пятое время года

Посвящаю отцу Касинову Ивану Афанасьевичу, фронтовику, гвардейцу-танкисту. На основе материалов, полученных на сайте ОБД «Подвиг народа».
...Вся земля вокруг была в копоти и воронках. Неба вообще не было видно из-за плотных клубов пыли и серо-черного дыма. Конечно, сейчас апрель, календарная весна, но ведь с момента наступления я не увидел ни зеленой травы, ни листьев на деревьях, или не обратил внимания на это? В который раз приходила мысль, что война - это неестественное, пятое  время года серо-черного цвета с багровыми и красными оттенками от огня и крови…
         
        НАКАНУНЕ НАСТУПЛЕНИЯ.

После госпиталя и ускоренных курсов по переподготовке весной 45года я получил предписание явиться в  распоряжение 95 бригады 9 танкового корпуса 3 ударной Армии 1 Белорусского фронта. Для меня это было почти унижением – ведь я самые тяжелые бои, начиная с Калининского фронта, провел в составе знаменитой на всю страну 1 гвардейской танковой бригады и рассчитывал закончить войну вместе с моими боевыми товарищами-гвардейцами. Но приказы не обсуждаются и, засунув гвардейскую гордость за пазуху, я прибыл на место.
Корпус располагался в 5 км перед германской рекой Одером возле деревни Фюрстенфельде (деревеньку называли и Горстенфельде и Дорстенфельде). Меня назначили командиром  танковой роты из 9 танков Т-34 в 142 батальон.
Скажу честно, я предпочел бы воевать в качестве командира танка, а не роты, поскольку командовать танковой ротой, да и взводом - самое тяжкое бремя. Ты должен не только управлять экипажем своего танка и сам вести бой, но и руководить другими экипажами в бою, а это крайне тяжело и опасно, поскольку, управлять ротой я мог либо флажками, высунувшись из люка, либо идти первым и показывать остальным направление атаки.
Дело в том, что рация танка командира роты имела связь лишь с танками командиров рот, батальона и бригады, но не с экипажами подчиненных танков.

При всем этом, ответственность на себя принимаешь за действия каждого бойца, а как он поведет себя в бою, предугадать невозможно. Все танкисты в мою роту прибыли из разных частей, либо после курсов, либо после госпиталей, и друг друга не знали.
С первого дня формирования подразделений проводилась тщательная маскировка боевой техники. Наши танки, накрытые маскировочными сетками, скрывались в небольшом лесочке. Категорически запрещалось жечь костры, но мы получали горячую пищу – тыловики по ночам привозили.
Личному составу запрещалось покидать место расположения подразделения, хотя желающих «погулять» не находилось. «Гулять» было негде – все вокруг было напичкано войсками - по ночам ревели танковые и автомобильные моторы боевой техники.
Конечно, все понимали, что со дня на день начнется грандиозное наступление, но разговоры на эту тему не поощрялись. 
« …Командирам полков письменных распоряжений не давать, задачи поставить устно за три дня… 12. Всему личному составу частей разъяснить, что нашей задачей является упорная оборона на длительное время. Младшему командному составу и красноармейцам задачу на наступление объявить за два часа до атаки…»(Из боевого приказа №0012 по 3 ударной армии от 13 апреля 1945г. ЦАМО РФ, ф. 233, о п . 2356, д. 459, л . 78-79.)

В ночь на 15 апреля наш корпус переправился через Одер и рассредоточился побатальонно в составе стрелковых подразделений на ранее занятом нашими войсками плацдарме между Кинитцем и Гросс-Ноендорфом в 3 км от передовой. 
Такой концентрации войск я никогда не видел. Свободного пространства на плацдарме не было – куда бы ни посмотрел, кругом столпотворение замаскированных танков, пушек, автомашин при огромном количестве пехоты. Уже второй день впереди по всему фронту шли бои, не смолкалаартиллерийская канонада, ночью горизонт от разрывов светился адскими темно-багровыми вспышками. А вся наша основная армада была неподвижна. Из этого можно было сделать единственный вывод: шла разведка боем обороны немцев по всему фронту.
Днем зачитали приказ о том, что наша 95 танковая бригада поступает в подчинение 171 стрелковой дивизии, а наш 142 батальон - 364 стрелковой дивизии 7 стрелкового корпуса. Нам представили командиров стрелковых батальонов и полков. Но о наступлении на совещании не было сказано ни слова.
Весь день мы готовили технику, знакомились с тактикой ведения боя в составе штурмовых групп. Наша авиация не давала возможности фрицам производить прицельное бомбометание – бомбы в спешке с большой высоты сбрасывались куда попало и нам никак не мешали. 
               
                НАЧАЛО.
               16 апреля 1945г.

В ночь на 16 апреля никто в моей роте не спал, да и в других подразделениях вряд ли кто мог уснуть, зная, что масштабная наступательная операция начнется именно этой ночью. Как ни скрывай, но «солдатский телеграф» известил всех о предстоящих событиях.
В 3 часа по тревоге были построены экипажи нашего батальона. Командир бригады гвардии подполковник Н.М.Секунда зачитал специальное обращение командующего 1 Белорусским фронтом Жукова, в котором последний, от лица Сталина, приказывал войскам фронта начать наступление на Берлин, захватить его и водрузить над ним знамя Победы. Наш 9 корпус  должен был находиться в резерве командущего 3 Ударной армии в полной боевой готовности.
Ровно в 5 часов, примерно в километре от нас, в небе появился вертикальный луч прожектора, и в этот же момент земля содрогнулась от грохота орудий по всему фронту. В сторону фрицев по небу помчались яркие огненные стрелы «катюш». Все вокруг ревело, стонало, грохотало. Я, высунувшись по пояс из люка, видел, как впереди вставало по всему фронту страшное багровое зарево разрывов. За всю войну ничего подобного мне наблюдать не приходилось. Это начинался настоящий ад кроваво-черного цвета для фашистов, которого они и заслуживали.
   “...Наступление русских началось.Гром пушек сливается в единый рев, в воздухе все завывает, свистит, дрожит и гудит. Мощные разрывы чередуются с взрывами потише, словно сталкиваются железнодорожные вагоны. Широкая красная стена вздымается в небо прямо перед нами, облака над нею — клубы дыма. Появляются бомбардировщики, похожие на гигантских птиц в черных тучах. Вздымаются фонтаны земли и металлических осколков.
Мы залегаем на самое дно траншей. За нашими спинами раздается шум и свист. Бомбят Литцен. В своей ужасающей красоте вверх вздымаются столбы огня вместе с деревьями и крышами зданий.Мы в огромном котле. Ад перед нами, вокруг нас и позади нас — русские колотят по нашим траншеям, как в барабан. Беспрестанно гремят взрывы.
Мы давно оглохли и молчим. Лишь когда вблизи вздымаются фонтаны земли и обломков железа, губы беззвучно кривятся словами злобы и ужаса.
Хельмут Альтнер -” 1945. Берлинская «пляска смерти”.
Поступил приказ нашей 95 бригаде выдвинуться непосредственно к передовой к ст. Альт Киниц. Здесь был небольшой канал и построена переправа. Отсюда ушли к первой позиции фрицев наша пехота, танки, самоходки. И они уже вели бои.
Передняя линия обороны фрицев освещалась с нашей стороны мощными прожекторами.  Сквозь дым и пыль разрывов  едва можно было разглядеть в бинокль наши танки, самоходки, медленно ползущие к склонам высот. Они останавливались, стреляли и вновь ползли вперед. Густые цепи пехоты, также медленно продвигались вместе с техникой.
Внутри этой наступавшей массы и на оборонительном рубеже фрицев беспрерывно рвались снаряды и мины. Уже зачадили первые подбитые наши танки. Пехота несколько раз залегала. Наступало утро, а на поле боя начинались сумерки -  вставала серо-грязная стена из дыма и пыли.
Нам поступил приказ дозаправить технику и быть готовыми к 8.00 вступить в бой. Командиры рот и взводов ознакомились с картой местности, где мы должны были наступать.После изучения карты, я по памяти набросал на листе бумаги схему расположения ближайших населенных пунктов, превращенных немцами в опорные пункты обороны. За такие действия я мог быть серьезно наказан, но вести роту  в атаку лучше всего зная точно, что ждет впереди. 
К рассвету бои переместились уже на сами оборонительные позиции противника. Часам к 9 все поле боя по фронту было усеяно дымившимися танками и самоходками. Очень горестно было все это наблюдать. Наш корпус пока еще стоял напротив северных склонов Зееловских высот, нацелившись для прорыва между опорными узлами обороны немцев Ортвигом и Лечиным, и ждал команды к атаке.
В 10.20 от комбрига поступил приказ переправиться через небольшой канал и наступать строго на запад к более крупному каналу Езерграбен, форсировать его и наступать в направлении Позедин. Эта деревня, также как Ортвиг, Лечин, Зелов и другие населенные пункты, расположенные на возвышенностях, немцами были превращены в мощные опорные узлы обороны. Это  были так называемые “Зееловские высоты”.
Наш 142 батальон вместе с пехотой подошел к первой оборонительной позиции фрицев и сразу же вступил в бой. В траншеях и окопах вперемешку лежали трупы наших и немецких пехотинцев. Кое- где шевелились раненые.
По нам начали стрелять пушки и крупнокалиберные пулеметы. Оказалось, что не все огневые точки немцев были уничтожены артподготовкой и нашими передовыми частями.Несколько ударов снарядов пришлось по лобовой броне. По комбинезону сыпанули мелкие осколки окалины от брони, но сталь выдержала - видно снаряды легли по касательной.
Я никак не мог разглядеть цели сквозь дым и постоянные разрывы. Наконец, прямо перед нами обозначился серый, бетонированный бугор, в центре которого чернела прямоугольная щель. Сотни раз произнесенные, доведенные до автоматизма команды: «Осколочным заряжай!», «Короткая!», следует выстрел и команда «Вперед!». Мои танки также открыли стрельбу по ДОТу, и тот скрылся в разрывах. Даже если ни один снаряд не попал в амбразуру, осколки наверняка поразили находившихся внутри немцев.
Впереди увидели канал Езер-Грабен с  разбитой переправой. Немцы пытались закрепиться на противоположном берегу,  но наша артиллерия и танки дружным огнем подавили  сопротивление.
“...95 ТБр(танковая бригада, куда входил 142 танковый батальон-примечание автора) с 36 ОГТТП, 108 ТБр и артчастями наступали по левому маршруту и к 12.30 вошли в соприкосновение с противником на рубеже  Езар-Грабен, (где) были остановлены сильным сопротивлением противника и взорванной переправой в районе 1 км сев.-вост. Позедин... К 18.00   95 (ТБр) построила переправу и переправившись, преодолевая упорное сопротивление совместно с пехотой овладела Позедин и вышла в район перекрестка шоссе 500 метров юго-зап. Позедин (но)была остановлена сильным сопротивлением противника с рубежа жел.дороги...”
(Из журнала боевых действий 9 танкового корпуса.)
К вечеру  батальон, дозаправив технику и пополнив боезапас, по отремонтированному мосту переправился  через канал и продолжил наступление.
По рации комбат приказал взять на броню пехоту, поэтому пришлось остановиться. Чтобы всем сразу не подставляться, я остановил свой танк первым, и, высунувшись из люка, флажком дал команду остановиться еще двум танкам, а затем и другим экипажам. Через некоторое время пехота оседлала все наши машины, и мы продолжили движение.
Траншеи следующей позиции обороны фрицев были разрушены ночной артподготовкой. Повсюду трупы немцев, разрушенные ДЗОТы и ДОТы. Кое-где в окопах с поднятыми вверх руками лежали окровавленные фрицы. Но из некоторых точек все же велся огонь из пулеметов и минометов. Один выстрел осколочно-фугасным снарядом, и огневая точка умолкала навсегда.
Благодаря пехоте и артиллерии, рота быстро прошла  первые позиции немецкой обороны, потеряв  один танк. Мы спустились в низину, и я доложил комбату, что прорыв удался. Тут же получил приказ, не снижая скорости, двигаться на Позедин. В этот момент со стороны хутора появились четыре немецких танка с пехотой. Но по ним ударила наша артиллерия, которая каким-то чудом вовремя подоспела. Мы тоже открыли огонь. Через несколько минут два танка загорелись, а другие повернули назад. Вражеская пехота также отступила. И мы, и артиллеристы посылали снаряд за снарядом вдогонку отступающим фрицам.

“... Противник отходил в направлении Позедин, Зитцинг,Нейтребин, прикрывая свой отход сильным артиллерийским и минометным огнем.В 15.00 16.04.45 настигнув противника в районе Позедин, батальон завязал бой, в результате которого пробит люк башни у танка №206 и ранен заряжающий сержант Чернышов... На западной окраине Позедин был подбит танк №217... На северо-западной окраине Позедин танк №213 был подбит, убит сержант...”
( Из журнала боевых действий 142 батальона.)

Когда мы подошли  к Позедин, на батальон обрушился сильный перекрестный артиллерийский и минометный огонь из хуторов с северо-запада и юго-востока. Наше движение  приостановилось.
Хотя позади нас еще шли бои, каким-то образом к нам прорвались и автомашины с боеприпасами и горючим. Комбриг зачитал нам приказ командира корпуса, согласно которого, все танковые подразделения корпуса придаются поротно подразделениям 79 и 7 стрелковых корпусов. Мы должны были развернуться фронтом и в составе штурмовых групп наступать в юго-западном направлении с целью захвата станции Зитцинг, деревни Вушевир и далее выйти к переправе через канал в Нейфридланд.
Артиллеристы заняли боевые позиции и открыли огонь по опорным узлам обороны немцев Клайн-Ноендорф и Позедин, расположенных в полутора и двух километрах впереди нас справа и слева. Пока велась артподготовка, саперы проверили и освободили от мин обе грунтовые дороги. Артиллерия перевела огонь вглубь территории противника, и мы месте с пехотой двинулись вперед, обходя Позедин севернее.
Позедин распологался на одном из холмов так называемых Зееловских высот и представлял из себя систему бетонированных укрытий с орудиями, минометами и крупнокалиберными пулеметами. В связи с тем, что при попытке захватить узлы обороны на Зееловских высотах войска первого эшелона понесли огромные потери, а враг продолжал сопротивляться, нам было приказано обойти  Позедин.
Но как только мы приблизились к этому опорному пункту обороны фрицев, оттуда дружно ударили минометы, пушки и пулеметы.               
Наши пехотинцы залегли. Сквозь какофонию звуков я расслышал переговоры комбата, который просил повторить артобстрел Позедина. Мы укрыли танки в кюветах, а на деревушку обрушился град наших снарядов. Минут через десять  артиллерия перенесла огоньза деревушку, и мы вновь двинулись в атаку, стараясь, согласно приказа, быстрее миновать эти высоты.
На пути встретились разбитые бомбежками и снарядами остатки немецкой артбатареи. Удивительно, но там уцелела одна пушка. Она успела сделать лишь один выстрел и подожгла «тридцатьчетверку» соседнего подразделения. Сразу  с  десяток наших танковых пушек превратил грозное орудие в груду искореженного металла. Мой танк прошел вблизи этого места, и я увидел вокруг разорванные взрывами окровавленные и грязные тела гитлеровцев. Кто нам оказывал сопротивление – части вермахта, эсэсовцы, гитлерюгенд  или мобилизованные старики, нам некогда было разбираться, да это было и не важно. Любое сопротивление мы были обязаны сломить, а сопротивляющихся уничтожать, кто бы они не были.
Вся земля вокруг была в копоти и воронках. Неба вообще не было видно из-за плотных клубов пыли и серо-черного дыма. Конечно, сейчас апрель, календарная весна, но ведь с момента наступления я не увидел ни зеленой травы, ни листьев на деревьях, или не обратил внимания на это? В который раз приходила мысль, что война - это неестественное, пятое  время года серо-черного цвета с багровыми и красными оттенками от огня и крови. Я прошел дорогами войны по калининской, орловской, украинской земле, прошел Польшу, но нигде мы не встречали такого ожесточенного сопротивления, и нигде с такой жестокостью мы не расправлялись с врагом.
В 7 часов вечера по распоряжению комбрига батальон подошел к северо-западной окраине деревни Барним, где занял оборону до утра..
Утром 17 апреля мы  двинулись в южном направлении с целью перерезать железную дорогу и захватить мост с перекрестком дорог возле станции Зитцинг
“...7.40  17.04.45 батальон завязал бой с противником в районе моста через канал, с боем захватил железную дорогу, что севернее Зитцинг и продолжал наступление в направлении переправы через р. Фриландерштром...”
(Из журнала боевых действий 142 батальона.)

Мы двинулись к мосту не в одиночку, а батальоном. Вместе с нами и слева и справа в наступление пошла пехота и танки других подразделений. Мост и перекресток обороняли два вкопанных в землю танка, два зенитных орудия, несколько пулеметов и около роты пехотинцев, укрывавшихся в окопах. Фашисты отчаянно защищались, и им удалось поджечь несколько наших танков, но силы были неравные, и через час боя мы захватили и перекресток и мост. Фрицы не минировали эти объекты, оставляя путь к возможному отступлению свободным, но никто из них не отступил - все оборонявшиеся погибли.
«…Во время боевых действий при прорыве обороны противника на западном берегу р. Одер, наступлении и овладении гор. Берлин, проявил образцы мужества и отваги, умелого управления действиями танковой роты в бою.16.04.45года тов. Касинов стремительно атаковал противника на переднем крае и продолжая наступление, перерезал ж.дорогу в районе Зитцин…»(Из наградного листа на Касинова И.А.)
Выставив боевое охранение, я дал команду на привал, чтобы осмотреть технику и принять пищу. Принять пищу означало вскипятить воды и, запивая кипятком, перекусить консервами с сухарями. Что стало с подбитым танком моей роты, я не знал, поскольку радиосвязь с ним отсутствовала.
Прошло минут десять, как справа от нас появились танки нашей бригады, артиллерия и пехота. Одновременно с ними подошел и ранее подбитый танк моей роты. Все члены экипажа получили легкие ранения от осколков брони, но все же заменили разбитые траки и догнали нас.  Хотя позади нас еще шли бои, каким-то образом к нам прорвались и автомашины с боеприпасами и горючим.
 Комбат зачитал нам приказ командира корпуса, согласно которого, все танковые подразделения корпуса придаются побатальонно подразделениям 79 и 7 стрелковых корпусов. Мы должны были развернуться фронтом и в составе штурмовых групп наступать в юго-западном направлении с целью захвата  переправы через канал в Нейфридланд.
               
             ФРИДЛАНДЕРШТРОМ
               17-18 апреля 1945 года.

Утро 17 апреля было серо-черным от дыма и ядовитым от запахов боя. Бои шли и в Вушевире и, очевидно, по всему фронту, поскольку канонада разрывов, стрельбы слышалась со всех сторон. Наскоро перекусив, мы двинулись в прежнем составе и с теми же бойцами пехоты по шоссе к Вушевиру.
Вушевир, как и Зитцинг, был полностью разрушен. То же серо-красное месиво человеческих тел, груды камней и кирпича, обугленная, в воронках, земля. Надо сказать, что фашисты понесли в 43-44 годах колоссальные потери в танках, поэтому в 45 мы редко встречали их «панцеры». В Вушевире я увидел закопанный в землю «Тигр» с оторванной взрывом башней. Скорее всего, танк был неисправный, и его использовали как ДОТ.
В Вушевире мы прошли сквозь боевые порядки соседнего танкового батальона, стрелков и артиллерии, которые только что подавили сопротивление оборонявшихся немцев. Вместе с пехотой, артиллерией и автомашинами боевого обеспечения бригада двинулась по шоссе, сталкивая на обочины горящую немецкую технику.
К 10 часам бригада, поддерживая пехоту, широким фронтом повела наступление на деревни Нейтреббин справа и Нейфридлянд слева. Наш батальон наступал прямо на хутор Грубе, откуда велась по нам пушечная стрельба. Нашей танковой и артиллерийской стрельбой хутор был разбит. Пехота подавила уцелевших фрицев и повела наступление вместе с нами на переправу в районе хутора Бушхов.
 Когда до Бушхофа оставалось около километра, оттуда начался артиллерийский обстрел. Я схватил флажок и стал подавать сигналы танкам моей роты рассредоточиться фронтом. Такие же сигналы подавал своим командир соседнего танкового подразделения. Через несколько минут вся наша колонна рассеялась по обеим сторонам дороги. Шедшая с нами артбатарея в считанные минуты развернулась в боевой порядок и открыла ответный огонь по видневшимся впереди строениям.
Через десять минут артподготовки, мы с пехотой пошли в атаку. За нами двинулась и артиллерия. Справедливости ради скажу, что большинство огневых противотанковых точек врага уничтожалось именно артиллерией, которая продвигалась или рядом с нами, или позади нас в непосредственной близости. Когда пехота залегала, а танкисты, не желая рисковать понапрасну, начинали маневрировать или отходить в результате мощного противотанкового огня, подтягивались орудия. Начиналась артподготовка атаки. Затем и пехота и танки вновь начинали наступать. Такой тактики ведения боя не было у нас в первые годы войны. Теперь же, ввиду многократного численного превосходства, наши войска могли это позволить. И все равно потери в стрелковых и танковых подразделениях были значительные.
Нас встретили огнем несколько уцелевших пушек и самоходок. Они успели  подбить два танка, один из моей роты и другой из соседней, но через полчаса боя все вражеские орудия, защищавшие переправу, были уничтожены.

“...  в 9.00 батальон развернулся и пошел в атаку на переправу в районе фл.Бушхов (хутор - подворье -прим. автора) захватив переправу батальон занял оборону госп.двор Готтесгабе и удерживал его до 18.04.45 года...”
( Из журнала боевых действий 142 батальона). 
Оказалось, что переправу защищали около 15 самоходок на базе немецких танков Т-4, части 309 пехотной дивизии и подразделения фольксштурмовцев.
С десяток немцев наша пехота взяла в плен.  Пленных построили в шеренгу. Это были совсем мальчишки – на вид им было лет по шестнадцать. У всех были нашивки с надписью «Панцердивизион СС».  В глазах этих подростков был жуткий страх, и лишь два ефрейтора постарше возрастомдержались с достоинством. Казалось, что они уже приготовились к смерти…
«…Мы терпим поражение. Мы хорошо обучены, превосходно вооружены, у Бургкерта боевого опыта на десятерых хватит, и деремся мы отчаянно. Но нас бьют, опрокидывают, гонят. Почему? Я словно в параличе каком-то. А не сознание ли это… неправоты? Не оттого ли, что мы знаем: все ложь!... Поставь себя на место человека, у которого эсэсовцы перебили всю семью… К тому же начали ведь не они!.. Хольт сидел на снегу, вытянув коченеющие ноги, и мучительно думал. Наши избалованные победами войска напали на них. Мы дошли до Волги, прорвались на Кавказ – ни один из нас и ломаного гроша не дал бы за всю их армию. А они поднялись, и разбили нас, и продолжают бить, преследуют по пятам, они гонят нас, гонят уже три тысячи километров, и сил у них все прибавляется. И вот они перешли Одер!
   Среди них нет никого, кто думал бы, как я: все жертвы напрасны. Кто бы втайне сознавал: не должно быть, чтобы такое побеждало! Кто бы сам себе признался: все ложь. Может быть, оттого русские и непобедимы…»
(«Приключения Вернера Хольта». Дитер Нолль.)
Я дал команду роте двигаться к мосту через канал Фридландерштром. Удалось переправиться  лишь 5 танкам батальона потому что поступил приказ пропустить через переправу пехоту, артиллерию нескольких подразделений 3 Ударной армии. Останавливаться было нельзя, так как с противоположного берега нас стала обстреливать противотанковая артиллерия.
Были подбиты еще несколько танков и самоходка соседнего подразделения. Артиллерия и наши танки из всех стволов открыли ответный огонь, на некоторое время успокоив фрицев.
Ночью были наведен дополнительно понтонный мост, по которому ранним утром бригада и наш батальон в полном составе переправились через канал.
«…17.04.45 вышел на переправу в р-не Нейфридланд. Во время обороны переправы и прорыва обороны противника, рота тов. Касинова уничтожила 1 самоходное орудие, 1 артиллерийскую и 1 минометную батарею, 4 автомашины, до 10 пулеметных точек и до 60 солдат и офицеров противника…»
(Из наградного листа на Касинова И.А.)
Рано утром 18 апреля батальон получл приказ наступать в 1 эшелоне бригады в западном направлении и овладеть расположенной в 3 км деревней Бацлов.
В 10 часов мы пошли в наступление, но на первом же перекрестке на полпути к Бацлову, фрицы нас встретили сильным артиллерийским и минометным огнем. Завязался тяжелый бой. По нам били не только противотанковые пушки, но и зенитные 88мм орудия, легко пробивающие даже лобовую броню.
Наш механик-водитель проявил чудеса управления танком и лишь благодаря ему мой танк не только не был подбит, но и уничтожил зенитную пушку, бившую по нам прямой наводкой.
Батальон все же разбил оборону Бацлов, но понес большие потери.
“...в результате боя контужен командир роты ст. лейтенант Ивкин... имеются потери в мат.части. Сгорели танки 220,221,..., подбиты танки 205,214,215. Потери личного состава. Убиты: командир батальона гв.капитан Мисюк, начальник связи лейтен. Фролков, заряжающий сержант Литовченко. Сгорели в танках: мех.водитель ст. сержант Яковлев, мех.водитель ст. сержант Грошенков, мех.водитель ст.сержант Сирознев, мех.водитель ст. сержант Валеев, ком. танка мл.лейтенант Марвиков, ком. орудия сержант Качановский, ком.орудия сержант Тверичев, заряжающий мл.сержант Власов...”
В 18.30 батальон выдвинулся в северо-западном направлении во 2 эшелоне бригады с целью закрепиться 19 апреля на хуторе Рейхенов, где держать оборону до получения следующий задачи...
Вместе с пехотой и артиллерией на следующий день мы вошли в Рейхенов и заняли оборону. Немцы несколько раз пытались контратаковать, но вскоре вовсе отошли. Мы же продвинулись вперед и вновь заняли оборону в 2 км западнее хутора.
Днем батальон получил новую задачу: в 1 эшелоне наступать в направлении Претцель, Вернойхен. И в этот раз немцы пытались препятствовать нашему продвижению, но сил у них на серьезную оборону уже не было и батальон перерезал железную дорогу Штернее - Вернойхен.
За этот день в батальоне сгорело два танка и в строю осталось 12 исправных танка. Моя рота к этому времени состояла из трех танков. Два моих танка ремонтировались.Можно было себе представить, что нас ожидало в Берлине, если доведется его штурмовать.Но до Берлина еще оставалось 14 км, как сообщал дорожный указатель, а преодолевать этот расстояние придется не победным маршем, а с кровопролитными боями.            

« Боевое распоряжение командующего 3-й Ударной армией командиру 9-го танкового корпуса о необходимости активизации действий танковых бригад на берлинском направлении
21 апреля 1945 г. № 51. 
Вы плохо выполняете не только мои приказы, но и приказы тов. Жукова.
Прикажите командирам бригад возглавить на головных танках свои бригады и повести их в атаку на Берлин{30}, иначе ни чести, ни славы своего корпуса Вы не завоюете.
О панцерфаустах будете потом рассказывать детям.
Кузнецов.»

   
 ПРИГОРОД БЕРЛИНА. ЛИХТЕНБЕРГ.
           22 апреля 1945 года.

Моя рота двигались в составе  штурмовой группы состоящей из нескольких десятков автоматчиков, артиллеристов с полевыми пушками. Таких групп для выполнения боевой задачи было три.
Двигались по шоссе, разбитому бомбами и снарядами, по обочинам которого лежали трупы немцев, горели автомобили и бронемашины. Мы пока не встретили никакого сопротивления – очень хорошо поработала наша авиация  и штурмовые группы первого эшелона наступления, которых мы должны были сменить.
Наконец, впереди показались серо-черные дымящиеся массивы разрушенных каменных и кирпичных домов. Это начинался пригород Берлина. Мы прошли сквозь боевые порядки наших стрелков и танков неизвестных нам подразделений, и вползли в каменное ущелье улицы. Здесь горело несколько танков соседей. Очевидно, их подбило зенитное орудие, стоявшее в конце улицы. Теперь оно было перевернуто взрывом. 
У нас в танке имелось с десяток трофейных фаустпатронов и я, взяв один наизготовку, открыл люк. Дело в том, что «фаустом» можно было мгновенно и гарантированно подавить любую огневую точку в 50 метрах, танк же в каменных джунглях оказывался неспособным быстро ликвидировать «подвальную» оборону. Но « фауст» не понадобился. Моя рота с пехотой на броне без остановок и без боя на предельных скоростях проскочила квартал каменных построек, но неожиданно оказавшись на станционной площадке, встретила сильный артиллерийский огонь.
Перед нами разорвалось несколько фугасных снарядов, и пехота мгновенно десантировалась с брони. Из проема полуразрушенного здания водокачки выскочило облачко дыма и пыли, и я сразу же послал туда ответный фугас. Вражеские огневые точки и орудия, укрытые между постройками, и защищенные мешками с песком, уничтожить сразу было очень трудно, но численный и огневой перевес был в нашу пользу. Через несколько минут площадку станции заволокло дымом и пылью разбитого кирпича и камня. Приоткрыв люк, я увидел, что один мой танк задымил, и оттуда выскочил экипаж. Еще один остановился с перебитой гусеницей.
Впереди были железнодорожные пути, пакгаузы, платформы, поэтому пришлось повернуть вдоль путей и платформы в поисках прохода. Мы били по всем зданиям, окружавшим площадку, не переставая. По нам начали стрелять пушки откуда-то издалека, но из-за дыма фрицы не могли точно прицелиться. Благодаря мастерству механика-водителя, танк и экипаж оставался невредимым.
Наша пехота и подоспевшая артиллерия вела непрерывный огонь по появляющимся фигуркам немцев и по окнам зданий до тех пор, пока не прекратилось сопротивление. Справа от нас шел бой с пушечной перестрелкой и когда он затих, к нам вышла штурмовая группа соседних подразделений. Дав команду укрыть оставшиеся два танка моей роты между пакгаузами, я отправился к комбату для уточнения дальнейших действий…

«…Продолжая наступление на гор. Берлин, тов. Касинов 22.04.45 ворвался на окраину гор.Берлина и ведя уличные бои к исходу дня вышел в район ст. Лихтенберг, овладев ею. В этот день рота тов. Касинова уничтожила 4 (артиллерийских и зенитных) орудия и 3 полевых орудия, 12 автомашин, до 100 солдат и офицеров противника…». (Из наградного листа на Касинова И.А.)      
               
                ЗАПАДНЯ.   23 апреля 1945 года.

Ночью батальон, поддерживая 12 стрелковый полк, с боем должен был прорваться на Ланбергер-Алее, а затем захватить перекресток Петербургер-штрассе. Батальон и пехота без потерь эту задачу выполнила и к утру мы были готовы к следующим действиям.
Рано утром нам зачитали приказ командующего 3 ударной армии, согласно которому 79 стрелковый корпус должен был резко изменить направление наступления с западного на юго-западное, между пригородами Панков и Рейникендорф, и атаковать квартал Моабит в Берлине. Наш 9 танковый корпус разделялся: 23 бригада придавалась этому корпусу, а наша 95 поротно придавалась подразделениям 7 стрелкового корпуса. Наш батальон во взаимодействии со 146 стрелковой дивизией и артиллерией должен был вечером сменить штурмовую группу  первого эшелона, наступавшую по шоссе Кенинг-штрассе на Александер-плац.
Отдохнуть не удалось: было приказано помочь пехоте полностью очистить занятые два квартала от все еще оказывающих сопротивление гитлеровцев. «Помочь» -  значило открывать огонь по выявленным точкам сопротивления в зданиях.
На одной из узких улиц, наткнувшись на непроходимые завалы, головной танк остановился и из люка показался командир, грузин Миша по прозвищу «Кацо», фамилию не помню - мы всех грузин-однополчан обычно называли «Кацо». Я тоже открыл люк и стал давать Кацо и следовавшей позади меня машине отмашку, чтобы быстрее задним ходом покинуть опасное место.
В этот момент из щели в завалах выстрелил фаустник и задний танк, остановившись, задымил. Разворачивать пушку было некогда, и я выстрелил по щели из трофейного «фауста». Вряд ли я «достал» гаденыша – после выстрела фаустники в секунды меняли позиции.
Впереди были завалы, позади - горевший танк. Мы оказались в узенькой улочке в западне. Наши пехотинцы в это время были во внутренних дворах, и на их помощь не приходилось рассчитывать.
Я махнул Кацо, чтобы он с экипажем покинул танк, после чего, тоже самое приказав своему экипажу, выскочил наружу. За такие действия я мог быть отдан под трибунал – танкистам во время боя категорически запрещалось покидать машину, даже подбитую, если не было загорания или взрыва боеприпаса. Но я принял такое решение, потому что был уверен -  танки уже обречены. Кацо, начав вылезать из люка, был разорван выпущенным из щели с пяти метров «фаустом».
Остальные члены экипажа покинули танк. В руках у них были «фаустпатроны». Я из автомата послал длинную очередь в еле заметную щель. Туда также выстрелили «фаустом» наши ребята. Из развалин с другой стороны улочки полыхнули выстрелы «фаустов». Башня танка Кацо от взрыва боеукладки оторвалась и завалилась на бок. В мой танк попало сразу два «фауста» - один разбил гусеницу, другой угодил в машинное отделение. Танк задымил, а затем вспыхнул факелом. Все. От моей роты ничего не осталось.

Как же было горько осознавать, что я, как командир, не сберег остатки роты, когда  победа уже  совсем близка. Немного успокаивало то, что танки наши горели, а значит, мы не нарушили инструкций и приказов. Это отводило от нас угрозу попасть под трибунал. Вместе с подоспевшей пехотой мы стали проверять все подвалы и щели в развалинах этой улицы. Когда обнаруживали «фаустников», в основном ополченцев из юнцов и пожилых бюргеров, оказывающих сопротивление, мы особенно не церемонились. Расправа была быстрой и жестокой. Когда кругом льется кровь товарищей, не до сантиментов…
    ПРОКЛЯТАЯ ПЛОЩАДЬ.
все закончилось бы самым жутким образом. Но теперь мы в Берлине, вот-вот закончится война и особисты были благодушны. Меня допросили только один раз и поверили мне, поскольку оставшиеся в живых мои подчиненные все подтвердили.
Как я понял, таких, как я «безлошадных» командиров и танкистов набиралось значительное количество и их распределяли либо в группы для уничтожения остающихся очаговсопротивления в занятых кварталах, либо оставляли в резерве. Командиров использовали в качестве связных офицеров, поскольку радиосвязь постоянно выходила из строя.
Я был рад, увидев экипажи двух ранее подбитых танков моей роты. Они занимались ремонтом своих машин и сообщили, что к утру технику полностью восстановят. Я попросил командира батальона дать возможность моему экипажу восстановить один из поврежденных танков, благо их было кругом великое множество. Комбат дал добро, но меня все-таки решил использовать в качестве офицера связи.
Уже через час небольшая группа командиров стрелковых подразделений в званиях от капитана до подполковника и наш комбриг выдвинулась в сторону Александер- штрассе, где беспрерывно велась пушечно-минометная стрельба. Я следовал вместе с ними.
Командирская группа остановилась, обнаружив в конце улицы затор из подбитых танков перед небольшой площадью. Выяснилось, что штурмовые группы ушли  вперед, а в тылу образовалась довольно сильная оборона фрицев. Площадь и выход на городскую «штрассе» со всех сторон обстреливалась. И эту оборону подавить было пока нечем –связь с группами отсутствовала.
Посредине площади лежала груда искореженного металла – все, что осталось от зенитного орудия. Впереди, за площадью, вела бой какая-то наша штурмовая группа и командиры решили ее развернуть для подавления обороны площади. Мы, младшие офицеры, находились на некотором удалении от старших командиров, но из разговора поняли, что надо срочно связаться с той группой, а возможностей нет - площадь простреливается из полуразрушенных домов.
Все ждали подхода тяжелых пушек, чтобы обрушить стены зданий. Через некоторое время одного из нас, лейтенанта, подозвали. Я видел, как ему передали какой-то лист бумаги. Он спрятал его в планшет и, пригибаясь, побежал к площади. Теперь было ясно, что он кому-то должен был доставить приказ или распоряжение. Мы все наблюдали за ним.
Лейтенант добежал до конца улицы и припал к груде камней. Несколько секунд он выжидал, а затем быстро побежал прямо через площадь. До зенитки оставалось несколько метров, когда лейтенант, будто бы споткнувшись, упал лицом вниз. Кто стрелял в него, и откуда, выяснить было невозможно, поскольку стоял шум беспрерывного боя со всех сторон.
От нас вызвали следующего. Это был неизвестный мне  танкист. Ему тоже вручили бумагу, и он точно также повторил путь лейтенанта и остался лежать на площади без движения.
Когда на нас вновь взглянули старшие командиры, я почувствовал озноб по всему телу. Мелькнула мысль: «Только бы не меня!». Лучше бы ничего не думал в этот момент, потому, что именно меня и подозвали.
Подполковник передал мне лист бумаги с рукописным текстом и приказал  пройти к штурмовой группе, утратившей радиосвязь, передав устный и письменный приказ немедленно развернуться назад.
Впереди меня ждала верная смерть, но выбора не было. Единственное, на что я мог рассчитывать, это быстрый бег и промах врага. Вот где могла пригодиться моя довоенная  спортивная подготовка. Но одно дело бежать в спортивной одежде по дорожке стадиона, другое – пытаться бежать в пропитанном маслом и потом комбинезоне и кирзовых сапогах по заваленной обломками кирпича и камня булыжной мостовой.
Изо всех сил я рванул по площади прямо к зенитке, понимая, что там мое спасение. Я бежал намного быстрее ранее погибших связных и достиг разбитого орудия прежде, чем вокруг зацокали пули. Взмахнув руками, я упал на бок как можно ближе к мешкам с песком, окружавшим разбитую зенитку. Фрицы прекратили стрелять, решив, что я «готов». Я лежал неподвижно какое-то время, а затем вскочил и бросился бежать  к спасительным развалинам на улице.
Изо всех сил я рванул по площади прямо к зенитке, понимая, что там мое спасение. Я бежал намного быстрее ранее погибших связных и достиг разбитого орудия прежде, чем вокруг зацокали пули. Взмахнув руками, я упал на бок как можно ближе к мешкам с песком, окружавшим разбитую зенитку. Фрицы прекратили стрелять, решив, что я «готов». Я лежал неподвижно какое-то время, а затем вскочил и бросился бежать  к спасительным развалинам на улице. Мне казалось, что ноги меня не слушаются и бегу я очень медленно. Добежав до конца площади, я споткнулся о камни и упал, но перекатившись, все же успел укрыться от выстрелов.
Задание я выполнил и приказ доставил командиру группы, но меня не покидала мысль, что возможно, следом за мной был послан еще связной – ведь все думали, что я погиб. И этот связной мог погибнуть на  проклятой площади. Если бы я не схитрил, на том свете мы бы встретились…
Этим же днем два танка моей роты были отремонтированы. Танк, который мой экипаж вместе с ремонтниками восстановили за два дня, была почти новая «тридцатьчетверка» с 85мм пушкой. В броне в отверстия от  снарядов были забиты кувалды – быстрое и правильное решение. Хотя бойцы пролили не один десяток ведер воды в боевых отделениях танка, все равно везде были следы крови. Но мы и не такое видали, и нас этим не смутишь. Теперь моя рота состояла из трех танков. Надо сказать, что в это время в бригаде осталось пригодными к бою всего 20 тридцатьчетверок и несколько самоходок, а в батальоне -  11 исправных танков.
Рота в составе батальона сразу же вступила в бой наТренер-штрассе. Со всех сторон по нам и пехоте били минометы и артиллерия. Из подвалов разрушенных домов вылетали “фаусты”, поражая танки.Это был почти разгром и комбриг отдал приказ свернуть со “штрассе” к Фридрикс-парку. Но и там мы встретили яростное сопротивление. Батальон был вынужден занять оборону.
что я «готов». Я лежал неподвижно какое-то время, а затем вскочил и бросился бежать  к спасительным развалинам на улице. Мне казалось, что ноги меня не слушаются и бегу я очень медленно. Добежав до конца площади, я споткнулся о камни и упал, но перекатившись, все же успел укрыться от выстрелов.
Задание я выполнил и приказ доставил командиру группы, но меня не покидала мысль, что возможно, следом за мной был послан еще связной – ведь все думали, что я погиб. И этот связной мог погибнуть на  проклятой площади. Если бы я не схитрил, на том свете мы бы встретились…
Этим же днем два танка моей роты были отремонтированы. Танк, который мой экипаж вместе с ремонтниками восстановили за два дня, была почти новая «тридцатьчетверка» с 85мм пушкой. В броне в отверстия от  снарядов были забиты кувалды – быстрое и правильное решение. Хотя бойцы пролили не один десяток ведер воды в боевых отделениях танка, все равно везде были следы крови. Но мы и не такое видали, и нас этим не смутишь. Теперь моя рота состояла из трех танков. Надо сказать, что в это время в бригаде осталось пригодными к бою всего 20 тридцатьчетверок и несколько самоходок, а в батальоне -  11 исправных танков.
Рота в составе батальона сразу же вступила в бой наТренер-штрассе. Со всех сторон по нам и пехоте били минометы и артиллерия. Из подвалов разрушенных домов вылетали “фаусты”, поражая танки.Это был почти разгром и комбриг отдал приказ свернуть со “штрассе” к Фридрикс-парку. Но и там мы встретили яростное сопротивление. Батальон был вынужден занять оборону.

“... Батальон наступал по Тренер-штрассе, свернул к Фридрикс-парку и занял оборону. Противник по улицам вел огонь  из орудий прямой наводкой, кроме того из окон домов применял  “фауст”. В результате этого боя имеются потери: В матчасти: Сгорели танки №№ 204,211,218,214. Потери в личном составе: Ранено =5 чкловек, сгорело =14 человек, из них офицеров =2. Батальон у Фридрикс-парка занимал оборону до 28.04.45г....” (Из журнала боевых действий 142 батальона.)

 АЛЕКСАНДЕР-ПЛАЦ. 28 -29 апреля 1945года.

Вечером батальон переподчинили в распоряжение 608 стрелкового полка 146 стрелковой дивизии с задачей 29 апреля войти на Александер-плац и занять метро и церковь на ней.
Вместе с подразделениями 146 стрелковой дивизии, мы сменили перед площадью Александер-плац первую штурмовую группу и после короткой, но очень мощной артподготовки вступили в бой. Все здания на площади были основательно разрушены и серьезного сопротивления здесь не ожидалось.  Но как только наши танки появились на площади, справа, из-за здания Полицай-президиума ударили пушки. Шедший первым танк нашего батальона был сразу же подбит и остановился. По пехоте со стороны станции метро ударили пулеметы.
 Наши артиллеристы выкатили штурмовое орудие большого калибра и, сделав несколько выстрелов, отчасти подавили сопротивление. Воспользовавшись этим, нам удалось отбуксировать подбитый танк с площади. Артиллерия развернула еще одно мощное орудие и стала разбивать окна-амбразуры первого и подвального этажей домов, примыкающих к метро.
После повторной артподготовки, пехотинцы штурмовой группы бросились в атаку и, ворвавшись в здание метро, начали бой с немцами, а мы, взяв на броню десант,  завязали бой у здания Полицай-президиума…
К 22.00 мы уже полностью контролировали и здание метро и здание церкви на Александер-плац.
В батальоне в этом бою были потери: сгорел 1 танк, два были подбиты. Сгорели сержант и командир танка. Ранено было три сержанта и два офицера.
30 апреля батальон поступил в распоряжение 941 стрелкового полка. Были сформированы две штурмовые группы. В нашей группе была моя рота из трех танков, взвод пехоты и два легких орудия.
Мы должны были подавить очаги сопротивления на Линнен-штрассе и Мюнне-штрассе.
Одна штурмовая группа должна была подавить очаги сопротивления на Линнен-штрассе, вторая, в которую входила и моя рота, на Мюне-штрассе. В результате боя один танк моей роты был подбит, члены экипажа ранены. Но нам совместо с пехотой и артиллерией удалось уничтожить самоходку, полевое орудие, несколько пулеметных точек и до 30 немецких солдат и офицеров.
Наш батальон получил задание очистить Пренцлауер-штрассе. К ночи 2 мая обе штурмовые группы соединились и заняли позиции возле перекрестка  Мюне-штрассе и Пренцлауер-штрассе, полность контролируя и перекресток и обе штрассе.
В 24.00 1мая батальон получл боевую задачу совместно с пехотой и артиллерией очистить от врага Дирксен-штрассе, прилегающую к железной дороге и Александровскому вокзалу. К утру задача была выпонена.
В 12 часов 2 мая нам объявил комбат, что гарнизон противника в Берлине прекратил сопротивление и капитулировал. К этому времени стрельба в нашем районе почти прекратилась.
 Кроваво-грязное пятое время года заканчивалось, наступала весна…
“За мужество, отвагу, умелое управление танковой ротой в боевых действиях при штурме Берлина… Касинова Ивана Афанасьевича наградить орденом Отечественной войны 1 степени.”  (Из наградного листа на Касинова Ивана Афанасьевича).

P.S. В 60-е годы боевой статус ордена был изменен на общегражданский.