В ноябре 2021 года на экраны страны вышел художественный телесериал «Седьмая симфония». Имя режиссёра – Александр Котт – мне как будто ничего не говорило, а вот название самой премьеры было громким, говорящим. Память моментально воспроизвела наиболее известный отрывок из Шостаковича, вспомнилось и всё некогда слышанное или читанное об ужасах блокады и подвиге блокадников. Однако смотреть фильм я решился не сразу... Было боязно, что ли, за киношников, уж слишком часто обращающихся в последнее время к непростой для каждого россиянина теме. Подкупил ответ режиссёра на просьбу дать эпиграф к ленте: «Война войной, а музыка – вечна». Да ещё реплика одного из героев, прозвучавшая среди прочих в трейлере. После фразы «Я, слепой, сбил самолёт!» пришло понимание того, что и тут не обошлось без нашего брата, и того, что смотреть надо!
Действие сериала происходит в Ленинграде и охватывает почти весь первый, наиболее тяжёлый год блокады. Его центральным событием, несомненно, является премьера симфонии №7 Дмитрия Шостаковича, исполненной Большим симфоническим оркестром радиокомитета в ленинградской филармонии 9 августа 1942 года. Однако большинство сюжетных перипетий лишь предвосхищает кульминацию и посвящено одинаково долгим поиску музыкантов и репетиционному процессу. В главных ролях снялись два Алексея: актёры Гуськов и Кравченко. Обоим достались характерные образы: первому – дирижёра Карла Элиасберга, второму – типичного сотрудника НКВД лейтенанта Серёгина. Интересно было прослеживать взаимоотношения героев, спокойного и взрывного, одухотворённого и далёкого от искусства, которые в конечном счёте равно причастны к успеху общего дела.
Образно выражаясь, эти двое играют в сериале первую скрипку. Но история, как и само звучание оркестра, была бы недостаточно полной без второстепенных сюжетных линий, посвящённых тому или иному музыканту, играющему на том или ином инструменте. В роли слепого ударника снялся заслуженный артист России Борис Смолкин. На его героя возложена партия треугольника. Представьте себе изогнутый металлический прут, концы которого не соприкасаются и оставляют один угол открытым, - вот вам и треугольник. Как правило, диковинному инструменту с ярким тембром поручаются несложные ритмические фигуры и тремоло, он подвешивается за один из углов на тонкой проволоке или тесьме, а ударяют по нему металлической или деревянной палочкой (на жаргоне музыкантов – гвоздём). Вообще-то Валентин Петрович, герой Смолкина, был скрипачом. «Слух у меня отменный, - убеждённо, не ради похвальбы говорит он, потом со вздохом добавляет: - теперь вот ударник. Ноты не могу учить».
И этот, казалось бы, обездоленный человек перестаёт ходить на репетиции, сбегает из обжитого мира, по собственной воле отказывается от редкого шанса приобщиться к великому... Причина его исчезновения вскоре выясняется. На глаза Карлу Ильичу, дирижёру, попадается газета «Правда» с таким коротким сообщением:
«Штаб войск ПВО объявляет набор в специальный отряд незрячих добровольцев,
для службы слухачами».
Такой сюжетный поворот, как упоминалось выше, не стал сюрпризом, даже наоборот, и, вполне удовлетворив моё подспудное любопытство, познакомил ещё с одной гранью войны в целом и блокады Ленинграда в частности. Не скажу наверняка, когда именно я впервые услышал о представителях самой редкой военной специальности – «слухачах». Но точно помню, мелькнула в голове утешительная мысль: значит, и слепые внесли свой вклад в общую победу! Работая над статьёй, я прочитал несколько интервью, кое-что и выписал, да только всё не о том. Что режиссёр, что исполнитель одной из ключевых ролей делают упор на другое. «Мне понравилось, что это кино не про войну прежде всего... – признаётся Александр Котт. – И у меня с музыкой очень сложные взаимоотношения... Но когда ты влезаешь внутрь оркестра, то понимаешь, что это особый мир...» Ему вторит Борис Смолкин: «Со мной рядом, во время моих сцен, сидели профессиональные музыканты. И конечно, я прошёл их ускоренный курс. Они мне объяснили: что, как и когда».
Ответы на все мои вопросы есть и в сериале, однако прежде чем перейду к описанию наиболее интересных сцен, хочу рассказать о самих слухачах. Это сейчас радар «видит» всё вокруг на сотни километров, а «умные» ракеты сами находят противника. Во время Великой Отечественной войны погожим днём полагались на зрение, а при пасмурном небе или ночью, когда в основном и были налёты, - на слух. Смешно сказать, подростком я наивно представлял себе слухача кем-то вроде сказочного героя, что припадает ухом к земле, желая узнать, нет ли погони. На самом деле, в помощь слухачам была многотонная акустическая установка с четырьмя подвижными рупорами: одна пара передвигалась по горизонтали и определяла дальность источника звука, другая – по вертикали и служила для определения его высоты. Звук одинаковой силы свидетельствовал о том, что рупоры наведены точно на цель. До появления радаров раннее обнаружение авиации противника было настоящей проблемой. Идея постройки вспомогательных слуховых труб возникла практически одновременно с началом военного самолётостроения. Устройства подобного же назначения использовались во время Первой Мировой для определения пеленга, то есть направления, на действующие вражеские орудия.
Более мощные и точные звукоулавливатели тридцатых устанавливались в кузовах автомобилей с местами для боевого расчёта. Комплекс «Прожзвук», сочетал в себе, как следует из названия, работу звукоулавливателя, прожектора и поста управления, объединённых синхронной передачей. Главным же звеном поисковой системы оставались люди. «Есть самолёт!» - поступал сигнал от слухачей, засекавших и анализировавших все шумы. За ним следовала команда: «Луч!» Противника, пойманного прожектором мощностью 800 миллионов свечей, сразу подхватывали ещё несколько лучей. Ослеплённый ими лётчик часто «ронял» свою машину в штопор, так как становился лёгкой добычей и для зениток, и для истребителей, атаковавших из темноты. Военные эксперты признают, что звукоулавливатели были самым слабым местом в системе ПВО, ничего лучше на тот момент просто не придумали. Эффективность прожекторов зависела от способностей и собранности слухача.
Не так уж трудно обнаружить на подлёте к городу одинокий самолёт. А как быть с целой армадой, когда шум многих двигателей сливается в единый рёв? Слушая целый оркестр, поди сосредоточься на каком-то определённом инструменте! Да и ни к чему это в мирное время... Обычным красноармейцам не всегда удавалось вовремя услышать приближающегося врага. Нужны были люди с очень острым, лучше даже музыкальным слухом. Тогда и решили попробовать в этом качестве незрячих. «Как хотите определяйте звук: главное, чтобы вы могли его узнавать», - говорит в сериале один из командиров. К 1942 году в Ленинграде оставалось около трёхсот членов общества слепых. Заявления подали практически все. В итоге были отобраны два десятка кандидатов, которых отправили на специальное обучение. Но и тут отсев не закончился. Только двенадцать самых чувствительных и самых выносливых новобранцев пополнили ряды красноармейцев.
Вот как проходило собеседование для героя сериала:
- Скажите, вы совсем ничего не видите?
- Свет немножко различаю.
- Как давно?
- Пятнадцать лет уж... Оспа... Там, в справке, всё написано.
- А со слухом как?
- Со слухом всё в порядке.
- Вы ведь музыкант?
- Ну да, в оркестре радиокомитета работаю, у Карла Ильича. Знаете, наверное...
На бумаге сложно передать интонации, но задававшиеся по-военному чётко вопросы и звучавшие совсем иначе, нередко со вздохом, ответы говорят сами за себя. Безо всякого перехода один «экзаменатор» вдруг произносит ровным голосом: «Тридцать два». Сперва я был сбит с толку не меньше, чем Валентин Петрович. Впрочем, тут же припомнил, как у меня проверяли остроту слуха на медосмотре перед школой, и шёпотом повторил числительное вслед за киношным кандидатом в слухачи. «Лесная улица, восемь», - раздаётся голос другого. При этом оба не стоят на месте, а отходят подальше.
Я благодарен создателям сериала за то, что показали, пусть и мельком, будни слухачей на начальных этапах их подготовки к службе. Так, в одной сцене они пишут что-то вроде диктанта, только вместо слов на пластинке гудящие «разными голосами» самолёты. Это напомнило мне аудирование во время уроков английского, о котором, будучи школьником, частенько упоминал брат. Сам, потеряв зрение, научился узнавать машины по характерным особенностям отдельно взятой марки, отличать «Волгу» от «Москвича», грузовик от автобуса. О том, как выглядят появлявшиеся после 1993 года авто, не подозреваю. Приблизительно знаю, в чём разница между седаном и хэтчбеком, и опять-таки понаслышке, со слов родных. Шныряют невидимками под окном или под самым носом, когда стоишь у пешеходной зебры...
«За твоими «ушами» пришли», - на полном серьёзе говорит комбат своему подчинённому и велит отвести Элиасберга к беглому ударнику. Камера оператора то и дело выхватывает письменные принадлежности слепых курсантов и даже скользящие по выпуклым строчкам пальцы того самого комбата, когда он пробует читать по брайлю. В аудитории, куда чуть погодя приводят дирижёра, раздаётся маловразумительный шум.
- Итак, что за звук? – нетрудно догадаться, кому адресован вопрос.
- «Хейнкель-111» вроде, - предполагает кто-то.
- Нет.
- «Юнкерс», восемьдесят восьмой! – попадает пальцем в небо, то есть ошибается кто-то ещё.
- Опять нет.
- Это наш, - подаёт голос Валентин Петрович, - «И-16». У него там такой... Вот, слышите, добавочный звук такой на Ми четвёртой октавы...
Конечно, ответ оказывается верным. Наставник предлагает всем брать пример с героя Бориса Смолкина. А я снова задумываюсь над тем, что вообще такое абсолютный слух, и можно ли его натренировать. По-моему, любой человек, независимо от того видит он или нет, рождается с определённым набором способностей. Важно их заметить. Скажем, без чуткого уха никак не обойтись музыканту, поэту. Тотально незрячие поневоле сосредоточивают внимание на слуховом восприятии, развивая скрытые до поры до времени таланты. В разговоре с дирижёром тот же комбат недоверчиво говорит: «Этот ваш слепой, он – уникум. У него, говорят, слух абсолютный». Карл Ильич и не думает опровергать. «А это как?» - любопытствует человек военный. «Вы картошку любите? – Ставит его в тупик Элиасберг. – А от огурца отличить можете? Звуки, они же разные! На вкус, на цвет...»
К сожалению, в сериале нет сцены, где слухачи были бы непосредственно на боевом посту, да ещё в момент вражеского налёта. Создатели отделались рассказом восторженного провожатого, живописующего Карлу Ильичу отлаженную работу защитников блокадного неба. «Валентин Петрович говорит: «Летит, летит, гад!», а мы ничего не видим, - делится паренёк. – Ну, думаем, ладно, человеку виднее, то есть слышнее. В общем, прожектор зажгли и – опля! Тут-то он нам в луч и попался». По приходе провожатый рекомендует дирижёра как «товарища из радиокомитета», и Элиасбергу позволяют наедине поговорить с новоиспечённым слухачом. Кто под руку, кто держась за плечо впереди идущего, курсанты покидают аудиторию. Думаю, такая манера передвижения была либо подсмотрена где-то, либо подсказана сведущим консультантом. Известно, что актёр, готовясь к роли, пытался учиться у предшественников, Аль Пачино и Олега Борисова, успешно вживавшихся в образы слепых. Постигать эту же науку, увы, не только на время съёмок, пришлось и мне. Помню, когда осваивал шрифт Брайля под руководством Ивана Даниловича Труфана, который станет моим добрым другом и учителем по жизни, попутно приобретал и прочие важные навыки. «Ты же не хочешь всегда ходить с мамой за ручку, – полуутвердительно, полувопросительно говорил наставник. – Если придерживаться за руку сопровождающего повыше локтя, никто смеяться не будет».
Наконец я приблизился к диалогу, побудившему меня посмотреть сериал и написать эту статью. Возможно, для рядового телезрителя он не представлял особого интереса, был одним из многих, вследствие чего прошёл незамеченным. Сам как сейчас слышу голоса двух актёров:
- Валентин Петрович, а я за вами.
- Да я уж понял.
- Это безобразие! Я им прямо так и сказал. Вы можете уйти со мной сейчас, и уйдёте.
- Карл Ильич, мы вчера сбили самолёт. Я, слепой, сбил самолёт, вы понимаете!
- Примерно...
- Я помню всё, что вы для меня сделали. Ну, простите меня, я останусь тут, я тут нужнее!.. А треугольник в оркестре – это вообще какой-то анекдот.
- Не говорите ерунды! Партия треугольника в этой симфонии не обыкновенная, она важна, без неё невозможен финал.
- Карл Ильич, вся наша жизнь состоит из преодоления препятствий – мы, слепые, как никто, хорошо это знаем. Я останусь тут.
Аргументы исчерпаны. Герой Алексея Гуськова сокрушённо вздыхает и сдаётся. Вскоре он сам сталкивается с одним из препятствий, о которых говорил бывший скрипач и ударник. По сюжету сериала дирижёр и лейтенант, сблизившиеся за время длительной подготовки к премьере, попадают под обстрел. Жертвуя собой, Серёгин спасает жизнь Элиасбергу, но контузия мешает ему незадолго до итогового выступления слышать не то что музыку – даже окружающих. «Ты можешь выйти и дирижировать? – допытываются у Карла Ильича. – Бетховен и написал, и сыграл девятую симфонию, будучи совершенно глухим!» А вот какой разговор происходит между женой и лечащим врачом дирижёра:
- Он поправится?
- Я не знаю... Контузия...
- Но он будет слышать?
- Главное, он будет жить. Руки, ноги целы – что ещё надо?
- Но он – музыкант.
- Я спасаю людей, а не музыкантов.
И никакого цинизма тут нет. С таким, по-моему, вообще характерным для врачей отношением к нашим мирским сантиментам довелось и мне соприкоснуться всё в том же 1993 году. Светило медицины – низкий ему поклон – хотел было чикнуть по глазному нерву и лишить меня за ненадобностью мизерного остатка, да помешал один добрый человек в белом халате... Первому я обязан тем, что живу на белом свете, а второму тем, что отличаю этот самый свет от мрака.
Симфония № 7 «Ленинградская» в четырёх частях – одно из важнейших произведений Шостаковича. Закончена в Куйбышеве, куда композитор был вывезен вместе с семьёй. Там же в начале весны 1942 года состоялась её премьера. С городом на Неве симфонию неразрывно связало и то, что первые три части писались в блокаду, и то, что знаменито на весь мир триумфальное исполнение именно в непокорённом Ленинграде. Сейчас это кажется удивительным, но по ходу работы автора посещала мысль, что задуманное им симфоническое произведение, возможно, никому не понадобится, раз свирепствует такая небывалая война. Шостакович на рояле играл друзьям тему вариаций, изображающую фашистское нашествие. «Я так слышу войну», - говорил он. Не слаще было блокадникам. Репетиции оркестра были свёрнуты в декабре. Когда в марте они возобновились, играть могли полтора десятка ослабевших музыкантов. Для восполнения коллектива пришлось отозвать оркестрантов из их частей. Событию придавалось исключительное значение. В день первого исполнения все артиллерийские силы Ленинграда были брошены на подавление огневых точек противника, а филармония вопреки тогдашним мерам предосторожности озарилась ярким светом зажжённых люстр. Только представьте: торжественная обстановка, духоподъёмная музыка и полный зал! Среди публики были вооружённые моряки и пехотинцы, одетые в фуфайки бойцы ПВО, а также похудевшие завсегдатаи культурных мероприятий. Новое произведение Шостаковича оказало сильное эстетическое воздействие на слушателей. В музыке нашло своё отражение объединяющее начало: вера в победу, жертвенность и героизм, безграничная любовь к родине. Во время исполнения симфония транслировалась по радио и громкоговорителям городской сети. Слушали не только жители Ленинграда, но и осаждавшие его немецкие войска. Много позже двое туристов из ГДР, разыскавшие Элиасберга, признались ему: «Тогда, 9 августа 1942 года, мы поняли, что проиграем войну».
По словам родителей, смотревших сериал вместе со мной, он снят в приглушённых, соответствующих тематике тонах. Доступный мне самому звукоряд разнообразен и насыщен. Тут и музыка, причём не только Шостаковича, и какофония войны, и даже поэтические отступления, как бы вобравшие в себя то и другое. Виктории Толстогановой досталась весьма непростая роль: в сериале она - Голос блокадного Ленинграда, Ольга Берггольц. Негромкий, отрешённый тон актрисы с лёгкой картавинкой, которая была присуща поэту, ни разу не оставил меня равнодушным... В сцене итогового выступления слепой ударник на своём месте, среди других музыкантов. То же можно сказать о дирижёре: Большой симфонический оркестр Ленинградского радиокомитета играет под управлением Элиасберга. «В оркестре нет первых, вторых скрипок: все важны, - подытоживает Карл Ильич проделанную с неимоверными усилиями работу. – Нас могут забыть поимённо, но исполнение музыки Шостаковича из блокадного измученного города не забудут». Эти слова относятся и к слепому ударнику, герою Бориса Смолкина. И пусть реального прототипа не было, сам актёр думает, что это художественная история, «Седьмая симфония» только выиграла от его появления в нескольких эпизодах. Треугольник Валентина Петровича отчётливо слышен во время «музыкантских» аплодисментов: смычками по пюпитрам. Впервые столкнулся с такими! Они тронули меня ничуть не меньше зрительских оваций. Спасибо создателям сериала и за это.