте на этот счёт спокойны, сэр! – улыбнулся Фёдор. – Ваш статус под покровительством доктора Кеннеди столь высок, что над вами никто не посмеётся, даже если вы случайно испачкаетесь! Перед вами всегда будут пресмыкаться, даже тайно не соглашаясь с вами по существу вопроса, пока вы находитесь под покровительством доктора Кеннеди. Будь вы даже клоуном, никто бы над вами не смеялся! Даже если вы однажды спуститесь с вашего неба, выдавая себя за демократа, делиться с вами своими мыслями и, тем более, смеяться над вами всё равно не станут. Все примут ваши действия за воскресные причуды человека, которому всё надо прощать! Но и руку помощи на равных вам тоже никогда не протянут! Еще и порадуются, что вы споткнулись! Вас будут ублажать, но не будут любить, поскольку у вас есть недоступная для них прерогатива, сэр. То есть, право указывать, кому и что следует делать! Причем, указывая это, вам самому можно и не знать, как следует делать дело! Это – не ваша забота, сэр! Вы можете лишь одобрять деятельность подчиненных или же, напротив, выражать им недовольство их работой! Так у нас ведут себя многие боссы, сэр! И их уважают!

        – Спасибо, мистер Фёдор, за ценное наставление! Мне придётся его долго переваривать! И к такому повороту я почти готов, ведь другое полушарие – это и другой мир! Ну, а хоть город, в котором мы будем жить, вам нравится?

        – Это не американская постановка вопроса, сэр! Американцы живут там, где они работают! Это у вас, у русских, – работают там, где живут!

        – Не понимаю… – помотал я головой.

        – У вас, мистер Гвоздёв, где люди живут, там они себе работу и ищут, а в США – наоборот! Без сожалений переезжают туда, где есть подходящая работа, и слюни по этому поводу не распускают – нравится, не нравится! У вас ведь как? Если человек живёт в Москве, так к нему в других местах относятся, чуть ли не как к начальнику, прибывшему с инспекцией! А у нас, скажи кому-то, что ты живешь в Вашингтоне, так никто и глазом не моргнёт. Подумаешь, сегодня здесь ты живешь, а завтра я буду на твоём месте! У нас такие рокировки запросто происходят!

        – Вы о русских правильно подметили, мистер Фёдор! – подтвердил я. – Хотя мне и кажется это диковатым, но перед москвичами у нас… Казалось бы, с чего это вдруг? Неужели, только потому, что Москва большая, красивая и вылизанная? Так она такая красивая и вылизанная лишь потому, что жизненные силы из всей страны высасывает! Нам москвичей ненавидеть надо, ведь на каждого из них бюджетные расходы в десятки раз больше, чем на жителя любого другого большого города, не говоря уже о посёлках или деревнях! Надо ненавидеть, а наши люди перед ними лебезят… Так и хотелось иногда спросить каждого, где их достоинство?!

        Фёдор промолчал, кивнув головой в знак согласия.

        – Но хоть немного бы узнать об этом нашем будущем месте жительства, о Санта-Кларе! Правильно я его назвал?

        – Произносите-то вы правильно, но хоть кого-то и ругаете за подобострастие, а сами туда же, сэр! – как-то обидно для меня усмехнулся Фёдор.

        – Просто мне интересно знать! – оправдался я. – Вдруг город моей жене не понравится, что я ей отвечу?

        – Поздно вы об этом задумались, мистер Гвоздёв! – саркастически проговорил Фёдор. – Ни своё решение, ни Америку вам уже не изменить!

        – Изволите пугать, уважаемый мистер философ? – ответил я ему весело, чтобы не подумал, будто я и впрямь озадачен.

        – Мне-то что? – поставил он точку на нашем разговоре, породив у меня множество сомнений и самых нехороших предположений.

        Я решил переключиться на что-то иное, но не получалось. Всё вертелась и вертелась в мозгу навязчивая глупость: «Санта-Клара! Санта-Кларе! – дыра в кляре! Дыра в США! Санта-Клара! Санта-США! Что вас ждёт, Саша?»

        Ночью из Саратова мы добрались до Шереметьево-2, где спустя час началась посадочно-пересадочная карусель, ещё нам не знакомая.

        Фёдор по прибытию в аэропорт махнул рукой в сторону гигантского электронного табло. Среди многих его строчек мы легко отыскали наш рейс «New York 07:15 4-10 ;».

        – Все направляемся по стрелке к своим стойкам для регистрации с четвёртой по десятую! – скомандовал Фёдор и двинулся первым, давая по пути разъяснения. – Теперь каждый держит свои документы наготове, – по ходу объявил он. – Видите, большие цветные круги на стойках? Да! Именно те – зеленые и красные! За ними начнётся таможенный контроль. Нам нужно двигаться только к зелёным кругам. Конечно, если вы не везёте с собой оружие или наркотики! И не дай вам бог ошибиться стойкой! Работающие здесь люди юмора не понимают! Они вам и кишки промоют, и багаж перетрясут, если что-то о вас не поймут, а потом, глядишь, наркотики и обнаружат!

        – Это шутка? – не поверил я.

        – Сами проверьте, сэр! – не останавливаясь, порекомендовал Фёдор.

        Мы поспешно топали за Фёдором, понимая только то, что пока ничего не понимаем. Но он нам постоянно что-то подсказывал:

        – А теперь идите сюда. По одному. Здесь девочки проведут регистрацию. Отдайте им свой билет и документы.

        Мы по очереди всё отдавали и ждали, пока девочки что-то у себя фиксировали. Потом они у каждого уточнили, нет ли у нас с собой багажа? Мы отрицательно мотали головами, сразу сообразив, насколько же мудро мы поступили, оставшись без багажа, но каждому всё же вручили по два посадочных талона.

        – Это не для багажа! Это посадочные пропуска. Видите? – обратил наше внимание Фёдор. – На первом талоне крупно написано SVO;{JFK}. Это вам надо понимать! Сокращение слева означает международный код аэропорта Шереметьево, а в фигурных скобках указан наш транзитный пункт назначения, он же и пункт пересадки, то есть аэропорт Нью-Йорка имени Джона Кеннеди. А «JFK» – это сокращение слов Джон Фицджеральд Кеннеди. Понятно?

        – С ума сойти! – подтвердил я уровень своего понимания. – И где же здесь можно разглядеть Нью-Йорк? JFK – это и есть Нью-Йорк? Что-то ни одна буква мне его не напоминает! Это как же надо было постараться, чтобы всем понятное настолько запутать?

        – Мистер Гвоздёв! Пожалуйста, будьте внимательны! Здесь не надо устанавливать свои порядки! – предостерёг меня Фёдор. – Второй талон надо пока запрятать. Он понадобится только в месте пересадки, то есть в Нью-Йорке. Видите, на нём транзитный пункт обозначен в фигурных скобках, уже известный вам аэропорт имени Джона Кеннеди, а по стрелке указан конечный пункт маршрута, то есть Сан-Франциско! Видите, всё просто:{JFK};SFO.

        – О, да! Мистер Фёдор! Я всё вижу, всем доволен и свои порядки устанавливать не собираюсь!

        – Ничего, сэр! Скоро привыкните и на такие мелочи перестанете обращать внимание. Но мы уже подходим к пограничному контролю. Отдайте им свои паспорта. Если будут задавать вопросы не по-русски, говорите, что не понимаете. И кивайте на меня, мол, у вас есть сопровождающий. Я сам им объясню, что понадобится!

        Наконец, нас, успешно прошедших все барьеры, собрали в каком-то предбаннике, откуда стюардесса по длинному коридору отвела всех в самолёт. Оказалось, что и по другим коридорам параллельно нам двигались желающие улететь в некий JFK, который мы по незнанию считали Нью-Йорком.

        Мы плюхнулись в свои пронумерованные кресла в средней части пузатого фюзеляжа, похожего на удлиненный кинозал. До левых и правых иллюминаторов он нас оказалось очень далеко, потому о наблюдении в полёте за землей или океаном нам оставалось лишь мечтать.

        – Интересно! – спросил я сидящего рядом Фёдора. – А наш самолёт уже разобрался во всех этих неочевидных сокращениях и скобках? Он ничего не перепутает?

        – Мистер Гвоздёв! Давайте начнём шутить после того, как прилетим на место! – и мне показалось, будто Фёдор опасался, как бы я не сглазил весь наш перелёт.

        – Так и я о том же! Я очень серьёзно! – пришлось мне оправдаться.


        Вылетев из Москвы ранним утром, мы после одиннадцати часов истинных мук, как-то перенесенных в застенках этого толстого самолета, опять же ранним утром того же дня заходили на посадку в Нью-Йорке.

        Фокус со временем, устроенный современной авиацией, несущей нас на Запад со скоростью вращения Земли, оказался коварным. Он аккуратно вычеркнул из нашей жизни все одиннадцать мучительных часов, будто ни их, ни наших мук, никогда и не было.

        Разве не сверхстранно? Вчера улетали, а когда прилетели, то у них на календаре ещё значилось то же самое вчера! Запутаться можно и сойти с ума! Это примерно, как лететь со скоростью света. Возвращаешься на следующий день домой с какого-нибудь Альфа Центавра, а вчерашние дети стариками в домино забивают, если еще живы!

        Одиннадцать часов непрерывных пыток в тесном кресле!

        Об этом испытании пришлось бы долго рассказывать, но зачем, если понять его сможет лишь тот, кто сам летал. Хотя испытывают ведь то же самое очень многие, и вполне добровольно. Кому-то полсуток корчиться в кресле, переваливаясь с бока на бок, всё себе, отсидев, проблемой и не кажется, но только не мне.

        – Не лучше было бы через океан да на большом белом пароходе? Хоть отоспались бы на хороших кроватях! – спросила Светлана еще на полпути, уже основательно устав.

        – Ой, сомневаюсь я, Светка! За полмесяца ты отоспалась бы до пролежней, и пароход проклинала бы ты еще сильнее этого толстобрюхего летающего чудовища! – возразил я.

        – Неужели – целых полмесяца? – удивилась Светлана.

        – Примерно так, если не больше! – подтвердил я. – Помню, какие-то сумасшедшие рекордсмены-миллионеры на собственных кораблях-ракетах ради рекорда пересекали океан часов за десять, кажется. Но это не про нас! То тешились, так сказать, весьма уважаемые люди!

        – Всё равно! После столь ужасного перемещения в пространстве мне кажется, будто на красивом океанском лайнере нам было бы интереснее! – не согласилась жена.

        – Ну, да! Особенно если отчаливать на том красивом океанском лайнере ты смогла бы прямо из своего Саратова! От второго подъезда своего дома! – засмеялся я, всё еще пикируясь со Светланой из-за вынужденного безделья и накопившегося раздражения на весь мир и на себя, ринувшегося за океан на ловлю счастья и чинов. Меня непрерывно беспокоило наше будущее. Тревожила предстоящая деятельность.

        – Я и не подумала! – согласилась Светлана. – А откуда же?

        – Будто я знаю! Можно, пожалуй, из Владивостока, если плыть через Тихий океан. Это самый короткий путь в Сан-Франциско! Но сначала пришлось бы лететь во Владик, а это – столько же, сколько мы сегодня с тобой осилили, те же одиннадцать часов! Но можно, пожалуй, из Ленинграда в Европу, а дальше с пересадками… Или из Мурманска? Можно даже на атомной подводной лодке! Но сначала во Францию или Англию, а уж оттуда, если билеты на ту лодку достанем, то и дальше, как я понимаю. Но мне две недели подряд видеть под собственным носом эти прекрасные океанские волны с белыми гребешками как-то не хочется! Едва подумаешь, как далеко до дна, и какие ненасытные в этих местах акулы…

        – Да, ну тебя! Зачем меня пугаешь?

        – Это не я! Это тебя наша реальность пугает! И самое главное о твоем белом корабле… Думаю, если бы мы на нём попали в сильный шторм, то впечатлений тебе хватило бы навсегда! Самых отвратительных впечатлений, которые и вспоминать было бы тошно! Так что, лучше уж мы в этих пыточных креслах как-нибудь полсуток перекантуемся! А ты, чтобы размять косточки, возьми, да пройдись туда-сюда! Погуляй по самолёту, на второй этаж загляни, или в кинозал. Фильм, я заранее уверен, тебя не восхитит, но по ходу многому удивишься! Буфет тут где-то есть. Погуляй-погуляй! Всё равно Нью-Амстердам мы со своих кресел не разглядим…

        – Какой еще Нью-Амстердам? – засмеялась жена. – Ты совсем всё перепутал!

        – Миссис Светлана! Ваш муж абсолютно прав! – вмешался в разговор сидевший рядом Фёдор. – Нью-Амстердам – это первоначальное название Нью-Йорка. Вам должно быть понятно, захватчики из какой страны его так называли!

        – Вот как?! Захватчики? Но тогда этого нового Амстердама не только мы, но и вообще никто больше не увидит! Ха-ха! Вы этого и не узнаете, господа! – хохотнула Светлана. – Билетов на двести лет назад для вас больше не будет! Но мне так хотелось оказаться над небоскрёбами, а окошко далеко… Может, нам уже и не придётся никогда… Ведь Сан-Франциско с другой стороны Америки!

        – Не жалей, что ты далеко от него! – успокоил я. – Нью-Йорк столь огромен, что каждый человек в нём букашка. И она рискует быть раздавленной если не физически, то уж морально, это точно! Как в Москве, в том ужасном человеческом муравейнике. Помнишь те стаи автомобилей, рвущихся по сигналу светофора с перекрёстков? Они же, как злые крысы! А люди всюду как голодные волки! И никому в этом зверинце ты не нужна со своим раскрытым от восторга или ужаса ртом. Огромный город – это всегда чудовищный дурдом, пожирающих жизни своего затюканного населения!

        – Сашка! – засмеялась Светлана, – тебя залётные мысли опять куда-то понесли?!

        – Не знаю, как вам, а меня большие города стараются превратить в запрограммированного робота! Огромные города – явные пережитки индустриального прошлого! Они не дают людям оставаться людьми! В них несчастные людишки не замечают неба, не замечают птиц, пчёл, ручейки, не чувствую ветерка. Городские коробки и асфальт не позволяют заметить красоту даже самой обычной травинки… Они убивают запах сена… Убивают прелесть гниющей на берегу тины, когда грустишь у воды, а нежные волны облизывают твои босые ступни!

        – А вы, мистер Гвоздёв, в душе настоящий поэт! – заметил Фёдор, не с восхищением, скорее, с сарказмом.

        – Что вы, Фёдор! – вскинулась со смехом Светлана. – Для моего мужа поэзия как красная тряпка для разъяренного быка! Мой бык ее категорически не приемлет! Называет зарифмованным словоблудием!

        – Странно! – заметил Фёдор. – А говорит-то ваш муж стихами!

        – Ребята! Ну, какие стихи, ко всем чертям!? Жизнь – это проза! Ведь всем понятно, разве что, кроме буйно помешанных, что большие города милы только для откровенно ненормальных, которые не успели понять, что скрывается за их прямыми линиями и непрерывными перемещениями туда и обратно! Люди, прожившие жизнь в большом городе, не знают о существовании настоящей жизни! Им внушили, будто в городах крутятся деньги, значит, в них кипит и жизнь. Они этому верят, поскольку ничего иного не представляют! А торговым воротилам это и нужно – чем больше людей толкается в магазинах, тем проще из простаков вытягивать те самые деньги, которыми они бредят. В общем, в городах наблюдается непрерывный круговорот денежного дерьма в природе!

        – Ну, Сашка! Ты как всегда со своей собственной философией! – осудила меня Светлана. – Все не в ногу, один ты за всех переживаешь…

        – Похоже, что так и есть! Пусть эти глупенькие людишки в кучу не сбиваются! Пусть мозги включают! – усмехнулся я. – Если же ты хочешь ходить строем, то по прилёту хватайся обеими руками за Фёдора и старайся не потеряться, топая строго за ним! Для тебя сегодня – это задача минимум!

        – А у тебя какая задача?

        – Одна-единственная! Тебя, моя Светка, не потерять в этих небоскрёбах! Лучше и нам вспомнить, как было раньше: бабка за репку, репка за дедку! В общем, эти бабки и дедки сами знают, за кого им хвататься, чтобы во время пересадки не потеряться! – улыбнулся я жене, стараясь снять с нее беспокойство из-за приближающейся посадки в США.

                Глава 18. Вот и Нью-Йорк
        Когда мы оказались в чудовищно большом терминале аэропорта Нью-Йорка (терминалом Фёдор назвал основное здание, с которого могло начаться наше знакомство с городом), Фёдор сбегал на разведку к главному информационному табло и, возвратившись, сообщил раздраженно, будто нечто неладное он предчувствовал ещё в Москве, а здесь оно сбылось.

        Оказалось, что наши транзитные посадочные талоны на рейс в Сан-Франциско, то есть, в (SFO), выданные в Шереметьево с отметкой Gate E14 (это означало номер гейта или, по-нашему, выхода на посадку в самолёт), не соответствуют местной действительности. В Москве всё выглядело весьма разумно, а на деле-то оказалось никак не согласованным с аэропортом Нью-Йорка.

        Нам же, как разглядел Фёдор на главном табло, теперь нужен был выход Gate B8. И уж самое удивительное, развёл он руками, не в силах рационально это объяснить:
        – Даже время вылета в талонах указано другое. Нам придётся поторопиться, чтобы успеть! Предстоит на специальной электричке, курсирующей вдоль тех гейтов, поскорее доехать до своего. Может, минут пять понадобится, а может и двадцать, разберёмся по ходу. Но сначала бы нам выбраться на улицу, а там ещё метров триста до поезда пешком…

        Вот когда мы от души порадовались со Светкой, что не тащим на себе большой груз. Его бы пришлось забрать с движущейся грузовой ленты, которой с нами оказалось не по пути, и надрываться всю дорогу до вагона. Те самые триста метров!

        Вообще-то, в наш первый перелёт почти всё казалось проще, нежели стало потом, когда после планового разрушения самими же американцами трёх небоскрёбов в центре Нью-Йорка (третий, который разрушился будто сам по себе, ведь самолёты в него не врезались, американцы показывать не любят!), всему миру объявили о каком-то необычном терроризме. Якобы он совсем не тот, который был раньше, и жить с ним ну никак никому невозможно! Вот США и обязались с ним за всех яростно бороться! Прямо-таки, Бременские музыканты какие-то!

        Тогда всюду внедрили и аэропортовский стриптиз, вплоть до шнурков, выворачивания карманов и ощупывания всех подряд… От щекотки обхохочешься!

        Первый глоток американского воздуха, который мне достался на перроне электрички, буквально вдавился в меня таким напористым ветром, что я задохнулся. Воздух оказался тёплым, но с отвратительной моросью, имевшей привкус гниющей океанской волны.

        И это, между прочим, было всё, что мне удалось познать, побывав вблизи Нью-Йорка, города, известного всему миру. Побывать-то я побывал, но ничего не увидел. Даже того, на каком из сорока двух островов я тогда оказался.

        Тем не менее, формально я получил право сообщать всем, почти не искажая действительность, будто:
        «В Нью-Йорке я, конечно же, бывал! О, да! Это настоящий город! Но рассказывать о нём бесполезно! В нём однажды надо оказаться!»
        Слава богу, никто у меня не спрашивал, где я был в Нью-Йорке?

        Мне приходилось загораживать своим телом продрогшую Светку. Ей, сразу обалдевшей от мокрого ветра, было не до какого-то там Нью-Йорка! Только бы поскорее в любой вагон! Их вереница уже подкатила откуда-то, словно специально для нас.

 Глава 19. А теперь Сан-Франциско
      Наш самолёт, заполненный пассажирами наполовину, успешно пересёк весь американский материк! От самого-самого восточного побережья Атлантического океана, где покоился Нью-Йорк, до самого-самого западного побережья Тихого океана, где по холмам раскидался Сан-Франциско!
      – У них тут всюду океаны, а посредине – огромная суша! – заключила на это моя жена.

      Если вдуматься, то подобное перемещение в пространстве должно было потрясти кого угодно, но мы для восприятия столь сильных впечатлений чересчур устали!
      Впрочем, вид сквозь иллюминатор нас оживил. За пять часов полета мы, так и не накормленные этими жмотами, наконец, приблизились к Сан-Франциско. Сначала в иллюминаторе возник лишь однообразный кусочек океана, потом самолёт лёг на крыло и долго вырисовывал широкий полукруг, но солнце неожиданно заиграло миллионами бликов искрящегося залива и открыло взору протяженную горную гряду, включило на всю мощь яркие краски цветастого города, уходящего за горизонт…

      Казалось, будто наш самолётик круто соскальзывал прямиком в самый настоящий рай! И тогда у нас перехватывало дыхание то ли от предвкушения того неизведанного рая, то ли от быстрого снижения на трижды грешную американскую землю.

      В общем-то, нас в равной степени мог принять любой из трёх аэропортов Сан-Франциско и даже международный аэропорт «Минесота Сан-Хосе», поскольку рейс по справедливости считался не международным, а внутренним, тем не менее, свой полёт мы закончили в так называемом международном аэропорту Сан-Франциско.
      
      «Всего-то пять часов и сорок минут понадобилось, чтобы долететь до Сан-Франциско!» – так решил бы кто угодно, только не я, поскольку мне казалось, будто именно через меня волоком протянули целую вечность, измотавшую нас вконец, и потому я лишь воскликнул, вознеся театрально руки к небу:
      – О! Святой Франциск! Наконец-то ты возник пред нами! Так укрепи же нашу уверенность в том, что перенесённые муки стоили того, чтобы оказаться в твоих объятиях на другом полушарии Земли даже без подходящей к этому жуткому климату одежды?!
      – Сашка, на тебя явно перелёт подействовал! – устало произнесла жена, начисто утратившая свой горячий энтузиазм. – Смотри на всё проще! И не нужно мне его объятий! Нужен только душ! Я чувствую себя скомканным пыльным чемоданом, который безжалостно таскают по всей планете!

      Зато Фёдор сдержано ликовал от возвращения на родные просторы.
      – В любое время года, когда прилетаю сюда, – поделился он вырывающимися наружу впечатлениями, садясь за руль белой «Камри», две недели дожидавшейся его на парковке аэропорта, – меня всегда встречает туман! Он – будто визитная карточка Сан-Франциско! Как и старинный мост «Золотые ворота», красиво нависающий над заливом. Вообще-то, здесь много мостов над заливом, но этот самый знаменитый, самый красивый.

      – Так вперед же на мост! Вперёд! – призвал я Фёдора.

      Дорога от аэропорта, называемая автострадой Бейшор, очень узенькая, виляющая единственной полосой (тоже мне, автострада называется!) сверкала столь яркой разметкой, будто ее нанесли специально к нашему прилёту, хотя ковров и почетных караулов в аэропорту я не разглядел.

      Встречных машин попадалось мало, но все сверкали необычной чистотой. Если легковые, то, чаще других проносились большие японские «Аккорды» или «Камри», как и у Фёдора, а если грузовички – то небольшие цветные и со смешными мордочками.

      Сразу удивило, что автомобили не строили из себя гоночных болидов, не ерзали по дороге, словно, шелудивые, без чего езда в России русским просто претит! Здесь все катились степенно, чтобы приехать, куда и собирались, а у нас гоняют, чтобы «оттянуться»! В общем, кто-то оттягивается, а большинство от столь опасного хулиганства лишь напрягается!

      – А далеко нам до Санта-Клары? – спросила уставшая Светлана.
      – Совсем нет! – успокоил Фёдор. – Всего семьдесят километров! Но мы едем в другую сторону!
      – Как? – вырвалось у моей жены. – Я больше всего на свете мечтала принять ванну!
      – Ванна в США, миссис, – это роскошь! Нет! Это даже недостижимая для многих мечта! – опять обрадовал нас Фёдор. – Да и душ здесь не всем по карману! По крайней мере, не всякий день!
      – Шутите, мистер? – уточнил я.
      – Увы! Вода здесь столь дорогая, что даже богачи ее расходуют по капельке, да еще часто оставляют на второй раз! – обосновал предыдущее заявление Фёдор.
      Светлана выразительно застонала:
      – Боже мой, Сашка! В какую Сахару нас занесло? Фёдор, а почему, между прочим, мы продолжаем удаляться от душа?

      Фёдор оправдался:
      – Так мне же мистер Гвоздёв приказал! Приказал – вперёд! Значит, в Сан-Франциско! Я и подумал, что вы намерены его осмотреть! Потом-то долго не соберетесь! А Санта-Клара от вас не убежит! Она совсем другая…

      – Ладно, Фёдор! Дави педали, пока не дали… – успокоил я его. – А заодно объясни нам, будь добёр, что ты понимаешь под словами «совсем другая»?

      Я столь много был наслышан о прелестях Сан-Франциско, что давно уверился, будто этот город просто обязан сразить нас наповал. Но этого ему не удалось!
      Когда мы вкатились в город, он оказался залит туманом такого же подушечного вида, как облака под крылом надоевшего нам самолёта.
      Кое-где, вырвавшись из нагромождения подушек, красовались холмы, впритык застроенные причудливыми домиками самых диковинных, но приятных на вид архитектурных форм.

      Вдали, может даже, в самом центре, торчал очень даже фигуристый небоскрёб «Трансамерика», видимый отовсюду. Рядом с ним портили эстетику безликие коробки ещё нескольких небоскрёбов, чуть пониже ростом. У них, как я решил, было единственное достоинство: мой взгляд на них никак не задерживался.
 
      Удивил нас необычный трамвайчик, медленно съехавший с холма в густой туман. Широкий, весь открытый и продуваемый насквозь, видимо, сделанный из разукрашенной фанеры, он на крыше не имел обычного для трамваев токосъемника. Занятно! На всех боках вагона бесстрашно висели люди. На них не обращали внимания.
 
      Интересным мне показалось, как поперек крутых улиц парковались легковые машины, сильно накренившись на бок и уткнувшись носами в закрытые ворота своих гаражей. Видимо, заезжать в них днём водители ленились.

      Центр города, пожалуй, давным-давно оккупировали многочисленные китайские торговые точки с красочным зеленым рынком посредине. Всюду дефилировали китайцы! Даже ярко разукрашенная детская площадка оказалась китайской, ведь на ней были только иероглифы. Но людей в городе, по нашим меркам, было мало.
 
      Надумай нас хоть кто-то спросить тогда о городе, что смогли бы мы рассказать о почти миллионном Сан-Франциско, всего-то прокатившись по его нескольким улицам в закрытом автомобиле? Почти всё слилось в какой-то неразъемный клубок невыразительных впечатлений.

      Может, еще и от усталости в памяти осталось лишь болезненное головокружение, раздражающее мелькание всего и вся, разноцветье улиц, то ныряющих вниз, то карабкающихся вверх! Запомнилось много зелени и цветов! Даже на балкончиках! Даже на подоконниках открытых окон! И досадная головная боль от верчения головой.

      Мы что-то замечали сами, на что-то наше внимание обращал Фёдор, что-то мы уже знали из энциклопедии, о чём-то где-то слышали… Но для любых восторгов мы предельно утомились.

      Даже теперь, через многие годы после первой встречи с Сан-Франциско, когда я его хорошо узнал, мне трудно охарактеризовать этот город коротко и емко, чтобы стали понятны его основные родовые черты.

      И всё же попытаюсь, если кому-то интересно.
      Можно смело утверждать, что Сан-Франциско – это город с самой большой в США концентрацией образованных людей. Внушительно, да? Не знаю, связано ли одно с другим, но одновременно в нём достигнута и наивысшая концентрация гомосексуалистов, к которым я испытываю… В общем, понятно что, но говорить о них в тоне, который более всего для них и подходит, здешний закон запрещает. Он их даже воспевает! У них же якобы свобода! От оценок воздержусь!

      Сан-Франциско – это город не заканчивающихся землетрясений! Они происходят ежедневно, правда, слабенькие, всего-то на пару баллов. Ощущаются каждую минуту, но не пугают. А вот в году 1906-м, кажется, город буквально разнесло на кусочки. Потом он даже не был восстановлен, ибо восстанавливать оказалось нечего, а выстроен заново. И ведь красиво получилось.

      Сан-Франциско – это город, где не бывает очень холодно, но не бывает и очень жарко. Весь год температура воздуха пляшет в диапазоне плюс десять и плюс двадцать по Цельсию. Но не стоит обольщаться! Здесь часты холодные туманы, которые даже летом заставляют лязгать зубами! Рекордная температура в 1932 году составила минус три градуса. А самая высокая – почти сорок жары, навалилась в июле 2000 года. И всё же то были редкие аномалии!

      Блеск непредсказуемого в своих спектаклях Тихого океана заметен с многочисленных холмов города. На них можно спасаться при цунами. Они не столь уж редки, и нельзя забывать, что центр города всего на 9 м выше поверхности океана! Об остальном можно догадаться самостоятельно.

      Кому-то, возможно, польстит, что в здании городского оперного театра «Памяти войны» в 1945 году проходила конференция объединенных Наций. На ней приняли Устав созданной тогда ООН. А сегодня мне кажется, что ООН настолько обветшала, так мало с нее проку, что пора бы ее сдать в музей. Хорошо бы, в музей Сан-Франциско, откуда она и начиналась!

      И ещё! В конце 60-х годов город оказался центром самой разнузданной и позорной хипповой революции за всю историю человечества. Он надолго стал гремучей смесью из неестественно завывающей музыки, потока наркотиков, животной раскрепощённости страстей и творческой экспрессии предельно безответственной молодёжи, наехавшей сюда чуть ли ни со всего света. Возможно, кому-то это и нравилось, хотя мне трудно поверить, будто люди могли нормально жить среди абсолютной вакханалии…

      «Странно, – думал тогда я, – неужели никто в городе из ответственных должностных лиц не чувствовал себя обязанным навести элементарный порядок?! Видимо, руки оказались коротки в сравнении с теми руками, которые это затеяли!»

      – Всё, мистер Фёдор! – окончательно сломалась Светлана. – Если в Санта-Кларе есть для нас хоть какое-то пристанище, то везите поскорее нас только туда! Только домой!

      – Будет сделано, миссис! Через час вы окажетесь в своём доме. Всё что вам может понадобиться в первое время, включая продукты питания, для вас уже приготовлено, так что заезжать по пути никуда не придётся!

      – Через час! Как заманчиво! – шёпотом произнесла жена и заснула на моём плече.

      – А завтра я заеду за вами часов в десять! – предупредил Фёдор. – На всякий случай заеду! Может, вы куда-то пожелаете съездить, оглядеться! И ещё, чтобы не забыть, теперь же переведите свои часы на местное время – сейчас 17:26, а число всё тоже, семнадцатое, как было в Саратове. И всё та же пятница продолжается!

                Глава 20. Дома ли мы?
      – Санта-Клара, – предупредил нас Фёдор, – по американским понятиям, достаточно крупный город, но всё же он совсем не большой. В нём около ста тысяч человек, но они, можно это с гордостью отметить, представляют цвет американской научной элиты. Это спокойный, сдержанный во всём город! Он так не похож на крупные и очень шумные американские города. Думаю, что вашей жене и вам, мистер Гвоздёв, жить здесь понравится.

      Через десять минут машина плавно съехала с той дороги, которая на плакатах преподносилась как автострада. Мы медленно прокатилась по двум-трём улочкам Санта-Клары с одноэтажными красивыми домиками, пару раз куда-то свернули, проехались по большой дуге вдоль обсаженного деревьями пруда и, наконец, остановились рядом с аккуратным красивым домом за радующим глаз заборчиком.

      Светлана всю дорогу спала у меня на плече, иногда подёргиваясь и вскрикивая от избытка впечатлений.

      – Мистер Гвоздёв, вот вы и дома! – прошептал Фёдор.

      Он тихонько, чтобы не разбудить Светлану, приоткрыл дверь машины, извлек из почтового ящика у калитки связку из двух ключей и вручил их мне. – Такую же пару ключей вы найдёте дома на столе. Один ключ в связке от калитки. Живите и радуйтесь!

      Я качнул головой, демонстрируя одновременно понимание, согласие и благодарность за заботу о нас. А Фёдор добавил удивившую меня информацию:

      – Только сразу вас предупреждаю! Ничего в доме не надо перемещать! Ничего не надо перевешивать! Ничего не надо прибивать на стены! Потом привыкните сами к тому, что в США делать это запрещено вполне обоснованно.

      Теперь я огляделся с большим интересом, чем делал это по пути сюда. Всё-таки, здесь нам предстояло жить!

      Оказалось, мы совсем не случайно остановились в этом месте – вблизи огромного красивого пруда, берега которого выгнулись в форме огромного сердечка. Оказалось, мы прибыли к себе домой! Теперь этот пруд будет нашим! Какое чудесное местечко!

      Узкая пешеходная дорожка, ограниченная тоненькими бордюрчиками по краям, извиваясь, охватывала собой весь пруд, насколько ее удавалось увидеть мне из машины. К дорожке примыкали ровные, будто подстриженные сверху, неизвестные мне пышные деревца, а на изящных стойках, расставленных на одинаковом расстоянии вокруг пруда и выровненных по высоте, на декоративных коромыслах висели по два желтых фонаря-колокольчика.

      Вода в пруду замерла. Недалеко от нас в нее спустилась деревянная дамбочка, может, даже лодочный причал. Там кто-то сидел с обычной удочкой. Небо с перистыми облаками на противоположной стороне пруда уже коснулось деревьев. Здесь всегда рано и без сумерек темнело.

      С другой стороны от машины протянулся аккуратненький заборчик из мелкой крашеной сетки. Она держалась между массивными столбиками из красного кирпича. Нас встречала закрытая калитка. Рядом пристроился непривычной формы почтовый ящик, скорее, ажурная металлическая полочка с крышкой, защищающей от осадков.

      Прямая гаревая дорожка вела через весёленький стриженый газончик к крыльцу нашего жилища. К красивому одноэтажному домику, казалось, собранному сплошь из голубоватого стекла и даже со стеклянной в белый квадратик дверью. Над идеально оформленным крыльцом в две ступеньки нависал солидный треугольный портик, выкрашенный в подобранные со вкусом белые и серые тона, приятно гармонирующие с расцветкой домика.

      Всё мило и красиво!

      – Светланка… Светланка! – громко прошептал я, чтобы не напугать. – Мы уже приехали! Пойдём, оглядимся!

      Светлана резко проснулась, села в машине ровно, огляделась, щурясь от света, и открыла дверцу. Первыми ее словами был выражен восторг:
      – Воздух! Какой воздух! Мы точно приехали?
      – Ну, да! Мы дома! – заверил я.
      – И можно выходить? А где же дом?
      – Так вот он, прямо перед тобой!
      – Этот?! О! – обалдела от давно ожидаемого счастья Светлана. – Вот этот? Он наш? – не поверила спросонья жена, но тут же выскочила из машины и попыталась проникнуть через калитку.

      Пришлось мне помогать своим ключом.

      Я оглянулся на машину, Фёдор по-прежнему не уезжал, наблюдая за нами, видимо, ожидая, когда мы, наконец, скроемся в доме.

      Жена метнулась к двери, не обращая внимания на красоты аккуратного газончика, кусты роз и ещё какие-то странные кусты с розовыми метёлками. Ей не терпелось попасть именно в свой дом, и она уже глядела с осуждением на меня, задерживающего своей неповоротливостью ключ.

      Светлана ворвалась в дом вихрем, осматривая всё в нём и, не задерживаясь ни на чём. Пока я осмотрелся, не отходя от двери, пока прикрыл ее, обнаружив удобный позолоченный засовчик, жена успела оббежать всё, что было ей доступно, и теперь с восхищением и одновременным испугом мне докладывала обстановку:

      – Четыре комнаты и кухня. Две спальни! С ума сойти! Ты в одной, а я в другой? Рядом с каждой есть свой туалет и душ! Перебор какой-то! Мы стоим в зале. Ещё есть для тебя кабинет и кладовка!
      – Кладовка – для тебя! – успел вставить я.
      – Всё хорошо! Мне и кладовки здесь хватит! Всё замечательно! – ворковала от счастья жена. – Телевизор перенесу к себе в спальню… Занавесок нигде нет – надо срочно повесить! И красивее станет, и заглядывать никто не будет! Здесь прибью фотографии наших родителей…

      Я расхохотался от понимания того, насколько же точно рассчитал намерения Светланы Фёдор: «Ничего в доме не перемещать, не перевешивать и не прибивать!»

      – И чего ты смеёшься? Чего смеёшься? Не хочешь помогать? Я сама всё сделаю!

      – Светка! Родная моя! Всё это делать нам как раз строго запретили! Занавески в США, как я уже слышал где-то, вообще вешать нельзя! Фотографии вешать на стены тоже нельзя, потому что стены не только фанерные, но и очень тонкие! Гвоздям просто держаться не в чем! Насчёт телевизора не знаю, но, видимо, только здесь для него есть подводка антенны… А тянуть провода в другое место – это по-крестьянски получится. Видишь, у них и на полу ничего не лежит! Никаких ковров и ковриков! И вообще, что значит твоё заявление «моя спальня»? Это у тебя с устатку, что ли? Ты же больше всего в жизни хотела не бегать по комнатам, а сразу под душ и спать! Или в твоей жизни что-то изменилось? – усмехнулся я, осматриваясь в помещении.

      – Да ведь не что-то, а вся наша жизнь изменилась! – хохотала Светлана и носилась по комнатам. – Сашка! Вот это мы с тобой устроились! Буржуины мы настоящие! Мистер и миссис Гвоздёвы! Ха-ха! Ты только погляди! Я и не знаю, в какой теперь мне душ идти? – хохот жены уже доносился откуда-то справа.

      – Ладно! Ты пока мойся, а я насчёт ужина покумекаю! – открыл я высокий холодильник, обклеенный различными наклейками.

      В нём оказалось множество всяких банок, баночек, формованных картонных и пластиковых упаковок и одноразовых стаканчиков под крышками. Всё яркое, всё разукрашенное! С какими-то картинками, рожицами и голыми барышнями, то есть, с рекламой, но как это можно есть, и в каком случае, я пока не представлял.

      На полу стояла большая пластиковая корзина, доверху наполненная красивыми плодами. Я сразу распознал бананы в вязанке, мохнатые ананасы, неправдоподобно большие апельсины, лимоны и всякую мелочь, то ли киви, то ли манго, которые я никогда не пробовал на вкус. А в вазе Светку дожидалось нечто, похожее на клубнику, но слишком крупное.

      «Только вишен нет наших, да яблок! – подумал я. – Сплошная экзотика!»

      Решил подождать жену, но вдруг услышал ее отчаянный визг и бросился на помощь – «здесь ведь и змеи в дома заползают!»

      Моя Светлана, как и положено, совершенно голая, корчилась под холодным душем и визжала. Я тут же перекрыл воду и попробовал понять, что произошло, но и сам стал объектом нападения:

      – Ну, что ты смотришь на меня?! Я же стесняюсь!

      – Светка! Не видеть тебя я смогу, лишь обняв?

      – Только ни это! – взмолилась жена. – Сначала надо смыть с себя все эти океаны, меридианы и шарлатаны! Боже мой, как же холодно, а у них холодная шпарит из крана для горячей! Ой-ёй-ёй! Сделай хоть что-нибудь поскорей! Я насквозь промёрзла!
 
      Я понял, что произошло, когда обнаружил нечто вроде газовой колонки-водогрейки. С виду почти как отечественные колонки, только более изящная.

      «Никогда такую штуку не включал, – подумал я, – но попробовать можно, если не взорвётся! Рискну! Если действовать по логике, то сначала следует создать ток воды… Потом открыть газ… Плавно повернуть эту ручку… Вот и фитилёк сам зажегся. Теперь прибавим газку… Вот! Уже тёпленькая! А теперь и горячая! Переключаем на Светку! Держись, жена! Сейчас будет тебе долгожданный Ташкент!»

      Вернувшись в кухню, так и не успев совершить экскурсию по комнатам, я наугад вскрыл несколько банок, выбирая интересные по форме и картинкам. Оказалась каша с вареньем, компот с нарезанными колечками ананаса, и застывшая тушёнка, наверно, из побритых диких обезьян! В самый раз!

      Обнаружив множество кастрюлек, я поставил все банки в одну из них, налил холодной воды, перенёс на газовую плиту и включил ее на полную мощь.

      «Будь, что есть, а дальше – что получится! – решил я. – Как-нибудь съедим и без хлеба!»

      Но пока грелась вода, я осмотрелся более тщательно, заглядывая во все кухонные ящички и полки, кои растянулись метров на пять от пола до потолка. Фёдор успокаивал меня не напрасно. Здесь оказалось припасено буквально всё, что могло понадобиться хозяйке – и крупы, и макаронные изделия, яйца и мука, курица, сахар, колбаса, кофе, чай и жиры, и безвкусное оливковое масло… И даже свежий хлеб нашёлся в хлебнице, которую я поначалу не разглядел среди всех шкафов и амбразур. Но хлеб, явно не наш. К такому привыкать ещё придётся. Белый резиновый батон.

      Зато всё оборудование кухни отличное: электрическая плита, и газовая, и микроволновая! Хоть верхом на них садись!

      «Мы спасены! – возликовал я. – По крайней мере, голод в ближайшее время нам не грозит! Значит, поедать друг друга нам не придётся! Но откуда здесь свежий хлеб, если в доме до нас никого не было? Впрочем, это только нас и Фёдора не было, но до нашего приезда кто-то же хозяйничал, производил уборку, кто-то всё это завозил, раскладывал!»

      Появилась жена с влажными волосами и в новом наряде:

      – Как я тебе? – поинтересовалась она, и было заметно, что всё надетое пришлось ей впору и самой нравилось.

      – Без этого тебе лучше! – сморозил я. – Впрочем, итак хорошо! Но откуда всё это?

      – А там, в спальне, столько всего в шкафу навешано, что мне вовек не перемерять! – хохотнула она. – А ты уже поесть нам приготовил? И чем будешь почивать свою миссис?

      – Выбор блюд оказался столь велик, что я в них пока не разобрался! – признался я. – Давай съедим рагу из местных обезьян, закрыв, если понадобится, свои носы! – призвал я.

      – А давай! – махнула рукой жена и засмеялась. – Правда, что ли, из обезьян? А хотелось бы из самого злого аллигатора! Такого есть не жалко! Но ведь и обезьяны, такие кривлявые, да?

      Мы что-то поели. Вкусов я не замечал, просто следовало в себя чего-то натолкать. Светке понравились ананасные кружочки; сама их и съела, не притронувшись к моей сервировке.

      – Сашка! Ты хоть помнишь, где мы с тобой? С ума сойти можно! Или тебе всё равно?

      – Конечно, всё равно! Лишь бы с тобой! Знаешь, меня тут опытные люди предупредили, будто русские жёны здесь от своих мужей очень скоро убегают!

      – Куда убегают? Не пугай меня! Как представлю, что где-то без тебя в этих американских джунглях окажусь, такой ужас охватывает! Я же тебя люблю, дурачок! Значит, жить без тебя не смогу! Понимаешь? Ничего ты, вижу, не понимаешь, но так всем и говори, кто тебя заставляет мне не доверять!

      – Светик! Это я без тебя не смогу! И нисколько не сомневаюсь в этом! Но дело сделано! Теперь мы с тобой окунулись в кромешную неизвестность. У нас во всём неясности и миллионы вопросов, без ответов на которые мы не выживем! Сама ведь знаешь, какие нервы нужны, если всё непривычно, если всё не на месте. А здесь вся жизнь не на месте! Где работа, где взять иголку, где купить хлеб, где деньги и сколько надо? Полная революционная ситуация! Верхи не могут, низы не хотят! Значит, жди революцию! Это надо обоим нам иметь в виду. Мы должны друг друга крепче к себе привязывать, а не отталкивать! И как только появится непонимание, сразу бить тревогу, а не друг друга!

      – Проголосуем? – посмеялась Светлана.

      – Светка! Не вноси раздор в наши ряды, прошу тебя! Голосуют, чтобы выявить большинство, а мы с тобой должны быть едины?

      – Клянусь! Клянусь! Если дотянусь! – опять засмеялась жена. – Ты же знаешь, Сашка, я человек очень не серьёзный! Что с меня взять?

      – Вот этого я пока не знал! Или ты уже стала меняться? Но для начала я кладу на стол лист бумаги и ручку. Сюда станем записывать все наши текущие вопросы. Вот я и начинаю. «1) Квартплата?» И место для ответов оставляю. В два раза больше, чем занимает вопрос. Согласна?

      – И всё? – снова хохотнула Светлана. – И что же тебе не ясно?

      – Совсем ничего! Когда, кому, как, сколько? От чего зависит? Наперёд или потом? Где счётчики и куда записывать показания? Или кто за нас снимет показания и когда? Кто хозяин этой квартиры или мы? Какие у нас права и обязанности? Кто будет убираться в доме, как менять постельное бельё? Как быть, если что-то сломается или разобьём? Куда выносить мусор? А то ведь нас прогонят отсюда как-нибудь, и что станем делать? Где поселимся? Попросимся в Белый дом? Но я думаю, что там из таких, как мы, давно большая очередь!

      – Просто ужас, сколько люди могут вопросов понапридумывать! Даже страшно! Ты мне их больше не показывай! И листок свой убери! Я уж как-нибудь сама! Ты вообще заметил, что у нас с одной стороны дома – озеро, а с другой – сосновый лес? Вот где мы гулять весь день будем!

      – Гулять – это хорошо! Не пришлось бы нам в твоей тайге дрова заготавливать! Я в комнаты еще не заходил. Всё некогда, знаешь ли! То тебя от холода и воды спасал, то тебе еду готовил, то тебя уму-разуму пытался научить! И всё напрасно! Теперь я намерен исполнить твою давнюю мечту!

      – И какую же? – с интересом отреагировала Светлана.

      – Пойду под душ, а потом – сразу спать! А ты сегодня назначаешься дежурной по кухне! Вопросы?

      – Будет исполнено! – козырнула со смехом жена. – Ты в какой душ пойдешь? В свой или в мой?

      – Светка! Ты уже готова оба испоганить… Не лучше ли одним обходиться?

      – Разумно, мистер! Жду вас для исполнения моей мечты в левой спальне возле левого душа в левой кровати с левой стороны и без левых мыслей! – и умчалась в противоположном направлении.

      После душа я в зале свалился на шикарный диван, выполненный уголком, и хотел сосредоточиться, сам не зная, на чём и зачем. Но с момента отъезда из Саратова меня не покидала тревога, будто я что-то не успел и в этот момент опять что-то важное упускаю.

      Я не привык жить без плана! Не привык плыть по течению, которому сам не хозяин, но теперь вся моя жизнь оказалась в чужих руках. Как же мне вернуть себя в свои руки? Как перехватить инициативу? Мне нужна абсолютная уверенность в себе! Её отсутствие и любую слабину люди обязательно замечают, а это не сыграет на мой авторитет.

      «В общем, завтра подъем в шесть часов! Обоим! Не лениться! Светке – сразу в кухню, приготовить завтрак, хоть какую-нибудь кашу, а не чёртовы банки с дикими обезьянами, а мне – на пробежку!» – решил я.

      И тут же вспомнил, что в Саратове скоро наступит утро, а я только ложусь спать! Всё теперь вверх дном, только я ещё и вниз головой! Оттого голова тяжелая, гудит.

      Ладно! Через неделю к новому времени привыкну! Для начала в качестве зарядки обегу наш пруд, оглянусь, пристреляюсь, что и где?

      Я подтянул к себе листок и дописал: «2. Соседи? 3. Местонахождение дома, координаты, стороны света? 4. Курсы языка. 5. Деньги? 6. В карман обоим картонку с новым адресом – показать, если заблудимся. 7. Телефон Фёдора и доктора Кеннеди для консультаций. 8. Нам обоим – телефоны для связи между собой. 9. Можно ли купаться в пруду или гулять в «нашем» сосновом лесу или это всё – частная собственность? Шаг влево, шаг вправо – стреляют? Или как? 10. … О! Боже мой! На все мои вопросы общей тетради не хватит! И это именно та жизнь, которую нам придётся срочно постигать!


      Я вышел на крыльцо. Оказалось не холодно даже без куртки. Незамеченные раньше фонарики тускло освещали наш газон, но небо оставалось чёрным-пречёрным.

      Боже мой, каким удивительным и красивым оно казалось в первый раз!? Черная дырища, утыканная немыслимым количеством ярких звёзд или едва различимых звёздочек-пылинок. Глубина наоборот! Бездна! Неужели в Саратове не было такого же неба? Или я не обращал на него внимания? Неужели с этой стороны Земли всё другое?

      Нет, конечно! Земля ведь вращается! Вон и созвездия знакомые… Вон, Медведица-мама почти перевернулась и Полярная звезда не потерялась, хотя здесь висит, почти задевая горизонт. Значит, одним моим вопросом стало меньше – теперь я знаю, где Север! Стало быть, солнце взойдёт справа от пруда… Жаль! Красивее бы над ним! Всё – как и должно быть, ведь мы по-прежнему в Северном полушарии, хотя то, что сейчас видно мне, полсуток назад мог видеть Пашка в Саратове. А я начинаю здесь жить, словно маленький ребёнок – для меня всё новое и непонятное. Каждый может чем-то удивить!

      Дожился на старости лет! Шутки шутками, а скоро тридцать! И как здесь всё для нас повернётся по моей милости? Я же в ответе и за Светку… И дочурку хочется… Кем она здесь будет? Американкой? Уже по факту рождения на этой земле превратится в гражданку США? Ох! Скажет ли за это она нам своё спасибо?

      Всё здесь выпадает из моих рук! И я по-детски беспомощен и слаб! Всё придётся начинать с чистого листа, будто опять родился. Надо бы этот день запомнить покрепче. День открытия нами Америки! У америкосов свой день ее открытия, а у нас свой!

      – Сашка! Ау! Ты чего здесь? Запрятался или заблудился? А я тебя по всем комнатам обыскалась! Думала, что напугать решил!

      – Так получилось… Красота здесь непривычная! Смотри, небо чернющее! Широта во все стороны! Это оттого, что многоэтажки нас не окружают! И хочется пожить в пещере! – засмеялся я. – Пошли домой, моя миссис, а то простынешь. Здесь же всякие вирусы заграничные, а иностранцами они в первую очередь интересуются!

      – Да! Красотища! И всё небо в вирусах! Оно – то же самое, а нам видится иначе! Неужели и Луна затылком повернётся? Неизвестной стороной? – счастливо захохотала Светлана.

      – Светка! Заговариваешься уже! Если она невидимая и неизвестная, то всем землянам в равной степени! Затылок свой она никому не покажет! Беги спать, а то у нас утро наступает, а здесь будешь носом клевать как ворона!

      – Где у нас? Тут или там?

      – Видимо, теперь мы долго будем уточнять, где мы и где это, у нас?

                Глава 21. Впечатления первого дня

      Вставать по будильнику на другом конце планеты оказалось трудненько. Очень не хотелось вставать, потому что где-то там, на родине, подходило время укладываться в постель! Но за стенами дома нас дожидалась иная жизнь, и я даже во сне помнил об этом каждую секунду.

      Всё же пришлось встать. Светка последовать моему примеру категорически не пожелала, ее пришлось стащить с кровати за щиколотки. Шуму вышло много, а нужного результата не достиг. Всё за собой потащила: и подушки, и одеяло, но глаза не открыла.

      – Поцелуешь, тогда, может, и встану! – бурчала Светка.

      – Ну, Светик, постыдись! Если сейчас я тебя поцелую, то, сама знаешь, весь день кувырком… Вставай! Кашу хоть какую-то свари… И курицу! В ресторан нас не пустят… Денег-то нет! Вставай, зарядку сделай, тогда легче станет!

      – Сильному зарядка не нужна, а слабому она не поможет! – пробормотала Светка, не раскрывая глаз.

      – Ошибочное утверждение! Миру нужна разрядка, а нам нужна зарядка!

      – Даже не уговаривай… Спать хочу и буду!

      В общем, побежал я один вокруг пруда.
      С утра он показался уже не столь большим, как накануне, но с километр по периметру я всё же пробежал.

      Вокруг всё чистенько, аккуратненько. Даже парочка лебедей неторопливо кормилась посредине пруда. То один кувыркнётся вниз головой, лишь огузок над водой зеленеет, то другой. А вокруг – потрясающий покой и тишина! Ни грузовики не рычали вечно вонючими дизелями, ни болгарка в чьём-то дворике дико не визжала на всю округу, как у нас бывало. Какой уж покой у нас был – все соседи в делах, все в заботах, потому и шум до ночи! А ночью всё равно кто-то скандалит…

      На обратном пути я оглядел наш дом издали – красавец. От него в обе стороны отступили другие домишки, тоже отделенные декоративными заборчиками, непохожие на наш. Не лучше, не хуже, но тоже симпатичные.

      Людей не видно. Редкие машины бесшумно проползали мимо и где-то терялись. Воздух пах водой, а у дома – соснами. И хорошо, что соснами. Не нравились мне пальмы с их длинными ровными стволами без единого сучка и веточки, будто слоновьи ноги в землю провалились. А на макушке – хохолок из зеленых перьев! Ни виду, ни тени от них! Может, и кислород по ночам не выделяют! А сосны – это по-нашему!

      Надо нам со Светкой на разведку сходить – неужели самый настоящий лесок получился из нескольких деревьев? Хотя, даже это приятно!

      «Чем же сегодня заниматься, – подумал я, – если не осмотром нашей Клары, которая ещё и Санта? Клара – несомненно, имя, а Санта – это, пожалуй, отчество!»


      Жена не подвела. Из кухни чем-то вкусно пахло и что-то скворчало, но сама Светка опять, это было слышно издалека, изрядно шумела мощным фонтаном в душе. Неужели здесь действительно столь дорогая вода, что Фёдор даже предупредил нас не увлекаться?

      Я по-быстрому умылся в другом душе, в котором тоже на своих местах лежало и мыло с приятным запахом, и зубные щётки… В общем, всё, что человеку может понадобиться. И впрямь ведь – очень удобно! Ждать не приходится!

      Но ждать всё же пришлось – Светка не торопилась, а когда вышла ко мне напоказ, я обомлел. Оказалось, что моя жена в Америке успела войти во вкус. В дело пошло всё: фены, халатики, причёски, примерки… Из-за них всё остальное начисто забыто!

      – И как тебе? – похвалилась жена, рассчитывая, очевидно, на ошеломляющий эффект.
      – Светка! Слов нет! Тебе же всё всегда идёт, но скоро Фёдор заедет, а мы не готовы!
      – Это ты не готов, а я – почти! – возразила жена, давая мне понять, что занимается более важными делами, нежели всё остальное в целом бренном мире.
      – Светик! Будет ещё время на это! Давай, поторопимся! Сегодня и завтра, как я полагаю, у нас дни осмотра города, знакомства с магазинами, с соседями. Ведь так удачно нам сразу выпали и суббота, и воскресенье! И в твой сосновый лес сходим, и лебедей на пруду увидишь! – поторопил я жену и удивился ее преображению.

      «Неужели у нас так и дальше пойдёт? Глазам своим не верю! Что с моей Светкой стало? Настоящая вертихвостка! Неужели разыгрывает меня?»

      Я принялся искать тарелки, чашки и прочее, дабы успокоиться и как-то ускорить наши приготовления. Светка опять пропала. Искать ее я не стал. Впервые вместо восхищения женой появилось раздражение на нее. Только этого мне и не хватало! Ведь чистый саботаж учинила!

      «Неужели у всех разлады так и начинаются… С взаимного пренебрежения… С чрезмерного внимания к собственной персоне… Никогда не думал, что это коснётся и меня. И кто виноват? Ведь не Америка же? Усталость? Женские заскоки? Уж это – точно ерунда! Это у моей-то Светки!? Где после детского дома она могла набраться такой блажи?

      Я ведь думал тогда, что со Светланкой у нас может получиться, что угодно, только не это! И как мне теперь быть? Чёртова Америка! Ещё ничего не дала, а уже заставляет платить тем, что дорого!»

      Моё воображение принялось раскручиваться на всю его мощь. И я уже стал рисовать себе самые драматичные картины последующей жизни, но ещё не верил им, еще надеялся, что обойдётся.

      «Не может быть! С чего бы это началось? Такие резкие перемены без причин не происходят, тем более, со Светкой. Я же всегда считал ее даже более устойчивой во всём, нежели себя, и вот – приплыл!

      Не верю! Сначала с ней надо поговорить… Причина может оказаться самой нелепой, самой малозначительной… Надо поговорить. Но где же Светка? Если теперь же кинусь ее искать, то ведь не сдержусь. Уже теперь я раздражён, а тогда всё выльется в такой разгон, что разлетится вдребезги.

      Что я – мальчик ей? Разве я не понимаю, что любой разрыв начинается с пустяков, о которых потом и говорить бывает стыдно. Да! Бывает стыдно! Тем не менее, разрыв всё равно происходит, поскольку никто не считает возможным уступить! И именно это обстоятельство важнее всех других – важнее и пустяков, и важнее любого стыда!»

      – Ладно! – приказал я себе задушить эмоции. – Иду на Вы! – уверился я в правильности решения и уже собрался идти на поиски супруги в нашем огромном жилище, как вдруг ощутил на плечах тёплый и родной груз.

      – Испугался? Ну, скажи мне честно! Ведь испугался? Как я понимаю, тебе твои опытные люди про нас, про русских женщин, такого понарассказывали! Такого! Разве не стыдно и им, и тебе? А ты, мой милый дурачок, сразу всему поверил?! Эх, Сашка! Стоило мне шутки ради сыграть роль взбалмошной дурочки – а ведь получилось, да? – как ты сразу поверил, что я такая и есть?! Эх, Сашка, Сашка! Совсем ты меня не знаешь! И как после этого мне тебя наказать? Даже не знаю такой кары, которую ты заслужил своим недоверием ко мне!

      – Я… – только и раскрыл рот, как Светлана закрыла мне его своими ладонями. – Молчи, несчастный! Вовек тебе эту вину не искупить!

      Я оторопел. Я просто не знал, чему теперь в поведении Светки верить, хотя от сердца отлегло, ведь тревога-то оказалась придуманной и ложной. И всё же столь коварный замысел жены привёл меня в недоумённое состояние.

      «Это же надо – целый спектакль разыграла! Какие таланты спали?! И зачем их было будить? Целый МХАТ я в Америку привёз! Будут мне ещё чудесные гастроли!»

      – Ты, между прочим, до сих пор не извинился! – стала опять наступать Светлана.

      – Интересное у вас выходит дельце, миссис! Значит, я виноват в том, что допустил о вас мысль, которая вас не украшает, так?

      – Ещё как не украшает! Но тебя как моего мужа она не украшает в два раза больше! – огрызнулась жена.

      – А то, что меня ваша шалость, как вы выразились, едва с ума не свела – это уже не в счёт? Выходит, я виноват до конца своих дней, а вы ни в чём, и никак, да?

      – Конечно, мой милый дурачок! Разве женщина может быть виновной в том, что ей не верит самый родной человек?!

      – Ну, ты и артистка! – усмехнулся я, не сумев сделать это весело, поскольку еще не вышел из состояния раздраженности и подавленности.

      – А-а-а! Всё же испугался! – торжествовала жена. – Второй раз испугался! Ведь подумал сейчас, что так можно и поругаться, а уж дальше ком будет нарастать! Ведь подумал?

      – Ещё как! – признался я. – А, может, я и не испугался… Это совсем другое! Просто, я чуть с ума не сошёл из-за внезапно настигшего меня горя… Ведь я уже думал, будто навсегда потерял тебя такую, какую знал раньше, какую раньше любил, какую ни с кем не мог сравнить! А дальше, подумал я, жить придётся совсем с другой Светкой, с мегерой и с ее изматывающими душу капризами!

      – Ну, знаешь ли? – набросилась с кулаками Светлана. – Это уже выше моих сил! Хотя я и миссис, но тумаков ты заслужил!

      Я крепко прижал Светку к себе и закружил ее по комнате, а она, выгнувшись и отстранившись от меня, словно гибкая пружинка, не давала себя поцеловать и всё хохотала:

      – Выходит, испугался! Выходит, боялся меня потерять! Выходит, любишь?! Любишь? Скажи!

      – Не люблю, но более того – обожаю и уважаю, Светка! Но только тебя, а не ту, другую, которую сегодня впервые увидел.

      – О ней забудь… И за меня больше не бойся, дурачок! Это во мне что-то озорное просыпалось… Знаешь, захотелось вдруг проверить, смогу ли я перевоплотиться как они? Жизнь изменилась, вот и надумала проверить, а я-то сама вслед за жизнью изменилась?

      – Ещё как! Ты же стала отчаянной хулиганкой! Уже запрещенные приёмы используешь! – я, наконец-то, сумел поцеловать жену, как раз, когда раздался звонок колокольчика.

      Его мы до тех пор не слышали, потому переглянулись с удивлением. Может, это новая бытовая техника нам свои возможности демонстрирует, но Светка выглянула в окно и сразу обрадовала:

      – Ну, вот! Машина уже подкатила… Кто, как не мистер Фёдор в лучшем своём виде пожаловал! Значит, на часах должно быть ровно десять местного времени! Но и это еще не всё! У нас, как теперь выяснилось, на калитке есть свой звонок! Отлично! Впредь будем знать, а пока – а пока мы с тобой не то опоздали, не то доигрались!

      – А! – махнул я рукой. – Ничего страшного не будет, если мы в свой первый выходной день слегка задержимся дома, ведь так? Скажем ему, будто часовые пояса спутали! Но всё же пойду-ка я приглашать Фёдора в дом. А ты тут что-нибудь придумай на стол, хулиганка! Каша, кажется, всё же попахивает горелым, или я не прав?

      – Иди, иди! Без трусливых гениев разберёмся!

      – Доброе утро, мистер Гвоздёв! Как вам спалось на новом месте? – поинтересовался Фёдор. – Как понравился дом? По душе ли район?

      – Приветствую вас, мистер Фёдор! Всё понравилось, всё отлично! Ваших вопросов в мой адрес слишком много, но ответ на них один – мы в восторге от всего! Спасибо вам! А нас прошу извинить; мы тут закрутились и ещё не совсем готовы куда-то идти или ехать. Милости просим к нам на чай, чтобы не столь тягостно было ждать!

      – Благодарю вас, сэр! От чая я не откажусь!

      Если кто-то из Читателей станет обвинять меня в том, что я расписываю малозначительные ситуации, отнимая его время, если он станет меня ругать за то, что я навязываю описание какого-то города, совсем ему не интересного, или продавливаю структуру собственного дома, якобы рекламируя самого себя и свой образ жизни, то я не буду в этом его разубеждать. Хотя задачи перед собой я ставил другие.

      Право самого Читателя делать свои выводы о том, что я для чего написал. Возможно, всё так и есть на самом деле, как он считает, но всё же Читатель должен учитывать ряд обстоятельств, которые могут повысить степень доверия ко мне.

      Во-первых, я задним числом пишу о враждебном мне мире, который неплохо изучил, прожив в нем очень много лет.

      Во-вторых, каждый человек вправе писать и думать, как он может, но именно такое обстоятельство и порождает множество спекуляций, неявных обманов, целенаправленного воздействия на сознание граждан и даже откровенное мошенничество.

      Теперь уже многие разобрались, что современные блогеры, какими бы знающими, уважаемыми и обворожительными они не казались, готовы писать, о чём придётся, буквально всякую чепуху. Готовы снимать и показывать всё, что им приходит в голову. И лишь для того, чтобы увидеть, что их заметило еще несколько новых зрителей или читателей. Им это нужно и по моральным соображениям, и по материальным, но такая бодяга – случай совсем уж не мой. И не мой уровень. Мир кнопок и видеороликов меня никогда не привлекал – он слишком приземлён и примитивен. Я всего лишь делал порученное мне дело!

      Ну, а в третьих, я ведь теперь элементарно исповедуюсь! И знаю, что использую последнюю возможность рассказать всё, как оно случилось. И не ради себя – ради того, чтобы люди увидели реальность! В такой ситуации, какая возникла у меня, люди не лукавят.

      В общем, я пишу, как считаю нужным, а в остальном Читатели и сами, я надеюсь, разберутся! Но общая ситуация меня удручает. Она давно назревала, но ее долго не замечали! Да и что в том удивительного? Её и теперь, когда всему миру откровенно заявляют, будто намерены сократить население в десять раз, миллионы людишек не принимают всерьёз. А миллионы тех, кто понимает важность таких заявлений, успокаивают себя тем, что всё это какая-то конспирология!

      Это въедливое словцо (словцо – символ!) умышленно вбросили в массы. Ведь население очень любит новые словечки! Логистика, профицит… Употребляя их, люди кажутся себе умнее, чем они есть, в самом деле. Сказал какую-то чушь, а сразу вроде всё понятно! Вот и это словечко, подразумевающее всевозможные заговоры, неожиданно приобрело смысл чего-то явно надуманного, обманного и глупого.
      «Мол, не станем же мы верить конспирологии!»
      Бедные людишки! Их опять провели на мякине! Причём, даже в том, что вполне очевидно!
      Ведь в действительности важные дела на Земле редко вершатся без заговоров! Всюду, куда ни глянь, обнаруживается предварительный сговор заинтересованных лиц, обсуждение ситуации, выяснение мнений, заявление намерений! Заговоры происходят всюду! И в государственных делах, и в делах личных, а уж в коммерческих, как говорится, сам бог велел!
      Потому произносить с иронией слово «конспирология» сегодня, мол, заговоров-то на самом деле нет, значит выдавать очень уж низкий уровень своего понимания отношений между людьми!

      Но вернусь к повествованию.
      Выйдя из дома с услужливым Фёдором, мы в качестве экскурсии побывали в некоторых местах Санта-Клары. Разумеется, Фёдор сам составил программу знакомства с городом, а мы и не возражали.

      Разве город со ста тысячами населения может иметь выдающиеся размеры? Нет, конечно! Потому и времени на экскурсию потребовалось не так уж много.

      Скоро мне удалось понять, что Светлане понравилось если не всё увиденное, то многое. Я же взирал вокруг себя большей частью критически, намереваясь, замеченные недостатки потом использовать в своих интересах. В общем, от безделья работал про запас! Да и прицельно я работал – надо же знать город, в котором придётся жить, где придётся решать всевозможные задачки, коих в любой жизни предостаточно.

      Нам со Светкой очень понравился центральный парк, его ухоженный пруд и многочисленные аттракционы, даже американские горки. Правда, всё показалось слегка мелковатым, без обычного американского размаха, без парковых изобразительных форм, столь привычных для русских людей, без гипсовой девушки с веслом. Тем не менее, всё выглядело настолько законченно, аккуратно и привлекательно, что мне даже в репликах с женой не удавалось к чему-то придраться.

      Даже пальмы везде оказались к месту! Глядя на некоторые из них, я впервые догадался, что они отнюдь не все одинаковые, как мне виделось издали. Есть и достаточно привлекательные, и достаточно облиственные, и весьма декоративные, будто шишками плотно облепленные. Может, их столь затейливо постригли? Но встречались пальмы не только с голыми, но и с мохнатыми стволами, будто обвитыми шерстью бурых медведей.

      Потом мы перешли к площади Торгового центра, также окруженного высоченными пальмами. Павильон был увенчан системой голубых крыш из стекла, сделанных в виде огромных солдатских палаток, затейливо соединенных боковыми гранями. Вход замечательно отделан – так и тянет войти. Недалеко пустовала большая автомобильная стоянка. Если по-американски, то парковка. Так Фёдор еще до нашего отъезда из Саратова называл все наши стоянки.

      Слово это мне с первого раза не понравилось своей смысловой неточностью, но теперь пришла соглашательская мысль, будто пора и мне забывать свои прежние предпочтения, иначе не смогу приспособиться к местной жизни. Меня здесь просто не будут понимать.

      Чёрт с ними, с парковками! Пусть будут парковки, а не стоянки! Всё равно ведь она пустая, хотя рассчитана на многие десятки машин. Но если нет автомобилей, то нет и покупателей? И где же они прячутся? Спрашивать Фёдора я не стал. Сработала привычка доходить до всего самостоятельно, а спрашивать кого-то, лишь в крайних случаях, подобных капитуляции.

      Вовнутрь торгового центра мы заходить не стали, несмотря на решительные намерения жены поглядеть, что там и как?

      – Туда только войдёшь, – объяснил я Светлане, не очень надеясь ее убедить, – и все наши планы полетят в тартарары! И в головах, и наяву! Лучше, Светик, мы с тобой как-нибудь вдвоём сюда сходим, хорошо? Может, даже завтра, хотя у меня в кармане нет ни гроша! Что покупать-то собираешься?

      Наконец мы увидели и университет Санта-Клары! Тот самый ПСМ! С ним у нас должно быть многое связано.

      Обычно считают, будто он назван университетом Санта-Клары, поскольку находится в городе Санта-Клара. А в действительности – скорее наоборот! Это университет носит имя Клары, а точнее, Клэр Ассизской, как и город, названный в ее же честь.

      Фёдор долго и заинтересованно рассказывал нам о святой Клэр Ассизской, которая якобы родилась в городе Ассизе 16 июля 1194 года. Ох, не верю я этим древним точным датам! Родилась она в богатой и родовитой дворянской семье, а погибла 11 августа 1253 года, находясь всё в том же городе. Выходит, как я подсчитал, прожила Клэр 57 лет.

      Она являлась учеником некого святого Франциска Ассизского. Фёдор так и сказал – учеником, а не ученицей, будто Клэр была мужчиной! Или, как знать, прикидывалась им? Может, женщинам запрещалось то, чем занималась она? Не уточнял! Возможно, Фёдор всего-то ошибся, а я уже свою теорию подстраиваю.

      А не в честь ли святого Франциска Ассизского назван и город Сан-Франциско?

      «Вы только поглядите, – подумал я тогда, – как в этих местах кучно селились святые! Тем не менее, все названия только в честь неё! Разве не странно?»

      А сама Клэр, как поведал Фёдор с такой гордостью, будто был знаком с нею лично, даже целый «Орден бедных дам» основала! И только после ее смерти Римско-католическая церковь объявила Клэр святой.

      Правда, я так и не понял, зачем пришлось ее смерти дожидаться?! Но Фёдор будто угадал мой вопрос и произнёс с подчеркнутой печалью, что при жизни Клэр очень много страдала. Тоже странный, на мой взгляд, аргумент! Мало ли людей сегодня страдают ничуть не меньше той Клэр?!

      В общем, Фёдор нам много о ней рассказывал, да почти всё мимо меня прошло. Трудно было с наскока разобраться, в честь чего Клэр подвергалась бесконечным гонениям даже своей семьи, и чем она занималась, окромя страданий.

      Я еще подумал, слушая заливавшегося соловьём Федора, будто все святые чересчур уж много страдали. Постоянно, можно сказать, они страдали! Потому, видимо, нынешняя церковь, пребывающая в роскоши, нас всех призывает страдать. А в качестве самых притягательных примеров – вот вам, пожалуйста, святые! Перенимайте опыт! Страдайте, прихожане, и вы!

       Страдайте! Мол, если жизнь у вас совсем паскудная, если существуете вы в жуткой нищете, так это же прекрасно! Так и должно быть в этом мире, зато за ваши страдания потом… Вот Клэр страдала, страдала и выстрадала себе символ святости! И вы, прихожане, смело дуйте в том же направлении. Страдайте и не ропщите!

      Очень интересный, мне показалось, подход! Достаточно внушить этим людям – страдайте и повторяйте: «Нам ничего в этой жизни не надо! Нам бы только страдать не мешали!»

      Выходит, достаточно проникнуться необходимостью страданий, и всё в этом мире для вас обязательно наладится! То есть, здесь-то все будут страдать и мучиться, пока не станут святыми, а уж там, в раю среди святых, жизнь будет совсем без страданий! Прямо-таки, великолепная жизнь! Причём – вечная! Не устать бы от нее, только!


      Наконец, на территории ПСМ, которую здесь все называют кампусом, мы оглядели и место проведения восьмой Миссии Санта-Клара-де-Ассиз в Калифорнии.

      Именно восьмой, ибо таких миссий, как с гордостью сообщил нам Фёдор, состоялась всего двадцать одна. Однако я не усвоил, зачем они проводились и какой с них прок? Выяснил лишь, что мы разглядывали испанскую миссию, которая стояла у истоков закладки этого города.

      Выходит, я не ошибался, считая, будто сначала появилась миссия, за ней университет, а потом и город.

      А кампус университета оказался образован небольшими зданиями, весьма своеобразными, церковного типа, покрашенными в светлые тона, и ухоженными аллейками, скамейками, пальмами и обширными газонами, оборудованными под естественность. Смотрелось всё чинно, нарядно, торжественно и красиво.

      В университете обучалось почти девять тысяч студентов! Очень даже хорошо! К тому же, это старейшее учебное заведение Калифорнии! Оно уже тогда имело очень высокий рейтинг в США.

      – Смотри-смотри и присматривайся! – посоветовал я Светлане. – Скоро и ты здесь будешь впитывать догмы!

      – Это еще зачем? – явно испугалась жена.

      – А чем же ты будешь заниматься все дни подряд? Посуду мыть? А так – выучишься, потом местного ректора заменишь! – усмехнулся я. – Только не забывай, что это частный университет! И, кроме того, он еще и иезуитский?

      – Смотрите! Какое чудо! – не сдержалась Светлана.

      Возразить было невозможно. Перед нами расплылся вровень с берегом небольшой водоём, беспорядочно обставленный огромными массивными вазонами, увитыми свисающими прямо в воду петуньями. В центре на высоком постаменте смиренно глядела вдаль грубовато отесанная статуя Клэр Ассизской.

      «А ведь определённое настроение создаёт! И смирение действительно внушает!» – удивился я произведенному на меня, убеждённого атеиста, впечатлению.

      «А где прячутся современные иезуиты?» – хотелось мне подколоть Фёдора, но я не стал. Кто его знает? Может, он одержимый? Может, он из их же числа?

      – Не переживайте, миссис! – включился Фёдор в разговор о возможной учёбе Светланы. – Здесь учится треть иностранцев. Первый год у них подготовительный, но английский придётся заранее изучить. Не пугайтесь этого, вам вполне можно ориентироваться на поступление сюда уже в следующем году. Всё по силам! Документы надо подать до первого ноября. Причём, придётся собрать много документов, и большинство из них надо получить с вашей родины, со школы, с интерната…

      – А кто такие иезуиты? – не удержалась Светлана, обращаясь к Фёдору. – Они, наверно, очень страшные люди?

      – Да, с чего вы взяли, миссис?! Они ничем не отличаются от нас с вами! Это всего лишь их религия!

      – А зачем мы прилетели не в Сан-Хосе, а в Сан-Франциско? Ведь это значительно дальше! – вдруг резко сменила тему Светлана.

      – Вы меня разоблачили, миссис! От вас ничего не скрыть! Каюсь, но всё дело в том, что именно в Сан-Франциско я оставил на хранение свою машину!

      Светлана расхохоталась:

      – Теперь-то мне понятно! А я уже, казалось мне, все варианты перебрала…

      В том же кампусе и напротив миссии расположился Музей Saisset. Его главное здание всегда поддерживало архитектурный стиль той самой калифорнийской миссии испанцев. В нём уместилось несколько выставочных залов и большой конференц-зал.

      Федору, как он нам признался, в этом музее более всего нравились картины эпохи Возрождения. Есть картины Дюрера, Пикассо, Шагала, Матисса. А в подвале выставлено много стариннейших фотоотпечатков, закупленных когда-то Эрнстом Сессе в Европе. Это очень интересно! И многие фотографии, что никак не укладывалось в сознании современников, уже цветные! Прекрасного качества фотографии! Могли же всё-таки русские люди! Дело в том, что все фото сделаны одним человеком, Сергеем Прокудиным-Горским, личным фотографом Николая Второго. Тогда в мире ещё никто в цвете не снимал. Таких технологий ни у кого не было! Прокудин-Горский сам всё разработал, во что сегодня трудно даже поверить!

      Попутно Фёдор рассказал, непонятно с чем вдруг увязав, что население нашего нынешнего города весьма разнородно. Почти половину жителей составляли белые. Я еще удивился, как он всех объединил – будто у всех белых единая национальность и общая государственная принадлежность?!

      Азиаты насчитывали около 40%, а чернокожие – всего около трёх, что для США весьма не характерно. В других местах их значительно больше, но Санта-Клара – город образованных людей, потому негры здесь не приживаются.

      – А мои соотечественники здесь найдутся? – не удержался я.

      – Можно сказать, что здесь их много! Вот только, где они? Знаю, что в каждой компании работают русские. В основном, программистами. Женщины – уборщицами. Но на улицах вы их не встретите – они как те гребцы, прикованные к галерам. Работают днём и ночью. Для такой работы им всё обеспечено под самым носом – сон, еда, физические тренировки, развлечения. Я знаю таких людей… Через несколько лет галерной работы они превращаются… В общем, это уже неполноценные люди. Сдвинутые! Не разбирающиеся в реальной жизни, но уже и не дети. Человеческий брак! Грустно на них глядеть!

      – Неужели они добровольно так живут? – удивился я и положению этих людей, и той оценке, которую неожиданно дал осторожный во всём Фёдор.

      – Я не знаю! Могу лишь предполагать! Кому-то очень выгодно, чтобы эти люди ничего кроме работы не знали, и знать бы не желали! Например, мне известно, что в Японии насчитываются уже миллионы людей, которые за всю свою жизнь никогда не выходили из дома. Да! Никогда! Причём, это их самих устраивает. Они даже гордятся, что столь рационально организовали свою жизнь. Работают они прямо на дому. Кнопки нажимают, наверно! Еду им привозят по их же заказам курьеры. Всякие пиццы, газировки… Ну, не знаю, что они заказывают, но так и живут. Это еще более удивляет, поскольку комнатки в Японии, в подавляющем большинстве, микроскопические. В них, чтобы заниматься физическими упражнениями, места совершенно не хватает! Но они живут! Они довольны! Хотя, на мой взгляд, все подряд психически больны! Фобии у них, что ли? Боязнь реальной жизни? Не знаю!

      Я пожал плечами. Мол, я тоже не знаю.

      – А теперь, чтобы у вас не сложилось впечатление, будто в Санта-Кларе вся жизнь происходит лишь здесь, в университете, как у тех чокнутых японцев, предлагаю пройти к машине! – пригласил нас Фёдор. – Немного покрутимся по городу…

      – Прекрасно! – сразу оживилась Светлана.

      – Разумеется, мистер Фёдор! – подхватил такую идею и я. – Нам очень интересно.

      Мы покатались по городу с часок. Комментарии Фёдора во время движения сразу стали односложными. Они сводились к следующему:

      – Смотрите! Справа красивое здание в два этажа… В нём располагается Microsoft. Слева офис корпорации Amason. В тех двух домищах, где крыши стеклянные, фирма EMC.

      И так далее. Мы смотрели почти до полного отупения, не в силах всё запомнить, вращая головами и глазами.

      Этих странных названий набралось, пожалуй, штук двадцать пять или даже сто. Если бы все запоминал, голова пошла бы кругом, но Фёдор, что меня весьма удивило, помнил-то каждую. Его восторженная информация об этих известных миру фирмах меня не взволновала, а Светлану ещё меньше. Может, потому Фёдор слегка обиделся и уточнил:

      – И каким вы теперь находите свой новый город?

      – Красотища! – не стала лукавить жена, не пряча своё восхищение некоторыми местами. – Ландшафтный дизайн прекрасен. Море цветников! Даже на окошках! Чудный рай, а не наш город!

      Я промолчал. Как это ни странно, во мне зашевелился патриотизм. Я, разумеется, видел многие достоинства этого американского города, но, если не считать восхитительной законченности в отделке каждого уголка, не замечать его архитектурной проработанности, то всё остальное, ровно, как и у нас. Конечно, в Саратове, и даже в Ленинграде, пришлось бы основательно потрудиться, чтобы найти такую же красоту вроде бы и не слишком затейливой архитектуры, такую же безукоризненную отделку зданий, изящную подсветку фасадов, идеально подстриженные газоны и их аккуратное обрамление, тротуары, выложенные цветной керамической плиткой, да мало ли!

      Конечно, видеть всё это мне было обидно и, тем более, обидно признаваться вслух, что сравнение оказалось не в нашу пользу, как сто к одному! Но разве всего несколько дней назад Фёдор сам не видел наш убогий Саратов? Разве он не может без моего мнения составить своё, весьма не лестное мнение, и не щипать мне душу лишний раз? Но он это специально подчёркивал!

      Ясное дело! Ближний космос освоили, а делать тротуары так и не научились. Зато научились подыскивать этому много весьма убедительных оправданий!

      А уж пресловутое дорожное покрытие в Санта-Кларе – это повод для полного расстройства. Улицы покрыты ровнейшим асфальтом, будто черным зеркалом. Некоторые из них даже рифленой плиткой покрыты. А на перекрестках разноцветная плитка выложена красивыми мозаичными узорами. Да-да! Плитка под ногами, плитка под колесами! А сквозь нее кое-где мерцают цветные электрические фонарики, повторяя для водителя и пешеходов сигналы светофора!

      Ну, буржуины! Как не восхититься их умением украшать свою жизнь?!

      – А вам город, мне кажется, всё же не очень понравился, ведь так, мистер Гвоздёв? – всё же решил вытянуть из меня признание, как капитуляцию, Фёдор.

      – Ну, что вы, сэр! Всё вокруг очень мило! Но у нас на родине такие пальмы замерзнут, а такие же дороги мороз за одну зиму разрушит! – решил я заглушить его хвастовство хотя бы учётом наших климатических условий, о которых Федор умышленно не стал вспоминать. Попробовал бы он все эти цветочки в это время года у нас посадить!

       – Да-да! Конечно! – ухмыльнулся Фёдор, со всей очевидностью, понимая мои огорчения. И словно для того, чтобы меня успокоить, добавил:

       – На Аляске морозы тоже свирепствуют, но дороги не разрушаются. Впрочем, я вам показал лишь лицо Америки, но ее другую сторону можно увидеть, если удалиться от огромных городов в так называемую одноэтажную Америку. Помните Ильфа и Петрова? Все города в США, действительно большие, расположены на океанских побережьях, а центральная часть как раз и осталась одноэтажной. Вот там картина бывает весьма неприглядной. Там наблюдается полная нищета и, следовательно, не только другая жизнь, но и другие виды на пространство открываются, если поглядеть по сторонам. Да и здесь, пока не возникла Кремниевая долина, была такая же глушь! Никакой красоты! Никакого лоска!

       Я взглянул на Фёдора с любопытством. «Зачем он мне это рассказал? Неужели, только для объективности? Или заботится о том, чтобы я становился здесь реалистом?»

       А Фёдор, будто уже забыл эту тему, весело обратившись к нам:

       – Коль с городом вы слегка познакомились, то предлагаю пообедать. Сейчас по пути будет уютный ресторанчик QVALITY.

       «Будто я что-то в этом названии понял! Мог бы и на русский перевести!»

       – Вы, миссис Светлана, как относитесь к такому предложению?

       – Я – с полным удовольствием! – оживилась Светлана. – Лишь бы дома не готовить! Не втянулась я ещё в дела домашние! Ты уж прости меня, Сашуль! – жена прижалась ко мне, как бы закрепляя свои извинения нежностью, а уж она, нежность, по мнению Светланы, должна была сгладить любое моё недовольство.

       Когда справа показался тот самый ресторан QVALITY INN & SUITES, о чём свидетельствовала вынесенная поближе к проезжей части высокая зеленая стойка с вывеской, я неожиданно для себя взбрыкнул:

       – Что-то зелени здесь маловато… И площадка для машин детских размеров!

       – Ну, ты что, Сашка? – шутливо подтолкнула меня в бок жена. – Там такие самшитики чудненькие я заметила, и плетистые розы по стенам… Красота! Ты просто устал! Часовые пояса замучили? – засмеялась Светлана, красиво, как всегда, но еще и как-то по-новому, чересчур уж игриво.

       Фёдор избавил меня от необходимости оправдываться.

       – Нет проблем, сэр! – легко переключился он. – Проедем чуток подальше. Здесь подобные ресторанчики, как у вас говорят, один на другом! Я бы сказал, один за другим. Это не правильно по-русски?

       Мы проехали мимо огромного и шикарного с виду отеля «Eloft Hotels». Даже дух перехватило от его наружного убранства! Вроде бы невзрачная пятиэтажка без особых изысков, но настолько изящно отделана цветными стеклянными плитами – чудо! А цветники вокруг такие, будто мы погрузились на дно огромной оранжереи, уходящей в небо!

       – Смотри, Сашка! Какие флоксы, какие петуньи! – восхищенно простонала Светлана и вдохнула воздух, желая ощутить, исходящий от цветов аромат. – Боже ты мой! У нас зима в разгаре, а здесь цветущий рай!

       – Слева от нас Monta Vista High School. Это еще один вуз! На ваш выбор, миссис!

       Мы проводили взглядом оригинальное сооружение, выполненное из декоративного фиолетового кирпича разных оттенков. Перед ним пустовала вместительная автостоянка, аккуратно разлинованная под каждую машину. Суббота – потому и пустота! Видимо, всюду здесь сегодня не рабочий и не учебный день?

       Центр Санта-Клары оказался восхитительным! Удивительная насыщенность самыми неожиданными объектами! Я и не ожидал увидеть столько самого оригинального. Вот, например, желтоватое двухэтажное здание. На первом этаже нельзя не заметить огромные овальные двери с тёмным стеклом. Шикарно всё оформлено! Под крышей выведено настолько чётко, что даже я сообразил – здесь разместился центр Йоги – CorePower Yoga. Фёдор это подтвердил.

       Следом еще один домище необычной архитектуры.

       – Это BevMo! – прокомментировал Фёдор. – Здесь оптом продаются вина и винные напитки! Вы ещё не подумываете закупать их оптом? – поинтересовался он со смехом.

       – Алкоголь нас нисколько не интересует! – ответила за нас Светлана. – Никакой!

       – Теперь справа за массивом домов и зелени запрятался, если так можно выразиться, городской стадион. Показываю его на всякий случай! – сообщил Фёдор.

       Мы вращали головами и вздыхали.

       – Теперь еще одно интересное учреждение культурного назначения! Проще говоря, музей! – обратил наше внимание Фёдор.

       И опять мы увидели не стандартное, не высокое здание, отлитое, похоже, из серого бетона. Что может быть его нелепее? Но оригинальный фасад с двумя колоннами и неизменным для Санта-Клары цветным декоративным стеклом, шикарно всё оттенял. На фронтоне фасада крупно выгравировано что-то, непонятное для меня: TRITON VUSEUM OF ART, и рядом – Free Admission.

       «Нет! – чертыхнулся я. – Надо срочно учить этот английский, иначе меня любая надпись будет превращать в дурака, не говоря уже о тех аборигенах, которые имеют против меня хоть какой-то умысел. Ведь ни черта не понимаю! Даже прочитать правильно не могу! И на слух, когда Фёдор сам читает, тоже ничего не улавливаю! Зачем он так растягивает губы, ворочает языком и гундосит, когда говорит по-английски?! Будто у него зубов не стало! Как же тяжело чувствовать себя идиотом! До сих пор я этого не ощущал!»

       – Я не рассказываю вам об этом музее, понимая, что вы всё равно сюда ещё не раз придёте! – пояснил Федор.

       – Прийти-то мы намерены, но что мы здесь поймём, не зная языка? Даже с экскурсоводом не разберемся! – усмехнулся я. – Во-во! Мистер Фёдор! А это что? – взорвался я, заметив за окном нечто привлекательное. – А это что за серия красиво оформленных домиков? Тоже какой-то отель?

       – Ну, как вам сказать? В общем-то – да! Причём, весь этот комплекс весьма интересно называется, но я комментировать это не стану. Если перевести на русский, то получится: «Дома на выходные с номерами для некурящих!»

       – Я скрытый смысл сего некурящего заведения правильно уловил? – удивился я и усмехнулся. – Интересно бы в какой-то выходной заглянуть в эти номера!

       На это Светлана среагировала очень быстро:

       – Ну-ну, дорогой! Тогда ты у меня не только никогда курить не будешь, но и дышать перестанешь!

       – Ты меня не поняла! – засмеялся я. – Мы ведь оба с тобой некурящие! Вот и поглядим в выходные…

       – Я уже всё сказала! – предупредила жена. – Я тебе тоже покажу кое-что в выходные!

       Мы опять неспешно катились по великолепному покрытию улиц Санта-Клары, на которых не кучно, совсем не так, как в Сан-Франциско, на приличном расстоянии, чтобы не перемешивались, попадались различные архитектурные объекты, прочно захватывавшие наше внимание. Большей частью мы встречали нечто авангардное. Но всё, абсолютно всё, что нам встречалось, отличалось великолепным дизайном, как самих зданий, так и территорий вокруг них.

       И вдруг мы подъехали к необычному угловому зданию. Темное, четырёхэтажное, с умышленно вытянутым в сторону перекрёстка неестественно массивным одним углом, выполненным в виде внушительной круглой башенки. Вроде бы явная старина, даже на крепость смахивает, но очень уж тёмные стёкла выдают современный стиль. Я так и не нашёл названия того, что здесь разместилось, но Фёдор пояснил:

       – Это Otel Best Western University Inn Santa Clara. То есть, надо понимать, лучший отель университета Санта-Клары… А слово Western переводится по-разному. Более точно здесь уместно – «приверженец западной, римско-католической церкви»!

       – Ну, да! – вставила своё слово Светлана. – И здесь иезуиты поселились, значит!

       – А вот, как раз…– заострил наше внимание Фёдор. – Вот мы и к «Аватару» подъехали! Такой ресторан вам подойдёт, сэр? Мы ведь мимо нескольких уже проехали… И, вполне возможно, они были лучше этого!

       Я оглядел предложение снаружи.

       В глубине от дороги красовался трёхэтажный отель под затейливой многоуровневой крышей, покрытой декоративной красной черепицей. Номера в нём, видимо, были клетушками. Я судил об этом по размерам крохотных притемнённых лоджий на всех трёх этажах.

       Основное здание отеля пытались заслонить своими «слоновьими ногами» несколько переросших пальм, но это им оказалось не по силам. Над входом в гостиницу и, наверно, и в сам ресторан, бросался в глаза монументальный навес в стиле самого отеля. На большом пространстве под навесом образовалась желанная в жаркую погоду тень.

       – Что вы, Фёдор?! – откликнулся я. – Как я могу выбирать, не зная здесь ничего другого! Это уж на ваш вкус, пожалуйста! – а сам подумал, что даже на родине был в ресторане всего-то единственный раз, когда Пашка меня в него и затащил. Так с чем мне этот «Аватар» сравнивать? Но виду по поводу своей некомпетентности, конечно, я не подал.

       – Это, безусловно, не «Хилтон», который мы совсем недавно проезжали, вы его видели, там-то царские палаты! – как бы извинился Фёдор. – Здесь проще, но протягивай ножки… Как у вас об этом говорят, что-то я забыл, по штанам, что ли?

       – По одёжке! – засмеялась Светлана.

       – Да-да! По одёжке! Ведь всё в рифму! – засмеялся вслед за ней и Фёдор. – Так входите же! Поглядим на возможную нашу одёжку! Я здесь тоже ещё не бывал!

       Выходя из машины, я предположил, что в ресторане посетителей не окажется, поскольку на стоянке, пардон, на парковке, автомобиль Фёдора оказался единственным. Но я ошибся. За двумя столиками всё же сидели парочки. Видимо, они вошли сюда прямо из гостиницы, пардон, из отеля!

       Мы сами выбрали столик на четверых у окна и свободно расселись. Фёдор, как и следовало по этикету, вручил Светлане роскошную папку-меню для выбора блюд и напитков, успокоив ее, что в случае затруднений сам немедленно придёт на помощь. Конечно же, Федор лишь исправно играл свою роль, понимая ненужность такого жеста, и когда подошёл официант, заказ сделал самостоятельно.

       – А ваши гастрономические пожелания, мистер Гвоздёв? – не обошёл Фёдор и меня.

       – Что-нибудь поприземлённее! Без экстравагантностей! Без змей, устриц и лягушек!

       Фёдор довольно склонил голову:

       – Сэр! Я вполне разделяю ваши вкусы!

       Ждать не пришлось совсем. Вокруг нас предупредительно закрутились, и через несколько минут мы утолили свой голод первыми салатами, кажется, рыбными с диковинными соусами зеленого цвета.

       Официант с полотенцем на руке всем налил вина. Федор к нему не притронулся, но нам порекомендовал.

       – Вообще-то, в нашем штате, то есть, в Калифорнии, в крови водителя допускается чуть-чуть алкоголя, но я такой вариант считаю юридической игрой, рассчитанной на выгораживание непонятно кого, потому за рулём езжу исключительно трезвым. Это мой жесткий принцип, не нарушаемый никогда. Ведь к жизни – и своей, и к чужой – всегда следует относиться трезво! Не так ли?

       – Разделяю, поддерживаю и полностью одобряю вашу трезвость! – поддержал я. – Предлагаю за это выпить!

       Фёдор оценил мой каламбур, поднял свой бокал вина, элегантно коснулся бокала, удерживаемого в моей руке, и засмеялся:

       – Браво, сэр! Это – по-нашему! Это – по-русски!

       Постепенно мы разговорились о всяких пустяках, отталкиваясь от темы города.

       – А вы, мистер Фёдор, где живёте? Тоже здесь? В Санта-Кларе? – спросила Светлана.

       – Везде понемножку! Когда как! – ушёл от ответа Фёдор.

       – Странно! Как можно так жить, по-цыгански? – удивилась ответу Светлана. – А жена, а дети у вас есть? Очень хотелось бы поговорить с вашей женой по душам!

       Фёдор усмехнулся так, будто моя жена сморозила непростительную глупость или бестактность.

       – Видите ли, миссис! – произнёс он Светлане, словно непонятливой девочке, – разговор по душам… Я понимаю, о чём вы собирались поговорить, но такой разговор здесь совершенно не возможен. В США откровений не бывает даже среди близких людей. А если такие разговоры и случаются, то потом о них кому-то приходится пожалеть! Так уж здесь всё устроено! Здесь прижился не только непонятный вам язык, но и совсем другие правила повседневной жизни. У каждого в душе здесь есть свои планы, свои мечты, свои тайные интересы, свои враги или люди, которых можно использовать в своих интересах. В том числе, и самых близких людей. И каждый из них может неожиданно превратиться в вашего конкурента или заклятого врага. Например, в деле о распределении наследства! Или в вопросах замужества. Вам трудно это понять, но сёстры здесь являются непримиримыми конкурентками, когда вопрос касается собственности или богатого жениха, а братья – принципиальными конкурентами.

       Мы с женой долго переваривали последнюю откровенность Фёдора, тайно надеясь, что он пошутил.

       «Ну, невозможны такие отношения между людьми, тем более, родными!» – думали мы, опираясь на свой жизненный опыт.

       – Понять-то всё можно! – наконец, откликнулась Светлана, хотя и опешила. – Но, Фёдор! Как такое можно принять? Уж, не знаю! Мне даже сейчас становится страшно и, наверно, теперь я долго не усну! Красота только внешняя, напоказ, но не внутренняя, не от души! Будто и не люди вокруг! Столько красоты насмотрелись, пока ездили и ходили с вами, а за этой красотой, как выяснилось, всюду прячутся зубы алчных людей-хищников! Так, что ли?

       – Не хищников, миссис Светлана! – улыбнулся Фёдор. – Не хищников! Всего лишь американцев! У вас на родине установились свои моральные и нравственные отношения, здесь исторически установились иные! Что же с этим можно поделать? Остаётся эти отношения лишь изучать и принимать такими, какие они есть в реальности. Если вы здесь продолжите жить по своей советской морали, вас скушают с потрохами, и всё! Ваша песенка здесь не прозвучит! Ведь в США всем управляет вовсе не любовь к ближнему, а любовь к деньгам! Только возможность их заполучить, разбогатеть, заиметь! По мнению американцев, эта цель оправдывает всё, без каких либо исключений! У американцев абсолютный культ денег! Ведь именно деньги определяют уровень жизни, потому они есть самое главное в жизни любого американца! Деньги, капитал – главная движущая сила всего и вся в США.

       – А мне казалось, будто движущая сила капитализма, всё-таки алчность! – вставил я.

       – Нет, сэр! Алчность – это само собой. Но в США именно деньги полностью определяют, кто вы такой! Определяют, чего вы стоите и как высоко поднялись над остальными! Определяют отношение к вам окружающих. Определяют ваш общественный статус. Количество денег для американцев – это то же самое, что количество звёздочек на погонах у военных. Наличие денег обеспечивает кому угодно, хоть самому дьяволу, полный комплект достоинств, приписываемых ему обществом. Наличие денег обеспечивает абсолютное уважение! Если у вас есть деньги, то вы – для всех окружающих идеал, даже если вы абсолютное чудовище!

       – Боже мой! – ужаснулась Светлана. – Приживёмся ли мы здесь?!

       – Но если у вас есть ещё большие деньги, – продолжил Фёдор, – то вы ещё больший идеал! Алчность – это, конечно же, зверская сила! Это и есть неукротимая жажда денег, но я имею в виду только Штаты, ведь, возьмите в качестве примера Великобританию. У них – всё иначе! Там тоже богатство в невероятном почёте, как и всюду при капитализме, но в бриттах снобизм перевешивает богатство. Там классовое общество, его элита, по принципиальным соображениям никогда не перемешивается! Если вы низкого происхождения, или всего-то из другого круга, то никакие деньги не позволят вам подняться хоть на одну ступеньку выше. Никакие! Вас просто будут игнорировать! Вам всюду дадут понять, что с вами не хотят иметь дело. Да! Конечно же, низкие люди будут перед вами заискивать, так же как и в США, потому что те люди надеются, услужив вам, что-то получить для себя, но в Великобритании вам ни с какими капиталами не добиться уважения в высоких кругах! А в США – запросто! Были бы деньги! Потому-то американское общество и считают свободным. Заметьте, совсем не потому, что здесь для всех есть свобода. Смысловая ошибка! Только потому, что здесь деньги вас свободно поднимут на любую высоту. Разумеется, высота зависит от количества у вас денег!

       – Да, уж! – выдавил из себя я. – Весьма глубоко… Весьма понятно и поучительно! Спасибо вам за местную науку, мистер Фёдор! Она дорогого стоит! Это сколько же надо здесь пережить, сколько понять и передумать, чтобы прийти к таким заключениям?!

       – Вы переоцениваете меня, мистер Гвоздёв! Здесь подобную науку впитывают с молоком матери. Возможно, не каждый способен ее чётко сформулировать, но то, что этой наукой здесь владеет каждый, это точно!

       – Но вы противоречите самому себе! – не обидно усмехнулся я. – Вы рассказывали нам, будто никто и ни с кем в США не станет откровенничать…

       – Ах, вон вы о чём! – быстро ухватил мою мысль Фёдор. – Это не противоречие! Это, скорее, подтверждение того, что я вам только что рассказал! Я, как и все американцы, понадеялся на ваше особое расположение ко мне в последующем! Только и всего!
   
       Я остолбенел, не зная, что ответить на подобную, прямо-таки разоружающую откровенность. Наконец, нашёлся:

       – Нет-нет! Что вы говорите, мистер Фёдор! Вы давно заслужили самое большое наше расположение! Вам для этого больше не надо ничего делать! Мы с женой очень высоко ценим ваше участие в организации нашей жизни!

       – Да-да! Уважаемый Фёдор! – подхватила жена, доверительно прикасаясь к его руке. – Мы вам так благодарны, Фёдор! Вы так много для нас сделали и продолжаете делать! Мы без вас – как без рук и без глаз!

       – И без мозгов! – призывно засмеялся я.

       Меня сразу поддержала Светлана, а потом и Фёдор.

       – Благодарю вас! – склонил он голову, давая понять, что всё сказанное им ранее не теряет силу, и он по-прежнему в нашем распоряжении.

       – Но ведь у нас нет ни одного американского гроша! – продолжала смеяться Светлана. – А вы говорите, будто всё равно ищете нашего расположения! Мы же в США самые нищие! Мы – изгои! Нам нечем даже за этот обед заплатить!

       – Миссис! Вы ещё не на всю глубину ощутили свою силу, которую вам обеспечивает высочайшее покровительство людей, в вас заинтересованных. Эти люди являются вашей охранной грамотой! Пока вы им нужны, вам чёрт не страшен. Эти люди – могучая сила! В них заключается и ваша сила!

       Он немного помолчал, видимо, решая, стоит ли продолжать, но решился:

       – Она столь велика, что вот этот ресторатор, если бы узнал, кто вы такие, с вас в этом ресторанчике вообще деньги бы не взял! Он использовал бы вас только как рекламу своего отеля, поскольку такая реклама стоит очень дорого! Вам думается, будто этот ресторатор накормил бы вас себе в убыток, но это не так! Он не только бы не обеднел, но даже напротив, еще и привлек бы сюда многих посетителей. Ведь они узнали бы, что здесь обедали даже вы! Не кто там со стороны случайный, а именно Вы! А вы в их представлении не станете ходить по сомнительным ресторанчикам! Значит, вам здесь нравится! А коль так, то, будьте уверены, этот ресторан автоматически понравится очень многим!

       – Чудеса, да и только! Как всё просто! – засмеялась Светлана. – И кому только мы нужны, два нищих иностранца!?

       – О! Скоро вы, миссис, увидите, как вашего мужа будут всюду узнавать, и заискивать! – пообещал Фёдор. – Однако вы так ничего и не едите, хотя всё давно остыло! – сменил он тему. – И вино по вкусу вам не пришлось, миссис? Впрочем, это меня не удивляет – молодым людям сухие вина обычно кажутся кислыми. А то, что они наиболее чистые, светлые, прозрачные и естественные, люди до поры не понимают. Впрочем, русские в любом возрасте тяготеют к более крепким напиткам. Привычка? Думаю, что война приучила… Так же как курить. Кстати, ваши блюда можно мгновенно подогреть, вы только пожелайте…

       – Спасибо, Фёдор! – очень доброжелательно отозвалась Светлана. – В вашем исполнении нам нравится всё!

       Я подтвердил это кивком головы.

       – Благодарю вас, миссис! – ответил Фёдор с лёгким поклоном в сторону Светланы. – Благодарю вас, сэр! – поклонился он и в мою сторону.

       Мы все замолчали, принявшись за мясное в своих тарелках, на наш взгляд, слишком уж дешёвого вида, поскольку они не имели никаких рисунков.

       «Говорят, будто в США мясо доступно только богатым людям, – вспомнил я не вслух где-то прочитанное. – Остальные американцы довольствуются курятиной. Причем, едят они только то белое куриное мясо, которое настолько сухое, что я его не могу проглотить и всегда откладываю в сторону. Неужели у всех американцев другое строение горла?» – посмеялся я про себя. – Может, отсюда и их специфическое произношение звуков?»

       Жена, вняв рекомендациям Фёдора, стала потягивать вино из хрустального фужера красивой формы и, судя по всему, оно ей понравилось.

       «Сейчас у Светки развяжется язычок! – заметил я для себя. – Но как ее остановить, чтобы чего-то не сболтнула? Впрочем, можно использовать эту ситуацию для дополнительной проверки – развяжется ли?»

      Ждать долго не пришлось, Светлана тут же задела провокационную тему:

      – Если у вас, Фёдор, культ денег, то, как же он уживается с вашей хваленой демократией?

      – О! Миссис! Вы очень глубоко нашу демократию копаете! – поощрил он собеседницу похвалой, а вот я сразу решил, что теперь мы точно «приехали!» Сейчас Светка разойдётся!

      Светка щурила на Фёдора свои пьяненькие глазки и, глядя на него, ждала ответа.

      – Понимаете ли, миссис, моя страна не такая древняя, как ваша. Наша история умещается всего в двух столетиях, а за вашим народом двести веков управления миром! Такая история наложила на всех русских свой божественный отпечаток – это же, безусловно!

      – Вы что-то сильно путаете, мистер Фёдор! – вставила удивленная Светлана. – Какие ещё двести веков? Это если на сто умножить… Ой! Едва тысяча лет наберётся!

      Фёдор молчал, глядя куда-то в сторону, хотя, конечно же, его внимание не отпускало нас ни на миг. В этом я уже был уверен, зная его реакцию на происходящее вокруг.

      Светка тоже, выразив своё недоумение, ждала ответа или извинения за неточность.

      Я продолжал молчать, в душе умоляя Светку не заводиться, ибо тогда наши отношения с Фёдором могут стать совсем иными. Мне это повредит во всём.

      «Так молчи же! Молчи! – заклинал я жену. – И тебе ведь станет не сладко, если мы утратим в лице Фёдора своего союзника, наставника, опекуна – почти друга! Молчи же, Светка! Ради бога! Ради нас с тобой! Разболталась ты!»

      Затягивать паузу до бесконечности всегда не прилично. Это сразу чувствуется. И потому приходится реагировать. Молчание надо объяснять, и Фёдор сделал это мастерски. Он взял в руку фужер, даже поднёс его ко рту, нисколько не отпил, но уже этим переключил наше внимание на другое. Вроде и его ответ стал теперь не нужен.

      «Надо же! – подумал я. – Великолепный приём! Надо взять на вооружение!»

      Но Фёдора, как оказалось, я ещё не разгадал. Он вовсе не замылил свой ответ – он его напряженно обдумывал.

      – Понимайте, как хотите, миссис, но я не знаю, как мне быть! – вдруг заговорил Фёдор о том, что, казалось мне, он столь искусно уже закопал. – Вы переплели две очень непростые для понимания, но и весьма важные темы – американскую демократию и историю русского народа. Я сейчас подумал и неожиданно для себя обнаружил между ними удивительное сходство! Эти темы взаимосвязаны, будто сиамские близнецы! Демократия Америки и история Руси. Казалось бы… Но я ведь тоже русский, пусть и не совсем полноценный. Но я-то считаю себя русским! Мне снятся русские сны! Надеюсь, даже в характере моём не всё русское погибло. Надеюсь!

      – Ну, что вы, Фёдор, принижаете себя! – вставилась Светлана. – Я вас с момента нашего знакомства считаю не иначе как русским!

      – Спасибо, миссис! Большое вам спасибо!

      «Боже ты мой!» – я увидел, как Фёдор неожиданно расчувствовался, глаза его увлажнились.

      Так играть, пожалуй, никто не сможет, значит, он с нами искренен. Ох, Светка! Не спугнула бы ты нашего человечка! На кого нам еще надеяться, на кого опираться?! Не на доктора же Кеннеди! От него мы искренности не дождёмся… Он – высоко сидит, далеко глядит! Это мы для него существуем, а не он для нас! А Фёдору сейчас же надо протянуть мою руку помощи – ему же самому через минуту неудобно станет за свою случайную слабость, но я совсем отупел. Как же протянуть эту руку?»

      – Светка! – вдруг брякнул я первое, попавшееся на язык. – Ты дома дверь закрыла?

      – Вот еще! – переключилась жена на меня. – Это же ты должен был закрыть, а не я! Только сейчас вспомнил, да? – обрадовала ее моя забывчивость.

      Я неопределённо пожал плечами, но понял, что попытка удалась.

      – А ключ-то в кармане есть? – уже озаботилась и Светлана.

      Нашего короткого диалога хватило, чтобы Фёдор пришёл в себя.

      – Мне почему-то с вами очень легко и интересно! – поделился он. – Как говорится, искренность за искренность! Сначала расскажу кое-что об истории, известное далеко не всем.

      «Ну, конечно! Что ты можешь мне рассказать нового?» – усмехнулся я в душе.

      – Я почему выдал вам, будто считаю себя русским, – стал откровенничать Фёдор. – Это чтобы вы сами для себя объяснили мой якобы странный интерес к истории бывшей родины. Так вот – кое-что о том интересе!

      Фёдор опять замолчал, будто споткнулся. Мне показалось, будто концерт уже не состоится, но он заговорил заговорщицким тоном:

      – Дело в том, что общепринятая история, которую вам преподавали в школе, в действительности ничего общего с историей не имеет! Это всего лишь вредные для сознания сказки! Это мифы для непосвященных людей всего мира! И эти мифы совсем не безобидны и прекрасно работают против русского народа! Иначе говоря, вся официальная история – это настоящая дезинформация, вдавливаемая в ваш народ два века или даже три, чтобы нарушить ваше самосознание. У русских ведь очень мудро подмечено, как корабль назовут, так он и поплывёт! Вот вас официально в мировой лживой истории и назвали необразованными и отсталыми дикарями… Вы и поплыли, переполненные недоумением, но всё-таки, считали себя недоумками! Вроде вы чувствуете в своём народе огромную силу, интеллектуальную силу, а вас за необразованных дурней всюду выдают, когда речь заходит об официальной истории. Вы-то недоумеваете, а разобраться всё равно не можете, поскольку вас к истинной истории и близко не подпускают! Вы правду о себе не знаете! А если кто-то и догадывается о чем-то, так его с усмешкой объявляют фантазёром, а то и сумасшедшим! Его просто нейтрализуют!

       – А вы-то сами, откуда это знаете? – вытаращила глаза Светлана.

       – Так получилось! Однажды случайно услышал… – не скрыл и это Фёдор. – Как-то я в роли болванчика сопровождал доктора Кеннеди на заседании Всемирного экономического форума… Там собрались и беседовали очень влиятельные люди… Даже боюсь произнести их фамилии вслух! Действительно, боюсь! Во время одного их перерывов, которые у них всегда очень продолжительные, с обедами, с отдыхом, я час или два пребывал в стороне от тех людей-полубогов, но всё слышал. Они, разгорячившись, не обращали на меня внимание. Я ведь для них являлся частью мебели! Даже доктор Кеннеди в беседу вмешиваться не смел. Как у вас говорят, молчал в тряпочку!

      – И что же вы узнали? – уже и я чрезвычайно заинтересовался. – Неужели они все свои тайны так просто выболтали? – подзадорил я Фёдора.

      – Конечно же, нет, мистер! Это и невозможно! Их беспокоили совсем другие вопросы, но по касательной они задели и русскую историю. Они говорили о том, что информационные возможности современного интернета, его стремительно разросшаяся аудитория и скорость распространения информации, начинают попирать некоторые их завоевания по искажению мировой истории и, хуже всего, истории Древней Руси. Вот тут-то они и заговорили о том, что в современной России появилось слишком много молодых и очень активных «копателей» альтернативной истории. Это и «теоретики», это и археологи-любители, и изобретатели всяких устройств и механизмов, помогающих работать под водой, в пещерах, даже под землёй. Если бы эти энтузиасты оставались одиночками, то, как и раньше, они не могли бы распространять свои гипотезы, догадки и результаты натурных исследований, поскольку их никто бы не печатал. Они же, почти все, не имеют официального исторического образования. И даже лучшие их статьи бывают формально безграмотны, то есть, дают основания для редакционных придирок и отклонения от публикации. Разумеется, они ни при каких условиях не получат рецензий и отзывов от специалистов-историков, которые, понятное дело, не угодное нам в печать не пропустят! Всё это, говорили они, давно нами отработанное и, казалось, непоколебимое, вдруг зашаталось под напором интернета. Не пора ли его брать под жесткий контроль? Может, надо ввести жёсткую цензуру или ограничить скорость? По этому поводу они и спорили, в основном. А примеры, приводимые ими в качестве доказательств, мне и открыли на историю глаза!

      – Очень интересно узнать подробности! – не скрыл я.

      – Вот, говорил один из них, какой-то русский «Аиспик», если я сам не перепутал, докопался до того, что именно Санкт-Петербург раньше назывался Третьим Римом. И служил столицей всего античного мира! И высказал догадку, будто античность – это вовсе не древность! Античность ещё совсем недавно была повсеместно! И была не в Древнем Риме или в Древней Греции, как всем внушили, а всюду, вплоть до современного Заполярья. Ещё немного, и этот «Аиспик» до главного докопается! Причем, он уже докопался до того, что этот город служил столицей мира. И очень долго служил, до первого потопа! А после него, когда вода ушла, Третий Рим решили восстанавливать всем миром. А последний потоп произошел не так уж давно! Это он тоже вычислил, опираясь на физическую сохранность таких находок, как не сгнившая кожаная обувь, стеклянная посуда, металлические орудия труда, некоторые предметы быта античных людей. А там ведь они такое находили, я вам скажу! Вот по сохранности различных материалов под землей и в морской воде он и сделал правильный вывод, будто античность утрачена совсем недавно. Всего лет триста или четыреста назад, как он предположил. А ещё он понял, что другие города мира после потопа восстановили быстрее, ведь их затапливало на короткие сроки. При этом широко использовали материалы развалин, то есть, исполинские камни! Использовали глину, которой полмира было замуровано на несколько метров, где как! Использовали красный кирпич, сделанный из той же прекрасной глины даже без обжига. Тот кирпич, как вы знаете, и водостойкий, и втрое прочнее современного красного кирпича. Мало того, что русский выскочка профессор Кнорозов разгадал язык Майя, не выходя из дома, так они, эти русские, теперь подметили, что архитектурный стиль всех древних сооружений по всему миру удивительно схож между собой. Выходит, додумались-таки они, что такое сходство возможно лишь при едином управлении строительством на всей Земле. И не просто строительством, но и вообще!

       – Так-так! – поддержал я. – Не всё в моей голове укладывается, но очень интересно!

       – Они спорили о том, – продолжил Фёдор, – нужно ли резко снижать скорость интернета, и пришли к тому, что время не пришло. Решили, если интернет «подсядет», то значительная часть молодёжи переключится на что-то другое. Тогда сложнее будет вести свою пропаганду, осуществлять сбор информации о персоналиях и оглуплять молодёжь всякими виртуальными заморочками и компьютерными играми. А продолжать это следует более напористо. Образование русских ещё не сведено к уровню стопроцентной дебильности. Потому самый талантливый некогда народ все равно проявляет себя, несмотря на наши усилия сделать его самым необразованным и тупым. Не помогла в полной мере ни водка, ни курение, ни наркотики, ни массовое переворачивание сознания в так называемых вузах. И хотя наши успехи огромны, но они ещё не распространились на всех русских. Чего стоит полное разоблачение ими американской Лунной аферы? Они всё сами подсчитали, используя какую-то информацию, нами же и выданную там или здесь. Например, кто-то неосторожно запустил в эфир полную запись старта американского лунного корабля с астронавтами. От самого запуска двигателей и до отсечки тяги на орбите. И что вы думаете? Эти русские сразу же рассчитали, что при таком ускорении, которое они засекли по телевизору, за то время корабль не сможет разогнаться даже до первой космической скорости! И ведь они правы! Конечно, не сможет! Они раскрыли нашу аферу! Надо нам тоньше работать, господа! Но главное-то не в этом! Эти русские по-прежнему умеют думать и считать! Они знают физику, математику, химию, биологию, астрономию! Как мы ни старались, кто-то из них всё же находится, кто остальным объясняет истины! Теперь все русские смеются над лунной аферой тупых американцев! И это притом, что ни один русский академик, космонавт, конструктор, чиновник или журналист так и не проговорился! Как дали нам расписку о неразглашении, так молчат или лгут уже более сорока лет про нашу Луну.


       Я молчал, пораженный. Светка смотрела на меня, дожидаясь моей реакции на сказанное, чтобы потом поддержать моё мнение якобы с полным знанием дела.

       – Чёрт знает что! – ужаснулся своим же словам Федор.

       Он слегка передохнул и продолжил рассказ от лица всё тех же тех мировых воротил:

       – А этот ваш «Аиспик» вообще обнаружил, что современный Питер построен на предыдущем античном городе! На его фундаменте. Потому вся планировка, все его сегодняшние проспекты точно повторяют античный город. И все его памятники, все статуи, сфинксы и прочее – всё это не привозное, а местное! Всё античное! Даже додумался, что «памятник Петру», якобы установленный Екатериной, нашли на этом месте, только голову Петру приляпали. Он тоже достался от тамошней античности

       – Вот те раз! – изумился я, зная в точности официальную историю создания этого памятника.

       – Трещит, господа, фундамент нашей истории, тревожились те люди! – продолжил свой пересказ Фёдор. – Эти искатели долго носились с древней кладкой, но теперь знают, что современные здания сначала строили на античных обломках, не слишком затрудняя себя, а сверху докладывали красным кирпичом. А архитекторы тяготели к античности, которая всюду и без них обнаруживалась! Им оставалось лишь повторять то, что было сделано когда-то. Хотя повторяли, разумеется, корявенько, на более низком технологическом уровне, чем в античные времена. Кишка-то теперь тонка! И набережную Невы этот «Аиспик» под водой с какими-то энтузиастами исследовал. И выводы сделал правильные, что там еще три набережных на разной глубине покоятся. И деревянные, и даже мраморные! Потому додумался, что не Петр закладывал Питер! В общем, эти русские в последнее время выкапывают слишком много того, что мы так тщательно запутывали и скрывали сотни лет! Эти русские – они плохо управляемы, потому с ними следует поступать более радикально. Пора им устроить холокост! Иначе их деятельность может стать для нас опасной!

        Фёдор вдруг вспомнил, что это он привёл нас в ресторан и потому отвечает за всё последующее и за наше настроение. Наверно, потому он приказал официанту убрать тарелки и принести всем кофе, а мне ещё и молочный коктейль, который я просил. Но когда Светлана его попробовала, пришлось такой же заказать и ей. Фёдор быстро распорядился.

        Мы все немного помолчали, будто занимаясь напитками, а на самом деле с трудом переваривали неожиданную информацию. За это время Фёдор слегка отдохнул, дополнительно что-то для нас вспоминая, и вдруг продолжил:

       – Я тогда стоял и слушал, а они незлобно между собой переругивались. Помню одного джентльмена, который вдавливал в остальных свои наблюдения: «А чего стоят уже широко ведущиеся обсуждения, будто в древнейшей Сибирской тайге нет ни одного дерева старше ста пятидесяти лет?! Как такое возможно? – удивляются все. На том основании русские сделали вывод, будто лет сто пятьдесят назад была ядерная война! Разумеется, большинству населения это по-прежнему кажется полным бредом. «Какая ядерная война, если тот же Курчатов совсем недавно, и если Королёв впервые…» Большинство ведь верит, будто человечество совсем недавно достигло современного уровня развития науки… Мечи, луки и копья – это понятно, но откуда ядерное оружие? Бред какой-то! Но кое-кто из русских, тот же Кунгуров, надо иметь в виду, уже докопался до стронция. То есть, они уже знают, что стронций образуется никак иначе, а только в результате ядерного взрыва, а он присутствует в воронках! Значит, поняли они, что были-таки невозможные по логике ядерные взрывы! Значит, до нас жили более развитые цивилизации, а совсем не дикари! Как вам это? И опять же эти русские делают правильные предположения, хотя они ещё в самом начале пути! Их ещё можно увести в сторону!»


       Фёдор распалился не на шутку. Он всё вспоминал и вспоминал, и всё же короткая передышка ему потребовалась. Он торопливо допил кофе, стремясь поскорее дорассказать свою историю, хотел заказать еще чашку, но махнул рукой, мол, бог с ним, с кофе.

       – Лучше я расскажу вам то, о чём они между собой говорили, считая, что их вообще никто не слышит, а если и слышит, то не понимает сути разговора.

       – Я весь внимание, Фёдор! Прямо-таки, чудеса настоящие! – искренне восхищался я.

       – Кто-то из них ещё посетовал, – заспешил с рассказом Фёдор, – будто некий русский Фоменко, целый академик, да еще математик и астроном, реконструировал хронологию последних тысячелетий. Да ещё вычислил те ложные временные вставки и выпадения, которые мы сделали, чтобы всё запутать! Ему не помешала даже замена календаря на его современный вид. Всё выудил, как есть! Помогает ему во всём некий Носовский, его коллега. Они дошли даже до того, что Христос был реальным славянским человеком, да еще и настоящим царём! И уже знают, что реальный Иерусалим, в котором и правил русский Христос, размещался не там, где мы его наспех соорудили, а на черноморском побережье нынешней Турции. Там до сих пор по халатности нами не убраны многие свидетельства их правоты. Прошляпили мы слегка, господа! Понадеялись, будто никто не разберётся! А они уже знают, что все наши якобы древнегреческие постройки, все эти Парфеноны, Колизеи и прочие, это сплошной новодел!

       – Голова идёт кругом! – воскликнула Светлана и действительно схватилась за голову, будто попыталась ее остановить.

       – Некий Сундаков, – не останавливал свой рассказ Фёдор, – признанный в мире специалист по древним племенам, всюду рассказывает, будто все современные языки умышленно составлены коверканьем русского. И даже доказывает это. Мы с вами едва от наследия Чудинова избавились, который это весьма красиво обосновал. А уж, какую он работу тогда проделал! Сколько алгоритмов вскрыл, которые мы использовали, ломая русский язык на всякие французские, итальянские и прочие немецкие варианты! Мы ведь так всё запутали с этой Вавилонской башней! Думали, все над ней смеяться будут, а этот разгадал!

       Федор покачал головой, мол, они ещё и не то обсуждали:

       – А какой-то Кунгуров, как они его называли, уже узнал откуда-то, мол, кто-то всё же проболтался, что вечная мерзлота распространяется на глубину до километра. И сразу задал вполне обоснованный вопрос: «Как же так? Если даже пятидесятиградусный мороз способен проморозить землю всего-то на два метра? Выходит, причины образования мерзлоты совсем другие, нежели нам официально объявляют. Мерзлота не от какого-то похолодания, не от сильных морозов, не от ледников, прокатившихся когда-то по земле!» У Алексея Кунгурова и версия готовая появилась. Правильная, надо признать, версия! В ней и гидрат аммиака, и раздробленная на множество частей комета, бомбардировавшая совсем недавно планету, и водные подвижки сибирского грунта в невиданных масштабах… Они докапываются до истины, но нам-то от этих искателей лишь головная боль! Причем, надо подчеркнуть, что эти русские всё делают без наших грантов! Даже без государственных и частных ассигнований! За свой счёт! Ну, кто в мире на такое еще способен, если не русские?! Вы только припомните, как нам пришлось озолотить Генриха Шлимана, чтобы этот липовый бизнесмен провернул ради собственной же славы свою, вернее, нашу аферу с золотом Трои!? А эти русские всё делают за какие-то несчастные гроши, которыми сами за всё и расплачиваются! Непостижимо, господа! Они ломают внедренные нами в мир представления о том, что дороже золота ничего на свете нет!

       – Так даже Троя оказалась аферой?! – не удержался я от недоумения. – Ничего себе! Я правильно вас понял? Подтвердите, Фёдор! Выходит, все эти великие и недоступные нам мужи вели речь не о том, правильны ли гипотезы всех упомянутых ими людей или они не правильны, а только о том, что лучше бы этих версий вообще не было! Так? И только потому, что они самим великим мужам сильно усложняют сокрытие истинной нашей и всемирной истории? И ещё о том, что все версии исходили от русских людей, потому с ними пора кончать? А опираясь на некий очередной Рим, вы сделали вывод о том, будто во главе мира всегда стояли русские?

       – Да-да! – горячо отозвался Фёдор. – Именно так я их и понял, этих великих мужей, как вы их иронично обозвали. Но некоторые из них не соглашались, что русских пора кончать. Они спрашивали остальных: «Вы что же, господа, интеллект намерены в Азии искать? Но это же невозможно – его там никогда и не было! Индусы, китайцы и малайцы чрезвычайно работоспособны, но они способны лишь копировать, а нам-то нужны озарения, которые посещают только русских! Потому придётся оставить их в покое! И их образование нельзя сводить к нулю! Не перестараться бы нам, господа, при внедрении нового мирового порядка!» Вот чего они все опасались!

       – Потрясает! – вставил я своё мнение. – Подобный кувырок в истории и в сознании народа может привести к решительным последствиям… Согласен! – констатировал я. – Хотя эта куцая информация нас может лишь насторожить, не более! Она лишь намёк на истину, а истины у нас всё равно нет!

       – Да-да! – заволновался Фёдор. – А что если еще по чашечке кофе? Вы как?

       Мы с женой переглянулись и согласились:

       – Почему бы нет? – засмеялась Светлана. – Кофе хороший, собеседник прекрасный, а спешить нам некуда! Можно, и не по одной!

       – Спасибо, миссис!

       – Ой, Фёдор! – засмеялась жена. – Давайте по-простому! Мы же друзья! Мы же все русские!

       – О! Так, миссис, нельзя! Нас здесь просто не поймут и, как у вас говорят, возьмут на карандаш! Здесь всюду спецслужбы, и свои деньги они получают не напрасно! Будьте уверены в этом и не расслабляйтесь никогда! А я сегодня расслабился, что совершенно непростительно! Давно не чувствовал себя так легко и свободно! Это плохо закончится!

       – Вот те раз! – удивилась Светлана. – Если хорошо, то, значит, сразу и плохо!

       – Это опасно, миссис! Кстати, когда и вас станут вербовать спецслужбы, а это случится обязательно, вы не вставайте в позу, будто не станете никого закладывать, будто вы не привыкли подличать и прочее! В США все закладывают! Без исключения! И все работают против всех и на все спецслужбы одновременно. И хорошо, что так! Надеюсь, что однажды они насмерть запутаются в своих шпионских сетях, перегрызутся в конкурентной борьбе и от испуга скушают друг друга! – засмеялся Фёдор.

       – Так вы, как будто, ничего опасного и не сказали! – удивилась Светлана. – К тому же в США полная свобода слова, как мне известно!

       – Ну, да! – с иронией произнёс Фёдор. – Свобода для определенных лиц и для определённых слов! Вам, кстати, полезно знать, что некоторые слова у нас запрещены. Например, капитализм. Надо говорить, рыночная экономика и не иначе! И нельзя чернокожих называть неграми.

       – А как же их называть? – удивился уже я. – Неужели белыми?

       – Только чернокожими! Если не хотите судебного преследования, конечно!

       – Смешно, но интересно! – подвела итоги Светлана.

       – Кому как! – насторожил нас Фёдор. – У нас ведь демократия! А всякая демократия хороша лишь до тех пор, пока она не пытается сделать общество однородным. Для государственной системы это кажется опасным. Оно и понятно! Кое-кому трудно даже представить, что население может оказаться с ним на одной ступеньке! Отсюда вытекает постулат, что равенства должно быть в меру! В противном случае, так наверно думают властелины, мы им сядем на головы! В общем, многовато я вам сегодня выложил. Теперь замучаюсь докладные писать…

       – Какие ещё докладные? – не понял я.

       – Обыкновенные! Спецслужбам… Работодателю… Всем подряд!

       – И что же – так и опишете всё, о чём мы сегодня беседовали?

       – Конечно! Как же иначе? Они итак уже всё знают, а если я что-то утаю, то попаду под подозрение! – с ухмылкой ответил Фёдор.

       Мы с женой, как говорится, проглотили языки. И от удивления, и от откровенности Фёдора, и от запоздало пришедшего понимания, что всё теперь в нашей жизни будет совсем не так, как нам нравилось! Вот где, самая что ни есть, тоталитарная система! Она именно в США! А мы-то, дурачки, ещё свои порядки по незнанию поругивали! Только теперь, приехав сюда, мы это и выяснили, слепцы и глупцы!

       А там, за океанами, наши люди до сих пор этого не знают и, большей частью, никогда не узнают! Так до смерти и будут считать, будто в США даже унитазы мёдом намазаны! А у нас-то при советах самая лучшая жизнь была!

       – Мистер Фёдор! – жалостливо попросила Светлана. – Можно домой? Устали мы! Перебор впечатлений!

       – Как пожелаете, миссис! Вечером могу за вами заехать, если появится желание. Поглядите на Санта-Клару с подсветкой. Гарантирую – очень понравится!

       Фёдор расплатился за наш обед и заметил:

       – Между прочим, вы удивитесь, но надо знать. В США в сфере обслуживания везде положено давать чаевые. Причём, дали вы их или зажали, с официанта всё равно снимут налог с чаевых! И чтобы на вас официанты и парикмахеры не смотрели как на последних жмотов, которые их обкрадывают, надо всегда давать. Обычно, процентов пять. В дорогих ресторанах – десять! Имейте это в виду!

       – Век живи – век учись! – усмехнулась Светлана. – Сашка, куда мы попали?!

       – А откуда налоговики знают, сколько наш официант получил чаевых? – удивился я.

       – У них статистика! А верная она или лживая – это не столь уж важно, ведь успешно спорить с налоговиками ни у кого не получается! – вразумил нас Фёдор.

       Когда подъехали к нашему дому, Фёдор, не провожая нас вовнутрь, вручил мне новый сотовый телефон:

       – Я в него уже забил основные номера, и всё оплачено! – пояснил он. – Если что-то понадобится, звоните мне в первую очередь. Буду рад помочь! И не забывайте, что за вами следит не только всевидящее око, но и всеслышащее ухо! – усмехнулся он. – Номер этого телефона я на всякий случай записал вам на листочек. Он – в футляре. Сами разберётесь.

       Фёдор уехал, а мы ввалились к себе домой, и упали на кровать, испытывая такую усталость, будто на нас воду возили. Всё ещё работала большая разница во времени.

       – И как тебе такая Америка? – спросила жена ироничным шёпотом, видимо, из-за усталости. – Домой еще не хочешь?

       – Когда со своей работой познакомлюсь, тогда и пойму! А пока хочу только спать! Спать, спать! Только спать!


       Вечером я позвонил Фёдору, сказав ему, что мы решили сегодня больше никуда не ездить и не ходить, а завтра посмотрим. Можно было бы сходить в торговый центр, да денег пока нет. Фёдор обещал этот вопрос решить, но лишь за счёт моих подъемных.

       Светлана готовила ужин, потом разбиралась в тех женских вещах, которые оказались для нее приготовлены. Вышло совсем не мало – и белье, и верхняя одежда, и обувь, и бог знает, что ещё!

       Уже поздно вечером, около десяти, мы вышли прогуляться по хорошо освещенным дорожкам. Было достаточно тепло и тихо. Просто замечательно.

       От сосен в нашу сторону тянул ветерок, донося запах хвои. Родной, как нам обоим казалось, запах. Родной – значит, запах родины. Оставленной нами родины…

       Между тем, первый день, с интересом проведенный на чужбине, упирался в полночь.

  Глава 22. Раскачка
      Жена удивила с самого утра. Я проснулся в восьмом часу, ее уже не было рядом. Немного полежал. Никаких признаков ее присутствия не добавилось. Стал искать.
      Оказалось, Светлана давным-давно хозяйничала в кухне и уже напекла гору пахучих пирожков. Моих любимых, с повидлом.
      – Светка! Что случилось?! Почему дисциплину хулиганишь?!
      – Это не я! Это рассогласование часовых поясов… Вот я и решила, а то ты у меня голодный!
      – Ты просто героическая личность! И все пирожки в тебя! Теперь придётся приглашать Фёдора?
      – Зачем ещё? Мы сами завтракать уже разучились? – удивилась Светлана.
      – Как зачем?! Пусть он с утра увидит, какая у меня чудесная жена! Пусть даже позавидует!
      Я заметил, что такая постановка вопроса Светке очень понравилась. Ей ведь тоже на новом месте надо самоутверждаться.
      – Ну, если уж так, то, приглашай! – колокольчиком засмеялась жена. – Пусть он тебе позавидует! А то ты сам себе никогда не завидуешь, будто и не догадываешься, какая я у тебя хорошая!
     Я приблизился к жене, чтобы ее обнять, но получил решительный отпор:
     – Ой-ёй! Сашка! – заверещала она. – Всё здесь раскаленное… Для жизни опасно! Беги-ка умываться, лежебока!
     – Нет, уж! У меня – давняя традиция! Я сперва вокруг пруда…
     – Остынет же! – огорчилась жена. – Давай-ка по-спринтерски…


     В восемь, едва вернулся с зарядки, я набрал номер Фёдора. Пригласил его к девяти на завтрак:
     – Не напрягаем мы вас? Успеете?
     – Я – птичка ранняя! – заверил он. – А на дальнейшее планы появились? Вчера-то вы не увидели и десятой части даже самого примечательного!
     – Да, какие там планы?! Поживём – ещё спланируем! Светка в магазины хотела… – я вдруг вспомнил, что об отсутствии денег уже ему говорил, потому напоминание о магазинах прозвучало как недоверие к Фёдору, уже пообещавшему этот вопрос решить. Хорошо ещё, он тактично промолчал, иначе бы пришлось оправдываться. – А теперь вот, я вокруг нашего прудика бегаю, заряжаюсь! И заодно соображаю, где я завтра работать начну? Куда идти? Ума не приложу!
     – Не волнуйтесь, мистер Гвоздёв! Вас обязательно сопроводят и введут в курс дела. Никто не забудет! Так я приду?
     – О! Извините, ради бога, что отвлекаю! Мы вас ждём!

     Фёдор опять продемонстрировал свою пунктуальность. Ровно в девять зазвонил колокольчик.
     Фёдор без тормозов поглощал красивые пирожки и нахваливал хозяйку:
     – Это же надо, как вы всё умеете, миссис! Наверно, ночь не спали?
     – Что вы, Фёдор! Всё утречком! На скорую руку… Всё равно ведь не спится, а нужные продукты, благодаря вам, под рукой оказались! Вот когда закончатся…
     – Не переживайте, миссис! Всё наладится! У такой деятельной женщины как вы, иначе и быть не может! А пирожки – просто чудесные! Даже вкус кофе у вас особенный, хотя он как везде…
     – Вы меня совсем захвалите! – засмеялась довольная хозяйка. – А куда теперь нас повезёте или поведёте?
     – Как вы и собирались, миссис! В торговый центр!
     – Ой, спасибо вам! – обрадовалась жена. – Надо мне что-то такое заиметь, чтобы от местных женщин не особо отличаться!
     – Как пожелаете, но вы и сейчас на высоте! – успокоил ее Фёдор. – Лучше такой и оставайтесь!


     Светка порхала по зеркально отполированному полу огромного универсального магазина вдоль множества торговых точек, пока мы беседовали с Фёдором в микроскопическом кафе, встроенном по соседству.
     Фёдор всё толково жене объяснил:
     – Вы смотрите, миссис, на что глаз ляжет! Выбирайте, меняйте, меряйте, что душе угодно! Если будут заминки, то к вам сразу придут на помощь, даже просить не придётся! А если надумаете что-то взять с собой, так только рукой продавцу покажите – товар вам отложат и упакуют, а я потом расплачусь! И не стесняйте себя ни в чём, ведь в моих руках ваши деньги! Вам с сегодняшнего дня открыт кредит на сумму подъемного пособия. Ваш муж в курсе, сколько это получается в долларах!
     – Спасибо, сэр! – шутливо поклонился я. – Знать бы только, что раньше произойдёт?! Кредит закончится или моя жена покинет торговый центр?
     Фёдор шутку поддержал:
     – Вы теперь, сэр, человек не бедный! Можете по таким пустякам не тревожиться! Однако должны знать, что в этом Центре всё дорого. Кое-что может стоить в несколько раз дороже, чем то же самое, но в каком-нибудь невзрачном магазинчике вдали от центра. А жена у вас – просто прелесть! Такая жена, точно, ни в чём и никогда не подведёт! Но и для нее ничего не жалко!
     – А ваша? – сделал я пробный выстрел.
     – И моя не подведёт! – Фёдор опять неопределённым ответом сумел не внести ясности в интересующий меня вопрос о его личной жизни.

     Продолжать разговор я не решился, только подумал: «Хороший ведь мужик, но что-то у него не отлажено в жизни, потому и скрытничает. Но торопить его я не буду. Шила в мешке ему всё равно не утаить!»
     Скоро подошла Светлана:
     – Я готова! Всего одно платьице придётся дома подшить… Не заметила, есть ли у нас швейная машинка?
     – Миссис! – вступил в разговор Фёдор. – Может, попробуете иначе? Вы покажете продавцу, что надо сделать, а магазин доработанную вещь привезёт вам домой! Адрес я им назову, а остальное мы и сейчас сможем забрать. Вас это устроит?
     – Чудненько! Я бы и сама подшила, да пока не знаю, что и где искать!

     Пока Светлана ставила задачу в примерочной, не зная ни слова по-английски, Фёдор объяснил мне, как пользоваться кредитной карточкой. Оказалось просто.
     – И что дальше, миссис? – продолжал беспокоиться о нас Фёдор, как только Светлана вернулась к нам.
     – А! – лихо взмахнула рукой жена. – К океану хочу! К настоящим акулам!
     – Ваше желание – закон! – согласился Фёдор, принимая часть покупок на себя. – Вот только сначала акул предупрежу, чтобы не поступали с туристами по своей давней привычке!
     Светлана красиво рассмеялась.

     Повинуясь пожеланиям тех Читателей, которые могут упрекнуть меня в затуманивании главного второстепенным, я опускаю повествование о совместной прогулке к побережью Тихого океана и о моих с женой впечатлениях по этому поводу.

     Скажу лишь, что Фёдор опять проявил удивительную выдержку, заранее не забивая мне голову тем, о чём известил лишь по приезду к нашему дому.

     Будто между прочим, якобы только сам случайно вспомнил, он сообщил мне, что завтра в девять тридцать утра в одном из корпусов университета Санта-Клары он должен в целости и сохранности сдать меня доктору Кеннеди. Потом меня представят всему руководящему составу университета и другим должностным лицам, в коих я буду заинтересован в процессе дальнейшей работы.

     – Уяснил! – заверил я с готовностью.
     – Но и это не всё! – Фёдор с улыбкой обратился к Светлане. – Миссис, думаю, что я могу надеяться на ваш безукоризненный вкус. Пожалуйста, сегодня же помогите мужу всё проверить! Завтра к девяти часам на нём должен быть безупречный костюм и всё остальное, что необходимо в торжественных случаях! Не смею вам напоминать о мелочах! – поклонился он моей жене. – Итак, завтра к девяти часам я жду мистера Гвоздёва у вашего дома в полной готовности!

     Мы оба поклоном головы дали понять, что нам вполне ясна важность предстоящего момента.
     – И ещё одно! – теперь Фёдор обращался уже ко мне, несколько смущенному тем, что одевать меня поручили моей жене, будто беспомощного мальчика. – Вас, мистер Гвоздёв, я очень прошу еще сегодня сообщить мне, и сообщить без промедления, если что-то из вашего гардероба окажется не в надлежащем виде. Тогда мы успеем всё исправить! Не забывайте хорошую русскую пословицу, что везде встречают по одёжке! Как будто всем это понятно, но жизнь свидетельствует, что каждому понятно по-своему! Может быть, потому мне приходилось встречать ваших соотечественников, которые в стремлении поразить всех, являлись на встречу с деловыми людьми в джинсах и даже в белых носках. Вы, конечно, сами понимаете, что после такого представления солидные люди не могли их воспринимать всерьёз! Умышленное нарушение общепринятого этикета всегда приравнивается к вызову, брошенному окружающим! А это здесь не прощается.
      – Хорошо, Фёдор! – раньше меня среагировала Светлана. – Будьте спокойны! Мы сейчас же приступим.

      Когда Фёдор отъехал, я с укоризной спросил жену:
      – Ну, моя волшебница! Как у вас всё легко получается! «Будьте спокойны! Мы сейчас же приступим!» – передразнил я Светлану. – И где теперь мне взять костюм как у лорда?
      – Сашка! Скажи, пожалуйста, мне по большому секрету: все гении такие бестолковые? Неужели сам ещё ни в один шкаф не заглянул?
      – А мне-то это зачем?
      – Нет! Вы посмотрите на него! – хохотала Светлана. – Ты мне всё больше нравишься, чудо ты Нью-американское! Фёдор будто в воду глядел, когда мне это дело доверял! Пошли-ка лучше в дом! – продолжала смеяться надо мной жена. – Там я тебя как лорда и одену.

      Всё оказалось точно по мне – и костюм, и обувь. Прекрасная рубашечка, гармонирующий с костюмом галстук, и длинные черные носки. Даже приятные батистовые носовые платки – целая стопка! И гладить ничего не понадобилось, хотя Светлана отыскала и утюг, и гладильную доску.

      Я позвонил Фёдору, чтобы он не беспокоился – всё мне в самый раз и в полной готовности!
   
      Пока ужинали, я пытался не вгонять себя в транс от приближения завтрашнего дня.
      – Завтра у меня трудный день. Придется своим костюмом и молчанием покорить нужных мне американцев! Доктор Кеннеди, конечно, представит меня самым лучшим образом: «В ваш коллектив, господа, вливается новый сотрудник, который ни в чем, ни бельмеса не понимает! Прошу его любить и жаловать!»
      – Так и будет! – хохотала Светлана.
      – Ты вообще предвидишь ситуацию? Я же появлюсь пред ними словно манекен – не живой, но с красивою улыбкой! И каждый подумает: «И почему вы постоянно молчите? И как вас понять, сэр? А не лучше ли вам немедленно отсюда убраться, сэр, и никому не мешать работать?»
      – Не усложняй! – успокоила жена. – Коль они в тебе заинтересованы, то пусть их голова и болит! Что-нибудь, да придумают! А ты только щёки раздувай, будто всё здесь не по тебе! – засмеялась Светлана, так как ей и самой понравилась такая картинка.
      – Раздуванием щёк работу не наладишь… С университетскими начальничками я ещё как-то разойдусь, поулыбаюсь им налево и направо, а как подчиненным задачу поставлю? Или они всё сами знают, а я только за деньгами буду приходить?
      – Не усложняй, прошу тебя! Всё предусмотреть не получится! Сориентируешься на месте и по ходу! Одно я твёрдо знаю – тебе надо выспаться, чтобы завтра светить своей светлой головой на все четыре стороны!
      – Раз у тебя так легко всё выходит, придётся взять тебя с собой. На удачу! Подбирай себе наряды!
      – С превеликим удовольствием! – расхохоталась Светлана. – Я уже разговорник на полке обнаружила. Русско-английский! Уже кое-что даже выучила! «Мсье! Я бывший депутат бывшей государственной Думы…»
      – Ладно, депутат! Утро вечера мудреней! Идём в палаты…

                Глава 23. Первый старт
      На следующий день я впервые на американской земле встретился с доктором Кеннеди. Если судить по его улыбке, мне он был искренне рад. Я выразил ему то же самое, насколько смог, основательно задавленный всяческими тревогами. При этом ещё и полагал, будто очевидную мою неуклюжесть в контактах с американцами и без моих извинений все смогут списать на моё стартовое волнение.

      Следуя за доктором Кеннеди, я проследовал до конца узковатого, но изящно отделанного коридора с красивыми светильниками, поднялся на второй этаж и вошёл, скорее всего, в приемную ректора.
      Фёдор, сдав меня шефу, двигался за нами чуть позади.

      В приёмной доктор Кеннеди мило улыбнулся секретарше, сияющей улыбкой бесконечного счастья, и что-то ей проговорил, о чём я мог лишь догадываться. Женщина вскочила из-за своего стола и с прежней улыбкой распахнула перед нами дверь к тому, на страже кого она здесь и находилась. Я зашел следом за доктором Кеннеди. За мной проследовал и Фёдор.

      Перед нами открылся большой кабинет с множеством окон, на которых были приспущены французские шторы, тем не менее, рассеянного дневного света для работы вполне хватало.

      Из-за главного стола нам навстречу выплыл улыбающийся человек с японскими глазками, обращая всё внимание на моего шефа, как на того человека, которому старался изо всех сил услужить. Одновременно с ним ещё человек десять оторвались от длинного стола и, как казалось, безмерно радуясь нашей встрече, улыбались во все рты, наблюдая со стороны церемонию торжественной встречи.

      Человек с японскими глазками, скорее всего, и был ректором. Он одной рукой бережно меня полуобнял и, остановившись перед шеренгой своих подчинённых, стал, не теряя улыбки, информировать их на английском. Из всей его доброжелательной речи я понял лишь свою сильно искажённую фамилию.

      В шеренге все улыбались и кивали головами, с таким обожанием глядя на меня, будто всю жизнь только об этой встрече и мечтали. Я тоже, глядя по очереди каждому присутствующему в лицо, учтиво склонял голову, изо всех сил старясь улыбаться. Вряд ли моя улыбка передавала такую же радость, но на большее без тренировки перед зеркалом я пока не годился.

      Фёдор прошептал для меня сзади, что все они рады знакомству и готовы мне во всём помогать, что будет в их силах. Я опять всем поклонился, надо понимать, в знак ответной благодарности, едва удерживая на лице глупую улыбку, застывшую как безжизненная маска.

      Через три минуты пытка знакомством закончилась, и мы, поклонившись, покинули кабинет в том же порядке, как в него и вошли. Секретарша, провожая нас, всё ещё не могла скрыть своего непомерного счастья от встречи с нами.

      – Мне кажется, всё закончилось благополучно! – подвёл итоги доктор Кеннеди, остановившись в каком-то холле вдали от кабинета ректора. – Не так ли, мистер Гвоздёв? – спросил он с усмешкой, видимо, вспоминая, как я лихо сумел сыграть свою роль, ни разу не раскрыв рта.
      – И с кем же я теперь знаком? – поинтересовался я.
      – Извините, сэр, что не познакомил с каждым! Вам пока трудно понимать этих людей! – дипломатично закруглил доктор Кеннеди. – Это были ректор университета профессор Кохито, слева проректор университета профессор Ривера и другие члены ученого совета. А теперь мы обсудим некоторые ваши служебные дела. На это у нас осталось полтора часа. Потом – обед, если меня не отвлекут иные дела, а после обеда, может быть, осмотрим вашу лабораторную базу. Пока же предлагаю зайти в одну из аудиторий, которую для нас благоразумно зарезервировал мистер Фёдор. Она – рядом!

       Когда все присели, доктор Кеннеди раскрыл свою папку для бумаг и сообщил мне, что все мои пожелания, оговоренные нами ранее, учтены в итоговом варианте контракта.

       После его подписания я стану главным менеджером известного мне проекта. В интересах проекта утверждены и скоро будут сформированы четыре лаборатории. Пока штатное расписание сделано только на английском языке. Конкретные работники по лабораториям окончательно не распределены, но уже есть достаточно опытные начальники лабораторий. Все они – мои соотечественники, разумеется, знающие русский! Это должно способствовать взаимопониманию и более успешному старту всего проекта.

       Все начальники лабораторий безукоризненно владеют и английским, и сразу смогут руководить работами в своих лабораториях. Для них подобраны очень хорошие специалисты, каждый в своей области, но самых разных национальностей, возрастов и даже полов.

       К сожалению, вместе никто из них не работал, то есть, коллективы не сформировались, люди в работе между собой не притёрлись. Понадобится время и внимание. Вполне возможно, придётся привлекать психологов. Пока, всё это – не ваша забота, но потом придётся следить за тем, чтобы ничего не мешало максимальной отдаче каждого, чтобы не возникало взаимной неприязни и, тем более, конфликтов.

       Все люди имеют самое поверхностное представление о целях дальнейшей работы. Но все знают, что все работы будут выполняться в рамках научных программ университета.

       – А теперь более подробно поговорим о лабораториях! – предложил доктор Кеннеди. – Первая из них – цифровая лаборатория математического моделирования центральной нервной системы высших животных, девять специалистов и начальник лаборатории. Вторая – биологическая лаборатория проблем центральной нервной системы высших животных. В ней семь специалистов. Третья – лаборатория проблем совместимости в системе «Человек-машина», девять специалистов. И, наконец, последняя – лаборатория проблем моделирования человеческого интеллекта, девять специалистов. Таким образом, в вашем распоряжении будут тридцать восемь отличных специалистов. Кроме того, к лабораториям будут прикреплены лаборанты, ещё двадцать человек. Штаты по необходимости можно пересматривать, лучше это приурочивать к концу года.

       Я впитывал информацию, стремясь сразу решить задачу распределения обязанностей между лабораториями, но сделать это наскоком мне не удалось.
       – Как вы могли заметить, упоминания о геронтологии в названиях лабораторий нет! – обратил моё внимание доктор Кеннеди. – И это, разумеется, не случайно. Поставленная перед вами цель и отдельные задачи по ее достижению можно сказать, секретны. Разглашению не подлежит ничто! Допустить утечку информации о целях исследования категорически нельзя ни нам, ни вам! Потому вам придётся всё держать под своим контролем, чтобы никто не смог соединить все наши работы воедино. Не смог бы их соединить даже в своём представлении! Это важно! Вы отвечаете буквально за всё в этом проекте! И за весь проект в целом! Но любой ваш подчиненный должен знать лишь свои задачи, не касаясь чужих задач. Начальники лабораторий, имейте это сами в виду, также не должны иметь полного представления о конечной цели исследования. По понятным причинам весьма желательно, чтобы они взаимодействовали между собой только через вас, возможно, в формате совещаний. На ваше усмотрение! Все лаборатории будут размещены в одном корпусе, но на разных этажах, так что для тесных контактов причин у работников не будет. Ваш кабинет находится на втором этаже под номером 264 с именной табличкой «Ответственный менеджер проекта мистер Александр Гвоздёв». По своему усмотрению вы можете посещать любую лабораторию или по телефону вызывать к себе начальников лабораторий. Контакты по работе с посторонними людьми в стенах университета без моего ведома, не приветствуются. Вопросы ко мне?
       – В общем-то, пока мне всё понятно, сэр! – подтвердил я.
       – Вот и хорошо! – мимоходом заметил шеф. – Теперь займёмся настоящим делом. До пятницы вам нужно разработать для каждой лаборатории программу работы. Все четыре программы должны содержать конечные и ближайшие цели деятельности каждой лаборатории. Ближайшие цели могут быть рассчитаны в зависимости от их сложности, на один месяц, а, возможно, и на год. Решайте сами. Распределение обязанностей между специалистами и их загрузка – это уже забота начальников лабораторий, но вы должны быть в курсе и распределения обязанностей, и, естественно, их выполнения. Вам понятно?
      – Вполне!
      – Тогда, – продолжил доктор Кеннеди, – в пятницу утром мы с вами окончательно согласуем программы каждой лаборатории, которые вы сами и разработаете. Затем вы обживёте свой кабинет и с мистером Фёдором ознакомитесь с лабораториями, а я размножу сделанные вами программы для вручения начальникам лабораторий. Вручать буду в вашем, разумеется, присутствии. Думаю, каждому из них придётся дать неделю для предварительного распределения обязанностей в лабораториях, но пока без конкретной постановки задач подчиненным. Все работники лабораторий начнут официально оплачиваемую работу только в день получения задачи. Накануне им покажут рабочее место, доведут распорядок дня, внутренние правила поведения и тому подобное. Это сделают начальники лабораторий. Вопросы ко мне есть?
      – Да, сэр! Каким образом мне связываться с вами?
      – Если что-то важное, если что-то тормозит работу, то по телефону в любое время суток. И, разумеется, точно так же в случае любых происшествий или каких-то угроз. В остальных случаях, либо через мистера Фёдора, либо в пятницу. В этот день я всегда буду у вас, а вы извольте быть готовым отчитаться за неделю и подготовить для меня вопросы. Это всё?
      – Нет, сэр! Хотелось бы поскорее покончить с моей немотой, но не знаю, как это лучше организовать?
      – С этим – к мистеру Фёдору! Мы оплатим ваш общий курс английского языка, а за жену вы заплатите сами! Фёдор в ближайшее время решит ваш транспортный вопрос. Ведь на курсы вам, скорее всего, придётся ездить в Сан-Хосе. Ездить, когда вам самим это будет удобно, но не помешает работе. Теперь всё? Мы оба спешим заняться своими делами, не так ли, сэр? Обед, к сожалению, отменяется! Напоминаю, что мы встретимся в пятницу утром для обсуждения программ. Удачи вам во всех делах, мистер Гвоздёв!

      Я остался наедине с Фёдором. Он предложил немедленно отвезти меня домой, чтобы сразу заняться предстоящей большой работой, остальное обещал продумать сам и меня проинформировать сегодня же.
      Возражать не имело смысла – меня всё устраивало! Мы расстались у ворот моего дома.
      
      Странно до невозможности! – удивился я. – Но ведь я только теперь обнаружил, что кроме калитки в нашем заборчике предусмотрены и ворота, и даже гараж. Он оказался до такой степени задекорирован, что совершенно незаметно вписывался в фасад нашего дома. Удивительно, но у меня до сих пор не возникало мысли его обследовать. Больно уж я не внимателен – не заметил в своем доме огромный гараж! Права Светка, будто я летаю в грозовых облаках, где меня постоянно бьют молнии! То костюм не заметил, теперь гараж в собственном доме отыскал! Ладно, гаражом займусь позже, а сейчас обед, и сразу за работу! Успею ли за два дня? И печатной машинки нет, и компьютера нет! Почему сразу не спросил? Надо подключить Фёдора…

      – И с чем тебя можно поздравить, мой гений? – встретила меня Светлана с большим участием. – Понравился ли твой костюм? – она засмеялась, целуя меня.
      – Начало положено – только и всего! – в ответ поцеловал я супругу. – Существенных результатов пока нет, и не предвидится, а костюм не заметили, вот если бы его не было…
      – Ну и хорошо! Поздравляю тебя, родной! Будем обедать? Я-то сегодня хотела к соснам сходить, но закрутилась… Может, позже сходим?
      – Ох, Светка! Теперь я и не знаю! Мне бы поесть, и сразу за работу! За два дня надо закончить то, что не знаю, как начинать?!

      После обеда я ушёл в кабинет и прикрыл дверь – надо приучать жену, чтобы впредь не мешала работать.
      Со студенческой поры я знал, если предстоит написать значительный труд весьма мутного содержания, который в виду сложности темы мысленно не просматривается от начала до конца, то самой большой ошибкой было стремление продумывать его сколь угодно времени, до полной ясности, а уж по достижении совершенства всё записать набело!
      Вроде бы так поступать разумнее всего, но на практике, я уже знал, ничего не выйдет. Думать можно до бесконечности, но на бумаге-то ничего не появится, пока не станешь писать.
      Потому разумнее всего писать сразу, что в голову придёт! Не от балды, разумеется, а со знанием дела, и уже потом исправлять то, что получилось, и доводить его до совершенства. Так всегда получалось лучше и быстрее.
      Вот я сразу, не заботясь о стиле и однозначности формулировок, и выписал для себя последовательность наиболее важных мероприятий, которые придётся выполнить для достижения конечной цели. Долго мучился, наконец, результат оказался предо мной в более или менее законченном виде.

      Заголовок с учётом секретности получился чересчур туманным, плохо выражавшим суть работы, но и бог с ним.
      В общем, вышло следующее:
      «Комплексная программа достижения цели, согласованной с заказчиком ранее».
      А предварительное содержание программы получилось почти нормально! Даже удивился, когда управился всего за полтора часа.
      Вот оно, первоначальное содержание.
      Разработка микрокомпьютера (МК) с параметрами, соответствующими требованиям задания, представленного в Приложении 1.
      Разработка методологии сбора, систематизации и формализации параметров, характеризующих осмысленно действующий субъект, а также разработка полного объема информации, всесторонне и адекватно характеризующей поведение исследуемого субъекта в характерной для него среде обитания.
      Разработка математической модели центральной нервной системы (ММ ЦНС) исследуемого субъекта в условиях повседневной для него действительности.
      Разработка методологии загрузки, как формализованных параметров, так и максимального объема информации от исследуемого субъекта в ММ ЦНС.
      Разработка методологии замены ЦНС субъекта МК с загруженной в него ММ ЦНС.
      Исследование проблем автономного функционирования МК с ММ ЦНС на основе естественных биологических функций самого субъекта, и разработка методик для внедрения автономного функционирования МК с ММ ЦНС.
      Разработка методологии достижения и поддержания внешнего сходства субъекта заданному образу в течение длительного времени с учётом эффекта естественного старения.
      Разработка методологии подключения МК с ММ ЦНС к естественным органам чувств субъекта для адекватного восприятия комплексного информационного поля в режиме реального времени и трансформации его в «жизненный опыт».
      Изготовление опытных образцов в соответствии с п.п. 1-4, 6-8, для проведения натурных испытаний.
      Проведение натурных испытаний опытных образцов по п. 5.

      Ну, что ж! Вполне нормально получилось. Если бы на меня не давила глуповатая секретность, то можно было бы всё написать человеческим языком. Но раз уж самая важная часть сегодняшней работы мною сделана, да еще сделана неожиданно быстро, оставлю-ка я ее, как всегда это делал, дабы отлежалась, а сам схожу со Светкой к соснам.

      «Нам нельзя прятаться друг от друга, – думал я! – У нас всегда должны быть совместные интересы, общие темы, дела, обязанности и, конечно, разговоры. Без этого люди непременно отдаляются. Без этого они начинают замечать в своём супруге то, что замечать им и не следует, что может породить разрушающие семью сомнения, неудовлетворённость, подозрения и привести к самым ненужным для обоих выводам и последствиям. А мы в этой Америке одиноки, как двое посреди океана».
   
      Сейчас, пока мы оба не знаем английского языка, нас этот факт ещё как-то сближает, хочешь-не хочешь, а потом очень сильно изменятся жизненные среды каждого, появятся новые контакты, возникнут непересекающиеся интересы. Светка станет напряженно учиться, а это ведь – полный набор больших проблем, в то время как меня засосёт своя работа над проектом!

      Тогда ничего не попишешь! Встречаться станем только по вечерам и ночам! А головы даже в то короткое время будут забиты у каждого своими делами!

      Объективные трудности и на фоне разных жизненных обстоятельств – это мне вполне понятно! Но нам всё равно, чтобы не творилось в этом мире, нельзя потеряться в море чужих иностранных людей! К тому же мы и русскими должны оставаться, ведь не вечно же мы будем меж двух океанов?! И нашего гражданства именно потому я менять пока не намерен.

      Светка обрадовалась моему предложению и мигом закруглила свои кухонные дела:
      – Я готова, сэр! – отрапортовала она. – Даже переодеваться не буду, ведь это наш лесок! Значит, можно по-домашнему, без галстука, официального костюма и высоких каблуков! – засмеялась надо мной Светка. – Мы – люди простые! Мы – люди совсем не учёные! Нам всё можно! Конечно, пока деньги есть! – хохотала счастливая Светка. – А если закончатся, так мы у Фёдора попросим!

      Те сосны нам казались уже почти родными. Они были высокими, с зелёными шапками хвои, которая, пожелтев, равномерно устилала землю вокруг, будто иголки здесь никогда и не ворошили.

      Прямо-таки, как на родине. Тянет ведь домой. И сердце щемит. Как там Пашка? Как живут родители Светланки? Но возвращаться даже в отпуск ещё не время – только ведь приехали. Надо утвердиться, надо врасти, надо выдать первые результаты, надо добиться доверия к себе, как к человеку, который способен сотворить то, что не сделал сам Господь – вечную жизнь. Но не для себя – для кого-то другого!
   
      Интересно знать, можно ли мою предполагаемую деятельность расценить как сотрудничество с вражеской страной? Вроде бы, никакой военной и экономической помощи я ей не окажу, даже если всё получится.

      Вот только как такое фантастическое дело может получиться!? Если смотреть на всё объективно, то в моих руках оказался чистейший прожект, а если смотреть с моих личных позиций, то вполне можно его и полноценной аферой посчитать!

      Можно! Согласен! Но оцениваю-то не я! Им надо – а я всего лишь согласился сделать! Потому дальше может произойти как у Насреддина. За отпущенное мне время, либо я всё сделаю, либо я помру, либо ишак помрёт!
      – Ты осторожнее танцуй под соснами! Осторожнее, Светка! – предупредил я жену.
      – А чего мне здесь опасаться? – не поверила она.
      – Так ведь шишка может упасть! А они здесь размерами с кокосовый орех бывают! Особые, пальмососновые!
      – Ну-ну! – смеялась жена и неудержимо носилась под соснами. – Я будто дома побывала! И не знаю, кому спасибо за такое счастье сказать?! Не сами ведь они выросли здесь, эти чудненькие сосёнки!?

      По приходу домой я снова засел за работу. Разработал удачные ленточные графики, позволившие наглядно представить взаимосвязи и последовательность выполнения отдельных работ комплексной программы. Потом раскидал все работы по лабораториям.

      Сразу обнаружилась значительная неравномерность загрузки лабораторий по времени, поскольку начало работ в одной из них зависело от завершения работ в другой. Придётся, либо сокращать состав лабораторий поначалу, а потом его восстанавливать – плохое предложение, – либо надо как-то перераспределять работы между лабораториями.

      Но самое главное, что я уяснил, погружаясь в свою работу, выходило так, что на определенном этапе к нам должны будут присоединиться хирурги, которых у меня пока нет. Причём, специалисты нужны высочайшего уровня, способные заменять содержимое головы неким рукотворным устройством. То есть, если отбросить всякие предрассудки и недомолвки, нам предстоит лишить человека его головного мозга, а вместо него поставить и заставить работать в унисон с организмом своё электронное устройство.

      Такая работа меня весьма страшила. Ведь она была сложнейшей сама по себе, и к тому же предполагала столь значительное вмешательство в организм живого человека, которое вполне должно было бы восприниматься всем научным сообществом, как совершенно недопустимое, граничащее с убийством или проведением опытов на человеке.

      Нюрнбергским трибуналом подобные опыты расценены как особое зверство, направленное против человечности.

      «Мне только и осталось попасть под такое обвинение! Фашистом, того гляди, признают! Надо этот вопрос решать как-то иначе. Уж пусть его улаживает сам доктор Кеннеди! Он любые законы и любую ответственность обойдёт!»

      Однако мне тогда верилось, будто невероятная сложность моей работы всё же может быть преодолена. Ведь был же в СССР такой ученый как Владимир Петрович Демихов.

      Он ещё в 1937 году, будучи студентом медфака, сконструировал и собственноручно изготовил первое в мире искусственное сердце, а потом вживил его в собаку. И та собака жила еще целых два часа. То есть, она умерла не оттого, что ее подвело новое сердце. Возможно, биологическая несовместимость повлияла или что-то иное, мне, не специалисту в медицинских вопросах, непонятное.

      Но я многое запомнил об этом человеке, поскольку считал его не иначе, как истинным гением, величайшим светилом хирургии, основоположником мировой трансплантологии. Таким он по своей сути и являлся, хотя официально долго оставался непризнанным.

      Работать Демихову во многом помешала война. Она отняла четыре драгоценных года, которые Владимир Петрович мог бы использовать для своих исследований. Между прочим, всю войну он служил в армейской патологоанатомической лаборатории, то есть, по специальности. А уже в 46-м году сделал первую операцию по пересадке сердца. Первую операцию свою, и первую в мире!

      А в СССР зачем-то всё время сказки рассказывали про первенство в этом деле Бернара из ЮАР. Совсем не понимаю, кому и зачем была выгодна такая ложь? Тем более что сам Бернар везде и всюду подчёркивал, что является учеником Демихова и гордится этим.

      Очень скоро после первого успеха Демихов пересадил собаке одновременно и сердце, и легкое. Позже Владимир Петрович пересаживал даже печень, потом опять сердце, но уже сложнее – без применения искусственного кровообращения в ходе операции!

      И во всем он становился первопроходцем! Да еще и успешным первопроходцем! Кстати, знаменитое сегодня и часто выполняемое коронарное шунтирование – это тоже его заслуга, его технологии.

      Но самая потрясающая работа Демихова – это пересадка собаке второй головы! Причём, таких собак он сотворил целых двадцать! И все головы всех подопытных собак нормально функционировали рядом с их собственными головами! Все они нормально лаяли, независимо поворачивались в разные стороны, откликаясь на внешние раздражители! Они ели, наконец! Фантастика, которая только в руках Владимира Петровича становилась обычной практикой хирурга.

      Когда я впервые узнал об этом человеке и его фантастических работах, то был сражён наповал! Подобное никак не укладывалось не только в моей голове, но даже в головах хирургов, с которыми я делился этими знаниями. Каждый раз оказывалось, что наши хирурги об этом даже не слыхивали! Они отказывались мне верить! Так кто же их учил?! В каких вузах они учились? Почему от них скрывали столь выдающиеся достижения советских коллег?!

      И как вообще можно было сделать чудеса, которые делал своими руками Демихов? Как на те чудеса можно было хотя бы решиться?!

      Я тогда еще мог представить, что кому-то по силам пришить аккуратно отрезанную голову уже мертвой собаки. Но ведь и для этого нужно точно соединить все сосуды, да так, чтобы они не рвались нитками и не протекали! Надо сшить все мышечные волокна, чтобы они могли работать! И кожу надо сшить без складочек, а не в единый грубый шрам! И нервные волокна! А куда пришивать вторую голову, если места для нее природа не предусмотрела?! Это же не кулинария!

      Но самым непостижимым мне казалось восстановление разделенного позвоночника, да еще со всеми его нервами из сложнейшего, тончайшего и чрезвычайно уязвимого нервного ствола, проходящего сквозь позвонки!

      Но мои восторги и вопросы на том не закончились.

      Ко времени, когда я узнал о Владимире Петровиче Демихове, в медицине давно научились делать операции по шунтированию коронарных сосудов сердца и по пересадке сердца. Но, насколько мне известно, такие операции по-прежнему ординарными не считались.

      И действительно, в районной или даже в областной больнице их запросто не делали.

      К каждой операции подключались многие заслуженные хирурги, опытнейшие операционные сёстры, концентрировалось множество всевозможных аппаратов искусственного дыхания, искусственного кровообращения, контроля состояния пациента, текущего контроля множества параметров… В ходе операции оборудование обслуживали многие и многие специалисты. Требовались особые медикаменты, инструменты, материалы. Операции проводились в течение многих часов, да еще, бывало, даже разными сменами хирургов, поскольку одна смена не выдерживала физических нагрузок от начала и до конца операции.

      Именно потому, как обязательно объясняли непосвященным, будто вдалбливая эту информацию, подобные операции стоили сотни тысяч и даже миллионы долларов! Разумеется, их делали только счастливчикам.


      Но как же тогда при всех этих непомерных сложностях один-единственный студент, хотя и гениальный, делал всю операцию от начала и до конца, используя только самостоятельно разработанное и изготовленное им же сердце?! И всё выдерживал! И оперируемые собаки выдерживали! И со всем он справлялся! И даже ни у кого не консультировался, поскольку всё равно никто и ничего посоветовать ему не смог бы! И без миллионов долларов как-то обходился!

      Почему никто из хирургического окружения Демихова о подобных операциях не то чтобы не мечтал, но даже не считал их возможными! Мне трудно представить, что не нашлось никого, кто не попробовал бы перенять столь драгоценный опыт! Так в жизни просто не бывает – всегда находится кто-то ищущий, амбициозный, в конце концов, просто добросовестный, думающий наперед о своих пациентах. Но рядом с Демиховым никого почему-то не оказалось.

      По-моему, такое могло произойти лишь в одном случае – другим делать такие операции не разрешали! Да и самому Демихову мешали и угрожали. И факты из его жизни моё предположение подтверждали.

      Ладно! Эти вопросы я еще как-то сумел переварить, но…

      Вернусь к пришиванию на законное место хотя бы своей собственной, то есть, родной головы! Я имею в виду голову собаки.

      Допускаю, что вернуть всё в прежнее состояние, которое было продумано и создано природой, еще как-то можно! Разумеется, при особых знаниях, умениях, навыках, при наличии специального оборудования и медикаментов. Но как приделать вторую голову? Куда ее приделать, если место для нее природой не предусмотрено?!

      Ведь, простите за сравнение, даже обычную водопроводную трубу приделать в непредусмотренном месте очень трудно, если не применять варварской сварки и плашек, метчиков и подходящих переходников! А куда же «приварить» торчащие из головы позвонки?

      А ведь Демихов всё «приваривал»! И шея-то у собаки после операции работала как своя собственная! И лишние кости не торчали! И головой собака вертела! Сама вертела! По личному собственному желанию, так сказать! Значит, не только позвонки Владимир Петрович куда-то «прикручивал», но и сосуды прилаживал, и нервные волокна соединял так, что они передавали все сигналы от мозга второй головы, как свои родные! И обе головы вели себя так, будто они принадлежали двум полноценным собакам, а не одной двухголовой!

      Ситуация казалась такой, что будь шеи у тех голов подлинней, так они бы поворачивались одна к другой и ласковыми взглядами обменивались! Может даже, Демихов мог бы сделать и не сказочного, а настоящего Горыныча!

      Но как же Владимир Петрович Демихов творил свои невозможные чудеса? У него бы другим хирургам поучиться! И создать бы ему все условия и для исследований, и для работы, и для обучения других хирургов, и даже для отдыха – и физического, и морального! Сколько он всего пережил, прежде чем решиться на операции, которые другие хирурги даже мысленно представить себе боялись!

      Так нет же! Владимира Петровича принялись усиленно травить. Директор 1-го Московского мединститута, в котором Демихов уже успешно проработал пять лет, Владимир Кованов, не допускал к защите диссертации без каких-либо оснований. Вернее, основания-то были, но личные и корыстные!

      Понятное дело, такой конкурент, которым после защиты диссертации оказался бы Демихов, Кованову был опасен. Хотя именно Демихов, величайший ученый-практик да ещё со степенью доктора наук, а не сам Кованов, был куда более достоин должности директора мединститута.

      Демихову пришлось искать другое место работы. Он остановился на институте Склифосовского, где успешно защитил сразу две диссертации в один день! Этот человек буквально во всём был неподражаем! Ну, кому такое могло прийти в голову?!

      Но спустя два года Демихов, видимо, и там сильно перепугал каких-то высокопоставленных персон. В результате новой атаки с их стороны он на полном серьёзе был обвинен в псевдомедицинской деятельности!

      Ничего себе! Так они могли и Ломоносова сожрать, подвернись он им под руку! Для советской науки ничего невозможного не было!

      Демихова буквально раздавили те «авторитеты», которые вряд ли хоть в чём-то могли с ним сравниться. Какая уж там наука?! Одни мерзкие интриги! И именно так было везде и всюду, хотя не в каждом конкретном случае! Если человек мало что собой представлял, то его вполне могли всюду пропускать беспрепятственно, в должности повышать и даже орденами награждать! Он же безопасен для начальства, как тот червяк!
 
      Предполагаю, что столь мощный натиск был санкционирован с самых высоких медицинских «верхов». Только в таких случаях ученые мужи, дерущиеся за должности под ковром, проявляют редкое единодушие. Верхи же подключились к этому делу, как у нас часто бывало, по собственной благосклонности, лишь по многочисленным просьбам «уважаемых ученых». То есть круг нападавших на Демихова подлых посредственностей сомкнулся. Проступил наружу самый обычный заговор, управляемый каким-то корыстным начальником.

      Неужели указания по травле гения поступали из самых заоблачных верхов? Возможно, но всё же маловероятно.

      В ситуации Велихова было бесполезно что-то доказывать с научных позиций! Даже абсолютные и многочисленные приоритеты в области созданной им же мировой трансплантологии во внимание не принимались, будто несущественные.

      А судьи-то кто? Разве хоть кто-то из состава того судилища мог пришить собаке вторую голову, заменить печень, сердце или лёгкое?! Потому-то они и испугались, что Владимир Петрович своими операциями высветит всю несостоятельность многочисленных «великих учёных»!

      Для верности результата они попытались даже выданную Демихову квартиру отобрать, доказывая якобы ошибочность ее получения. Ну, и распоясались, безнаказанные негодяи!

      «Хорошо бы не сдержался! – наверняка, надеялись они. – Хорошо бы его сердце подвело! Инсульт или инфаркт! Тогда и хлопот было бы меньше по устранению этого несносного выскочки!»

      «Ну, знаете ли, господа «уважаемые ученые»! – кипел я от осознания несправедливости и беспомощности. – Вопиющая непорядочность некоторых из вас запятнала всех нас!»

      И всё же я докопался до сути!

      Травля Демихова, как мне казалось, исходила даже не от медицинского начальства, даже не от советского правительства – она возбуждалась где-то там, в невидимых гнёздах мирового правительства! Ведь это оно изо всех сил старалось, чтобы мир не узнал ни о каких потрясающих достижениях русских! Мир должен был знать один-единственный штамп, что русские – отсталые и убогие, дикие и агрессивные!

      Для этого мировое правительство активно готовило отраву для русских и против русских, а какой-то Демихов этот образ ничтожного и неполноценного народа вдребезги разбил своими фантастическими работами в области медицины, результаты которых не смогли повторить ни в одной «цивилизованной» европейской стране!

      Мой вывод тогда был страшным, прежде всего для меня самого. Даже чудовищным! Хотя он нисколько не противоречил реальности и вполне объяснял происходящее. Он вполне логично объяснял цели, мотивы и действия тех, кто, как выяснилось, запросто крутил всем миром.

      Конечно же, крутил! Без сомнения крутил, если они, те упыри мирового правительства, где-то там келейно решили, как им было угодно, а в СССР это послушно выполняли десятки и сотни высокопоставленных должностных лиц, вопреки престижу страны, вопреки ее интересам! Это же настоящий ужас!

      Это же не просто государственная измена, считай, всей верхушки, но это для нас вообще – фактическая колониальная зависимость! Внешнее управление!

      Но достаточно мне об этом вспоминать! Теперь уже – точно это ни к чему! Мне свои задачи надо решать, а они, надо полагать, оказались даже посложнее, нежели когда-то стояли перед гениальным Владимиром Петровичем Демиховым.

      Надо же! Он решился, разработал и своими руками сделал искусственное сердце! Честь ему и хвала! Это – великий шаг, прославляющий всё человечество. Это преодоление порога природных возможностей человека. И все же, что такое сердце? Всего лишь насос мембранно-клапанного типа, приводимый в действие мышечной энергией миокарда, то есть, обыкновенной мышцы, правда, наделенной природой удивительной способностью сокращаться и расслабляться десятки лет без остановки.

      Люди испокон веков приписывали сердцу особые душевные качества, ведь оно реагирует на наши волнения так, будто очень умное и всё понимающее, но всё же люди ошибались. Сердце изменениями своего ритма действительно реагирует на тревоги и радости, на изменение физической нагрузки и на покой, но лишь потому, что им управляет нечто-то другое. Люди совершенно напрасно приписали сердцу свойства души, а что такое душа, они до сей поры не понимают.
 
      «И где же она? Где эта непознанная человеком душа? – думал я тогда. – Будто я знаю это! А ведь ее-то мне и придётся воссоздать! Причем, не пересаживать, не пришивать заново к тому человеческому организму или к другому, а создавать искусственную душу! Можно даже сказать, придётся сделать особый кусок железа, который предстоит вживить в организм живого человека, да еще так, чтобы он стал его новой душой! И чтобы всё это полноценно работало, будто созданное самим богом!»

      Душа несравнимо сложнее сердца. Душа – это материя весьма тонкая, до сих пор не познанная. Недаром же всюду продолжаются споры, даже на научном уровне, есть ли она вообще и куда девается после смерти? Погибает ли с организмом, как часть конкретного организма, или возносится куда-то, переселяется в кого-то, может, даже живет вечно? А, может, сдаётся на некий склад для хранения? Чтобы выдать ее очередному новорожденному под честное слово, то есть без росписи в «небесной» ведомости!

      Загадки, загадки, загадки. Но по силам ли решить их мне? С чего я вдруг возомнил, будто мне по силам, если не имею элементарного медицинского образования даже на уровне фельдшера? Но ведь взялся за гуж!

      Стоп! Хорошо, что я понимаю хоть некую житейскую тонкость, то есть, что мои сомнения не должны выходить наружу ни при каких условиях! Это – крайне опасно. Мне доверяют, на меня надеются люди, которые значительно меньше меня представляют те проблемы, которые надобно разрешить, чтобы достичь конечной цели. Но если они поймут, что и я не только не понимаю всей сложности задачи, не только не имею представления как ее решать, не только не горю мечтой закончить это дело с триумфальным успехом, но даже не верю в возможность этого, то они поступят со мной как с хромой лошадью. Зачем им такой руководитель? Для поддержания собственных заблуждений? Вряд ли им моя игра понравится!

      Потому-то все сомнения в успехе мне следует убить в себе раз и навсегда! Хотя бы для того, чтобы заказчики не догадались, что я вожу их за нос.

      Это правильно! Но ведь уже сейчас я знаю, что иду ошибочным путём. А самое главное состоит в том, что я уже знаю более правильный путь. Я знаю, что надо не создавать искусственный мозг, не переносить в него личность некого человека, не делать его душу из железа, а просто взять его готовый мозг, его голову целиком, и переставить ее на молодой и перспективный организм. Перспективный, конечно, лишь с точки зрения продолжительности жизни. Ведь так поступал и великий Демихов, хотя лишь с собаками. Я уверен, он сделал бы операцию и с человеком, но ему и с собаками, понимая его большие умения и возможности, делать это не позволили!
 
      На том новом пути были видны огромные проблемы, а как их преодолеть, я не знал. Я не медик – я технарь! Ведь не только тело стареет и оттого умирает. То же самое происходит и с мозгом человека. Никуда ни делись всякие его болезни, например, Альцгеймера и прочие. Как избежать старческого слабоумия, даже если удастся имплантировать мозг пожилого человека в молодое тело? Значит, в первую очередь или параллельно, надо заниматься и этими проблемами, чтобы после операции опять не нарваться на новое слабоумие.

      Однако стоит об этом намекнуть доктору Кеннеди, как он сразу догадается, что направление деятельности наших лабораторий следует менять радикально! Значит, всю предыдущую работу можно выбросить в мусор! И это означает, что я зашёл в тупик! Означает, что я захромал?! И сразу у заказчика возникнет закономерный вопрос:

      «А стоит ли впредь на меня ставить? Ведь доктор Кеннеди с самого начала меня информировал, что мировая геронтология забуксовала, и именно мне предстоит ее подтолкнуть! И вот я не справился! Вот я и сам забуксовал! Значит, им придётся искать кого-то, более перспективного, а меня – в отходы! Неудачник!»

      Такой ответ ясен и доктору Кеннеди, и мне! Но вариант заказчиков меня совершенно не устраивает, потому ни в коем случае мне нельзя признаваться в возникновении новой идеи. Надо хитрить и лавировать, сохраняя себя.

      «А если он сам догадается, как надо делать? – опять во всём сомневался я. – Тогда он поймёт, что и сам способен найти окончательное решение этой проблемы даже лучше, нежели я. Без посредника! И кем же я окажусь в его глазах? Уже не гением, а прохвостом, который достался заказчику за очень большие деньги, но проблему не разрешил, и разрешить ее не в состоянии!»
 
      Для меня такой вывод окажется очень важным и одновременно убийственным!

      Только и оставалось мне постоянно думать об этом, доводя себя до исступления. Лучше подведу-ка я итоги!

      Итак, что я имею на сегодня, для того чтобы уверенно работать и спокойно жить?

      Во-первых, в меня пока верят! На меня пока надеются! Во-вторых, в меня и в мои исследования вкладывают огромные средства. В-третьих, у меня есть много специалистов в различных отраслях знаний, которые помогают мне решать текущие задачи, но я сам не предполагаю глубину возможностей этих специалистов. Смогут ли они обеспечить прорывы в тех направлениях, которые я и сам вижу как в тумане? И, наконец, у меня ещё есть в запасе немало времени, поскольку заказчик сознает сложность всех работ и невозможность мне опереться на что-то известное. Я же – во всём первопроходец! Почти как Демихов! Правда, у него, как у истинного первопроходца, всё получилось, а я пока не сделал даже первого шага!

      А чего же сегодня мне недостаёт?

      Прежде всего, весьма обидно, что я не имею даже начального медицинского образования! А оно мне очень нужно, поскольку мои представления об анатомии человека поверхностны и примитивны. Я совсем не знаю головной мозг. Я не знаю центральную нервную систему! Не знаю и периферические нервные системы! И работу самого рядового хирурга я представляю лишь в той степени, в какой знаю, что он всех режет острейшим ножом, называемым скальпелем! Видимо, когда-то такими ножами скальпы снимали – отсюда и название! Но таких знаний мне мало!

      И чего же я не имею для успешного решения поставленной заказчиком задачи?

      Пожалуй, прежде всего, уверенности в правильности выбранного пути. Но об этом никто не знает, и узнать не должен!

      Ладно, с этим как-то можно жить. По крайней мере, замену головы целиком как еще одну исследовательскую работу вполне можно предложить доктору Кеннеди. Можно! Но не как главное направление работы, отрицающее всё, сделанное ранее, а как некий запасной или, это еще лучше звучит, подстраховочный вариант. Предложить как достаточно интересную альтернативу, которую можно исследовать параллельно, не прекращая прежних исследований.

      В таком случае мои силы могут даже увеличиться! Лаборатория от этого только разрастётся! И мой вес как руководителя ещё более крупного проекта тоже возрастёт, а это замечательно само по себе. И всё же дальнейшие шаги придётся детально обдумать, как бы мне они боком не вышли…

      Выходить на медиков мне придётся обязательно, как ни крути! Ведь даже в первоначальном проекте без них не обойтись, а в моём распоряжении нет ни одного хирурга. Да и хирург подойдёт не каждый. Нужен тот, который специалист по мозгам! С предложением ввести медиков в проект надо выходить на доктора Кеннеди в самое ближайшее время, в эту же пятницу, если получится. Но появиться в наших лабораториях они смогут ещё не скоро. Да и время их пока не пришло, фронт работ не подготовлен. Всё это впереди.

      Имплантировать «железку» в голову придётся-то обязательно. И уже скоро. И сразу придётся обеспечивать взаимодействие той «железки» с органами чувств и системой речи. Именно, с системой речи, то есть, со всеми ее составляющими, начиная с речевого центра в мозгу и заканчивая голосовыми связками, языком, гортанью, бронхами и легкими, работающими на речь в роли кузнечных мехов.

      В таких делах никак не обойтись мне без такого гиганта, каким был Демихов! Именно на его фантастическое знание, понимание и умение я и рассчитывал изначально. Но где мне взять Демихова, если он, почётный член научных медицинских обществ многих государств мира, умер в конце 1998 года? Надо искать другие таланты. Лучше бы – из молодых, рвущихся в бой, стремящихся доказать своё превосходство, даже работающих локтями.

      На следующее утро я опять проверил то, что за ночь, как мне казалось, отлежалось, но почти ничего не исправил. Хороший признак того, что попал в яблочко.

      Потому уверенно набрал номер Фёдора. Умышленно, заходя издалека, попросил якобы его совета для разрешения одной текущей трудности.

      Дело в том, сказал я Фёдору, что программу для лабораторий, порученную мне доктором Кеннеди, я доделал, но пока она существует в рукописном варианте. Как-то неудобно представлять ее в подобном виде шефу, однако у меня нет ни компьютера, чтобы набрать текст, ни принтера для распечатки. К тому же, в моей программе много схем и графиков. А они создают дополнительные заморочки. В общем, попросил его помощи.

      Фёдор легко откликнулся на мою просьбу и даже стал поговаривать, будто неплохо бы ко мне прикрепить секретаршу с безупречным знанием русского и английского языков и с некоторыми специальными знаниями, применительно к нашим исследованиям. Такого человека он решил сам и поискать.

      И мои откровенные восторги по тому поводу, как наивысшее одобрение замечательного предложения мистера Фёдора, помогли его дополнительно простимулировать.
                Конец 1-й части. Читайте вторую. Она давно доступна.