У входа в недавно построенный корпус университета уже толпились участники конференции по дигитализации. Подходя к ним всё ближе и рассматривая исподтишка, внимательно и придирчиво, я ощутила привычный прилив крови к голове и теперь уже явственно осознала, что сегодня тревога подобралась ко мне невыносимо близко. Ну, что же, в таком случае, лучше не позориться перед людьми и просто помолчать до открытия, постоять в сторонке. Надев дежурную улыбку и, как мне показалось, незаметно прошмыгнув мимо беседующих коллег, я вошла в оригинально запроектированное здание, всё ещё пахнущее свежей краской.
Убедившись в том, что все до одного ученые предпочли коротать время на свежем воздухе, я несколько воспрянула духом и позволила себе расположиться в оранжевом кресле у стеклянного столика. Здесь было вполне тихо и уютно, беспокойство улеглось и я устроилась поудобнее, чтобы немного расслабиться и ни о чем не думать, а в особенности, не повторять судорожно в мыслях, заученный на память текст своего реферата. Через несколько минут меня вывел из оцепенения негромкий хрустальный звон, я обернулась и увидела, как рядом со мной в стеклянной прозрачной шахте лифта плавно оторвалась и медленно поплыла вверх пустая кабина. Прошло буквально несколько секунд и совсем тихо где-то над моей головой опять звякнул колокольчик: лифт остановился. Рассеянно, от нечего делать, я продолжала наблюдать за плавно плывущим уже по направлению ко мне аквариумом и вскоре увидела за его стеклянной поверхностью моего бывшего шефа, благодаря которому, собственно, я здесь и очутилась, воспользовавшись шансом продемонстрировать собственный проект. Университетский вестибюль, мой столик с креслом, пальма возле выхода из лифта и все остальные предметы в поле моего обозрения пока оставалось в бездействии ожидания. Заметив меня, господин Микальски слегка кивнул головой и, погруженный в свои мысли, двинулся дальше, по направлению к остальным ученым.
Оставшись опять одна в полуспящем вестибюле, я немного понаблюдала за табло, на котором попеременно появлялась информация о времени, погоде, объявления для студентов и программа нашей конференции. В какой-то момент отблеск рекламы, как солнечный зайчик, отскочил от табло на ковер, и в луче света заблестел маленький металлический предмет. «Микальски обронил портсигар?», - подумала я. Но тут же вспомнила, что этот господин, насколько мне было известно, вряд ли когда-нибудь курил. По всей видимости, всё же флешка, несколько необычная, возможно, экспериментальная — созданная для дигитализации культурных объектов, чем, это надо подчеркнуть, мой бывший шеф занялся одним из первых в стране, по крайней мере, в университетской среде. С сожалением покинув полюбившееся оранжевое кресло, я сделала несколько шагов по направлению к блестящей коробочке, но вдруг почувствовала слабость в затекших ногах и приостановилась, и в этот момент мне почудилось, что металлический предмет пошевелился и раскрылся, как игрушечный цветок, в котором, за пластмассовыми лепестками прячется маленькая фигурка дюймовочки. Только фигурок было много и они двигались на маленьком экранчике, который, как оказалась, скрывала в себе эта дивная вещица. «Нет уж, увольте, я не обязана подбирать кем-то оброненные супер эксклюзивные электронные предметы», - подумала я, пятясь по направлению к креслу, но не теряя из виду цветок с компьютером.
Одна из «дюймовочек» на экране улыбнулась мне и отчетливо произнесла несколько совершенно не знакомых мне слов по-французски. Do you speak English? - как будто со стороны, услышала я свой слабый голос. Незнакомка рассмеялась и жестом показала на своих подружек, которые вдруг тоже заметили меня, закивали головами, забормотали неясные приветствия, улыбаясь дружелюбно и чего-то явно от меня ожидая. Трудно сказать, насколько быстро я вышла из оцепенения и заставила себя представиться, назвав свое имя, как это сделали и они…
I was born in Kiev, - четко произнесла миловидная девушка: кроме ее круглого личика, обрамленного густыми волосами цвета мокрой соломы, я отчетливо видела воротничок тонкой белой блузки и серебряный кулон в виде яблока. За вступительными словами последовало еще несколько предложений, вкратце описывающих, кто она и чем занимается. Я поняла, что она работает в музее, водит экскурсии, интересуется современной живописью. «Рада познакомиться», - из вежливости сказала я, и тогда незнакомка замолчала, улыбнулась, бросив на меня быстрый взгляд, и что-то шепнула своим подругам. Одна из них указала рукой на зеркало позади, и девушки обернулись. Я вместе с ними всмотрелась в отражение, в котором поблескивало окно, за ним мост, а по нему, набирая скорость, как раз проезжал поезд.
Щуплый чернявый проводник шагал по проходу, неся овальный поднос с четырьмя позвякивающими серебряными подстаканниками — в стаканах переливался темно-янтарный напиток. К обжигающе-горячему чаю каждому пассажиру полагалось по два-три кубика сахара-рафинада. Проводник стучал в каждое купе по очереди, ему открывали, со словами благодарности наблюдали за тем, как ловко ему удавалось переставить содержимое подноса на столик, и, пока на окне таяло пятнышко дрожащего от стаканов пара, пассажиры умывались, складывали постель, готовились к завтраку. Успеть перекусить они могли еще здесь, в этой стране, а спустя какое-то время кто-то будет с ностальгией вспоминать последний чаек, выпитый на родине...
Постучав, проводник открыл дверь в очередное купе, где четыре девушки приводили в порядок прически, накладывали на лицо крем и подкрашивали ресницы тушью. Вынуждено прервав утренний туалет, они смахнули со столика все лишнее, освободив место для чая. «Скоро граница?» - «Если не нагоним опоздание, то через два часа», - ответил проводник и вышел.
В его костюме и в манерах было что-то гусарское. Особенно усы и походка производили именно такое впечатление. Я поделилась этой мыслью с девчонками, они обе расхохотались в ответ, а Рита подмигнула мне только что накрашенным глазом: «Влюбилась, лесная девочка?» Так меня называли подруги, и точно так же говорили в детстве о моей маме. Мама рассказывала, что ее маме это не нравилось, и если при ней кто-то в шутку называл ее девочку лесной, она хватала дочку за руку, уводила в укромный уголок и таинственно шептала: «ни в коем случае не ходи в лес, там тебя украдут цыгане». Я плохо помню свою бабушку, видела ее только в детстве, когда она приходила к нам в гости, а мои родители не пугали меня цыганами. Зато я боялась пустых домов, и даже пустых комнат, особенно в темноте. И, конечно, никогда не пошла бы сама в лес, рискуя заблудиться. Но быть лесной девочкой мне, скорее, нравилось: я представляла себя не то эльфом, не то русалкой среди таких же длинноволосых, загорелых существ в легкой прозрачной одежде на фоне волшебной природы с цветущими деревьями, журчащими ручьями и разноцветными птицами.
В моем воображении, дикий лесной народ жил непринужденной очаровательной жизнью, хотя, конечно, я понимала, что, попадая из своего рая в нормальные человеческие условия, лесные феи страдали, не умея приспособиться. И тем не менее, я бесстрашно стремилась к людям, на встречу приключениям.
Микальски еще раз внимательно посмотрел на экран и решив, что сделано уже достаточно много, выключил компьютер. Взглянув на часы, прикинул, сколько времени у него в запасе, и начал собираться. Нужно было принимать во внимание то, что выпал первый снег, который, при нынешней температуре, сразу же начнет таять, и когда к вечеру приморозит, дорога покроется тонкой коркой льда. Микальски водил машину с удовольствием - большие расстояния его не пугали, а радовали: «по дороге к Перемышлю успею перебрать в мыслях различные варианты плана, а обратный путь, уже вдвоем, проведем в болтовне обо всем и ни о чем, как это обычно бывает, когда долго не виделись».
На лестничной клетке послышались шаги, за дверью зазвенели ключи, щелкнул замок и раздался голос:
- Микки, - позвала из коридора жена, - ты готов? Машина — твоя. - Поцеловав жену, Микальски набросил куртку, подхватил дипломат с документами и вышел из дому.
По дороге, как он и предполагал, его мысли крутились вокруг проекта. Мир за окном автомобиля интересовал его сейчас настолько, насколько вписывался в его продуманные действия. Люди за рулем, так же, как и пешеходы появлялись, проезжали или проходили мимо и исчезали, а дома и улицы — мелькали, едва показавшись. Проехав несколько несколько крупных населенных пунктов, Микальски наконец остановил машину неподалеку от местного вокзала, прошел по подземному переходу и вышел на перрон именно в тот момент, когда объявляли прибытие поезда.
Найдя в толпе встречающих место и для себя, Микальски наконец полностью отдался тому сладостному чувству, которое всегда предвещает что-то новое. Он любил повторять, что согласен на любые лишения, лишь бы не было скучно, принадлежа к тому типу людей, которые хорошо знают, чего хотят, и целеустремленно идут туда, где их присутствие наиболее необходимо.
Когда поезд остановился, мы с подругами, чуть не расцеловав на прощание гусара-проводника, смеясь и подтрунивая друг над другом, выкатились на перрон — я и Микальски сразу встретились взглядами, тут же радостно ринулись на встречу друг другу.
Забегая вперед скажу о том, о чем я узнала немного позднее (чего только не расскажут доброжелатели!) Речь идет о семье Микальского: очень скоро мне предоставилась возможность познакомиться с его женой, оказавшейся (как, впрочем, и следовало со слов «благожелателей») внешне серенькой мышкой и нервным, умным, впечатлительным человеком, внутренне очень сдержанным и одновременно внимательным собеседником. Этим она была весьма привлекательна, но, мне показалось, не особо пользовалась возможностью заинтересовать собой, потому что полностью сосредоточилась на науке. Ведь это благодаря лабораторным исследованиям Милены, жены Микальского, мы с ним сделали потрясшее научный мир открытие.
Стоя в на вокзальном перроне в Перемышле я не могла еще знать о том, чем для всех участников эксперимента была чревата наша работа.
«Дорогая, ложись спать без меня», - в голосе мужа Милена услышала те нотки, по которым она обычно определяла, что лучше уже ни о чем не расспрашивать: он настолько поглощен происходящим с ним в данный момент в том месте, где он сейчас находится, что на его возвращение в лоно семьи еще долго не придется рассчитывать. А это означало, что ближайшие дни могут принести и ей много интересного. Милена уже давно научилась ловко и безболезненно переключаться с работы над диссертацией, требующей тишины, одиночества и полного погружения, на занятия, которые в недалекой перспективе могли изменить течение не только ее жизни…
Она совсем не считала себя колдуньей. К ней, серьезной и молчаливой госпоже доктор наук, тайные знания приходили во время космических сеансов, как называл их некий Агент, с которым вот уже почти год ее связывали не совсем обычные отношения, сильно повлиявшие на ее взгляды. Сам стиль общения с ним больше напоминал состояние опьянения, чем разговор — после недолгого, длящегося, может быть, не дольше часа, сеанса связи, Милена возвращалась к нормальной жизни, как-будто просыпаясь и пытаясь не утратить нить тающего сновидения. Все, что удавалось сохранить в памяти, она должна была успеть записать, а потом проанализировать, сопоставив с теми научными знаниями, которым за годы пребывания в университете научилась безоговорочно доверять. Космическая связь по-новому формировала ее мировоззрение, ставя под сомнение или видоизменяя ее привычные взгляды.
Агент появился в ее жизни тогда, когда убедившись в том, что на Микальского она совершенно ни в чем не может рассчитывать, Милена приняла решение остаться с ним, но попытаться поменять свою жизнь настолько, насколько это возможно при ее занятости научной деятельностью, постепенно обретая независимость и от мужа, и от какой-либо его финансовой помощи. Погруженный в свои дела Микальский, конечно, не заметил перемены, происшедшей в ней — да и как бы он смог это сделать, если учесть, что их встречи и совместное проведение времени, как дома, так и в лаборатории давно уже сократились до такого минимума, которое, позволяло лишь не забывать окончательно друг о друге, что, впрочем, скорее тяготило Микальского. Правда, в отличие от Милены, он вовсе не собирался менять что-либо в своей жизни. Сколь пылок и предупредителен он был в начале их отношений, столь же внезапно и быстро охладел и потерял интерес к тому, что для Милены составляло смысл всей жизни.
Утратив веру в супруга, Милена первым делом отправилась к гадалке. Да-да, госпожа доктор наук, любимая ученица знаменитого профессора Гжебальского, подающая невероятные надежды, звезда его факультета и в недалекой перспективе — его заместитель, которую уже сейчас он не прочь был послать, вместо себя, постаревшего и уставшего, на значимые в их кругу семинары и симпозиумы, не нашла ничего более разумного, чем отправиться к той, которая сможет не только выслушать историю ее разочарований, но и помочь понять, как и почему это произошло, - при помощи карт таро, волшебного шара или кофейной гущи...
Очень многие считали Микальского странным типом. Во-первых, он совсем не был похож на стереотипного европейца, да еще и ученого, хотя, конечно, профессия в чем-то и наложила на него свой отпечаток. Только при ближайшем знакомстве оказывалось, насколько дикий нрав был у этого господина. А во-вторых, Микки (как его называла жена) имел настолько непростой и даже противоречивый характер, что, при всем его огромном свободолюбии, с ним поначалу было очень легко, а при постепенном сближении становилось сложнее и сложнее — не всегда удавалось понять и, тем более, принять его выборы. А спорить с Микальским у меня не получалось — этому мешало, прежде всего, мое плохое знание языка. Ну, не переходить же мне на чужой для него русский язык именно тогда, когда он пытается навязать мне свое мнение! От этого, я уверена, непонимание между нами могло бы только возрасти, а я-то ведь была заинтересована в теплых человеческих отношениях, которые явно начинали между нами преобладать.
Девчонки, мои попутчицы, приехавшие в Польшу, в общем, по своим делам, тут же на перроне распрощались с нами, неестественно громко (чтобы иностранцу стало понятно!) и сумбурно объяснив, перебивая друг друга, как мало времени у них сейчас и как они хотели бы, но не могут остаться здесь с нами даже на минуточку. На самом деле, они нафантазировали себе, что в моих контактах с господином ученым наступил тот этап, когда мы, скорее всего, захотим побыть наедине, и просто не хотели нам мешать и навязываться. Впрочем, Микальски искренне предлагал подбросить их хотя бы до центра, но эти заправские туристки обожали пешие прогулки, во время которых по-настоящему можно познакомиться с достопримечательностями города.
Таким образом, девчонкам предстояло узнать Перемышль, а мне — план, продуманный Микальским, в чем я не сомневалась, в мельчайших деталях, план, который нам с ним предстоит реализовать в тайне перед группой людей, не так давно бывших нашими соратниками. Мы приступали к лабораторным исследованиям впятером, и лично я не имела бы ничего против продолжения в том же составе. Но жизнь в постоянном согласии и мирном сотрудничестве, к сожалению, никак не вязалась с непростым характером моего бывшего шефа. А именно ему я была обязана несколькими захватывающими проектами, осуществленными исключительно благодаря его энтузиазму и таланту. И ведь поэтому, отказавшись от официальной научной деятельности, я осталась с Микки, зная по опыту, что он в любой ситуации будет настоящим лидером, умеющим вести других за собой к цели.
«Тоня, мы не сразу поедем в Краков: здесь неподалеку у меня назначена встреча с Агентом, а ты составишь мне компанию», - Микальски не нуждался в моем согласии, а потому последние слова произнес уже сидя за рулем, жестом предлагая и мне, не мешкая, садиться рядом и без лишних вопросов принимать участие в игре, которая вот-вот начнется. Я должна была привыкнуть к тому, что единственный при встрече знак радушия (взгляд или улыбка), в его представлении, вполне достаточен мне, чтобы пуститься за ним, как говориться, и в огонь, и в воду.
Среди прочих талантов, Микальски обладал замечательной памятью, никогда не записывал адреса и телефоны, очень хорошо ориентировался даже в тех местах, куда попадал впервые. Я села, машина тронулась, Микки окинул меня взглядом и удовлетворенно улыбнулся. Я понравилась ему? Или он уже не здесь, со мной, и смотрит не на меня, а беседует о чем-то с незнакомцем, Агентом? Скорее всего, улыбка Микальского предназначалась не только мне. Я знала, что его интересы не ограничивались кругом традиционных научных проблем, а все новое притягивало, как магнитом. И решила не мешать течению его мыслей… Тем временем, выражение его лица красноречивее любых слов, свидетельствовало о том, что он везет меня на встречу с кем-то необыкновенным.
Кто такой Агент, как долог будет наш с Микальским путь к нему и зачем мы туда едем — это вовсе не самое главное. Для меня важнее всего было сосредоточиться на чувствах к своему незаурядному спутнику. Подружки недаром смеялись над моей влюбчивостью, но, нет, не нужен мне был простой паренек, который будил бы меня поцелуем по утрам, приносил завтрак в постель, а потом, отработав свой рабочий день в офисе, звал бы меня вечерком в кафе или, например, на футбол, если его приятели собирались всей компанией на стадион, а после матча, взяв бы меня под руку, вел домой, нашептывая на ушко милые глупости. Нет, «лесная девочка» внутри меня мечтала совсем о другой жизни, в которой главное место рядом с ней мог бы занять только супер герой, гений — изобретатель или спасатель. И такие пошлые глупости, как завтрак в постель, ежедневная работа в офисе или поход на мероприятие шумной компанией, меня мало интересовали. Поэтому я влюблялась в одиночек, и меня всегда привлекало в них не то, что могло бы перерасти в нормальные, семейные отношения, а что-то совсем другое, что, скорее всего, нормальным семейным отношениям могло бы только помешать. Я ценила в людях внутренний огонь, энергию, порой даже разрушительную, которая настолько влияла на человека, что он вынужден был совершать какие-то экстренные поступки, не укладывающиеся в уютную домашнюю жизнь. Романтичнее всего было бы представлять себя, идущей по жизни бок о бок с крупным преступником, злодеем, который не подчиняясь нелепым общественным условностям, силой отбирает несметные богатства и умеет пользоваться этим добром так, что жизнь не идет своим скучным чередом, а пролетает, как дивная заморская птица — яркая, цветная, неповторимая. Я также не имела ничего против знакомства со знаменитым художником или писателем, который увез бы меня с собой на необитаемый остров, где в доме у моря он мог бы творить свои гениальные произведения, в минуты отдыха посвящая меня в свои новые грандиозные планы на будущее. Но судьбе было угодно послать мне Микальского — ученого с темпераментом сыщика. Ни о каком острове и яркой жизни не могло быть и речи, так как ему совершенно все равно было, где жить, во что одеваться и каким образом поражать мое воображение — Микальски слишком был занят раскрытием тайны, научной или вот такой, как сейчас, еще более загадочной, связанной с магией, которая, впрочем, тоже помогала раскрыть тайну, тайну мироздания, захватившей его пытливый ум и руководившей его поступками. Люди — Агент, я, Милена и сотни других, с которыми Микальски встречался — интересовали его только, как элементы пути к научному открытию.
Поток будораживших меня мысле был прерван прозаическим вопросом:
- Я забыл поинтересоваться — ты, наверное, голодная?
Микки, улыбаясь, смотрел на меня, и мне казалось, что за его улыбкой скрывается какое-то снисхождение ко мне, к моим примитивным инстинктам — к голоду, к стремлению найти человека, которого можно любить и с которым можно чувствовать себя в безопасности.
- А что ты можешь мне предложить? - Я попыталась ответить в его духе — легко, не напряженно, хотя польские слова вспоминались не так быстро, как мне хотелось бы.
Но Микки будто не замечал моего смущения. Он вдруг разговорился, упомянул несколько совершенно неизвестных мне названий (возможно, это были кафе или просто улицы незнакомого мне города), пришел к выводу, что у нас, несмотря на назначенную встречу с Агентом, есть еще время и, определив по моему несвязному мычанию, что я согласна, свернул к небольшому скверу, рядом с которым находилась гостиничка, где, по его словам, можно было перекусить.
Когда мы выходили из машины, зазвонил телефон в руках у Микальского — по всей видимости, Агент ждал его и поторапливал, подумала я. Но самого разговора я не поняла — какие-то отрывки фраз, какие-то незнакомые мне имена. Тут я поняла, насколько ограничены мои языковые познания. Но Микки крепко взял меня за руку, заглянул мне в глаза и тихо сказал:
- Тоня, со мной ничего никогда не бойся. - Хорошо, я попробую, - прошептала я.
Вдруг все исчезло: зеркало позади улыбчивой девушки - обладательницы круглого личика, обрамленного густыми волосами цвета мокрой соломы, представившейся мне любительницей живописи, вдруг резко затемнилось, но зато находившиеся рядом с ней подружки, которые во время ее речи были на экране едва различимы, стали по очереди появляться в ярком пучке света, и каждая, обращаясь ко мне, называла свое имя и в нескольких предложениях описывала свою жизнь.
В какой-то момент мне пришлось украдкой бросить взгляд на часы, так как, все же, я бы предпочла не опаздывая войти в зал со всеми коллегами вместе - мне всегда казался неловким момент появления на мероприятии, когда оно уже началось, а вошедший прерывает ход событий и заставляет остальных оторваться от начатого… Ничего не понимаю! Что произошло с часами? Пока я по сеансу электронной связи общалась с девушкой с серебряным кулоном в виде яблока на тонкой белой блузке, время стояло на месте?! На всякий пожарный, я подняла голову и посмотрела на табло, висящее в вестибюле на стене прямо напротив меня, так уютно устроившейся в оранжевом кресле под пальмой. Признаться, я не заметила, когда сбросила лодочки на маленьком каблучке и влезла на сидение с ногами: усевшись поудобнее, я просмотрела такое количество эпизодов на экране волшебной «флешки», что, казалось, прошло немало времени. Однако и на табло было, как и на моих часах, еще только половина девятого, таким образом, официальное открытие должно было начаться через полчаса.
За это время девушки-незнакомки успели бы рассказать мне не одну историю. Но тут я заметила, что красотки как раз замолчали и с негаснущими улыбками ласково смотрели на меня. В голове пронеслось что-то вроде сомнения по поводу того, чего же теперь они ожидают от меня, которая едва разбирала их слова, да и то, лишь сказанные по-английски. А ведь некоторые щебетали по-французски, по-немецки, по-испански, по-итальянски! Правда, чудесным образом, я кое-что улавливала из их иностранных речей, даже не представляя, каким образом мне это удается.
На экране появилась какая-то надпись по-французски, которую, я, конечно, не смогла прочитать, зато девушки, как мне показалось, явно переполошившись, советовались о чем-то между собой. Воспользовавшись паузой, я встала, надела туфли, поправила прическу и подошла к «флешке». Подняв ее с ковра и, взяв себя в руки, насколько это возможно, когда реальность преподносит вдруг чудесные подарки, я решилась сама обратиться к девушкам на экране. Я собиралась в нескольких простых словах поблагодарить новых знакомых за внимание к моей скромной особе и объяснить им, что, к сожалению, сейчас у меня осталось совсем мало времени до начала конференции, а я бы хотела еще раз успеть прочитать свой реферат. Но не успела, так как одна из них - красивая брюнетка с вечерним макияжем, длинными ресницами, ярко-красной помадой, таким же ярко-красными ногтями на длинных пальцах (на одном из них мелькнул завораживающей красоты перстень с изумрудом в форме лягушки) - подошла вплотную к экрану, настолько близко, что я видела, как расширяются и сужаются зрачки ее изумрудных, под цвет перстня, глаз, и, не отрывая от меня взгляда, отчетливо произнесла: «Пропали Катя и Ира!»
И именно в эту самую секунду дверь хлопнула, в вестибюль начали входить участники конференции. Впереди всех, конечно, бодро шагал Микальски. Мы настолько давно утратили контакт друг с другом, что оба, и я, и он, прекрасно понимали: кивок головы при выходе из лифта - это единственный знак внимания, который мы можем себе позволить. Поэтому, я удержалась от вопроса, так ли это, что «флешка» выпала у него из кармана, или же он нарочно ее мне подбросил. Во всяком случае, мне еще предстояло решить для себя, не во сне ли это всё мне привиделось, и, вообще, была ли или не была в моей жизни та ночь, проведенная в городе, который я с тех пор ни разу не посетила, в одном из номеров гостинички у сквера, с мужчиной, который именно тогда перестал быть для меня чужим мужем, оказавшись превосходным любовником, а потом - моим лучшим другом, наставником и начальником.
Сунув волшебный металлический предметец в сумочку, я побежала за Микальским, а кроме меня он вел за собой еще человек десять - среди них были две женщины, и с обеими я встречалась уже на других конференциях. Выглядящая моложе своих лет, высокая и изящная Ванда Зелинска, дочка профессора Варшавского университета, преподавала на кафедре своего отца, а элегантная и приветливая мадам Изабель Жакоб часто приезжала в Польшу из Франции не только в командировки, так как ее муж имел польские корни.
Из программы конференции следовало, что после вступительного слова Микальского выступит Адам Круль, представитель Вроцлавского политехнического института. В его докладе речь пойдет об архивных документах, связанных с недавно присланными из Канады артефактами времен Второй мировой войны: в основу легли фотографии, сделанные недавно умершим военным корреспондентом - их удалось оцифровать с помощью самой современной технологии, разработанной во Вроцлавской экспериментальной лаборатории, которой руководил Круль.
В те времена, когда я была «адъютантом» Микки, то есть, его правой рукой,лучшей ученицей и участницей всех без исключения деловых встреч, однажды мы встречались с ребятами из этой лаборатории, в том числе и с Адамом. Из того, что он был замечательно интересным собеседником, следовало, что мне стОит внимательно послушать его доклад. После него последует выступление мадемуазель Изабель, потом выступит кто-то из Познани, а за ним наступит и моя очередь...
Всей группой мы вошли в приготовленный для нас зал. Пока мы рассаживались по местам, вытаскивали ноутбуки, устанавливали их на откидные столики у сидений, Микальски запустил компьютер, и на экране появился логотип нашей конференции. Я приготовилась внимательно слушать речь, но, конечно, интуиция подсказывала, что сам звук его голоса послужит напоминанием неповторимого состояния, в которое приводил меня только Микки, и которое, сказать по правде, очень плохо сочеталось с научными прениями...
«Немедленно возьми себя в руки», - строго приказал мой внутренний голос, и я превратилась в слух. Вдруг мадам Изабель, сидящая передо мной, обернулась и, с очаровательным акцентом, прошептала: «Милая Тонюшка, у меня для вас посылочка от Агента - помните Варшавскую книжную ярмарку?
Во время перерыва никуда не убегайте, если позволите, я угощу Вас сигареткой».
О, какое совпадение! Ведь никто другой не помог бы мне в этот момент! Мадам Изабель, с этой своей сигареткой и с посылочкой, свалилась с неба, - ведь
это она, и только она, и должна была появиться вслед за "флэшкой" и французско-язычно-говорящими девушками! А упоминание об Агенте, удивительное стечение обстоятельств, воспоминание о чем-то давно забытом, начавшееся, как сон, еще в вестибюле, после нереальной связи с красотками-незнакомками, и так неожиданно продолжившееся сейчас, в словах госпожи Изабель, на фоне всего происходящего не прозвучало как-то особенно странно. Прошлое переплелось с настоящим.
Тем временем, Микальски с воодушевлением и свойственным ему в таких случаях красноречием, говорил о возможностях науки и о том, какое значение для человечества имеет то, чем занимаются ученые. Заканчивая, он коротко анонсировал свой реферат и пригласил к микрофону первого докладчика, радушно улыбнувшись всем присутствующим, в том числе, и мне, а я кожей почувствовала на себе его улыбку. И, конечно, мое тело восприняло и эту его улыбку, и его такой родной голос, и такой знакомый взгляд, и каждое малейшее движение головы, рук, пальцев, как сигнал, как спусковой крючок - я почувствовала слабость и негу, мои руки и ноги стали ватными, послышалось шуршание листьев и возник образ колышущихся веток деревьев в сквере за окном гостинички, где впервые дыхание Микки соединилось с моим...
Я снова одернула себя напоминанием о том, что, расставаясь, мы спасались от последствий роковой ошибки, временного забвения, и обещали больше никогда никому, прежде всего, друг другу не причинять боли. Одернула очень вовремя, так как Адам как раз возвращался на свое место, а к микрофону выходила мадам Изабель. Признаюсь, всё, о чем говорил Адам пролетело сквозь мое сознание, не оставив следа. Пытаясь понять, что он рассказывает о меняющихся на экране уникальных фотографиях, я одновременно освобождалась от окутавшей меня ауры, от тени самой себя, от порыва, движимая которым, я слишком увлеклась, а разобравшись, сама же от него и избавилась...
Таким образом, вернувшись из прошлого назад, в конференционный зал, я хотя бы смогла настроить себя на выступление мадам Изабель. Прокручивать в голове текст собственного реферата уже не имело смысла... Теперь я уже не нервничала: я ждала перерыва и перекура. Дигитализация объектов культуры, наша с Микки встреча с Агентом и неожиданная буря чувств, слезы на глазах и вкус поцелуев, Катя и Ира, мадам Изабель - все переплелось и затмило интерес к науке... Но мне удалось заинтересовать слушателей своей темой и дождаться перерыва.
- Милая Тонюшка, идемте со мной на перекур, узнаете много интересного! - Лицо мадам Изабель сияло радостью в предвкушении моей реакции.
Ученица профессора Гжебальского, кандидат технических наук Милена Микальска не заметила, как кромешная ночная темнота окутала комнату (если бы не светящийся экран компьютера, то и до бокала не дотянуться, а жаль неосторожным движением разбить «фамильный хрусталь» - напоминание лучших, беззаботных времен), и как постепенно отступила: над крышами просыпающегося, готовящегося к новому рабочему дню города все выше поднимался солнечный диск.
Почти опустевшая бутылка Chardonnаy, купленная к несостоявшемуся празднику, когда Микки в очередной раз вместо домашнего ужина при свечах выбрал очень важную официальную встречу с коллегами из Вроцлава, прекрасно справилась с обязанностями ассистента во время только что закончившегося космического сеанса связи с Агентом. Теперь, несмотря на усталость, нужно было немедленно записать то, что удалось запомнить во время этого разговора.
В таких случаях, перебороть полуобморочное напряжение, сосредоточиться и отфильтровать лишние факты, убрать ненужные эмоции Милене очень помогала университетская закалка: между приоткрывающей перед ней завесу тайн вселенной, управляемой слегка пугающими неземными силами, и вполне изученным, доказуемым и дружелюбным научным миром была, на самом деле, лишь тонкая грань, и благодаря своим университетским навыкам Милена преодолевала ее с усилием, которое вынуждена была компенсировать крепким, длящимся, порой сутки, сном.
Организм Милены действовал на пределе возможностей, но эффекты ее труда стоили бессонных ночей и даже тех кошмарных сновидений, в которых серьезная, спокойная и сосредоточенная в своей повседневной, немного более серой, чем хотелось бы, жизни, эта женщина видела себя такой, какой она не стала и уже вряд ли станет. Страстная, темпераментная, веселая, она преодолевала барьеры, мешающие в реальном человеческом обличье, и фонтанирующей яркой энергией привлекала к себе ни то людей, ни то ангелов, но не обычных, идеально-бесполых, а совсем других - бескрылых мачо, с густыми ресницами вместо крыльев, темными зрачками и миндалевидными очами, полными любви, стекающей, как из рога изобилия, на спящую Милену, жаждущую продолжения, в тайне ожидающую явления настоящего бескрылого красавца ангела, спасающего от ежедневных проблем повторяющихся дней, проносящихся в круговороте маловажных событий, мутных подозрений и скрываемых страданий.
Oбычная краковская туманная, беззвездная ночь принесла Милене новые познания из области человеческой психики. Как и гадалка, которая в свое время спасла от душевной раны, походя нанесенной ей её «милым мышонком Микки» в паре с потерявшей из-за него голову «лесной русалкой», Агент пользовался чем-то вроде светящегося хрустального шара. Он хорошо разбирался в тайниках души и щедро делился своими знаниями с Миленой. Но в отличие от причудливых шаманских заклинаний «бубнового короля» для спасения «разбитого сердца», вместо приворотного зелья, он преподнес Миленe сведения о куда более сильном орудии: после прохождения серьезной подготовки, она научится пользоваться законами распространения энергии во благо рода человеческого, и в недалеком будущем сможет помочь миллионам людей разобраться в себе, опираясь не на психологию, а гораздо шире: на физические законы, которые она изучала долгие годы, и на тайные знания о вселенной, которая является нашим домом, домом наших душ и, влияя на нас, на наши чувства, мысли, поступки, меняется сама, и этим процессом взаимного обмена можно управлять.
Милена записала историю появления средневекового братства Святой Любви, тайные знания которого, развитые и дополненные, дошли до XXI века. Агент верил именно в эту версию сотворения мира. Влекомая научным инстинктом, она заставила себя законспектировать основные сведения и, переполненная противоречивыми чувствами, уставшая, уснула, а тогда ей приснился сон, в котором история братства, переплелась с событиями из ее личной жизни. На первый взгляд, ничего удивительного в этом не было, но Милена пришла к выводу, что нужно записывать и сны. Чутье ученого подсказало ей, что эти неосознанные образы дополнят описание явлений, и собранные воедино, выведут на правильный путь - как героя компьютерной игры: преодолевая трудности, oн собирает различные предметы, которые приносят дополнительные пункты для выигрыша.
- Если Вы научитесь распространять энергию святой любви, из дома Вашей души уйдут страдания, а дни Вашей жизни наполнятся смыслом! И Вы сможете спасти всех тех, которые обратятся за помощью. Они, как и Вы, видят во сне полные любви глаза ангела, а проснувшись, ищут, но не находят его.
- Кто Вы, как мне называть Вас?
- Я лишь посланник. Мы будем встречаться с Вами во сне.
- Я могу поцеловать Вас?
- Я сделаю для Вас все, что захотите.
- А чего Вы ожидаете от меня?
- Ничего, кроме того, что Вы делаете для Братства.
- Я не совсем понимаю, о чем идет речь…
- Запоминайте и записывайте — потом поймете.
- Хватит ли у меня времени и сил?
- Запоминайте и записывайте. Пишите, пишите, пишите...»
Милена ещё раз перечитала фрагмент своих записей. Поцелуй посланника средневекового Братства таял на ее губах, взгляд миндалевидных глаз переставал волновать. Нужно было собираться с мыслями, приводить себя в порядок и садиться за диссертацию.
Маленькой ухоженной рукой мадам Изабель вынула из сумочки тёмно-зелёную зажигалку причудливой формы и пачку тоненьких ментоловых сигарет, одну из которых протянула мне, и мы обе закурили. После первой затяжки я почувствовала облегчение: рассеивался стресс и ощущение неловкости - мне не часто приходилось выступать перед публикой, в отличие от сияющей мадам Изабель, которая, по всей видимости, имела богатый опыт участия в различных научных собраниях. Сразу, без перехода, мадам увлеченно перешла к интересующей ее теме.
- Тонюшка, вспомните книжную выставку в Варшаве, на которой мы познакомились! Там Вы были вместе с господином Микальским и еще с другим господином. Вы помните, когда польская делегация встретилась с нашей французской, он предложил, если кому-то будет угодно, перейти с Вами на русский. Вы знаете, о ком я говорю, Тонюшка? - Мадам с удовольствием затянулась и, выпустив дым, улыбалась в ожидании моего ответа.
Знаю ли я Агента? Почему она обратилась именно ко мне? - подумала я, а вслух произнесла:
- Возможно, мадам, Вас заинтересует, что перед приездом на книжную выставку я вместе с господином Микальским побывала в его кабинете.
И тут же мысленно перенеслась в машину, которой Микки вез нас по утренней столице - поначалу мы проезжали какие-то пригородные кварталы с улицами, застроенными частным сектором, потом широкие варшавские проспекты, по которым спешили трамваи и троллейбусы — в конце концов, Микальски припарковал машину неподалеку от особняка, у входа в который я заметила эмблему с белым орлом в золотой короне. Пока мы поднимались по лестнице и потом около четверти часа ждали в приемной, Микальски был сосредоточен на своих мыслях, но как только длинноногая и длинноволосая секретарша пригласила нас в кабинет, окинул меня пытливым взглядом, как бы проверяя, гожусь ли я на такую встречу. На мне были облегающие светлые брюки, белые сапоги и свитер с воротником-гольфом. Совсем другими глазами всего несколько часов назад Микки смотрел на меня в гостиничном номере, в котором мы провели ночь. Тогда, сняв с меня одежду, увидел ли он во мне совершенство? Мы оба позволили себе расслабиться чуть больше, чем ожидали, быстро вспыхнула страсть, и в его жарких объятьях я почувствовала, будто этих прикосновений ждала всю жизнь. Отключившись от внешнего мира, мы с жадностью открывали друг друга, и лишь под утро, очнувшись, с трудом подбирая польские слова, я спросила, что же мы будем теперь делать с тем, что произошло между нами. В ответ я услышала все то же: «Тоня, со мной ничего никогда не бойся».
И я старалась не волноваться. Но во время ожидания в приемной, мне показалось, что я недостаточно хороша, красива и умна, потому что даже секретарша важного господина выглядела эффектнее меня…
Воспоминание молниеносно пронеслось в голове, очнувшись, я увидела зажатую в моих пальцах сигарету, стряхнула пепел и вслух продолжила:
- Я уже не помню смысла разговора, но, Вы же сами понимаете, мадам, что говорили, видимо, об университетских делах.
Я старалась быть предельно любезной, но не собиралась посвящать мадам во все тайны, о которых знала благодаря Микки.
- Тоня, а теперь послушайте меня внимательно, - вдруг выражение лица мадам Изабель стало гораздо более серьезным. - Мне необходимо было убедиться в том, что я привезла из Франции послание, адресованное именно Вам. - Она загасила сигарету. - Возьмите это письмецо, прочтите его дома, Вы сами поймете от кого оно. - Мадам открыла сумочку, вытащила из нее небольшой конверт и протянула его мне. От него исходил запах хороших французских духов.
От запаха духов мадам Изабель повеяло смутными воспоминаниями.
- Вы не могли бы дать мне Вашу зажигалку, мадам? Я вообще-то почти не курю. Но эта зажигалка-лягушка… Мне необходимо что-то вспомнить, что-то связанное с ней и с Вашими духами... Знаете, как-будто дежавю. Вы понимаете о чем я?
- Ах, Тоня, какая Вы умница! - Мадам Изабель игриво потрепала меня по щеке.
Этот жест слегка смутил меня, показавшись неуместной фамильярностью, но возникшее неожиданно сильное желание прикоснуться к зажигалке-лягушке затмило собой всё остальное.
- Вы, должно быть, знакомы с той француженкой, которая обращалась ко мне с экранчика, и, возможно, это именно Вы подбросили мне тот волшебный предмет? - Осенило меня, а бурная реакция мадам Изабель заставила обернуться в нашу сторону немногочисленных посетителей курилки.
- Vous etes fatigue? - неожиданно она перешла на французский.
Её зажигалка... Перстень француженки с «флешки»…
- Вы знакомы и с ней, и с Катей, и с Ирой, и с остальными…
Я не спрашивала, я утверждала. Из-за сигаретного дыма кружилась голова… В курилку вошла Ванда Зелинска, приветливо улыбнулась, сделала несколько шагов по направлению к нам… но куда вдруг подевалась мадам Изабель? Да, я, кажется, действительно, переутомилась! Ничего страшного не случится, если я не приму участия в дальнейших прениях — вряд ли мое отсутствие отразится на ходе конференции.
Проскользнув мимо Ванды и ее собеседников, я вышла на лестницу и еще раз убедилась в том, что мадам Изабель как-будто растворилась в пространстве, оставив за собой лишь шлейф прекрасных французских духов. Впрочем, не только: засунув руку в сумку, на всякий случай, проверяя, есть ли там конверт — он был на месте, как и дивный серебряный предмет — я обнаружила в ней и зажигалку в форме лягушки! Подарок в ответ на мою просьбу или таков изначально был ее план? Как бы там ни было, мадам Изабель неплохо сыграла свою роль.
Прикасаясь к зажигалке, чувствуя под пальцами ее гладкую, словно мраморную, поверхность, я думала, чем можно объяснить возникшее во мне страстное желание обладать ею…
Во рту пересохло от волнения — теперь уже не связанного ни с конференцией, ни с ее участниками, ни с моим рефератом. Домой! Скорее, домой! Примчаться, немедленно рассмотреть зажигалку, прочитать письмо, просмотреть запись на экранчике портсигара-флешки...
Точно так же, как утром мне не хотелось приветственных слов и жестов прибывшей на конференцию публики, сейчас я мечтала о том, чтобы незаметно выйти из здания университета. И со странной мадам Изабель, и с красавчиком Микальским, и с другими коллегами, я непременно когда-нибудь встречусь, но на ближайшее время, пожалуй, отложу все научные и околонаучные дела.
Я знаю, что безделушка совсем не случайно оказалась именно у меня. Письмо! Я должна немедленно узнать, что в нем - быть может, разгадка всех сегодняшних таинственных находок.
Наконец я дома. Не выпуская зажигалку из рук, вытаскиваю конверт, обнюхиваю его (как хорошо, что сейчас никто меня не видит), чувствую прилив энергии, голова перестает болеть, мысли проясняются… Правда, я напряжена, я сама не своя — чего-то ожидаю от пропахшего крепкими французскими духами листочка бумаги, на котором каллиграфическим почерком написано всего несколько коротких предложений, обращенных ко мне:
"Сегодня ты получила первый урок, и отныне будешь проходить серьезную подготовку. Тебе откроются истинные знания о вселенной, которая является нашим домом, домом наших душ. Влияя на нас, на наши чувства, мысли и поступки, она меняется сама. Ты сможешь управлять этим процессом взаимного обмена. Свои знания о распространении энергии ты передашь другим. Запоминай и записывай. Пиши, пиши, пиши..." Подпись: Святой Гедеон.
Святой Гедеон??? Мне не впервые попадается упоминание о нем! Я интуитивно протягиваю руку к полке с альбомами… Кстати, этот альбом я привезла с Варшавской книжной выставки. Кажется, здесь, в описании одной из фотографий архитектурных достопримечательностей... Я тороплюсь перелистывая страницы альбома, хочется побыстрее расшифровать смысл послания. Вот глава о Краковском королевском замке Вавеле, на одной из иллюстраций - каменный ангел, а под ним что-то о средневековом братстве Святой Любви. Пробегаю глазами по страницам, от волнения буквы скачут и расплываются… Нашла! "Одним из мест, обладающих очень сильной позитивной энергетикой, является часовня Святого Гедеона в Вавеле. Это – настоящий краковский чакрам – таинственное место силы, одно из семи подобных на всей планете. По древней легенде, часовня была построена из одного с семи магических камней, которые бог Шива разбросал по Земле."
"Помоги нам в эту страстную неделю..." - Я молилась, стоя на коленях у средневекового Вавельского холма, мокрого от совсем не по-весеннему холодного ночного дождя.
В моем внутреннем восприятии, недели, прошедшие с тех пор, как я получила письмо с подписью св. Гедеона, пронеслись гораздо быстрее, чем обычно проходят несколько месяцев с Рождества до Пасхи... Признаюсь, было много дел, и много печальных событий, и много мыслей по поводу содержания самого письма. Конечно, несмотря на сомнения, я собиралась как можно быстрее выполнить данное мне задание. И, на самом деле, не очень задумывалась, не посмеялись ли надо мной коллеги: ведь даже если это был только розыгрыш, мне и самой смутно представлялось, что за всеми произошедшими в оранжевом университетском вестибюле чудесами кроется какой-то высший смысл. В таком случае, даже розыгрыш - это не просто шутка, а особый знак, и кому-то нужно было обратить именно мое внимание на то, что произошло, происходит или произойдет… И, должно быть, это несомненно важно.
Я встала с коленей и оглянулась. Вокруг было безлюдно. Служивый народ только готовился к началу очередного рабочего дня. Туристы еще не проснулись. Мимо меня прошел господин в черной одежде. Сквозь навернувшиеся от волнения слезы я неожиданно поймала взгляд его печальных глаз.
- Modlmy sie o Nasza Pania nad Sekwana.
Этого господина я уже где-то когда-то видела… Наверное, сегодня все жители Кракова будут обсуждать причины жуткого пожара и, конечно, не только я прошу спасти и сохранить наш краковский собор, чтобы его, впрочем, не впервые на протяжении истории, не постигла жуткая участь: как страшно, когда в огне горят символы веры, перед которыми преклонялись целые поколения живших до нас. Мысли путались в голове, а господин в черном удалялся все дальше, и поздно было бежать за ним. Ноги не слушались меня, а в ушах звучали его слова: «надо молиться...» Почему бы мне не спросить, где и когда мы виделись раньше… Жаль, что наши пути так быстро разошлись.
Не впервые мне было печально и одиноко в этом городе. Я всегда думала, что правы те, которые объясняли мое состояние изолированностью: Краков не впускает в себя ни в первый месяц, ни даже в первый год, если не обладаешь определенными чертами характера и навыками, необходимыми для включения в обычное для здешних жителей течение жизни. Они - другие, их привычки формировались под влиянием условий, в которых они здесь росли. Здесь, где согласно легенде Крак основал на реке Висле город, никогда не утративший короны, хотя давным-давно от королей остался лишь их замок с храмом и королевской усыпальницей в подземельях… От замка к главной площади ведет улица, по которой и в настоящее время ездят кареты, запряженные лошадьми. Вот только возят они не могущественных представителей королевских династий, а всего лишь туристов, приехавших насладиться средневековьем.
Я бреду по улице Гродской, город постепенно оживает, наступает день. Мир уже никогда не будет таким, как вчера. И я - уже не прежняя скромная и наивная девушка, а одна из тех, кто может спасти от пожара уцелевшие ценности. И как бы там ни было, я - часть огромной силы, которая во чтобы то ни стало должна победить зло. Modlmy sie o Nasza Pania nad Sekwana. Давайте молиться за Notre-Dame de Paris.
Тем временем, господин в черном спокойным, но решительным шагом шел вдоль Вислы. Над ним высился кафедральный собор Краковской епархии...