Глава 9
Двое мужчин стояли друг напротив друга. Первым был худой и невысокий, с зелеными лазами и творческим беспорядком на голове. Ему еще не было сорока лет. Одет он был в футболку, джинсы и ботинки. Потрепанная ветровка была ему уже мала, но дорога, как память по лучшим романтическим временам. Вторым был пятидесяти двухлетний подполковник в запасе. Одет он был в костюм цвета хаки и бейсболку. Атлетическое телосложение, уже появившееся брюшко и борода, которую носили капитаны корабля в приключенческих рассказах – характеристики внешнего вида Игоря Чернова. В руке он до сих пор держал фонарь и светил им прямо в лицо писателю, тот устал от того, что ему режет глаза яркий свет:
- Положи уже фонарь. Дальше мы все равно не пойдем…
Подполковник задумался и ответил:
- Да, ты прав. Дальше мы уже не пойдем, по крайней мере вдвоем.
Игорь Чернов положил фонарь на пути между ним и его визави, так чтобы он примерно располагался посередине.
- Ты хотел что-то обо мне узнать? Я готов ответить на любые твои вопросы. Я уважаю правило последней просьбы человека, обреченного на смерть…
Писатель понимал, что ему нужно выиграть время. И хотя ожидать помощи не приходилось, но надежда умирает последней, а вдруг…
- Расскажи о своем детстве? Каким ты был ребенком? – спросил Иван Суворов.
- В детстве я был очень организованным и пунктуальным ребенком. Родители и учителя не могли нарадоваться на меня. Я никогда не опаздывал и выполнял все свои обещания. Еще с детства я знал, что нужно держать свое слово, а на нанесенную обиду отвечать тем же. Если тебя обидели словесно – отвечать словом, а если побили, то ответить равноценно. Однажды я так побил одного парня, выбил ему два зуба, сломал ребро, а все из-за того, что он меня подловил на улице с компанией отморозков. Он потом боялся ко мне подходить, обходил стороной. Я считаю так: как себя поставишь, таким и будешь и такое отношение к себе заслужишь…
- Ты часто дрался?
- Постоянно. – усмехнулся подполковник запаса. – любил я это дело, по-мужски это, понимаешь? Хотя тебе видимо не понять – ты же пацифист?
- Я да, но мне интересно, что движет человеком, когда он ищет конфликтов на улице или в общественных местах. Это способ самоутверждения? Способ доказать, что ты сильнее?
- Можно и так сказать, но для меня это было не чувством превосходства. Я был физически крепким ребенком и мне некуда было девать свою энергию. Вот я и реализовывался таким образом. Чтобы не натворить серьезных дел – я тратил энергию на всякие мелкие потасовки.
- Что было потом? Много было друзей?
- Друзей было много. Все хотели со мной дружить – ведь я был сильный и при случае мог заступиться за кого-то из своих друзей. В итоге к четырнадцати годам я создал себе сильную репутацию во дворе и в школе. Со мной считались, уважали мой авторитет, некоторые пацаны даже пытались подрожать мне. Смешно это сейчас, ей Богу, вспоминать!
- А как ты учился?
- Сначала хорошо. Я же говорил, что был очень ответственным ребенком, но по мере взросления я стал все больше прогуливать, успеваемость съехала. В итоге я еле окончил школу. Было много долгов, родителей часто вызывали к директору. Хулиганить я начал: устраивал потопы в уборных, вставлять спички в замочные скважины классов, жечь парты…
- Но закончил же?
- Да, с горем пополам. Но там, где требовалась сила – я был незаменим. Я красил парты, чинил проводку в школе, носил тяжести, работал в саду…, наверное, еще поэтому меня доучили и не выгнали. Физический труд мне всегда был ближе, чем умственный. У тебя по-другому…
- А кто были твои родители?
- Отец тоже был военным, как и дед. У нас семейная линия такая. Меня с детства готовили к военной карьере и выбора у меня не было. В семье была традиция, что если рождается мальчик, то он будет непременно военным. Отец был майором, уважаемым человеком для других, а для меня самым строгим и жестким человеком на свете. Мать была безработной, но постоянно занималась мелкими бытовыми делами и хозяйством. Она была доброй, никогда не злилась на меня, всегда старалась защитить меня от гнева отца. Добрая женщина…
- Ты говоришь в прошедшем времени…
- Умерли оба, причем давно, отец чуть после моего поступления в военную академию, а мать через два года после него. Но в академии я наконец-то почувствовал себя в своей тарелке. Это мое! Я знал, что там можно делать, а что нет. Весь мир стал вдруг понятным. Это черное, а это белое, эти хорошие, а эти нет. Поступление в академию спасло меня от всех напастей, которые мне готовила судьба, защитила меня от разрушения и смерти. Ведь меня бы точно убили, если бы я продолжил гулять. Стал бы примерно таким, как бандит Ермаков…
- Но ты стал не лучше! Ты убил двоих человек – этого мало? Как по мне, так ты не лучше Ермакова ни на йоту, а даже хуже. Он хотя бы ответил за свои преступления, а ты хотел все повесить на него…
- Почему ты акцентируешь внимание на преступлениях. У меня много заслуг. Я на войне побывал в Чечне, где был ранен и комиссован. Я участвовал в нескольких десятках боевых операций. Я спасал жизни мирных граждан и твою, в том числе, а ты меня упрекаешь?
- Конечно. Никакие былые заслуги не дают тебе права в дальнейшем распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению…
Подполковник запаса грустно посмотрел себе под ноги, плюнул на пути и ответил:
- А я думаю по-другому: если я рисковал жизнью, ради спасения суверенитета страны, если я отдал лучшие годы своей жизни и здоровье во имя защиты границ Родины, то я что-то, наверное, заслужил…хотя бы какое-то поощрение или награду, но ни Президентской премии, никакой-либо другой я так и не получил. А я ждал, долго ждал…
- Неужели тебе так важна награда? Как-то это странно. Ты же взрослый мужчина…
- Мне важна не награда, а признание моих заслуг перед Родиной. Я не смогу тебе это объяснить – ты человек не из военных кругов. Только подобный мне может понять меня по-настоящему, иной нет…
- Давай представим ситуацию, что тебя наградили Президентской премией…
- Как я могу представить то, чего нет?
- Включи фантазию. Тебя наградили премией – орденов в коробочке, представил?
Подполковник напрягся. Было видно, что фантазирование дается ему с трудом. Он утвердительно кивнул.
- И что изменилось? – спросил писатель Суворов, - стало тебе легче от этой награды? Я почти уверен, что после награждения ты, как всегда, напьешься, и забудешь об этом ордене и будет он пылиться на полке…
- Я же тебе говорю: сама медаль мне не нужна – мне важно внимание власти. Мне хотелось услышать добрых слов в свой адрес, но я этого так и не дождался…
- Ясно. Но есть хоть что-то в твоей жизни действительно дорогое твоему сердцу?
- Есть бесценные вещи…
- Интересно. Какие же?
- Моя любовь – Тамара Павловна. Моя первая и единственная любовь. Мать моих детей – Милы и Варвары – двух прекрасных дочерей, ради которых я еще и живу…
- Подожди. Остановимся на твоей жене…
- Я познакомился с ней в бытность учебы в академии, она была студенткой филфака. Однажды я был в городе и встретился глазами с этой девушкой и больше уже мы никогда не расставались. Я имею в виду не физический контакт, а какой-то иной…
- У вас была именно та связь между влюбленными, о которой писал Шекспир?
- Не знаю. Я не помню Шекспира, но наша любовь прошла все испытания на прочность и выдержала их. Хочу умереть с Тамарой в один день и быть захороненным рядом с ней.
- Хоть что-то человеческое в тебе есть…
- Гораздо больше, чем ты, можешь представить. Я люблю свою семью: жену и дочерей…
- Насчет дочерей: чем они занимаются?
- Старшая – Мила работает переводчиком в одной крупной фирме, ей всегда давались иностранные языки, наверное, в мать пошла. Она замужем, скоро должен появиться внук. А младшая – Варвара в этом году должна окончить университет, она пошла на экономический факультет, встречается с парнем – он недавно к нам заходил…
- Ну и как? Понравился?
- Главное, чтобы ей он нравился, а я могу и потерпеть…
- Значит, у тебя в жизни все идет, как надо?
- Да, только жить начинаю!
- Зачем же ты тогда все ломаешь?
- А что я ломаю? Никто не узнает о моих преступлениях, потому что свидетелей не будет. Ты знаешь говорят: хороший сыщик – мертвый сыщик!
После этих слов Игорь Чернов набросился на своего противника. Иван не был к этому готов, но среагировал и отскочил в сторону. После этого он накинулся на подполковника и два силуэта в темноте, освещенной лишь единственным фонарем, слились в один большой комок ненависти и агрессии. Одно было понятно, что выживет лишь один из них. Тот, кто больше сэкономил сил во время длительного похода за свободой, кто окажется проворнее, кто окажется живучее. Выживет тот, кому благоволит судьба в этот миг…
***
- Отпустите уже меня! – крикнул бандит Ермаков, - я в туалет хочу, а то сейчас надую в штаны!
- Молчи! Ты не сделаешь и шага по этому полу, пока я жив! – ответил Такеши Симидзу, - а я буду жив гораздо дольше, чем ты! Потому шансов выбраться и освободиться из-под моей опеки у тебя не нет…
- Но это же варварство – не пускать человека в туалет! Даже на зоне порядки были не такие суровые. У меня всегда было, что покурить, всегда был чай, всегда была тушенка и «очко» двадцать четыре часа в зоне доступа. Я старый человек, а вы так меня мучаете…
- Ты убил двоих невинных человек, а теперь говоришь о какой-то там эфемерной справедливости и человеческих правах?
- Не убивал я никого! Сколько раз мне нужно это повторить. Если хотите, то обыщите – орудия убийства у меня нет.
- Ты мог выкинуть его или спрятать. Обыскивать мы тебя не будем. Вот дождемся приезда полиции, тогда и сдадим тебе в руки настоящих защитников порядка, а пока сиди молча и не вопи!
- Может отпустим его в туалет? – спросил Леопольд Лаптев, - я честно сказать: тоже устал сидеть на месте неподвижно.
- Сиди, сиди. Тренируй в себе терпение, потом тебе это в жизни пригодится. Мой учитель восточных единоборств и не такие задачи передо мною ставил: я таскал ведра с водой по крутой многометровой лестнице и не должен был расплескать ни капли. Если учитель видел, что хоть капля воды пролилась из ведра – я должен был идти весь путь заново, а еще я получал по десять ударов бамбуковой палкой по спине. С тех пор вся спина у меня в шрамах…
- Это ужасно! – ответил Лаптев, - но ты добровольно пошел на это…
- Дело не в том, что я пошел добровольно, а в том, что так закаляется характер и человек становится самим собой. После того, как мое обучение закончилось, то я больше в жизни проблем не встречал…
- Это как? Неужели тебя миновали все беды?
- Проблем было не меньше, чем у других – может даже больше, но они уже воспринимались не как тяжелые испытания, а как преграды, которые вполне преодолимы. Обучение у мастера поменяло мое отношение ко многим вещам в этой жизни. В том числе к смерти…
- То есть ты сейчас хочешь сказать, что ты крутой мужик и не боишься смерти? – сказал бандит Ермаков, - знаю я таких! Хвалятся своим сложным путем, но когда такие, как я, припрут его к стенке – тогда плачут, как малыши, и молят о пощаде…
Симидзу ответил:
- Такие, как ты, скоро все будут сидеть в местах…
- Не столь отдаленных!
- Именно, Ермаков! Так и есть. Таких типов нужно изолировать от нормальных людей. Ты представляешь угрозу для женщин и детей! Ты все думаешь, что время остановилось и продолжаешь жить в давно прошедшей эпохе. Близкие тебе бандитские разборки давно в прошлом, а ты все никак не поймешь этого.
- Вам всем так кажется! Но это не так. Если ты не знаешь, то и не говори…
- А где же все твои «братья»? Куда они попрятались? Чего боятся? За чьи спины прячутся?
- Они не прячутся. Многие парни, с которыми я работал в девяностых, сейчас на высоких постах в администрациях или занимаются бизнесом и при том довольно успешно. Они открыты, и никто их не трогает, потому что боятся, что наше колесо еще завертится…
- Что же ты просиживаешь штаны в охране?
- А я намеренно ушел от дел. Мне даже предлагали совместный бизнес, но я отказался - у меня здоровья более нет для такой жизни. Я просто захотел прожить старость тихо и мирно, но нет же…меня обвиняют в том, чего я не совершал, а к тому же держат «под конвоем». Беспредел!!!
- Плакаться потом будешь, когда тебе обвинительный приговор зачитают на судебном заседании! – ответил Такеши Симидзу, - вот тогда и посмотрим: какой ты мужик? Я специально приеду на слушанье дела, чтобы воочию засвидетельствовать приговор и пожелать тебе всего доброго…
- Крысы на корабле! Опаньки! – раздался стон сумасшедшего. - Спасаемся, братцы! Полундра!
- Успокойся, Петр! – отреагировал священнослужитель, - хочешь помолимся?
Петр Трудный молча и покорно кивнул.
- Давай тогда Иисусову молитву снова? Начинай!
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божия, прости мя, грешнаго! Опаньки!
Следующую молитву произнесли уже в два голоса. Священник Владимир Постнов присоединился:
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божия, прости мя, грешнаго!
Следующую молитву произнесли уже в четыре голоса:
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божия, прости мя, грешнаго!
Так по нарастающей к молебну присоединились почти все, находящиеся в вагоне, люди.
- Господи, Иисусе Христе, Сыне Божия, прости мя, грешнаго! – раздавался ровный поток голосов, а в конце один молящийся добавлял, - опаньки!
Местный сумасшедший почти сразу успокоился. Он в последнее время почти не будоражил пространство. Вероятно, состояние ремиссии все же было вызвано молитвой и смирением. Священнослужитель, надо отдать ему должное, взял умалишенного под свою опеку и помогал тогда, когда мог. Сам же Петр «Опаньки» Трудный был очень рад тому, что на него обратили внимание и теперь он был не один, а с другом.
Женщина из зулусского племени начала еще один языческий обряд. Снова с благовониями, с начертаниями на полу вагона кругов и пиктограмм. Потом она начал странно мычать, а после пустилась в пляс, ударяя в ладоши и прыгая на одной ноге…
Бизнесмен совсем заскучал. Он сел на сидение рядом с двумя трупами и о чем-то размышлял и по всей видимости: не о бизнесе. Вид у него был философски задумчивый. При первом взгляде, казалось, что он думает о таблице Менделеева, при повторном, что о смысле бытия, а потом так совсем было трудно понять и как-то обозначить…но вид был настолько задумчивый, насколько он может быть у бизнесмена, который что-то нашел внутри себя и теперь боится потерять.
Гвидон Хлыстов еще больше пожелтел. Было видно, что ему нездоровится, но он держался гордо и независимо. Никак не показывал свою слабость и болезнь. Он, как памятник стоял на вымышленном постаменте и взирал на происходящее с какой-то высоты, доступной только человеку…
Людмила Семеновна и Элеонора Бром завели мирную женскую беседу…
- Как думаете, Элеонорочка, когда нам ждать помощи? Придут ли нас спасать?
- Думаю, что рано или поздно – придут обязательно, Людочка! Но так как во власти до сих пор большое преимущество мужчин, то рассчитывать на скорое спасение не приходится. Вот, если бы у власти были женщины, то этот вопрос давно бы решился. Женщины более сострадательны и первым делом бы послали спасателей нам на помощь, а когда все в устройстве общества наоборот, то и ждать приходится…непомерно много и долго.
- А наши спасители – подполковник и писатель? Как думаете: они найдут выход?
- Опять же повторюсь, Людочка, они тоже мужчины, потому и от этой затеи я многого не жду…
- Что же нам делать? На кого надеяться?
- Только на себя и свою жизнестойкость. Три часа просидели – просидим еще столько же. Я вот думаю, как лучше потом все это описать в своем блоге, чтобы массы людей среагировали так, как хочу я! Представляете какой будет переполох, когда люди узнают. Возможно, моих подписчиков прибавится вдвое, а может втрое…
- Нашли, о чем думать, Элеонорочка! Нужно думать о спасении и чем-то помогать друг другу. Подписчики – дело третье…
- Для меня не совсем. Для меня моя аудитория – самая важная часть жизни. Важнее только Мося! – дама с собачкой нежно потискала спящего мопса.
- А вот, если представить, что вы придете к власти, то что сделаете первым делом? Какие реформы проведете? Какие законы издадите?
- Я первым делом расформирую армию…
- А полицию?
- Нет, полицию нельзя сразу распускать, ведь люди еще не готовы к революции во многих областях общества. Нужно их подготовить. Первым своим законом я запрещу насилие над животными. Любому вредителю я бы давала пожизненный срок заключения и не важно: убил ли он животное или покалечил…
- Полностью вас поддерживаю, Элеонорочка! Такой закон действительно нужен и чем быстрее он будет принят, тем лучше.
- Еще я бы поручила лучшим модельерам разработать модели новой школьной формы. То, что мы имеем сейчас – ни в какие рамки не лезет! Мальчики, а особенно девочки не должны с детства так безвкусно одеваться. Надо воспитывать в детях только лучшее – чувство стиля и вкуса…
Людмила Семеновна молча кивнула, якобы соглашаясь со спикером.
- Еще я бы отменила футбол…
- Но тогда забастовок не избежать!
- Я бы оставила только любительский футбол, а профессиональный бы отменила и запретила бы показывать его по телевидению. Что это такое? Зачем так притуплять население. Вместо этого надо показывать показы моды из Парижа и Милана. Так люди быстрее поймут, что к чему. Они поймут, что нет ничего важнее, чем изысканный вкус…
- Очень интересная у вас позиция, Элоенорочка! А что же делать с недовольством мужчин? Что делать со свирепеющей толпой? Если вы им вместо футбола будет показывать показ моды, то проблем с порядком будет множество?
- Людочка, эти меры я бы приняла не сразу, а постепенно. Ведь я согласна, что на людях такие перемены скажутся очень отрезвляюще. Я бы разработала десятилетний план перехода страны в новую эпоху. За десять лет люди ментально могли бы подготовиться к такой революции сознания!
- Замечательно, Элеонорочка, я бы, не задумываясь за вас проголосовала. У вас уже есть программа по спасению страны, в то время, как у многих, находящихся у власти мужчин, нет даже малейшего представления об этом. Так кажется иногда, когда смотришь их выступления по телевизору…
- Вам не кажется. Так и есть. Потому я и говорю: назрел переворот. Нужно переходить от патриархата к матриархату. Этот путь единственно верный и не будет тогда ни войн, ни дележки земель, ни «большой игры» …
Женщины еще долго общались. Они могут это делать беспрерывно и долго, ни капли, не уставая при этом или создавая такое впечатление.