Зеленый стебель. Острые иглы шипов. Длинные узкие листья. Полуоткрытый бутон – вроде бы, фиолетового оттенка. Айжай увидела цветок в сияющей магазинной витрине.
Декабрь. Вечер. Заснеженный город. Небо нависало тяжелым куполом – вырезанным, казалось из заледенелых чернил. Айжан слонялась по улице без всякой цели. Домой не хотелось совсем. Спрячешься ты в стенах комнаты или нет – тоска и боль не отпустят. В сердце – заноза, которую не извлечь никаким пинцетом…
Мягкий блеск витрины – вдруг приманил Айжан. За подсвеченным стеклом – торчали рядами кактусы, фикусы и бамбуки. Метелочки карликовых пальм. В вазах – желтели и белели хризантемы. Всеми мыслимыми красками горели розы. Фиолетовые, кроваво-пурпурные, голубые. Но Айжан смотрела только на тот загадочный цветок. На стебель, перекрученный в спираль. На растопыренные колючки-шипы. Фиолетовый глаз-бутон – будто бы подмигнул девушке. И Айжан – слабо улыбнулась в ответ.
***
Лет восемь тому назад родители Айжан нелепо погибли в ДТП. Автобус Атырау-Кызылтобе перевернулся на трассе. Водитель и большинство пассажиров отделались ссадинами и ушибами. От силы – переломами костей. Летальный исход был только у отца и мамы Айжан.
Погибшие не принадлежали к преуспевающему «среднему классу». После похорон – многочисленной родне почти нечего было делить. Только и оставили покойники богатства, что несмышленую дочурку. Щекастую и с косичками.
Еще при жизни родителей – с маленькой глупой Айжан что-то было явно не так. Девочка напоминала пугливого рысенка, все время норовящего забиться в угол. Жалобно и тонко мяукающего – если подойти поближе. А то и показывающего мягкие – но вполне способные поцарапать вам руку – коготки. Вечно Айжан плакала по ночам. За день – могла не проронить и слова.
Немало участливых родственников не прочь были приютить сиротку. Как-никак: не чужая кровь. Но, впрочем, и не настаивали слишком упорно. Всем хватало собственных детей и забот. Нашлась, наконец, совсем дальняя родня. Бездетная пара из Москвы, русские. Люди влиятельные, при деньгах. Идеальный вариант, чтобы обустроить будущность Айжан.
Девочка войдет в московскую квартиру – с видом на реку – как принцесса. Рысенка будут холить, лелеять и гладить только «по шерсти». Вовек ни грубого слова не скажут, ни куском хлеба не попрекнут. Лепестком розы плавать в абрикосовом сиропе – в такую сладкую жизнь получает путевку вчерашняя замарашка.
Айжан звала опекунов «дядей» и «тетей». Как там по правде обстояло дело со степенью родства – не ответил бы и дипломированный специалист по генеалогическим лесам и древам. Дядя был с голым черепом, кустистыми бровями, сухим лицом; деловой и решительный человек. Тетя – толстая и добрая. (Есть поверье: доброта свойственна полным людям).
Через знакомых юристов, дядя как по щелчку пальцев оформил «принцессе» российское гражданство. И сразу же записал девочку в элитную школу – с углубленным изучением математики и английского языка.
Дядя имел долю в крупной транспортной компании. Работал заместителем директора в одной кредитной организации. Но при всем этом – был хорошим семьянином. Полюбил Айжан, как дочку. И никогда не бегал налево от огромной, как мамонт тети.
Тетя пекла в духовке пироги с мясом, картошкой, капустой. Варила сытные борщи. С Айжан возилась, как с пластмассовой Барби: наряжала в красивые платьица и задаривала детской косметикой. Позднее в мозгу у тети что-то переклинило. Она начала ходить в церковь. Держала на ночном столике молитвенник. Впрочем, варить борщи и быть доброй – не перестала. Как и умиляться на худенькие плечи Айжан.
Девочке исполнилось четырнадцать. Однажды дядя подошел к ней, поскреб себе лысый затылок. И не очень уверенно сказал:
- Знаешь… Имя у тебя какое-то… неподходящее. Ты правильно пойми… Ты ведь давно русская. В смысле, россиянка. Надо бы и имя – соответствующее… Как тебе нравятся Анна или Жанна?..
Губы у Айжан – дрогнули. Она подняла на дядю свои большие карие глаза. И ничего не ответила. А тетя потом устроила мужу разнос:
- Зря ты поспешил с этим разговором!.. Девочка у нас нервозная, пугливая. Да и родителей еще помнит. Не мучай так ребенка с бухты-барахты. Повремени, пока ей не будет семнадцать-восемнадцать. Взрослая станет – поймет.
Дядя усиленно кивал, точно китайский болванчик. Искренне раскаивался за промах.
Из неуклюжего крупноголового рысенка Айжан потихоньку вытягивалась в красавицу-девушку. Изящная, смуглая, с густыми темными волосами – она будто бы просилась на картину. Полный нектара цветок, распустившийся под ярким солнцем. Но тетя была отчасти права: Айжан так и осталась беспокойной и странной.
Не зависала с подружками, которых вовсе не имела. От всего мира пряталась в своей комнатке. (Как тут не придет на ум прежний забившийся в угол рысенок?). Дни напролет играла в молчанку. А иногда и плакала по ночам – совсем, как в детстве. Опекунам – хватало поводов для тревог.
Время от времени Айжан таскали к психологам и психотерапевтам. Раскладывать пасьянс из цветных карточек в тесте Люшера. Морщиться от жутких физиономий в тесте Сонди. Но и психологи – вслед за дядей и тетей – только разводили руками.
Никто не заглянет в запертое человеческое сердце, пока хозяин по своей воле не отомкнет замок. Никто не видел, что за смутные мысли и чувства испепеляют Айжан. (Мысли и чувства, которые у ней и у самой не получилось бы выразить). Наконец: никто не задумался о той простой истине, что нам тем труднее доставить нашим ближним покой и радость, чем сильнее от нас этого требуют…
Дядя как-то сболтнул, заедая вафлей настой шиповника:
- Подцепил бы нашу Жанну мальчик какой-нибудь. Ну, такой, чтоб не курил и не пил. Глядишь – бросила бы кукситься.
Красная, как рак – тетя энергично запротестовала:
- Язык у тебя, что помело!.. Аня – совсем ребенок. Не о мальчиках ей надо думать. Вот построить отношения с богом – да. Никогда не рано.
«Построить отношения с богом…»
Дядя, по привычке, долго скреб затылок – пока переваривал глубокомысленное изречение тети. Но в итоге признал: жена, как всегда, права. Священники – перетряхивают мозг не слабее, чем последователи Фрейда и Юнга. Может, и правда – отучат Айжан от слез. Тогда и мальчик не понадобится.
***
Айжан будто бы перенеслась в сказку. На улице – остались холод и тьма, мертвая белизна снега. А здесь – глаза и сердце отдыхали среди теплой, насыщенной, буйной красоты царства цветов. Айжан захотелось плакать. Не так, как она плакала по ночам. Но иными – облегчающими, жаркими слезами. Старенький продавец в очках и белом халате – глянул с улыбкой:
- Вы что-то конкретное ищете?..
Айжан не знала названия цветка. Пустилась сбивчиво объяснять. Но старичок снова улыбнулся. Жестом пригласил: мол, идемте. Он был сейчас точь-в-точь добрый кудесник. Хранитель волшебного сада, в котором сбываются все мечты.
Полуоткрытый глаз-бутон вдруг посмотрел с верхней полки. Айжан застыла, восхищенная. Почти перестала дышать. Ей не под силу было бы объяснить, с чего она так влюбилась в эти фиолетовые лепестки, продолговатые листья, кривой стебель, шипы…
- Отличный у вас вкус, - похвалил старичок-продавец. – Это редкий цветок. Прямиком из тропиков. В Индонезии называется «сонным». И знаете ли: неспроста. Говорят: если поставить у себя в комнате этот цветок – сны вам будут сниться только счастливые. Правда – кхм!.. – надо соблюсти кое-какие меры предосторожности…
- Я хочу это купить, - едва уловимо пролепетала Айжан. Она почти не слушала продавца. Не отводила от цветка горящих глаз. Грудь разрывало какое-то странное, сладостное томление.
Старичок назвал цену. Число было с тремя нулями, но денег у Айжан в кошельке – хватило.
Дядя с тетей в ступор впадали, когда пытались угодить Айжан подарком на день рождения. Заваливали рысенка блузками, зеркальцами, серьгами и прочим. Но, скрипя сердцем, признавались себе: девочка вяло благодарит, но на деле – вовсе не рада. Дядя нашел, в конце концов, простой выход: одаривать воспитанницу деньгами.
- Пусть сама выберет что-нибудь. В кафе, что ли, посидит. Или в кино сходит…
Так рассуждал дядя, почесывая затылок. Тетя одобрительно пыхтела. Редко случалось, чтобы идеи мужа приходились ей настолько по вкусу.
Но Айжан не была завсегдатаем кинозалов и кафе. Деньги бесполезно оседали в бумажнике. Разве что иногда Айжан соблазнялась какой-нибудь безделушкой. Либо – наоборот, чем-нибудь мудреным. Один раз – красивым брелоком в виде рыбки. В другой – томиком стихов «Поэзия Древней Месопотамии». Дядя, тетя и психологи – не уставали всплескивать руками.
На 18-летие сумма, полученная Айжан от опекунов, была особенно внушительная. Хватило бы и на десять сонных цветков. Правда, цветок в магазине был единственный. Айжан и не нуждалась в большем.
***
В той элитной англо-математической школе, куда дядя определил маленькую Айжан – девочка не рассталась со своими повадками дикого рысенка.
В первый же день соседка по парте приклеилась, как репей:
- Ой, а ты что невеселая такая?.. Лимон съела?.. А ты ведь нерусская – да?.. Тогда кто?.. Киргизка?.. Или нет – татарка?.. У моей подружки – бабушка татарка была… Так ты не татарка, нет?.. Не говори, дай угадаю. Узбечка?.. А, ну точно же!..
Так и лучась, соседка полетела распространять сногсшибательную новость. С нами будет учиться настоящая живая узбечка, исповедующая ислам. Айжан возразила было: «Я казашка!» - Но чье бы ухо разобрало слабое мяуканье рысенка?.. Узбечка, мусульманка – это захватывает дух. А «казачка» - сплошная скукотища. Что-то литературное, из Гоголя.
Через переменку несколько девочек поймали Айжан. Они не хотели обидеть новенькую. А всего лишь расспросить.
- Ты без шуток узбечка?.. Из мусульман?.. Почему тогда платок не носишь?.. Бывают у мусульманок такие цветастые платки. Да, и скажи: отчего мусульмане свинину не едят?.. Ты тоже не ешь?..
Айжан смотрела в пол. Хохотушки так и не добились ответа. Что их, впрочем, не сильно расхолодило. Все с теми же вопросами – они гонялись за Айжан и назавтра. И спустя неделю. И в следующем учебном году.
Веселой стайке было невдомек: Айжан понятия не имеет, почему мусульмане брезгуют свининой. И что сама Айжан – отродясь не соблюдала никаких религиозно-пищевых запретов. (Правда, с момента тетиного обращения в веру – поневоле должна была приноравливаться к православно-христианским постам. Как бы не тянуло на мясное в дни воздержания тети от «скоромного»).
Айжан терялась перед одноклассницами. Как и в первый раз – уставляла глаза в пол. Давая повод для колких улыбочек. Чего, мол, с неотесанной возьмешь?.. Другой менталитет – и все такое. Изредка случалось: Айжан взглядывала на преследовательниц сердито. Будто бы тень от грозовой тучи падала не ее нежное личико, а в глазах – отражались молнийные вспышки. Но ни спорить, ни хотя бы сказать бранное слово – девочке было не под силу.
На третий год – ее оставили, в общем-то, в покое. Т.е., перестали подстерегать на переменках. Зато – хмуря брови и покачивая головами, много шептались у Айжан за спиной. Вот ведь какая противная узбечка!.. Мало того, что платок не носит. Еще и букой ходит, ни с кем и половины слова не свяжет. Тварь заносчивая!..
Были, конечно, и милые девочки, которые непредвзято относились к Айжан. Упорно звали ее то погулять после уроков, то вместе сделать «домашку» по алгебре. Но настороженный востроглазый рысенок – шарахался от любого, кто приближался. Презрения к людям, гордыни, заносчивости – вопреки всем шушуканьям – в Айжан не набралось бы и на грамм. «Половины слова не свяжет» - было не виной, но бедой мнимой мусульманки. Быть веселой, раскованной, порхать, как птичка – Айжан попросту не умела. Ни в какую.
Если с тобой что-то не в порядке, если внутри тебя живет какая-то непонятная боль – это очень легко списать на твою национальность, «менталитет», предполагаемую религию и т.д. Да хоть на форму твоей родинки – коль скоро не найдут, за что зацепиться. Айжан убедилась в этом на собственном горьком опыте.
Последний звонок стал для нее исходом. Пусть и не из пропастей ада – но из нижних кругов чистилища. Ей исполнилось уже семнадцать. Она была точь-в-точь молодое деревцо, тянущее ветки навстречу солнцу; листья и первые плоды – налиты соками.
Семнадцатый день рождения Айжан отметили «селедкой под шубой», ореховым тортом, девятью сортами колбасы и конфет. За праздничный стол усадили дядиного коллегу, который привел с собой дочь – ровесницу Айжан. Да еще была тетина хорошая знакомая – старушечка с молитвенных собраний. На другое утро – тетя постучалась в комнату рысенка.
- Да, тетя. Заходи, - покорно откликнулась Айжан.
Тетя, у которой предательски потели ладони и лоб – грузно опустилась в кресло. Прокашлялась.
- Анечка, детка… Не подумай, что я на тебя давлю. Но ты давно не маленькая. И вполне созрела для этого разговора…
Айжан не шелохнулась. Она сидела, понурив голову. Тетя слегка растерялась. И все-таки выпалила:
- Я думаю: тебе самое время принять крещение.
- Крещение?.. – у Айжан расширились зрачки.
- Пойми меня правильно, девочка моя, - тетя не собиралась отступать. – Духовное спасение – очень важный вопрос. Непременно требующий решения. Мы с дядей будем счастливы, если ты придешь к Христу. Заодно и имя возьмешь православное. Поверь: душа твоя тогда успокоится…
Айжан не поднимала глаз.
- Или тебе ближе мусульманство?.. – чуть с меньшим пылом продолжила тетя. – Не бойся, скажи мне. Разве я стала бы тебя упрекать?.. Мой господь – Иисус Христос – велел мне всех любить. Спастись возможно и через ислам… Тем более, что и родители твои… Ах!.. – Тетя выдавила слезу.
Родители Айжан были, скорее, кем-то вроде агностиков. Или, на заумный лад, апатеисты. Просто звали их Фархат и Айсулу. Тетя считала: носители таких имен – не могут не быть частью мусульманской «уммы».
- Тебе надо определиться, - подытожила тетя. - Христианка ты или мусульманка.
Айжан вдруг сникла, как цветок под каплями тяжелого ливня:
- Тетя, я… Я не хочу… определяться.
Тетя сдвинула брови, закусила губу. Пристально глянула на Айжан:
- Милая, так может быть – ты вообще в бога не веришь?.. Что ж… Как я и говорила: я слова тебе в укор не скажу. Но буду молить господа тебя направить. Я надеюсь, этот твой осознанный выбор: сделать своим нравственным стержнем идеалы светского либерального гуманизма…
- Я не хочу определяться, тетя, - повторила Айжан. Едва слышно, но вполне разборчиво. – Не хочу. Совсем.
Ресницы Айжан трепетали. Она больше ничего не сказала. Жалуясь на головную боль, тетя ушла к себе – пить таблетки.
Атеистка – это в тетиных глазах был наихудший вариант. Но ведь Айжан и такого ответа не дала!.. Нет, она будто бы в оригами сложила избирательный бюллетень – вместо того, чтобы нарисовать галочку напротив фамилии кандидата в мэры или президенты. Не мусульманка, не христианка. Даже не светская гуманистка.
Дядя потом полдня сердился на Айжан. Измучила приемную маму своими капризами!.. Но слоноподобная тетя оказалась добрее своего тощего, как вешалка, мужа. И только предложила еще чуточку повременить:
- Годик. От силы – два. Не забывай, что наша девочка – сирота. Потому – взрослеет медленно. Когда ты оформлял опекунство – ты же не думал, что не столкнешься с проблемами?..
***
- Пока что бутон фиолетовый, - сказал старенький продавец, становясь за кассовый компьютер. – Но распустившийся цветок запылает ярко-ярко-красным….
Старичок вдруг прервался. Покряхтел. Поправил очки. Внимательно посмотрел на Айжан:
- А покажите-ка мне, доченька, свой паспорт. И поймите меня правильно. Если вы несовершеннолетняя, сонный цветок я вам не продам. Не положено.
У изумленной Айжан – приподнялись брови. В табачном киоске, в баре, в ночном клубе – логично спрашивать с посетителей паспорта. Но в цветочном магазине…
- Мне восемнадцать. Исполнилось на-днях, - Айжан достала из кармана и раскрыла паспорт.
- Спасибо. Извините. И поздравляю вас от всего сердца!.. – старичок улыбался, тепло и ласково. – Но личико у вас совсем детское, как у моей внучки.
Айжан расплатилась, забрала коробку с цветком и хотела уходить. Но старичок окликнул:
- Девушка, постойте!.. Вот, возьмите: Памятка безопасности.
Он протягивал Айжан какую-то распечатку – только что с принтера.
- «Правила техники безопасности», - вслух прочла заголовок Айжан. Ее красивые брови снова приподнялись. – Что такое с моим цветком?.. Шипы – наверное – ядовитые?..
- Нет, все нормально с шипами, - рассмеялся старичок. – Они всего-навсего колючие. Вам пока нечего остерегаться. Но обязательно прочтите Памятку, будьте аккуратны…
Айжан задержалась в магазине еще на четверть часа. Добрый старенький продавец охотно рассказывал ей о чудесном тропическом цветке…
***
Закончив школу, Айжан поступила в юридический университет. Сердце рысенка вовсе не лежало к законоведческим премудростям: ни к кодексу Хаммурапи, ни к древнеримскому праву. Но приходилось подчиниться воле доброго дяди. Уж он-то разбирался в жизни. И желал своей воспитаннице самого лучшего.
Айжан скучала на лекциях, вяло и неохотно отвечала на семинарах. Ее все чаще посещали какие-то странные чувства, мечты, в которых ей трудно было разобраться. Какой-то плохо уловимый внутренний голос будто пытался ей сказать: есть на свете и что-то другое, кроме как оправдывать надежды приемных родителей. Что-то более важное, чем карьера адвоката или судьи. Чем дача, машина, успешное замужество и кругленький счет в банке.
Изменилось и кое-что еще. Айжан стала проще одеваться, косметикой пользовалась очень ограниченно. Отныне не была покорной куклой, которую тетя наряжала по собственному вкусу, на которую умилялась до слез. Тете теперь оставалось вздыхать. Повторяя вновь и вновь, что «наша девочка – сложный ребенок».
В университете Айжан почти не донимали по поводу национальности и ислама. Разве что кое-кто из сокурсниц шептался насчет «неевропейского менталитета», которым пытались объяснить замкнутость и нервозность рысенка. Зато многих парней откровенно тянуло на Айжан. Они слюнками обливались, охотно извиняя ей все «заскоки». Впрочем, ни одному из поклонников так и не повезло с Айжан. Она прогоняла их одним взмахом бровей.
В университете с Айжан случилось и маленькое чудо. Она обзавелась подругой. Впервые в жизни.
У Евдокии были волосы цвета соломы. Россыпь веснушек на щеках. В ярко напомаженном рту – белела неизменная тонкая сигаретка с фруктовым вкусом. Евдокия (или Ева, как сама себя называла) заметно уступала Айжан по красоте. Но, в общем-то, тоже была не дурна собой. А главное – отлично умела себя преподнести. Ева была умная, начитанная, смекалистая. Хорошо училась. И еще лучше – расслаблялась.
Ей одной удавалось периодически вытаскивать Айжан в магазины, ТРЦ, кафе и парки. А иногда – в кальянные и бары. Поразительно, но тетя так и не догадывалась про курительные смеси и алкоголь. И с легким сердцем отпускала Айжан к Евдокии, которую считала очень милой и толковой девушкой. (Что было, пожалуй, правдой. Хотя и не в том смысле, в каком думала тетя).
В начале декабря Айжан исполнилось восемнадцать.
***
Свой восемнадцатый день рождения Айжан справила дважды.
Первый раз – дома. С дядей и тетей. И с Евой в качестве гостьи. Евдокия не подвела Айжан. Из любительницы коктейлей и курительных смесей – временно перевоплотилась чуть ли не в тургеневскую барышню. Ловко поддержала разговор о глобальном потеплении, обрушении финансовых рынков и об эстрадных знаменитостях. Вконец очаровала тетю, на память выдав цитату из библейской Книги Судей.
Айжан потом до слез смеялась над подругой:
- Какая ты все-таки лисичка!.. Таким одуванчиком сидела – хоть сейчас в монастырь. Знала бы моя бедная тетя…
Ева улыбнулась, выдохнув яблочный дым ароматизированной сигаретки:
- Те поповские стихи… Я их малость переврала, если честно. И, по-моему, это не из Судей – из Царств. Если вообще не из Бхагавадгиты.
О «поповских стихах» подруги говорили в японском бистро. Копчеными морепродуктами, маринованной рыбой и подогретым сакэ во второй раз отмечая совершеннолетие рысенка. На той же неделе – вечером в четверг – Айжан одна возвращалась из института. Евдокия на лекциях сегодня не появилась. Айжан знала за подругой такую привычку: внезапно пропадать с радаров – иногда на несколько дней.
Людской поток скатывался по каменным ступеням подземного перехода. Снег с тысяч подошв – на глазах превращался в кремового цвета грязь. Колючий ветер, как бы не желая оставить народ в покое – вслед за толпой нырял в переход. Врывался за стеклянные двери метро.
Айжан дошла до турникетов. Растерянная, остановилась. И принялась потрошить свою красную сумочку. Куда-то подевался проездной!.. Мимо – текла и текла толпа. Айжан чувствовала на себе насмешливые взгляды. Да где эта проклятая магнитная карточка?.. Лицо у Айжан – пылало.
- Лейтенант Береза. Пройдемте!.. – чьи-то грубые толстые пальцы вдруг стиснули локоть Айжан. Девушка инстинктивно попыталась освободиться. Но железная хватка пальцев – только сделалась крепче.
- Сопротивление при задержании тебе впаять?.. – Едко и криво ухмыляясь, на Айжан пялил глаза полицейский офицер. Он был здоровенный – с медведя. Физиономия – медно-багровая. Широкая, как лопата. Длинный нос крючком – напоминал клюв стервятника.
Лейтенант потащил Айжан в стеклянный аквариум полицейского отделения – располагавшийся здесь же, напротив турникетов. Какие-то зеваки смотрели на эту сценку – и от души хохотали. Сознание у испуганной Айжан – начало мутиться. Но она успела подумать: все дело в одежде – в слишком скромной одежде. Да еще – в отсутствии яркой косметики.
Не так давно Айжан перестала следовать прихотям тети, которая делала из своей воспитанницы нарядную куклу. Дышать стало вольнее – но сейчас Айжан поняла, какой защиты ненароком себя лишила. Обильный макияж, длинные ногти с маникюром, брошки, браслеты – сигнализировали бы полицейским: «Я чья-то богатенькая дочка. У вас не может быть ко мне никаких вопросов!».
Но без этой «брони» у тебя остается только «неславянская», «восточная» внешность. А значит, ты – в глазах полиции – уборщица без регистрации и разрешения на работу. Гастарбайтерша. Нарушительница миграционного режима. Та, кого должно безнаказанно обидеть. Мишень для издевательств.
В отделении сидел за компьютером еще один полицейский. Хлебал черный кофе, откусывал от трехэтажного бутерброда. На столе – обильный завал служебных бумаг, под слоем крошек и пыли.
- Принимай, прапорщик!.. – Береза точно делился с коллегой радостной новостью. Ваххабитку тебе доставил. Она при задержании брыкаться вздумала. Пускай-ка в обезьяннике посидит.
(«Обезьянником» - назывался, должно быть, закуток с нарами, отгороженный решеткой).
Пузатый прапорщик отложил бутерброд. Утер рукавом лоснящиеся губы. Поднялся с заскрипевшего стула.
- Погоди, лейтенант. Успеем в обезьянник. Сначала досмотреть надо.
Кровь грохотал в висках у Айжан. Сердце дико стучало, стучало – все наращивая темп. Казалось: весь мир сейчас рассыплется в труху, будто съеденный жуками. Остались только пульсирующая боль в локте – от пальцев Березы. И страх, мучительный страх – в который ты падаешь вниз головой, как в зияющую бездну.
Прапорщик смачно рыгнул в лицо Айжан. Взял ее за подбородок:
- Н-да. Много вас, исламистов, по Москве ходит. Не сидится в родных горах… Есть у тебя документы?..
- Документы?.. – с трудом переспросила Айжан.
- Документы, документы!.. – взорвался прапорщик. – Совсем, что ли, не понимаешь по-русски?!.
- Ты эту киргизку досматривать собирался, - напомнил Береза. Кривая ухмылка так и не сходила у него с губ.
- Это я мигом!.. – отозвался прапорщик.
Он сорвал сумочку у Айжан с плеча. Вытряхнул содержимое на пол. Айжан смотрела, как сквозь кровавую пелену. Вот – зеркальце, расческа, студенческий билет, сотовый телефон… Проездной, который так долго не получалось найти. И паспорт – пурпурный паспорт…
Береза наморщил лоб:
- Ты гляди, прапорщик. По документам она у нас русская.
Прищурился на Айжан:
- Ты у каких мошенников этот липовый паспорт купила?.. Много денег отдала?.. Или ты телом расплачивалась?..
Айжан тряслась, как в ознобе. Плакала. Опустившись на корточки, стала собирать разбросанные по грязному полу предметы.
- Колбасит тебя, как наркоманку, - Береза поднял паспорт. Открыл. Изучал с полминуты. – Кончай давай хныкать. Не маленькая. Пробьем тебя по базе – и топай, куда шла. И, смотри, не попадайся нам…
***
Айжан не помнила, как доехала до своей станции. Домой направилась не сразу. С полчаса – бродила по улицам туда-сюда, совсем не чувствуя холода. Казалось: в каждый квадратный миллиметр тела Айжан – вогнали по раскаленной добела игле. Задыхаясь, как возле печи – девушка уже не могла плакать. Снег падал и падал хлопьями – чтобы тотчас истаять в слякоть; над городом висела гнетущая студеная темень.
Дома Айжан наскоро и нехотя поела тетиного борща. Чтобы быстрее закрыться у себя в комнате. Дядя и тетя не спросили ни о чем. Да они почти и не заметили подавленного настроения рысенка. За столько лет привыкли: если не семь, то четыре дня в неделю – девочка ходит кислая.
Айжан легла спать. Зарылась с головой в мягкое одеяло. Но так и не могла сомкнуть глаз. Мысли и сердце – вновь и вновь воспроизводили кошмар, который закогтил Айжан в стеклянной комнате полицейского закутка. Тело по-прежнему горело, как в адском огне.
Сначала за окном царил кромешный мрак. Потом – улыбнулась сквозь дымку апельсиновая долька луны. Встав с постели, Айжан подошла к окну. Уперлась лбом в запотевшее стекло. И долго, долго глядела, как искрится снег, в который укутаны улицы.
Луна, наконец, закатилась. Небо посветлело. Снег больше не серебрился. Город сделался угнетающе белым. Комната исправно отапливалась горячими батареями – но Айжан вдруг сделалось невероятно зябко. В глазах щипало. Чувствуешь страшную разбитость – все равно что проснулась мертвой. Сердце – давят тиски. И вернулась та боль в локте – как будто опять в тебя вцепился проклятый Береза…
Обида, горе и страх будут расти снежным комом. Все кончится сходом лавины – с последствиями, о которых и думать страшно. Есть лишь одно средство уберечься: открыть кому-то свою тайную муку. Услышать от друга слово поддержки. Айжан дотянулась до мобильного телефона. Отыскала в списке контактов Еву. Немного помедлила – и нажала кнопку вызова.
Долго звучал гудок, пока бесстрастный машинный голос не констатировал: «Абонент не отвечает или временно недоступен». Айжан набирала Евдокию много раз подряд – с тем же результатом. Подруга на связь не выходила. Да и кто бы в такую утреннюю рань ждал звонка?.. Но Айжан душило отчаяние. Она нуждалась в утешении сию минуту.
И все-таки, пересилила себя. Отложила телефон. Решила набраться терпения, подождать. А через пару часов – снова «постучаться» на сотовый подруги. Но мобильник вдруг завибрировал: Евдокия перезвонила сама.
- Ева?.. Алло!.. Алло!.. – Айжан схватила трубку.
- Привет. Да. Ты звонила?.. – голос у Евдокии был глухой и заспанный.
Айжан стала сбивчиво рассказывать. О тоске, растерянности и страхе, которые не может унять. О том, что со вчерашнего вечера потеряла почву под ногами. И теперь не знает даже, как будет просто выходить на улицу: жутко хоть издали увидеть человека в форме…
Но Евдокия вдруг прервала Айжан:
- Да, я все понимаю и сочувствую. Но давай не по телефону об этом…
Айжан замолчала, почувствовав в сердце пустоту.
Нет, Евдокия не то чтобы не хотела добрым словом спасти подругу. Но натура у Евы была не менее противоречивой и сложной, чем у Айжан – хотя и совсем на другой лад. Евдокия великолепно училась, всех очаровывала – притом, что часто бывала хулиганкой, «без башни», с колючим язычком. И еще имела потребность: время от времени «исчезать». От всего мира не несколько дней уходить «в себя». И тогда бесполезно было беспокоить Евдокию. Если она и отзывалась – отклик мало отличался от игнора.
Айжан – сама отягощенная багажом странностей – легко относилась ко всем причудам подруги. Всегда – только не сегодня. Не в эти секунды – капавшие, как обжигающая смола…
- Ладушки, подруга, - закруглила разговор Евдокия. – В универе потолкуем, что да как. До понедельника. Встретимся.
– Встретимся, - не своим голосом повторила Айжан.
***
Горшок с цветком стоял на подоконнике в спальне Айжан. Вернувшись с лекций, расторопная хозяйка поливала своего любимца теплой водой. Потом – отвлекалась на рисование и чтение. Но – нет-нет – да и поглядывала на фиолетовый бутон, зеленый стебель, длинные листья. Казалось: цветок ответно смотрел на Айжан
Цветок хорошел и хорошел с каждым днем. Точь-в-точь как счастливая девушка. Скрученный спиралью стебель – распрямился. Шипы роняли капли густого клейкого сока. Бутон все заметнее приоткрывался. Лепестки меняли окрас. Из фиолетовых превращались в кроваво-пунцовые.
У Айжан сияли глаза. Дядя с тетей не помнили, чтобы рысенок когда-либо так много и беззаботно улыбался. Они умели сложить два и два. А потому поняли: перемена в настроении Айжан связана с тропическим цветком.
Цветок полюбился и тете. Она по несколько раз на дню заглядывала к Айжан. Умилиться:
- Вот чудо!.. Чудо господне!..
Неделю цветок выправлялся, набирался сил. А утром восьмого дня – вдруг зацвел. Лепестки вспыхнули красными языками пламени. Бутон показал сердцевину: насыщенно-желтую, с черной россыпью точек. Каждая точка – была как вскарабкавшийся на цветок муравей.
Ликующая Айжан сняла цветок с подоконника. Переставила на письменный стол. И любовалась, любовалась. Кончиками пальцев легонько дотрагивалась от алых лепестков. Будто бы стала пчелой, которую сводит с ума сладкий нектар.
Заходила тетя, успевшая замесить на кухне тесто. Бурно выражала свое восхищение. На все лады расхваливала цветок. Целовала Айжан в щечку. И торопилась обратно к плите.
От цветка струился сладкий аромат. Поначалу – с трудом уловимый; еле-еле дразнящий ноздри. Но постепенно – становившийся сильнее и гуще. Вдохни – почувствуешь вкус яблока, персика, манго и дыни одновременно. А на твоих щеках и лбу – заблестят бусинки пота.
Аромат распространился по квартире. Добрался до каждой щелки. Пересилил даже горячие запахи тетиных пирожков. Восторгов у тети поубавилось. Она разохалась, жалуясь на разболевшуюся голову. Распахнула всюду окна. Широко распахнула дверь балкона. Только в комнате Айжан не смогла добраться даже до форточки: рысенок заспорил, не пустил.
Выпроводив тетю, Айжан плотно затворила дверь спальни. Осталась с цветком одна. Цветок пылал, как жертвенное пламя. Упоительное благоухание навевало мысли о пьянящем фимиаме, который клубился в храмах Ваала и Астарты. Глянув в настенное зеркало – Айжан улыбнулась сама себе. Склонилась над цветком. Полной грудью вдохнула сказочный аромат. Медленно отошла от стола. Легла поверх постели. Закрыла глаза.
***
Тогда – в студеный декабрьский вечер – старенький продавец много всего рассказал Айжан. Объяснил: цветок надо щедро поливать тепловатой водой – по разу в течение недели. И на восьмой день - цветок обязательно зацветет. Будто зажжется факел.
- Это будет выглядеть, как настоящее чудо, - добавил старичок. И, уже без улыбки, предупредил: - От распустившегося цветка поднимется сладкий аромат. Так ты, дочка, будь поосторожнее: все окна в квартире открой. Иначе – головная боль, тошнота, учащенное сердцебиение… А если, не приведи господь, полные легкие этого яда набрать – то и летальный исход возможен. Хорошо, что цветение длится недолго: полдня, от силы – день. Потихоньку запах ослабнет. Лепестки быстро опадут…
Правила безопасного обращения с цветком были в Инструкции, которую старик распечатал. Но лист А4 скомкался в кармане Айжан. Девушка донесла Инструкцию до ближайшей урны – и со спокойным сердцем отравила в мусор. Тому, кого засосал черный омут – поздно думать о спасательном жилете. Айжан не интересовали Правила безопасности – только цветок. Который – как она верила – принесет ей освобождение.
***
Сообразив, что Айжан не видно вот уже несколько часов – тетя громко постучалась к рысенку. Не услышав ответа – распахнула дверь в комнату. И сейчас же мебель, стены и шторы заколыхались у бедной женщины перед глазами. Казалось: даже под обои просочился густой, тяжелый, сладкий аромат тропического цветка.
Тетя едва не потеряла сознание. Неуклюже вывалилась из комнаты прочь. Успела заметить: Айжан – на постели и не шевелится. На помощь подоспел бравый дядя. Распахнул там форточку – впустил поток морозного уличного воздуха…
Хоронили Айжан без полумесяца и без креста. Тетя очень настаивала на кресте. Но дядя впервые поступил не так, как жене хотелось. Приехали родственники из Казахстана. Пришла – потрясенная и напуганная – Ева. Бросила прощальные розы подруге в могилу. Слез было пролито море. Но к всеобщей печали примешивались недоумение и обида. И даже разъедающая досада против Айжан.
Ведь в самом деле: чего покойнице не доставало?.. Дядя и тетя – рады были исполнить любой каприз своей сумасбродной дурочки, на которую наглядеться не могли. Живи, не отказывай себе ни в чем. Заодно – получай университетский диплом. Чтобы в будущем завоевать приличное место под солнцем.
Царские перспективы!.. Но безумная Айжан предпочла отравиться ароматом цветка. Дикий рысенок – так и не научился жить в клетке.