Фронтовик

Фронтовик.
Лето 1976 года выдалось жарким и засушливым, что для Владивостока большая редкость. Оно стало таким сухим, что вода закончилась во всех водохранилищах. И город перешел на аварийное употребление обычной питьевой воды. В кранах нет ни холодной воды, ни горячей. Жизнь при таких условиях превращалась в существование. Но это ни сколько не расстраивало нас, трех моряков с сухогруза «Комсомолец Уссурийска». Плавающий подменный экипаж ушел в рейс на нашем судне. И мы теперь свободны до октября месяца. Что можно лучше придумать для людей, которые почти девять месяцев были оторваны от берега, от суетливой жизни, от прелестей ежедневного бытия. Тяжелая работа позади. В кармане «пресс» денег. И одеты мы по последнему писку заграницы. Прямо все из себя сингапуро – гонковские. Все как положено, все как всегда, все как надо. На зависть береговым сверстникам, которые влачат безрадостное существование на благо советской родины.
Когда тебе за двадцать лет и за спиной ни семьи, ни детей, ни прочих жизненных «тормозов», то отдых становиться крутым и веселым. И чтобы максимально отделиться от ежедневной бытовухи, от той же всеобщей городской засухи, мы взяли путевки в дом отдыха «Моряк», который расположился на станции Седанка. Льготная цена всего то пятнадцать рублей за двадцать четыре дня. А уж потом по полтиннику за каждые двенадцать дней. А когда у тебя в кармане полноценные три «штуки», то оплата за комфортное проживание в доме отдыха кажется не деньгами, а копейками. И на два месяца у тебя ни забот, ни тревог. Гарантированное трех разовое питание и чистая постель. 
Небольшая проблема всплыла при заселении. В один из трех корпусов дома отдыха переехал роддом с «Алеутской», в то время это улица «25 Октября», который взялись капитально ремонтировать. И количество мест для отдыхающих сократилось на треть. Пятиэтажное современное здание с номерами на два человека и с санузлом, теперь недоступно для моряков. И сотрудница дома отдыха может предложить только номер на три человека в старом корпусе с душевой на первом этаже и туалетом в конце коридора. Лучшие номера отдаются ветеранам труда преклонного возраста и тем, кто приехал из отдаленных районов Приморья. Для нас эта не проблема. И мы сразу бронируем номер на два месяца.
Про сам отдых нет смысла писать. Отдых и есть отдых, он всегда одинаков. С утра до вечера на пляже, а вечером в город, в ресторан или на местные танцы. В общем и целом покатила веселая и хмельная жизнь. С утра солнце, подъем в восемь утра. Завтрак в девять, а до него по рюмке коньяка. И такой утренний ритуал изо дня в день. Отличное настроение, ни забот, ни тревог.
Балкон - лоджия одна на два номера. В соседнем пожилой отдыхающий, с которым часто пересекаемся, выходя на балкон перекурить. Сергей Васильевич из города Советская Гавань. Работает на судоремонтном заводе. Кем, нас не интересует. Выпили по рюмке за знакомство и на этом вроде наше общение закончилось. А через день, после крутого загула в ресторане, когда утром нет ни капли спиртного на похмелье, а голову тяжело оторвать от подушки, сосед нас выручил. Он до завтрака сходил в магазин. Крепкое спиртное продается с одиннадцати часов. А вот бочка с пивом на станции Седанка выкатывается на площадь к гастроному уже в восемь утра. В общем и целом посидели, похмелились пивом и к девяти уже были в рабочем состоянии. Сергей Васильевич выпил с нами кружку пива. Вот так и продолжилось наше знакомство, которое не заканчивалось до дня отъезда соседа. И вскоре мы узнали, что Сергей Васильевич самый настоящий фронтовик, который отвоевал на последней страшной войне три с лишним года. И не просто отвоевал, а очень даже геройски. Он показал нам свой черный парадный пиджак тяжелый от наград. И у нас, грубо говоря, отвисли челюсти. В 1976 году в Союзе еще было много фронтовиков. И в то время, если честно сказать, на них никто особо не обращал внимание. Да и они сильно не выпячивались своим героическим прошлым. А тут нос к носу пересеклись с человеком, который воевал на самой, что ни есть передовой, в пехоте, на первой линии огня. И грех было не расспросить человека о том неведомом и страшном. Ведь мы уже понимали, что настоящая война это не героические рассказы в книжках и кино. А когда беседа протекает под рюмку и легкое застолье, то в обстановке душевной теплоты узнаешь столько такого, что твое сознание отказывается в это верить. И не поверить нельзя, когда видишь собственными глазами два солдатских ордена «Славы» второй и третьей степени. «Орден Отечественной войны» первой степени. И орден «Боевой Красной Звезды». Медали «За отвагу», «За боевые заслуги» и «За Взятие Берлина». И ни каких тебе юбилейных. В общем, мы слушали фронтовика открыв рты. Узнавая то, что редко от кого услышишь. И первый вопрос о том, страшно ли было? Ведь мы тоже частенько сталкиваемся с такой штормовой жутью, что зачастую клянемся в минуты страха больше никогда не ступать на палубу грузового судна. Клянемся «завязать» с морской работой. Вот только у нас всегда есть выбор, которого не было у солдат Великой Отечественной войны.
- К страшному привыкаешь, как это не удивительно. Но страх страху рознь. Один боится, но делает. Другой от страха теряет голову и погибает. На войне главное не паниковать, думать головой, трезво оценивать обстановку. И не рисковать по пустякам. Война – это та же работа, но только смертельно опасная. Вот, к примеру, сидим мы в обороне. Траншеи вырыли в полный рост. До вражеских окопов метров двести. И первое правило выживаемости, сиди и не высовывайся. Вот только политруки - особисты разные призывают стрелять по врагу, не давать ему расслабиться. Но чтобы стрельнуть из винтовки, надо из окопа чуть – чуть высунуться, а это не совсем хорошо. Наши то траншеи отлично немцами пристрелены. Вот у нас один солдатик решил пострелять. Не сиделось ему, видно шило в задницу кололо. Раз стрельнул, второй. Сменил позицию и еще пустил пулю в сторону врага. Занятие это бесполезное. Без хорошей оптики на такое расстояние попасть может только снайпер. Да и немец не дурак, днем тоже из траншеи голову не высунет. А солдатик все стреляет и стреляет. Вроде как, ему медаль политрук пообещал. И только он приложился очередной выстрел сделать, как немец из пулемета «причесал» бруствер нашей траншеи. Я же говорю, что у них все пристрелено. Голову солдатик успел убрать, а вот трех пальцев на левой руке лишился. И плечо навылет  пуля ему прошила. Вот и лежал он раненный до ночи, маялся от боли, пока по темноте не переправили его в медсанбат. По собственной дури ранение получил. Вот вы в море были почти год. Сейчас у вас отдых больше четырех месяцев. А я на войне без перерыва три года. Все время в напряге. И за такой долгий срок искусству воевать обучаешься отлично. Но опять же, если хочешь в живых остаться.
- А если шальная пуля или снаряд? Мало ли что на войне может случиться.
- Все может быть. На то она и случайность. За нее я не говорю. Это судьба. А вот судьбе надо помогать изо всех сил, тем более при опасности. Вот что этому солдатику спокойно не сиделось. Хотя с другой стороны ему повезло. Пальцев нет, в обоз спишут. А это тебе уже не передовая. Шансы выжить побольше. Его в медсанбат, а нас через неделю в наступление кинули. Разведка боем называется. Ничего дурнее нельзя придумать. Слабенький артобстрел и в атаку.
- А почему артобстрел слабенький?
- Так экономия всех видов боеприпасов. Вот мы выпрыгнули из окопов. И с криками ура вперед. И тут надо головой соображать. Не нестись со всей дури вперед, а приглядывать место, где залечь можно. Любая неровность на земле твоя защита. Успели мы тогда метров пятьдесят пробежать, как немцы очухались и врезали плотненько так из пулеметов. Все, атака захлебнулась. И твое счастье, если ты за каким то бугорком спрятался и пули тебя не достают. Если артиллерия поддержит, то вперед ползком, выверяя каждый метр. А если нет, то тоже ползком назад, к своей траншеи.
- Получается, что в полный рост в атаку не ходили.
- Чем ты выше от земли, тем площадь поражения больше. Это только в кино солдаты на пулеметы прут не сгибаясь.
- А как же рукопашная в окопах штыками, саперными лопатками, ножами.
- Какая рукопашная, если немец из автомата поливает, не жалея патронов. Я в такие ситуации не попадал. Вплотную соприкоснуться с противником можно только в одном случае, когда не обращая внимания на потери, лавина солдат вперед катится. Бывали такие случаи. Слышал про это. После таких атак говорили потери жуткие. Все поле в солдатских трупах.
- Ну, а как то надо выбить врага с позиции.
- Вот и ползем медленно, и неотвратимо. И тоже стреляем прицельно. Каждый свой сектор обстрела контролирует. Главное подобраться на бросок гранаты. Тогда все и будет кончено. Но немец не дурак. Если видит, что не удержится, то до гранат дело не доводит. И быстренько отходит на заранее подготовленные позиции. Если снарядами капитально передний край противника не перепашут, то атака однозначно захлебнется.
- И что у вас с той разведкой боем получилось?
- А ничего. Полежали, вжавшись в землю, и снова вернулись в свои траншеи. При этом потеряли убитыми и раненными человек пятнадцать.
- Получается, что просто поигрались и все.
- Может и так. Кто знает планы старших командиров. В то время сильно не рассуждали. Золотое правило: молчи и делай так, как тебе надо.
Выпили моряки под это воспоминание фронтовика и пошли на завтрак. И через час все забыли в приятной суете отдыха на пляже. По молодости плохое быстро забывается.
Такие вот часовые посиделки случались ежедневно поутру. Сергей Васильевич отвечал – разъяснял все фронтовые моменты про войну, которых оказалось великое множество. И которые очень разнились с тем, что моряки знали. И что удивительно, вопросов с каждым днем становилось все больше и больше. Интерес к давно прошедшей войне не пропадал. И опять же, весь этот интерес длился не больше утреннего часа до завтрака. А дальше захватывали дела насущные, дела веселые и хмельные. Уважение к фронтовику с каждым днем становилось все значимее. Правильный он был мужик. Денег на выпивку у него не было. Семья, дети, внуки. Видно и зарплата не такая высокая. Да и какая женщина отпустит мужика в дом отдыха с деньгами. Ведь всем прекрасно известно, что эти дома отдыха из себя представляют. Не дома отдыха, а дома веселья, в которых советский народ расслабляется по полной. Вот мы и подпитывали ветерана коньяком. Только он больше одной рюмки не выпивал никогда. Ну и пару кружек пива в жару.
- А за что вы, Сергей Васильевич такие крутые награды получили?
- С наградами отдельная тема. Зачастую получали те, кто их не заслужил. Все это от штабных зависело. Нас, а это семь бойцов, выдвинули прикрывать три пушки калибром семьдесят шесть миллиметров. Их удачно расположили за небольшим болотом. Направление танкоопасное. Вот только это болото танкам надо обойти, а значит борта под огонь подставить. И все сначала удачно пошло. Три танка артиллеристы подожгли. Мы получается, как на выступе оказались. Занозой такой для немецкого наступления. Еще основной бой не начался, еще немец с нашими главными силами не соприкоснулся, а уже потери. Откатились танки на километр, и давай наш участок снарядами перепахивать. Да еще видно огонь дальней артиллерии вызвали. Вот это был ад кромешный в течении получаса. Из девяти артиллеристов остался в живых один. И наши все полегли. И как не удивительно одна пушка целой осталась. Покромсало ее сильно, но стрелять было можно. Что и сделал артиллерист – наводчик. Меня контузило, но соображал. Снаряды ему подавал. Успели раз пять выстрелить, как снова нашу позицию накрыл ураганный огонь. Очнулся, когда наши пришли. Немецкая атака захлебнулась. А наш бой видели с НП полка. Артиллериста этого самого Пузырева, как сейчас фамилию помню, к герою Союза представили. Израненный он был сильно, но выжил. Меня контуженного к «Славе» третей степени, а остальных в общую могилу. А к этой «Славе» уже вторая на подходе. Командирам то лестно, что в их подразделении герои воюют.
- Но запросто так не дадут награду. Надо как то обосновать.
- А что тут обосновывать то. Врываемся в маленький польский городок. Наша штурмовая группа впереди танка продвигается, чтобы его фаустники не сожгли из – за угла или из здания разбитого. Выявляем очаги сопротивления и наводим на них трассерами танкистов, которые из своей пушки все разносят вдребезги. Вот так и прошли весь городок. Старлей, командир танка, лично представление написал в наш штаб. Мол, благодаря нашей штурмовой группе они ни одного танка не потеряли. А наши уже по разнарядке. У меня «Слава» третьей степени, значит ко второй. У кого «За отвагу», тому «Красную Звезду». Ну и себя видно не обделили. Когда Берлин взяли, то тех, кто воевал долго, домой отправляли. Мол, хватит, навоевались. Пусть другие фронтовую лямку тянут. Мне тоже такая честь выпала, но я отказался. Хотел «Славу» первой степени получить, чтобы полным кавалером стать. Уважили, послали на восток японца воевать. Но там уже настоящей войны не было.  Может где то и была, но я в смертельные бои не попал. Прошли Маньчжурию, как по плацу. Наш второй эшелон был на зачистке, и так, для подмоги, на всякий случай. Сам не пойму, за что орден «Красной Звезды» дали. Командир, наш майор, смеялся, мол, за боевой дух. Он то меня и представил к награде. За ликвидацию отдельных очагов упорного сопротивления противника. Так в наградном листе написано.
- Хотите сказать, что и «Отечественную войну» первой степени получили ни за что?
- Поймите меня правильно. Когда ты на передовой, когда в первой линии атаки, то тут любой боец герой. Вот только награждают живых, чтобы пример показывали. С мертвого героя нет пользы, как не звучит цинично. А штаб батальона, штаб полка бумажки пишет, отчитывается. Такой то взвод, такая то рота первыми оборону противника прорвали, первыми в город ворвались занятый врагом. А первый, он и есть первый. А взвод – рота, это люди, это бойцы, которых после боя осталось единицы. И все на усмотрение командира. Тот же взводный отлично все и всех знает. Он бок о бок с тобой в окопе, в атаке, на марше. Вот он и пишет представления. Если, конечно, живой останется. Скажу по простому, наград в той войне не жалели. Столько раздали, что после и платить  за них не стали. А были такие бойцы, кто всю войну отгорбатил на передовой, а на гимнастерке одна медаль за взятие Будапешта. Все на войне дело случая.
- А как с трофеями? Много чего взяли с побежденных.
- Я ничего не брал. Тем более с убитых. Чужая вещь может нести в себе чужую судьбу. И судьбу не очень хорошую. Вот еда, консервы там разные, выпивка, это да. Голод на войне всегда с тобой. А когда кроме пшенки ничего неделями не видишь, то и будешь шарить по подвалам и чердакам в поисках съестного.
- А немок трахали? Как с немцами гражданскими обходились?
- Когда бой, не до этого. Одна мысль, живым бы остаться. Ведь в городе стреляют по тебе из каждого окна, из каждой подворотни. А как только слегка притихло, вот тут и начинается. Два – три часа в городе ни какой власти. Делай, что хочешь. И делали. Это уже когда комендатские в город войдут, и флаг над комендатурой поднимут, тогда уже чуть – чуть утихало. Ведь могли  и свои к стенке поставить за мародерство. Хотя, по правде сказать, не помню, чтобы кого то поставили. У нас своя группа была из четырех человек. Мы всегда вместе держались. Двое при ручном пулемете, другой спец гранаты кидать точнехонько на тридцать метров. Я за снайпера был. Мы выпивку искали и укромное место для полноценного отдыха. А было такое, что вам лучше не знать, про которое никогда на напишут, не расскажут. Когда люди на грани жизни и смерти, то у многих все человеческое пропадает. И творят все, что захочется. И оправдание вроде есть. Они же у нас тоже зверства конкретные творили. Но я вам скажу откровенно, я ни в чем подлом не замешан. Может потому то и живой остался. Хотя это тоже не факт. Опять же повторю, я больше на опыт и здравый смысл полагался. В те же закрытые помещения не лез без нужды. Если надо зайти, то первой граната туда залетала.
- А если там гражданские прячутся? Те же старики и дети?
- Когда ты в любую минуту можешь погибнуть, о других не думаешь. Хочешь жить, значит воюй, а не рассуждай. Когда кругом ад кромешный, когда смерть за каждым углом, тогда все просто. Или ты, или тебя.
- Не дай Бог с таким соприкоснуться. Досталось вам по полной.
- Вот вы спрашиваете, какое оружие в той войне было самое лучшее? Самое лучшее то, которым ты владеешь в совершенстве. Мы же не зря в группу сбились. У нас каждый в своем оружии спец. Меня сначала к артиллерии приписали. Карабин получил. Хорошая штука, надежная. А через месяц под Воронежем немцы оборону прорвали. Пушки без снарядов. Нас всех и кинули на помощь пехоте. Только наводчиков оставили. Так и остался в пехоте. Там же поменял свой карабин на самозарядку Токарева. С ней до конца войны не расставался. Хорошее оружие. Снайперский вариант. Снайпером не стал, но стрелял прилично. Карабин понадежнее будет, но с ним пока затвор дергаешь цель теряешь.
- А как же знаменитый ППШ?
- Неплохое оружие, но не дальнобойное. Скорострельность слишком большая, да и тяжелое. Я то по гражданской специальности токарь. И свою «Светку» до ума довел. На дню по два раза чистил и смазывал. Она меня ни разу не подвела.             
- Все примерно понятно. А как на гражданке у вас жизнь сложилась? Помогают вам эти ваши ордена? Почему спрашиваем? Мы то моряки торгового флота. А торговля, она и в Африке торговля. Если бы мы не «намутили» в рейсе с контрабандой, а на берегу с распродажей заграничного дефицита, то разве мы бы сейчас коньяк каждый день пили. Нам платят копейки. И все от тебя зависит, сможешь накрутить – навертеть или так балбесом и останешься.
- Да знаю я про вас. По пять – семь судов ваших в первом заводе в ремонте постоянно стоит. Моя тоже как то у ваших пряжу покупала. Деньги большие отдала. Опять же, для меня деньги большие, а для кого то не очень. У нас сварщики, корпусники – котельщики  много получают. И танкочисты за свою грязную и вредную работу.
- Хочешь жить – умей вертеться. Не мы все это придумали. Какой с нас спрос. А вот вы, фронтовик заслуженный, как мы понимаем, особо не шикуете. Вам с этих орденов какая выгода?
- Платили за награды во время войны. А как закончилась, то ли через год, а может два, так сразу и прекратили. Много было орденоносцев. А сегодня ко Дню Победы премию выписывают и продуктовый набор.
- И сколько это получается?
- Меньше пятидесяти рублей не получал. А из продуктов в основном консервы, тушенка. Рыбы то и своей у нас много.
- Понятно, что ничего не понятно. Не балуют фронтовиков.
- Ну почему не балуют. Еще талоны выдали на мебель, стиралку и холодильник. Вот я дочке стенку «Ока» купил. Добротная вещь. Просто так в магазине не купишь. Вот только с квартирой накладка получилась. У меня дом свой. И я вроде не нуждающийся. Дочка замуж вышла, двоих внуков родила. Я еще и пристройку для них соорудил. И этим совсем себя из очереди выкинул. Просил однокомнатную с условиями для себя и жены. Все только обещают. Мол, есть люди, которые до сих пор в бараках живут. Им, мол, нужнее. Жена даже в краевой центр ездила, в главный комитет партии. Крик подняла, что я чуть ли не самый заслуженный фронтовик в городе. И все бесполезно. Одни обещания. Мол, подождите еще немного.
- А вы разве не заслуженный? Ордена это подтверждают. Или кто то круче вас есть?
- Были. И «Герой Союза». И полный кавалер «Славы». Их уже нет. И давно. Война то много здоровья унесла. Есть правда еще одна заковыка в моей биографии, подтверждающая мое фронтовое прошлое. В военную кинохронику я попал. Это когда салютовали из всех видов личного оружия у стен рейхстага. Я на той стене тоже свою роспись оставил.
- А как вы это узнали? Ну, что вы в этой самой кинохронике.
- Так в кино показали. Перед показом фильма крутили документальные кадры. Вот меня и узнали все наши. Я тогда молодой был, заметный. И моя фотография в школе, среди других фронтовиков висела. Этот киножурнал «Восточная Сибирь» потом в нашем кинотеатре часто крутили. Так что я стал на время местной знаменитостью.
- А квартиру все равно не дали.
- Может еще дадут. Строительство у нас большое ведется.
- Если до сих пор не дали, уже не дадут. По молодости не смогли вырвать свое, теперь уже не получится. Не умеете драться за свой кусок благополучия. Вот вас и в этот номер без удобств поселили.  Вы на пенсии, большой ценности для завода уже не представляете. Так и будут вас завтраками кормить. Мы знаем эту систему, каждый раз проходим, когда надо судно получить приличное. Заплатишь, на юг пойдешь. Не подмаслишь, так будешь всю жизнь по северам ошиваться. Вы войну отвоевали. На заводе до пенсии отработали. Сами дом построили, детей вырастили. Вы же все сами можете. Так зачем вам помогать. Так рассуждают те, кто блага разные распределяет. Честный вы уж больно для нашей советской жизни. Нет у вас хватки забрать свое, законное.
- Что не могу просить, то не могу. Не могу вырвать свое, как вы сказали. На душе безнадега какая то. Как на фронте, когда осенний дождь молотит неделю без остановки. Траншеи по колено в воде. Кругом грязь, холод и сырость. И на душе тоска смертельная, что жить осталось всего  ни чего. В этой жизни, как  и на войне легче тем, кто верткий и хваткий. Кто смог при штабе устроиться подальше от передовой. Я попытался было вернуться в артиллерию, не получилось. Предложили в батальонную разведку.
- А чем в артиллерии то лучше, та же смертельная опасность.
- А не скажи. Шансов выжить побольше, если ты хотя бы в километре от передовой. Кто в дальней служил, так те ближе пяти километров к фронту не приближались. И их могли разбомбить, но это если засекут. Если маскировку не должным образом оформят.
- А что с разведкой? Почему туда не пошли?
- Разведчиком родиться надо. Туда брали в основном по желанию и физически крепких ребят. Кормили их получше. Располагались они не в окопах. Вот только пулю схлопочешь в разведке раньше, чем сидя траншеи. Разведчики воюют, когда все отдыхают в обороне. Они то сталкивались с фрицами лицом к лицу. Вот кто орудовал в совершенстве холодным оружием. А я и представить не могу, что хоть и врага, а ножом прикончу. У меня свое небольшое хозяйство. Куры и утки там разные, поросята. Я до сих пор не могу курице голову отрубить, не говоря уже про поросенка. Всегда зову соседа, который в этих делах мастер. Как то жена достала претензиями. Мол, зачем посторонних звать, чужим платить. Давай сам порося заколи. Я и внял ее уговорам. Взял у знакомого мелкашку, усиленный патрон. Выпустил поросенка во двор, прицелился ему в ухо и не могу курок нажать. А животинка почуяла смерть и к собаке, за ее будку. Мой Акбар пес цепной, зверюга настоящая, даже не гавкнул, прикрыл поросенка. Не смог я выстрелить. Жена еще смеялась, мол, вот так фронтовик боевой.
- Фашистов стреляли, а поросенка убить не смогли. Удивительно однако.
- Ничего удивительного. Стрелял то всегда с приличного расстояния, не меньше пятидесяти метров. И в основном по силуэтам. В бою некогда долго выцеливать, всматриваться в того, в кого стреляешь. Я ни одного фрица мной убитого в лицо не видел. А поросенок вот он, в каких то метрах от тебя. И хрючит от страха на всю улицу. Вот такой парадокс у меня жизненный.          
- Мы понимаем вас. Вот вы рассказали про осеннюю слякоть, холод, вода в траншеи по колено. И жуть – тоска на душе. У нас такой момент настанет тоже по осени, когда снова в рейсе окажемся, и выпивки не будет ни грамма. А пока сейчас светит солнце, пока еще впереди месяцы отдыха, не фиг расстраиваться. Давайте лучше еще по стопке накатим.