Во время второй перемены блюд, когда официанты убирали суповые тарелки и ставили на их место блюда с речной форелью, запечённой в сметанном соусе, как-то незаметно, сама собой, в разговор вплелась тема потрясших весь город убийств. Диана не обратила внимание, кто именно заговорил об этом, но не прошло и пары минут, как в активное обсуждение последних событий включились чуть ли не все гости. Ничего удивительного в том не было: столь трагических и в то же время будоражащих воображение происшествий в их краях уже давным-давно не происходило. Дорофея призналась, что боится теперь выходить из дому после захода солнца. “Да разве вам нужно выходить после захода?” – невпопад ляпнул Саша. “А как же! – возмутилась беременная. – Вечером самый свежий и полезный воздух! Моему малышу просто необходимо дышать им”. Саша, желая как-то загладить свою неловкость, предположил, что в этом случае следует выбирать наиболее людные и освещённые места. С этим все в той или иной степени согласились.
– Вот только, признаться, беспокоит меня некоторая тенденция, – заметил, аппетитно причмокивая губами, судья Добрякин. – Тенденция в поведении преступника, которая прочитывается достаточно ясно.
– Что вы имеете в виду? – поинтересовался Герман.
– Преступник, с позволения сказать, наглеет, – наклонив голову, начал объяснять судья. – Это со всеми ними происходит со временем. Начинают считать себя неуязвимыми, безнаказанными, считают, что они умнее следователей и сам чёрт им не брат. Вот и наш клиент – простите, я привык так называть уголовников – ведёт себя всё более неосторожно. Он начал выходить на дело уже в самом центре, почти на виду у прохожих. Последнюю девушку ведь убили на Подлипной, откуда до суда рукой подать. Можно сказать, под самым моим носом.
– То есть вы полагаете, – с расстановкой спросил Анастас, поигрывая ремешком часов, – что этому душегубу недолго осталось?
Маргарита, сидевшая наискосок от него, чему-то скептически усмехнулась.
Судья Добрякин повернулся к “человеку губернатора” и изобразил на своём лице сдержанное уважение.
– Я полагаю, Анастас Светозарович, – с достоинством ответил он, – что, сколько верёвочке ни виться, конец всегда один. Конечно, истории бывают разные, Джек Потрошитель тому пример, иногда преступник остаётся безнаказанным…
– Безнаказанным с точки зрения закона, – вставил Леонид, и снова покраснел за свою бестактность. “Что за несчастная привычка встревать со своими комментариями, когда не просят”, – обругал он себя.
Судья Добрякин, впрочем, отнюдь не обиделся. Ему было хорошо известно, что некоторые люди просто не могут себя сдерживать и не успокоятся, пока не вставят реплику.
– Это вы верно отметили, Леонид Леонидович, – согласился он. – Но я отнюдь не желаю рассуждать о том, в чём плохо разбираюсь. Всё, что относится к моей вотчине, знаю хорошо, а всякие там религиозные или моральные стороны вопроса – тут увольте. Не по Сеньке шапка, как говорится, даже лезть в эти дебри не буду.
– Жаль, что у нас тут нет священника или философа, – вставил Саша. – Он бы прочитал нам целую лекцию о добродетели, пороке и наказании.
Диана кинула осуждающий взгляд на “актёра”, но ничего не сказала. Критиковать протеже Джона, по крайней мере публично, было не в её интересах. Она догадывалась, что у мужа имелись на телеведущего какие-то сложные и долговременные планы. Просто так Джон бы не стал вытаскивать этого павлина из переделки, в которую тот угодил. Однако допытываться или даже просто спрашивать она не хотела. В некоторых вопросах Джон был слишком непреклонен. Диана мудро (по её мнению) давала ему возможность гордиться этой своей непреклонностью в вопросах, которые сама она принципиальными не считала.
– Священника у нас, действительно, тут нет, – подхватил меж тем мысль Саши Анастас, – однако там, где уважаемый Павел Афанасьевич (он слегка поклонился судье) берёт самоотвод, я, пожалуй, возьму на себя смелость высказать свою точку зрения. Вы, Леонид Леонидович, сказали, что для закона непойманный преступник остаётся безнаказанным. Под этим, скорее всего, вы понимаете закон юридический, не так ли?
– Так, – буркнул Леонид, раздосадованный тем, что к его словам снова привлекли внимание.
– Но закон – вообще понятие растяжимое, – с удовольствием продолжил разглагольствовать Анастас, даже не заметив, как официант ловким движением поставил перед ним тарелку с расхристанной форелью. – Часто говорят о законе человеческом, например, подразумевая под этим... да могу ли я знать, что они под этим подразумевают? Для меня это определение, как и многие с ним смежные: моральный закон, закон совести, закон гуманности, – просто набор звуков, и ничего больше. Ну в самом деле, как может существовать в обществе некий единый свод правил человечности? Что вообще понимать под человечностью? Вы же любите говорить, что, мол, "я человек и ничто человеческое мне не чуждо"...
– Мы любим? – удивлённо переспросил его помощник мэра Олег Иванович.
– О, я не имею в виду лично вас, Олег Иванович, или кого-нибудь из присутствующих, – благосклонно махнул рукой Анастас. – Речь в данном случае идёт о человечестве вообще... даже о лучших его представителях, если угодно. Только что такое "лучшие представители человечества"? Разве образование, воспитание, культурность и так далее перестаёт делать человека человеком и превращает его в некое подобие ангела? Отнюдь нет! Homo sum – и точка. Только вот разнообразие у данного вида фауны такое, что многие насекомые бы позавидовали. И у каждого подвида, более того – у каждой разновидности, да даже у каждой отдельно взятой особи могут быть свои собственные представления о том, что такое человечность, гуманность, сострадание и десятки других, столь же похвальных качеств. Дикие племена на каком-нибудь Борнео, например, считают вполне гуманным съесть больного соплеменника, чтобы он не слишком страдал.
– Это вы серьёзно? – взялась за живот Дорофея.
– Ну что вы, Дорофея Аполлоновна! – галантно поклонился ей Анастас. – Не принимайте близко к сердцу мою болтовню. Это я просто привёл пример, на самом деле мне мало что известно о жителях Борнео. Просто так нагляднее, но, если вас смущают подобные примеры, извольте, обойдусь без них. Вернёмся к нашим баранам, а точнее – к нашим преступникам и их преступлениям. Вот перед нами душегуб, убивающий женщин по одним ему известным мотивам. Предположим – только предположим, что доблестная наша полиция потерпит неудачу и не сумеет его поймать. Настигнет ли его правосудие иного толка, о котором так любят говорить? Замучают ли его угрызения совести или кармическая справедливость обрушит на его голову... ну, хотя бы банальный кирпич? Очень и очень сомневаюсь, господа! Рад был бы ошибиться, ибо убийства беззащитных женщин никоим образом не одобряю, но сомневаюсь, что по какому бы там ни было закону преступник понесёт наказание. Справедливости, к которой так часто апеллируют, на мой взгляд, попросту не существует. Вся наша жизнь – лишь прихоть случая, сцепление никак не связанных друг с другом элементов. И выпадет нам в этой игре джек-пот или полное фиаско, зависит лишь от настроения высших сил, которые нашему разуму, увы, неведомы.
Анастас кончил свою вдохновенную речь и обратился к тарелке с форелью. Все сидели неподвижно, под впечатлением от сказанного, и думали, что бы такое вставить остроумное, но в то же время лёгкое, дабы рассеять несколько неприятное впечатление от идей оратора. Однако никаких остроумных шуток в голову не приходило. Диана уже собиралась замять тему и, в своей манере, перевести разговор на что-нибудь более безопасное, как вдруг заговорила Маргарита. Все даже вздрогнули от неожиданности – таким низким и глухим показался её голос.
– Значит, вы считаете, что возмездия не существует?
Анастас повернулся к ней, но не сумел поймать её взгляд: Маргарита уже отвела глаза. От Дианы не укрылось, что по каким-то причинам их новая знакомая старалась не смотреть на Анастаса.
– Возмездие? – чуть насмешливо переспросил Анастас. – Если вы имеете в виду возмездие божественное, то... Видите ли, я вас совсем не знаю, но если вы будете любезны сообщить мне, верите ли вы в высшие силы...
– Верю, – коротко бросила Маргарита.
– Что ж, в таком случае моя задача упрощается, – улыбнулся человек губернатора. – Я и сам, признаюсь, не избежал этой слабости. В церковь не хожу, ибо не воцерквлён и даже не крещён, но верю в то, что Отец наш небесный, ну и так далее. Но веры самой по себе, увы, недостаточно. Потому что одно дело – верить в существование Бога, и совсем другое – в его деятельное участие в нашей жизни.
– То есть вы полагаете, что Богу нет до нас никакого дела? – поинтересовался Герман.
Анастас пожал плечами.
– Честно говоря, я Бога об этом не спрашивал, поэтому наверняка сказать не могу. Но судя по тому, что я каждый день наблюдаю на этом маленьком шарике, ему уже несколько опротивело всё действо. Да оно и понятно, за столько-то лет. Так вот, возвращаясь к нашему вопросу, Маргарита Николаевна, вас ведь так зовут, я не ошибся?
– Не ошиблись, – подтвердила она.
– Да, на память я никогда не жаловался, что есть то есть. Ну, не буду отвлекаться. Господь, как уже было сказано, демонстративно устранился от того, что происходит на планете. В таком случае, кому же брать в свои руки возмездие? Прошло то время, когда Содом и Гоморру сжигали небесным огнём, теперь всё отдано на откуп самим людям. Ну а люди, сами понимаете, существа отнюдь не совершенные, к справедливости не приученные, да и вообще, признаться, весьма потворствующие греху и преступлению. Неужели вы, Маргарита Николаевна, доверили бы им столь тонкую и опасную материю, как возмездие?
Все взоры устремились на Маргариту. Доводы Анастаса, при всей их разбросанности, казались убедительными.
Маргарита некоторое время молчала, как бы обдумывая ответ. Затем, всё так же не глядя на своего оппонента, сказала:
– Всё зависит от того, любите ли вы человека. Принимаете ли его таким, какой он есть, со всеми его недостатками, слабостями и пороками. Если принимаете – то и возмездие в его руки без колебаний отдадите. Если же нет, то не доверите и самой элементарной мести. Но расплата за совершённые преступления всё равно случается, просто не все способны её понять.
– Ну, знаете ли… – картинно развёл руками Анастас, – вы как-то слишком широко берёте. По-вашему рассуждая, можно сказать тогда, что и смерть является возмездием. А что, разве не так? Всё равно никто её не избежит, даже самый изощрённый душегуб, вот вам и воздаяние, вот вам и справедливость. Разве я не прав? – с вызовом спросил он Маргариту.
Та чуть заметно побледнела и вдруг сверкнула на Анастаса глазами – с такой яростью, что внимательно наблюдавшая за ней Диана уже приготовилась вмешаться.
– Вы правы, Анастас Светозарович, – отчеканила Маргарита. – Вы совершенно правы, и сами прекрасно это понимаете. Только смерть бывает очень разной. Я знаю, о чём говорю.
– Верю, охотно верю, – поднял обе руки вверх Анастас. – Вы вообще производите впечатление весьма опытной дамы, если позволите мне такое замечание.
На Маргариту этот его сомнительный комплимент не произвёл никакого впечатления. Всё с тем же плохо скрываемым гневом она продолжала:
– И если вы думаете, что обманули смерть, что к вам она не придёт, то вы очень сильно ошибаетесь, Анастас Светозарович.
– Господа, господа! – подал голос Джон, которому его супруга сделала уже слишком выразительные глаза. – Мне кажется… кхм… что вам следует умерить ваш… м… пыл. В самом деле, у нас ведь исключительно дружеская встреча… Право слово…
Его вмешательство возымело действие. Анастас поспешил всё обратить в шутку и галантно поклонился своей оппонентке, Маргарита же пожала плечами и погрузилась в молчание, из которого не выходила до конца ужина. Но общее настроение оказалось подпорченным.