Все современные историки – доморощенные и забугорные, со степенями и без – только тем и занимаются, что выдумывают всевозможные небылицы-нелепицы о днях давно прошедших, да с казуистическим сладострастием опровергают один другого. А наука в своём развитии продвигается столь стремительно, что в скором времени мы, возможно, будем наблюдать на экране ноутбука любой эпизод истории, который покажется нам интересным. Со всей правдой и подробностями. Растёт же где-то будущий лауреат Нобелевской премии!
Ну, а пока этого нет, перенесёмся при помощи своей фантазии в давно прошедшее время. А именно, в 1831 год. Итак, Париж. Полдень. На узкой тихой улочке, что наряду с другими устремляется к Орлеанской площади, стоит двухэтажное строение, первый этаж которого занимает издательство, а полуподвал – типография. Мысленно раздвинем толстые стены и окажемся в просторном помещении, в котором возле высокой декоративной пальмы за столом друг против друга сидят двое мужчин. Перед ними бутылка вина и бокалы. Мужчина, что слева, очень крупный, в густых бакенбардах, лет пятидесяти пяти. Это господин Рене Бернар – хозяин издательства и типографии. Напротив его на высоком стуле восседает миниатюрный господинчик Жан-Клод Дюбуа. Он примерно того же возраста, что и Бернар, и приглашён сегодня по очень важному делу. А именно: примерно через час-другой здесь должна появиться писательница-романистка на предмет заключения очень значительного дополнительного тиража недавно вышедшего романа. Довольно пухлый по объёму её фолиант, в котором щедро рассыпаны по всем страницам всевозможные фривольные любовные истории, был очень благосклонно принят читающей публикой. Особенно женской её половиной. Книга разлетелась буквально в несколько дней. Ко всему прочему автором романа оказалась дама ещё и чрезвычайно требовательной, очень энергичной и не лишённая деловой и финансовой смекалки. Словом, для того, чтобы иметь с нею выгодную для себя беседу Бернару потребовалось подкрепление в лице Дюбуа, юриста по профессии и большого доку в своём деле. Бернар не в первый раз обращается к старому приятелю за помощью. А пока они коротают время за беседой, да за славным вином. Жизнь так прекрасна!
Дзинь-дзинь! – раздался звон колокольчика на входной двери. Бернар недовольно поморщился, но встал и пошёл открывать. Дюбуа не увидел лица пришедшего, так как Бернар заслонил его своей необъятной фигурой. Более того, Бернар не пригласил гостя пройти в помещение, а выслушивал его стоя в дверях. О чем они беседовали было неслышно, но Дюбуа уловил просительный тон пришедшего и раздражительный хозяина. Беседа не получилась продолжительной. Посетитель ушёл, а Бернар захлопнул дверь и вернулся к своему месту. В руках его была кипа листов плотной бумаги. Он небрежно бросил её на спинку дивана. И очень неудачно. Листы посыпались на пол.
– О, чорт! – воскликнул Бернар, но не стал подбирать их, а только махнул рукой.
– Кто это? – спросил Жан-Клод.
– Да, понимаешь, Клод, – с досадой промолвил Бернар, – этот бездарь уже достал меня! Он из начинающих, так сказать. Приехал не знаю откуда. С заметным акцентом. В Париже всего два месяца, а уже возмечтал покорить здешнюю публику... Ну, напечатал я его пару раз! И что? Лежат эти опусы в магазине и никто их не покупает. Я ему сейчас сказал: «Хорошо, я приму ваш новый заказ, но учтите: если результат окажется прежним, я не гарантирую дальнейшего с вами сотрудничества»... Я понимаю, конечно, что он автор, а я издатель, и, как говорится, обязан, но ... стоит ли на это, дорогой Клод, тратить драгоценное время?!
– Он что, поэт?
– Да какой там поэт!.. Композитор.
И Бернар с комичным значением скривил губы.
– Поиграл он мне в прошлый раз. (Бернар кивнул в сторону стоящего у стены пианино). И ты знаешь, Клод, я небольшой знаток в музыке, но уж в этом-то случае с уверенностью заявляю, что этот господин, этот молодой человек, увы, отнюдь не Моцарт! И даже не Бетховен... В писательских кругах таких называют графоманами. Думаю, что и в музыкальных также.
Бернар был доволен тем, как сказал, и наполнил бокалы.
Дюбуа усмехнулся.
– Так, говоришь, композитор?
– Композитор, композитор ... – махнул рукой Бернар.
– Молодой?
– Лет двадцати.
– А вот теперь послушай, дорогой Рене, что я тебе скажу... Представь себе, что этот молодой человек, бездарь, как ты изволил выразиться, окажется талантливым, будет много работать, со временем станет известным, знаменитым. Великим, чорт подери! Они все, эти великие, так начинали. И этот, может быть, не исключение. Уж поверь мне... Как, говоришь, его фамилия? Я, пожалуй, запишу на всякий случай.
– Да не помню я его фамилию! – воскликнул Бернар. И знать не желаю... А, впрочем, раз ты настаиваешь, изволь ...
Он встал, подошёл к рассыпанным листам, долго всматривался в них, потом с трудом нагнулся, поднял один, вероятно титульный, поднёс его к глазам и сказал:
– Фредерик Шопен.