Десятилетняя Лиля грустила. Её не радовала новенькая курточка цвета лимонной кожуры. Не слышала она и шёпота шалунов-листьев. Жёлто-серые панельные дома ободряюще улыбались Лиле. Лесенки и качельки на детской площадке, по цвету напоминавшие разрезанную дыню, внушали Лиле - всё обойдётся.
Но Лиля знала, что на их кухне с жёлтыми занавесками и стенами цвета одуванчиков опять разразится скандал. Скучный и безнадёжный, как зубная боль, невыносимый, словно одинокая холодная ночь. Отопление собирались включить только на следующей неделе. Лиля с содроганием представляла, как будет ворочаться в выстуженной постели, прятать голову под подушку, чтобы отрешиться, не слышать, не знать. А, может быть, пойдёт дождь, ноющий, требовательный, как мамин голос? Будет стучать по потолку. Плохо жить на последнем, девятом этаже. Ещё хуже расти в беспокойной, недружной семье.
Всё развивалось по привычной схеме. Они пошли в гости к родственникам, папа выпил лишнего и теперь шёл, еле переставляя ноги. А мама пилила его всю дорогу: "Я тебе не железный забор, который можно вечно пинать. Да и он со временем ломается". Ну и так далее. Хотя никто маму не пинал. Папа никогда не дрался с домочадцами в отличие от соседа дяди Славы.
- Мама, можно мне погулять во дворе? - голос у Лили стал почти таким же резким и злым, как у её кареглазой, худой, как палка, матроны.
- Не больше сорока минут, - мама откинула с лица тёмно-каштановые пряди и продолжила вести за руку отца, который норовил наступить на чахлые дворовые клумбы.
***
Лиля поиграла с подружками, похвасталась новенькой жёлтой курткой, а, когда все разошлись, загрустила. Она с тоской смотрела на окна своей квартиры и представляла что-то тягуче-скандальное, безысходное. Настроение стремительно желтело и теперь напоминало по цвету засохшую рвоту.
- Что ты девочка здесь сидишь на скамейке? Ты чья такая? - голос у странной, желтоволосой старухи был пыльным, нафталинным, пролежавшим в шкафу не один десяток лет. Выглядела пенсионерка необычно. Цвет её худого, длинного лица поражал неестественной желтизной, вязаная кофточка цвета осенней листвы и лимонная юбка-колокол наводили на мысль о городских сумасшедших.
- А вам что за дело? - отрезала Лиля.
- Нехорошо грубить старшим. Я же к тебе с добром. Вижу, что ты замёрзла, а домой не желаешь идти. Я могла бы пригласить тебя к себе, напоить чаем из осенней листвы. И кота своего показать. У него шерсть такая же жёлтая, как твоя курточка.
Что-то гипнотическое и вместе с тем успокаивающее было в голосе незнакомки. Вот почему, Лиля неловко сползла со скамейки и последовала за странной незнакомкой.
Впоследствии Лиля не помнила, как она оказалась в жилище Желтоволосой. Поднялась по лестнице, ехала в лифте? Или, может быть, провалилась под землю, увязла в жёлтом желе, сделанном из зазевавшихся листьев?
Девочка сидела за старомодным столом цвета пожелтевших от времени рукописей. Жёлтое кресло было на удивление мягким и, казалось, не хотело отпускать юную гостью. Мирно, по-стариковски желтели обои, тёрся об ноги огромный кот цвета мать-и-мачехи. Золотистое печенье таяло во рту. И хотелось спать. Очень хотелось. Лиля прикрыла глаза и погрузилась в дремоту.
***
Прошло около двух недель. Старушка-осень, как могла, развлекала Лиличку, свою названную внучку. Читала ей стихи о жёлтых днях меж домами и умершей невесте. Учила Лилю вышивать и вязать. Поила её чаем из осенней листвы. Рассказывала истории о своей юности. Расчёсывала густые золотистые волосы Лили, плела косички. Но девочка всё равно скучала и просилась домой.
- Завтра отпущу тебя на все четыре стороны. А сейчас уже поздно. Пора пить чай и спать ложиться. Да и что тебе дома? Соскучилась по скандалам и нотациям учительницы? Эх ты! Не ценишь моё гостеприимство. А нам так хорошо вдвоём. У меня появилась внучка, у тебя бабушка. Твои-то старшие родственники умерли много лет назад. Помоги-ка лучше распустить этот свитер. Завтра верну тебя домой, - лживо улыбалась Осень. Конечно же, она не собиралась никуда отпускать Лилю.
"Такой счастливый случай, - с улыбкой размышляла она. - Я ведь могу являться людям только там, где много жёлтого цвета. И видят меня исключительно золотоволосые ребятишки, одетые в платьица, свитера, футболки или курточки цвета осенней листвы. Если я стану видимой среди синих, розовых или разноцветных домов, то могу упасть в обморок или даже умереть от инфаркта. И как тогда люди станут жить без хрустящей листвы и прохладных вечеров? Останутся только весна, зима и лето. Разве это дело? А без внучки я пропаду со скуки. Утону в меланхолии и тоске. За последние две недели ни разу не было дождя. Потому что я не плакала. Разве это плохо? А дома Лиле всё равно жилось хуже, беспокойнее, чем здесь. Так что пусть полицейские продолжают искать девочку с улицы Жёлтой (подходящее название для лимонного квартала). Пусть родители Лили обвиняют друг друга, а мамы и бабушки провожают и встречают школьников. Мне до всего этого нет дела. У меня появилась внучка. Проживём вдвоём. Старый да малый. Лиля скоро привыкнет к моему жилищу. А через пару месяцев начнёт забывать прежнюю жизнь. Я об этом позаботилась. Недаром подмешиваю в чай траву забвения".