А по стеклу вода струится,
Ночная тёмная вода,
Взгляд не задерживает лица,
От всполоха засеребрится
Оклад пакетного гнезда.
И не молюсь, и не икона,
Зову и верю иногда,
Ещё, уже, была знакома…
Жду. Ожидание – не кома,
Живая - мёртвая вода.
Коснусь ночных моих прискорбий
И капли вниз стекут с руки,
Дно чёрной ямой тело горбит,
Вода совсем не долго помнит…
Всплеск капель, легкие круги.
Дни, словно столбики - ограда,
Темь каждой ночи - крик - проём,
Чуть слышно эхо, память - вата,
Не выбивается из ряда,
Из ряда вон - за окоём.
Вода дорожками слезится:
Перед зарёй легла роса.
Ночь - чёрная большая птица…
Что видим мы, когда не снится?
У окон потекли глаза.
Он проснулся словно вышел из плотной темноты в свет, не на свет как принято говорить, а в поток света. Глаза ещё не открыты, а ощущение полёта в световом облаке полное. Слышен плеск воды, тихие всплески озёрной воды, отличающиеся от равномерного шума морского прибоя - «камерный» прибой.
- Какое озеро?!
Глаза наконец разлепились. Свет пропал, за окном пасмурно, всплески пошли по затухающей. Видимо только что закончился сильный короткий дождь, которого он не слышал, но который его разбудил. С примыкающей к окну крыши гаража стекала вода и эти звуки отдалённо напоминали: озеро, камыш, лёгкую рябь волн, на берег натыкающихся и от него брезгливо отталкивающихся.
Селигер.
В то утро, полное света, глаза после сна распахнулись, чтобы он увидел в выходящей из воды ранее малопримечательной девушке красоты: влажной розовеющей от солнца кожи,
ложбинку груди, в которую из ямочки под подбородком тонкими струйками стекала вода, колен попеременно неторопливо поднимаемых водой до уровня бёдер и также неспешно водой прикрываемых.
Она выходила из воды медленно, совершенно не осознавая, что плавность, неторопливость её движений органично вписываются в лучи восходящего солнца, в мерное колыхание окружающей воды, пропитываются воздухом, запахами ила, осоки и камыша.
Вода и воздух – краски импрессиониста, делали её красивой и совершенной.
Вода… Как много места она занимает в нашем сознании. Мы то и дело используем её ипостаси для выражения своих мыслей, и они точно воспроизводят, наши ощущения.
Всё течёт всё изменяется. Одно перетекает в другое.
Заседаем воду льём. С её лица воду пить.
Вода пробьётся куда захочет.
В воде – жизненная основа и начала, в женщине также зарождается жизнь. Вода как и огонь может быть тёплой, но тепло воды - приобретённое, а огонь тепло создаёт. Огонь собственно женщина, а вода её естество, и ещё вода принимает форму сосуда, в который её наливают.
Он не удержал возле себя эту девушку, не стал для неё сберегающим сосудом, не смог, не успел в полной мере воспользоваться теплом огня её любви.
Пока они возвращались из поездки на Селигер он жил бенефисом её выхода из озёра на берег, отделиться от этого впечатления у него не было ни сил, ни желаний.
Увлёкся сам, её увлёк легко. У него была семья, две дочки, у неё первая любовь.
Он верил сам и её убедил, что жена получит отдельную квартиру, тогда он сумеет сделать так, что семья не распадётся на две ненавидящие друг друга части, но разделится. Для детей новое жильё - отвлечение от кризиса отношений родителей, для него возможность показать, что папа всегда с ними, помогает переехать, обосноваться, обустроиться, и как прежде будет в их жизни единственным и близким. Психологические травмы затянутся. Девчонки поймут, что папа и мама их любят, хотя и не ладят друг с другом.
Всё течёт всё меняется, одно перетекает в другое, но в решете воду не удержишь.
Дом для жены строился долго, время текло быстро, отношения вроде бы не менялись, сохранялись тепло и нежность, но где-то в потаённых уголках, неосознанно, накапливалась усталость ожидания.
Вода камень точит, под лежачий камень вода не течёт.
Вчера был их последний вечер. Они любили друг друга жадно, страстной, ненасытной близостью, убивая надежды прошлого. В пламени страсти должна была сгореть нежная чувственная любовь. На этом пепелище она начнёт строить, новую, может быть не столь безрассудную как первая, более сдержанную, даже с примесью расчёта, но надёжную любовь – основу семьи. …Пир на поминках.
Ещё вода – это слёзы.
Она плакала, плакала тихо и беззвучно, лицо менялось, то кривилось становилось некрасивым, то приобретало такое утончённое выражение горя, что проступало нечто неземное.
Слёзы – прозрачные краски, горе – иконописец.
Горевать рядом было невозможно. Помочь нечем. Его присутствие только усугубляло её боль. Что-то промямлил – то ли извинился, то ли попрощался… Ушёл.
Дома, измотанный изнуряющей цепью воспоминаний кое-как расстелил постель. Лёг и уснул чуть ли не мгновенно. Сон начался так, будто кто-то включил трёхмерный проектор. Он оказался в воде, не на поверхности реки, пруда, моря, а внутри огромного объёма воды, обнажённый, отчаянно барахтающийся.
Вода противилась его беспокойству. От судорожных движений отделилась мысль: «Вода приобретает форму сосуда, в который она заключена, а сейчас работает принцип рефлексивности – тело должно приобрести форму предлагаемую водой, его хаотичные движения этому препятствуют.» Ещё вспомнилось изречение Леонардо да Винчи: «Воде дана волшебная власть стать соком жизни на земле.»
Он прекратил барахтаться рот приоткрылся и теперь уже тело стало сосудом. Постепенно вода и тело, тело и вода нашли гармонию формы и содержания.
Сон исчез.
Нет, он не проснулся, пробуждение будет утром – пропало изображение.