Карлсон хлопнул в ладоши и создал видеооблако, в котором изобразилась физиономия говорящего – в высшей степени подозрительная и противная. Мы, разумеется, догадались, что это и есть тот самый Роркан с Бразеведры.
Васечкин поздоровался с "подозрительной физиономией", и они снова забалалакали по-непонятному, но теперь уже на троих. Мне даже подумалось, что это болезнь такая: как только кто-то заговорит с Васечкиным, то сразу цепляет от него заразу с симптомами переизбытка ума.
Я решил не вмешиваясь в трёхсторонние переговоры на высшем уровне, вести себя благоразумно и держать по возможности язык за зубами. Строил периодически умную физиономию, всецело доверившись авторитету своего головастого дружбана, и поддакивал всякий раз, как тот открывал рот. Повышал таким образом его реноме в глазах двух других переговорщиков, решив, что в данном случае это наилучший из способов, как я могу ему посодействовать.
Этот Роркан, если честно, приятных эмоций у меня не вызвал. Внешность выдавала его с головой. Он был типичнейшим представителем касты бессовестных и вороватых пройдох – дельцом-инопланетянином с тремя головами, на каждой из которых торчало по паре рогов.
По головам его ползали змеи, бездарно изображая волосы. В одном из лбов дымилась дырка от пули, полученная предположительно в стычке с космическими рэкетирами. А в глазах горела огнём перечёркнутая сверху вниз американская буква $, символизируя бескомпромиссную жадность и всеобъемлющую любовь к денежным единицам.
– Я согласен помочь вам вернуть ваш базовый облик, – обнадёжила одна из голов Роркана, – вывести из системы анархоморфных миров и доставить на родную планету.
– Во сколько обойдутся твои услуги? – деловито полюбопытствовал Васечкин.
– Я в курсе того, что вы на мели, – ухмыльнулся Роркан в высшей степени подозрительно, – но войду в ваше бедственное положение и предоставлю рассрочку выплаты долга за небольшие проценты. – В его руке возник голографический маркер. Он написал им в воздухе требуемую за услуги сумму, со множеством нолей на конце.
– Грабёж средь бела дня! – возмутился Васечкин. – За такие бабки можно планету купить! Такую, к примеру, как наша Земля. С семью миллиардами работящих рабов и набитую под завязку полезными ископаемыми. Мы отказываемся от такого счастья, ищи лохов в другом месте.
– Вытаскивать клиентов из передряг, подобных вашей, занятие совсем не простое, – попробовал вразумить его Роркан. Он нацелился нагреть на нас жирные барыши и отступать без боя явно не собирался. Американская буква $ блеснула в его зрачках особенно алчно, и Роркан добавил: – Это очень ресурсозатратная операция! А ресурсы в наше меркантильное время ой-как не дёшевы.
Васечкин решительно помотал головой:
– Только через мой труп!
– Мой юный друг не имел ввиду полномасштабный отказ от ваших драгоценных услуг, – спешно вмешался Карлсон, попытавшись смягчить накалившуюся ситуацию, – он только дал понять, что запрошенная сумма, на его взгляд, чересчур завышена. Неплохо было бы её уменьшить. На порядок или даже на два.
– Тогда наймите космического бомжа за буханку космического чёрного хлеба, – сострил Роркан в отместку. – Возможно этот пресловутый бомж снисходительно пойдёт вам навстречу. Киньте ему ржавый гривенник, и он, разумеется, вытащит вас из жопы мира, в следствии острого желания опохмелиться.
– Я всё сказал! – отрезал Васечкин, имея в виду, что перепалка с соревнованием в остроумии на этом завершена и тема разговора исчерпана, по причине несогласия одной из сторон стремиться к консенсусу.
Карлсон расстроенно махнул рукой, оборвав соединение. Изображение с тремя головами Роркана растворилось в воздухе.
– Ну, и что это было? – я встал руки в боки, требуя от Васечкина как минимум объяснений. – Ты совсем с головой поссорился? Этот Роркан был нашим единственным шансом выбраться из передряги! Хиханьки да хаханьки кончились, Васечкин, ты сам на этом настаивал! Ты что, решил замуровать нас на веки вечные в этой нововселенской дыре?
Васечкин помотал головой, упрямствуя, как осёл.
– Его условия для нас кабала! – он состроил протокольную физиономию, изображая груз огромной ответственности лежащий на его плечах. – Как ты не понимаешь? Если по какой-то причине мы не расплатимся с этим рогатым мерзавцем в срок, что очень может случится, то угодим за долги на ноль-временную каторгу. Когда Роркану осточертеет ждать возврата барышей с астрономическими процентами, он натравит на нас всепридержащих приставов. Те наложат арест на наши жизни, ввиду отсутствия у нас прочей собственности, а нас самих запрут в ноль-времени и заставят отрабатывать долг по самому унизительному тарифу в чужой реинкарнационной оболочке. Ближайшие три тысячи лет вращать мельничный круг в шкуре осла лично я не горю желанием. К тому же нет никакой гарантии, что этот космический проходимец доставит нас на настоящую Землю, а не на Землю-подделку из параллельной вселенной. Он втюхает нам фальшивку, а расплачиваться за неё мы будем как за подлинник. На одной такой суррогатной Земле мы уже побывали однажды.
– Хорошо, допустим ты прав, – согласился я чисто гипотетически. – А дальше что? Что ты предлагаешь взамен?
– Будем выбираться без посторонней помощи! – постановил смелый Васечкин. – К чему прогибаться под мир, если можно прогнуть его под себя?
– И как мы будем его прогибать? – скептически усмехнулся я. – Как ты себе это представляешь?
– Побродим по окрестностям, исследуем их как следует, – Васечкин почесал репу и задумчиво сплющил морду, придумывая доводы на ходу, в чём я нисколько не сомневался. – Рано или поздно обнаружим элементы цивилизации, и по сопутствующим следам выберемся в окультуренные места без всяких "посредников-благодетелей", снимающих с простофиль последние труселя. А заодно поохотимся, пособираем трофеи. Цефалиды потомственные охотники, им нужно поддерживать форму и время от времени разгонять кислоту по венам в оздоровительных целях.
– Охотятся пока что на нас! – напомнил я. – А кислоту сегодня я итак уже разогнал до первой космической скорости! Гигантская стрекоза едва не откусила мне голову!
Но Васечкин меня не слышал, и слушать, разумеется, не хотел. Он взял всю ответственность на себя и принял решение единолично, выказывая диктаторские замашки. Трындел и трындел на своей волне:
– Для продолжения рандеву в озвученном мною формате нам понадобится дополнительный накопитель жизненных единиц и единиц сознания. Смонтировать такой накопитель технически не получится, у нас нет для этого ни возможностей ни ресурсов. Будем использовать естественную регенерацию и присущую цефалидской расе повышенную психосоматику. Я отращу себе вторую условную голову и буду помещать ментальные трофеи туда. В свою собственную пускать этих паразитов слишком рискованно. А то, чего доброго, сольются с моим сознанием, возьмут над ним верх и заграбастают в своё распоряжение мою жизнь. А мне она и самому пригодится.
Я ни черта не понял из его шизофренической трескотни и не особенно обращал на неё внимание. Но возмущаться не забывал, по поводу свалившегося на мою голову несчастья вляпаться во все тяжкие.
– Какие-то зоны ошибки... – ворчал я себе под нос и махал хвостом, как обозлённый кот. – Ноль-информационные миры... Аморфиты и гигантские насекомые... Кому понадобилось городить такой неслыханный огород?
– Что значит, кому понадобилось? – повысил голос Васечкин, возмутившийся по поводу моего возмущения. – Природа это стихийное бедствие на основе высокоорганизованного рандома! Ты представляешь себе её как нечто целостное и органичное, под контролем гипотетического Высшего Разума, а она, на самом деле, ничем подобным не является. И даже зачатками здравомыслия не обладает. Она совершенствуется методом проб и ошибок - орёл или решка, ноль или единица. Выпадет – не выпадет, совпадёт – не совпадёт. Мир выстраивает мозаику абсолютной гармонии, подбирая друг к другу случайным образом осколки паззла – вот лучшее определение эволюции мироздания.
– Плевать мне на эти паззлы! – я плюнул под ноги Карлсону. – Я выбраться отсюда хочу! Из этого экзотического дурдома!
– Чтобы выбраться, нужно захотеть как следует! – философски заметил Васечкин. – А мы хотим не достаточно хорошо, потому и торчим здесь, как олухи царя небесного.
Он как всегда баламутил воду и усложнял простые вещи до невозможности. Вторую голову ему подавай для ментальных трофеев, одной головы ему мало. Поохотиться, видите ли, ему приспичило на местных экзотических монстров. Миры он под себя прогибает, потому что самому под них прогибаться самомнение не позволяет. Мало ему приключений на задницу, тянет его вляпаться в новые заморочки. Джентльмен удачи хренов, с понтами завышенными не по годам.
– Вообще не пойму, о чём вы спорите? – вмешался вдруг в разговор озадаченный Карлсон. – Нам совсем не обязательно задерживаться именно в этой ячейке матрицы ноль-информационных миров. И совсем ни к чему искать именно тот портал, из которого мы явились сюда. Неподалёку, на обратной стороне этого планетоида, находится ещё один, почти такой же. Вжик – и смоемся отсюда, словно какашки в глубину унитаза под напором струи из сливного бочка. Очень может быть, соседний с этим мирок окажется поуютней того, в котором мы пребываем сейчас. Возможно он встретит нас с дружескими объятиями и материнской любовью.
– Что же ты, бестолочь окаянная, раньше молчал?! – взорвался Васечкин погромче петарды. – Мы тут ломаем голову, а он информацию тихорит! Жизненно важную и особо ценную!
– Вы не спрашивали, я и помалкивал, – пожал плечами обидчивый Карлсон. – Не хотел попасть под раздачу, как уже случалось неоднократно.
– Раз так, то поохотиться не получится, – пробубнил Васечкин с плохо скрываемым сожалением.
Я посмотрел на него внимательней. С чего ему вдруг так упёрлась эта охота? Я не знал причин и не видел поводов, а значит начал подозревать неладное.
– Ты опять воображаешь монстров? – выпалил я и ненароком вспомнил про алюминиевый закрылок, которым давеча шарахнул его по башке. – Генерируешь воображением новую порцию аморфитов или каких-то других гадских тварей на нашу разнесчастную голову?
– Ничего подобного! – задохнулся Васечкин с праведным возмущением. Он, видимо, тоже вспомнил об этой жёстко вырубившей его штуковине и даже почесал в связи с этим пострадавший затылок. – Гигантские муравьи и стрекозы не из моих глюк! Я не какой-нибудь примитив, чтобы выдумывать заурядности, затёртые до дыр ещё фантастами прошлого века. Я придумал бы что-нибудь позабористей!
Аргумент был железным. С таким не поспоришь. Васечкин не примитив, он маньяк головоломных сложностей и сочинитель незаурядных заумностей. Я немного расслабился, вычеркнув лучшего друга из круга подозреваемых.
– На суррогатной Земле, принятой нами за настоящую, мы были первыми "посетителями", – рассуждал он вслух. – А в этом мире кто-то уже побывал до нас. Он, этот "кто-то", населил его тварями из собственной головы, став первооткрывателем этой планеты и первопридумывателем её коренных обитателей.
– Сочинивший такое должен быть начитанным и головастым, – предположил я.
– Скорее наоборот, – не согласился Васечкин. – Эти миры и их обитатели – продукт ума совсем недалёкого. Насекомые – существа весьма заурядные с точки зрения эволюции и строения организма. Они гораздо примитивней млекопитающих по своей природе.
– Это не насекомые! – встрял в разговор Карлсон. – Я поверхностно исследовал их анатомию и генетику.
– Кто же это? – разинул рот Васечкин.
– На-се-ко-мо-я-ще-ры! – просмаковал словцо, произнеся по слогам, Карлсон и растянул улыбку во всю ширину морды лица, довольный произведённым эффектом.. – Нечто среднее между рептилиями и арахнидами.
– Хрена себе! – офигел я.
– Иначе говоря, зорги, – внёс уточнение Васечкин, адаптировав объяснение Карлсона до более популярного в кругу геймеров варианта. – Такие же как Крашмастер – вторая ипостась Шемякина. Не он ли собственной персоной побывал здесь до нас?
Версия Васечкина так меня взволновала, что под ногами зашевелилась земля. Я помялся по ней ботинками, пытаясь притоптать на место образовавшуюся кочку. Но это не помогло – кочка продолжала выпячиваться и увеличиваться в размерах.
– Кто это пучит грунт? – подал голос Васечкин, и я понял, что шевеление и кочкование земной поверхности мне не приглючились.
– Что пучит грунт? Где пучит грунт? – не понял Карлсон и посмотрел у себя под ногами, которые болтались над землёй.
– Где-где, в Караганде! – Васечкин едва не провалился во внезапно возникшую яму, с опаской подпрыгнул и завис в воздухе. Я последовал его примеру.
Мы парили в компании с привыкшим к такого рода занятию Карлсоном и нервно глазели под ноги. Теперь их, этих самых ног, болталось над землёй целых три пары. Количество болтающихся хвостов я считать не стал, сейчас мне было не до того – я пялился во все глаза совсем в другую сторону. В том месте, где мы стояли минуту назад, из-под земли на свет божий начало выкарабкиваться что-то гигантское! Сперва показалась пара очень длинных усов-антенн, шевелящихся по-тараканьи. Потом сегментарное тело ядовито-оранжевого цвета в хитиновом панцире, с десятками копошащихся ног. Они шевелились, вороша землю, эти сороконожьи ноги, и вытягивали наружу туловище размером с автоцистерну!
– Гигантская сколопендра! – ахнули мы втроём в один голос.
Ноги этой твари двигались очень быстро и отвратительно. Словно опарыши копошились в помойной яме. "Бр-ррр!", – у меня мурашки по спине побежали, когда я представил, как они ко мне прикасаются.
Оказывается, всё это время мы с Васечкиным стояли на сколопендровом обиталище и, судя по всему, разбудили хозяйку. Она безмятежно спала в трещине под скалой, заваленной сверху какой-то прелью. А проснувшись, захотела жрать и начала шевелиться, приметив в качестве потенциальной пищи двух забредших на её территорию цефалидов и забавного толстяка с пропеллером – выходца из советских мультфильмов.
Минуту спустя сколопендра выбралась из-под скалы целиком. В ожидании нашего приземления она с предвкушением зашевелила усами.
Мы, в свою очередь, пялились на неё с ужасом, чувствовали свою беспомощность и очень медленно, но неотвратимо, опускались прямиком ей в пасть. Притяжение делало своё дело, а подпрыгивать отталкиваясь от воздуха мы, к сожалению, не умели. До момента нашей встречи с землёй оставались считанные минуты. Мы лихорадочно соображали, что можем предпринять ради собственного спасения.
Сколопендра приподнимала туловище и тянулась к нам всеми фибрами своего естества. Но нас в её пасть совсем не тянуло. Быть переваренными в кишках инопланетного монстра в планы двух потерявшихся на вселенской чужбине школьников ни в коем случае не входило.
И тут я почувствовал как что-то меняется в ментальном поле – цефалидские ощущала весьма чувствительны к такого рода изменениям. Раздавшийся пронзительный свист пробрал меня до костей, а в голове моей забродили чужие мысли, подхлёстнутые неестественными желаниями. Словно я давно уже проглочен сколопендрой, частично переварен в её нежных и безмерно притягательных для меня внутренностях, несказанно благодарен ей по этому поводу и вскорости стану удобрением для милых цветочков, выделенным из её организма прямой кишкой.
Не успел я как следует разобраться в собственных ощущениях, как свист сколопендры повторился снова. Неестественные желания, удивительным образом возникшие в моей голове, становились просто-таки навязчивыми. Я вспомнил, опять же, из зоологии, что перед атакой сколопендры издают длинный высокочастотный звук, шокирующий жертву и приводящий в смирение. Очевидно, именно такой фортель гигантская сколопендра выкинула только что. Хорошо, что шлемы адаптер-скафандров были снабжены слуховыми фильтрами, и те благодаря этому во много раз ослабили звуковой эффект. Иначе мы с Васечкиным превратились бы в китайских болванчиков и попадали прямиком в пасть хищницы, способной одурманивать жертв гипнотическими голосами, наподобие легендарных сирен.
Тем временем мы продолжали снижаться, будучи не в силах каким-то образом этому воспрепятствовать. И были совсем уже близко от зубов сколопендры, когда дружище Карлсон пришёл нам на выручку. Он ухватил меня и Васечкина за шиворот, поднапряг моторчик и потянул нас за собой, поднимая повыше и оттаскивая в сторону от хищно шевелящихся усов сколопендры.
Но хищница не собиралась отказываться от обеда. Она казалась пассивной, пока ждала с разинутой пастью нашего неизбежного приземления, но тут же активизировалась, как только добыча вздумала от неё ускользнуть – энергично зашевелилась и пустилась в погоню. Она двигалась очень резво по каменистым неровностям, обтекая их слаженным перебиранием многочисленных ног.
Уходя от погони, Карлсон протащил нас по воздуху приблизительно с километр, обогнув значительную часть планетоида. Маленькая планета катилась под нами, как шар под ногами танцовщицы, но сколопендра и не думала отставать, преследуя нас по пятам. Мы гнались за горизонтом, до которого было рукой подать, но догнать никак не могли. Портал, к которому мы стремились, уже был различим вдалеке. Визуально он являл собой мерцающую окружность в воздухе с ипостасивным знаком внутри. Сам знак представлял из себя изображённую в цвете морскую звезду.
Бедняга Карлсон выбивался из сил, самоотверженно превозмогая все мыслимые и немыслимые пределы своих физических возможностей. С его стороны такая забота о нас была сродни настоящему подвигу. Вероятно, он справился бы с ролью тягловой животины, дотащив нас до места назначения, несмотря на крайне малую материальную составляющую своего естества, но тут, как назло, на горизонте показался ещё один представитель местной фауны – гигантский шершень. Он двигался наперерез нашей странной на вид компании с громогласным рокотом, как какой-нибудь сверхзвуковой истребитель. Судя по всему, шершню приглянулся толстячок-Карлсон – он принял его округлую румяную тушку за экзотический деликатес.
Мне снова вспомнился школьный курс зоологии – отрывок параграфа, в котором рассказывалось о шершнях. "Питаются шершни в основном пауками и гусеницами. Но могут охотиться также на саранчу и жуков. Мелкие насекомые разрываются мощными жалами и тут же проглатываются, крупные приберегаются для кормёжки потомства. Самка жалит крупное насекомое, впрыскивая такое количество яда, от которого добыча не умирает, а только погружается в летаргический сон. Затем "консервы" переносятся в гнездо, самка откладывает в них яйца, после чего улетает. Вылупившиеся личинки поедают живой запас провизии по мере взросления и в зависимости от роста потребностей".
От мыслей о яде и летаргическом сне мне стало не по себе. Участь консервов для потомства шершня, мягко говоря, не вдохновляла. А процесс разрывания жалами перепугал до состояния стучащих зубов.
Но шершень был вопиющей данностью, от которой не спрячешься за мамкиной юбкой, по причине отсутствия здесь и сейчас мамки как таковой. Он приближался, как неумолимый рок: мельтешащий прозрачными крыльями, раскрашенный природой в жёлто-чёрные полосы, громогласно жужжащий и весь из себя солидный, словно отставной генерал. Наши с ним курсы должны были пересечься вскоре. Я пытался придумать хоть что-нибудь, что могло нас выручить из передряги, но ничего путёвого не приходило в голову, а значит отвертеться от встречи с шершнем не представлялось возможным.
"Шершень положил глаз на Карлсона! Собрался отложить в него яйца! – думал я с ненавистью к врагу и одновременно внутренним облегчением. – Присмотрел для кормления отпрысков упитанного терпилу, похожего на большого жука с пропеллером".
– Нам не долететь до портала! – сделал Васечкин фатальное заключение на пике адреналинового ажиотажа сопряжённого с приступом сильнейшей паники. Он вопил в моё правое ухо, перекрикивая свист встречного ветра: – Сколопендра и шершень прикончат нас раньше!
– Портал, это "зона ошибки", – выкрикнул, в свою очередь, Карлсон в моё левое ухо. Его потянуло на подробные объяснения природы местных явлений, казалось, в самый неподходящий момент: – Она, эта зона, создаётся за счёт схождения в одной точке пространственного потенциала разных миров.
– Он хочет донести до нас нечто важное! – догадался я, выкрикнув со всей мочи, что осталась во мне на эту неутешительную минуту, обращаясь скорее к Васечкину, че к кому-то ещё.
Тот энергично кивнул, давая понять, что соглашается с ходом моих рассуждений, высказанных вслух, и одновременно с утверждением Карлсона:
– Продолжай, я внимательно слушаю! – крикнул он в моё правое ухо, используя его вместо рупора, а самого меня как передаточное звено в переговорах с Карлсоном.
– Для смены потенциалов, – вопил Карлсон в противоположное ухо, – не обязательно проникать в зону ошибки собственным телесным базисом. Достаточно обеспечить контакт с ней одним из способов несущих в себе вещественную основу. То есть, связаться с точкой схождения потенциалов посредством какого-то материального предмета. Ошибка, таким образом, транслируется из портала на расстояние...
Карлсон не договорил. Гигантский шершень налетел на него, как батька Махно на мирную станицу и, выпустив жало, воткнул в аппетитный зад. В результате этой роковой неприятности с бедолагой случился анафилактический шок. Его затрясло, как в приступе эпилепсии, а тело начало раздуваться вширь.
"Ничего страшного, у толкователя полно других ипостасей, – успокаивал я себя по поводу толстяка. – К тому же прибор, скорее всего, сумеет при желании восстановить и эту".
Мы с Васечкин поспешно высвободились из рук вцепившегося в наши загривки Карлсона – не желали повторить его печальную участь, став следующими жертвами вооружённого жалом шершня. К счастью, тот на нас внимания не обращал, всецело увлекшись готовкой "живых консервов" из толстяка с пропеллером.
С потерей Карлсона в качестве подъёмного крана и несущей силы, мы снова пошли на снижение и делали это до неприличия быстро. Голодная сколопендра с нетерпением тянулась к нам и шевелила усами-антеннами в предвкушении сытной трапезы. Васечкин пару раз подпалил ей панцирь выстрелами из лучемёта, но мелкие дырки её не особенно волновали. Против огромной и бронированной сколопендры его оружие казалось жалкой игрушкой, но никак не кардинальной мерой.
– Хватайся за мою руку и держись крепче... – скомандовал Васечкин, как всегда задумав на скорую руку какой-то бесшабашный пердимонокль. – И, ради бога, подбери все выпущенные нити, чтобы они не касались земли. Иначе близлежащий космос и его окрестности разорвутся вдребезги вместе с нами, как только я обеспечу контакт с зоной ошибки нашего телесного базиса. Планета не вместится в ширину портала и порвёт его, как Тузик грелку. Шандарахнет так, что черти в аду перекрестятся!
Я безупречно выполнил инструкции Васечкина, доверившись его авторитету и прозорливости. Не стал разрывать только две нити – связующие меня с самим Васечкиным и Карлсоном, конвульсирующее тело которого не хотелось бросать на произвол судьбы из этических соображений. В конце концов, по христианским обычаям останки покойных принято хоронить, а не кормить ими инопланетных монстров. Теперь я совершенно точно ничем не прикасался к земле, ощущая это своим ощущалом.
Вы только не подумайте, что ощущало есть и у вас. Не ищите его подмышками или в трусах. Его там нет и никогда не было! Копаться в одежде и рассматривать себя голышом перед зеркалом в поисках неизвестно чего – занятие бессмысленное и не совсем приличное. Ощущало – это чисто цефалидский орган, у людей он отсутствует как таковой.
А шершень тем временем занимался стряпнёй, закачивая в полумёртвого Карлсона жидкие специи из каких-то своих желёз. Карлсон безжизненно закатил глаза, висел смиренно и неподвижно, раздувшийся до размеров воздушного шара. Занимаясь кулинарией, шершень деловито и громогласно гудел, но нас с Васечкиным не замечал в упор. В отличии от назойливой сколопендры.
Мы опускались всё ниже, а она глазела на нас снизу вверх голодными и умаляющими глазами. Шевелила усами-антеннами и совершенно не сомневалась, что в скором времени употребит нас в пищу.
Но планам её было не суждено свершиться. Потому что в следующую секунду Васечкин отчубучил полнейшую несуразность, но, как выяснилось в дальнейшем, сделал всё в высшей степени правильно и своевременно.
Он плюнул в изображение морской звезды, располагавшееся в центре круга символизирующего портал. Стремительная и тонкая нить цефалидской слюны протянулась по воздуху на несколько сотен метров, коснулась свечения исходящего из портала, и тут всё разом закувыркалось перед глазами. Таким образом, как я позже узнал, Васечкин обеспечил контакт с зоной ошибки способом несущим в себе вещественную основу.
Увидел я что-то в этот момент или почувствовал, не могу сказать точно. Картинки сменили друг друга слишком стремительно. Я просто понял что произошло, каким-то непонятным образом и в ту же секунду. Скорее всего, хоть я и не уверен на сто процентов, я догадался о случившемся интуитивно.
Нить цефалидской слюны втянула нас следом за собой в портал. Всех по очереди, одного за другим: меня за Васечкиным, а шершня за раздувшимся Карлсоном. Это напоминало коктейль, который потягивают через соломинку выпивохи, претендующие называться гурманами. Портал, словно рот великана, всосал нас за долю микросекунды и выплюнул в другой мир. Планета, слава богу, за нами не увязалась, иначе бы случился вселенский трахтибидох.
Пространство и время мигнули перед глазами, как сигнальные лампочки, и
я внезапно очутился в воде, вернее сказать в каком-то подводном мире. Она окружала меня со всех сторон – прозрачная жидкость, соответствующая химической формуле H2O. Самая обыкновенная – как на первый взгляд, так и по ощущениям.
Факт попадания в неестественную (как для человека так и для цефалида) среду обитания меня нисколько не угнетал – я был в адаптер-скафандре и запас кислорода у меня имелся. Вода была тёплой, скорее даже горячей, температура чувствовалась сквозь тонкий эластичный материал. Я осматривался и пытался понять, что представляет из себя место, в которое меня занесло.
На первый взгляд водоём казался безбрежным. Конца и края его видно не было. С одной из сторон струился тусклый красноватый свет, с противоположной – чернела непроглядная темнота. Со стороны, откуда струился свет, поднимались большие пузыри прозрачного воздуха. Они проплывали мимо меня и исчезали затем в темноте. Там, в темноте, рассуждал я, должна находиться более разреженная среда. Иначе говоря – поверхность водоёма.
Особо рассматривать местные достопримечательности мне было некогда. А потому я описываю их без излишних подробностей. Останавливаюсь только на тех деталях, которые бросились в глаза слишком навязчиво.
Вокруг меня покачивались заросли каких-то странных водорослей. Мимо проплыла большая рыбина с красными плавниками, похожая на язя, выловленного мной на речке во время летних каникул.