Посвящение
Маленькая медсестра японка завершила стандартную процедуру с уколами и капельницей, стараясь не думать, что она не может побороть в себе несколько противоречивых чувств – брезгливость с примесью злорадства и судорожной совестливости с привкусом тревожной надежды (она снова встретилась с ним – с её бывшим возлюбленным американцем).
Он же ощущал только растерянность и одиночество, отягощенное болью от отравляющих антибиотиков и саднящих трубок, что вытягивали с тела дрянь после спасения от смерти (только физической, морально он увидел отягощающий вакуум, тёмный и обжигающий расползающимися масштабами – всё прошлое просилось назад, но он не мог к нему прикоснуться).
Она внимательно ещё раз посмотрела на фотографию в медицинской карточке бывшего (столько времени прошло, а он остаётся красивым и чарующим, но, конечно же, у него не могло не быть женщины, которая удостоилась не просто "одного свидания"). " Почему я ревную, почему мне кажется, что лучше б я никогда его снова не видела? " (девушка едва не плакала и не порывалась уйти и не возвращаться).
"Что за сестра, почему она меня ненавидит? " – мучился в то же время он, безуспешно пробуя открыть для себя заново в памяти, казалось бы, уже знакомые чёрные её глаза и бледноватый оттенок худенького круглого лица, обрамленного белоснежным чепчиком медсестры. "Это Кицуми? Неужели она такой стала? " – с манящим облегчением он едва ли не ощутил снова близость её губ, что в момент их последней встречи так и не решился поцеловать. "Помоги мне... " – позвал он её во сне, в полудреме провожая маленькую хрупкую её фигуру, проверяющую ночью почти заброшенный коридор.
"Прости, Майкл, я не могу понять себя! " – словно отвечала она ему взглядом, на следующее утро мягко-извиняюще вытирая ему уголки рта после мясного пюре на завтрак, цепляясь за тишину и опущенный взгляд, желая остановить в них миг. Но капельница предательски нарушала её темно-алыми каплями, чуть слышно шуршавшими по старым аппаратам, и мимо вольные судороги боли вынуждали её глаза осторожно касаться контуров его тела и лица. "Снисхождение и сострадание, ну встретились мы снова, ну и что, это ничего не значит – он мой пациент, я его сестра. " – одернула она себя и, с успокоением прислушавшись к этому профессиональному внутреннему пришпориванию, завозилась со сменой бинтов и вытирании пота.
"Она не забыла! Моя лисичка! " – ликовал про себя Майкл, послушно выполняя её просьбы и рассказывая, как он себя чувствует, думая лишь о том, как так вышло, что их то свидание не закончилось ничем: ни признанием, кто кого любит или нет, ни назначением нового, ни банальными обниманиями; что вообще за нелепое то было предприятие: они просто прошли мимо друг друга словно по улице, соединявшей их дорогу с учебных заведений, обменялись записками по общим вопросам общих знакомых, кажется, они ещё прошли на одну остановку, но не обыкновенных кафешек и кино, ни мишек и цветов в подарок, ни обмена телефонами даже. По наводке друзей их указали друг на друга и сказали что делать. Что бы они делали потом вдвоем? Ничего.
Ничего? Откуда он тогда вспомнил с трепетом вырвавшиеся из его сердца про себя ласковое прозвище для неё, которое он дал ей, наблюдая в одиночных прогулках за её кормлением парковых белочек? Или он бредил о ней, представляя себя рядом с ней в минуты пересечений в городской столовой уже тогда? "У нас может что-то получится? " – он с упоением отдался мечте, со смущениям не зная, скрывать ли ему волнение, как только она к нему подходила, или нет.
"Он что-то задумал со мной! " – легонькой дрожью стеснения Кицуми и мягко провела по его бедру, старательно незримо прописывая содержание послания ему, что она передумала давать ему тогда, просто потом порвав: "Я не знаю, правда ли я слышала от тебя, в разговоре с твоим другом мимоходом, о других отношениях до меня, потому я сомневаюсь, что ты со мной не от всего, чего угодно, кроме чувств, и что ты не жалеешь о своём прошлом втайне порой, буду ли я вправду всю жизнь единственной для тебя после него – не знаю... Я не знаю! ".
"Конечно, я жалею о прошлом! – прочла бы она в дневнике, что он вёл потом после их встречи, осознав, как ему показалось, что они больше не увидятся. – Знал бы, как тебе всё сказать, я ни за что бы тебя не отпустил просто с той дурацкой тетрадкой от непонятно кого-то и зачем. Всё, что было, его теперь как будто нет, меня съедает пустота без тебя, был уверен, что мы и дальше можем встречаться порой с знакомыми и видеть друг друга, а я потом возвращаюсь в места, где обычно ты шла домой – тебя нигде нет. И меня тоже – мне тягостно что-то распутывать клубок воспоминаний и не сомневаться, что это просто плод моего воображения, с чего я взял, что мне надо открывать чистый лист в моей жизни, он так и молчит белой страницей без тебя! ".
Юноша с усилием потянулся поближе к ней, чтобы она не убирала руку и не прекращала его гладить. Он никогда прежде не ощущал её касания, кроме как во сне (маленькая и кажущаяся на расстоянии полувоздушной и сотканной из лунного цвета с оттенком розовых лепестков девушка в его глазах вдруг превращалась в огромный, непреодолимо притягивающий к себе мир, дышащий и тёплый, мягкий и просто сводящий с ума по гладкости). Он так и знал, что у неё нежная и пугливая кожа (в сновидениях она сразу чуть старалась скрыться за дрожью и румянцем, едва заметным, как если б лучик заката затаился в его глазах и губах, в его руках, притихло-с ошеломленным восторгом жаждущим приоткрывать для себя её глаза и губы, её руки, лёгкое дуновение не то грёз, не то желания, не то ночи чуть будто отодвигало и сейчас наяву края её белого халата-платьица в пересечении шеи и плеч, тени и блики полумрака палаты дразнили отобрать каждый контур её спины, талии, живота и бедра). От осознания этого пальцы Майкла нервно за перебирали простынь, он был связан всякими катетерами и капельницами, перевязками и швами.
Он даже не помнил, отчего оказался на койке, кажется, вырезал больную почку, продавал? Зачем? Не для Кицуми ли? С работы на работу перебиваться ему надоело, психовать с тупыми тестами на безразлично-скупых собеседованиях, а бросить к её ногам всё, что она захочет, хотелось. Или у него от безумия тоски развились множественные зависимости просто, а усердный бизнес-план и попытки были только в его голове, чтобы не видеть обывательства серости дней их соревнования в скорости добивания его организма.
Что же тебя довело до такого? – медсестра снова постаралась простить и отпустить всё неудобные напоминания о прошлых связях внутри их истории, это действительно не имело значения – любопытство милосердия все испытующе вглядывались в осунувшееся лицо и искалеченное тело (её любовь, несомненно, уже не будет прежней, а ведь когда-то... Она чуть отвернулась, делая вид, что записывает его показатели, чтобы он не видел её слез (черноволосый, кареглазый, сияющий улыбкой и яблочками крохотных щёчек парень со своего внутреннего личного солнышка на фото, такого далёкого теперь, стал мужчиной обычного разбитого подземелья круга общества и долгов).
– Майкл? – она вздохнула и после молчания, собралась с духом заговорить с ним. – Тебе больно?
– Нет, спасибо! – прошептал в ответ собеседник формальную, не должную вспугнуть их разговор, чуть не задохнувшись от неожиданности радости (он услышал её голос снова, тихий приятный перелив мелодии сказки). – Кицуми...
Но продолжения общения во время завтрака со звуком так и не получилось, только мыслями и взглядами с притихло-заново знакомившими их друг с другом, как в первый раз вновь, дотрагиваниями ее до волос, до вен, до сердца (он не видел больше, что это стандартная работа по проверке здоровья пациента, что это железо в форме иглы, в форме кругляшок, молоточков, что-то ремни в виде жгутов, марлей, валиков, лёд, дискомфортные жидкие лекарства и таблетки, вызывающие послабление всех систем организма). Для него это было только шанс возобновить ниточки с её душой.
Майкл и Кицуми устали обманывать себя и друг друга в том, что они медсестра и больной, случайные посторонние уже на ужин, когда девушка пронесла в палату маленького-маленького белого плюшевого тюлененка и положила рядом с подушкой и запиской: "Он просит тебя поправляться скорее ;)".
Юноша осторожно взял игрушку с бумажкой, с каким-то потаенным рефлекторно-маниакальным бессознательным поиском догадок относительно её духов или лакомств, что хрупким шлейфом сладко-мягкого аромата кокетливо закрадывались в мозг. Сладкое ему точно пока долго нельзя, но он уже как будто попробовал самые вкусные конфеты в мире. Как только боль отпустила, он с трудом приподнялся и достал бумагу со столика и ручку (она оставила для него или просто забыла? – рассудок некоторое время отвлекался на разгадку этой тайны). Но тотчас его сокровенная мысль сама напивалась собой: "Передай ему :), что я... не хочу больше с тобой расставаться! ".
В предвкушении того, что она увидит его откровение не давала уснуть ему, купая в едва осязаемых картин: он выпишется с больницы, попросит, наконец, её контакты и отправил романтичный пост в сети или курьером пошлёт ей кольцо (он сам нарисует эскиз и подберёт оправу из лунного камня, а в сердцевинку – нежно-розовый веер-цветок). Он отпил воды, что показалась ему вином и погрузился на подушки, ему было тепло и воздушно, точно вместо подушки он обнимал её.
Поправив ему одеяло, девушка наткнулась на послание. Кицуми тихонько-быстро вышла, закинувшись, как для забытья, заполнением журналов, проверкой напоминаний, пересчетом лекарств; неумело-старательно избегая простой цепочки: да не было у него никого после тебя, значит, раз он от одного твоего прикосновения, (пускай всякий скажет, что дежурного, чтоб морально поддержать), делает тебе, в сути, предложение руки и сердца! И как вам теперь с этим быть? – тотчас спросилось у этого эха с трепетом – что тебе мешало не гладить его, хотя б с точки зрения всех рисков впоследствии от противоположности пола, а ему не принимать, не ждать, не ловить каждое твоё движение? Но уже всё случилось между ними, слепая глупость отрицания только всё усугубляет. "Скажи ему" – сопел носиком тюлененок без слов, оттеняя ресницы юноши, готовые открыться от веяния её близкого дыхания.
Диагноз Майкла шёл на поправку бодрящими цифрами анализов, уверенно поднимающимся графиком динамики, но смена медсестры проходила, а через несколько часов она уйдёт в отпуск, её сменит другая нянечка, а после он пойдёт в другое отделение, выпишется, вернётся к жизни... Пару цифр или букв её ника соц. сети свяжут их сильнее, возможно, навсегда. Но... Она почти не могла осознавать реальность от единственного внутреннего биения страха прошлого, душившего будущее, руками опасений предательства, опасений недосказанных ситуаций, неправильно оцененных взглядов; она шептала одно: "Прости". Ей было сложно до боли довериться его отчаянной страсти, гипнотическим образом доносившейся до неё телепатическими догадками, "У меня другой! " – хотелось соврать и уже растворить невидимкой сомнения в себе и в нём, тогда они точно будут чужими, после возможной ссоры.
А если он её снова станет преследовать в воспоминаниях, в снах, мимоходом будет проходить мимо нее искать старых приятелей, о которых она почти не помнит, да и понимает, что у всех уже свои и другие заботы. "Я боюсь нашей любви! " – вот это уже честно написать, но как такое написать? Такое даже думать страшно! С курсов медицины она слушала психологию, порою размышляла о психике разных полов с позиций разных отношений между ними, но.. Это не помогло ей, раз она не может справиться с поклонником. С ухажером! Тем, кому, как правило, всё рады и только наслаждаются по максимуму и со скоростью и без стеснения; Кицуми смотрела на себя со стороны незримо и крутила пальцем у виска с напрасными увещеваниями: "Ну напиши ему то, что он ждёт, что ты не забыла, этого достаточно. Он не кусается! Ты боишься, по факту, знакомого мужчину, что максимально старается смягчать свою природу для тебя, и, вероятнее всего, для тебя одной; возможно, даже с тех пор, он мог приукрасить действительность для своих друзей, не думала, нет? Ты дура совсем что ли?!".
Майкл во сне часто задышал и заметался в кровати. Он дрожал. Она тоже вздрогнула и оглянулась на него. Юноша на миг превратился в ребёнка, сиротливо жавшегося к похожей на маму приятной девушке, что обращается хорошо, кормит кашкой и укрывает одеялком. Интересно, какие она будет покупать комбинезончики с ушками и какие пюре будет давать их ребёнку? Сможет ли она любить его и малыша от него всегда и без терзаний их и себя накручивагием внутренних противоречий между иллюзиями и разочарованиями? Машинально её руки бесшумно вводили физраствор нужного состава и приоткрыла окно. После этого сон больного успокоился. Но это не сняло тревоги с Кицуми: может, это было не самочувствие, а следствие их мистического проникновения друг в друга, которое с каждой минутой становилось сложнее контролировать...
"Как давно мне хотелось тебе сказать:... " – проснувшись, прочитал юноша, сев в смятении: пришла сестра новая, юная симпатичная негритянка, не значившая для него ничего, кроме говорившей и проводившей дежурные процедуры, что предупредила о том, что переведут, потом выпишут, так передала Кицуми, которой "пока не будет больше". Сменившая нянечка шутила, суетилась, флиртовала. Но причины и мотивы её поведения никак его не волновали, он не обратил внимание, что ему теперь осторожно дали кусок сахара к чаю, что сняли всё выпивающие кровь во всех смыслах трубки, ссаднившие нити и катетеры, он мог встать. Он заходил по коридору, не веря в то, что его любимой нет. Ни на посту, ни у других пациентов, ни мимо проходившей по коридору.
"Что же ты хотела мне сказать, моя лисичка?.. Где ты? " – притихло только и спрашивал себя Майкл, возвращаясь в палату после безрезультатного поиска и ожидания её шагов навстречу вдали, её близкого дыхания и тепла контуров в темноте, вспоминая вновь и вновь их, как в первый раз, снова...