Запах «Наирита» – завода хлоропренового каучука, специфичный, у каждого цеха –свой. И он один из самых родных запахов. Я делала там дипломную практику, с курса несколько человек пришли в институт, тогда называемый ВНИИСК. Синтетического, стало быть, каучука. Это сегодня он «Наирит».
А тогда это был самый интересный НИИ, этот ВНИИСК. Почти все дружили между собой, вешали трогательные занавески на окна, драили в лабораториях мастикой для паркета метлахные полы мастикой для паркета, слушали страшные рассказы о выкидышах – химия была агрессивная... Кто мог, соскакивал, а я осталась – и некуда, с кафедры прибежала своим ходом, и некому было предупредить – дома боялась рассказывать. Кто знает, как бы всё сложилось, если б умней была…
На втором этаже был отдел Оганесяна Эдика. Там математики программировали и моделировали технологические процессы, а Эдик руководил. В отделе работали несколько моих поклонников. И в экономическом отделе тоже. Химики и остальные со мной просто дружили.
Рассказывать, какой Эдик был оратор – не хватит эпитетов. Это был начитанный, эрудированный, симпатичный, остроумный оратор от Бога. Мог уговорить и переубедить кого угодно. И вот слушайте, как он переломил ход судебного процесса, правда, суд был товарищеский, но строгий и жёсткий. Он сделал его справедливым.
Одна девушка, скажем, Тома, влюбилась взаимно в парня, скажем, Игоря. (кажется, помню имена, предательский склероз, вчера целый роман сочинила, за ночь улетучился вместе с сюжетом. А имя Игоря 50 лет помнит, зараза!)
И когда нас собрали на этот суд, выяснилось, что Тома почти ждёт ребёнка. То есть, беременна, но может и прервать. Все, кто помоложе, выпучили глаза, а постарше – усмехаясь, смотрели на Игоря и осуждающе – на Тому.
Мы не улыбались и не усмехались. Игорь был аппаратчик, а Тома, хоть и носатая, очкастая и не очень вышла лицом, но «асперантка», как назвал её в своей речи один из аппаратчиков (все технологи держали сторону Игоря, а ИТР и ЦЗЛ – были за Тому). Рабочий развивал мысль, «как это «асперантка» не догадывалась, что делает детей». Так и сказал. Старались выражаться заковыристо, чтоб никаких плохих слов не употреблять.
А другой аппаратчик добавил, что когда "делают детей" (тут он сослался на коллегу), то надо знать, что без ЗАГСА мужчина может передумать жениться или своё имя дать. И ещё раз выразительно посмотрел на съёжившуюся Тому, которая и без этого уже знала, что передумал, и именно потому обратилась в профсоюз (оттого, что оба были беспартийные, не в партком).
Игорь, высокий, плечистый славянин, старался не глядеть в сторону Томы, всем своим видом выражая независимость и решимость не сдаваться.
Томина руководительница, Анета Месроповна, очень старая дева (годы спустя я узнала, что было ей всего-то лет сорок), тихим голосом, немного стесняясь, стала увещевать Игоря оформить отношения. Ведь они были? Здесь ей стало особенно неловко, и она быстро закончила:
– Игорь, опомнитесь! Нельзя терять ребёнка! – и стала платочком вытирать глаза.
Даже Тоноян выступил, наш замдиректора. Он призвал молодых людей больше заниматься профессией, следить за техникой безопасности, вот Игорь не очень следит… – под смешки закончил Тоноян, имея в виду недавний взрыв в цеху, где работал Игорь.
– Потому что не тем занят! – подал голос начальник цеха, продолжая считать, что он не виноват, а бытовки – рассадник порока, там и в карты играют, и пьют разбавленный спирт.
Кажется, все выступили, кто – укоряя заблудшую деву, кто – увещевая совратителя. К слову, когда Игорю дали слово, он назвал совратительницей Тому. И категорически отказался оформлять отношения и дать своё имя будущему ребёнку.
– Она сама предложила, я ничего такого не думал, – бубнил рослый ответчик.
И тут с места встаёт наш Оганесян Эдик, который внимательно слушал всех, и на лице его было написано, что он целиком за нравственные устои и удивлён всеми стадиями процесса, кроме начальной.
Так и сказал:
– Интересно, а когда ты с женщиной, о чём таком ты думаешь? Все тут только об этом думают, а ты даже не думал?
Все сдержанно хихикали, всё-таки в зале сидело руководство.
А Эдик продолжил:
– Игорь, до того, как ты приступил к зачатию, ты говорил ей про свои чувства?
– Ну, говорил, – промямлил парень.
– Какие именно слова ты говорил?
– Ну, не помню… ну, что все говорят, то и говорил…
– А она?
– Ну, она тоже.
– Ты обещал на ней жениться?
– Ну, обещал, как все…
– А потом? Передумал?
– Ну да, а зачем она дала?
– Ты раздумал – не живи с ней больше. Но алименты за два месяца платить обязан все 18 лет, если мужчина!
Игорь даже вздрогнул, представив такую расплату за какие-то два месяца, видимо, нечастых утех.
– Она у тебя первая? – в упор спросил Эдик.
– Ну да, то есть, я давно хотел… Ну, первая, – как загипнотизированный мямлил Игорь, весь красный под соломенной шевелюрой.
И если все присутствующие до этого смотрели на Тому, как дурнушку, на которую «и как этот парень и на что позарился», то сейчас Игорь был просто противен, и все как-то задвигались.
Тут даже Тоноян, сам и заваривший этот товарищеский суд, не выдержал. Он плюнул на такой антисоветский разврат и ушёл.
Эдик выдержал паузу и продолжил:
– Маркс и Энгельс в своих трудах признавали за женщинами право на равенство, и ты, комсомолец, должен быть благодарен ей за возможность сделать тебя мужчиной! И давала эту возможность два месяца! (Эдик удивительно точно вычислил срок). По крайней мере, ты же в первый день не отвернулся, во второй раз тоже, и так… Сколько раз?
Зал грохнул.
Игорь, красный, как рак, Тома, растрёпанная, в очках на носу, с мокрыми глазами, Эдик возвышается над сидящим коллективом и вопрошает…
Вот таким я запомнила Эдика в тот далёкий день, когда он повернул симпатии зала в сторону девушки, посчитав безнравственным не её податливость, как это было принято поголовно, а поступок мужчины, который получив своё, не желал сдержать своё слово.
Кажется, решили пойти в ЗАГС и тут же подать на развод, заставили, короче, быть мужчиной. ну, и отцом.
А Эдик уехал работать в другой город, оттуда он уехал по путёвке в ФРГ и остался там. Стал дашнаком и заведующим отделом на радиостанции «Свобода», и сын его, Ваан Ованесян наследовал идеи дашнакцутюна. Я один раз слушала Ваана.
Это был не Эдик…
А Эдик зря вернулся… Его стали преследовать, как дашнака, он явно не ожидал, что развал Союза не улучшит ситуацию в Армении.
Но я его больше не видела, чтобы сказать ему об этом.
Мы давно жили в разных мирах.