Денис с интересом изучал документы, переданные Рубинычем. Какие-то бумаги были написаны от руки, неразборчивым почерком, некоторые напечатаны на машинке. Более свежие – на принтере. Сухие отчеты и рапорты. Пометки, сделанные от руки, на полях. Никакой конкретики. Постепенно, вчитываясь и вникая в суть написанного, Васильев начал формировать в своем мозгу картину того, над чем так упорно работал Рубиныч.
Да, дело очень и очень долгое. Судя по первым заметкам и рапортам, случаи, которые разбирал старый оперативник, начались еще задолго до его прихода в органы. Кажется, он говорил о том, что был еще один человек, который так же, как и он, задумался над происходящим, нарисовав полную картину. Как же его звали? Денис уже и не помнил.
Итак. Город начали строить в начале пятидесятых годов прошлого века. Гидроэлектростанция, крупнейшие в стране комбинаты, возведение города в глубокой тайге, где кроме лагерей и медведей никого нет. Обрывочные данные начинаются с середины пятидесятых, а именно в пятьдесят шестом году. Первые два эпизода, так похожих на сегодняшние случаи. Как под копирку. Тогда никто особого значения не придавал, хотя и искали душегуба. Народ-то тут обитал с душком. Во-первых, узники лагерей, во-вторых, комсомольцы. Ведь не только патриотичные ребята ехали, но и разная шваль. Это надо понимать. Рубиныч, кстати, говорил об этом.
Тогда что получается? Сколько лет может быть этому индивиду? Не начал же он свой промысел в раннем детстве? Это ему сейчас должно быть около семидесяти лет. А по скудным описаниям приметы везде схожи.
Денис призадумался. Тут два варианта адекватных развития событий. Либо это семейное дело, психоз, передающийся по наследству. Или же существует целая группа подражателей, которая, орудует в городе много лет. Хотя как ее не вычислили, непонятно. Есть еще один вариант, но, простите, он из разряда фантастики. Чувак не стареет. Журналист вспомнил один сериал из своего детства, «Секретные материалы». Там была одна серия, точнее две, в которых главным героям пришлось искать убийцу, ловко меняющего свой торс, чтобы пролазить в самые узкие щели, убивать жертву и съедать ее печень. Да нет, бред какой-то. Там же кино, а у нас, на минуточку, реальная жизнь.
Раздался телефонный звонок. Денис протянул руку, взял телефон.
- Алло.
- Денис, это Грачев. Не спишь?
- Нет. Что-то случилось?
- Да, - недолгое молчание. – Рубиныча убили.
- Как убили? – не сразу понял Васильев. – Я же вот вчера с ним разговаривал.
- Нашли утром.
- Кто?
- Кабы я знал, - вздохнул в трубку Вик Викыч.
- И что теперь делать?
- Что делать? – было понятно, что на том конце провода редактор чешет подбородок. – Что делать? Муравью хер приделать! Работать дальше. Я так понимаю, что он поделился с тобой информацией?
- Да, сижу изучаю.
- Отлично. Работай.
- Виктор Викторович, а вы уверены, что этот материал пройдет нашу цензуру? – поинтересовался Денис, намекая на внутреннюю политику компании.
- Нашу – нет, - уверенно сказал Грачев.
- И зачем тогда?
- Разве ты не думал о других площадках?
- Нет, если честно. Я же работаю на нашу компанию.
- Зря. Ситуация серьезная. Столько лет о ней молчат, скрывают. Но гибель Адамяна – это последняя капля. Он же мне другом был.
- Кого гибель? – не понял Васильев. Фамилию Рубиныча он слышал впервые. – А!
- Вот тебе и а, - с грустными нотками в голосе усмехнулся Вик Викыч.
- Так мне работать дальше?
- Да.
- А кто мне из органов комментарий сможет дать? Не могу же я фантастикой заниматься!
- Есть кое-какие сознательные товарищи, которых данный вопрос тоже мучает. Некоторые при погонах.
- Если они при погонах, то почему не форсируют расследование?
- Не знаю. Все же всего боятся.
- Я так думаю, что и мы тоже.
- Бесспорно. Но иногда лучше перебздеть, чем недобздеть, - сказал Грачев. – Как считаешь? А если судом пугать будут?.. Плох тот журналист, на которого ни разу в суд не подавали.
- Наверное.
- Ладно, я тебе информацию передал.
- Когда похороны? – встрепенулся Денис.
- Не знаю пока. Скажу.
- Хорошо.
- Все. Пока.
Когда сообщают о смерти человека, это всегда вызывает легкую оторопь. Когда говорят о кончине близкого – это горечь, печаль и грусть. Но когда ты узнаешь о том, что ушел человек, которого ты знал не близко, однако он был достаточно ярок в твоей жизни, возникает крайне неловкое ощущение. Вроде бы и все равно, но не совсем. Невозможно точно описать эти чувства, эти эмоции. Растерянность, что ли? Да, наверное, это более точное слово для того, что испытывал Васильев, положа трубку на стол.
Парень встал, достал сигарету и вышел на балкон. Закурил. Дым заполнил легкие, разгоняя по крови успокоительный никотин. Надо все досконально обдумать. Проанализировать… Грачев настаивает на продолжении работы. Хорошо. Вопрос. Зачем это ему и почему он, Вик Викыч, сам не станет доделывать свой материал? С его-то связями? Тоже интересно.
Внутренний голос нашептывал Васильеву о том, что есть какой-то подвох, хотя ничего страшного в нем нет. Только нервотрепка в финале. Поэтому Денис отбросил плохие мысли в сторону. Да и Рубиныч, наверняка, хотел бы, чтобы хоть одна скотина рассказала бы о том, как этот человек столько лет искал неуловимого мужчину в плаще. Грубо? Да. Правда? Тоже да.
Перекурив, журналист вернулся в свою комнату и вновь взялся за бумаги. Из некоторых пометок парень вынес для себя, что, несмотря на видимую архаичность, есть и задатки закономерности. Ну не бывает ничего просто так. Даже броуновское движение молекул подчинено своему алгоритму, которое можно просчитать. Да и давно это сделано.
Денис обратил внимание на один схожий аспект практически у всех свидетелей. Они видели человека до убийства и после, когда приезжала следственная группа. Но указать на него, показать пальцем не могли. Списывали на то, что им показалось. Такое бывает. Психология описывает подобные случаи. Ну не постоянно же. Васильев знал, что серийные убийцы очень любят возвращаться места преступлений, чтобы насладиться зрелищем, прочувствовать момент, скажем так. Один плюсик есть.
Далее. А вот тут уже интереснее. Среди свидетелей были и жертвы. Почему? А потому что этот силуэт видел их. Они описывали этот момент. Значит, преступник запоминает тех, кто его заметил, потом избавляется от свидетелей. Умно, нечего сказать. Сколько их? Ба! Да больше половины всех жертв. Что же получается?
Парень отложил бумаги в сторону и глубоко задумался. Если брать примитивно, то да, вполне логично. Дядьку срисовали, могут опознать и показать рукой на очной ставке. Что трэба сделать? Правильно, отправить к праотцам. Но, простите, каким образом? У жертв есть единый почерк, вне зависимости от нанесенных увечий – ожоги. Скажите, где в пятидесятых годах в глухой тайге, среди палаток и недостроенных бараков, наш душегуб нашел меч джедая? «Звездные войны» вышли в семьдесят седьмом году, если Васильеву не изменяла память. Тоже интересно. Журналист вернулся к бумагам. Вопросом возникало больше, чем ответов.
В это же самое время в кабинете капитана Бобкова зазвонил телефон. Никита, приподнявшись со стола, протянул руку и устало засопел в трубку.
- Бобков на проводе.
- Ты там дрыхнешь, что ли? – Звонила эксперт Соколова, которая была крайне недовольна такому приветствию.
- Нет, но хочу, - ответил капитан, протирая глаза. – Я на дежурстве.
- Понятно. Данные по Адамяну нужны?
- Вы его уже сделали?
- Конечно.
- Быстро, однако. – Капитан немного удивился.
- Я Рубиныча знала, - невозмутимо ответила Юлия. - С ним работал Петр Александрович.
- И кто ему хребет вырвал?
- Сам не догадываешься?
- Ты мне скажи. Кто из нас криминалист?
- А кто опер?
- Я.
- Мягкие ткани имеют следы ожогов, - ответила Соколова.
Бобков переложил трубку в другую руку и выпрямился за столом, глазами выискивая пачку сигарет.
- Ты хочешь сказать?.. – пальцы нащупали то, что искали.
- Блин, Никита! – перебивая, возмутилась криминалист. - Да мы орать скоро будем! Сколько лет уже? Теперь своего завалили! До сих пор ссать будете работать по этому делу?
- Я же говорил, - сердито повторил Бобков. – Все на контроле у комитетчиков. Это их геморрой.
- Да, но все бумаги мы сначала вам кидаем. Почему? Почему вы не занимаетесь?
- Я за Следственный комитет не отвечаю. И за круговорот отписок в природе.
- Короче так, - сухо отрезала Соколова. – Мы вынуждены будем писать рапорты на главк. Петр Александрович уже лютует. На себя все берет. До Краснова дойдем, если потребуется.
- Делайте, - пожал плечами Никита. – Я человек маленький, простой мент. Чего Толстихину мозг не трахаешь?
- У тебя кожа по тоньше будет. А у него пробы негде ставить.
- Логично.
- Данные выгружу на сервер, - вздохнула в трубку после небольшой паузы Соколова. - Заберете сами.
- Петр Александрович как работает вообще? – поинтересовался Бобков.
- Завтра в день.
- Я подъеду.
- Зачем? – интерес теперь был в голосе Соколовой.
- Синие пиписьки посмотреть, - фыркнул Никита. - Разговор есть.
- Будем ждать.
- Ждите паровоз, - процитировал детского писателя Бобков. – Я ужа лечу.
- Лечи, лечи, - усмехнулась Юлия Матвеевна. – Только лечить и можете. Да только некого.
- Все, - капитан поморщился. – Пока.
- И тебе не хворать.
Как же задолбали эти трупорезы, подумал про себя Бобков, ложа трубку. Ну, допустим, есть кто-то, который, гипотетически, крошит людей. А где улики? Кроме трупов и размытых показаний свидетелей, нет ничего. С таким в прокуратуру не пойдешь. А то, что все это дело длится крайне долго, так Никита знал. И толку? Правда, гибель Адамяна, скорее всего, позволит сдвинуться делу с мертвой точки, но, положа руку на сердце, в это капитан не верил ни капли. Опыт уже имелся. Все начнут непонятное броуновское движение, создадут целую папку отписных бумаг, и дело снова превратится в красивого глухаря.
Полицейский встал из-за стола и потянулся. Время подходило к концу дежурства, а значит, можно было с чистой совестью собираться домой отсыпаться. Бобков надеялся, что больше никаких покойников не найдут граждане, его не разбудят и не дернут на осмотр. Больше же некому. Кризис.
Оставшееся время до склянок прошло в тишине. Дежурка не тревожила. Это не могло не радовать. Уже после сдачи смены, подписания всех бумаг, Бобков вышел на улицу, сунул в рот сигарету и закурил. Воздух был прохладным и влажным. Надо идти домой. А не хочется. Зачем? Там ведь уже никто не ждет.
Никита находился в состоянии развода. Жена, забрав дочь, ушла. Времени, знаете ли, ей мало уделяется. А то, что он, Никита, все средства и лишнюю минутку, тратил на семью – не считается. Наверное, время такое. Сейчас женщины меркантильны. Ведутся только на толстые кошельки и прочее. Отчасти напоминают гельминтов. Хотя почему отчасти? Конкретные гельминты. Пользы ноль, а вот все ресурсы только себе. Как там пел известный репер середины девяностых? Тупак Шакур? “All eyes on me?” Все взоры на меня. Оно и верно. Только раньше мужчины павлинились, а теперь женщины. Мир сошел с ума.
Было тут, намедни, одно интересное дело. Одна мамзель приперлась в отделение с заявлением о грубом сексуальном насилии со стороны своего сожителя. Никита, как раз, был на месте, он и принимал заявление. Представьте себе девоньку, у которой в груди только пятикомнатная квартира в центре. В губах – трехуровневый гараж с центральным отоплением в самом дорогом кооперативе города. А там цены… И тут, понимаешь, ее сожитель, мужчина средних лет, уважаемый человек, надругался над ее пятой точкой в особо грубой форме. У Бобкова в этот день супруга, как раз, вещи собрала, и он находился, как сами понимаете, не в очень приятных чувствах. Но взял себя в руки. И знаете что? Оказывается, дяденька наотрез отказался оплачивать этой мадам поездку на лазурный берег на пару недель, так как считал, что это неразумная трата денег в суровое время экономического кризиса. А обладательница силикона за много американских денежных единиц решила накатать заяву, чтобы припугнуть и наказать своего спонсора. Чтобы впредь думал, прежде чем отказывать.
Нормально? Сейчас – да. А что? Мужик должен. Мужик обязан. Только кому? Вопрос. Если есть дети, то это другой разговор, но несмотря на то, что Бобков сам вертелся в этом месиве, он совершенно не разделял законного мнения, что дети должны оставаться с матерью. Мамы разные бывают. Папы – тоже, но часто так бывает, что… Он знал много случаев, когда суд был конкретно не прав.
Конечно, Никита объяснил барышне, что она конкретно не права, а за клевету в нашей стране предусмотрена статья уголовного кодекса. Заявление, естественно, было порвано и выброшено в мусорную корзину, но, как показалось капитану, барышня не поняла вообще ничего. Только надула сердито свои вареники, фыркнула и ушла. Парня посетила мысль позвонить товарищу, на которого кляузничала сея особа, так как он его знал, но потом капитан отбросил эти мысли прочь. Не его проблемы. Хочешь трахать силиконовую дуру? Терпи. Но резиновая баба, в данном случае, намного выгоднее.
Вместо того, чтобы отправиться отсыпаться, Никита направился в ближайший пивной бар, чтобы выпить, послушать оперативную обстановку среди местных алкоголиков, да и забыться, если угодно. А что? Пивнушки – самое лучшее место, чтобы получить много нужной и полезной информации.
Злачное заведение находилось на первом этаже старого кирпичного дома, расположенного на центральной улице. От отдела пять минут ходьбы пешком. Бобков зашел внутрь. Как ни странно, почти все столики были заняты. А ведь время еще даже не приблизилось к обеденному.
Капитан подошел к барной стойке, за которым крутилась немолодая женщина, наливая пиво по кружкам и в пластиковые бутылки для тех, кто просил на вынос.
- Давно не заходил, Бобков, - женщина знала Никиту.
- Времени не было особо, - парень пожал плечами. – Сделаешь светленького нефильтрованного?
- Да, только подожди чуть, зашиваюсь.
- Вижу, нормально, - кивнул Бобков и облокотился на стойку, оглядывая местный колорит.
Обычные мужики, у которых закончилась смена на комбинате. После работы немного можно, зато потом спится легче. Но какой-нибудь оперативной информации сейчас получить не получится. Контингент не тот. Пролетарский.
- Держи, - женщина поставила перед Бобковым бокал со бежевым пастельным напитком.
- Ого! – удивился Никита. – Махом прямо!
- Ну так, - усмехнулась барменша. – Опыт.
- Вообще не спорю, - капитан сделал большой глоток. – Есть что интересное?
- Да кого там! – женщина махнула рукой и вернулась к своим делам. – Только пьянь всякая носы друг другу ломает. А так – спокойно. Время-то уже другое.
- Ну и слава богу, - Бобков сделал еще один глоток.
- Слушай, - знакомая вновь повернулась к оперативнику. – А правда, что в нашем городе маньяк завелся?
- Чего? – капитан чуть не подавился пивом. – Ты с чего это взяла?
- Да тут народ шушукается по этому поводу, да и в городе уже давно говорят.
- И много говорят?
- Достаточно, чтобы брать помногу и закуски в придачу.
- Очень интересно, - Бобков снова сделал глоток.
- Ну? – женщина посмотрела на парня. – По старой-то дружбе?
- Что по старой дружбе?
- Скажи. Есть?
- Так народ же шумит. Раз народ говорит, значит есть.
- Собака лает – ветер носит. Ты мне скажи, - прищур женщины обозначал, что она не менее осведомлена о происшествиях, как и капитан Бобков.
- Вот тебе зачем такая информация?
- Обычный человеческий интерес.
- Что я могу тебе сказать? – Никита поставил кружку на стойку. – Может быть есть, а может быть и нет. У нас нет никакой официальной информации по этому поводу. Представь себе.
- А люди говорят, что все на контроле у Следственного комитета.
- Ого! – удивился Бобков. – Может быть тебе к нам опером пойти?
- Все может быть, - улыбнулась женщина. – Так что?
Никита призадумался. Сказать, что ее подозрения оправданы или же промолчать, не раскрывая подробностей дела, которого нет? С одной стороны – нельзя, прямое нарушение. С другой стороны – а чего скрывать? Рой мыслей.
- Будем считать, что я ничего не знаю, - сказал Бобков и подмигнул своей собеседнице. Она, в свою очередь, прекрасно поняла этот намек.