Смех в ночи

Вот уже месяца два читаю по вечерам Бунина – час, полтора, два…Перед сном. Сначала читал выборочно – открывал страницу выше или ниже середины тома, и читал неспешно несколько страниц, с остановками, с подчёркиванием интересных мест, с возвращениями назад, с повторениями…Медленно, но интересно. Размышлять над смыслом прочитанного доставляло мне удовольствие. Сонливость уходила прочь. Иногда зачитывался далеко за полночь.

 Читать среди ночи вошло в привычку. И, между прочим, возник вопрос к самому себе: «Почему после полуночи так хорошо читается?».

Вышел как-то к началу романа «Жизнь Арсеньева. Юность» и дальше уже пошёл по порядку. Лет пять-шесть тому назад я прочитал этот роман, кое-что меня в нём затронуло. Об этом красноречиво говорили мои пометки – подчёркнутые предложения и абзацы, и ещё  восклицательные знаки (от одного до трёх – в самых интересных местах), сделанные карандашом. Их было многовато.

Тем не менее, читал и продолжаю читать «Жизнь Арсеньева», как будто в первый раз – так много новых впечатлений и открытий.

Некоторые места повторно читал следующим вечером, наслаждался бунинскими описаниями природы – красиво пишет Иван Алексеевич. Поэзии подобная проза. Он просто мастер выразительных эпитетов. Как сказал внук Алексея Толстого "у Бунина был чудесный дар - умение зрительное превращать в словесное". Читатель превращается в зрителя...

О чём речь? Восторженный герой романа Алексей Арсеньев, молодой писатель, страстно желает заразить возлюбленную поэтическим вдохновением, своим пониманием природной красоты, «делиться с ней наслаждением своей наблюдательности», но «все эти вьюги, леса, поля, поэтически–дикарские радости уюта, жилья, огня были особенно чужды ей».

;
По ходу чтения я сопереживал и сочувствовал Арсеньеву. Сам прошёл через это в молодости. Брякнет в голову глупость, выкинешь какой-нибудь неожиданный фортель, а потом и думаешь: «И зачем я это сделал?». И очень мне был понятен молодой герой, чувствующий порой свою неприкаянность в том времени, в том обществе и в том пространстве, где даже любимая порой резко отдаляется от него и становится чужой. И кого-то он мне напомнил, этот литературный персонаж. Хотел того Бунин или нет, но в романе у него нарисовался новый Печорин, юный, но уже мятущийся и, как все Печорины, не понимающий, зачем он живёт:

«…Чем дальше жил я в городе, тем больше чувствовал себя в нём как-то совершенно ни к чему…».
«…Я заходил в библиотеку. Это была старая, редкая по богатству библиотека. Но как уныла была она, до чего никому не нужна!».
«…Томимый грустью и о себе, и о ней, и о далёком родном доме, я заходил в церковь. Тут тоже было что-то никому не нужное. Пусто, сумрак, огоньки редких свечей, несколько старух, стариков…».
«…Там, на вокзале в Витебске, в этом бесконечном ожидании поезда на Полоцк, я испытал чувство своей страшной отделённости от всего окружающего, удивление, непонимание, – что это такое всё то, что предо мной, и зачем, почему я среди всего этого?».

А если взять некоторые стихи Высоцкого, то…ещё один ученик Печорина прорезается. Ну, вот хотя бы эти строчки, из стихотворения «В сон мне, жёлтые огни»:
.…Вдоль дороги всё не так,
А в конце – подавно…

И этому поэту «всё не так». Ну, посмотрим, что там, в конце дороги?
…А в конце дороги той –
Плаха с топорами.

Плаха одна, а топоров – несколько. Зачем так? Ну, наверное, лесорубов несколько, сели где-то перекурить…А Печорин нашего времени (он же Высоцкий), между тем, продолжает жаловаться на судьбу:
.…И ни церковь, ни кабак –
Ничего не свято!
Нет, ребята, всё не так,
Всё не так, ребята!

При желании, в нашей современности, можно было бы отыскать ещё дюжину-другую поэтов-нигилистов, разочарованных в жизни и не понятых окружающими, но зачем нам столько? Разве что кто-то напишет диссертацию... Для отражения духа времени хватит и двух. А мы вернёмся к чтению романа Бунина. Нас дожидается молодой писатель и немного поэт Алексей Арсеньев, пребывающий в смятенных чувствах.

Да ещё с интересом вчитывался (это автор о себе) в лирические отступления – погружения влюблённого героя в необъяснимую противоречивость своих собственных чувств, что приводило порой Алёшу и Лику к взаимному непониманию и к ссорам. Любимая совершенно не воспринимает красоту природы, восторженно изложенную в рассказе Алёши, наблюдавшему осенний лес, или показанную в стихотворениях Фета. Она «слушала с беспощадным безучастием» его признание в том, что он хочет написать об этом рассказ. Спокойно пожимает плечами:

«    – Ну, миленький, о чём тут писать? Что же, всё природу описывать!».

Увы, сделать девушку «соучастницей своих чувств и мыслей» герою не удалось. Он рвался в высокий полёт, а ей и на земле было хорошо.

;
В ту ночь (пожалуй, это была «ночь смеха») я читал с особенным интересом те страницы, где влюблённые играли и слушали музыку, говорили о музыке и об искусстве, спорили и не соглашались, убеждали и не могли убедить...

Как он любил её, когда она играла что-нибудь прекрасное! Как изнемогала душа «от восторженно-самоотверженной нежности» к ней!..Но играла она и всякое другое, совсем даже не прекрасное…В том, что ему не нравилось, он был настолько резок в суждениях, что она выходила из себя.

В спорах о театре они никогда ни до чего не могли договориться: никто не хотел уступать другому и не хотел понимать другого.

«Она уверяла себя в своей страстной любви к театру, а я ненавидел его, всё больше убеждался, что талантливость большинства актёров и актрис есть только их наилучшее по сравнению с другими умение быть пошлыми, наилучше притворяться по самым пошлым образцам творцами, художниками».

Как только в тексте нарисовался эпитет «пошлый», мне стало весело. У Бунина это вообще любимый эпитет, особенно в поздних произведениях. После получение Нобелевской премии он отредактировал и дополнил свою книгу «Воспоминания», начатую ещё в 1920-х годах, и назвал её иначе – «Автобиографические заметки». О, сколько пошлости Бунин нашёл в своих коллегах в эмиграции и ещё больше в тех литераторах, что остались в России! Он превратил слова «пошлость» и «пошлый» в ярлыки и беспощадно клеил их на всё и на каждого, кто ему таковым показался. В предисловии к этой книге писательница-эмигрантка Нина Берберова, среди прочего, написала:

«…Какой-то зверь ел его внутри, и всё более и более резкие суждения о современниках, всё более злобные выкрики к концу жизни – устные и в печати, свидетельствовали о том, что он не мог забыть этих «идиотов и кретинов», что они неотступно мучили его всю жизнь и к старости сделались сильнее его, а он слабел и искал защиты в грубости».

Что ж, выходит так, что эти «идиоты и кретины» мучили Бунина (то есть Арсеньева) уже смолоду. И он, не сдерживаясь, выговаривал своё мнение о театральных деятелях перед любимой девушкой. О, какие яркие эпитеты он клеил на них, как беспощадно он подмечал у них физические погрешности! На сцене ведь актёры освещены хорошо и каждый вздох, каждый неловкий жест, любая фальшь сразу бросается в глаза.

;
Следующий абзац из романа выложен автором ниже почти полностью, чтобы читатели имели возможностью насладиться яркой образностью бунинских злых эпитетов:

«…эти свиноподобные городничие и вертлявые Хлестаковы, мрачно и чревно хрипящие Осипы, поганенькие Репетиловы, фатовски негодующие Чацкие, эти Фамусовы, играющие перстнями и выпячивающие, точно сливы, жирные актёрские губы; эти Гамлеты в плащах факельщиков, в шляпах с кудрявыми перьями, с развратно-томными подведёнными глазами, с чёрно-бархатными ляжками и плебейскими плоскими ступнями, – всё это приводило меня просто в содрогание. А опера! Риголетто, изогнутый в три погибели, с ножками раз навсегда раскинутыми врозь вопреки законам естества и связанными в коленках!».

Пожалуй, никаких симпатий к актёрам у меня, да и у читателя тоже, эти наблюдения молодого героя не вызовут. Но, должен признаться, что мне, по мере чтения этого абзаца, становилось всё веселее…А в конце, где Бунин нарисовал не очень приятный внешний облик оперного героя Риголетто, я не удержался и громко рассмеялся. Да что там «рассмеялся»! Это был искренний, неудержимый, самый настоящий хохот. Боже мой, с каким удовольствием я хохотал среди ночи! Такой выходки за собой я давно уже не знал.
 
У меня от природы хорошее воображение. Вот представил я себе, очень хорошо представил всех этих городничих, Фамусовых, Гамлетов такими, как их изобразил Бунин и…А Риголлетто «с раскинутыми врозь ножками» вообще меня довёл до неистового веселья.

Длилась моя выходка полминуты, не меньше. Стрелки на часах показывали 0 часов 45 минут. Осмотрелся, прислушался, успокоился…На тумбочке тихонечко работает приёмник – радиостанция «Ретро-FM». За окном – темень и ни звука. У соседей за стенкой уже неделю стоит тишина, возможно уехали на праздники, а внук сегодня спит в другой комнате…Значит, мой хохот никого не разбудил. Хорошо. Мне по-прежнему весело, и я продолжил чтение романа. И, наверное, с улыбкой на лице…Но, никто меня не видел и не слышал, а то возникли бы вопросы типа «А что это тебе так весело?».

И опять хохочу целую минуту, когда дошёл до образа мельника из «Русалки»…Как представил его себе, худого, в таких изорванных портках, «точно его рвала целая стая бешеных собак»…Ну-у, Бунин! Насмешил. Да что я рассказываю, прочитайте сами:

 «…мельник из «Русалки» с худыми, как сучья, дико раскинутыми и грозно трясущимися руками, с которых, однако, не снято обручальное кольцо, и в таких лохмотьях, в столь истерзанных зубчатых портках, точно его рвала целая стая бешеных собак!».

А что вы хотите, Иван Алексеевич? Ведь давно уже всем сказано, Шекспир сказал, что «весь мир театр, а люди в нём – актёры». Ну, перестарались постановщики с жестоким реализмом, ну порвали штаны худющего мельника больше, чем надо…ну взяли на роль Риголетто нескладного мужчину…ну не нашлось у них в труппе Аполлона…Зря вы так, Иван Алексеевич. Вашему молодому герою вообще невозможно угодить – всё ему не так.

;
Третья и последняя весёлая выходка проявилась у меня, когда я уже завершал чтение страниц, где влюблённые спорят не только об актёрах, но и вообще о людях. Герой не скрывает своей неприязни буквально ко всему роду человеческому, и считает многих из них своими врагами. А девушка ему говорит:

« – Как тебе не совестно!...Неужели ты правда такой злой, гадкий? Не понимаю я тебя вообще. Ты весь из каких-то удивительных противоположностей!».

Этим упрёком девушки молодому Арсеньеву заканчивается 8-я глава пятой книги романа. Поводом к этому упрёку, а также предпосылкой к моей последней весёлой выходке послужили злые выпады героя по отношению к их общим знакомым, проживающим в городе Орле.

Предлагаю отрывок из монолога Алексея Арсеньева, так возмутивший Лику:
«…Какое количество мерзких лиц и тел!...Некоторые просто страшны! На ходу так кладут ступни, так держат тело в наклон, точно они только вчера поднялись с четверенек…».

Здесь меня, уже весёлого, рассмешило сравнение людей с приматами. Опять сыграло богатое воображение: представил этих уважаемых горожан, бредущих в полусогнутом положении и…Однако, хохот мой на сей раз прозвучал негромко и недолго. Энергия смеха пошла на убыль. И как-то плавно накатила сонливость, когда я перечитал ещё раз те места, где мне было ну очень уж весело. Да и спать я ложился, будучи в состоянии весёлой и лёгкой сонливости. Заснул быстро. Так отложилось в моём настроении весёлое чтение.

;
Утром следующего дня вспомнился мне «смех в ночи», когда я делал привычную физзарядку. Взгляд упал на вчерашний томик Бунина, я прервался на три минуты, перечитал те самые, смешливые места и…ничего смешного не нашёл. Так, улыбнулся слегка, и все эмоции…Как сказал поэт: «И на челе его высоком не отразилось ничего».
 
Ладно, думаю, почитаю позже, после полуночи, в то же самое время – в 0 часов 45 минут. Вот будет смеху! Наверное…

День прошёл ровно, без веселья. Но и без грусти. В 23.10 сел читать продолжение романа. Интересных мест полным-полно. Выделил и подчеркнул их, перечитал заново спокойно, с расстановкой акцентов и с выделением смысла. Чертовски интересно пишет Бунин. Увлёкся…

В 0 часов 50 минут вернулся к театральной дискуссии Алексея и Лики. Прочитал спокойно, осмысленно, в ожидании чего-то такого весёлого…Два раза прочитал. Не-а. Никаких намёков на веселье. И моё богатое воображение так ничего смешного и не вообразило. Ну, конечно, у Бунина вообще текст щедрый на метафоры, в описаниях актёров эпитеты мастерские – злые, остроумные и ехидные, ирония запредельная…но, позвольте вас спросить: «А что смешного я нашёл в текстах, что читал вчера и хохотал безудержно, а сегодня – ну ничегошеньки смешного не нахожу?».

Вопрос задан самому себе. Подумал, отвечаю: всё дело в свежести восприятия. Вчера я читал эти тексты как бы в первый раз (пять лет назад читал – не в счёт, забылось), они хорошо отложились, впечатлили, зацепили, затронули смешливые струны моей натуры и последовала реакция – здоровый весёлый смех. Когда смех громкий, это уже называется «хохот».

Свежесть восприятия, новизна сюжета – основной фактор смешливого настроения. Есть ещё три дополнительных, второстепенных: чувство юмора, хорошее воображение и спокойная (не отвлекающая) обстановка. Тихая приятная музыка – самое то.
И если вчера, при наличии основного и трёх второстепенных факторов, меня рассмешили иронические тексты Бунина, то сегодня – в это же время (после полуночи), при наличии чувства юмора и хорошего воображением, и при отсутствии новизны ( вчера уже прочитал и насмеялся) – нет свежести восприятия, не цепляет, не впечатляет, не трогает. Потому и не смешно.

;
Роман Бунина «Жизнь Арсеньева. Юность» я всё-таки дочитал. Ничего смешного в романе больше не нашёл. Да и не хотелось смеяться. На последних трёх страницах такая тоска накатила, что я чуть не заплакал. Себя жалко стало. Там Бунин описывает изрядно постаревшего отца героя, к которому приехал беспутный Алексей на побывку. И показался мне тот бодрящийся старичок ну очень уж похожим на меня, словно с меня и списан был тот ветхий образ. Оттого и слёзы навернулись…

А что там у влюблённых? Нескладно у них вышло. Уехали жить и работать в большой южнорусский город (кажется, Полтава – там учился в гимназии Гоголь). У героя и девушки опять пошли раздоры, хотя они вроде бы сблизились после театральных разногласий. Лика беспокоилась, как она будет жить, «когда пройдёт наша любовь, молодость и я стану больше не нужна тебе?».

Алексей же заверял её, что «никогда ничего не пройдёт, никогда ты не престанешь быть мне нужна!»

А в натуре его больше заботило другое:
«…Теперь уже я (как прежде, в Орле, она) хотел быть любимым и любить, оставаясь свободным и во всём первенствующим».

Он хотел свободы, он имел свободу, он наслаждался свободой, он злоупотреблял свободой…Увлёкся бродяжничеством, уходил (уезжал) на день, на два или на три, ночевал где ни попадя, волочился за распутными женщинами…Вроде как собирал литературный материал для своей прозы…Глупо и безжалостно. А Лика сидела одна и тоже имела полную свободу – думать что угодно о пропадающем где-то любимом.

Вскоре они расстались. Плохо расстались. Она уехала к своему отцу, потом ещё куда-то, и запретила своим родичам сообщать о её местоположении. Потом Алексей узнал, что Лика вернулась к отцу, «приехала домой с воспалением лёгких и в неделю умерла. Узнал и то, что это была её воля, – чтобы скрывали от Арсеньева её смерть возможно дольше».

Печальный конец хорошего романа. Но я всё-таки благодарен Бунину за те минуты искреннего веселья, когда после полуночи так чудно совпали иронические строчки в книге, внешние обстоятельства и мой внутренний настрой. Так неистово-свободно я смеялся только в молодости, но это случалось редко.

                8.05.2022
Кавминводы