На холодном булыжнике шевелилось серое пятно из воркующих голубей. Голодные, суетливые, беспринципные они ждали своих редких крох. Шаг и чья-то нога грубо вторглась в их пернатую идиллию. «Гуль-гуль!» — сердито ворчали они, сверху прицеливаясь к странной процессии под собой.
Группа китайцев торжественно несла на руках бледного старика в чёрном костюме-тройка. Их желтоватые пальцы надёжно удерживали безжизненное тело над головами. Впереди всех семенила миниатюрная китаянка. Гордый прищуренный взгляд. Поджатые губки. С блаженным видом она прижимала к груди чёрную кепку.
Бабушки крестились. Дети тыкали в них пальцами. А какая-то пучеглазая собачонка даже попыталась укусить одного из шествующих за ногу. Но уверенным пинком отскочила, как мяч-пищалка.
Процессия остановилась перед массивным кубом из красного гранита. Ступенчатая вершина. Над входом на чёрном лабрадоре краснела сакральная надпись: «Ленин».
— Лингдао бэи тола! — размахивала китаянка кепкой перед самым носом часового. — Тьень си!
Толпа уже собралась занести тело «вождя» в его усыпальницу, но им преградил путь комендант, вышедший из мавзолея. Негодование. Китайцы возмущённо щебетали. Кричали. Стремились прорваться внутрь. «Наш старик на месте!» — пытался убедить их комендант. Безуспешно. Туристы переходили на ультразвук.
— Ах, вот ты хде, собака плэшивая! — раздался позади голос с сильным грузинским акцентом. Толпа обернулась. На нах смотрел, пошатываясь, Сталин в парадном костюме и пыхтел трубкой.
— Отошёл на мэнуту по нуждэ, а он уже катаэтся на чужих руках. Паршивэц! — Сталин подошёл к китайцам и дёрнул Ленина за галстук. Тот повалился на каменную плиту. Толпа ахнула и застыла в ужасе.
— Вставай, картавый! — Сталин принялся лупцевать Ленина по щекам и тот очнулся.
У китайцев глаза полезли на лоб. Девушка с кепкой пискнула, как мышь и потеряла сознание. Некоторые упали на колени. Склонили головы. «Вождь» недовольно бурлил, как водяной бойлер. Он кое-как поднялся, цепляясь за товарища Сталина. Затем они в обнимку, пошатываясь, стали удаляться. Тут Ленин резко обернулся.
— Революции не будет! — прокартавил он заплетающимся голосом и побрёл дальше, спотыкаясь о собственные штаны.