Часть третья. ГОЛУБАЯ ПОЛОСКА
ВПЕРЕДИ - ВОЙНА
1.
В последних числах февраля 1944 года состоялся, наконец-то, выпуск пилотов Энгельсской военной авиационной школы.
Выпускной церемонии, как, говорят, бывало в мирное время, не было. Нам зачитали приказ об окончании обучения и присвоении званий "младший лейтенант" и велели после построения получить в штабе документы для дальнейшего прохождения службы.
Оделись мы в новенькое офицерское обмундирование, прикрепили на золотые погоны с голубой полоской посредине по одной маленькой звездочке, а на грудь - голубой эмалевый ромбик с серебристым самолетиком и вновь встали в строй уже офицерами ВВС Советской армии.
В штабе офицер отдела кадров вручил каждому предписание и проездные документы и попросил всех нас, не мешкая, выехать по назначению. На этом официальная: часть была закончена.
Из штаба школы в свою казарму мы уже возвращались поодиночке, попрощавшись со своими инструкторами и командирами на плацу, как только подали команду "Разойдись!"
- Ну, что я говорил? - спросил Цивилев, неожиданно появившись рядом со мной на выходе из штаба. - Куда получил назначение?
- Да вот, в Петровск, в ОРЗАП, - сказал я, протягивая ему свои документы. - А что такое - ОРЗАП?
- А кто ж его знает! Наверное какой-то полк. Да ты не переживай, на месте разберёшься. Главное - не далеко. Петровск - это же совеем радом, за Саратовом. Утром выедешь - к обеду будешь на месте. Ну, счастья тебе и удачи. А я побежал. Нас в штурманском классе зачем-то собирают.
И он, крепко пожав мне руку, побежал в соседний подъезд, а я, вернувшись в штаб, с помощью писаря разобрался в железнодорожном расписании и теперь имел представление, как добраться до загадочного города Петровска.
В казарме, между тем, творилось что-то невероятное, Привычный строгий порядок был настолько нарушен, что я, буквально, остолбенел, войдя в помещение: большая часть двухъярусных железных коек стояли как попало оголенными, точно скелеты; на проходе громоздились кучи небрежно брошенного постельного белья, старой одежды, обуви и еще чего-то, бывшего в курсантском употреблении; по всей казарме бегали, суетились , отчаянно жестикулировали, поблескивая золотыми погонами вчерашние курсанты, а над всем этим стоял разноголосый гул прерываемый иногда взрывами гомерического хохота.
Мимо меня почти бегом пронеслась группа младших лейтенантов, в которых я едва узнал своих товарищей из нашего звена: Витю Кондакова, Костю Данилова, Колю Мерзлякова, Пашу Федотова и еще кого-то, смутно напоминающих бывших курсантов. Ребята, широко улыбаясь, помахали мне руками, прокричали какие-то прощальные слова и, не останавливаясь, выпорхнули из казармы.
Я отошел от непрерывно хлопающей двери и, заметив в нашем углу несколько заправленных коек, прошел туда. На постели Амосова, во главе с ним, сидели ребята из нашей лёткой группы и увлеченно обсуждали какую-то заметку из "Красной Звезды?
- Ну, ты куда? - опросил Аносов, едва я подошел к ним.
- В Петровок, в ОРЗАП.
- А что это - ОРЗАП ?
- Не знаю. Но один писарчук в штабе сказал, что это запасной полк, - ответил я удрученно,
- Вот это фокус! - присвистнул Миронов.
- Выходит, будешь сидеть в резерве? - высказал предположении Голубев.
- А вы куда? - спросил я, стараясь скрыть свое разочарование.
- Да вот, под Ленинград, в эту вот часть,- сказал Амосов, хлопнув ладонью по газете, лежавшей у него на коленях.
- А Витя с Костей куда?- спросил я, кивнув на дверь, - Чего это они на такой скорости мимо меня промчались ?
- Они под Сталинград. У них поезд через два часа. А мы завтра раненько. Точнее - сегодня ночью. Скоро на вокзал пойдем. Надоела эта казарма - до чёртиков, лучше на вокзале пошатаемся.
- Ну, как орлы? Что решили? - спросил, подходя, незнакомый старшина.
- Забирай, старшина, все эти тряпки. Мы на вокзал поедем - ответил за всех Амосов.
- И я с вами,- заявил я, снимая свою постель с койки. Последняя ниточка, связывавшая нас с курсантским бытом, была порвана.
В Петровск я прибыл довольно рано и до обеда успел оформиться в штабе, получить место в офицерском общежитии и осмотреться в новой обстановке. А она, надо сказать, мало чем отличалась от той из которой я только что вырвался: та же огромная перенаселенная казарма, тот же армейский порядок с дежурными, дневальными у тумбочки, построение по поводу и без повода, и постоянное, ни с чем не сравнимое, чувство какого-то ожидания, как на вокзале.
Да, по сути дела, и эта огромная казарма, а сам полк были пересыльным пунктом между школой и фронтом. Здесь комплектовались экипажи, закреплялись за боевыми самолетами, производились тренировочные полеты на боевое применение, а затем группами отправлялись на фронт для пополнения разведывательных полков, воевавших не выходя из боя.
В первый же день, едва я устроился в общежитии, подсел ко мне высокий, грузный старшина с большими залысинами на крупной голове и без всяких предисловий преступил к делу:
- Летчик?
- Летчик.
- Штурмана еще себе не подобрал?
- Нет.
- Возьми меня. Я уже на фронте побывал. Был сбит, да вот выбрался живым. Послали сюда на укомплектование.
- А где же твой летчик? - спрашиваю, - Ну, с которым ты летал. Он тоже здесь?
- Нет, его сбили. Тут, видишь ли, такая штука получилась: нас атаковали "мессера", я кричу по СНУ: "Уходи, Коля! 0н молчит. Значит убит. Я в люк выбросился и на парашюте спустился. Неделю у партизан прожил, а потом на большую землю перевезли, и вот я тут.
- А он, летчик твой?
- Живой оказался. Домой прилетел. С другим сейчас летает.
Рассказ этот меня почему-то насторожил, но я продолжал слушать.
- Ты во мне не сомневайся, - продолжал он, я знаю болгарский язык. В случае собьют - мы к болгарам подадимся. Не пропадем.
- А почему ты решил, что нас собьют и непременно на юге? А если на севере? Где-нибудь под Мурманском?
- И там не пропадем. Я немного немецкий знаю. А там многие по-немецки говорят.
- Послушай, старшина. Что-то тебя все время на землю тянет.
А я летать хочу. Понимаешь? - начал заводиться я, - и я совсем не хочу, чтобы меня сбивали. Ясно?!
- Да ну тебя. Псих какой-то, - пробурчал старшина и словно испарился. Больше я его нигде не видел.
Расстроенный этим разговором, я долго бродил по казармам, присматривался к их обитателям и почему-то надеялся, что встречу кого-нибудь из своих школьных друзей.
И встретил-таки!
В сержантской казарме, на втором этаже соседнего корпуса, мое внимание привлекла тройка ребят, оживленно что-то обсуждавших, сидя на сдвинутых попарно койках. В одном из говоривших я узнал Володю Воронова, своего однокашника из соседней эскадрильи, прибывшего сюда днем позже и поселившегося, за неимением мест в офицерском общежитии, здесь, со штурманами, имевшими, в основном, сержантские звания.
После бурных приветствии, Володя познакомил меня со своими собеседниками:
- Вот это мой штурман, сержант Лёша Ивлев - указал он на белокурого крепыша. Прошу любить и жаловать. А это - тоже сержант - Лёва Минин, наш стрелок-радист, - сказал Володя, потрепав черную, кудрявую шевелюру третьего, - Как видишь - экипаж укомплектован.
А у тебя как дела? Подобрал себе кого-нибудь?
- Да нет, не успел еще, - ответил я.
- А ты поторопись, а то назначат тебе по приказу кого-нибудь.
- А Мишу? - посмотрев на своего командира, несмело предложил штурман.
- А ты его знаешь? - спросил Володя.
- Еще бы! В одном училище учились.
- Ну, как? - обратился ко мне Володя.
- Надо посмотреть, - ответил я, вспомнив недавнего собеседника.
- Да что там смотреть? - загорячился Ивлев,- Мишка - мировой парень! Вот увидишь. Спортсмен, грамотный, смелый; в училище у него по штурманскому делу одни пятёрки были.
- А у меня тут один корешок есть - Вовка Жила, - вступил в разговор третий, - хороший из него стрелок-радист будет. Спокойный такой. Правда, немного староват может, шестнадцатого года он, но очень верный товарищ, - высказался Лёва, поднимаясь с койки и оправляя гимнастерку.
- Вот видишь,- словно подводя итог, торжественно произнес Володя,- тебе уже и весь экипаж подобрали, а ты все думаешь! Короче: приходи после ужина сюда же. Здесь и поговорим. Договорились?
- Договорились,- ответил я и облегченно вздохнул, словно ношу с плеч стряхнул. Уж очень понравились мне эти ребята, и не поверить в их искренность я просто не мог. Да и обстановка складывалась так, что надо было спешить, а то ведь и действительно назначат в экипаж каких-нибудь недотёп и будешь с ними маяться, а то и погибнешь на фронте ни за понюшку табаку.
Но посмотреть ребят надо. Ведь с ними в бой идти, а не на танцы, решил я, и, как договорились, после ужина был на условленном месте.
Ребята уже ожидали меня. Володя, как хозяин положения, представил мне двоих незнакомых ребят, одетых в старенькое, но опрятное обмундирование с новыми желтовато-золотистыми лычками на погонах.
- Знакомьтесь, ребята. Это - Вася Бугров. Не мастер говорить, но мастерски может сажать "пешки на пузо". Стреляет лучше меня, и летает, судя по двум благодарностям, неплохо. А это - продолжал представлять Володя, - и есть Лешкин друг - Миша Абузяров. Обняв за плечи стройного, подтянутого сержанта с пышной густой шевелюрой и внимательным цепким взглядом, Володя усадил его на койку и, обращаясь к Минину, предложил:
- Ну, а ты давай своего друга представь. Не все же мне за вас выступать! - и он шумно плюхнулся на койку.
- А что мне его представлять? - откликнулся Минин, - пусть он сам представится. Он хоть и не говорун, но о себе рассказать может этот мечтатель-хохол. Мы с ним тут вместе уже не мало каши съел, ждать надоело,
- Ну, раз до меня очередь дошла - скажу, если на фронт возьмёте.
- Факт, возьмём! - воскликнул за всех Воронов.
- Ну, добре,- вздохнул круглолицый, плотный, коренастый гвардии старшина. - Зовут меня Жила Владимир, шестнадцатого года рождения. Сумской области, украинец, женат. Еще, что еще? Окончил ШМАС. По радиосвязи имею - 5, по стрельбе - 4. Хлопцы! Возьмите меня на фронт!
Мы все дружно засмеялись и единогласно решили взять Жилу на фронт.
Поздно вечером, перед самым отбоем, когда я уже готовился лечь спать, неожиданно пришел ко мне Миша Абузяров.
- Командир! Я там, у Воронова, не очень понял: берете вы меня в свой экипаж шли нет? Тут так много штурманов и так мало летчиков, что я как-то сразу и не поверил, что моя мечта сбывается. Правда - берете?
- Конечно, беру, Миша! - поспешил заверить я его. - Мне Лёша так много рассказал о тебе, что я не вижу смысла искать кого-то еще себе в экипаж. Завтра же доложу в штаб о нашем экипаже.
- Спасибо, командир! - взволнованно проговорил Миша и крепко пожал мне руку.- Ты во мне не ошибётся. Вот увидишь!
Он красиво приложил руку к пилотке, четко повернулся и пошел к выходу из спальни, а я, залюбовавшись его строевой выправкой, долго смотрел ему вслед, пока он не скрылся в тёмном проёме дальней и единственной двери.
Размечтавшись, я долго не мог уснуть, пытаясь в образах представить наш экипаж в разных ситуациях фронтовой жизни, которую я сам-то знал только по газетам. И, тем не менее, во мне росла уверенность в правильности принятого решения и я, наконец, уснул сном праведника, совершившего труднейшую работу.
3.
Назавтра, едва забрезжил синий мартовский рассвет, я был уже на ногах. Стараясь не шуметь, привёл себя в порядок, заправил постель и вышел на улицу. После тяжелой казарменной духота дышалось удивительно легко; небольшой морозец бодрил и не позволял надолго останавливаться.
Пройдя ускоренным шагом довольно далеко, я уже повернул обратно, как вдруг увидел идущего навстречу Мишу.
- Доброе утро, командир! - приветствовал он меня.- Ты что, уже квартиру в городе успел найти?
- Какую квартиру? - недоуменно спросил я, - Просто - вышел погулять.
- А мне тоже, понимаешь, не спится. Зайти к вам в такую рань как-то не решился, а теперь вижу - все равно бы не застал. А насчет квартиры - не обижайся. Просто я знаю, что некоторые из наших завели здесь ППЖ и в казарме не ночуют.
- А ты, тоже от ППЖ идешь?
- Да нет, я по утрам всегда пробежки делаю. В училище всегда призы имел за средние дистанции, вот и стараюсь форму не потерять. Только одному скучно бегать. Я люблю, чтобы кто-то на пятки наступал - тогда интересно бежать.
- Слушай, Миша! А нам начальство не наступит сегодня на пятки?
- Это ты насчет приказа?
- Ну да.
- Нет! Это нам уже не угрожает. Я еще вчера, как от тебя ушёл, дал заявочку одному дружку, писарю из штаба; он сделает все как надо.
- И на Вовку?
- И на него. А какой же экипаж без стрелка-радиста? Это же глаза и ужи задней полусферы! - засмеялся Миша. При подходе к казарме он попросил:
- После завтрака, командир, приходи в штаб; штурман полка будет занятия проводить по району полетов,
- Спасибо, приду,- ответил я, не переставая удивляться его оперативности и осведомленности, и еще раз убеждаясь в правильности своего выбора.
"Ты во мне не ошибёшься. Вот увидишь!" - до сих пор звучал в ушах его твёрдый и уверенный голос.
И пока мы шли до казармы, я все время посматривал на его красивый восточный профиль, вслушивался в интонации его голоса, отмечал скупость и выразительность его жестов и умение кратко и точно формулировать свои мысли.
В штаб мы пришли всем экипажем и с таким настроением, словно были вместе всю жизнь и никогда не расставались. Короткого пути от столовой до штаба нам вполне хватило, чтобы как следует познакомиться, выложив друг другу о себе всё, что имело отношение к нашим коротким и простеньким биографиям, и совершенно не удивились, услышав в штабе:
- Экипаж Бугрова, получите карты!
И снова меня приятно удивила уверенность, деловая хватка и настоящий профессионализм моего штурмана, когда мы получали карты, штурманское имущество, склеивали огромные полотнища карт двух масштабов для Миши и для меня. Он делал все это настолько быстро, четко и уверенно, что даже флегматичный Жила отметил это, показав мне украдкой большой палец.
Утвердительно кивнув ему головок, я шепнул Михаилу на ухо:
- Пойду; Воронову помогу. Что-то у них с картой не ладится.
- Хорошо, командир, - ответил он, не отрываясь от работы,- мы с Володей доклеим последний ряд и тоже подойдем.
К обеду все приготовления были закончены, и десятка два экипажей приступили к изучению района полетов.
Очертив на мелкомасштабной карте круг, радиусом 300 километров, штурман полка дал краткую характеристику района, показал наиболее характерные ориентиры, подчеркнул особенности ориентировки и, пожелав успехов в предстоящей сдаче зачетов, удалился до конца дня.
Радистов после обеда увели в класс связи, а мы с Мишей взялись вычерчивать на чистых листах бумаги схемы района полетов, экзаменуя поочередно друг друга. А затем предложив эту систему Воронову с Ивлевым, мы довольно быстро освоились с районом и через несколько дней успешно сдали зачет штурману полка. А еще через некоторое время вся наша группа приказом по полку была допущена к полетам, и начались наши ежедневные поездки на аэродром на приемку матчасти, наземные тренировки, игровые стрельбы и предполетную подготовку.
Несколько маршрутных полетов мы выполнили настолько спокойно и уверенно, как будто летали в этом составе давно-давно. И главное - понимали друг друга с полуслова.
В первых числах мая была скомплектована группа из шести экипажей для отправки на фронт. Зачислили в эту группу и нас с Вороновым.
4.
День 16 мая 1944 года выдался необыкновенно тихим, теплым и солнечным. Крупная роса сверкала алмазами на траве, стекала серебристыми струйками с зеленоватых плоскостей и фюзеляжей выстроившихся в ряд боевых самолетов, а воздух был напоен чудесным запахом цветущих трав и на подходе к аэродрому дышалось удивительно легко. Сегодня последнее утро на мирной земле.
Капитан Кульков, назначенный ведущим нашей группы, дал последние указания о порядке перелета и скомандовал:
- По самолётам!
И вот, собравшись на круге, группа звено за звеном, ложится на заданный курс.
Я иду справа от Культова и старательно держу свое место в строю. Левым ведомым - Володя Воронов. На положенной дистанции идут ребята второго звена.
Обычный, мирный полет мирных самолетов с самыми мирными ребятами на борту. И под нами удивительно красивая в весеннем убранстве мирная земля, которую, где-то уже недалеко, терзают немецкие фашисты. Медленно проплывают под крылом большие и маленькие города с разноцветьем домов и заводских построек; серенькие деревни, окруженные венками цветущих садов, платками широких полей изумрудной зелени; серебристыми змейками вьются маленькие речушки, сверкая солнечными бликами; а над всем этим - теплое, ласковое солнце и редкие, ослепительной белизны, маленькие облака нарождающейся кучёвки.
Когда долго смотришь на самолет ведущего - кажется, что наши маленькие самолетики неподвижно висят в воздухе, а огромная, штроко раскинувшаяся и пёстро раскрашенная земля уплывает под нами назад.
- Как идем? - утомившись от долгого молчании, спросил я штурмана.
- Нормально идём, точно по маршруту, - ответил он. - Через семь минут - Воронеж. Будем делать посадку. Не забыл?
- Не забыл. А как там Володя?
- Все в порядке, командир, - ответил стрелок-радист, - Ведущий запрашивает разрешение на посадку. Буду слушать землю, чуть что - передам. А пока - отключаюсь.
- Добро, - ответил я, и тут же заметил, что ведущий начинает разворот.
Кульков провел шестёрку над взлетно-посадочной полосой, давая ребятам осмотреться, и распустил строй. Садились no-одному, в строгой очерёдности.
После посадки и дозаправки самолетов выяснилось, что в Смоленск, конечную цель нашего перелёта, мы можем вылететь только завтра, во второй половине дня.
- А почему так? День же вон какой хороший, - пристали мы с расспросами к Кулькову.
- Не принимает Смоленск. Немцы бомбят здорово. Аэродром повреждён, - ответил он. - В общем, так: обедаем, усваиваемся на ночлег и все свободны до завтра. В 12,00 всем быть здесь. Ясно?
Без лишних разговоров все отправились в лётную столовую, а оттуда, зайдя на минуту в общежитие, не сговариваясь, вся шестёрки экипажей потянулась в город, на ходу обсуждая только что увиденный звериный оскал воины: аэродромные сооружения и прилегающие кварталы города были до основания разрушены.
Однако, чем дальше мы шли, там общая картина города становились все более загадочной,
- Командир, а город-то цел! - воскликнул кто-то, обращаясь к идущему впереди летчику.
- А ты с воздуха что видел? - спросил тот.
- Да вот то-то и оно, что я видел пустые коробки домов, а тут смотри, вся улица целенькая.
- Ну, вот и посмотрим, эти целенькие, - ответил впереди идущий. Пройдя среди развалин еще метров пятьсот - восемьсот, мы увидели настоящую городскую улицу с многоэтажными домами и ровными рядами деревьев вдоль тротуаров, которые даже в ближней перспективе создавали впечатление красивого, благоустроенного города. Но чем дальше мы шли но улице, тем тягостнее становилось на душе у каждого: все дома зияли пустыми, почерневшими глазницами окон и дверных проемов с обрушившимся и сгоревшим внутренним содержанием и обрушившимися крышами.
И, вероятно, поэтому такою болью отозвалось у ребят увиденное в одной из комнат: большая, когда-то красивая кукла, зацепившаяся за гвоздь в стене раскачивалась сквозняком на своей длинной косичке и словно в удивлении разводила широко расставленными руками.
- Смотри, - показал глазами на куклу Миша, - как будто свою хозяйку ищет.
Ребята, шедшие рядом, посмотрели долгим взглядом на куклу и молча выразили свое согласие с предположением Миши, некоторое время мы шли молча.
- А я еще на подходе к городу заметил какие-то черные пятна среди зеленых садов, - заговорил Ивлев, - а вот только сейчас понял, что это были сгоревшие деревни. Представляешь, какая тут была температурка? - спросил он у Воронова, показав на особенно сильно закопченную группу домов.
Подошли остальные экипажи, посмотрели молча на черные стены, и желваки заиграли у них на скулах, а в глазах сверкала испепеляющая ненависть.
- Далеко же зашли фашисты, мать их перетак! - зло выругался кто-то сзади меня.
- Пошли, ребята, назад,- предложил Воронов.- Сегодня в клубе танцы. Девчата приглашали.
Потоптавшись еще немного около когда-то красивого, старинной постройки, здания, мы вернулись обратно и долго еще делились впечатлениями об увиденном; и о предстоящей посадке в разрушенном Смоленске.
Война, о которой мы два долгих курсантских года так много говорили, была где-то совсем рядом, и страшные ее следы мы только что видели. Однако ни страха, ни растерянности они в нас не вызвали. Наоборот, ребята загорелись еще большей, жаждой действий и уже с самого утра не отходили от капитана Кулькова и требовали скорейшего вылета в полк, в составе которого нам предстояло воевать.