Долгий лог часть 1

УДК 82         
ББК 84(Рос - Рус)
М523
Николай Меркулов
 
РОМАН

ДОЛГИЙ ЛОГ

КНИГА 1
Хмурое утро
г. Ужур, 2021 год.






УДК 82         
ББК 84(Рос - Рус)
М523

Н.И. Меркулов.
Роман  «Долгий лог» 2021. Книга первая «Хмурое утро». – Меркулов Николай Иванович,    
Издательство, ООО «Принт», 2021.- 273 с.
В романе представлено произведение автора о жизни и семейных ценностях  людей, живущих в селе, событий после периода Октябрьской Социалистической революции, Великой Отечественной войны, строительства «светлого будущего - Коммунизма», тревожных событий начала «Перестройки».

В соответствии с ФЗ№ 436
УДК 82
                ББК 84(Рос - Рус)
Издательство, ООО «Принт», 2021




Николай Иванович Меркулов
Член Российского союза писателей, член Красноярского регионального  отделения Российского союза писателей.
    Руководитель литературного объединения Ужурского района «Ужурские зори» имени члена Союза Писателей России, участника ВОВ Петра Павловича Коваленко.
Дипломант 2014г. Красноярского краевого конкурса «Сохраним природу родного края».
Номинант на соискание национальной литературной премии Стихи.ру «Поэт года 2012, 2013, 2014, 2015,2016, 2017,2018, 2019, 2020».
Номинант национальных литературных премий: «Наследие 2017, 2019, 2020 год», имени Сергея Есенина «Русь моя 2018,2019,2020 год», номинант национальной литературной премии «Поэт года 2018 год», участник Антологии русской поэзии за 2018, 2020 год.
Руководитель  детского литературного объединения «Роднички»  при МБОУ СОШ №1 «Ужурская общеобразовательная школа №1 имени Героя Советского Союза А.К. Харченко».
Печатается: в альманахах Стихи.ру – «Сборник стихов 2012», «Поэт года 2013, 2014, 2015,2016, 2017, 2018», «Сборник стихов 2015», «Российский союз писателей 2014, 2015», «Наследие 2016, 2017, 2019, 2020», Литературная премия имени С. Есенина «Русь моя 2016, 2018, 2019, 2020», «Антология русской поэзии 2018, 2019, 2020».
Ведущий детской странички   детей Ужурского района на  сайте  Стихи.ру - «Руководитель».
Автор сборников рассказов: «Загадки Чёрного Июса», «Рыжебородый», сборников стихов - «У вечернего костра», «Ужурское полесье», «Босоногое детство», «Вечерком за чайком», «Вечерние зори». Для детей – «Детские рассветы», детского сборника сказок «Приключения монетки», 16 детских книжек.
Президиумом Российского союза писателей в 2019 году за вклад в русскую литературу награждён юбилейной медалью «Владимир Маяковский 125 лет»; Президиумом Российского союза писателей за участие в русской Антологии награждён юбилейной медалью «Александр Пушкин 220 лет».
За значительный вклад в развитие русской литературы награждён медалями:
«Антон Чехов 160 лет», «Анна Ахматова 130 лет».
За литературную деятельность в духе традиций русской культуры в 2019 году Президиумом Российского союза писателей награждён звездой «НАСЛЕДИЕ» 3 степени от имени канцелярии Её Императорского Величества Великой Княгини Марии Владимировны.
  В 2020 году награждён звездой «НАСЛЕДИЕ»  2 степени от имени канцелярии Её Императорского Величества Великой Княгини Марии Владимировны, по решению Президиума Российского союза писателей.
За вклад в развитие русской культуры и литературы Президиумом Российского союза писателей в 2020 году награждён медалью «Георгиевская лента 250 лет», медалью «Сергей Есенин 125 лет». Награждён медалью «Иван Бунин 150 лет», как номинант премии «Поэт года» за  2020 год, медалью «Афанасий Фет 200 лет.




ОТ АВТОРА
      В своих первых рассказах я помещал всю свою боль и отчаяние, горечь и обиды, досады и огорчение за все те перемены, которые произошли со мной в этот тяжелый перестроечный в нашей стране период. Но именно эти события, только   через 32 года, вновь вернули меня в родные края, где я приступил к работе над романом «Долгий Лог».
Душа, переполненная эмоциями и множеством неизгладимых впечатлений, пела и   просила каких-то других, особенных ощущений и чувств, которые как бы вырывались наружу и хотели, ну хоть как-то, «ожить», хоть как-то остаться в жизни навсегда!
В голове лёгкое здоровое головокружение. Мысли ясные, хорошо ложатся в строчки! А строчки бегут и бегут, как ручейки. Боишься отстать от них, потерять…
Но …!  Как острой саблей! На повал! Уже в четвертый раз за шесть лет, после смерти матери, старшего брата и брата, на год младше меня, новый удар! Удар в самое сердце! И нет сил, стоять на ногах! Небо над головой в одну секунду стало чёрным, чёрным и таким чужим, чужим!
Скоропостижно после второго обширного инсульта умирает младший брат Анатолий.
Из всей своей большой семьи я остался один.
И я понял, что всё это время мы жили с Анатолием - ни на секунду не разлучаясь, хотя и жили в разных семьях.
Ведь это же он возил меня на своём «Уазе» и в дождь и в снег, осенью, зимой  и летом, весной, когда оживала и просыпалась вся природа вокруг нас.
Это же он сумел показать мне красоту гор, лесов, полей и рек, прудов и озёр средней полосы, нашего замечательного Красноярского края. Ведь это же с его  подачи, я описывал  их красоту.
Это же он научил меня по-новому полюбить на всю мою жизнь такую ранимую, такую нежную, такую грациозную природу жизни, природу человеческой жизни, их  характеры  и нравы.
Любить! Полюбить жизнь! Да так полюбить её, чтобы успеть сделать всё, что не доделали самые близкие и родные сердцу и душе люди.
Всё, что было пережито душой в прошедшие незабываемые годы жизни, я решил уложить в одно целое произведение.
Посещая места, где жилось, мечталось, работалось, переживалось душой, не всегда было грустно. Были и такие чудесные мгновения, что душе хотелось не только писать, но и петь.
Именно отсюда человек черпает огромную энергию любви к самым близким ему людям.
Любовь не передаётся по наследству, она просыпается, расцветает, выплывает, приходит в наше сознание с душой.
Возможно, моё произведение далеко от настоящих прозаических жанров.
Я хорошо понимаю, сколько же нужно целеустремлённости, настойчивости, выдержанности, терпения и терпимости, а, самое главное, на мой взгляд, владения темой любого произведения без фальши и лжи.
Только произведения, выстраданные, опалённые огнём пожарищ и костров, неоднократно погибавшие в полноводных реках и горных водопадах, замерзавшие в ледниках и снежных бурях, под грозовыми проливными дождями способны вызвать у читателя любовь и уважение к себе, способны приобрести вечность.
Понимая это, я вновь и вновь перечитываю написанное сначала и возвращаюсь к тем событиям, которые заставили меня взять в руки перо.
За плечами семьдесят четыре года прожитой жизни. Что же я сделал в ней такого, чтобы можно было не жалеть о прошедшем времени?
На полках лежали наброски стихов, хранившие в себе все мои секреты жизненных  удач и поражений. В них я одновременно и сожалею,  и люблю свою судьбу  за то, что она преподнесла мне множество, как положительных, так и отрицательных сюрпризов  в  работе и в развитии   творчества.
Но я ещё долго хранил секреты своих слабостей от родных и близких мне людей. Ибо, прикоснувшись к завесе таинства искусства поэзии, прозы, я считал, что вторгаюсь во что-то сокровенное и неимоверно важное, куда для меня дороги нет.
Отвергнутый и не принятый в руководящих кругах за свою прямоту, я часто срывался вниз на полпути к вершинам всеобщей признательности.  В свои тридцать лет я не понимал, почему  это так со мной происходит.  Причин было только две.
 Первая; руководителям партии и правительства, видимо, нравилось, когда их просто-напросто обманывали низшие чины, лишь бы в докладах всё было складно и убедительно.   
Это  была самая  весомая  причина, по которой светлое будущее, под названием коммунизм, не успев улыбнуться рассвету, так и не взошло.
 Я же не понимал, зачем и для чего мы это делаем потому, что  искренне верил  в справедливость, стараясь выразиться в своих строках.
Вторая причина до банальности проста;  в каком   бы районе я не работал и не жил, я был там чужаком.
Вот так и случилось, что со своей правдой я носился вместе с семьёй по районам  родного края до тех пор, пока не оказался за бортом  большого корабля.
Годы перестройки закружили меня в таком вихре водоворотов, что порой  не хватало воздуха. Я задыхался от ужасов того, что не вмещалось в сознании ни в одной клетке моего взвинченного, духовно опустошённого и накалённого до предела  организма.
Иногда  мне  казалось, что наступил конец света. Я видел, как в этой суматохе люди постепенно переставали верить и доверять друг другу.
Но, как же без веры жить то? Разве возможно жить, не веря в человеческую душу? И вот на этом этапе своей жизни  я, обратившись к духовному состоянию своего тела и души,  понял, что они во мне не живут вместе.
 Мне стало ясно, что  они не живут во мне, как органичное единое целое. Их нужно было срочно объединить, заставить вместе служить одному целому организму, заставляя подчиниться разуму. Перо и лист бумаги стали моими лучшими друзьями.
Трудно поверить, но только в последние двадцать лет до моего сознания стало доходить, что именно вера в Бога, о чём я старался усиленно не думать, вывела меня на  путь, по которому я робко начал шагать. 
Что такое для меня Бог? Это моя духовность, которая воспитывает во мне моё человеческое сознание. Это открытие сегодня стало фундаментальной  основой дальнейшей моей жизни.
Уже, будучи пенсионером, вернулся в свою любимую профессию, профессию учителя, и решил посвятить остаток, дозволенной мне Богом, жизни, воспитанию подрастающего поколения, чей талант всегда удивлял, поражал планету своим удивительным мастерством – творить мир.
Роман написан в двух книгах, в которых описаны события, в которых я принимал непосредственное участие, как очевидец.

 


РОМАН
Долгий лог

Книга 1

ХМУРОЕ УТРО

Ах, юность - сладкие порывы,
В душе клокочет только синева …
(автор)

-1-
Зима, как-то странно и разом, с  морозами,   навалилась на посёлок, расположившийся, а, скорее всего, приютившийся на берегу большой горной реки у скалистой огромной кручи суровых горных отрогов  Кузнецкого Алатау, в логу.
Поэтому же логу, на берегах реки были расположены ещё три поселения вверх и вниз по течению,  на расстоянии  друг от друга  от семи до двадцати километров.
Мокрый, с крупными хлопьями, снег выпал неожиданно, глубоко завалив,  надёжно скрывая, все летние следы звериных проказ  от  пристальных глаз приезжих переселенцев.
Елена в это утро проснулась рано. Босыми ногами тихо прошлёпала по некрашеному деревянному, вымытому с веником – голяком, полу к  железному круглому рукомойнику с перевёрнутой вверх дном крышкой. Рукомойник висел на самодельном железном гвозде, вбитом в бревенчатую стену.
На его крышке  постоянно лежал  после стирки белья     небольшой обмылок   самоварного мыла.
Боясь разбудить родителей, Елена потихоньку, сложенными ложечкой ладонями, нажала снизу на металлический сосочек умывальника, набирая в ладони воду.
С наслаждением умылась холодной водой. Растёрла  капли по лицу, шее самотканым полотенцем, приятно пахнущим, а возможно ей это только казалось, льняным маслом.
Она ещё раз потянула носом воздух с мягкого полотенца. Убедившись, что запах  есть, улыбнулась едва брезжащему утреннему рассвету и повесила рушник  на  гвоздь,  вбитый рядом с умывальником.
Так же тихо и не спеша, подошла к маленькому зеркалу, висевшему на стене в рамке, искусно сделанной руками отца.
Украдкой осмотрелась вокруг. Оглядываясь на спавших и постоянно ворочающихся во сне на полатях  родителей, осторожно, в полутьме, начала разглядывать себя в зеркало.
Её упругая девичья грудь от волнения при каждом  вздохе то, слегка подрагивая, опускалась, то поднималась перед стыдливыми  девичьими глазами, бронзой высвечивая в зеркальном отражении. Обнаженные плечи испуганно вздрагивали, как бы прося пощады и защиты у времени от бессовестно обжигающих  глаз, казалось бы, чужого отражения.
 Красивая длинная толстая темно русая коса блестящей змейкой сползала по красиво посаженной девичьей шее, мягко укладываясь на груди, ласково опускаясь ниже упругой девичьей талии.
Елене нравилось в себе всё. И она где-то там, в подсознании, угадывая седьмым чувством, понимала, что стала красивой стройной девушкой. И что теперь она уже совсем не та беспечная босоногая девчонка, которая  ещё вчера бегала среди подруг, совершенно не замечая юношеских ухаживаний за ней.
Девушка абсолютно не понимала, что происходящие в ней перемены, этот осмотр своего полуобнажённого тела тайком от родных перед зеркалом, являются для неё одним и тем же связующим звеном, происшедших с ней событий за последние дни.
Стараясь не шуметь, Лена тихо шмыгнула за занавеску у самодельного шкафа, изготовленного заботливыми руками отца для всей семьи под бельё, на свою деревянную, с резными спинками, кровать.
Эту кровать ей подарил отец в рождество ко дню рождения. Отец сильно любил Лену и иногда позволял себе побаловать любимицу какой-нибудь новинкой. Но при этом он обходился с ней очень строго и не позволял выходить в семье  за рамки дозволенных правил.
Девушка осторожно присела на краешек, ещё не остывшей от её молодого упругого тела, постели.
На полатях заворочалась мать.  Спокойная, смирная, всегда и во всём привыкшая уступать мужу, она держала своих дочерей ещё в большей строгости, чем отец. Семья тщательно берегла и строго хранила свою семейную честь от людского «сглаза». Мать не давала ни кому из домашних выходить за рамки принятых ещё их предками семейных традиций.
Она что-то невнятно пробурчала во сне, но через пару секунд послышалось её спокойное дыхание.  Дыхание человека, уверенного в не лёгком завтрашнем дне, который принесёт множество не только хлопот, но и приятных  забот.
-2-
Ещё неслышно было  пения первых петухов, вместе с которыми просыпалась вся деревня, такая тихая и, казалось бы, оторванная от всего внешнего мира,  а раннее морозное утро уже беспокойно поджидало у каждой пуховой подушки своего заветного часа.
Стараясь не скрипеть половицами, Лена прилегла на кровать, засунув свои стройные упругие полные жизненной силы  красивые ноги под тёплое шерстяное одеяло, сотканное  своими руками под присмотром матери. В свои не полные шестнадцать лет, это была   её первая   самостоятельная работа.
В эти годы она  умела уже многое делать. Девушке казалось, что для неё не существует такой работы, которую бы она не смогла выполнить. Елена с любовью вязала  крючком, вышивала на пяльцах цветными нитками. Вязание  спицами ей приносило особое удовольствие.   
Домашним нравились с затейливым, никогда не повторяющимся узором, мягкие теплые, связанные её руками, варежки или чулки. Иногда она одаривала кого-нибудь из родных замысловато связанным шерстяным шарфом.
Однажды,   на день рождения отца, Лена подарила ему связанные тёплые, с красивым орнаментом, из белой овечьей шерсти, перчатки. Отец был  смущён и польщён таким вниманием к нему  дочери.  Он души не чаял в своей любимице.
Да и в семье её любили. Но она, зная это, не позволяла себе ничего лишнего, и никогда не требовала  особого отношения. Не унывающая, скромная, застенчивая, Лена могла развеселить любого. В минуты грусти, как бы подслушивая, всегда оказывалась рядом, будто бы чувствовала, что в этот момент  родному человеку нужно её присутствие.
 Домочадцам казалось, что у Лены никогда не возникали, да и не могут возникнуть какие либо проблемы, она со всеми делилась ими открыто, беззаботно и беззастенчиво.
Но в последнее время мать стала замечать   едва заметные  перемены в её характере, поведении, во время беседы.  Иногда девушка на заданный ей вопрос могла ответить невпопад, не продумав ответа, недоумённо останавливая взгляд на собеседнике, нахмурив свои серпообразные русые брови.
Во время разговора она часто переспрашивала собеседника по нескольку раз об одном и том же. Но, получив ответ, по ней было видно, что Елена снова ничего не восприняла и находится в этот момент где-то там, в своём, удивительном для себя, мире. Часто взгляд её голубых глаз устремлялся далеко вперёд, и  девушка мило чему-то улыбалась.
Лёжа на пуховой подушке, Лена в темноте глубоко и с грустью вздохнула, задержала дыхание и, медленно, мелко вздрагивая всем телом, стала выдыхать. Она проделала эту процедуру несколько раз, чтобы унять волнение, непонятно почему вдруг охватившее всё её упругое тело.
Мысли беспорядочным роем тесно вились в её юной головке, мешая сосредоточиться на  чём-то очень важном и очень главном. Но на чём, Елена не могла понять. 
Усилием воли она старалась прогнать из своего сознания весь этот кошмар как можно дальше от себя. Но мысли вновь и вновь назойливо возвращались к ней и впивались  в ещё, не закалённый жизнью мозг, с  болью,  заставляя, ни разу не болевшую так таинственно душу, потихоньку  страдать.
Вот и сейчас, с не понятным для её  юной   души волнением, с трепетом  в груди, с замиранием  в сердце, она стала снова отчётливо перебирать в своей памяти события прошедших дней.
Девушка ещё не понимала, что эти события надолго перевернут всю её дальнейшую жизнь, и по стечению не предвиденных обстоятельств повернут так круто и так резко, что, загляни вперёд, она бы сегодня не поверила в это.
Но сейчас она была безумно счастлива и радовалась тому, что новый едва начинающий  пробиваться сквозь тьму рассвет, принесёт ей новые сладостные минуты  безумно короткой встречи с тем, о ком она с трепетным волнением души боялась даже думать.
И до рассвета, сладкой  ночью,
Вдыхая таинства любви,
Влюблялась вновь в  родные очи,
Познав желания свои.
-3-
В небольшом станционном городке, вечно грязном и не уютном, но по-своему гостеприимном и шумном, со своим всегда переполненным людским потоком,  собственным базаром под названием «Хитрушка», прошли незабываемо трудные годы детства и юности Павла.
Никто не знал, почему  так назвали базарную площадь. Не то в честь уж слишком хитрых постоянных торговок, продающих  в основном овощи со своих огородов, и старые немного поношенные вещи, ещё пригодные к дальнейшему употреблению, не то в честь   слишком заумных покупателей, съезжающихся сюда с окрестных деревень на людей посмотреть, да себя показать.
Возможно, в честь коренного населения этого вечно пыльного  городка, жители которого, выходя на базар, часто диктовали в торговых рядах свои негласные законы и  цены.
Павел не любил вспоминать своё детство и с неохотой  обсуждал эту тему. Наверное потому, что оно было действительно безрадостным и душевно горьким. Уж слишком рано и много он перенёс, в своей, ещё не окрепшей  и не сформировавшейся душе, горечи и обид.
Они  жили в «конюховке».  Это было действительно  то самое место, где висела и мелькала перед глазами семьи упряжь для лошадей.
Где ежедневно, вот уже много лет, пьяная свора мужиков, хорошо поддав первачка на душу, устраивала разборки и побоища по любому поводу. Где постоянно пахло конским потом, самосадом, перегаром самодельного зелья.
Что удивительно,  он и сейчас это хорошо помнил, с жирными большими крысами, бегающими в ночное время прямо по головам беспокойно мечущейся во сне спящей на земляном полу семьи. Засыпая,  приходилось прятать уши, боясь страшно  болезненных  крысиных укусов.
Мучительно больно было вспоминать,  как перед глазами часто появлялись младшие  две сестры и брат с постоянно стриженными и укутанными в тряпьё  вшивыми головами, редко видевшими баню и мыло,  их маленькие лица, искусанные клопами.
Эти воспоминания на самом деле  не приносили Павлу никакой  радости.
Он так и рос,  унижаемый, то пинками  грязных сапог посетителей этого заведения, то их подзатыльниками, не понятно за что.  Уж очень часто он попадал под горячую руку  не вовремя.
В своей семье Павел был старшим ребёнком, а, значит, кормильцем. Каждый день ещё засветло мать будила сына. На полусонного восьмилетнего мальчика  накидывала через шею,  всю в заплатах, сумку, сшитую из мешковины. Вытолкнув за порог в рваной одежде, без обуви, быстро крестила вслед.
Так начинался рабочий день Павла  в те далёкие очень смутные и тревожные  огненные двадцатые годы.
Грязный, полураздетый, со слезами горечи на глазах, неудержимо бегущими по щекам, он бродил по улицам. Вся его  детская душа возмущалась в груди и дрожала, не то от холода, не то от душевной боли, а, может быть, и от стыда за своё детство. Он часто беззвучно и тихо плакал.
Редкие прохожие, видя  живой шагающий человеческий комочек на пронизывающем осеннем ветру, не говоря ни слова, совали ему в мешок что-нибудь из продуктов.  Некоторые  приглашали  к себе в дом   обогреться.
Но Павел не мог позволить себе этой маленькой роскоши, потому что он должен был, как можно быстрее, набрать свою сумку  харчами и вернуться домой, чтобы накормить младших. Он хорошо знал, что, проснувшись, они будут плакать, прося у матери чего-нибудь поесть.
И всё же привыкнуть к этой обязанности за восемь лет он так и не смог.
-4-
Павел шёл по улице своего  родного  городка в поисках  любой  работы.
Везде, куда бы  он ни заходил, ему отказывали, глядя на его не очень-то здоровую по внешнему виду фигуру.
Вчера, после очередного похода по улицам города с ненавистной и опостылевшей  сумкой, которую он давно бы уже забросил под отцовский топчан, Павел твёрдо решил заняться более приятной работой. Юноша решил устроиться на любое производство, лишь бы бросить попрошайничать.
Ни матери, ни больному отцу о своём решении он ничего не сказал. Решил по - своему:
-Вот найду работу, тогда всё само по себе и изменится!-
Хотя в глубине души Павел все же побаивался гнева родителей и не хотел раньше времени навлекать беду на свою голову.
Читать, писать и считать его мало-мальски научили в школе ещё в первом классе, да мать. Эту науку мать познала, когда-то обучаясь в белорусской гимназии, и  в  своей нынешней жизни.  Она часто применяла её, пересчитывая  вываленные на не мытый стол, сделанный из однорезника тонких лиственниц, куски хлеба и других продуктов, принесенных Павлом в подорожной сумке.
Отлаженную процедуру мать проводила спокойно и не спеша, с каким-то ей одной понятным удовольствием, производя раздел содержимого на равные по-своему доли.
Сначала она всегда выделяла из содержимого особую кучку и оставляла её больному туберкулёзом отцу. Следующую кучку она важно пододвигала Павлу. Все остальное делила между младшими детьми.
И никто ни разу не спросил её, почему же себе она никогда не брала ни крошки. Чем питалась сама? Да и ела ли она вообще хоть что-то?
Просто все привыкли к её «справедливому» разделу и к тому, что «она  уже - ела»!? И только подрастая, Павел, иногда, проснувшись ночью от надоедливых клопов, слышал как горько и долго, навзрыд, но почти беззвучно плакала мать. Её плечи судорожно и долго вздрагивали.
В эти минуты Павлу становилось жутко и страшно. Тогда он боялся шевельнуться, чтобы мать вдруг не поняла, что сын  всё видит и слышит.
 Но однажды он не выдержал. Подполз в ночи к её прохладным ногам и горько заплакал вместе с матерью. Мать  с нежностью, на какую только была способна в эти минуты её чёрствая женская душа, обняла его сухой потрескавшейся ладонью  руки.
 Обнявшись, они долго успокаивали друг - друга, размазывая солёные слёзы по   щекам.
С тех пор Павел сам стал делить содержимое сумки. И вторая кучка теперь  всегда принадлежала матери. Дети были очень рады принятому   решению брата и прониклись к нему ещё большим уважением.
-5-
Павел шагал по улицам, думая только об одном желании, найти хоть что-нибудь подходящее для  ещё не совсем физически окрепших, но очень рано огрубевших от непосильной  случайной работы, своих рук. Ему часто приходилось выполнять работу  на конном дворе вместо больного отца.
Внимание Павла  привлекло невзрачное пристанционное здание барачного типа. Он и сам не заметил, как оказался здесь.
 В одном из многочисленных окон здания показалось женское лицо. Павел нерешительно потянул за дверную ручку и вошёл  внутрь помещения.
В деревянном строении было прохладно и пахло сыростью. Но вместе с этим  он почувствовал и еще какой-то ему не знакомый,  привлекающий и возбуждающий  с каждой секундой запах.
Глаза подростка лихорадочно заблестели, а грудь с жадностью втягивала в лёгкие воздух, насыщенный  незнакомым резким  привкусом.
Женщина, которую Павел видел минуту назад в окне, вышла в коридор и  ласковым  грудным голосом спросила его:
- Что, нравится у нас?-
От неожиданности юноша вздрогнул и  попятился назад. Но женщина тихо переспросила:
- Чего испугался-то?  Знать впервые здесь?-
Иван  кивнул головой в знак согласия и ещё больше смутился. Но, осмелев, неожиданно для себя бодро сказал:
- Да, вот, работу ищу.
- Ра-бо-ту?!- озадаченно  переспросила женщина, пристально  рассматривая  с ног до головы фигуру Павла.
- М …, да …! Вот уж работничек так работничек нашёлся!-  проворчала она, вздыхая.
- Да ты что делать-то умеешь?
- А, всё!- дерзко ответил Павел.
- Я никакой работы не боюсь!
Напористость подростка обескуражила  и понравилась женщине.  Она, сменив гнев на милость, предложила ему пройти за ней.
Незнакомка открыла дверь не большого кабинета.
Павел увидел разговаривающего с кем-то по телефону лысоватого мужчину. Секунд через пять мужчина раздражённо бросил трубку на аппарат и недовольно посмотрел на женщину.
- Ну, что там ещё  у вас случилось, Марья Ивановна?- грубо спросил он её.
- Да вот, мальчонка, на работу просится!- сконфузившись, проговорила женщина.
Побагровев от напряжения, мужчина резко повернулся  на стуле и писклявым голосом воскликнул, размахивая руками:
- Господи! Ещё детей мне тут не хватало! Вы что, Марья Ивановна, в петлю меня загнать хотите! Или думаете, что у нас тут всё можно?! Да ведь он же ещё «сморчок»! Едва на ногах стоит!
Павел  понял, что для него наступила решающая минута. Он не мог сообразить почему, но с языка уже сорвалось:
- Это я - то сморчок?! Да я, что хотите, могу делать!
- А лет-то тебе хоть сколько, «мизгирь»?- С иронией спросил мужчина.
- Семнадцать недавно было!- бойко ответил Павел, поняв, что самое неприятное для него уже позади. Он боялся, что мужчина совсем не станет с ним разговаривать и выгонит вон.
- Семнадцать?!- в недоумении скривил лицо незнакомец.
- И ты уже умеешь всё делать?
- Умею!
- А грязной работы не боишься?
- А чего её бояться! Работа - она и есть - работа!- вызывающе, придавая голосу солидности, ответил Павел.
Лицо писклявого мужчины приняло нормальное обличие. Павел увидел довольно симпатичного обаятельного собеседника.
- Сильно работать хочется?- уже спокойнее спросил мужчина.
- Да мне же деваться  некуда! У меня же «на руках» трое мальцов, мать, да больной отец!- одним залпом резко выпалил он в лицо мужчине. В отчаянии Павел решил про себя:
- Будь что будет!
Покрасневшее лицо незнакомца приняло восковой оттенок. Не выдержав пристального взгляда чёрных ещё детских глаз, он опустил голову вниз. Потом медленно поднял её и тихо спросил:
- Кочегаром… на паровоз… пойдёшь?
У Павла перехватило дух от неожиданного предложения. Голова внезапно закружилась. В глазах заходили тёмные круги. В горле пересохло от представленной перед собой этой гигантской машины, бегущей  по железной дороге, к которой он даже подходить-то боялся. От услышанных слов на мгновение   Павел потерял голос.
 Позже он так и не смог вспомнить, что же  ответил. И ответил ли этому человеку хоть что-то.
Мужчина повёл Павла в соседнее большое высокое длинное здание, где пахло мазутом, запах которого он уже слышал в конторе.
-Кузьмич!- крикнул  в глубину полутёмного здания лысоватый покровитель, - принимай помощника!

-6-
 Елена вернулась из города в деревню несколько дней назад, погостить, повидать своих родных и близких. Её по - привычке  сильно тянуло от городской жизни домой. Она никак не могла дождаться аврала  по скорейшей подработке зерна  в большом предприятии по  заготовке зерна.   Уже высушенную пшеницу отправляли в закрома страны.
Иногда с тоской в душе Елена вспоминала то время, когда отец по решению семьи привёз её в город на заработки.
После окончания седьмого класса, мать впервые настояла на этом тяжёлом решении. Она считала, что для девушки вполне достаточно уже полученного образования:
- Не успеешь оглянуться как, даст Бог, и замуж выйдет. Вот и будет ей учение – по полатям детишек считать!- ворчала она в полголоса себе под нос, отворачивая  лицо к окошку,  при этом украдкой вытирая подолом фартука набежавшую слезу.
Но отец сильно воспротивился решению жены и решил,  что дочь должна обязательно учиться дальше. Как  грамотный и начитанный человек, он, окончивший курсы церковноприходской школы, а затем и гимназию,  рассуждал иначе:
- Мать, да ты погляди вокруг! Голод, холод, разруха …! Стране нужна грамотная молодёжь! А ты … замуж … дети … полати …! Вот деревенщина!
 Не по собственному желанию, а по воле Бога и Государя  всея Руси, он, когда-то, в голодные и холодные годы вместе со своими родителями,   приехал  обживать эти дикие и красивые таёжные места из поволжских степей.
Здесь он и познакомился с матерью своих детей:
- Как же давно это было. Э-эх … время, времечко!- промелькнула в его сознании грустная мысль.
И только подергивание мышцы на левой щеке выдавало его волнение.
Частенько в холодные зимние вечера Лена, сидя в темноте на сундуке (берегли керосин) с замиранием в сердце слушала захватывающие душу рассказы отца о своей  юности.
Выбор места расположения деревни стариками был не случайным. У подножия суровых сибирских гор, на берегу полноводной реки с прозрачной, как слеза  и очень приятной на вкус, водой.
Выше и ниже, не далеко от реки, были расположены два прекрасных больших озера. Они словно близнецы, были богаты разнообразием и обилием  рыбного царства.
Вот тут-то  между этими озёрами, у подножия скалистой горы и решено было на сходе приезжих, достаточно намаявшихся зауральских гостей, начать строительство большой деревни. В связи с обилием в юго-восточном озере крупной и жирной рыбы линь и было дано название деревне - Линское. 
-7-
Отец, рассердившись на мать, усадил зарёванную дочь на телегу и повёз  в соседнюю деревню, чтобы дать ей возможность после седьмого класса закончить десятилетку. В родном селе в школе дети учились только  семь лет.
С большим трудом, за мешок муки и мешок картофеля в месяц, со своими «харчами», им удалось в районном селе найти квартиру, вернее  место за печкой, рядом с зимующим в доме телёнком.
Трудно было смириться с таким положением, но уж слишком велико было у Лены желание учиться в этот сложный одна тысяча девятьсот тридцать восьмой год.
Елена успешно закончила восьмой, а на следующий год  девятый класс, и с похвальной грамотой была переведена в десятый.  Но и  в десятом классе  обучаться было  не возможно из-за отсутствия жилья.
В одной семье, с условием, что она будет водиться с малышами, ей дали «угол». На присмотр за детьми уходило всё свободное время, но Лена не унывала. Придя из школы, садилась делать уроки только тогда, когда спали дети, или поздно ночью, прикрывая свет от лампы занавеской, чтобы он  не мешал спать хозяевам.
В этих условиях она окончила десятилетку снова с похвальной грамотой.
Возникшие два года назад сложные отношения с матерью, заставили Лену  упросить отца отпустить её в город на заработки.
Отец с трудом внял мольбам дочери  и сразу же после окончания школы  на коне отвёз свою любимицу за восемьдесят километров в большое село Ужур. Устроил дочь на квартиру, договорившись об оплате. С нежеланием устроил Лену в Заготзерно  разнорабочей. 
Сухо распрощался с дочерью, смахнув тыльной стороной ладони набежавшую слезу, резко рванул вожжами, ударив застоявшегося за день мерина. Поднимая колесами телеги сельскую пыль, не оглядываясь, уехал.
Стоя у калитки, Лена долго и горько плакала. Она пристально вглядывалась вдоль улицы, но ничего, кроме висевшего в воздухе облака пыли, не  видела.
Добросердечная молодая хозяйка, обняв за плечи, уводя в дом, тихо уговаривала Лену.
На дворе стояли первые жаркие, июньские дни одна тысяча девятьсот сорок первого года.         
-8-
Впоследствии Павел вспоминал события тех дней с постоянной тревогой. Но вот почему? Он так и не находил ответа на этот, казалось бы не нужный вопрос. Может быть потому, что  слишком неожиданной была такая резкая перемена в его ещё не окрепшей, полностью не сформировавшейся,  по-юношески ранимой душе.
Но тот осенний день он помнил очень хорошо. Помнил, как из глубины полутемного длинного помещения вышел небольшого роста  широкоплечий, в блестящей от мазута, как хром одежде, Кузьмич.
Его руки и лицо были сильно измазаны мазутом.  Кузьмич на ходу по очереди вытирал их  грязным куском ветоши.
Пристальным строгим взглядом, нахмурив черные густые брови, он уставился на подростка и усмехнулся:
- Да ты что, Михалыч? С ума спятил? Совсем меня в дураки записал?! Я тебе что, шут гороховый что ли?
Да ты посмотри на него! Его же лопата задавит на первом же швырке!
А на ней ведь ещё и уголь лежать будет!? Ты что это? За какие такие прегрешения  меня наказать-то решил? Будь добр, объясни мне, старому дурню!
Я же человек! Всё пойму! А этого – уволь, не возьму! Он где-нибудь нечаянно выпадет из кабины паровоза, и где  же мне потом его искать прикажешь!?
У меня, Михалыч, пока что ещё одна голова на плечах, и сидит она вот на этой вот самой шее!- и он со злостью, на какую только был способен в эту минуту, постучал себе вымазанной в мазуте рукой  по такой же грязной от мазута шее. Вконец разозлившись, сорвался на самый высокий голосовой бас:
- У меня что, других сосунков мало, чтоб ещё и за этого отвечать? Убирай его с моих глаз долой и не доводи до греха! Ишь ты, тоже мне, кочегара нашёл! Принимай Кузьмич, помощничка!- не на шутку разошёлся Кузьмич.
- Черти бы вас подрали с такими кадрами! Надо мной, над Кузьмичом, смеяться вздумали! Да я лучше в гроб лягу, но этого «сопляка» к себе и близко не подпущу!
 Это меня-то, первого машиниста в крае, и так опозорить!? Сгинь с моих глаз вместе с этим недорослем!- в гневе продолжал Кузьмич.
У него дрожали руки и губы. В глазах появились слёзы обиды. Голос из состояния баса перешёл на какое-то шипение. Чувствовалось, что в горле застрял голосовой ком. Дыхание стало резким и прерывистым.
И тут внезапно на него напал сильный кашель.
Кузьмич долго и надрывно кашлял, сплевывая раз за разом, черную мокроту.
Павлу стало невыносимо жалко этого человека, и он, осторожно выходя из-за спины покровителя, подошёл к Кузьмичу совсем близко: 
- Дяденька Кузьмич! Я хорошо работать буду! Вот увидите! Только не прогоняйте меня! Я вас слушаться буду!
- Ещё бы, меня бы ты, Кузьмича, не слушался!- Сквозь кашель прошипел машинист.
Видя, что буря  гнева немного поутихла, к Кузьмичу осторожно подошёл Михалыч и что-то быстро зашептал на ухо.
По мере того, как он убедительно что-то шептал  машинисту, у того  от изумления прекратился кашель. Глаза, все более сощуриваясь, стали чаще останавливаться на Павле. В них стали появляться искорки тепла.
 Чувствовалось, что «холодная» буря, так внезапно  и резко возникшая в душе Кузьмича, стала постепенно успокаиваться.
- Ну, … ладно, ладно, Михалыч, уговорил! Что-нибудь придумаем. Так и быть, возьму! На свой паровоз возьму! На маневровый! Пока поработаем здесь на путях, а там время покажет. Да и по - легче здесь,- и он снова посмотрел на худую фигуру Павла, глубоко  вздохнув:
- Эх, и жизнь же пошла! И когда только всё это кончится! Ведь дитё же ещё!- Непонятно кому и зачем продолжал ворчать, горестно вздыхая, старый машинист. 
Кузьмич безнадёжно махнул перед собой рукой и, иронически чему-то улыбнулся в пространство, резко развернувшись к собеседникам спиной,  тихо побрёл в глубину ремонтного цеха. Не оглядываясь назад, буркнул:
- Ну, чего стоишь? Пошли, что ли!
Павел не сразу понял, что это обращение было направлено к нему, но, подталкиваемый в спину Михалычем,  нерешительно пошёл за Кузьмичом.
Так, держась на почтительном расстоянии от машиниста, он шёл туда, где постепенно вырисовывалась железная громада с большой красной звездой впереди.
Они подошли к огромному стальному великану, который образно был чем-то похож на спокойно отдыхающего огромного коня.
- Ну вот, это и есть наш  железный кормилец. Сейчас «подлечим» его немножко и через пару недель снова за работу,- проговорил Кузьмич, поднимаясь в кабину  машиниста, ласково поглаживая блестящие поручни кабины.
- Что ж, давай будем знакомиться с нашим железным другом. Кстати, а тебя-то как звать?
- Павел,- робко ответил юноша.
- Ну, вот и хорошо, что Павел. Вот и ладненько! А меня Фёдором Кузьмичом  можешь кликать! Не обижусь!- постоянно кряхтя и тяжело вздыхая, он полез в кабину машиниста паровоза. Чем-то загремел там и ласково позвал:
 - Павлуша, заходи, знакомься со своей новой должностью, осваивайся! Обживай место! Надеюсь, понравится!
 Павел робко и неумело полез по крутым ступенькам  в кабину паровоза. Его ноги неуклюже путались в ступеньках по крутой лестнице и часто срывались вниз. Как будто бы даже мешали друг другу.  Он фактически не залез, а втащил себя на руках в кабину, изрядно избив колени об металлические ступеньки и поручни.
 От такого трудного для него подъёма, юноша сильно вспотел и чувствовал себя отвратительно стыдно и неловко перед старым машинистом.
Фёдор Кузьмич, будто бы не замечал неловкости и неуклюжести парня, показывая ему всё содержимое кабины, все приборы  и, самое главное, тот инструмент, которым Павлу предстояло работать.
На первый взгляд, это была до того огромная блестящая, с такой же блестящей ручкой, лопата, что Павлу в миг захотелось отказаться от затеи с новой работой и поскорее вернуться домой.
Но огромным усилием своей юношеской воли он подавил это желание и стал внимательно осваивать всё, что ему показывал и рассказывал машинист.
А тот, как ни в чём ни бывало, продолжал знакомить своего нового помощника с угольным бункером, уголь которого паровоз «пожирает» в считанные часы через топку, зияющую на Павла своей темной, ненасытной, но в настоящий момент, холодной «пастью».
Затем машинист показал юноше водяной котёл с той самой топкой, которую только что Павел видел. Оказалось, что топка с котлом занимали почти всё место  паровоза.
-9-
После тщательного осмотра паровоза, который  за  считанные минуты знакомства, стал ему близким, Павел, от счастья, домой почти бежал.
Дома, сидя на никогда не мытой  грубой лавке, он не мог подобрать слов, чтобы сообщить родителям о таком  важном не только для него, но и для всей семьи, событии. Лицо его в радостной улыбке сияло, а глаза, будто огнём горели. Его курчавые чёрные волосы, казалось, что будто бы завились ещё  в более мелкие «барашки». Руки не находили себе место. А ноги …, ноги непроизвольно переносили его тело по «конюховке» с одного места на другое.
Но мать сразу же, как только сын, с переполненными в душе и  возбуждёнными эмоциями  вошёл в избушку, поняла, что с сыном произошло что-то очень важное. И в силу своего скупого  материнского характера, старалась ничего не замечать. Но, не выдержав томящей тишины, ласково спросила со своим белорусским акцентом:
- Чавой-то ты сягодня такой вясёлый?! Ай? Чай, нявесту сабе подыскав?
Тут и отец, не обращавший вначале внимания на сына, тоже заметил, что тот сегодня какой-то не такой. Пересиливая болезнь, с вечно  хмурым лицом, и всегда чем-нибудь душевно не довольный, он впервые за последние дни улыбнулся.
- Да вот, работу себе нашёл!- наконец радостно выдавил хриплым голосом Павел.
Мать печально поглядела на сына, слабо махнула в его сторону рукой и отвернулась.
- Ты брехать-то, когда это научился?- Строго спросил отец, спуская с  деревянных нар худые босые ноги с длинными, давно не стриженными чёрными ногтями на пальцах. И, протягивая руку к висящим ближе к нему конским вожжам, пристрожил:
- А ну! Подь сюды!
Павел, видя, что разговор и на самом деле для него принимает неожиданно серьёзный крутой оборот, не двигаясь с места, более твёрдым голосом повторил:
- Да, работу нашёл! На станции! В Депо! Кочегаром на паровоз взяли!
Отец с вожжами в руках бросился к сыну. И если бы не мать, получил бы Павел хорошую порку. Но мать встала между ними и умоляюще попросила:
- Погодь, отец! Знать, правду гаворить Пашка! Давай хоть послухаем яго! Чавой-то ён гаворить?!
Отец, не ожидавший серьёзной защиты со стороны жены, впервые вставшей на его пути, от неожиданности остановился, затоптался на месте и, швырнув вожжи в угол, неуверенно направился к своим нарам.
Осмелевший, взволнованный событиями прошедшего дня, Пашка начал рассказывать родителям во всех подробностях о своём трудоустройстве:
- Завтра утром выхожу на работу!- закончил он свой рассказ.
- И …ы!- вдруг неожиданно громко запричитала  мать в отчаянии. 
- Кормилец ты наш! Да как же это так? Кочегаром!
На паровоз! Господи! Да ведь сгинешь же ты там!- Ещё громче заголосила мать.
- Не пущу! Ишь, чаво удумав-то!
- Цыц, ты! Перестань реветь-то!-  неожиданно вмешался отец.
- Не на смерть ведь идёт, а на работу! Чего разревелась – то, как корова? Вон, всех мальцов перепугала! Словно покойник в доме!- пытался урезонить, расстроившуюся мать, отец.
- Кочегаром! Да ещё на паровоз! На паровоз ведь берут, а не к чертям в ад! А ты шум подняла! Радоваться надо, а не реветь!- вконец пристыдил он жену.
- Ну и Пашка! Ай да молодец! Весь в меня!- гордо промолвил отец.
Мать в растерянности и в большом недоумении перевела на мужа свой взгляд.
- Держись за эту работу! Далеко пойдёшь! Эх!- и отец тяжело вздохнул.
- Учиться бы тебе надо! Да где уж тут?!- горестно добавил он.            
-10-
На следующий день Павел проснулся рано. Быстро оделся, чтобы ни кого не разбудить. В темноте умылся, поливая себе на руки из старого алюминиевого ковша. На ощупь нашёл на столе приготовленный матерью с вечера узелок со скудным завтраком и обедом, тихо вышел во двор.
С удовольствием вдохнул всей грудью сырого осеннего воздуха. Серый, едва начинающийся  рассвет не обещал солнечного дня. Тянуло «хиусом». Повел, подняв воротник старенького с чужого плеча пиджака, зябко поёживаясь, быстро зашагал на станцию.
Идти нужно было через весь ещё не проснувшийся большой посёлок на другой его конец.
Иногда с опозданием Павла провожали  своим хриплым лаем псы, лениво оповещая тем самым своих хозяев, что несут свою службу исправно.
Павел  не обращал на них никакого  внимания. Его духовное состояние было переполнено гордостью за свой первый рабочий день.
В депо он пришёл раньше всех.  Открыв большие ворота мастерских, он прошёл теперь уже к «своему» великану и ласково погладил рукой холодный металл.
Обошёл вокруг него и увидел, что в некоторых местах скопилась пыль и подтёки мазута. Нашёл чистую ветошь и начал старательно протирать грязные места до блеска.
Он так сильно увлёкся работой, что не заметил, как за ним уже давно наблюдают Фёдор Кузьмич с товарищами. Они о чём-то тихо переговаривались, с одобрением глядя на молодого кочегара.
Увидев собравшихся рабочих, Павел  смутился, но к нему быстро подошёл старый машинист и, протягивая ладонь своей  руки,  громко поздоровался:
- Здорово, Павлик! Что это ты так рано пришёл?
И от того что, с ним вот так вот, на равных, за руку, впервые здоровается старший, Павлик ещё больше смутился. Но, быстро справившись с волнением, он бойко ответил:
- Здравствуйте, дядя Федя! И смущаясь, как можно крепче, но  с удовольствием пожал протянутую шершавую мозолистую руку наставника. Затем громко поздоровался с остальными рабочими.
Довольный поведением юноши, машинист приступил к осмотру своего богатыря.
За день совместной работы Павел с полуслова научился понимать  учителя. Без лишних слов освоил некоторые его жесты, применяемые в работе из-за сильного шума и даже грохота.
Кузьмич не мог нарадоваться работой своего подопечного. А к концу второго рабочего дня по секрету сообщил друзьям, что парень на все «сто»:
- Смышлёный,  быстро улавливает всё на лету!-
 Но в душе все же с тревогой думал только об одном:
- Как вот  он поведёт себя на работе уже у топки паровоза!?
Через десять дней, ещё раз тщательно обследовав свой паровой аппарат, они по графику выехали на линию маневрового паровоза. Первоначально Кузьмич всё сделал сам.
Сам показал помощнику когда, как и что нужно делать в точной последовательности. Объяснил, за какими приборами должен будет следить Павел. Затем на ходу передал ему лопату  и, стараясь не смущать парня, стал смотреть в окно, искоса поглядывая на помощника.
Первоначально Павлу казалось, что лопата его не слушается, из-за чего он с трудом попадает ею с углём в топку. Ненасытная машина уж очень быстро «пожирала» брошенный Павлом уголь и своими приборами требовала ещё, ещё и ещё угля.
Иван  сильно устал. Пот градом заливал его лицо, шею, грудь. Жирными чёрными водяными струйками стекал под ремень на брюках. На руках, хотя они и были в верхонках, быстро появились кровавые волдыри.
Машина пыхтела, шипела, сипела и всё время  «дышала» в  уши Пала:
- Ещё … уф …! Ещё … уф …! Ещё … уф …!-
- Да, вот это работёнка!- лихорадочно стучало «молоточками» в висках молодого кочегара,- как только здесь люди выдерживают?-
Фёдор Кузьмич видел, что парень буквально с ног валится, но держится молодцом и даже улыбается.  В душе он одобрил парня и про себя решил:
- Если сегодня выдержит и придёт на работу завтра, то значит, из него выйдет настоящий машинист.
На следующий день, как ни в чем, ни бывало, Павел без опоздания был на работе. Спрятав за спину замотанные тряпками ладони своих рук,  он бодро поздоровался со всеми и быстро занял  своё рабочее место у топки паровоза, давая понять всем, что здесь он надолго.
Быстро «развели пары» и, выдав длинный предупредительный гудок, медленно «поползли» к стоящим вагонам, дожидающимся сортировки и разгрузки  на маневровых путях. В задачу маневрового паровоза входила быстрая рассортировка вагонов, прибывших с разнообразным грузом на станцию.
Но самым важным грузом было зерно. Его нужно было вывозить с элеватора  Заготзерно.
В  пору  глубокой осени работы было не початый край. Чаще всего вагоны подавались именно под вывозку зерна, для сдачи в государственные закрома. В результате вынужденных задержек в загрузке зерном вагонов, маневровый паровоз стоял минут двадцать в ожидании загрузки вагона, или даже нескольких вагонов одновременно.
Павел видел, как по территории большого предприятия сновали люди, в основном женщины и девушки. С деревянными лопатами, с метлами, с жестяными совками в руках, они, закончив загрузку одного вагона, быстро переходили к другому. 
Иногда они толпой переходили к большому вороху зерна для немедленного его перелопачивания, чтобы зерно не «загорелось»,  либо для быстрой погрузки уже сухого зерна  в вагоны.
Быстро проходя мимо паровоза некоторые девушки, «позубастее», с потными разгорячёнными лицами охотно шутили при виде молодого парня:
- Эй, Кузьмич! Где это ты такого чёрного красавчика откопал? Ишь, глазёнками-то как чешет! Девочки, гляньте-ка на него!
Кудри-то какие у него, кудри! Мечта! Как у новорожденного ягнёнка! Вот бы себе на воротничок такие кудряшки! Ох, и спалось бы мне с ними хорошо! Чудо, а не подушка! С таким бы вечно не просыпалась!
- Да он и впрямь «ягнёнок» ещё! Только что от соски мамкиной оторвался!- вторили ей подружки.
- А ну, кыш отсюда! Ну, сороки! Чего прицепились к парню-то?- улыбаясь, заступался за молодого кочегара  Кузьмич.
От смущения, у Павла лицо и уши наливались малиновой краской. Но из-за грязного от копоти  и угольной пыли лица, этого никто  не успевал разглядеть.
В задорной широкой улыбке на его грязном от угольной пыли лице девчата видели  на осеннем фоне только его ровные белые зубы, хитрый уже далеко не детский, но, озорной весёлый юношеский взгляд.
-11-
Прошло два с лишним года. От того робкого, застенчивого юноши не осталось и следа. Среди молодёжи выделялся, коренастого сложения молодой энергичный юноша. Веселый балагур, всеобщий любимец задорной компании. Молодые сверстники уважали его за справедливый,  прямолинейный нрав.
Девушки же обожали этого кучерявого, смуглого, черноволосого, черноглазого парня за сдержанность, скромность, быструю находчивость в любых обстоятельствах.
С ним было весело и интересно всем. Это был начитанный, на уровне своего посёлка,  юноша.
Прошло два года, как он стал машинистом своего маневрового паровоза. Никто не мог лучше и быстрее его с высокой точностью выполнить задачу машиниста на этом участке.
К сожалению, с глазами у него не все было в порядке, и он не был призван на службу в Красную Армию.
Но в виде исключения за большое усердие в работе, по настойчивому ходатайству Фёдора Кузьмича, который неделю обивал пороги, то начальству, то медицине, то Райкому партии,  Павла оставили на линии маневрового паровоза.
На паровозе его перевели из кочегаров в машинисты. Больше того, его оставили работать на линии маневрового паровоза вместо Кузьмича.
Только при этом условии руководство локомотивного депо смогло уговорить опытного машиниста перейти на более «спокойную», но не менее ответственную работу в качестве директора при вновь открывающемся фабрично заводском училище вагонного депо. 
В благодарность за высокое доверие, хотя медицина была категорически против его назначения, Павел платил своей высокой и очень грамотной профессиональной работой.
С тех пор,  как только Павел устроился в локомотивное депо, в семье помаленьку начали справлять одёжку младшим.
 Через три месяца Павел настоял на полном медицинском обследовании здоровья своего отца. 
Через год сын отправил отца лечиться к морю. «Конюховку» они сменили на отдельную большую комнату в бараке, принадлежавшем локомотивному депо.
Стоя на месте машиниста, Павел часто напевал любимую песню отца «Чёрный ворон».
Не смотря на немного грустный мотив песни, настроение у него было хорошим.
Однажды среди  прекрасной пёстрой толпы  девчат Павел увидел девушку.
По ней было  видно, что она не здешняя.
Через неделю  ещё издали из окна маневрового паровоза, он увидел её снова. Что-то вроде магнита, не то притягивало его к ней, не то манило и звало. Неудержимое чувство видеть её с каждым днём всё усиливалось в его душе. Двадцати летнему парню очень сильно хотелось остановить девушку и, хоть словечком, обмолвиться.
Познакомились они в железнодорожном клубе во время очередного сеанса кино, которое показывали здесь еженедельно, по заведённому кинопрокатом графику. 
Павел высмотрел, где сядет во время сеанса незнакомка,  незаметно подсел рядом:
- Девушка! Здесь свободно!-  ощущая приятное прикосновение её тела, в смущении  и, волнуясь, робко спросил Павел голубоглазую с русой косой девушку.
- Да! Свободно!- быстро, почти шёпотом проговорила незнакомка.
- А где же ваша подружка!
- Да у меня и подруг-то нет!
- Это как же так?
- А так! Ещё не успела завести! Я ведь недавно здесь!
- Оно и видно, что вы не здешняя!
- Ой, да как же это видно-то, что я не здешняя?!
- А так! Я местных девчат всех знаю! Я-то давно здешний!-
За разговором у обеих исчезло чувство напряжения и появилось уже чувство задорного  любопытства.
- А вы кто такой и где работаете?- сверкнув голубыми глазами, спросила девушка.
- Да вы что, разве не знаете?!  Я же машинист маневрового паровоза. Вас вижу почти всегда, как только в Заготзерно заезжаем.
- Как? Машинист маневрового поезда? И что же это я вас ни разу на нём не видела?!
- Ну, это, наверное, от того …!  Что я сегодня перед вами чистый!
- Как … чистый?
- На паровозе-то мы все на одно лицо! На негров походим!
- Ой, извините! Об этом я как-то не подумала! Ну и работёнка у вас!
- А у вас так лучше!?
И они оба, забыв, где находятся, от души рассмеялись.
На них зашикали со всех сторон.
Радуясь встрече, они прошептались весь фильм. После фильма Павел смело и решительно вызвался  проводить её до дома, хотя самому нужно было идти в противоположную сторону тёмного посёлка.
- Вот растяпа! Извините меня! Мы же даже с вами ещё не знакомы, хотя знаем друг друга уже больше часа. Вас как звать?
-  Лена!- улыбаясь  в темноте, тихо ответила девушка.
- А меня все Павлом зовут!
Как бы чего-то, испугавшись, они оба ненадолго замолчали. Павел в темноте своей рукой осторожно нашёл её ладонь и, нежно зажав  в своей  огрубевшей руке, твёрдо решил про себя, что больше уже никогда её не отпустит и ни кому не уступит.




Тобой живу, не сплю ночами,
Любуюсь звездной тишиной,
А утром с первыми лучами
Прощаюсь с бледною луной.
-12-
Оставаться  в родном селе на постоянное место жительства  Елене  расхотелось. Уж слишком безрадостно встретили её домочадцы новоявленного зятя. Скорее всего, в этой встрече было больше недоумённого любопытства, чем признания Павла в роли  новоиспечённого родственника,  в качестве молодого зятя  и  мужа Лены.
 Павел, чувствуя  натянутость встречи с родными любимой жены, согласился на  жительство в любой соседней деревне.
Вдвоём они перебрали несколько деревень и остановили свой выбор на небольшой, всего в две  длинных улицы по  берегам речки, деревне, куда Лена попросилась на работу в школу.
Деревня располагалась на берегу довольно широкой и полноводной реки Берешь, очень своенравной в весеннее время года, с водившейся в ней  крупной  жирной рыбой. В Берешь впадали множество мелких, но довольно капризных горных речушек, извивающихся по каменистым склонам и оврагам с очень светлой холодной водой.
Эти-то небольшие речушки в основном и доставляли жителям деревушки серьёзные хлопоты во время весеннего таяния горных ледников в глубине загадочных снежных хребтов Кузнецкого Алатау.
В период летних грозовых дождей горные речушки превращались в мощнейший  водно-каменистый грязный поток. Они широкой лавиной размывали многие постройки и огороды поселенцев.
Но жители все равно любили эти места  и упорно не хотели менять место. Хотя мест для более спокойного жительства вокруг  было  много и даже красивее чем здесь.
 Но именно на берегу этого ручья однажды пришедшие в поисках чего-то таинственного и необычного оставили своё поселение геологи. Возможно, именно эта тайна заставляла жителей терпеть все прихоти и капризы природы. А тайна… Тайна была раскрыта только через полвека, унеся  с собой в вечность многие человеческие жизни.
-13-
Елене, имеющей полное среднее образование, заочно обучающейся в Минусинском педагогическом училище на третьем курсе, предложили начать работу учителем начальных классов в выбранной ими деревне Андрейкина в восьми километрах вглубь тайги от деревни Линское.
Уезжая из  деревни, заведующий РОНО  клятвенно заверил заплаканную Лену, по-отцовски обнимая за плечи:
- Ну, вот Елена! С этого времени ты для всех Елена Михайловна! Народ здесь хороший, дружелюбный! В обиду тебя никому не даст! Тетрадки, учебники и другие школьные принадлежности  для работы тебе и детям для выполнения уроков мы  вышлем! Не бойся, все будет хорошо!
- Господи! Боже  ты мой! Да ведь я же сама ещё вчерашняя школьница! Пётр Ильич, Я сама школу – то закончила три года назад! Ведь вы же сами лучше меня это знаете! Ну, какая из меня учительница?- возражала Лена.
- Да! Мы всё хорошо знаем! Знаем и то, что ты была самой лучшей и самой способной ученицей в школе! Знаем и то, что школу ты закончила с похвальной грамотой! Вот и помогай государству народ просвещать да детишек учить! Сама видишь, что у нас учителей не хватает!
Как фронтовик, скажу тебе:
- Многие учителя выпросились в райвоенкомате снять с них бронь, чтобы  на фронт попасть! Да и что это мы с тобой заново всё начинаем! Ведь обо всём уже договорились ещё в РОНО! Сказал же, что будем помогать, значит - будем помогать!
Заведующий РОНО вытер измятым носовым платочком вспотевший лоб. Держась одной рукой за плетёную из ивовых веток кошёвку, стоящую на дрожках,  другой рукой укладывал в неё свои костыли.
Приноравливаясь, как бы  удобнее запрыгнуть в телегу, попрыгал на одной ноге и, опираясь на руки, неловко плюхнулся на мешок с сухой травой вместо сидения. Махнул  на прощание рукой  и  уже на ходу, оглянувшись, напомнил:
- А жить будете в школе! Там есть место!-
И, лошадь, управляемая заведующим, скрылась за поворотом, оставив за собой глубокий колёсный след на дороге после прошедшего обильного августовского дождя.
Поняв, что отступать уже не куда, Елена дала волю слезам, размазывая их ладонями по щекам.
Только сейчас она хорошо осознала, какой тяжёлый и не посильный груз  взяла на свои плечи. Ей стало страшно от мысли, что вдруг у неё ничего не получится.
 Ведь учить детей  придётся одной с первого по четвёртый классы. Всех детей в единственном классе. Качаясь, двадцатилетняя учительница медленно подошла к зданию школы и  села на вторую ступеньку высокого крыльца. Закрыла лицо ладонями рук и снова дала волю  слезам.
Плечи её судорожно вздрагивали. Она долго тихо плакала.
- Ничего, Микаловна! Не горюй! Мы тебе поможем! Дерепня дружный! Люди хороший! Детишка   шипка   послушнай!
 Лена вздрогнула и быстро подняла вверх голову.  Заплаканными глазами посмотрела перед собой. Перед ней босиком стояла уже не молодая хакаска.
- Не горюй! Школа маленька ремонт делать будем! Вся дерепня придёт! Пасли к нам! Сяй пить будем! Знакомиса мало мало будем! Серса успокаивать надо! Ох, как надо успокаивать!
Услышав речь незнакомой женщины, Лена снова заплакала навзрыд.
- Нисё! Поплась! Легсе станет! Маненька поплась! – успокаивала её женщина, ласково гладя по голове огрубевшей ладонью руки молодую учительницу.  Взяв себя в руки, Лена стыдливо и быстро вытерла простеньким носовым платочком  слёзы. Чтобы не молчать, спросила:
- А детей – то хоть много в деревне?
- Нееа, милая, сапсем мала! Человека трисать будет!-
Лена снова помрачнела.
- Да ты не бойся! Дети смирны! Сапсем мало шуметь будут! Учиса хотят! Сильна хотят учиса! Ох, как сильна! Пойдём школа смотреть.
Здание, которое предназначалось под школу, было почти новым и хорошо  устраивало всех, потому что находилось на пригорке на большой поляне.
Вошли в большой дом – избу, стены которого  между брёвен были аккуратно промазаны  смесью раствора глины и коровьего помёта.  Свежо  выбелены. Дом в длину был разделён на две равные половины.
 Одна половина, куда они вошли, предназначалась для раздевалки, места отдыха детей во время перемен, для занятий по физической культуре и для разного рода внеклассных развлечений.
А  две треть их другой половины занимал единственный класс. Одна треть была отведена под квартиру учителю. Все же здание занимало площадью девять на двенадцать метров. Но и эта площадь школы в РОНО считалась очень большой и уютной не только для детей и жителей  этой деревни, но и во всём районе.
Две круглые печки–голландки, отапливаемые дровами, были расположены таким образом, чтобы тепло было и в коридоре, и в классе, и в квартире учителя.
Штат школы состоял из двух человек, учителя и сторожа. Сторож, он же  истопник, техничка и  дворник. Дрова на зиму в школу всегда готовились всей деревней  в первую очередь. В обязанность учителя входили обязанности директора и заведующего школьным хозяйством.
- Как же мне сторожа найти, Ильгу Назырбаевну? Вы не поможете мне?- робко и устало от всех сегодняшних переживаний спросила женщину Елена.
- Так это же я и еся!- широко улыбаясь, ответила женщина.
 Лена смутилась ещё больше и даже немного растерялась.
- Ну, сто? Посмотрела сколу?! А сисяс ко мне идём. Сяй пить будем.  – Весело протараторила женщина.
Они вышли на крыльцо, и сторожиха заботливо прикрыла школу, сунув вместо замка в петлю деревянную палочку.
- Пусть видят, что школа закрыта, глядя на ничего не понимающую учительницу, пояснила Ильга Назырбаевна.
- Меня зови просто Ильгой, - спускаясь уже  с крыльца, добавила она.
- А тебя мы все Микаловной звать будем. Холосо?!
Конечно, хорошо! Я буду даже очень рада вам за это!- забыв про свои слёзы, улыбнувшись, ответила Лена.
Ильга жила недалеко от школы  в маленьком домике, крытом соломой, на берегу не большой, но очень  капризной речушки с чистой и  прозрачной как слеза водой. В речушке водился хариус и ещё множество разнообразной мелководной рыбы.
 Елена не знала, в честь кого были названы вперёд, деревня или речка, но название  они носили одно и, то же - Андрейкина. Но об этом молодая учительница узнала спустя почти год.
Всё лето многие мальчишки и девчонки деревни  своё свободное время проводили на этой  быстротечной горной речке, занимаясь купанием, рыбной ловлей.  Любили ходить походами по скалистым  легендарным и сравнительно молодым окрестным горам.
Чтобы дома не ругались родители, узнав, что дети купались в ледяной воде, мальчики и девочки часто купались совершенно голыми, своими ватагами, прячась друг от друга за кустами при раздевании и купаясь на почтительном расстоянии.
После купания, лёжа на животах на песке на расстоянии слышимости голоса, шести – десятилетние мальчики и девочки, перекликаясь между собой, принимали солнечный загар, хвастаясь к средине лета, кто же из них больше всех за это время загорел.
-14-
Пройдя мимо сердито ворчавшей собаки следом за хозяйкой, учительница вошла в низенькие сенцы без окон.  В темноте, найдя на ощупь дверную ручку, она следом за Ильгой вошла в избу. Дом состоял из одной комнаты, посреди которой возвышалась русская печь с плитой.
На печи, занимающей почти полдома,  были устроены  большие полати. На полатях, копошась в старой одежде, а, скорее всего – в тряпье и сшитых из овчин шубах, выглядывали две пары  чёрных глаз с взъерошенными черными волосами и с немытыми смуглыми личиками.
Вдоль стен, углом были пристроены две широкие лавки. К ним был приставлен грубо сколоченный не широкий, но длинный стол, возле которого стоял принимавший  на своём веку всяких седоков, единственный табурет.
На столе стояла большая  глиняная чашка и такая же глиняная кринка. Вокруг них  вились мухи.
Старый медный самовар, позеленевший от времени, занимал середину стола. В углу, на деревянном сундуке, возвышалась горка всякого белья, вперемешку с верхней одеждой.
Кровати отсутствовали.  На плите стоял   закопченный чугун и в таком же виде чугунная сковорода.  В углу за печкой под полатями Лена заметила необходимые  в доме вещи; вёдра, медный таз, кочергу, ухват и ещё что-то, но  из-за полумрака  всего не разглядела.
Ни занавесок на окнах, ни штор на дверях не было. Оба окна, засиженные мухами, зияли прямо на улицу небольшими   застеклёнными рамными проёмами.  Через них был виден берег речушки с растущими на нём кустами боярышника.   
На полу валялись незатейливые самодельные детские игрушки.
Хозяйка любезно усадила гостью на лавку у окна, а сама захлопотала возле самовара, переставив его на кирпичную плиту с открытой трубной задвижкой. Через трубу самовара  сапогом как мехами, раздула горячие угли, подкинула мелких щепочек.
Прошло несколько минут. Самовар весело закипел, и Ильга пригласила гостью к столу, на котором были  уже выложены прямо на доски домашние калачи, пироги с ягодной начинкой.  Поставила мёд в большой глиняной вазе.
По дому быстро распространился приятный аромат чая с лесными травами, от которого у Лены разыгрался аппетит.  Она наслаждалась этим чудесным напитком,  закусывая, поддевая деревянной ложкой, таёжным мёдом и очень вкусными, испечёнными в русской печи пирогами,  позабыв на мгновение о своих проблемах.
Такого вкусного чая Лена ещё никогда не пробовала.
- Это у нас свой секрет! Тайга богатый! Много вкусных и полезных травок нам даёт! Этим и детишек здеся лесим! Больниса – то  шибка далеко! Здеся жить - больниса ходить не надо! Тайга ходи – лесиса мозна! Сапсем здоровый будес! – загадочно улыбалась в разговоре  гостеприимная  и разговорчивая хозяйка.
- Седрый тайга!  Осена седрый! Травок холоших, ягод, грибов много даёт! Позывёшь здеся, сама всё узнас!- довольная высказанным диалогом, она заразительно громко рассмеялась.
- Здеся у нас своя власть еся! Шамана называтся! Холосый шамана! Всех лесит! Я тебя обязательно с ним познакомлю! Ему нравятся грамотные люди! Сам их шипка любит! Власти его уважают! Он за порядок в деревне смотрит! – продолжала Ильга, смакуя чай с мёдом.
Так, сидя за чаем, они переговорили о многом.
За беседой Лена узнала, что в деревне живёт много национальностей. Русские, хакасы, шорцы, украинцы, латыши, белорусы,  чуваши, мордовцы.  Есть даже семья ссыльных из Поволжья  немцев.
Многие говорят на родных языках, и русский знают  плохо.
- Да! Вот это дела! Как же я их русскому языку – то учить буду?!- уже без слёз и очень серьёзно думала Елена, идя по тропинке,  домой, в школу.
-15-
Никто не слышал выстрелов орудий!
Звеняща пылилась  тишина!
В деревнях, постаревших и безлюдных,
В воздухе металась сатана!

Заканчивался одна тысяча сорок второй год. Павел с молодой женой решили из посёлка городского типа переехать жить в деревню из-за сильного голода и перебоев с дровами. Он хорошо понимал, поглядывая на появившийся животик у Елены, что по нынешним военным временам ей нужно хорошее питание.
Приехав в деревню к родным Елены, Павел первым делом съездил в райцентр и стал на учёт в райвоенкомат. Работы в опустевшей от мужиков деревне было непочатый край, но они с женой приняли назначение  районным отделом образования.
Елена выехала к месту назначения одна, а Павел помогал тестю по хозяйству.
Через неделю и он переехал на лошади с небольшим узелком пожитков на двоих, в комнату, отведённую для семьи учителя. Расстроенная в первые дни, Лена быстро успокоилась и с азартом принялась за работу. Молодой муж охотно помогал жене в её заботах по подготовке школы к зиме.
 Они по-своему были счастливы.
Внезапно Павла вызвали в райвоенкомат. Разговор с военным комиссаром был предельно краток и не принимал никаких возражений.
На сборы дали всего один день. В предписании гласило, что владелец настоящего документа направляется в распоряжение начальника Краевого управления  геологической разведки.
На следующий день Павел ехал  в столицу своего родного края. В течение часа он получил свои должностные инструкции помощника начальника геологической партии, и вместе с начальником они выехали в  город Новокузнецк.
-Будем искать руду!- коротко ответил на вопрос Павла пожилой геолог. Это всё, что полагалось знать Павлу по его должности.
Рабочих для работы в геологической партии предписывалось набирать из числа местных жителей безо всяких объяснений. Павел отвечал за  все хозяйственные дела.
Из разговоров с начальником, он смог увязать в своей голове только одно, что в связи с разработкой немцами нового вида оружия, им предписывалось  заняться поисками какой-то новой руды. И сроки для этой работы были очень ограничены.
 Порой не хватало рабочих для рытья глубинных шурфов, и Павлу часто приходилось самому спускаться в шахтные колодцы, глубиной до десяти метров. На дне шурфа осенью было тепло, а летом холодно.
Крепёжные работы стенок шурфов отнимали  много времени, поэтому работать приходилось сутками, сменяя сильно уставших рабочих.
Копали сразу  несколько шурфов на расстоянии друг от друга от пятидесяти  до ста  метров.
Павел уже два года не видел ни кого из родных ему людей.  В свои двадцать пять лет, сильно похудевший, обросший бородой, он выглядел серьёзным, внушительного вида, солидным мужиком.
Совершенно случайно он узнал, что у него родился сын. Но вот как назвали сына,  молодой отец пока  не знал. Время шло томительно долго.
Часто рассматривая горные хребты Кузнецкого Алатау, Павел сильно тосковал по жене, а теперь уже и по сыну, которого не видел два с половиной года.
Начальник партии видел, как тоскует его незаменимый помощник по своей семье. Однажды, во время короткого обеда он расстелил геологическую карту на небольшом пне спиленной молодой лиственницы и ткнул пальцем в точку, отмеченную красным карандашом:
- Вот в этом месте  стоит деревня, где живёт твоя семья. От сюда километров двадцать до неё, если прямиком через перевалы идти. Сможешь за двое суток обернуться - иди?!
 - Спасибо, Максим Петрович! Я мигом! Туда и обратно в два счета сбегаю!
- Помни! Только двое суток! И ни днём больше!
Павел быстро вскочил на ноги и метнулся в кусты по направлению, указанному рукой  геолога.
- Карабин возьми!- крикнул  вслед начальник.
Только треск сучьев, ломающихся под ногами молодого помощника, да полёт потревоженных дроздов были ему ответом.
-16-
После неожиданного отъезда мужа, Елена сильно растерялась и несколько дней не находила себе места. Удары судьбы сыпались на неё, как горох со всех сторон.
Мечта быть всегда рядом с мужем и родными рассыпалась в одночасье.
Она хорошо понимала, что с отъездом мужа  не сможет часто видеться с родными, живущими всего лишь в восьми километрах от их деревни, из-за хозяйственных проблем в школе.
Но тревожные вести с фронта, заставили её отодвинуть всё личное на второй план. В деревню  пришла первая похоронка. И люди стали понимать, что война - это что-то реальное, не вымышленное, что это что-то не поправимо страшное, приносящее во многие семьи  горе и даже смерть.
Многие женщины, чьи дети и мужья были на войне, нуждались в серьёзной поддержке,  участии в их судьбах, и помощи. И эта забота, забота о стариках, легла на плечи молодой учительницы.
Ей часто приходилось буквально «разрываться» между разновозрастным обучением детей и семьями односельчан, в чьи дома приходило горе войны. Елена создавала маленькие группы ребят для помощи этим семьям.
Нужно было накормить и напоить скотину, заготовить в тайге на зиму одиноким женщинам   дрова, помочь вывезти им сено из тайги, кому-то напилить и наколоть дров или наносить в дом воды.
Незаменимыми помощниками в деревенских делах были несколько волов да собственные коровы, которых женщины сами научились запрягать в телеги или сани.
Ещё нужно было   помочь детям выучить домашнее  задание. 
В школе было трудно отличить, когда же дети готовили уроки на завтра, а когда изучали новый материал, потому что часто приходилось бросать занятия и бежать всей школой в тот дом, куда  почтальонка заносила, проходя мимо окон школы, особый пакет.
Этот пакет все знали и видели в её руках удивительно  далеко. Немой вопрос застывал на лицах  детей и жителей, пока почта не проходила мимо их дома.
Но самым большим горем было смотреть на  почтальонку, долго и навзрыд плачущую,  обнимавшую руками забор соседнего двора. И именно из-за этого эти работники почты очень часто менялись.
Постепенно ей стал напоминать о себе и её собственный ребёнок, которого Лена носила под сердцем. Он тоже стал требовать к себе пристального внимания. И в этих заботах, понимая, что она нужна людям, Лена была по-своему счастлива. Ей казалось, что её положения никто  не видит, и она была этому даже  рада.
Она боялась поделиться своей радостью  даже со своей верной и незаменимой помощницей Ильгой Назырбаевной, потому что считала, что её радость, и горе тех, кто потерял родных и близких им людей,  не могут быть рядом. Это совершенно не увязывается в одну логическую цепочку.   
Но она  ошибалась. Её  сильно любили, уважали и признавали за   широко распахнутую безотказную душу. За  любовь  и заботу к их детям. Лена не знала главного для себя. За ней тоже установили круглосуточное дежурство пожилые женщины деревни, видя, что ходит она уже последние  перед родами дни.
- Микаловна! Ты бы отдохнула сегодня, а я за тебя с детишками побуду!
- Да как же это так? А новый материал кто с ребятами за меня изучит?
- Да ладно тебе! Не переживай! Мы повторять будем! Повторять тоза мало-мало халасо!- видя, как сильно морщится от напряжения молодая учительница, пытаясь подняться с табурета, успокаивала Назырбаевна.
Но Елена тут же, словно чего - то испугавшись, сильно застонала и опёрлась на руку своей помощницы.
За всё время учёбы дети не видели свою учительницу всего два дня. В конце сентября родился мальчик. И с его рождением село гуляло. Гуляло назло всем врагам так, что даже заведующий РОНО приехал в тревоге за школу. Но его тревога была ложной.
Учебный процесс даже новорожденный не смог остановить. Мальчика назвали  Виктором. И пока он не начал хорошо ходить его растили всей деревней.
-17-
Настойчивый стук в окно своей комнаты  - коморки, разбудил Елену среди  короткой майской ночи. Она быстро накинула на плечи старенький ситцевый халатик, в тревоге сняла крючок с входной   двери  школы. На пороге стоял  не бритый, счастливо улыбающийся  её Павел.
- Павел! Паша! Откуда ты? Какими судьбами? Боже мой, счастье-то, какое! – уткнувшись головой в грудь мужа, зарыдала Лена.
- Где ты так долго был? Почему ничего не сообщал? На мои вопросы военком только одно мне всегда  твердил, что жив ты. Больше ничего, ни от кого я не могла добиться. Что за тайны такие вокруг твоей работы? Где ты? Что с тобой? Я же ничего про тебя не слышу и не знаю!- сквозь  рыдания, поливая грудь мужа обильными слезами, причитала Лена.
- Ну, вот видишь, военком правду тебе сказал! В геологоразведке я! Новые рудные запасы для фронта разыскиваем! А что домой не пускают, так война же! Время военное! Не до отпусков сейчас! Я же тоже сильно скучал по тебе и сыну! Нам писать никому и ни куда не разрешается! Запрещено строжайшим образом!
Идем в комнату!- и он, нежно обняв жену за плечи,  повёл её в их,  с открытой дверью, комнату.
- А откуда тогда ты  узнал, что у нас сын родился?
- Да это сорока мне по секрету на хвосте принесла! Лучше покажи мне его!
Жена, сменив слёзы на улыбку, подвела Павла к маленькой кроватке, сделанной для внука дедом.  В ней сладким сном спал их  почти трёхлетний первенец.
Натосковавшиеся друг по другу два сильных молодых тела долго не могли насытиться медленно уходящей ночью, на смену которой  неумолимо надвигался рассвет.
 Павел часто вставал с кровати и подходил к спящему сыну. Подолгу рассматривал милые сердцу черты маминого лица. Глядя то на жену, то на сына, он, улыбаясь, отмечал, что это одна и та же фотография.
Отведённые Павлу двое суток пролетели, как один час.  Лена надеялась, что муж побудет ещё хоть  денёчек. Ведь не наговорились ещё, не налюбились!
Как же так?!
Прощаясь, он успокаивал жену:
- Леночка, если не вернусь во время, то не миновать беды. Время военное, недолго и под трибунал угодить!
И только этот серьёзный довод привёл молодую жену к событиям  реальной жизни.
Приход Павла  к семье видела вся деревня. Да и никто не строил из этого никаких секретов.
На работу Павел вернулся вовремя. Но его отсутствие очень тяжело отразилось на судьбе  начальника.
Через месяц к ним на стан, прибыли три милиционера, верхом на лошадях.
Больше своего начальника геологической партии Павел никогда не видел. Нашёлся все же человек в деревне, и сообщил в милицию о тайном приходе Павла к своей семье. Ещё через месяц допрашивали и самого Павла.
События этих дней на много лет вперёд заставили его быстро  повзрослеть, и   думать о жизни гораздо внимательнее. Очень низко пролетела над его молодой головой беда. 
Из геологоразведки Павла уволили, как неблагонадёжного, немедленно.

Лишь вековые сосны на прощанье
Кивали вслед заблудшей чуть душе …
-18-
Через четыре года у молодой учительницы родился второй сын. Назвали его Олегом, в честь младшего брата Павла. До года ребёнок рос очень беспокойным мальчиком.  Он часто  сильно плакал.
Измучавшаяся Лена, к каким только бабка знахаркам его ни носила, но ничего не помогало. И к деревенскому шаману сына носила, и на сухой траве, как советовали бабки, гадала, но всё напрасно.  С небольшими перерывами ребёнок мог плакать  по нескольку часов.
Однажды, сильно рассердившись, Лена вымела его веником вместе с домашним мусором на небольшое крыльцо нового, в две комнатки, своего дома.
Павел со старшим сынишкой   перекрывал на дому дерновую крышу  из дранки  метровых сосновых чурок, что заготовил ещё с весны, а в зиму решил произвести замену.
Мальчик вместе с мусором закатился под низкое крылечко и замолчал. Не слыша обычного плача, Лена выскочила на улицу, но ребёнка на крыльце не было.
Испугавшись, она быстро обшарила все дворовые закоулки. Заглянула в стайку, где у них уже жила своя корова. Подумалось:
- Может дворовые собаки утащили?!
Ребёнок пропал.
В испуге Лена села на крыльцо и залилась слезами.
- Лена, что случилось? Что с тобой? Плачешь почему?
- Олежка пропал!
- Как пропал?! Он же ещё грудной!?
- Я сама знаю … ю, что он грудной! Устала я от его рёва! Ну и вспомнила, как бабка Черентаиха уже давно советовала его вместе с мусором на крыльцо выкинуть! Вот я и выкинула! А он куда-то пропал?!
Павел со старшим сыном, бросив работу, кинулись искать пропавшего мальчика. В это время из-под крыльца донесся слабый плач ребёнка. Всей семьёй, отталкивая друг друга, они кинулись под крылечко. Там лежал  в одной распашонке Олег.
Два месяца мальчик находился между жизнью и смертью. Лена, будто чувствуя перед сынишкой и перед Богом свою непоправимую вину, почти  не спала по ночам. Сон её был очень коротким и  тревожным.
Каким образом ей удавалось учить детей в классе и ухаживать за больным ребёнком, одному только Богу, да её неутомимой помощнице по школе, было известно.
 Ближе к Новому году мальчику стало лучше, Лена от счастья была на «седьмом небе». В Рождественские праздники родители решили выписать сыну свидетельство о рождении, так как раньше этого сделать всё никак не могли из-за сильной его болезни.
Надо же было случиться такому совпадению. Олежку, родившегося в сентябре, зарегистрировали в январе, тринадцатого же числа, но уже следующего года.  Вот и получалось, что ребёнок заново родился. Ну, как такое событие не отметить!?
По приезду домой из сельского совета, к ним добрая половина деревни собралась, чтобы отметить новоселье под новой крышей. Пили за  здоровье второго сына, за его второе рождение, и, конечно же, за рождественские праздники.
-19-
Вернувшись с Японской войны, старший брат Елены Егор, чтобы прокормить  семью из семи  человек, занялся охотой.
Привыкшие за годы войны к близости человека, животные и звери селились прямо за деревней.
 Снайпер – карабинёр, привёзший каким-то образом с фронта кавалерийский карабин, Егор  кормил мясом дичи почти всю деревню, за что быстро заслужил себе славу и авторитет у  мужиков. 
 Осенью Лена уговорила Егора  взять  с собой  на охоту  Павла. В свои тридцать два года Павел совсем не увлекался охотой, но чтобы не обидеть жену  с нежеланием согласился отведать охотничьего азарта.
 Что произошло между ними там, в тайге, вернувшись с охоты,  Павел и Егор  держали в строжайшей тайне. Оба бледные как мел, они, в гневе покусывая себе  губы, сверкая глазами, зло смотрели друг на друга, как заклятые враги. При встречах   не здоровались.
Лена видела, что между мужем и братом пробежала «чёрная кошка», но о причинах их враждебных отношений она,  ни  у того, ни у другого  никак  не могла узнать.
- Пускай  зарубит себе на носу, что с этого времени он мне не родственник, а заклятый враг!- хлёстко, жестоко и  резко ответил сорокалетний брат сестре, когда Лена потребовала объяснений от него в категоричной форме.
- И ещё! Если  хоть раз наши с ним дорожки пересекутся, он об этом крепко пожалеет!- с расстановкой проговорил сквозь зубы брат, размахивая кулаками над головой.
-Да я ему сам голову оторву при следующей же встрече! Пускай забудет порог моего дома, знаменитость паршивая. Герой, вверх дырой! Нашёлся мне тут указчик! Я без него знаю, как мне жить. И людям в глаза я смотрю честными глазами, в отличие от него!- в гневе на просьбу жены рассказать о причине их ссоры, выпалил Павел.
- Да что же с вами случилось?  Зверя не поделили или белены объелись там, в лесу?- в слезах причитала сильно расстроенная Елена, видя, что ссора между братом и мужем произошла очень серьёзная. Она  не знала, как докопаться до её истины.
Два родных человека,  живущих в одной небольшой деревне стали кровными врагами.
Но, все же, однажды их пути неожиданно  для обеих пересеклись. Пересеклись прямо  в магазине. Павел, купивший  кило комкового сахара, спичек да соли килограммовую пачку, направился к выходу, но тут в открытую им дверь вошёл Егор. От неожиданности Павел отступил  назад, пропуская вошедшего Егора   в  магазин, сделав шаг в сторону.
-Что, трусишь?- рассматривая присутствующих, самодовольно процедил Егор, искоса взглянув на Павла.
- С чего это ты взял, что я тебя боюсь?- рассмеялся Павел на весь магазин.
Не говоря больше  ни слова, они  как два матёрых зверя, с отборной бранью  в адрес друг друга, сцепились мертвой хваткой прямо в магазине  и долго молотили друг друга кулаками, избивая противника в кровь.  Оба по очереди падали от ударов, наносимых тяжёлыми кулаками, вставали и с ещё большим остервенением налетали,  снова и снова сбивая друг друга с ног.
Вокруг них валялись разбросанные и растоптанные покупки Павла, что злило его ещё больше. Его ненависти к Егору в это время, казалось, не было конца. От того, что он не понимал, что и почему он должен сейчас объяснять своей жене. В чём он в эту минуту был виновен перед  обеими? Павел вскипел как паровозный котёл.
В разодранных в клочья рубахах, с кровоподтёками на лицах и груди, они, выворачивая друг другу руки, дрались насмерть.
Сельчане, находившиеся в магазине, разбежались по деревне в разные концы. Одна из женщин ворвалась в школу, и с криком:
- Убивают!- Снова выскочила на улицу и, стоя на высоком крыльце школы, продолжала громко кричать:
- Люди! Помогите! Убивают! Там, в магазине Егор с Павлом друг друга убивают!-
Ничего не понимающая Елена, бросив учеников и своих детей без присмотра, стремительно побежала к магазину.
В углу под разбитым прилавком, поливая друг друга отборной бранью и  молотя  кулаками, уже на четвереньках били друг - друга два очень близких, родных ей человека.
Дальнейших событий учительница уже не помнила. Она очнулась на следующий день  дома в своей постели. Всё её тело  сильно болело, а в перебинтованной голове стоял сильный шум.
- Где я? Что со мной?- узнав соседку, склонившуюся над её головой, простонала Лена.
- Дома, миленькая! Не переживай,  дома!- быстро протараторила соседка и участливо подала больной алюминиевую кружку с водой.
Сделав несколько крупных глотков воды, Лена снова спросила:
- А Павел дома?
- Дома, Леночка, дома! А где ж ему ещё быть? Конечно дома!
-А Егор где?
- И Егор дома! У себя дома! Не переживай, всё обошлось.
Как только они, совсем озверевши, тебя подмяли под себя в своей драке, тут уж мужики - то и не выдержали. Всем миром как навалились на драчунов - то, да и растащили  в разные стороны. С трудом по домам развели.
А тебя сердобольную вначале в школу принесли, а потом  бабы уговорили мужиков домой  перенести. Дескать, так  то лучше будет и спокойнее всем. Ну, вот я и осталась с тобой, значит, за детишками присмотреть,  да по дому управиться. Да и так, мало ли чего ещё вдруг, понадобиться, – извиняющимся голосом тихо проговорила Анастасия.
- Спасибо тебе, Настя! Как детишки там в школе?
- В Школе Назырбаевна хозяйничает. А дети ваши  тут, в ограде играют. Всё время спрашивают, когда  мамка проснётся?
- А Павел что делает?
- Ох, всё курит, сердечный.  Всё время курит и по ограде из угла в угол всё ходит и ходит. Места себе на собственном дворе найти не может. Ни с кем не разговаривает, всё на Васькин дом поглядывает. – Поведала словоохотливая соседка.
- С чего это он на Егоров дом поглядывать стал? Дом как дом. Стоит себе на той стороне ручья, и пусть себе стоит. Ремонта не требует.
Дров для дома, и корма скотине, хоть отбавляй. Даже ещё на год хватит,- забеспокоилась Елена, пытаясь подняться с кровати, но вновь сильно закружившаяся голова не дала ей этого сделать, и Лена со стоном   опустилась на подушку.
Нет, не из-за головной боли она вновь слегла, а от   нарастающей душевной, разгорающейся тусклым тревожным пламенем в её женской груди, боли.
- Вот дура я заполошная. Совсем ума нет. Чего это я тебе здесь наплела, сама не знаю. Леночка, ты не слушай меня непутёвую да бестолковую,- не на шутку разволновалась соседка, видя,  как  учительница снова расстроилась.
- Подумаешь, почесали друг об друга два бугая свои соскучившиеся по работе кулаки, а ты уж и расстроилась! Ну, насудачили, что  попало деревенские бабы, а ты уже  всё концом света себе представила! Плюнь ты на это! Скоро  праздник. Помяни моё слово, мужики обязательно помирятся.
За чарочкой самогонки, вот увидишь,  помирятся. Выколешь мне глаза, если, по - моему не будет,- успокаивающе защебетала соседка, сидя возле больной. 
- Ты, Михайловна, поправляйся быстрее.  Вон, гляди-ка, бабы чего тебе понанесли. Травок полезных для чая, вот пирожков всяких, варенья, мёду Ильга тебе отправила. Ты только выздоравливай. Скоро  всей деревней гулять будем.
-20-
- Сталин умер!- Как гром среди ясного весеннего неба прогремели страшные слова, вихрем пронёсшегося по деревне верхом на коне, седока.
За Родину, за Сталина бойцы шли, не задумываясь в бой, только бы свернуть шею ненавистному врагу, только бы сломать фашистский хребет на века, чтобы неповадно было никому топтать Советскую землю.
Столько дел уже сделано в стране по восстановлению собственной экономики. И вот тебе раз! Тот, с которым народ связывал своё будущее, оставил их одних.  Осиротил, отнял самое дорогое и самое ценное – надежду на светлое будущее, имя которому – Коммунизм, общество, которое народ с любовью и верой готовился построить вместе с этим великим человеком.
- Как же дальше - то жить будем!- Спрашивали шёпотом вокруг люди друг у друга? И не получив ответа, с этим же вопросом медленно брели к следующему дому, вытирая на ходу слезы невосполнимого горя.
Казалось, что даже весело бегущие с гор от обильно таявшего снега ручьи, бегут не так и не туда, куда хотелось бы деревенским жителям.
Деревня, растерявшись после такого душевного удара, заболела. Заболела страхом. Страхом за своё будущее. Даже когда шла война, народ не был таким растерянным, потому, что твёрдо верил – мы победим. С нами - Сталин! Самый справедливый и самый человечный человек.
От полученного шока люди ещё долго приходили в себя и находили мужество принять необратимый процесс как должное, пожимая при этом зябко плечами,  на  новые трудовые свершения.
-21-
В конце марта  Егор готовился отметить  свой  день рождения. По сложившейся традиции на такое торжество  собиралась вся деревня.
 С гор уже повсюду   по логам и ложбинкам бежали  весёлые весенние ручьи и ручейки, местами превращаясь в небольшие речушки, приносящие множество хлопот жителям деревни.
По улицам  и небольшим переулкам от одного двора к другому, из-за образовавшихся грязевых заторов, заботливые жители прокладывали жердями своеобразные мостки - тротуары, чтобы не тонуть в весенней,  радующей душу, набирающей жизненную силу оголившейся во многих местах из-под снега, почве.
Зайдя  к Елене в школу, Егор, давно  не видевшийся с сестрой, весело поздоровался со всеми и пригласил сестру к себе на юбилей  по случаю своего  дня рождения.
- Егор, но я не могу прийти  на твой праздник одна! У меня же муж есть!
- А ты с мужем приходи!- улыбнулся сестре Егор и, быстро попрощавшись, вышел на улицу.
От счастья Лена была на седьмом месте.
- Господи, наконец-то они помирятся. Наконец-то все эти кошмары с неизвестностью уйдут в пропасть. Счастье-то какое,- радостно размышляла Лена, почти бегом идущая  домой.
- Паша!-  радостным голосом с порога громко окликнула она мужа.
- Егор нас на свой день рождения приглашает! Велел,  чтобы мы оба были обязательно! А то от людей, говорит, стыдно уже! Вся ведь деревня соберётся, а нас не будет. Плохо, говорит  это! Не правильно! Да чего уж,- говорит, - кто старое помянет, тому  …. вон!- быстро тараторила на радостях, кое - что прибавив от себя, Лена, хлопоча  возле железной печки - буржуйки.
- Что-то мало верится мне в искренность  его  приглашения!- грустно и в то же время с тревогой в душе невесело отозвался Павел, заканчивающий пошив второго хромового сапога для жены.
Фасон женских сапожек у него уже давно вертелся в голове, вот он и решил к весне подарок жене сделать. Даже ноги жены специально измерил, чтобы   для пошива сапог изготовить из высушенной берёзы колодки.
- Лена! Примерь-ка обновку! А то может, что не так или совсем не к душе будут!- Павел,   улыбаясь,  подал жене, держа  перед собой  за голяшки, сшитые своими руками из нового, оранжевого цвета хрома, сапоги. Не высокий, утончённой формы, каблучок придавал сапожкам  женственность и грациозность.
В смущении, Лена,  осторожно,  боясь порвать голяшку, обула на ногу вначале один сапог. И так в одном сапоге попыталась пройтись по маленькой кухоньке.
- Да ты второй обуй, второй! Тогда и пройдись по дому! Смелей обувай, смелей, не бойся!
- А вдруг порву!
- Не бойся, я же тебе говорю - не порвёшь! Эти сапоги за сто лет не порвать! Сделано надёжно!  Фабрика гарантирует! Ну, а на качество смотри сама!
Сильно волнуясь, Лена обула и второй сапог. На ногах сапоги сидели  удобно и комфортно.
Она  осторожно сделала один шаг,  испытывая их на прочность, затем -  другой. Хромовые сапожки издавали удивительно нежный хрустящий скрип.
Жена с замиранием в сердце зашагала по дому.  Каждый её шаг сопровождался нежным, едва слышимым скрипом, будто музыка из - под   сапог шла.
- Ой, да что же это такое! И впрямь как музыкальная шкатулка! Да как же я в них ходить – то по деревне буду? Засмеют ведь люди!
- Не засмеют! Завидовать ещё будут!- широко улыбаясь, весело успокаивал жену муж.
- А скрип этот  в сапогах из-за того, что стельки в них из бересты поставлены. При ходьбе, изгибаясь, береста и издаёт вот такой музыкальный звук. Но тональность звука зависит от ширины, длинны и толщины стельки. Многие же музыкальные инструменты из бересты сделаны. Вот и я решил подарить  музыкальную шкатулку твоим  ногам. У кого ещё такие сапожки   есть? Ни у кого! Знаешь, как  женщины тебе завидовать  будут!
- А если эти стельки поломаются, или порвутся? Тогда что? Выкидывать сапоги придётся?
- Ну что ты, Леночка! Тут делов – то, на день работы!  Стельки заменим и сапоги снова, как новенькие! Главное – голенища сберечь, а остальное легко меняется и ремонтируется! Так что не переживай и носи на здоровье! Носи! На сто лет хватит! Самой ещё надоедят через год!
- Не надоедят, сильно покраснев, сверкнув голубыми глазами, в смущении притворно грубовато, с  гордостью успокоила жена мужа.
- Паша, а где ты такого цветного хрома достал?
- Да это ещё с геологической  партии! Мне тогда начальник  подарил его за дружбу и хорошую работу! Интересно, где он сейчас? Живой ли? Я слышал, что осудили его тогда на пять лет ссылки. Вот ведь как оно, моё свидание с тобой, для него вышло. В чем же он - то виноват? Какое преступление совершил? С работой мы тогда управились, даже с перевыполнением  графика.
- Получается, что сапоги для нас теперь, как память об этом человеке будут?
- Получается, что так! – И они оба надолго замолчали.
-22-
Собираясь  на день рождения, Павел, чтобы меньше смущаться и чувствовать неловкость в общении с братом жены, выпил полстакана самогона.
Дети, давно с нетерпением ждали родителей в ограде.  Полугодовалого Серёжу мать несла на руках, а Витя шёл рядом с отцом, держась  за руку. Они с шутками своей семейной ватагой направились в обход разбушевавшегося весеннего ручья, через хороший надёжный мост из круглых листвяных брёвен, что был выстроен для проезда любого транспорта в  тайгу.
  Олежка с гордостью восседал верхом у отца на шее, держась за его уши.
- Ты уши отцу смотри не оторви!- Смеялась довольная и жизнерадостная мать, шагая по расквашенной дороге рядом с мужем.
- Неть! Ни атаву! Я лулю ими! Видись, вот так лулю!-  Он  с визгом, довольный, подёргал отца по очереди за уши в разные стороны.
- Вот какой я босой! Виси всех! Идостанись,  идостанись!- дразнил он старшего брата от удовольствия, что ростом стал выше всех.
- А я, зато скоро к маме в школу  пойду! А ты нет! Ты ещё маленький! – чисто выговаривая все слова, передразнивал среднего брата Витя.
Ну и сто! А я узе ходий мамину скою! Меям писай!- продолжал сильно картавить Олежка.
- Я тоже мелом писал! Уже умею писать и считать! А ты – нет!
- А я, а я, а я … чуть не разревелся Олег, но в этот момент отец  увидел на ветке куста черёмухи красивую птичку.
- Вон, вон, смотри какая красивая птичка!- отвлёк он  среднего сына.
Так весёлой семейной гурьбой они вошли в ограду  дома именинника. Навстречу им вышел  тесть.
- Увидев дедушку, Витя бегом бросился к нему  и прижался к коленям.
- Подрос, подрос пострел! Ох, как подрос! Это ж, сколько мы с тобой не виделись, а!
- Да, считай, уже два года как  скоро будет!-  с любовью, обнимая и целуя в обе щеки бородатого отца, с умилением парировала дочь.
- А мама – то где? Мама?- тут же ласково  потребовала она от отца отчёта.
- В доме она! В доме, дочка! Вас  ждёт! Больно уж тоже соскучилась по тебе и внукам! Там она, Вере помогает! Кухарничают, да столы готовят! – ласково отчитался отец, поглаживая при этом правой рукой по головам внуков, а левой свою пышную рыжую бороду.
Таинственно достал из кармана пиджака красивую металлическую круглую коробочку с разноцветными конфетами – леденцами, прозванными в народе  «лампасеями», начал угощать внуков.
- Могли бы и по - чаще видеться!- слегка укорила дочь отца.
- Эка близость – то, каждый день восемь километров, да по плохой дороге, да по тайге кататься! Только лошадей маять, да время терять! Время – то оно нынче дорого стоит! Пожалуй, по дороже того  будет, что ищут тут в этих местах снова нынче геологи!- многозначительно подняв указательный палец над головой, добавил отец загадочно. При этом с нежелание подал руку зятю для приветствия.
Постепенно почти с двух деревень собралось множество гостей. В большой горнице столы пришлось поставить вдоль четырёх стен. Мебель из комнаты была вынесена в ограду под большой навес.  Свободным в гостевой комнате оставался лишь проход для обслуживания.
Родственники, поздравляя Егора с днём рождения, в душе были рады за него.
- Это надо же! Почти две деревни  к нему в гости съехались! Ай да Егор! Вот уважил, так уважил отца на старости лет!- гоголем расхаживая по ограде, гордо выставив грудь вперёд, не унимался восторгаться сыном отец.
Павел в смущении зашёл в пристройку, служившую летней кухней, и подсел к мужикам. За разговорами в ожидании торжества вместе с ними он выпил ещё дважды по полстакана самогона. Но настроение никак не поднималось.   Сколько же  раз пожалел он о том, что пришёл на этот праздник, только оному Богу было известно.
Только сейчас, сидя здесь, среди мужиков, он хорошо понял, зачем же Егор пригласил его с Леной  на свой день рождения. Он пригласил их, чтобы унизить его, Павла, перед всеми гостями.
Павел видел, как хорошо сработал план Егора.  Даже свои, деревенские мужики, как-то с неохотой, натянуто разговаривали с Павлом. Разговора  у него ни с кем не получалось.
Горечь, боль, обида давили на Павла с огромной душевной  силой, как весенняя снежная лавина, внезапно сорвавшаяся с горной вершины. Он снова выпил, а через пару минут добавил ещё.
За стол Павел сел на табурет возле входа сильно захмелевший. Отец с гордо поднятой головой пригласил гостей выпить первую стопку за здоровье сына, пожелав ему долгих лет жизни, здоровья и всяческих жизненных благ. Над столами зазвенели стопки с первачом.
Одобряя отца, каждый пытался дотянуться со своей стопкой до стопки именинника, который стоял радом с отцом в центре квадрата из составленных столов с угощениями.
Именинник уважительно подходил к каждому, кто не мог дотянуться до его стопки, касаясь гостя своей.  Выпили и начали закусывать. Вокруг стояла ждущая тишина. Только в воздухе завис звук работающих в мисках ложек.
 Налили по второй. Отец предложил гостям выпить за здоровье Егоровой семьи. Все одобрительно в почтении поднялись, и,  с пожеланиями семье долгих лет жизни, выпили.
- А ты, зятёк чего это не пьёшь за здоровье своего шурина и его семьи, ай?- подошёл недовольный тесть к зятю.
- Что, не желаешь им здоровья и долгие лета? Не желаешь? Да? – и тесть, рывком схватив своей рукой за нос Павла, резко крутанул  вверх.
От боли Павел тоже резко мотнул головой, чтобы освободить свой нос из-под  руки тестя.
В этот момент большой палец тестя попал Павлу прямо в рот. Павел со всей злости сжал свои челюсти и резко плюнул кровью от прокушенного им пальца, прямо в лицо тестю.
Тесть взвыл, поворачивая забрызганное кровью лицо  к гостям,  держа окровавленный палец над головой.
С бранью и рёвом он выбежал на улицу. В это время Егор, увидевший  лицо отца в крови, подскочил к Павлу, схватил его за воротник рубахи,  швырнул ничего не понимающее пьяное тело зятя прямо в центр комнаты,  между столами.
Пытающегося подняться на ноги и хоть что–то объяснить гостям Павла, Егор резким ударом кованного ялового сапога снова сбил  с ног, и  подняться уже  ему больше не дал.  Егор долго, с остервенением топтал Павла сапогами, разрывая на нём  в клочья рубаху и под ней кожу.
- Так его! Так Егор! За отца! Чтобы знал, как старших уважать надо! – Услышал слабую поддержку из толпы гостей уже изрядно выпивший Егор.
Егор озверел. Он выскочил на улицу. Но на смену ему вошёл в горницу с вожжами в руках  отец.
- Сейчас я его проучу, как родню уважать надо!
Проучу!- И тесть начал полосовать вожжами по едва двигающемуся по полу телу Павла  вдоль и поперёк, приговаривая:
- Вот так, вот так, вот так уважать родню надо!
- Стой, тятя! Дай его мне! Мне дай его! Я сам  научу его  жизни!- взревел вбежавший в комнату Егор с верёвкой в руках, на конце которой был привязан деревянный толстый крюк.
Вдвоём они по очереди, один вожжами, другой крюком, с ещё большим остервенением начали молотить бездыханное тело Павла. Уставшим рукам пришли на смену ноги в яловых сапогах с маленькими железными подковками на носках и каблуках.
Как гусеничными тракторами, они утюжили  лежавшего на полу в собственной крови Павла, шагая по его спине навстречу друг другу,  в ярости смачно приговаривая:
- Теперь ты будешь почитать нашу фамилию! Будешь!
Перепуганные гости начали быстро выходить из-за столов и выбегать на улицу.
Лена в это время увлеклась на кухне  разговорами с матерью и женой Егора Верой.
Они слышали шум в горнице, но никто из них и предположить даже не мог, что это драка. Вышедшая посмотреть, что там происходит, Вера, через секунду, словно её ошпарили,  ворвалась  на кухню и, бледная как стенка, взревела:
- Лена! Павла убивают! Егор с отцом озверели!
Лена «пулей» вылетела  из кухни прямо в горницу. В лежавшем без движений куске окровавленного месива вместо человеческого тела она не узнала своего Павла.
- Звери! Что вы делаете? Звери!- тигрицей налетела Лена на брата и сбила его с ног. Тот, падая, зацепил своего отца, и они оба вывалились через дверной проём в  прихожую.
Откуда у неё появилась сила, Лена  сама так и не смогла   потом объяснить. Но в данную минуту первым опомнился отец:
- Всё! Егор, хватит с него! – Он хорошо понял, что дочь к Павлу их больше  не подпустит.
Ринувшийся, было, на сестру Егор, вдруг получил такую оплеуху, что у него из уха кровь пошла.
- Звери! Вначале меня убейте и моих детей, а потом вы его получите! Скоты! Животные! За что вы его так!
Да какой же ты после этого хозяин! Палач ты, а не именинник! Самосуд устроил! Я тебе этого по гроб жизни не прощу! – она резко повернулась к телу мужа.
От боли в душе, горечи и обиды, обливаясь  слезами, Лена пыталась поднять бездыханное тело Павла на ноги. С огромным трудом она подняла мужа и подставила под его тело свою спину. Никто из гостей даже не попытался ей помочь.
Так с окровавленным телом мужа на спине, Лена вышла на улицу и, шатаясь, направилась прямо к ледяной речке.
Она решила унести Павла домой на себе прямым путём, через бурлящий поток весенних вод разбушевавшейся речки, разделявшей их улицы. Вслед удаляющейся, шатающейся из стороны в сторону учительнице смотрели десятки растерянных глаз жителей деревни.
Захлебываясь грязной водой, вымокшая до нитки, Лена с трудом донесла мужа до дома.
- Ну, ты, Егор, и зверь! Нет, не зверь ты! Ты – сволочь!- громко, чтоб слышали все гости, отчеканил недавно вернувшийся с войны, сосед Егора Фёдор, и быстро вышел из ограды.
Через минуту опустела вся ограда, посреди которой стояли Егор с окровавленной верёвкой в руке и его отец с такими же окровавленными вожжами.
- Что с рукой-то? Покажи хоть!- «промычал» Егор.
- Да, что с рукой? Да ничего особенного! Палец вот только прокусил, зараза!- недовольно пробурчал отец.
Всю картину драки видели многие дети. Видели это  побоище над своим отцом и  сыновья Павла. Его старший сын Витя и четырёхлетний Олежка.
 Они видели, как с опухшим лицом, их зарёванная  мать, не задумываясь, окунулась, с непонятно живым или нет, их  отцом на спине, в весенний ледяной поток весенней горной реки.
Оставив едва стонущего мужа на попечение соседки, Лена перешла речку во второй раз и  молча забрала детей от бабушки, которая в растерянности не знала, куда прятать свой взгляд.
Уже знакомой дорогой, через речку, промокшая до нитки, Лена вернулась домой.  Соседка горестно вздыхала возле стонущего  Павла и, покачивая из стороны в сторону головой, видела, как перевязанные раны пропитывались  кровью сквозь самодельные белые  бинты из простыней на теле  больного, лежавшего на кровати.
Всё, что можно было, они уже сделали. Промыли раны, напоили лекарствами из травяных настоев, промыли от грязи и крови голову, перебинтовали.
Теперь что будет то и будет! Молодой, должен выжить!- тихо шептала Анастасия, поправляя на больном постельное бельё.
И тут, за эти прошедшие с огромной скоростью полчаса, в течение которых произошло такое событие, Лена дала волю слезам.
Невозможно было измерить, взвесить, оценить, предсказать, просто понять, чего же больше накопилось сейчас в душе этой, казалось бы, кроткой, женщины. Обиды, горечи, ненависти, душевной боли, отчаяния  или презрения к такому дерзкому и циничному поступку  отца и брата.
Сидя на полу возле кровати, в изголовье мужа, только сейчас она стала хорошо понимать,  чему так многозначительно улыбался брат, приглашая их на день рождения. Только сейчас она ясно поняла, что он всё хорошо продумал и даже отца втянул в эту авантюру. 
Егор  понимал, что его авторитет в деревне целиком  и полностью колебался от авторитета  мужа сестры.
Ведь во время войны Павел без разбора помогал всем семьям, где нужны были его мужские руки.  Ни у Елены, ни у кого из жителей даже мыслей плохих в адрес Павла не было.
Руки её мужа умели строить дома, класть печи, столярничать, катать и подшивать валенки, шить сапоги, гнать дёготь, заготавливать известь, делать и стеклить рамы, косить сено,  изготавливать конные сани и телеги. Словно в память о своём, известном на всю округу, дедушке – кузнеце, он хорошо знал кузнечное дело.
Мог выделывать овчины и сам шить из них шубы, шапки, и рукавицы.
По состоянию здоровья, Павел не умел стрелять из ружья. Но он умел безошибочно определить, где можно было копать  колодец для питьевой воды. Где и какая глина берётся для кладки печей, а какая - для изготовления гончарной посуды. Такую посуду он сам обжигал в печах и раздавал сельчанам за спасибо.
А что умел делать её брат Егор, кроме того, что метко стрелять? Да, почти, ничего. Зависть и злоба – вот его постоянные союзники.
А Павел? Остался таким же простодушный, каким был тогда, когда носил зипун в детстве, выгоняя из него ветер и холод быстрой походкой, выходя с мешком за подаяниями, чтобы хоть как-то накормить  маленького брата и сестёр.
Душой – то он  вовсе не изменился. Вся душа его насквозь светится безвозмездной помощью. Действительно, не стал он богатым, и начинать не собирается. Живёт себе  от зари до зари. Перед сном его никогда совесть не мучает.
Из-за богатства, его отца и деда, их семью, раскулачила Советская власть в  Белоруссии. Семья была сослана в Сибирь, где местом жительства была  определена местными властями «конюховка». Но об этом Лена и муж никогда и ни кому не рассказывали.
- Эх, Паша, Паша, открытая твоя душа,- тяжело вздыхала Лена, вытирая опухшие от слёз глаза.
Она вновь вспомнила, как вот уже несколько лет подряд Павел каждое лето уходил в тайгу и один готовил для семей погибших фронтовиков лиственные дрова на зиму.
Он валил вековые лиственницы только одному ему известными приёмами.
Но, как, каким образом это у него получалось, никто его ни разу не спросил. А зимой, как только снег становился крепким, Павел запрягал обученную ходить в санях кормилицу своей семьи - корову и  привозил эти дрова к оградам бедствующих семей.
- Скольким семьям он перекрыл быстро сгнившие соломенные крыши. Нет, деревне обижаться на Павла  грех,-  и Лена с любовью погладила кучерявые, слипшиеся  от крови и  засыхающие на голове «смоляные» волосы мужа. 
Ночь  для Лены прошла  без сна.
Павел часто просыпался. Просился на улицу, и постоянно  просил пить. Затем, со стоном, будто проваливался куда-то, сильно метался и бредил во сне. Так прошли ещё двое суток. Вокруг себя больной никого не узнавал, даже собственных детей.
На четвёртые сутки, примерно в обед, Павел сам поднялся и, сильно качаясь, подошёл к зеркалу, висевшему на стене возле умывальника. Заросшее щетиной лицо было чёрно-фиолетового оттенка.
Под глазами - большие тёмные кровоподтёки. Голова, шея и грудь были забинтованы самодельными бинтами. Руки в кровоподтёках и свежих шрамах.
- Лена, что со мной?- прошипел он, обращаясь к жене.
- Где я был? Я что, упал где?- простонал он снова.
- Конечно, упал! Когда речку переходили, ты и упал в воду! Сильно пьяный был! Тебя водой сбило с ног и потоком потащило по камням! Мы едва выловили тебя из воды! Сильно уж долго и далеко тебя водой несло!- вспомнив события того праздника, снова заплакала жена.
- Мы же к Егору на день рождения ходили!
- Конечно, ходили! Вот там ты и перепил немного! А потом сам решил напрямую, через речку, домой идти!
- Надо было отговорить меня!
- Ага, тебя отговоришь! Упёрся, как бык! Всё кричал: Домой хочу! Домой хочу! Ну и пошёл прямо через речку. Даже мужики отговорить тебя не смогли.
- Вот это да! Неужели я до такой степени перепил, что даже тебя не послушался?
- Как видишь сам! Не послушался! Хорошо хоть всей деревней выловили, а не то утонул бы! Точно утонул бы!
Павел, как в тумане начал вспоминать, как он  во времянке пил с мужиками самогон. А вот что дальше с ним произошло, он вспомнить никак не мог.
- Ну ладно, хорошо хоть так всё обошлось! До свадьбы заживёт!- прошипел Павел, пытаясь пошутить.
- Конечно, заживёт, если ты меня слушаться будешь!
- Тебя буду слушаться! Не сердись!- он, медленно пошатываясь, подошёл к жене и попытался её  обнять, но от боли застонал и присел на табурет возле печки.
- Надо же, как наломало – то меня! Никогда бы не подумал, что в таком ручье можно так сильно искалечиться!- начал оправдываться перед женой Павел.
- Господи! Ещё не оклемался путём, а уже обниматься лезет! Вот чудо, так чудо! Ещё вчера думали, что он Богу душу отдаст, а сегодня уже у него обнимки на уме! Да ты что, совсем выздоровел что ли?- довольная и радостная, что выход по данному тяжёлому объяснению нашёлся сам по себе неожиданно, заигрывающим беспечным голоском проговорила Лена.
- Пусть будет всё пока так, как он сам думает. А деревенских я сама уговорю, только бы люди меня в этом поддержали.
Ведь снова до беды не далеко. Уж лучше пока так, а там видно будет,- промелькнуло в голове у Лены и, потеряв сознание, она  упала возле табурета, на котором сидел больной муж.
-23-
Неделю Павел, едва держась на ногах, ухаживал за больной женой и смотрел  за детьми. Соседи помогали убираться во дворе, ухаживали за  скотом.
В бредовом состоянии Лена часто ругала своего отца и брата Егора. Она всё время кого-то звала на помощь.
Павел часто сменял на её голове горячие на холодные, компрессы, уговаривая потерпеть и не расстраиваться, хотя сам  плохо понимал, с какими событиями связана неразборчивая  речь жены. 
Смуглый от рождения, Павел за неделю превратился в чёрно-фиолетовую «ходячую мумию». На уговоры соседей хорошо покушать и не «терять головы», он безразлично отмалчивался, а   от  слишком надоедливых сельчан слабо отмахивался рукой.
Продержавшись возле мужа трое суток после купания в ледяной воде, больная Лена сама, только на четвёртые сутки,  пришла в себя, и, первое, о чём  спросила, было:
- Паша, а как же теперь мои сапоги? Они-то хоть целые? В воде они ведь совсем расквасились! Жалко, подарок же твой!
Увидев  слабую улыбку на сильно изменившемся лице жены, Павел сам вяло  улыбнулся в ответ, и с иронией поспешно успокоил:
- Нашла о чём печалиться! Да я тебе таких сапог хоть сотню пар  ещё сошью! Да и эти починим так, что комар носа не подточит. Они ещё лучше  прежних будут, вот увидишь!- и он помог жене приподняться, поднимая подушки немного повыше, укладывая их почти на низкий козырёк железной кровати, чтобы Лене было удобнее находиться в полу лежачем положении.
- Дети где?- отдышавшись, снова слабо спросила Лена.
- Да, вон они,  на улице, с ребятнёй играют. Весна! Тепло! Всех на свежий воздух тянет. Вот и они по лужам кораблики пускают. Настоящие мужики у нас с тобой растут!
- Это точно!- думая о своём, со вздохом слабым голос подтвердила жена.
Так, помогая друг другу, они лечились ещё неделю.
В понедельник, через две недели, Лена пошла на работу.
Павел решил прогуляться по деревне.
Какая-то непонятная сила  всё время сильно тянула  его  к дому Егора.
Егор встретил шурина сдержанно. Попросил свою жену накрыть на стол и угостить гостя чем Бог послал. На столе появились соленые огурчики, грибочки, жареные котлеты и наваристый мясной борщ. Открыв крышку подпола, Егор достал неполную трёх литровую бутыль с самогоном.
Сидя друг против друга, испытывающим взглядом внимательно разглядывали друг друга, будто виделись впервые. Стукнулись стопками, с налитым в них  самогон.  Выпили за здоровье, не отметив при этом, за чьё же здоровье пьют. Поговорили о всяких пустяках.
Разговора не получалось. Выпив ещё одну стопку самогона, гость распрощался и ушёл домой.  Настроение  Павла было хорошим, и он зашёл к жене на работу. Рассказал ей о встрече с Егором. Лена слушала, затаив дыхание. Но из  бурного рассказа мужа поняла, что  о случившемся с ним побоище,  Павел  ничего не знает. У жены отлегло от сердца.
На следующий день Павел снова направился к Егору с целью окончательно уладить возникшее между ними  недоразумение.
Не доходя до дома, где жил  Егор, он подошёл к воротам  Егорова соседа Фёдора. Фёдор ремонтировал покосившуюся входную калитку. Закурили.
- Что-то я не пойму тебя, Павел,- поздоровавшись за руку, недоумённо проговорил Фёдор,- то ты насмерть бьёшься с Егором, то снова начинаешь с ним за одним столом чуть ли не целоваться. А прошедшие две недели назад ваши разборки я вообще отказываюсь понимать.
- Какие разборки? Что-то я тебя, Фёдор, тоже не пойму! О чём это ты?
- Да брось ты прикидываться, Павел! И не строй из меня дурака-то! Вся деревня над тобой смеётся!
- Как это – смеётся? Почему – смеётся? По-моему, я для насмешек повода никому не давал! И, вообще, о каких это ты разборках между нами сейчас говоришь? Да, две недели назад я тонул, а деревня меня спасала. Спасибо всем за это! Что мне теперь ещё и в ноги каждому поклониться, да?
- Дурак ты, Павел! В ноги Егору и своему тестю поклонись, за то, что они тебя не добили и живым оставили. А деревня здесь не причём!
- Как это – не добили и живым оставили? Что, это они меня из речки выловили что - ли?- До Павла никак не доходил смысл слов, сказанных Фёдором.
- Да не темни ты Павел! Не темни! Никто тебя из речки никогда не вытаскивал! Это Ленка твоя тебя чуть живого через воду домой перетащила! Ты, что, прикидываешься, или, в самом деле, ничего не помнишь?
- Фёдор! Ты о чём это сейчас говоришь? Мне же  Лена рассказывала, что я сам пошёл через речку домой. Как меня потоком воды сбило с ног, и я  чуть не утонул. Соседи это подтвердили. Ещё и сегодня синяки и ссадины на теле остались!
- Ну и дела, брат! Да ты что, в самом деле, ничего не помнишь? Не помнишь, что произошло на дне рождения Егора? 
- Фёдор, убей, не помню! А что в тот день произошло? Расскажи, не томи!
- Синяки эти и ссадины тебе тесть с Егором на долгую память оставили!
И Федор подробно рассказал события того дня Павлу.
Слушая Фёдора, Павел не проронил ни слова. Дрожащими от волнения руками он закручивал одну за другой из самосада самокрутки, и быстро искуривал их.
Не попрощавшись с Фёдором,  он быстро зашагал через мост к себе  домой.
Пришедшую с работы жену встретил вопросом:
- Лена, ты зачем меня обманула? Зачем ты это сделала?
- Что я не так сделала? В чём я тебя обманула? – вопросом на вопрос ответила жена.
- Не прикидывайся непонимающей овечкой! Я всё знаю! Мне Фёдор рассказал!
- Что тебе рассказал Фёдор?- начиная понимать, о чём идёт речь, с ужасом в глазах, снова переспросила мужа Лена.
- Ты зачем скрыла, что меня избили твои родственники, брат и отец? За что они меня так изувечили? Этого я вам теперь не прощу! Ни им, ни тебе! С этого дня для меня твои родные стали чужими! И жить я здесь, среди волков, не буду. Мы отсюда уедем! Уедем подальше от этих проклятых мест, где всё равно я – чужой!
Сегодня же я ухожу из деревни от греха подальше! Не ровен час, детей осиротим!
И Павел, закинув через плечо пустой мешок, приспособленный под рюкзак, резко хлопнул входной дверью. В одинарных рамах мелко задрожали стёкла.
Не успевшая ничего ни объяснить, ни возразить мужу, Лена стояла в растерянности посреди маленькой кухни. Затем тихо подошла к столу и медленно опустилась на табурет.
Выступившие на глазах слёзы сбегали тоненькими ручейками по её ещё бледным от болезни щекам между пальцами, закрывающими от горечи и обиды глаза.
-24-
Солнце клонилось к вечеру, когда Павел шагал широким быстрым шагом через мост на другую сторону реки Берешь по направлению к горам, где была проторена животными и охотниками едва приметная тропинка, ведущая по логам и вершинам сопок к деревне Косые Ложки.
Если шагать по наезженной дороге к  названной  деревне, то это будет километров восемнадцать, а напрямую, через невысокие горы, путь сокращается вдвое. Поэтому  Павел и выбрал кротчайший путь.
Обида, горечь, боль, досада и ещё что-то сильно давили грудь. Уж, чего-чего, а от жены он никак не ожидал такого обмана. Чистота их взаимоотношений держалась на взаимном доверии. У него и в мыслях никогда не появлялось подобного. Он верил своей жене и очень сильно любил её за взаимность:
- И, вдруг, вот она, первая трещинка, нет, не трещинка, а трещина появилась между ними в их совместной семейной жизни. И когда появилась?! Когда у них уже трое мальчишек, трое сыновей. Старший сын  в этом году пойдёт в первый класс. Второму сыну пошёл пятый год. Младшему скоро будет три года.
Жить бы, да радоваться. А оно вот как всё развернуло. Егор с отцом решили растоптать меня перед моими же детьми. На смех всей деревне растоптать мою душу и унизить.
Видите ли, Егор решил, что он незаменимый и в деревне, и в родне! Неужели люди не видят, что это за человек? Не верю я в это. Просто он прячется за авторитет своего отца, у которого погибли на фронте, во время освобождения Венгрии, младший сын и старший родной брат  с двумя сыновьями.
Да, отец заведует водяной мельницей, без которой в здешних местах не выжить.
Из-за того, что всё выращенное зерно в округе мелется на этой мельнице, никто  и ни в чём им не может возразить, как бы больно и тяжело на душе у каждого не было. Вот и весь авторитет тут.
Шагая по едва видимой тропинке, Павел старался  многие запутавшиеся в его сознании моменты расставить по своим местам.
И вновь в памяти всплыло его детство, его семья, жившая когда-то в хорошем достатке своим трудом. Даже после раскулачивания в Белоруссии,  сосланные в Сибирь, они вновь сумели подняться «на ноги». Он вспомнил своего деда, владеющего большой баржей в верховье Енисея. Пристань была в  богатом селе Сорокино,  стоявшем на берегу этой могучей Сибирской реки.
Отец имел свою большую кузницу, одну из немногих на всю губернию. Он вспомнил и годы коллективизации, и снова раскулачивание.
Вспомнил и то, как, понимая, что для того, чтобы выжить и остаться здесь в Сибирских местах, отец сам под неистовый рёв жены, отвёл на общий двор  лошадь, корову вместе с телёнком.
Его семью оставили на месте, но вот их большой  дом - пятистенок был конфискован властью под колхозную контору. Так они и оказались в  большом   селе, в «конюховке»  по воле смилостивившегося  начальства.
- Да что же это такое? Кому мои предки, а теперь я, мешаем жить? Мы же ни у кого ничего не брали и не берём. Живём себе своим трудом, как можем, так нет же, кому-то сильно хочется прокатиться на чужих плечах. - И он неожиданно сделал для себя успокаивающий вывод, от которого даже улыбнулся:
- Такой  «породе» людей хочется властвовать и подчинять себе тех, кто трудится сам на благо своей семьи.
Такие люди не хотят жить с людьми в одинаковых условиях. Такими людьми всегда руководит страх. За всё же нужно отвечать, но отвечать - то они ни за что  не хотят. Они хотят  власти и беззакония.
Это удел и цель их жизни. А тут ещё каким – то социализмом размахались. А кто размахался – то. Да вот и размахались. Таких людей на кузню никаким молотом не загонишь. Да и землю пахать они не будут. Шурфы  рыть они тоже не пойдут,- раздражался  Павел, шагая по горной тропинке в село.
Но, странно, чем больше он об этом думал, тем больше успокаивался от справедливых, на его взгляд, выводов. Выход здесь может  быть только один – держаться от такого сорта людей подальше.
Так, рассуждая сам с сбой, Павел быстро дошёл до нужной ему деревни. Нашёл дом давнишнего приятеля и остановился у него на ночлег.
Утром рано попил парного молока с хлебом и, попрощавшись с хозяевами, зашагал в свой  город, где жили его родственники.
Ничего не объясняя родителям и сёстрам, Павел пошёл устраиваться на работу в Депо. Его приняли на должность бригадира слесарей - ремонтников паровозов.
-25-
Закончился очередной учебный год. Заочно обучаясь в Минусинском педагогическом училище уже на третьем курсе, Лена готовилась к очередной сессии.
Уход Павла из дома окончательно выбил Анну из равновесия. На дворе в разгаре сенокосная пора, а их сенокос стоит не тронутым. Люди давно уже наготовили себе дров на зиму, а она с трудом, с помощью жителей сумела заготовить их только на школу.
С большим опозданием Лена вышла на свой сенокос. Отбитой соседом для кошения травы литовки хватило всего лишь до обеда. После обеда, несмотря на частую ручную заточку бруском, литовка по сухой и жёсткой траве не косила.
Руки тряслись от напряжения и усталости.
Заплакав, Лена отбросила в сторону литовку, села на полусгнивший  ствол лиственницы, дала волю слезам. Как жить дальше одной с малыми детьми? Как ходить на работу и прятать от жителей деревни свои глаза? К зиме нет ни дров, ни сена корове, единственной кормилице семьи.
В досаде от создавшегося положения в данную минуту, она резко сорвала с шеи платок, разорвала его на три части трясущимися руками. С  усиливающимся приступом нервного душевного срыва, подошла к низко торчащему на рядом росшей старой лиственнице толстому сучку, и привязала к нему один конец самодельной верёвки.
На другом конце верёвки, трясущимися руками, сделала петлю, сунула в неё голову, натянув при этом удавку на шее. Потеряла сознание, упала на колени.
За этой картиной с любопытством и сочувствием наблюдали Фёдор с женой, убиравшие сено недалеко от покоса Лены.
Но когда Фёдор увидел, как Лена начала готовить для себя удавку на большом суку, то бросился бегом к ней. В тот момент, когда Лена упала на колени, Фёдор подхватил её на руки:
- Михайловна, да что же это ты, с ума сошла? За какие такие заслуги ты повеситься-то удумала? А детей на кого оставить решила? Вот чёртова баба!
К ним, запыхавшись, подбежала и жена Фёдора Светлана. Вдвоём они уложили Лену в тень под лиственницу, и Фёдор влил в рот учительнице из своей фронтовой фляжки, висевшей всегда по старой  привычке у него на боку, немного воды. Налив из фляжки воды себе на руку, побрызгал в лицо Лене.
Закашляв, Лена очнулась и, увидев перед собой Фёдора с женой, снова дала волю слезам. На её шее вырисовывался слабый красно - фиолетовый неприятный полукруглый шрам от удавки.
Соседи по сенокосу старались не смотреть на него. Они, как могли, успокаивали Лену. Время для сенокоса на сегодня было потеряно и, подняв на ноги уже почти успокоившуюся женщину, они втроём двинулись по направлению к деревне.
Несмотря на уговоры Лены, никому ничего не рассказывать, эта новость стараниями Светланы облетела  всю деревню в считанные минуты.
К  дому учительницы одна за другой потянулись женщины. Уже через час в маленьком доме собралась вся женская половина населения.
В деревне не осталось ни одного мужика, которого бы их жёны не вспомнили, кого добрым словом, а кого и крепким словцом. Мужики молча отсиживались на своих подворьях.
Иногда местами на задворках огородов были заметны две, три струйки слабого сизого дыма от раскуриваемых  из самосада папирос.
Втихомолку мужики договаривались между собой в ближайшие дни с женщинами не связываться и не перечить им, а не то и шаман, на случай показа суженными  своего слабого характера, никому не поможет. Кто их знает, что у этих баб на уме.
Отведя душу,  «отоспавшись» на всех мужиках, уже далеко за полночь, женщины, успокоив Елену, стали расходиться по домам.
Деревня помогла Лене с дровами, наготовили впрок сена.
Почти всю зиму с тремя сыновьями учительница провела в школе. Её дети сидели  на уроках и также тихо слушали всё, чему их мать учила  учеников. Во время уроков Лена оставляла младшего сына на попечение старших детей.
Домой они приходили поздно. Управившись со скотиной, рано ложились спать. Чтобы скоротать  ночи, мать часто рассказывала детям сказки, иногда придумывая их сама. Под впечатлением этих сказок, дети всё лето играли в лесу, строя шалаши, сказочные дворцы, приглашая с собой играть деревенскую детвору.
Их постоянным сказочным пристанищем  были и две неглубокие  большие пещеры, олицетворяющие собой живущих в них магически загадочных сказочных персонажей, которых дети выдумывали сами.
Иногда, в начале лета, под большим секретом учительницы в детских играх принимал участие местный шаман.
С появлением темноты возле одной из пещер разводили костёр из натасканного  заранее детьми сухого валежника.
Как только костёр сильно разгорался, внезапно появлялся  шаман в разноцветном наряде с большим бубном в руках.
На его лицо была надета  маска какого-нибудь зверя или животного. Вокруг пояса висело множество шкурок мелких животных и зверьков. На голове находился ободок из птичьих перьев.
Вначале раздавался громкий удар в бубен, а затем дробью ему вторила серия таких же громких ударов. При появлении возле  костра шамана, детская публика и взрослые  делали широкий круг.
Медленно обойдя вокруг костра, шаман неожиданно делал большой прыжок через костёр, затем ещё, ещё и ещё. Публика не успевала считать его гигантские прыжки через огонь.
Резко остановившись, шаман припадал на одно колено и начинал тихо, но очень часто бить беличьей лапкой в бубен. Постепенно удары по бубну усиливались, а их частота начинала уменьшаться, от чего казалось, что над костром витает множество невидимых духов.
Громко издавая гортанные нечленораздельные звуки, под звуки бубна, шаман начинал общаться с духами, показывая, как же ему бывает тяжело их побороть.
Особенно трудно было убедить злых духов, но их, в конце концов, шаману удавалось изгнать и сделать всё, чтобы детям счастливо жилось.
Изображая различные позы, шаман показывал, кого и что ждёт в жизни. И всё это происходило в мимике и жестах. Ни одного слова от шамана никто в этот момент не слышал.
Минут через пятнадцать головокружительных танцев и плясок, так же внезапно, как и появлялся, шаман исчезал неведомо куда.
Любопытные дети, сколько ни искали его вокруг костра, но найти  уже не могли. На то он и – шаман.
Впоследствии на этих же кострищах дети разводили  пионерские костры, слушая возле них уже легенды бывших учеников и учителей. И эти легенды с удовольствием слушались многими поколениями.
-26-
Зимой, работая в городе, Павел узнал от приезжих из Шарыпово мужиков, что в урочище, прозванном Пилорамой, Берешенский  леспромхоз начал массовую заготовку строевого леса и в связи с этим набирает в специальную бригаду  рабочих целыми семьями для обслуживания  будущего посёлка.
Так это же совсем рядом с деревней Андрейкина, всего семь километров выше по течению реки Берешь. Он с нетерпением дождался весны и в конце мая месяца, уволившись за один день с работы, на попутном транспорте доехал до деревни Косые Ложки. 
Через небольшой перевал, логами, направился той же дорогой, которой почти год назад уходил в город, от оставленной им на произвол судьбы своей  семьи.
Почти неделю Павел уговаривал Лену поехать всей семьёй на новое место работы и жительства.
- Лена, там мы свой дом, лучше этого построим! И печь я тебе сложу такую, какую душа твоя пожелает! Давай уедем отсюда, от греха подальше уедем! Не могу я больше здесь жить, понимаешь, не могу!
Я Егора видеть больше не желаю! Враги мы с ним! Кровные враги! И я ничего здесь с собой сделать не могу! Всё равно этой весной я бы приехал за тобой, и вместе с детьми увез бы в город. Но, ведь, и в городе не мёд! Там люди  перебиваются с хлеба на соль! Тяжело там жить, очень тяжело! Особенно с малыми детьми!- убеждал он плачущую жену.
- А как же моя работа? Я же детей учу! А на новом месте школы-то нет, и неизвестно, будет ли когда! А училище  теперь мне что ли бросать? Я же учительницей хочу быть! И где старшего сына мы будем учить?- сквозь слёзы выговаривала Елена мужу.
- Мы его в город к моим родным отправим учиться, а на лето домой привезём!- убеждал Павел Лену.
- Ты же сам говоришь, что в городе голодно!
- Мы помогать будем им своими продуктами! Вон там, в тайге, какие просторы для скота! Держи и расти, сколько душе захочется!- не сдавался Павел. Леспромхоз обещает снабдить всех мукой под зарплату.
Не выдержав убедительного натиска мужа, Лена с трудом согласилась на переезд.
Для районного отдела образования эта новость была шоковой. Где и как найти нового учителя для глухой провинциальной деревни, заведующий просто себе не представлял.
Провожали их семью на новое место жительства всей деревней. Сидя на подводе на узлах с вещами, Лена, закрыв глаза руками, плакала.  Павел ехал, опустив голову.
Только ребятишки постоянно спрыгивали с воза, гонялись за разноцветными бабочками, выбегающими на дорогу красивыми ящерицами и сусликами. Иногда им попадались быстро убегающие по дороге бурундуки.
В душе мальчики были рады, что  отец снова с ними,  везёт их на новое место жительства. В том, что там жить будет лучше, мальчишки даже ни капельки не сомневались.
Семью Павла поселили в большом бараке, один угол которого свисал с берега прямо в промытую весенними паводками большую глубокую яму, где  угрожающе шумела речная вода.
Увидев новое место жительства, Лена снова дала волю слезам.
- Господи, да ведь этой водой детей быстро смоет туда, где их уже никогда не найдёшь! Как же мы жить-то здесь будем? Чуть оступись и ты утопленник! Кто и где тебя искать будет? Ну, зачем только я сюда приехала? Кто и что нас здесь ждёт?- причитала Лена, держась подальше от сильно качающихся на воде половиц.
- Лена, ну не переживай ты так сильно! К осени я свой дом построю, вот увидишь! В сентябре мы будем жить в своём доме, поверь мне хоть один раз!- защищался, как мог, Павел.
- Один раз я тебе уже поверила, сорвалась с места, и что? Получили и новое место жительства, и новую работу, всё получили! Спасибо тебе за это, Паша, спасибо большое, родной ты наш!
- Насчёт работы ты это напрасно! Тебя же продавцом промтоварного магазина берут! Не на разные же работы, как многих женщин. Вон, некоторых даже на пилораму опилки вывозить из - под рабочих пил поставили! А тебя вот сразу завмагом! Шутка ли?- не сдавался Павел.
- Продавцом! Завмагом! А смогу ли я продавцом работать? Вы хоть меня-то спросили?
- На счётах же ты детей учила считать, вот и здесь эту науку применишь! Делов - то! День, два, ну – неделю поработаешь и освоишься! В конторе сказали, что в магазине тебе самое место и будет, как грамотному человеку! Безграмотного же человека на это место не поставишь!
- А, вдруг, растрата, тогда что делать будем? В тюрьму садиться? А детей кто доращивать будет? Ты хоть об этом  подумал?
- Да, ладно краски  сгущать, Лена! Ты же сама знаешь, что справишься! Ну что тут рассуждать, завтра к работе приступаем.
- Как, завтра, а детей куда девать? Я их возле этой промоины не оставлю! Утонут же! Они же ещё маленькие!
- Ты их с собой на работу в магазин пока возьми. Здесь с детьми водиться некому, - успокоил жену муж.
Весь следующий день Лена принимала у пожилой женщины хозяйство магазина в присутствии начальника участка леспромхоза, так как подотчёт магазина числился на нём.
Дети, предоставленные сами себе, осваивали новые места. Познакомились и подружились с такими же по возрасту несколькими мальчиками и девочками.
Подобралась хорошая детская ватага, которая с удовольствием лазала по деревьям и кустарникам. Освоили  здешние скалистые навесы над рекой, и, даже, успели побывать на вершине понравившейся им горы, с которой открывалась красивая панорама котловины, с  расположившимся в ней  рабочим посёлком.
Недалеко от основного русла реки ребята нашли солидный для их возраста глухой водоём, оставшийся после весенних паводков,  и приспособили его под купание. Так как в нем уже купались лягушки, ребята назвали своё пляжное место лягушатником, где от души купались до посинения губ, отлавливая и рассматривая разноцветных лягушат.
-27-
Рабочий посёлок расположился в живописной долине вдоль полноводной реки Берешь, бравшей своё начало далеко в горах Кузнецкого Алатау, граничащих  на юго-западе с Республикой Хакассия.
Берега этой реки были богаты обилием хвойного многовекового леса. Местами попадались кедры и сосны такой величины, что и вдвоём, стоя друг к другу лицом, иногда  невозможно было обхватить ствол руками.
Левый берег реки во многих местах зарос дикими, не знавшими человеческой поступи, высокими сочными травянистыми лугами.
От такого изобилия руки сами чесались и просились в работу. И она не заставила себя ждать. Рабочие леспромхоза условно были поделены на отдельные бригады. Одна бригада была занята на заготовке сена лошадям, предназначенным для вывозки леса из тайги. Эта же бригада занималась и  устройством хозяйственных казённых дворов.
Другая группа, численностью более двадцати сильных и сноровистых мужиков, занималась непосредственно лесоповалом в верховьях реки. Поваленный лес раскряжёвывали на брёвна длиной по шесть метров и сплавляли их вниз по течению реки, накатом спуская в воду с гор по бревенчатым настилам. На равнинных участках к воде подтаскивали брёвна лошадиными упряжками.
Возле посёлка эти брёвна вылавливали баграми и так же, лошадьми, вытаскивали на берег, а затем вновь  лошадьми  же подтаскивали к пилораме для распиловки на нужный пиломатериал. Небольшая бригада занималась распиловкой этих брёвен на пилораме.
Была создана  бригада  по строительству новых домов для семейных пар. Работать этой бригаде приходилось уже после смены и в выходные дни. Но им помогали всем  посёлком.
По возрасту самыми старшими здесь были Павел и Лена. У них уже был сын школьного возраста. Многие молодые пары ещё совсем не имели детей.
Бригаду строителей возглавлял Павел. И здесь Павел проявил невиданную смекалку и сноровку в порученном ему деле. Он распределил членов бригады таким образом, что рубить  начали сразу шесть новых срубов, а не обычным образом в один сруб. 
Это не давало свободного времени для слегка нерадивых и нерасторопных мужиков.
 Дело в том, что мужики вместе накатывали для разметки и работы сразу по два бревна на сруб и парами начинали рубить углы и пазы вдоль бревна, для последующей укладки мха под эти брёвна.
Но мох сразу  не укладывали. Его укладывали через два, три месяца, когда две половины сруба просыхали и укладывались уже на постоянное место, выбранное  хозяевами, будущего домом.
Все хорошо понимали, что строительство его дома целиком и полностью зависит от скорости постройки любого начатого сруба.
Семья Павла, как имеющая троих малышей, была единогласно пропущена вне очереди в числе первых по жребию.
Но это решение подтолкнуло Павла на задел в строительстве ещё двух срубов, сдача которых под крышу была намечена на конец октября для всех без исключения.   
Все хорошо понимали, что Павел, практически отказался от льгот, выделенных его семье всеми поселенцами.
Он хорошо посчитал, что остро нуждающихся в собственных домах набирается восемь семей.
Две из них ждали прибавления семейства. У двух молодых пар должны были скоро родиться первенцы. Одна семья приехала с престарелыми родителями. Многодетных две семьи.  И семья начальника этого поселения. Он же и начальник участка.
В общем, вся власть в посёлке находилась в его руках, а значит, и вся ответственность за судьбы поверивших в него людей.
Но планировалось и расширение участка по сплаву леса из тайги напрямую до самого леспромхоза до села Берешь, где велась основная   распиловка строевого леса. А это означало, что рабочий посёлок в далёкой тайге будет непременно расти.
И работа закипела. Брёвна, предназначенные для строительства домов, вылавливали из воды и уже на берегу выбирали пригодные для строительства домов.
Брёвна подбирались один к одному ровные в своём объёме. И пяти стенные срубы получались очень красивыми, стройными. Их все, как один подгоняли под тесовые, крытые с четырёх сторон, крыши. 
На глазах всего посёлка вырастала новая прямая улица, появление которой радовало всех приехавших на заработки добровольцев.
Мужики, уходившие в тайгу для валки леса и сплава брёвен по реке,  после тяжёлого изнурительного трудового дня, вернувшись, видели, как сильно подрос посёлок всего лишь за один день.
У всех было весёлое приподнятое настроение. На часы не смотрели. Просыпались с утренней  зарёй, а с вечерней   ложились спать.
- Вот она коммуна. Вот оно братство, равенство и счастье. Всё в наших руках. Как же всё это здорово. - Слышалось в посёлке в разговорах между жителями.
Больше всех радовались молодые жёны. Каждая, видя, как работает её муж, неожиданно для себя открывали в нём всё новые и новые мужские качества.
- Ты погляди-ка, Света, мой-то, мой-то как топором машет, словно Богиню Любви  себе строгает, а не дом строит,- заразительно смеялась одна молодуха.
- А мой-то, Фёдор, Маша, ты только посмотри, что вытворяет! Словно в цирке, с коротким обрезком  бревна на плечах по срубу бегом бегает. Ну, девчата, есть видно чудеса на белом свете! Видит Бог,- есть, вторила ей другая женщина, искоса наблюдая за работой своего  мужа.
К концу сентября  срубы начали собирать на мох. Это были два добротных первых капитальных дома. Через четыре дня на них уже были настланы потолки из горбыля со  снятой корой и выровненной кромкой.
Сильно уставшие мужики решили стропила на сруб ставить на следующий день, и перешли в конец улицы для оказания помощи другой бригаде, накатать брёвна на срубы.
Солнце уже скрылось за горой, и уставшие мужики, сидя на бревнах, устроили перекур.
- Под окном черёмуха колышется! – Вдруг неожиданно разнеслось по округе. Не понимая, с чего вдруг, мужики в растерянности от услышанной песни даже забыли,  зачем собрались вместе.
- Распуская лепестки свои!- Выдавал мелодию женский грудной голос. К нему разом присоединились ещё  три девичьих голоса.
И … полилась, поплыла, полетела, уходя в  горные массивы над вековыми соснами, кедрачами простая задушевная деревенская песня.
Присоединяясь к поющим, женщины подхватывали песню, собираясь возле готового сруба без крыши, усаживаясь на гладких брёвнах.
Вот так, стихийно состоялись первые вечерние посиделки на новом обживаемом месте. Собрались все, и женщины, и дети, и, даже, мужики, немного раньше закончив свой рабочий день.
Пели песни и плясали от души под звуки неизвестно откуда появившейся гармошки двухрядки. Без капли спиртного пели. Пели и плясали до первых петухов.
Пройдут годы и, уже, будучи стариками, многие из них так и не смогут поверить и понять того, что их внуки, даже  навеселе, не поют песен. Не умеют их петь. Что, зачастую, от деморализации своего образа, топя жизнь в спиртном, многим было не до стихов и музыки. 
Потому, что песен они  просто не знали. Что этому душевному виду искусства их поколению придётся учиться заново, словно новорожденному учиться ходить на радость собственной жизни….
Долгою была тогда дорога,
Облететь Вселенную миров.
Зарождалась в сердце чуть тревога,
Но любовь жила в душе без слов.
-28-
К началу больших холодов первая, из десяти домов,  улица была построена, и  в новые, ещё пахнущие лиственной и сосновой смолой, просторные дома начали заселяться новосёлы.
Чтобы каждая хозяйка могла в доме печь свой собственный хлеб, Павел во всех домах своими руками сложил русские печи, совмещённые с  плитой.  Под одной из скал, на берегу полноводной реки Берешь была найдена глина, пригодная для изготовления строительного кирпича.
Но для производства полноценного кирпича нужна была обжиговая печь. Бригада под руководством Павла взялась за устройство такой печи, в которую уже через неделю была помещена первая партия кирпича – сырца. Выбирая из печи остывший кирпич и складывая  в штабеля, мужики радовались его приятному звону.
Новоселье решили справлять в Новогодний праздник по - коммунарски, в каждом доме по очереди.
К этому времени, понимая, что к такому двойному событию всё же  нужно бы в магазине и спиртное иметь, Елена уговорила начальника завезти в новый посёлок несколько ящиков водки с товарной базы Райпотребсоюза.
Немного поколебавшись, Иван Фёдорович дал своё согласие, и Лена на двух лошадиных подводах, уже по снегу, с выделенным ей в помощь пожилым возницей, поехала на базу за продуктами и промышленным товаром.
Назад, загруженные товаром до отказа, подводы на взмыленных, но бодро всхрапывающих, запряжённых парами, лошадях, вернулись поздно вечером на второй день.
Изрядно намаявшись за два дня, Лена решила часть товара, в том числе и  ящики с водкой, оставить у себя в новом доме, разложив его на свежих полках в кладовке, которая замыкалась на замок, поставленный Павлом по её же просьбе, так сказать, на всякий случай.
Вот такой случай как раз и представился.
Лена рассуждала так; Люди, намаявшиеся на работе, часто заходили к ней домой, и просили открыть магазин для покупки всяких мелких покупок, как, например: пачку соли, несколько коробков спичек, юрок чёрных или белых ниток, упаковку игл для шитья, пуговицы, и так далее.
Ходить за такой мелочью ежедневно поздно вечером, когда у самой в семье дел за день накапливалось  много, не очень-то хотелось.
Да и до  магазина от нового дома было не близко, а на дворе уже настоящей зимой попахивает.
Вот и решила, что ничего преступного в том нет, что часть товара повседневного спроса она будет держать дома.
- Заведу для этой цели долговую тетрадку для тех, кто будет  брать товар в долг.
Всё равно за купленный товар большинство жителей посёлка рассчитывались после получки.
Устроенный Леной в своём доме вечерний магазин понравился всем. Даже Иван Фёдорович, встретив Лену, почёсывая в затылке, улыбаясь, похвалил: 
-Ну, Елена, я бы никогда до такого не додумался! Действительно, как удобно и хорошо всем стало! Никто ни куда не спешит! Все знают, что самое нужное и необходимое для дома можно закупить под запись даже в вечернее время прямо в доме у продавца. Такой опыт торговли я обязательно передам в правление нашей конторы. Я уверен, твою инициативу в области  торговли обязательно одобрят! Буду ходатайствовать о твоём поощрении! Обязательно буду!
- Ну что вы, Иван Федорович, какая тут инициатива? Согласитесь, что так всем стало удобно! И на работе можно лишний часик задержаться, так сказать, сверхнормативные кубометры леса выработать! А, ведь, это же уже не копеечки, а рубли в конце месяца! Деньги всем нужны! Особенно молодым!
- Что верно, Лена, то верно! И начальник от души крепко пожал продавцу руку.
- Ой, что вы, Иван Фёдорович! Я даже и не думала, что всё так хорошо получится!
Оба, довольные результатом, в приподнятом настроении разошлись по своим рабочим делам.
От такой похвалы у Елены даже голова кругом пошла, и она решилась, что в то время, когда её не будет дома, доверить торговлю в вечернее время мужу, сделать так, чтобы люди не ждали её, а были только довольны.
Павлу  мысль жены понравилась. Он даже обрадовался; его авторитет теперь не только перед женой будет расти.
-29-
Жители маленького посёлка, отпраздновав новоселье, Новогодний праздник,  целиком погрузились в зимние условия труда.
В суровые январские морозы филиал Берешенского леспромхоза на данном участке бескрайней суровой дикой тайги бесперебойно выдавал Родине нужное количество леса.
Всё вывозили по снегу лошадьми, запряжёнными в салазки, километровыми вереницами по замёрзшей реке. Старались, как можно больше сделать сверх плана на случай бурных весенних паводков. 
Сильно уставали лошади, а ещё сильнее - люди. Но жалоб не было. Работали на износ. В посёлке не было больницы, даже медпункта.  Жители  и  не задумывались над такой простой мыслью, как и чем, лечиться.
В семьях, где жили старики, старые люди собирали целебные травы, сушили их и готовили нужные отвары на случай, если кто-то простывал, у кого-то болела голова.
Готовили и такие отвары, которые хорошо помогали при ушибах.  Припарки,  заживляющие раны на теле, примочки при воспалительных процессах. До ближайшей больницы было километров сорок.
-30-
Всё чаще и чаще мужики, работающие в посёлке, стали проситься на лесоповал и вывозку кругляка  из тайги. Начальник недоумевал:
- Мужики! Что с вами происходит? Ведь на самую каторжанскую работу проситесь! Зарплата такая же, как и у тех, кто работает в посёлке! Ничего не понимаю! Какая вас там, в лесу чума покусала?
- Да нет там, в тайге, никакой чумы! Всё нормально!- Улыбались, подмигивая друг другу, мужики. Просто там воздух свежее!
- Что?! Да вы, что, мужики, совсем одурели? Воздуха им, видите ли, свежего в посёлке  не хватает! Мне  же никто не поверит! Нет! Здесь что-то не так! Сам, лично еду завтра с вами в тайгу на валку леса!- Заявил начальник.
В тайге начальник видел возбуждённые раскрасневшиеся на морозе улыбающиеся лица мужиков. Работа в их руках  слаженно кипела, как в хорошем весеннем водовороте, где было очень трудно определить слабое место и выбраться на спасительный берег.
Начальник был в замешательстве. Во время короткого обеда среди мужиков всюду раздавались острые весёлые шутки и заразительный смех.
- Ничего не понимаю! Мороз за тридцать градусов, а им всё нипочём!- похлопывая ладошками рук в рукавицах – шубенках, и недоумённо разводя руки, время от времени в разные стороны, сводя в гримасе замёрзшие губы, греясь в валенках и в полушубке у большого зимнего костра из хвойных сучьев и веток, наслаждаясь свежим запахом хвои, размышлял начальник филиала.
Но, довольный ударным трудом бригады, основательно успокоившись, похвалив мужиков за хорошую работу, Иван Фёдорович, ближе к вечеру, вернулся  на своей упряжке в посёлок.               
Женщины с радостью встречали своих, намёрзшихся за день в тайге мужиков дома. На то, что от мужиков всё чаще и чаще стало попахивать не то водкой, не то ещё чем-то, похожим на спиртное, никто из них даже и не обращал внимания.
- Подумаешь, возможно, и выпил немножко для согрева на морозе, так, что, уже и нельзя, что ли?- Думали одни хозяйки, и тут же забывали про этот запах.
- Главное, что мужик дома, здоровый и невредимый! Зарплату домой всю приносит!- Размышляли другие.
- Да отстаньте вы, бабоньки, от мужиков-то! Совсем с ума по сходили! Мужики, как мужики! Не дебоширят, на работу и с работы вовремя приходят! Что вам ещё нужно! В семьях достаток, да ещё какой!
Вон, говорят, в некоторых сёлах ещё и по сей день после войны бабы денег от мужиков не видят, потому, что негде их заработать!- Стыдили своих подружек  женщины.
Сверить заработную плату мужа ни у одной из женщин даже в мыслях не допускалось.
- С какой это стати я пойду сверять зарплату своего мужа? Позорище какое!- Вытирая с лица выступивший от крамольных мыслей пот, думали другие жёны.
- Нет уж, лучше в омут с головой, чем я буду мужа своего позорить!- Поддерживали соседки друг – друга.
И жизнь посёлка лилась, как янтарный ручеёк смолы в канун весеннего пробуждения тайги.
-31-
Пользуясь доверием жены, Павел даже   сам не заметил, как стал прихватывать с собой на лесоповал пару бутылок водки для согрева.
Павел был уверен, что Лена не будет сверяться по закупленному товару ни с кем.
Водку, привезённую в тайгу Павлом, делили на всех, и мужики не возражали, если в месяц каждый из них отдаст стоимость бутылки с водкой Павлу обратно.
- Подумаешь!- Размышляли мужики, - недостачу в двадцать семь рублей дома никто даже и не заметит!   
Прогнозы мужиков полностью оправдались. Павел исправно привозил в тайгу один литр водки. Но через пару месяцев количество бутылок с водкой мужики увеличили до четырёх.
Павел потерял счёт бутылкам и  не знал, на кого и сколько их нужно теперь записывать.
Лена стала замечать, что с работы муж возвращается уж слишком навеселе.
- Павел, ты что, сегодня пьяный, что ли?- не выдержав, подозрительно спросила она однажды мужа.
- С чего это ты взяла?- вопросом на вопрос возразил слегка заплетающимся языком Павел.
- Да по тебе же видно, что ты выпил!
- Да, выпил! С другом Мишкой выпил! Проезжали мимо его дома, ну он меня и пригласил к себе! Дома, говорит, бутылка водки есть, а вот выпить  с устатку не с кем! Ну, вот, я и не смог отказать другу! Вместе и выпили!
Что тут такого-то! Люди из тайги, устали сильно! Подумаешь, выпили! Это что, преступление что ли?
- Да, нет!- как бы извиняясь, миролюбиво ответила ему Лена.
- Просто я подумала, что уж очень часто и сильно от тебя стало пахнуть водкой! Где ты пьёшь? Где вы её берёте?- И тут Лену, словно током   ударило.
На следующий день, проводив мужа на работу, Лена взяла от кладовки ключ, свободно висевший на гвоздике под шторкой у окна. Волнуясь, открыла дверь в кладовку и в полумраке начала осматривать и пересчитывать бутылки с водкой. По её подсчётам получалось, что не хватает двух ящиков со спиртным.
Дрожащими руками замкнула кладовку, сунула ключ себе в карман кофты и вернулась в дом. Нашла долговую тетрадь и начала пересчитывать проданную водку по записям. По её подсчётам получалось, что из сорока недостающих бутылок водки продано всего лишь десять.
- А где же ещё тридцать бутылок?- волнуясь, полушёпотом, спрашивала она сама  себя, вытирая ладонью руки вспотевший лоб.
Вечером с работы Павел вернулся трезвый и без малейшего запаха спиртного.
-Павел, у меня большая недостача! Не хватает тридцати бутылок водки! Что делать, Павел?
- Да не может такого быть! Я, кому что продавал, всё записывал! У меня должно быть всё в порядке!- начал уверять он жену. 
- Но, ведь куда-то же водка делась?
- Ну а я - то откуда знаю, куда она делась! Я же целыми днями на работе!
Теряясь в догадках, Лена видела, что и муж сильно переживает из-за недостачи. Так, разговаривая друг с другом, и строя всяческие предположения по поводу случившейся беды, к глубокой ночи они договорились никому не говорить о пропаже, а денежную недостачу срочно погасить за счёт зарплаты в ближайшие два месяца.
- Пронесло!- Засыпая, подумал Павел. 
- Боже мой! Муж стал вором! У собственной семьи ворует!- Ворочаясь с боку на бок, долго с тяжёлыми чувствами стыда за себя и за мужа, думала Елена.
- Как же мне теперь с ним жить?- Проводив Павла на работу, весь день не находила она себе ответа на множество вопросов, не дающих ей ни ответов, ни покоя.
Через два месяца денежная недостача была погашена и муж с женой наконец-то легко вздохнули. Казалось бы, всё идёт своим чередом, что будто бы  ни чего и не было, что всё это было, как сон.
Но это было далеко не так, это было только видимостью для постороннего глаза.
Лена не могла больше доверять мужу и, найдя хороший предлог, ключ от кладовки стала держать только у себя, внимательно следя за тем, чтобы он не мог попасть в руки Павла.
Павел прекрасно понял, что жена ему больше не доверяет, но вида не подавал. Он стал жить какой-то своей размеренной жизнью, затаив  на жену обиду.
Лена заметила, что Павел охладел к ней, охладел к детям. Он стал всё чаще и чаще уходить к соседям поболтать.
От семьи его потянуло к посторонним людям, с которыми он не делился своими домашними делами, но с удовольствием принимал участие в чужой жизни, раздавая предложения и советы, которые, кстати, многим   хорошо помогали.
Он стал компанейским мужиком, его часто угощали самодельным пивом, вином, брагой. Но со временем Павлу и этого стало не хватать.
Поближе познакомившись с овдовевшей, моложе его на пять лет, женщиной, Павел тайно от семьи стал приносить к ней из дома мясные продукты, сало, водку.
Глядя на дверь с замком в кладовку, Павел часто зло ухмылялся и многозначительно кому-то подмигивал.
Как только жена уходила из дома, он заносил в сени с улицы лестницу, по ней поднимался на потолок дома, а оттуда уже спускал  давно приготовленную  вторую лестницу, лежавшую на потолке у трубы, в кладовку, на которой потолочного настила  не было.
Спокойно и незаметно снимал верхние ящики с водкой и брал из самого нижнего ящика бутылку, а, иногда, и две.
Затем также спокойно возвращал всё на место, поднимался на потолок дома, вытягивал за собой из кладовки вторую лестницу, и клал её возле трубы.
Спускался по лестнице в сени и возвращал её на улицу  под сарай.
Да разве Лена со своей женской логикой могла об этом подумать. Конечно же, нет. Она терялась в догадках:
- На что же так часто и много стал пить Павел?
В доме начались скандалы. Про их семейные неурядицы быстро узнал весь посёлок. Многие прекратили приглашать Павла к себе не только в гости, но и по делу. Никто не хотел терять дружбы с продавцом.
Поняв, что посёлок объявил ему бойкот, Павел обозлился ещё больше и стал гулять, никого не стесняясь.
Жители  не могли понять, что с ним происходит, и где он берёт водку?
Всем посёлком сошлись на том, что спаивает Павла вдовушка.
-32-
Когда загорится, чуть тлея, душа,
Выбора больше не будет.
Уже догорая, оценишь сполна –
Никто тебя больше не любит.

Весна была дружной, напористой, со своими причудами и интересными поступками. Широко затопив низины, полноводная река унесла большую часть приготовленных за зиму брёвен, вниз по течению, образовав множество заторов, разбирать которые пришлось, оставив на детей и стариков все домашние  дела, жителям всего взрослого поселения.
Женщины спасали пострадавшее от затопления казённое имущество в самом посёлке.
Мужики, прыгая по брёвнам на плаву, выискивали места заторов, разбирали их длинными баграми и провожали освободившиеся скользкие брёвна ближе к руслу реки, отправляя вниз по течению.
Две недели изнурительной тяжёлой работы вымотали всех. Люди выходили на работу не испытывая особого желания, и, при встречах, даже здоровались неохотно. Казалось, что разбору заторов из скопившихся и безобразно торчавших в разные стороны брёвен по руслу реки до места их сплава вверх по течению не будет конца.
Наконец, в верховье реки, был разобран последний затор и мужики вздохнули с облегчением.
Видя как освободившиеся из общей массы, брёвна, где попарно, где по одному, а местами по три – четыре  брёвна, длинной вереницей мчались вниз по течению, мимо рабочего посёлка.
Плыли ещё на добрую сотню километров в равнинные места в районе леспромхоза, где их вылавливали баграми уже другие бригады, и уже с помощью конской силы вытаскивали на берег, накатывая высотой более двух метров, длинные штабеля. 
Чтобы не возвращаться домой по непролазным таёжным трущобам, уставшие от надоедливых комариных табунов, мужики, скрепив свежими ивовыми длинными прутьями брёвна узлами попарно «восьмёркой»,  становились на них и, оттолкнувшись багром от берега, с молодецкой лихостью выбирались на средину реки. 
Мчались по течению, в просоленных от пота, местами порванных о кусты разноцветных, уже успевших вылинять под солнечными лучами рубахах, улыбаясь яркому светилу, насвистывая задорные незамысловатые мелодии.
Случайно оказавшемуся в это время в тайге путнику было абсолютно непонятно, что означало, доносившееся со стороны широко разлившейся реки:
- Ого-го! Эге-гей! Э-эх! Держись, родная! А ну, наддай!
По случаю того, что мужики успешно справились со своей работой, начальник участка дал им три дня отдыха.
Ну, как же такое событие не отметить? И, мужики, сидя возле конторы, стали искоса поглядывать в сторону Павла, сидевшего на бревне и не спеша курившего самосад.
Один из мужиков, не выдержав напряжённой тишины, подошёл к Павлу:
- Павел, сходи, попроси у Елены пару бутылок! Пускай она их стоимость раскинет на всех нас! Если даст, то  больше возьми!
- Хорошо, я схожу!- видя, что мужики относятся к нему миролюбиво, смущённо ответил он. Договорились, где мужики будут его ждать.
И Павел быстро направился в сторону своего дома. Лены дома не оказалось. Недолго думая, Павел, уже знакомой ему дорогой, забрался в кладовку и, вместо двух заказанных мужиками бутылок, по доброте своей душевной, прихватил ещё четыре бутылки водки.
Придя к месту встречи, он, весело улыбаясь, объяснил мужикам, что ради такого случая Лена дала им  шесть бутылок.
Отметив хорошо выполненную работу, мужики начали расходиться по домам. 
Павел, хорошо понимая, что дома кроме скандала и новых разборок его ни что не ждёт, решил пойти к старой своей знакомой вдовушке.
Видя, что Павел сильно пьян, вдовушка даже на свой порог его не пустила. Обозлившись и вновь возненавидев весь посёлок, Павел, сильно качаясь из стороны в сторону, спотыкаясь на ровном месте, добрёл до дома, запер входные двери на крючок и, упав на пол лицом вниз прямо посреди комнаты, захрапел богатырским сном.
Кто-то из поселковых женщин, увидев на улице Павла в таком состоянии, сообщил Елене. Домой Лена не пошла, а, забрав играющих на улице своих детей, ушла ночевать в крайний дом посёлка.
-33-
Вдовушку разбирало любопытство, и, примерно, через два часа она, найдя «неотложное» дело,  решила проверить, что же Павел делает в доме.
Подойдя к дому, торкнулась в дверь, но дверь была заперта изнутри. Стояла жуткая тишина. Любопытство вдовушки разгоралось с каждой секундой. Обходя вокруг дома, она начала заглядывать в каждое окно. На фоне медленно уходящего  за горы солнца, посёлок погружался в полумрак.
С трудом, разглядев через стекло лежавшего на животе посреди комнаты Павла, в её душе появились не хорошие мысли. Женщина в тревоге начала стучать то по стеклу, то по оконной раме. И чем дольше её окутывала тишина, тем больше  угнетало беспокойство за внутренне состояние  в доме.
Вдовушка начала стучать так, что, казалось, стёкла вот-вот  разобьются и упадут на завалинку.
В этот момент, разбуженный шумом дребезжащего стекла и рамы, Павел, шатаясь спросонья и с похмелья, медленно подошёл к окну.
Увидев чье-то прильнувшее к стеклу лицо, долго не думая, размахнувшись, он ударил кулаком прямо в эту надоедливую физиономию. Но физиономия вовремя отскочила от стекла, крикнув ему в гневе, что он дурак.
Ничего не соображающий, оскорблённый Павел, уже окровавленной рукой ударил кулаком вслед убегающей женской фигуре прямо по раме, но рука соскользнула с рамы и попала по стеклу, разрезав сухожилия пальцев и в нескольких местах мышцы руки.
В гневе и злобе на всё и на всех вокруг, ударом ноги он вышиб дверь, сорвав её при этом с крючка. Перемазанный кровью и с окровавленным лицом, с окровавленным куском мяса вместо руки, он пошёл к соседям в поисках своей жены.
Не давая соседям перевязать раны на руке, в сопровождении кровавых следов за собой, в пьяном угаре, он, сильно шатаясь, обошёл всю деревню, но жена, как сквозь землю провалилась. 
Наконец начальнику участка Павла удалось остановить. Перевязав раны на руке и остановив кровотечение, Иван Фёдорович попытался уложить бледного и трясущегося от потери крови Павла у себя дома, но Павел его не послушался и, качаясь, со стонами, словно смертельно раненый зверь, побрёл по посёлку искать жену.
За ним, с перевязанной наспех руки, густыми пятнами капала кровь.
Он ещё раз обошёл весь посёлок, но Лену так и не нашёл. Под утро его, уже потерявшего сознание, соседка увидела возле своего дома лежащим у ворот.
Лена много раз пыталась выйти навстречу Павлу, но женщины и мужики уговаривали не делать этого ради детей.
- Глянь на себя, ты же на сносях, четвёртым ходишь, а Пашка с ножом, как угорелый носится! К нему же подходить страшно! Ты хоть детишек малых пожалей! - Перебивая друг  друга, уговаривали они Елену.
С первыми лучами солнца, по распоряжению начальника, запрягли телегу, наложили в неё скошенной весенней травы, уложили на неё Павла. Поставив в телегу деревянный  бочонок  со свежей водой, в сопровождении двух женщин, повезли больного в районную больницу. Конём правил бригадир бригады вальщиков.
Лена, видя состояние муж, упала в обморок. Придя в себя, она снова сильно зарыдала, и у неё внезапно начались преждевременные роды.
-34-
Родился семимесячный  мальчик. Роды принимала уже своя поселковая повитуха. И вновь судьба приготовила Елене ещё более тяжкое испытание. У неё не было грудного молока. Как кормить недоношенное дитя, никто в посёлке не знал.
Были и такие, кто советовал потихоньку избавиться от ребёнка, пока он не зарегистрирован. Услышав такое, Лена долго плакала, но сквозь слёзы твёрдо сказала:
- Пусть судьба распорядится  жизнью ни в чём не повинного ребёнка, но брать грех на свою душу я никогда не буду! Если судьба, значит, там, где трое, вырастет и  четвёртый!
Будто почувствовав, что с сыном случилось что-то неладное, мать Павла, жившая в городе, спешно собралась в дорогу, и за два дня добралась до посёлка лесозаготовителей.
Всё, что случилось в семье Павла, она узнала от жителей посёлка. Не сказав ни единого слова в оправдание или в обвинение сына, она тихим грудным голосом с белорусским акцентом успокоила невестку:
- Нячаго, Анькь, я внука «допару»! Не боись, я яго обязательно «допару»! Коровка есть, молочко тоже есть! Ты мне только прянячков ржаных пряняси, а там уж моя забота! Это мне не впярвой! Усю войну нянькой в городе у многих была! Много деток вырастила! Вот и этого вырастим! Не боись, вырастим! Ящо такого богатыря вырастим, што многие завидовать табе будуть!
Слово своё бабушка сдержала. Прожив с внуками полгода, она действительно, вырастила такого богатыря, что даже в посёлке некоторые злые женские языки сомневаться стали:
- Ну, не могла Лена вот такого бутузика родить семимесячным! Не могла! Не верю! Тут что-то не чисто!
-35-
Павел пробыл в больнице две недели. Хирург зашил на его правой руке глубокие и большие раны, нанесённые порезами битого стекла, сшил и порезанные сухожилия, от чего кисть руки стянуло внутрь ладони. Рука плохо слушалась своего непутёвого хозяина.
Выписывая из больницы, доктор дал Павлу несколько рекомендаций для того, чтобы рука не «засохла», а могла бы выполнять некоторые виды лёгкой работы, помогая левой руке, после того как наложенные швы и бинты снимут совсем. Врач объяснил, когда приезжать к нему на приём для этой процедуры.
А пока Павлу требовались перевязки, которые, как он заверил хирурга, дома хорошо умеет делать жена.
Несколько дней Павел стеснялся выходить на улицу. Ему   больницей была выдана справка о нетрудоспособности на две недели.
Дома, увидев свою мать с новорожденным  на руках, Павел, смущаясь, начал расспрашивать её о здоровье ребёнка.
- Ах, анчихрист ты, Пашка, анчихрист! Это чавой-то ты понатворил-то с собой и с женой? Ай?- Вместо приветствия, не обращая внимания на висевшую на жгуте через плечо перебинтованную руку, выговаривала Павлу мать, грозя перед его носом указательным пальцем с большим ногтем на конце.
- Ты же обещав, когда уезжав от нас из города, что у вас всё будя хорошо! Так напаскудить!- продолжала она отчитывать старшего сына, поправляя во рту у ребёнка очередную соску из нажёванного ржаного пряника с кипячёным  и так же разведённым прокипячённой остуженной водой, молоком.
Эта нехитрая детская кормовая мешанина  была завёрнута маленьким комочком в кусок марли и завязывалась узлом, а, затем, давалась ребёнку в рот вместо соски.
- Наслухалась я тута про твои проделки, ох, как наслухалась! Пашка, Пашка! Да как же это ты мог до такого скатиться? Как жить-то таперача среди людей будешь? Как в глаза Ленке смотреть-то будешь? А детей-то, детей-то, как понапугав! Ыы! Баран, а не мужик ты! Свою совесть и свою семью променять на водку! Да, как ты мог так низко уронить сабя и жану? Что Ленке-то скажешь?
Ведь она уходить от табя собралась! Развоявавси! Бяссовястный ты, Пашка, бяссовястный! Что же я младшим-то сёстрам и  брату твояму скажу? Запив! Загуляв! Скурвивси ваш старшенький братец-то! Это я им скажу? Да? Кормилец ты наш неналгяднай! Напустив на сабя пятушинной важности! Гоголем - моголем закрутивси!-  продолжала отчитывать сына мать, но голос её вдруг сорвался. Прижав к груди ребёнка, она разрыдалась так, что у  Павла на душе стало жутко.
Не выдержав материнской «ласки», он упал на колени перед ней, уткнулся головой в подол, разрыдался сам, прося прощения за всё.
И, как когда-то в детстве, мать, но уже седая, и сын,  имеющий четверых детей, не стесняясь друг друга и своих слёз, плакали навзрыд, возле двухнедельного ребёнка.
Мать держала одной рукой мальчика, другой гладила повинную, с появившейся проседью, кучерявую  черноволосую голову своего первенца, не обращая  внимания на обильно льющиеся по щекам слёзы.
Приезд  домой мужа Елена приняла равнодушно. За прошедший короткий период она о многом передумала, взвешивая по крупицам все события прошедших дней.
На все вопросы мужа Лена отвечала сдержанно и коротко.
В одну из таких коротких бесед она твёрдо заявила мужу, что уедет с детьми в родное село к своим родителям. Уедет сразу же, как только на её место найдут нового продавца.
Вера в мужа, в его добропорядочность окончательно вылетела у неё из души в ту самую ночь, когда тот в пьяном угаре, окровавленный, искал её с ножом в руке по всему посёлку, пытаясь за что-то отомстить.
Глубоко в душе она хорошо понимала – Павел мстит ей за отца и брата, за то, что она не рассказала сразу, что же произошло в тот роковой праздничный день.
И, только свекровь, часто беседуя с невесткой о прошлой и настоящей жизни, вспоминая и свою молодость, сумела убедить Лену не оставлять четверых детей без отца.
- Да, он стал плохим мужем, но к детям же он относится хорошо! И они яго за ето любять! Ведь он же им родной отец, не дядька чужой, пойми мяня правильно, Лена!
- Хорошо, мама! Мы уедем всей семьёй! Но жить будем только возле моих родных. В этом моё решение окончательно! Мне кажется, что с Павлом что-то происходит. Вот только, что, я сама толком понять не могу!
- Я разговаравала с ним! Он хотел бы уехать в город, туда, где мы живём!
-  Об этом не может быть и речи!- твёрдо стояла на своём Лена, в душе понимая, что принимая такое решение, она совершает  большую ошибку.
-36-
После отъезда сестры со своей семьёй в лесную глухомань, у Егора стали буквально на глазах распадаться отношения с жителями деревни. Люди перестали брать у него дичь, принесённую с охоты.
Мужики стали реже бывать в гостях.
Как раньше, возле его ограды  уже не собирались посиделки, не было шумных гулянок, споров, разрешения каких либо проблем. Даже просто поболтать к нему никто не заходил. Двор, несмотря на обилие в нём домашней скотины, казался пустым.
Егор хорошо понимал, из-за чего с ним всё это происходит, но ничего не мог исправить. Деревенские жители с каким-то напряжением разговаривали с ним, даже, с нежеланием.
Крестообразно заколотив окна и ворота лиственными жердями, сославшись на то, что из пятерых детей четверых нужно учить в школе, он без особого сожаления перевёз семью в родную деревню, поближе к отцу с матерью.
В деревне Егор давно уже приглядел неплохой дом, который ему помог купить отец.
Мнением жены он редко интересовался, да и, вообще, её мнение для него никогда ничего не значило. В задачу робкой и всегда больше молчаливой супруги входило всего-то несколько простых обязанностей – накормить детей, постирать на них и мужа, привести в порядок двор.
Сам  Егор продолжал заниматься охотой, чем собственно и кормил семью.
Странно, но в колхоз никто из  родных не вступал. Иногда, по просьбе председателя колхоза, помогали своим трудом. Каждый нашёл  в родной деревне себе дело.
- В нашей родне никогда босяков не было, и никогда их не будет! Мы всегда знали и знаем, за что  работаем! А в колхозе что? Там хоть - работай, хоть - не работай, палочки за трудодни бригадир всё одно тебе поставит!
Но, так сказать, для общества мы тоже согласны что-то выполнять, но делать эту работу мы будем на своём дворе. Мы не хотим, чтобы о нас люди плохо отзывались!
Что мы, дескать, общества сторонимся! Нет, мы за общество, но против общего участия в каком либо деле! Я так понимаю, что  труд каждого человека должен быть  на виду,  а не результат целого бестолкового табуна, под прикрытием общественно полезной деятельности на благо Родины, где половина, прячется за спины тех, кто работает в поте лица!
Второй сын Михаила Никитича Владимир вернулся с  Великой Отечественной войны инвалидом первой группы, но работал киномехаником в местном клубе. Жена Владимира работала почтальоном на почте. Ей приходилось доставлять почту и в соседнюю деревню за восемь километров в любую погоду.
Вера, жена Егора, как мать пятерых детей, работала  поваром и нянечкой в детском саду.
Старшая дочь Лена хотела стать учителем, но, видать, не судьба.
Вторая дочь уже давно работает в геологоразведке, выйдя замуж за геолога.
Где они сейчас, одним ветрам, дождям да снегам известно. О них говорили, будто бы они с хозяевами тайги, с медведями, часто за лапу здороваются. Только вот после таких встреч по неделе потом в себя приходят. Бывают и жертвы, да такие, что человек исчезает бесследно.
Самая младшая дочка часто  сильно болела. Младший сын на фронте без вести пропал. Госпиталь, в котором он лежал после тяжёлого ранения, во время авиационного налёта немцы разбомбили так, что от многих раненых солдат и следа не осталось.
- Мы своей кровушки за Отчизну не жалели, как некоторые, прячась по тёпленьким местам в тылу. Все мои три сына имеют право трудиться на своей, завоёванной кровью, земле там, где их душа пожелает. Брат родной вместе с сыновьями пролили свою кровушку на Венгерской земле, погибли где-то там, на чужбине.
И никто мне не указ! Нечего колхозом меня попрекать! Я для общества телеги, сани, сбрую, колёса вовремя готовлю вот этими вот мозолистыми руками, и сдаю свою работу на склад, не требуя оплаты! Вот так-то вот!- Отчеканивал он слишком зарвавшимся любителям почесать об его семью языки. И Михаил Никитич показывал при этом свои обветренные, в глубоких трещинах, руки.
Начальство к семье Михаила Никитича относилось с уважением и никогда ни в чём  не попрекало.
С переездом семьи старшего сына в родную деревню даже морщин на лице отца поубавилось. Наконец-то его давнишняя мечта о том, что настанет время, и вся его большая семья соберётся когда-нибудь у него в родовом их поселении за одним столом.
Отцу  хотелось, чтобы деревня, сильно изменившаяся за прошедший период времени узнала, кто здесь был первым  хозяином. Чьими руками строился первый дом на этом месте много лет назад.
Кого почитали и приглашали в былые времена на  семейные торжества. Кого всегда первым усаживали в красный угол, кому наливалась первая стопка за здравие и уважение к окружающим его людям.
Многих из тех, кто в своё время был рядом с его отцом, сегодня уже нет в живых. Но эти люди никогда не болели зазнайством потому, что они хорошо знали цену ратному труду. В деревне живут их дети, их внуки, трепетно относящиеся к устоявшимся правилам и неписаным законам своих предков.
Безусловно, Михаил Никитич не хотел и не желал никаких переворотов в деревне, но он хотел, чтобы люди, приехавшие в эти края не по своей воле, хорошо усвоили;
Мельница, принадлежавшая ещё его деду, должна работать на всю округу, а не для избранных. Что мосты, построенные ещё его отцом, должны служить исправно всему обществу, и чтобы возле их и под ними никто никогда не хулиганил, что для охоты  на диких животных и птиц существует определённое время.
Он хотел, чтобы приехавшие и поселившиеся в деревне люди знали, что, даже, чтобы рыбу ловить, необходимо  знать, когда и чем, а не тогда, когда кому и чем вздумается.
Приезжие должны знать, что даже детям не всё и не всегда позволено нарушать укоренившиеся в деревне правила.
Его душа болела когда, проезжая по околицам деревни, он видел, как его родная деревня медленно ежегодно зарастает навозом и мусором.
Михаил Никитич хорошо помнил, что он в деревне остался в единственном лице. Из числа тех, кто начинал с его отцом и дедом, вместе с уставшими от томительно длительного переезда на конских подводах переселенцами строить здесь, в диких лесах на берегу широкой полноводной реки, новую деревню.
Его душа возмущалась от бесхозяйственного и беспечного отношения местных властей к благополучию и достатку в семьях родной деревни. Но он, стиснув зубы, нахмурив брови, молчал.
В памяти Михаила Никитича ещё цепко сидели те моменты, когда в деревню входили по очереди то  разгромленные и обозлённые разрозненные отряды белогвардейцев, то крепко потрёпанные в боях партизанские отряды.
И тем и другим нужны были свежие лошади, фураж и продукты питания. И те и другие устраивали над населением экзекуцию, под страхом смерти, за неповиновение ежемесячно меняющимся в деревне, властям. Судилище устраивалось прямо напротив  дома Михаила Никитича на небольшой площади на виду у всей деревни.
Пороли зимой при почти сорокоградусных морозах, пороли летом на солнцепёке. Он помнил разодранные кнутами и шомполами спины людей, вперемешку с прилипшими лоскутами от рубах с окровавленными лоскутами кожи. Многих стаскивали с лавок и волоком  отбрасывали в сторону, не давая подойти никому из близких и родных.
Только собакам было позволено подойти к полуживому человеку. Палачи не понимали, почему собака не кидается на свежую кровь и клочья мяса на изуродованном теле. Им было даже невдомёк, что это были самые преданные и самые верные друзья своих униженных хозяев.
Михаил Никитич хорошо помнил, как пороли деревенских мужиков, и белые, и красные. Вот и попробуй разберись, какой, или чьей власти служить.
Сидя на лавочке под окном своего дома, он с грустью смотрел на горные массивы на противоположной стороне реки и вспоминал, как однажды, в январские суровые морозы, одна тысяча девятьсот двадцатого года, оттуда к ним под окна приполз его сродный брат, бывший в партизанах.
Но  отец так и не впустил в дом своего племянника. Сунув краюху хлеба, дядька проводил  юношу через огороды за околицу, указав рукой на тайгу.   
Через день юношу нашли  замёрзшим в зароде сена в крайней усадьбе деревни.
С тех пор Михаил Никитич сторонился властей и относился к ним с недоверием.  Он видел, как их слова расходятся с делом. Он верил только в себя, в Бога и  свою большую семью, и не любил общаться с народом.
Уж слишком много он повидал горя за свои прожитые полвека.
-37-
Как всегда, с проливными дождями, август напомнил взрослым о том, что  детей школьного возраста пора куда-то определять. Старшего сына Лена безоговорочно отправила жить и учиться в родную деревню к  отцу с матерью, а второго сына уже в восьмилетнем возрасте бабушка решила забрать к себе в город.
- Няхай у мяня поживе! В тясноте, да не в обиде! Мой Кольк,- она имела ввиду своего последнего сына, вернувшегося из рядов Советской Армии,- приглядить за ним!
Лена не возражала. Ведь не могла же она обеих сыновей отправить в школу на иждивение  деда с бабкой.
У неё на руках остались шестилетний и полугодовалый мальчики. Здесь в суровой тайге за ними был нужен догляд. На мужа Лена уже ни в чём не надеялась.
Промучившись зиму с постоянно пьяным мужем, с его частыми скандалами, напоминающими  жене о том, что в его инвалидности есть  и её вина, Лена твёрдо решила весной переехать на постоянное место жительства в родную деревню.
За время работы продавщицы у начальника партии ни разу не возникало желания провести ревизию в  магазине. Продавцу он доверял, как самому себе.
Но Лена начала готовить магазин к передаче, и сама себе стала проводить ревизию. Всё, что находилось дома для продажи, она свезла в магазин. Через три дня Лена поняла, что у неё выходит большая недостача.
Как она не крутила, как не пересчитывала, а сумма недостачи выходила устрашающая. Лена поняла, что за подобную недостачу ей грозит срок не менее десяти лет по законам того времени.
Елена хорошо поняла, что всю эту сумму ей «приподнёс» за два года, дорогой супруг. Но, как и каким образом, Лена не могла понять. Вечером, вернувшись из магазина домой, она долго рыдала от обиды и надвигающегося на неё не смываемого позора.
Она хорошо поняла, что ни какими доводами, ни перед кем и ни чем она не оправдается. Ей просто никто не поверит, что денег чужих она не брала.
Лежа вниз лицом, уткнувшись в подушку, ей словно кто обухом по голове ударил. Лена быстро поднялась, вышла во двор, взяла лестницу, стоявшую возле коровьего хлева, и вернулась с ней в сени.
С дрожащими руками, по лестнице она забралась на потолок дома и в полумраке увидела ещё одну лестницу, лежавшую у неё под ногами. Эту лестницу она спустила в кладовку без потолка, толкнула рукой дверь, которая со стороны сеней всегда была на замке. Села на нижнюю ступеньку лестницы и отчётливо поняла, почему же нижние ящики из-под водки вот уже два года всегда были пустыми.
Через дверь кладовки, теперь уже не замкнутую, Лена вышла в сени и вошла в дом. Накормила детей и, взяв младшего сына на руки, увела их к соседке.
При возвращении  домой, зашла к другой соседке и позвала её к себе в дом.
На любопытство соседки Лена старалась улыбаться и всё время просила её, чтобы та не уходила до прихода Павла.
Вскоре с работы вернулся Павел. С трудом владея собой, Лена покормила мужа. Павел молча поел и, закрутив папиросу самокрутку, закурил.
- Павел, расскажи–ка соседке, как ты два года пил водку и поил бесплатно мужиков, обманывая и обкрадывая меня и своих детей!- как из пушки, «выпалила» Елена.   
- Да ты что! Совсем сдурела! Никого я не обманывал и не обкрадывал! У тебя что, совсем крыша поехала?
- С таким-то муженьком не только крыша поедет, но и в тюрьму угодить надолго можно!- «отчеканила» мужу жена. 
- Ты выйди в сени и покажи соседке, каким образом ты воровал из кладовки всё, что душе хотелось! Выйди, выйди! Не стесняйся!- И она вытолкала Павла в сени.
- Анастасия, погляди, что он придумал! Погляди!- Показывая на лестницу в сенях, а затем и вторую лестницу, стоявшую в кладовке.
Павел всё понял. Как загнанный зверь, он бросился на женщин, но они разом влетели в открытую дверь избы. Павел, пытаясь попасть в дом, рванул дверь на себя и тут же отскочил назад в сени. Перед ним стояла бледная, с растрёпанными волосами его жена с вилами в руках.
- Запорю, сволочь! Обои сгниём, но позора ни на мне, ни на моих детях лежать не будет! Уходи! От греха подальше уходи, куда глаза глядят! Немедленно, сию же секунду уходи!
Павел понял, что жене не до шуток. В чём был, в том и направился он в сторону деревни Андрейкина, а там, через горы, к себе на родину, в город. На улице был конец мая месяца. 
Часть недостачи по магазину помог списать на паводки начальник участка, но большую часть Елене пришлось выплачивать до передачи магазина самой.
Она продала дом, всё своё хозяйство, но полностью погасить долг не смогла. Тогда, собрав детей и посадив их на подводу, Лена поехала к родителям.
Отец молча выслушал и, не говоря ни слова, выдал дочери недостающую сумму. Оставив детей у родителей, Лена вернулась в посёлок и, отдавая деньги Ивану Фёдоровичу, долго в слезах благодарила его за то, что он не передал дело в суд.
- Ну, что ты, Михайловна, я же всё хорошо понимаю! У тебя же четверо детей на руках! Конечно, не ожидал я от Павла такого поступка, не ожидал! А ведь какой работящий мужик! Ну, да ладно, Бог ему судья! Ты-то сама, где теперь? Как жить будешь?
- Пока у родителей, а там посмотрим!- сквозь слёзы, тихо ответила Лена, и пешком пошагала по извилистой тележной таёжной дороге  в родное «гнездо».
Посёлок не осуждал Лену. Прощаясь, многие пытались помочь ей деньгами, но их денег она не взяла.

Летящий вдали, их большой самолёт,
Пролетел,  никого  не заметил…
Это был их последний, прощальный «полёт»…
Приближалась  беда  на рассвете….
-38-
Олега, закончившего первый класс, бабушка сама привела в деревню к матери и братьям. По доброте сердечной, тётушка, сестра матери, подарила Лене свой старый дом, а сама, как вдова, жившая одна, перебралась  по настойчивой просьбе своего старшего сына в его дом присматривать за детьми и хозяйством.
К Лене вновь приехала свекровь, с которой они  долго разговаривали, решая создавшуюся проблему с распавшейся семьёй. Свекровь умоляла простить Павла и не сиротить детей. Но Лена была непреклонна. Повздыхав, поохав, свекровь, сильно сгорбившись, пешком, ушла домой в город.
Сердобольная тётушка, видя, что четверых детей племяннице просто нечем кормить, отдала Лене свою корову.
- Тётя Арина, чем же я с тобой рассчитываться буду?  У меня же за душой нет ни гроша, да и где я их, эти деньги, сейчас смогу заработать? В колхозе? Но ведь и там денег на руки не дают! Ты же сама знаешь, что вместо денег, ставят трудодни, за которые оплата только осенью, да и то зерном или комбикормом.
- Эх, Лена, Лена! Я ещё не забыла, как в суровые зимы ты моих мальцов, в своё время ещё школьницей, в тёплые шерстяные носки да варежки одевала! Помню, милая моя, помню! Таких людей, как ты, не может Бог стороной обходить! Не может! Всё образуется, и ты на ноги сама встанешь и мальчишек своих вырастишь и поднимешь!
Помяни моё слово! Помяни! Бог тому свидетель! Жизнь – штука  длинная, как сможешь, так и рассчитаешься! А пока ни о чём не думай! Детей на ноги поднимай! Тут тебе и награда и расчет сразу будет! Перед Богом будет!
Отца с матерью не забывай! В гости-то чаще к ним заходи!
- Да и так, наверное, уже надоела!- вытирая слёзы, заверила тётушку племянница.
- Если бы они не помогали мне мукой, не знаю, что бы я с ребятишками делала. Ведь отруби с лебедой мешаю на воде, да лепёшки им пеку прямо на горячей плите. Ни молока, ни каких жиров, ни муки, никакой крупы  нет же.
Через две недели после приезда Елены в родное село, на заходе солнца, к ним в дом без стука вошёл старший брат. В руке он держал мешок, в котором что-то шевелилось. Он молча вытряхнул из мешка четырёх куриц и петуха. Так же молча вышел из дома.
Лена остолбенела от неожиданности. Уж чего, чего, но такого поступка от брата она не ожидала. Она была уверена, что Егор никогда ни чем ей не поможет.
Ещё в первые дни июня отец снабдил Лену ручным инструментом для работы в огороде. Первым делом, она с двумя сыновьями, взялась вручную копать огород в двадцать соток под грядки и картофель.
Прошла неделя, а копаного участка не видно. Видя мучения в непосильном труде, наутро, к ним в огород заехал её крёстный отец на паре лошадей, запряжённой в плуг.  В свежую жирную землю под плуг  сажали мелкий картофель и картофельные очистки глазками вверх.
Вскопанной земли хватило под грядки. Семенами помогали родственники и соседи, у кого какие семена были.
С большим запозданием, но в огороде взошло всё. Появившаяся было в душе у Лены тревога, постепенно исчезла.  На её красивом женском лице стала всё чаще и чаще появляться улыбка. Повеселели и ребятишки.
На работу Лена пошла в колхоз. Ей предложили место свинарки. Лена не колеблясь, согласилась. Она понимала, что там, где требуется уход за животными, там обязательно есть либо зерно, либо комбикорм.
Свиней кормили комбикормом и дроблёным зерном. Лена стала приносить домой по нескольку горстей в карманах своей рабочей телогрейки сухого комбикорма, которым кормила иногда курей, но в основном из этого молотого продукта она пекла теперь лепёшки на молоке своим детям без лебеды.
Узнав, что дочь согласилась работать в колхозе  свинаркой, отец сильно нахмурился, но, скрипя зубами,  смолчал. Победил разум. Он всё хорошо понял, почему дочь пошла на эту самую тяжёлую и грязную  работу, где, помимо кормления, нужно было ещё дважды в день убирать вёдрами свиной навоз.
Буквально через неделю в доме Елены стоял такой же запах, что и в свинарнике, но на него никто не обращал внимания. Лишь только когда дети пошли в школу, от них многие сверстники отворачивали свои носы. Но что могли с этим поделать братья? Ничего. Им обеим приходилось терпеть унижения от одноклассников за то, что их мать работает свинаркой.
Директор школы, зная о том, что Лена проработала всю войну деревенским учителем, постоянно на линейках заступался за братьев, объясняя ученикам, что любой труд в нашей стране является почётным. Но это слабо помогало семье.
На работе Лена сильно уставала и приходила домой поздно. Дома и в огороде хозяйничали дети.
Заканчивалось лето, и Лена с ужасом стала понимать, что их кормилицу корову нечем будет кормить зиму. Но, вновь выручил крёстный, навозивший на лошадях к ней в огород хороший зарод овсяной соломы.
На трудодни Лене выдали десять центнеров зерна. Отец помог ей смолоть на мельнице большую часть зерна на муку и дроблёное зерно. Оставшееся зерно пошло на корм птице.
В сентябре председатель колхоза выписал на трудодни безропотной свинарке пару двухмесячных поросят, которых семья поселила вместе с коровой, отгородив им закуток в хлеву. Там же жили и куры.
Как будто зная про беды, едва сводившей концы с концами семьи, зима была, на  редкость, без больших морозов. Под Новый год зарезали почти полугодовалых кабанчиков, и семья наконец-то увидела на столе сало и мясо.   
Приход весны Лену уже не пугал. Она радовалась ей вместе с  весело журчащими первыми ручьями. Дети заканчивали учебный год, младший сын был устроен в детский сад - ясли. И только шестилетний Серёжа, дожидаясь братьев со школы, скучал возле дома на завалинке, греясь под первыми лучами весеннего солнца.
-39-
В средине мая поздно вечером неожиданно приехал  Павел. Смуглого цвета лицо носило  землистый  оттенок. Дети, увидев отца, забились к стене в угол кровати. Лена от неожиданности вздрогнула, но, быстро справившись с волнением, присела рядом с детьми.   
В доме наступила щемящая тишина. Никто не начинал разговора первым.
Наконец, пересилив себя, Павел, сиплым голосом, с трудом выдавил из груди.
- Лена, прости меня, дурака непутёвого! Если можешь, прости! Ведь дети же у нас! Мне же их тоже жалко!
- Пожалел волк кобылу…!- тихо выдавила из себя Лена.
- О детях вспомнил! Тогда, что же это ты им ничего ни разу за год не послал?
- А что посылать-то! В городе сами чуть с голоду не «сдохли»! Прости меня, Лена! Я понимаю – нет мне прощения! Но всё же прошу простить! За прошедший год я многое понял!
В наступившей, казалось вечностью, тишине, Павел медленно поднялся с лавки у порога, направляясь к выходу.
Открыв двери, в тишине  он услышал тихое, но его ушам показалось очень звонким:
- Ну, что ж, оставайся! Я не собираюсь искать детям отца.
В эту ночь в семье Елены никто не сомкнул глаз. Дети, затаив дыхание, слушали, как двое взрослых, захлёбываясь обидами, упрекали друг друга в том, что с ними произошло за последние три года их семейной жизни.
Известие о том, что Елена вновь приняла в дом бывшего мужа, ошеломила Егора и обескуражила отца. Но ни один из них не подал и вида. Они просто не замечали Пала, и с ним не здоровались. Павел это хорошо видел.
Видела отношение родных к мужу и Елена. Павел уговорил жену отпустить его на заработки в геологоразведку с геологами. Он убедил её, что там платят деньгами, и не малыми. А деньги семье были очень сильно нужны.
Лена с большой неохотой согласилась с мужем, и Павел через неделю уехал устраиваться к геологам на работу.
Через месяц муж привёз в дом приличную сумму денег, которых хватило сделать обновки всем детям и жене. Даже новые кровати в дом приобрели.
Ещё через месяц Павел привёз следующую зарплату, на которую всем закупили зимнюю одежду.
Всю осень и зиму от Павла не было вестей.  Появился он дома только в конце апреля следующего года.
Приехал злой, и без денег. Зато за плечами в рюкзаке у него была дюжина  бутылок с водкой.
 Лены дома не было. Изрядно выпив, Павел начал искать жену по всей деревне. Не найдя жены, вернулся домой, и устроил полный погром внутри его. 
Перебил всю посуду, переломал  мебель, выбил оконные стёкла и рамы.
Оставил входную дверь распахнутой. Прихватив с собой рюкзак с недопитой водкой, он направился по направлению к большому дорожному тракту.
Подходя к бурно шумевшей от паводковых вод реке, Павел увидел своих сыновей, наблюдавших за потоками воды с  моста.
Подошёл к сыновьям, остановился рядом с ними и каждого погладил по головке. Уставившись глазами в бурлящий  поток мутной  воды, простонал:
- Эх! Утопиться бы! ... Да воды маловато!- взмахнул покалеченной рукой и, быстро перейдя дрожавший от сильного водяного потока мост, пошагал знакомой  тропинкой в горы.
-40-
Соседки видели, как Павел устраивал погром в своём доме. Одна из них быстрым шагом направилась навстречу устало шагающей с работы Лене.
Ускоряя шаги, в предчувствии чего-то непоправимого, Лена почти бегом побежала навстречу быстро шагающей соседке.
Перескакивая с пятого на десятое, соседка, как могла, рассказала о том, что натворил муж Елены в своём доме.
Подходя к дому, Лена увидела картину, от которой на мгновение потеряла сознание, ноги её подкосились, и она, как мешком с сыпучим грузом, рухнула на землю перед своим домом.
Соседки привели женщину в себя, брызгая холодной водой в лицо. Усадили на лавочку возле соседнего дома напротив своего дома. 
Перед глазами Лены стоял её дом, глядя на который она задыхалась от душевной боли, горечи и обиды.
Все окна зияли на неё большими чёрными проёмами, в которых местами, на верёвочках, болтались дешёвые ситцевые занавески. На кусте черёмухи висели обрывки  скатерти со стола, грязная изодранная в клочья пастельная простыня и её любимая летняя праздничная капроновая косынка. 
Под черёмухой, валялся перемазанный в грязи,  разодранный в нескольких местах, ватный матрац.
Детский матрац, набитый соломой, зацепившись за гвоздь, ещё недавно удерживавший раму, сиротливо болтался на ветру в оконном проёме.
Время от времени ветром из него выдувало пучки уже мелкой соломы,  разлетающейся по округе вместе с пуховым пером от разодранных подушек. 
Под одним из окон лежала гордость всей семьи, радиоприёмник «Родина», работавший от больших электрических батарей. Сами батареи, разбитые вдребезги, лежали недалеко от радиоприёмника.
Напротив каждого выбитого окна были разбросаны сломанные табуреты. Часть битых тарелок валялось вперемешку с разбитыми стаканами.
Качаясь, и не говоря ни слова, Лена вошла во двор, медленно, пересиливая душевную боль, перешагнула через порог дома в распахнутую дверь. На полу всюду валялась битая столовая  посуда, рваное бельё, постельные принадлежности, сломанный стол. Обе металлические кровати были погнуты.
Лене казалось, что в её доме побывали матёрые звери. Уж так всё это не вязалось, и не было похоже на деяния рук человеческих. Так могут поступать настоящие варвары. Ведь только они хуже зверей.
- Неужели я столько лет прожила с животным? Неужели я от этого зверя родила четверых парней? Господи, да что же это с ними дальше будет? Господи, помоги вырастить мне моих мальчиков хорошими людьми!
Господи, помоги…!- сидя в разорённом доме в углу у порога на уцелевшей лавке, в одиночестве рыдала Лена.
Ночевала она с детьми в эту ночь у Егора. Вера накормила ребят  парным молоком со свежеиспечёнными в русской печи, калачами. Сходила и подоила свою  корову и Лена. Присмотрела за курицами.
Наутро, с опухшим и зарёванным  лицом Лена пошла на работу. В шагавшей по улице женщине было трудно узнать жизнерадостную, весёлую «соловей – дивчину», от которой всегда шла здоровая и тёплая душевная энергия.
Жители села не могли не заметить у неё седых прядей волос на голове. А ведь  в этом году, в январе, Лене исполнилось всего лишь тридцать два года.
-41-
Лена упросила отца, чтобы он помог хоть как-то восстановить, если можно, разбитую мебель. Отец долго не соглашался от обиды на зятя, который совсем позабыл, что у него четверо детей. Но, пересилив себя, он за лето, как мог, восстановил в доме почти всё.
Своими руками сделал оконные рамы, застеклил их. Изготовил другую мебель; столы, стулья, табуреты, красивые резные тумбочки – этажерки. Всё покрыл лаком, и покрасил своими руками, покупая за свои деньги красители, гвозди, стекло.
Внутри дом побелили, покрасили полы, расставили мебель. Сами же всё лето прожили у родной тётушки, которая жила с сыном и невесткой.
Лена хорошо понимала, что доращивать детей ей придётся одной….
Странно, но деревня начала «таять» на глазах. В связи с принятым новым пятилетним планом  строительства коммунистического общества, государство объявило о начале строительства в стране новых гигантских строек, среди которых были и стройки в Красноярском крае.
Многие, особенно молодые семьи, захотели принять в этом крупномасштабном строительстве своё участие, начать жить по-новому, по-коммунистически.
Деревни и сёла «осиротели». Закрывались школы, клубы, библиотеки, медпункты, даже магазины. Вместо центральных усадеб в деревнях, гордости односельчан, оставались только фермы, отделения, бригады, где жили, в основном, только бездетные семьи, или у кого дети уже закончили школу.
Лена была в растерянности:
- А, где же я своих троих ребят учить буду?- Тихо всхлипывая, часто спрашивала она своего отца, который только желваками сверху вниз водил в пересохшем горле, не зная, что ответить дочери.
- Вот тебе и коммунизм! Наконец-то построили настоящее, заботливое общество для народа!- Ворчали старики, опираясь на заборы из частокола, закручивая в самокрутки из газетных листов газет «Правда» «Труд», свой табак – самосад, искоса поглядывая по сторонам.
-  Уже, как скворцов, в скворечники начали народ селить в многоэтажные и многоквартирные дома. Благоустройством и облегчением для народа  весь этот кавардак называть начали, - ворчали они.
- Это, что?! – Вот, глядишь, через год, другой и жёны у всех будут общие, и мужики,  и дети. Всех наших старушек в один табор соберут, а мужики жён выбирать будут себе уже сами. Никаких тебе брачных контор. Гольный коммунизм наступит, - Язвили пожилые люди.
- Вот где жизнь настаёт! Хочешь – работай, хочешь – лежи, и о хлебе не тужи!
- Поговаривают, что для тех, кто сильно по земельке, по родимой скучает, тому за городом, или в другом месте, участок для мелочи огородной дадут – шесть соток, на котором можно будет и летний домик построить, курятник, в общем! – Шутили зубоскалы.
 В конце июня месяца в деревню неожиданно на грузовой машине приехал Павел.
Деревня была в «шоке». Такого поступка от человека, устроившего настоящий погром своей семье, никто не ожидал.
О чём разговаривали эти, ставшие чужими за короткий промежуток времени, два человека, трудно сказать. Но всей деревне было понятно; Павел хорошо всё продумал и, используя материнские чувства Лены, сложившуюся обстановку дальнейшей жизни деревенского уклада, весь свой разговор построил на детях, которым нужно было ещё учиться.
Он звал её жить в город, где есть место жительства, где есть школа, и не одна.  Машина ждёт.

Завернувшись в «зипун», мать с тревогой смотрела
На  туманный, «большак», куда жизнь позвала….
-42-
В городе Елену, как учителя начальных классов, с незаконченным средним образованием, взяли на работу в редакцию местной районной газеты секретарём – машинисткой с условием, что она будет стенографировать в определённое время и последние новости ТАСС для дальнейшей печати их в местной газете в рубрике «Новости страны».
Жители района небольшого городка любили свою газету, которая приходила по почте трижды в неделю, и с удовольствием обсуждали газетные новости своего района,  края, всей страны и даже, зарубежные.
Но, даже переезд в город ради дальнейшего обучения в школе своих детей новая работа Елены надолго не изменила сложную жизнь большой семьи.
Павел каждое утро уходил на работу в колхоз на «лёгкий труд», и почти каждый день возвращался домой с работы пьяным. Устраивал семейные скандалы, требуя от жены «покорности».
В чём это требование пьяного главы семьи заключалось, никто из родных и близких людей так и не мог толком понять. Дети, в ожидании возвращения отца с работы, плохо делали домашние задания, и очень часто, вообще уходили утром в школу с невыученными уроками, за что мать часто вызывали в школу.
Лена, уходя в огород, плакала от обиды на детей за их плохую учёбу, на часто  пьющего мужа.
За прогулы и появление на работе «навеселе» Павла не выгоняли с работы, а, как инвалида второй группы, просили уволиться по «собственному желанию». Смена работы никогда не пополняла семейного бюджета, семья жила на зарплату Елены.
Всё чаще и чаще на Павла стали приходить судебные извещения из медвытрезвителя, куда он обязательно попадался дважды в месяц, где его, как инвалида не держали по пятнадцать суток, но штрафовали на пятнадцать рублей, оставшиеся от пенсии два рубля восемьдесят копеек приносили по почте, которые Лена, со стыдом, но получала.
Жаловаться на инвалида второй группы по зрению было некому, и бесполезно. По стране рекой «лилось и пилось» самогоноварение.
Из-за плохого питания старший сын Витя, учащийся ПТУ, неожиданно попал  в больницу на операционный стол с диагнозом «язва желудка», лопнувшая у него прямо дома в  вечернее время. Но, даже и после такого потрясения, Павел не сменил стиль своей жизни, не остановила его болезнь сына.
С горькими думами и слезами Лене пришлось перейти на более тяжёлую, но более оплачиваемую работу, чтобы улучшить питание больного сына.
Уж больно сильно обносились и младшие дети, которые в школу ходили в ботинках, а в сырую погоду и зимой в  кирзовых сапогах и телогрейках, от чего часто простывали, болели, пропуская занятия в школе, что сильно влияло на их обучение.
Летом же ребята с большой охотой бегали босиком, зарабатывая себе при этом ушибы, раны на подошвах и пальцах ног, а сверху «цыпки», от которых часто трескалась кожа на ногах до крови. Лечить эту детскую болезнь приходилось, смазывая коровьим маслом, иногда сметаной, а у кого не было  этого, смазывали обыкновенной тракторной смазкой – солидолом.
 У детей на головах часто заводились вши, но мать беспощадно с ними боролась, постригая головы ребят наголо,  даже не оставляла маленького чубчика, чем многие ребята хвалились, не скрывая своего превосходства, особенно в школе.
Девочек немного щадили, разрешая им носить коротенькие причёски, но были и такие, которые стыдливо закрывали свои головы платками. Косы разрешалось носить только с восьмого класса при строжайшем условии – голова должна быть «чистой».
Вот с этими коротенькими косичками девочки и поступали учиться дальше после восьмого и десятого классов. Все дети дальше учились там, где хотели, и учились бесплатно со стипендией двадцать рублей, а отличники учёбы получали «Ленинскую стипендию», которым государство платило уже пятьдесят рублей в месяц.
Несмотря на большие проблемы, называемые глобальными задачами, страна сильно и много строила; жильё, школы, детские сады, спортивные комплексы, что для простого народа было почти всё бесплатно.
-43-
Вз деревне, где школа была сокращена с восьми лет обучения до четырёхлетнего обучения, по причине сокращения населения деревни, ещё в третьем классе, классный руководитель начала замечать за Олегом странное поведение.
Он долго не откликался, когда его спрашивали, не только на уроках, но и на переменах. Заданные вопросы непроизвольно приходилось повторять громче и по нескольку раз.
Услышав, что обращаются именно к нему, Олег резко вскакивал из-за парты и начинал отвечать, но невпопад и неправильно. В эти минуты вместе с учителем смеялся весь класс. Встретившись с Еленой, учительница осторожно завела разговор о странном поведении мальчика.
После долгого откровенного разговора оба пришли к выводу, что мальчика нужно показать врачам. В деревне даже медпункта не было. Закончился учебный год и мать повезла сына в районную поликлинику. Тщательный осмотр врачами, их консультации, выводы дали неутешительный диагноз; мальчик родился с частичной потерей слуха.
Он не слышит шёпота, шуршания сухой осенней травы под ногами, шелеста листьев на деревьях, он не слышит журчания первых маленьких осенних ручейков от таяния снегов.
- Он не слышит своего детства! – С грустью высказал своё мнение один из врачей.
Через год диагноз был подтверждён врачами Ужурской районной больницы, а, затем, врачами  Красноярской краевой больницы. Уже в пятом классе, после очередной встречи с врачами в краевой клинике ему было предписано носить (с двенадцати) лет слуховой аппарат.
Но в школе на мальчишку, как снег на голову, свалились новые беды – его стали обзывать «глухнёй». Сидя за партой, уже в шестом классе, прикрыв сверху ладошкой руки глаза, Олег писал и плакал.
Слёзы обиды за то, в чём он совершенно не был виноват, ручейком стекали по щекам и капали на тетрадку, смешиваясь с чернилами, расплывались по всей тетради.
Мальчишка пытался ладошкой стереть капающие слёзы, но делал ещё хуже, весь текст размазывался по тетради. За такую работу он никогда в тетрадях не приносил домой больше двойки.
Но беда, с которой Олег пришёл в школу в первый класс, по сравнению с этой, сейчас казалась пустяком. Живя у бабушки, матери отца, в городе, Олег часто мочился.
Просыпаясь утром, он украдкой менял трусики, быстро выпивал стакан козьего молока, закусывая коркой хлеба, и бежал в школу.
Бабушка, скрывая от родных, сушила из-под него постель, но помочь внуку ничем не могла. Она водила внука к врачам, но ответ был один:
-Это будет продолжаться до четырнадцати лет! 
-44-
В школе, для заканчивающих восьмой класс детей, выпускного вечера не было. Документы о завершении среднего образования, ученики, кто хотел учиться в школе дальше, оставались в школе по устному согласию детей.
Желающим поступать в техникумы или училища, документы выдавали сразу или же просили прийти за ними на следующий день.
На следующий день утром Олег стоял в коридоре перед учительской и ждал своего вызова для получения  аттестата об образовании средней школы. Он ещё не знал, куда пойдёт учиться, но твёрдо знал, что в школу больше не пойдёт.
Мальчик откликнулся только тогда, когда его фамилию назвали дважды. Растерявшись, он поспешно вошёл в учительскую и поздоровался.
- Ну, вот, это тот самый мальчик, о котором мы с вами только что разговаривали! – сказала директор. Олегу предложили расписаться в получении аттестата в журнале о получении аттестатов об окончании восьмилетнего образования.
Разволновавшись, Олег поставил какую-то закорючку в месте, где ему показали, с буквой «м» вначале росписи.
- Так вот, у этого мальчика самое тяжёлое семейное положение из всех выпускников; отец инвалид второй группы по зрению, в семье четверо ребят, все мальчики, старший  из них закончил местное ПТУ.
Где и как он будет работать с недавно перенесённой операцией на желудке, трудно сказать, но помощник в семье пока ещё слабый.
После Олега в семье ещё двое ребят. Самый младший – ученик четвёртого класса, тоже серьёзно болен, и ему нужна срочная операция паховой грыжи. Мать работает одна. Не знаю, как только она с ними одна справляется! – Продолжала директор школы рассказывать семейную историю  мальчика незнакомому мужчине, сидевшему рядом с ней и внимательно слушающего устную характеристику-рекомендацию на стоявшего перед ними совсем смутившегося ученика.
- Он у нас комсомолец, активист, спортсмен. Занимается фотографией и лыжами.
- Любит лыжи?! – переспросил незнакомец и быстро развернулся на стуле к Олегу.
- Конечно же, такого парня мы обязательно у вас к себе заберём! – улыбнулся незнакомец.
- Я тоже лыжник! – продолжал мужчина.
- Олег, сейчас вкратце, Александр Павлович всё тебе объяснит! Он преподаватель Хакасского сельскохозяйственного техникума в г. Абакане. Прибыл к нам по набору учащихся в свой техникум на вновь открывающееся отделение «Гидромелиорация»! – Представила Олегу незнакомца директор школы.
- Так, Олег, я, как уже меня представила тебе ваш директор, представитель техникума, который находится в Хакасской автономной области, в городе Абакане.
Это старейший техникум в стране по подготовке специалистов сельскохозяйственных профессий среднего звена.
В техникуме, на сегодняшний день, пока три отделения; «Зоотехния», «Ветеринария», «Зооветеринария». Срок обучения три с половиной года.
С этого года техникум открывает новое отделение «Гидромелиорация», где будут готовиться специалисты среднего звена в области дальнейшего развития сельского хозяйства по освоению новых засушливых земель; обводнение, строительство гидротехнических сооружений на реках, озёрах, осушение болот, строительство мостов. Всё это для получения новых и высокопродуктивных урожаев с/х. культур в областях садоводства, растениеводства, полеводства.
Ребята, окончившие это отделение, после защиты квалификационного Диплома, принимаются на работу прорабами, мастерами, бригадирами и, даже, начальниками строительных участков по всей стране, особенно в Республике Хакассия.
В Дипломе ставится запись профессии «Техник – гидротехник».
- В специалистах этой профессии сегодня вся страна нуждается! – продолжал Александр Павлович,- мы принимаем тебя на первый курс и зачисляем студентом нашего техникума «гидромелиоративного отделения» без вступительных экзаменов в связи с трудностями в семье, и надеемся, что, окончив обучение в техникуме, ты сможешь оказать своей семье ощутимую помощь.
Сейчас я увожу с собой твои документы, но в конце августа по нашему вызову ты должен будешь немедленно прибыть для учёбы в техникуме в город Абакан. У нас ты получишь полное среднее образование с правом поступления в любой ВУЗ страны вне конкурса.
Жить будешь в общежитии. За хорошую учёбу будешь получать стипендию в двадцать рублей, а если будешь учиться на отлично, то у тебя появится право на получение «Ленинской стипендии» в пятьдесят рублей. Студентов со слабым здоровьем техникум за свой счёт направляет в дома отдыха, на курорты, санатории.
-45-
Заканчивалась календарная весна одна тысяча девятьсот шестьдесят пятого года. Немного позже Олег узнал, что все нужные  справки, характеристики, документы в техникум на него собирала и отправляла его классная руководитель.
Вот так, круто и уже бесповоротно, школой, судьба Олега  была направлена в удивительно романтичный, загадочный, тревожащий своими масштабами душу, мир.
По дороге домой у парня захватывало дух, и, в то же время, что-то щемило в ещё детской груди и отдавало тревогой за абсолютную неизвестность и неизведанность незнакомой, но, уже, притягательной, другой, наполненной романтики, жизнь.
Дома, мать и отец, переглядываясь друг с другом, молча выслушали сбивчивый рассказ сына на их просьбу показать диплом об окончании восьмилетней школы.
Каждый из них в этот момент думал о своём; мать мечтала видеть сына в финансово - кредитном техникуме в городе Ачинске, отец хотел видеть сына в железнодорожном Депо токарем – фрезеровщиком.
Но, что точно, оба они лишились в доме самого главного трудолюбивого помощника. По-видимому, только сейчас родители поняли, кого лишаются в своей семье на неопределённое время – маленького, безукоризненно исполнительного «трудоголика». Олег этого не понимал, да и не хотел понимать.
Он просто трудился по дому в меру своих сил и возраста. Ведь это же была его семья, в которой, хоть  изредка, но были праздники.
Это была семья, с которой, только сейчас Олег понял, что придётся, как бы трудно не было, но придётся расставаться.
А пока впереди лето и вместе с другом одноклассником они решили до отъезда и расставания хоть немного, но заработать и купить себе для поездки на учёбу что-нибудь самое необходимое.
Друг уезжал к родственникам в Курскую область, для поступления в железнодорожное училище на машиниста паровоза.
Они устроились на работу в строительную организацию под названием «Межколхозстрой». Работать нужно было в деревне на строительстве нового свинарника.
Парням достались земляные работы. Нужно было вырыть котлован под будущий жижесборник.
Круглый котлован, глубиной и в диаметре по три метра, который ребята выкопали за три недели и попросили мастера закрыть им наряд на выполненную работу.
Мастер просьбу друзей выполнил. Получалось, что каждый из них должен получить по восемьдесят семь рублей на руки.
Однако, при получении денег, каждый из парней получил на руки всего по двадцать четыре рубля. Главный бухгалтер, экономист и вся бухгалтерия «шикали» на них и отмахивались, как от назойливых мух.
Все ссылались на вычеты подоходных налогов, за бездетность, и ещё каких-то налогов. Быстро щёлкали косточками на деревянных счётах перед глазами ничего не понимающих ребят и, странно, у всех работников бухгалтерии сумма выдачи сходилась.
С чувством «побитых собак», с раздавленными душами, не смотря друг другу в глаза, парни ушли домой. Родители, к сожалению, разбираться в этом не стали.
- Оказывается, в свои пятнадцать лет, мы должны уже иметь своих детей, платить подоходный налог, и в райсобес! –  С обидой, вслух ворчали мальчишки по дороге домой.
На свои, заработанные собственным трудом, деньги Олег купил ручные часы и ремешок к ним.
Дешёвые туфли, курточку, хлопчатобумажные штаны, две рубашки, туалетные принадлежности, мать купила сыну сама.




                СОДЕРЖАНИЕ               
От автора…………………………… 7


Роман Долгий лог, часть 1
 «Хмурое утро»... 13



 
Николай Меркулов
роман
ДОЛГИЙ ЛОГ
Часть 1
ХМУРОЕ УТРО
формат  12 - 16 Гарнитура
Тираж - 100 экз.
2021 –168 стр.
16+
Отпечатано в типографии
ООО «Принт»
662255 г. Ужур
тел. 8-950-408-536-7

Эл. почта: merkulov.48@yandex.ru