Известно, что Лев Толстой, например, о стихотворстве в целом высказывался весьма нелицеприятно. "Писать стихи - то же самое, что плясать, идя за сохой".
Имеется в виду, что та информация, которая содержится в печатном слове и которая несёт в себе познавательную ценность, вовсе не нуждается в какой-то дополнительной рифме.
Тем не менее, ни одна национальная культура не избежала стихотворного жанра в своем составе. К стихотворной форме с удивительным постоянством приобщалась и приобщается масса литераторов на протяжении всей истории человеческой цивилизации.
Но почему рифмованный образный текст обладает магической привлекательностью для мыслящих существ на планете Земля?
На этот вопрос никто не может дать внятного ответа. Можно было бы попытаться объяснить массовое увлечение поэзией просто пошлостью развитой моды на что-либо в социальных конгломератах, что определенно имеется в виду в приведенном предположении у Л.Толстого. Однако тогда невозможно понять, почему к живительной сладости стиха припадают даже дети в своих считалках и милых дразнилках, о которых в свое время писал Корней Чуковский. В чем же заключается эта сладость?
Ответ, кажется, следует искать именно в глубинах психики разумных приматов.
Мы уже не раз в теме психологии упоминали о том, что синергизм (векторное сложение) нескольких инстинктов гуманоидного комплекса способно гипнотически подчинять рациональную сферу личности некоторому подсознательному (или бессознательному) тренду.
Что в этом смысле можно разглядеть в стихе в утилитарном аспекте?
В парадигме пирамиды гуманоидного комплекса ответ напрашивается довольно простой.
Дело в том, что рифма, стихотворные размеры и образы являются (если, конечно, не являются узнаваемой тавтологией или откровенным плагиатом) предметами некоторого изобретения, затрагивающего сферу удовольствий, вызываемых усиленной стимуляцией инстинктов группы g- (инстинкт креативности и познания мира). Человек, ведь, всегда что-то с удовольствием изобретает, если решение творческой задачи не подразумевает запограничного напряжения мозговых механизмов, и соответствующий этому делу инстинкт не подавлен социальным окружением.
Вместо скучноватой прозаической формы отражения философской закономерности рифма дополнительно к конкретной особенной сентенции, утверждающий в каждом более или менее ценном стихотворном произведении необходимость доминанты высших инстинктов над низменными, стимулирует сладкий эмоциональный фон простой любознательности в сознании индивида. Стихотворный ритм в сочетании с рифмой составляет в литературной задаче предмет дополнительного изобретения, которое не требует особенных знаний для освоения метода. Удовольствие открытия здесь создаёт фон доказательности и понимания слова. Это назначенное нам природой удовольствие включает в процесс смыслового освоения социальных элементов мировоззрения дополнительные мозговые ресурсы, которые труднее разбудить прозой.
Поэтому в итоге рифма облегчает понимание, одновременно повышая уровень убедительности конкретного высказывания.
Именно поэтому подсознательные инстинкты так разят противников, например, в эпиграммах.
Здесь, как и везде, мы наблюдает явление синергизма инстинктов гуманоидного комплекса во всей его красе и власти над сознанием говорящих приматов.
Особенно эффект усиливается на музыкальном фоне, который добавляет в дело ещё один возбуждающий фактор инстинкта креативности. Иными словами, - эффектное музыкально-песенное оформление создаёт дополнительную сладость в процессе освоения смыслов.
Интересно здесь и то, что сладкое "почёсывание" мозговых структур, связанных с механизмами творческой деятельности иногда даже не требует внешнего внимания и одобрения. С удовольствием нормализуя психологическую систему в области инстинктов креативности, чаще всего сам человек становится единственным потребителем результатов своего творчества. Однако иногда эти подсознательные порывы несут в себе открытия либо формы, либо содержания. Тогда время независимо от реакции современников рано или поздно возводит такое творчество в ранг классики.