В день Победы - отрывок из рассказа Маманя

Сергей Хоршев-Ольховский
СЕРГЕЙ ХОРШЕВ-ОЛЬХОВСКИЙ

                В ДЕНЬ ПОБЕДЫ
                (Отрывок из рассказа «Маманя»)*

                Участникам Великой Отечественной войны
               
                Посвящается

               
          Прибыв, по совету товарища, на водораздел между Чиром и Ольховой, на небольшое степное озеро, густо заросшее камышом, чаканом и осокой, я не без труда отыскал укромное местечко. Срезал длинную камышину, привязал к ней рыболовную снасть, удобно уселся под развесистой кроной старой вербы и вознамерился значительно сократить рыбье поголовье в водоёме. Однако снасть я забросил, как ни старался, неаккуратно. Поплавок так шумно плюхнулся в прогалину посреди водяной травы, что вспугнул не только мальков карпа, резвившихся в тёплом  верхнем слое воды, но и какую-то птицу, встревоженно захлопавшую крыльями в чакане, и надолго замер в одном положении. Разочарованный продолжительным отсутствием клёва, я собирался поменять место, но тут на пригорке возник всадник – в гимнастёрке, в брюках галифе и в начищенных хромовых сапогах, сверкавших в ярких лучах искристого майского солнышка. Со стороны казалось, что этот далеко уже не молодой человек вот-вот воспарит над землёй. Но нет, он стал быстро приближаться. Из-под его форменной фуражки с алым околышем веером выбивался на порывистом весеннем ветерке седой, гордый чуб. Когда он подъехал совсем близко, внимательно, с нескрываемым интересом осмотрел меня с высоты, молча подкрутил кончики усов и тяжеловато спустился на землю. Отвязал от седла эмалированное ведро, разнуздал вороного, отпустил его пастись в сочную приозёрную траву и засеменил, прихрамывая на правую ногу, в камыши. Отыскал удочку, которую, вероятно, всегда там хранил, на ходу размотал её и, присев рядом со мной, достал из потемневшей от времени деревянной коробочки червя. Не спеша наживил его на крючок, бормоча что-то невнятное, так же не спеша подул на него, поплевал, и вдруг быстро забросил, неуловимым, играючи-ловким движением.
     Клёв у него начался тотчас. Серебристые, с ладошку размером караси будто по мановению волшебной силы стали охотно выскакивать из воды и, сверкая на солнце зеркальными боками, перекочёвывать в ведёрко к удачливому рыбаку.  Ко мне тоже, чуточку позже, стали изредка попадаться на крючок, как бы за компанию с соседом, небольшие карасики. Но это было ничто, в сравнении с его успехами, и я не вытерпел. Почтительно, но всё же с некоторым раздражением спросил:
     – Интересно, чем вы их заманиваете? Колдуете что ли?
     – Э-э, брат!.. – хитро улыбнулся дедушка, не поворачивая головы. – Рыба у нас жуть какая мудрая. Клюёт только у тех, кого знает давненько. Вот я, к примеру, якшался с самыми первыми в этом пруду карасями, с пра-прадедами, так сказать. Война только и прерывала наше знакомство. Вон какова наша дружба...
     Не получив удовлетворяющего меня ответа, я опять стал подумывать о смене места. 
     – По правде, причина тут другая, – немного помолчав, продолжил мой шутливый сосед, – черви твои хуже. В этом месте рыбачу только я. Вот рыбка и попривыкла к моим червячкам. Они у меня особенные, с запахом. Вернее земля особенная, из которой их копаю.
     Так ли это, сказать трудно, но на полученную от весёлого дедушки порцию червей бесперебойный клёв начался и у меня. Желая продолжить разговор, я назвал своё имя.
     – А меня зовут Маманя, – представился бывалый рыбак, и лицо его, минутой ранее расслабленное, стало весьма серьёзным.
     – Маманя?.. – насторожился я, предчувствуя очередной подвох.
     – Да. А что тут удивительного? Мы с Солдатом уже более десяти лет обеды в поле возим, вот народ и прозвал меня Маманей. Я не сержусь. Доброе прозвище, дай Бог каждому. А родители, царство им небесное, Петром нарекли.
     – Дедушка Петя... – тут же обратился я к нему по имени, горя желанием уточнить про особенную землю с запахом.
     – Я же сказал Маманя! – оборвал он меня, притворно нахмурив щетинисто-густые, будто тучные пшеничные колосья брови, азартно подсёк очередного карася, прикусив кончик языка и, удовлетворённый уловом, стал чинно собирать свои пожитки.
     – Вы уезжаете?! – разочарованно воскликнул я. – Так рано?
     – Ничего не поделаешь, пора запрягать Солдата в бричку и везти в поле обед трактористам.
     – Странная кличка для коня. Почему, вдруг, Солдат?
     – А разве не похож? Погляди какая выправка! – мотнул Маманя головой в сторону пасшегося на лужайке широкогрудого вороного коня, да так, что даже фуражка съехала на бок.
    – Ну да, – поспешил я согласиться. – Выправка, что надо.
    – Истинный боец! – категорически заключил Маманя, и поправил фуражку.
    Солдат будто понимал, что речь идёт именно о нём и важничал, как молодой жеребчик: с силой бил о землю копытом, зазнайски фырчал широко раздувая ноздри, хлёстко хлопал хвостом себя по бокам отгоняя оводов и, в завершении, гордо задрал голову и эхо разнесло над озёрной гладью, по камышам и  наклонившимся к воде ивам переливисто-протяжное, не уступающее молодому голосу:
     – И-и-го-го-го-го-о-о!
     – Каков, а?.. Шельмец! – удовлетворённо крякнул Маманя. – Жаль только видит одним глазом, а то бы цены ему не было.
     Я охотно согласился, что лошадь превосходная и заслужил одобрительный взгляд своего нового друга.
     – Пойдём, подсобишь в седло взобраться, – сказал мне Маманя, как равному, и весьма резво, для его возраста, заковылял по направлению к коню.
     Я отбросил в сторону удочку, несмотря на начавшийся клёв, и побежал следом.
     – С ногой-то что?– поинтересовался я, догнав Маманю на лужке. – Наверно, в  войну ранение получили?               
     – Верно, – подтвердил он, ласково поглаживая Солдата. – И где бы ты думал?
     – В Берлине! – выпалил я, недолго думая.
     – Не угадал! – огорчился Маманя. – Здесь вот! В этих самых местах! Гнали мы, значит, неприятеля из-под Сталинграда страшным боем и двигались как раз в направлении нашего хутора, – начал он оживлённо жестикулировать руками. – А командир прознал про это, и тут же вызвал к себе. «Слышал, ты родом из этих мест?». «Так точно товарищ майор!» – радостно гаркнул я и вытянулся по стойке смирно. Майор аж вздрогнул от неожиданности. Но ничего, не рассердился. Даёт команду: «Срочно присоединяйся к разведчикам и во что бы то ни стало прощупай подступы к вражеским позициям! А повезёт, возьми языка!» На разведку вышли ночью. Ползком благополучно миновали все вражеские посты и под утро оказались в хуторе, прямо у дома моей тётки Аграфены. Она как раз в тот час выскочила на баз по нужде. Только подол задрала, а тут мы. Она, бедняжка, так испужалась, что слово вымолвить не могла. Успокоилась только тогда, когда я ей от сына привет передал. Мы-то с Аверьяном в одном полку воевали. До слёз обрадовалась тётка, что сын её, значит, живой и невредимый, и стала нам рассказывать в чьих хатах офицеры заночевали. «А за танки и пушки, – говорит, – спросите у Николки. Он этим делом дюже интересуется». Николка, Аверьянов сынишка, взаправду оказался дотошным – прямо разведчик. Всё до тонкостев выложил. Сколько в  хуторе танков и пушек, где стоят, как расположены. И про бензовозы упомянул, замаскированные соломой на общественном базу. Поблагодарили мы тётку с Николкой и направились задними дворами, пригибаясь ниже плетней, к ближайшей хате. Аккуратненько сняли часового, за ноги выдернули из тёплой постельки сладенько похрапывающего офицерика, засунули ему в рот тряпку, чтобы сдуру не заорал благим матом и отправили с двумя разведчиками к своим. А остальные пробрались на хуторской баз и забросали бензовозы гранатами, хоть такой команды от майора и не было. Сам понимаешь, страсть как важно оставить перед боем танки врага без дополнительного горючего...
     – Да, это очень важно для общей победы, – согласился я.
     – Поэтому мы и пожертвовали собой, – понизил голос Маманя и дрожащей рукой снял с головы фуражку. – Все полегли, окромя меня... – тяжко вздохнул он, перекрестился и водрузил фуражку обратно на голову. – Да и меня фашисты изрешетили как сито. Слава Богу наши вскорости в атаку пошли и с ходу взяли хутор, а так бы истёк кровью и окоченел в сугробе. С тех вот пор чикиляю!** – звонко хлопнул он себя ладонью по раненой ноге.
      – А как же вы справляетесь в одиночку? – удивился я, сложив руки ладонями вверх.
     Маманя молча всунул левую ногу в стремя и поставил правую на мои ладони. Я с силой подтолкнул его и он легко, словно молодой казачок, вскочил в седло. Дружески похлопал Солдата по шее и только тогда ответил:
     – Дома сажусь с крыльца, а на рыбалке прошу добрых людей помочь.
     – А если рядом никого нет? – не переставал я удивляться.
     – Тогда завожу Солдата во-о-н в ту канаву!.. – махнул Маманя рукой в степь, и тут же спохватился: – Ах ты боже мой, заговорился я совсем с тобой! Не ровён час в поле с обедом опоздаю! – Пошёл, родимый! Пошёл! – дал он коню команду, и стал быстро удаляться.               

                * * *
        Четыре дня рыбачили мы с Маманей на его особенных червей и каждый раз я возвращался домой с отменным уловом. На пятый был Великий праздник – День Победы. Я, как и во все предыдущие дни, проснулся с восходом солнца и сразу поспешил на озеро.
    – С Днём Победы! – закричал я радостно, едва завидев Маманю, и торжественно запел: – День Победы, как он был от нас далёк!..
    – С днём Победы, дружок! С днём Победы! – задорно ответил Маманя. – А я-то думал ты нынче с молодёжью гулять будешь, не приедешь.    
    – Нет-нет! – не менее задорно ответил я. – Погулять я всегда успею. А вот порыбачить с ветераном, когда ещё доведётся.
    – Это верно. Дед-то, небось, тоже воевал?
    – Воевал.
    – А как он насчёт рыбалки?
    – Не знаю. Погиб под Сталинградом.
    – Эх, внучок!.. – прослезился Маманя. – Наших там полегло, не счесть. Своими глазами видал...
    – А как клёв нынче, хороший? – мгновенно перевёл я разговор на рыбалку, видя, что старик серьёзно расстроился, вспомнив былое.   
    – Клёв? – радостно встрепенулся Маманя. – Гляди! Гляди какие красавчики! – стал он руками вычерпывать из ведра карасей. – Страсть какие жирные! Сроду такие не попадались!
     Караси, за редким исключением, были самые обыкновенные, но я, желая угодить ветерану, признал, что никогда не видел таких толстенных и серебристых.
     – А я что говорю! На жаркое в самый раз. Для ушицы, правда, лучше щучка или чикомасик.*** Да где их поймать? Речку совсем захламили. Поди уж там никакая живность и не водится, окромя комаров, да лягушек. Вот вам и прогресс! – неожиданно взвинтился Маманя, укоризненно глядя на меня. – Разве так должны поступать грамотные люди? Не-е-т!.. Не так! 
     Несладко пришлось бы мне, как представителю нового, «более цивилизованного» поколения, за все экологические беды, нещадно ворвавшиеся по нашей вине в матушку-природу, да тут невдалеке раздался глуховатый, сдавленный хлопок, а за ним, почти одновременно, ещё два.
     – Опять рыбу глушат! Ну я им!.. – проворно вскочил Маманя, и опрокинул ведро.
     Караси радостно запрыгали, сверкая зеркальными боками на ласковом праздничном солнышке и медленно заскользили по пологому глинистому берегу, слегка влажному после скоротечного утреннего дождичка, в озеро.
     – Так и быть, нехай живут, – добродушно махнул рукой Маманя и быстро засеменил, несмотря на хромоту, в направлении взрывов.
     Я отбросил в сторону удочку и побежал следом.
     С трудом продрались мы сквозь густые заросли чакана и оказались на влажном травянистом берегу неширокого залива. Прямо перед нами стоял на охапке сухого прошлогоднего камыша полный мешок, из которого торчал большущий рыбий хвост.
      – Подсоби! – приказал мне Маманя, и сграбастал мешок. – Эту сетями словили, может живая есть!
     Мы отнесли мешок к берегу, чуть не по колено проваливаясь в грязь и опрокинули в озеро. Оказавшиеся в воде сазаны и карпы постепенно разделилась на три части: одни – наиболее сильные, попавшиеся в сети последними – ушли на глубину; другие сонно и кособоко юлили у берега, приходя в себя; а третьи, коих к счастью было совсем немного, уже спали глубоким, непробудным сном.
     Уснувшую рыбу мы выловили из воды, побросали обратно в мешок и возвратили на сухой островок. Маманя сосредоточенно порылся в карманах широченных галифе, достал длинный шнурок и решительно завязал мешок. 
    – Отвезу в столовую. Всё польза будет, – сказал он, поймав мой вопросительный взгляд.
    А в это время чуть поодаль от нас трое молодых парней (мы их в суете сразу и не приметили), подгоняли к берегу длинными шестами плавающую вверх животами крупную рыбу, вокруг которой вода серебрилась от многочисленных погибших мальков.
     – Болваны, столько мальков испортили! – вознегодовал Маманя, и его негодование услышали браконьеры, которые нас тоже не заметили
     – Не трогайте нашу рыбу! Не трогайте! – наперебой закричали они и с кулаками кинулись к нам.
     Я сделал шаг вперёд, решив взять на себя парня покрепче, бежавшего впереди всех. Но Маманя опередил, схватил толстяка, с которым мы уже сцепились, могучей казацкой рукой за шиворот и так хряпнул об землю, что тот на пузе съехал по мокрой траве в воду. Двое других, пощуплее, тотчас развернулись и пустились в обратном направлении. Следом за ними дал дёру и мокрый, облипший грязью толстяк.      
     – Вот это да! – в удивлении воскликнул я. – Здорово вы их напугали!
     – Ерунда, – обыденно буркнул Маманя, – и не с такими справлялся.
     – Судить прохвостов надо! – заключил я, в негодовании.
     – Не кипятись, – осуждающе хмыкнул Маманя. – Думаешь, после тюрьмы они лучше будут? Нет, брат ты мой, я на своём веку всякого повидал. Скажу тебе совершенно точно – оттуда ещё никто не возвращался лучше, чем был. Тем паче, молодые. Уголовной науки нахватаются, только и всего. Лучше я сам займусь их воспитанием. На них-то придётся оставлять родную землю.               
    «Вот она, русская душа! – с гордостью подумал я. – На всё готова ради родной земли!»
     – Беда-то какая! – огорчился Маманя, взглянув на часы. – Во век такого не бывало, чтобы ветераны в день Победы без рыбки остались!
     – Так вот же, – толкнул я ногой мешок. – На целое отделение хватит.
     – Нет, эта не честно добыта! Поперёк горла станет!
     – Тогда надо добывать честно.   
     – Времечка, дорогой ты мой, совсем нету! Полдень скоро! 
     – Но хоть часик-то уделить можете?
     – Полчасика могу. Не больше.
     – Вот и хорошо! – обрадовался я, искренне желая помочь ветерану в день Победы. И вскоре Маманя заспешил домой, пусть и с малым, но, честным уловом для своих боевых друзей.      
     Те давние майские встречи не прошли даром. Я получил заряд оптимизма и патриотизма на всю оставшуюся жизнь.
---------------------------
* Полная версия будет опубликована на сайте Проза. Ру немного позднее в разделе повести.
**чикилять (казач.) – хромать.
*** Чикомас (казач.) – окунь,  чикомасик (чекомасик) – окунёк.
            

                БИБЛИОГРАФИЯ


МАМАНЯ
1989 г.

1.  Газета «Слава Труду» № 81-82, 28-30 июля 1994 г., Кашары, Ростовская обл.
2.  С. Хоршев-Ольховский. «Клетчатый Пиджак». Рассказы. 2010, Лондон.
      ISBN 978- 9984-30-177-8
3.  С. Хоршев-Ольховский. «Запах Родины», Повести, рассказы, очерки, главы из романа, интервью, стихи друзей, 2015, Лондон.
     ISBN 978-9934-14-577-3
4.  Альманах «Рукопись» № 32, 2019, Ростов-на-Дону.
5.  Газета «Слава труду» № 18, 9 мая 2020 г., Кашары, Ростовская обл.
    (Под названием «В ДЕНЬ ПОБЕДЫ»).
6.  Газета «Наш край» № 36, 16 мая 2020 г., Миллерово.
    (Под названием «В ДЕНЬ ПОБЕДЫ»).
7. С. Хоршев-Ольховский. «Четыре бездны – казачья сага». Роман, рассказы.   2020, Москва.
       ISBN 978-5-00153-215-6
8. Журнал  «Inter-Focus», 9 мая 2021, Ганновер, Германия.
   (Под названием «В ДЕНЬ ПОБЕДЫ»).
    Ссылка: http://inter-focus.de/?p=8499